devastated, drowned, adored

Лань Цижэнь не помнит, в какой момент начал чувствовать что-то к Вэнь Жоханю. У него маленькие племянники, едва умеющие ходить, о которых надо заботиться и правильно растить, - никогда, ни за что на свете не позволяя им взять пример с отца, - и бремя в виде стаи на плечах, к которому его никто никогда не готовил. Лань Цижэнь родился бетой и не стремился к власти, скорее наоборот: ему казалось, что, только отойдя от каких бы то ни было политических дел, он сможет обрести покой, отставив в сторону свою принадлежность к правящей ветви стаи и вплотную занявшись обучением молодого поколения, которое, он надеялся, сможет привнести свет в их грязный и жестокий мир, от которого Лань Цижэнь, как бы ни хотел, своих племянников не мог и не должен был уберечь. Только они смогут побороть то, что строилось столетиями: у самого Лань Цижэня на это не было никаких сил. Все, что он мог делать, когда старейшины в панике метались от одного угла к другому, не мысля себе бету во главе стаи, возмущенные разразившимся скандалом и, - как же предсказуемо в их мире, - кляня на чем свет стоит не вожака, но женщину, которую садили на колени перед Матерью Луной силком, это просто глядеть на все это сборище, недоумевая, как заветы их стаи могли породить подобных оборотней, для которого равноправие – звук совершенно пустой. В общем и целом, с уходом брата от дел у Лань Цижэня было предостаточно работы, ожиданий, тягот и сожалений, которые он будет нести через всю жизнь. Он не думал, что Вэнь Жохань решит вклиниться к ним. Этот могущественный вожак одной из самых грозных стай, во время правления которого о Цишань Вэнь отзывались едва ли не шепотом, всегда был неизменно здесь, на собраниях или празднествах, вроде близко, но всегда достаточно далеко, чтобы Лань Цижэнь никогда не думал о нем больше, чем пару жалких секунд, и даже ни разу не общался с ним. Личные знакомства с вожаками, даже если ты из главной ветви, ведь не положены бетам. Это больше не закон, просто желание самих глав, на которое Лань Цижэнь только презрительно кривит губами. Личные знакомства не положены, а потому Лань Цижэнь не понимает, в какой момент и почему Вэнь Жохань черту между ними пересекает. Просто однажды этот до жути элегантный, несмотря на внушительную комплекцию, и галантный при всей жесткости его нрава альфа приближается к нему на одной из совместных охот и с тех пор больше никогда не отходит. Следует рядом вполне себе ощутимой тенью, чутко следя за любыми изменениями в лесу, позволяя Лань Цижэню хотя бы на секунду выпустить контроль, отдав заботу о себе в чужие руки, и бета, прежде недоверчивый, постепенно оттаивает, мысленно покрутив пальцем у виска на чужое неожиданное, свалившееся на голову из ниоткуда поведение. Спустя года Лань Цижэнь только усмехается, понимая, чего это мимолетное ускользание контроля стоило им обоим. Вэнь Жохань оказывается до жути интересным собеседником, и Лань Цижэнь неожиданно находит себя спорящим с ним на множество тем, начиная от целебных свойств тех или иных растений, методах воспитания современной молодежи, - к которой, по сути, сам Лань Цижэнь все еще относится, - и заканчивая нынешними позициями стай на политической арене. Воодушевленный их противоположными точками зрения на одни и те же вещи, Лань Цижэнь, впервые не находя себя на это раздраженным, не боится размениваться на рукоплескания и оживленную, неположенную бетам стаи Гусу Лань быструю речь. Вэнь Жоханя это, кажется, не смущает ни капли, и он, словно снисходительный взрослый рядом с наивным ребенком, позволяет Лань Цижэню давать себе слабину в поведении, часто ее поощряя и то и дело испытывая его терпение, склоняясь тут и там. Лань Цижэнь в такие моменты едва успевает избежать столкновения их взглядов, возмущенно замолкая после, кляня этих альф на чем свет стоит. Им, может, и дозволено дразнить всех, но вот бете строго-настрого запрещалось заглядывать в чужие глаза без острой необходимости или полученного от оборотня разрешения. Лань Цижэнь не захвачен мыслью о том, что Вэнь Жохань может оказаться его запечатленным, но возможность рассматривал и избежать такого расклада дел хотел. Пусть Вэнь Жохань и не такой ужасный, как о нем рассказывали, им все еще нельзя быть вместе. Он бы и не посмел никогда, если бы пьяный альфа на одном из пиров, на котором замученный множеством дел и воспитанием племянников Лань Цижэнь обязан был присутствовать, не подцепил пальцами его подбородок, намеренно заставив бету невольно проскользнуть взглядом по его глазам, - и вздрогнуть от разлившегося внутри слабого, едва ощутимого внутренней сущностью тепла и размытых видений перед глазами, с ужасом осознавая, что это значит, - а их обоих запечатлеться друг на друге. Лань Цижэнь, не выпив ни единой капли алкоголя, добровольно, осознанно согласился на эту связь, и винить одного Вэнь Жоханя нельзя. Он и сам не понимает, зачем это сотворил тогда. Просто с Вэнь Жоханем все было… лучше. Так с тех пор все стало по-другому. Изменились не разговоры, но вступившие в игру прикосновения, редкие взгляды и вложенный тайный смысл в некоторые привычные слова. Лань Цижэнь от ощущения того, как внимательно за ним наблюдают, от возможности заглянуть своими глазами в чужие весь полыхал, а когда Вэнь Жохань ненавязчиво касался кожи тут и там, едва вовсе не сгорал, осыпаясь пеплом человеческой оболочки прямо у чужих ног, не в силах контролировать свою реакцию, не желая останавливать то, что между ними происходит, слишком молодой, слишком наивный, несмотря на множество прочитанных книг, пережитых трудностей и ощущения всезнания обо всем, что происходит вокруг. Лань Цижэнь, будь неладно общество и его сущность, сам повелся на каждый жест Вэнь Жоханя, утонул в альфе, будто попав в дешевые романы, только-только начавшие распространяться в то время по свету, и позволил вожаку грозной стаи быть рядом все свободное время. Вэнь Жохань показывал ему Безночный город, обучал правильной стрельбе из лука, а Лань Цижэнь его - игре на гуцине. Бета знал, что опасно кому-то так доверять, но впервые был готов нарушить правила ради одного-единственного порой невыносимого, порой доводившего до белого каления, но ставшего важным альфы. Как оказалось впоследствии, Вэнь Жохань за него был готов не просто правила нарушить – войну развязать. В один из ясных дней, когда небо уже начало озаряться характерным вечерним оттенком, Лань Цижэнь, как обычно, гостил в стае Вэнь Жоханя, когда в Безночный город прибыли оборотни из Цинхэ Не с дипломатической миссией. Кто же знал, что помимо дел стаи, они зададутся целью еще и Лань Цижэня обесчестить. Это не было необычной практикой, в конечном итоге, к бетам в то время относились еще хуже, чем спустя года, и корректирующим, - только непонятно, что именно, если вторая сущность не поддается изменению, - изнасилованием не брезговал никто, зачастую исключительно ради потехи своего достоинства. Лань Цижэнь, отбиваясь от чужих рук в полутемном коридоре, едва освещенном тусклой свечой где-то в отдалении, считал этих альф самыми что ни на есть жалкими, решившими отыграться на нем просто потому, что сами ни на что не способны. Он бился в их хватке, как израненная птица, задыхающаяся в этих удушливых прикосновениях, мерзких улыбках, пропитанных ядом словах, которые, как бы Лань Цижэнь ни старался, стереть из памяти он оказался не в силах даже спустя года. Вэнь Жохань, пришедший ему на помощь, в тот момент казался бете героем, снизошедшим с небес, жившим до этого под любовным крылом Матери Луны, ныне освещенный собственным белоснежным ликом. Вэнь Жохань же, сказавший: - Никто не смеет трогать то, что принадлежит мне, - оказался совсем не тем одухотворенным, чистым оборотнем, каким Лань Цижэнь его себе придумал. Оборотни, теперь не издевающиеся над бетой, но сами бьющиеся в конвульсиях от ощущения удушающей хватки сильных рук на их шеях, могли только просипеть: - Глава Вэнь… - Стая Цинхэ Не действительно так сильно жаждет войны? Лишь годы спустя Лань Цижэнь понимает, что ни одно из произнесенных там, в этом тусклом коридоре, слов не должно было так звучать. Но тогда он лишь сжимается в чужих объятиях, льнет к телу Вэнь Жоханя, вслушивается в чужие заверения в том, что за это Цинхэ Не многократно заплатит своей кровью, и позволяет безудержно целовать себя так, чтобы до блестящих алыми пятнами губ, до судорожных выдохов, цепляющихся за одежду рук и полного тумана в голове и глазах. Лань Цижэнь позволяет Вэнь Жоханю намного больше, чем все, в ту ночь, вплоть до скомканных простыней, сбивчивых разгоряченных прикосновений к коже, размашистых толчков, отдающихся куда-то в кровать, собранных с уст стонов, слизанных с глаз слез и нарушений всех запретов. После Лань Цижэнь долгое время думает, что это Вэнь Жохань сломал его. Лишь спустя годы он осознает, что добровольно сломал себя ради другого оборотня своими же руками. Они сломали себя и друг друга сами, переступив эту тонкую грань. С той ночи об их дружбе начинают ходить множество разноречивых, но распространяющиеся по скорости, как пожар, слухов, а сами они становятся ближе, чем когда-либо. Вэнь Жохань теперь говорит с ним не только о философских, пространных вещах, но и позволяет прикоснуться к чему-то более личному, потаенному, например, к его смешным воспоминаниям и тайным увлечениям, и Лань Цижэнь этому так радуется, что вовсе не замечает, не принимает во внимание то, что Вэнь Жохань о семье своей упоминает исключительно вскользь, лишь единожды коснувшись темы ненавистного ему отца, одно упоминание о котором до сих пор вызывает в нем глухую ярость, и вечно бывшей холодной и отстраненной к собственному дитя матери. Вэнь Жохань все это время, даже разделив с ним постель и узы запечатления, никогда не раскрывался Лань Цижэню полностью, не переступая еще одну невидимую, скрытую даже от беты черту, не позволяя ему заглянуть глубже. Лань Цижэнь был слишком молод и глуп, чтобы считать, что в глазах Вэнь Жоханя стоит чего-то большего, нежели кто-то иной. Тот счастливый, влюбленный он, окрыленный вниманием и поддержкой в самый сложный для него период жизни, отказывался это замечать. Он продолжал слепо верить Вэнь Жоханю, никогда не расспрашивая его ни о детях, ни о том, кто их мать, ни о родителях, считая, что не имеет права лезть в это, даже если, по сути, сам полностью открылся Вэнь Жоханю, и связь между ними так глубока, что уже совсем скоро полностью закрепится, навсегда осев между ними неразрывной нитью. Он не интересовался ничем, помня о заветах, вбитых в голову, и правилах своей стаи. Как будто они вообще имеют значение, когда сами их отношения по сути своей запретны. Лань Цижэнь продолжает растить племянников, со сдержанной нежностью рассказывать им, наивным, блестящим своими большими глазами, внимающим каждому слову о Вэнь Жохане и посещать Безночный город на постоянной основе. Альфа позволяет ему многое, очень многое в эти приезды. Это и становится его фатальной ошибкой. Лань Цижэнь по чистой случайности, злому року судьбы, а, может, спасительному стечению обстоятельств, ниспосланном от самой Матери Луны, находит в тайнике Вэнь Жоханя документы о рождении Вэнь Сюя и Вэнь Чао. Там родителем-альфой выступает официальная супруга главы Вэнь, а родителем-омегой – сам Вэнь Жохань. Годы спустя Лань Цижэнь корит себя за то, что вообще посмел лезть туда, куда его не просили, нарушая всякие живущие внутри него моральные принципы и правила его стаи, нарушая саму основу доверия Вэнь Жоханя. Потом напоминает себе, что доверия этого как такового никогда и не существовало. Вэнь Жохань не раскрыл ему тайну о своем настоящем вторичном поле, будто Лань Цижэнь не стоит даже этой правды, очень важной, фактически решающей. Не потому, что Лань Цижэнь хотел любить исключительно альфу, но потому, что с самого начала был введен в заблуждение, из которого его не пытались вытянуть, даже когда Вэнь Жохань сыпал горячими признаниями, шепотом о любви меж долгих страстных ночей и всяческими обещаниями. Этот документ спас его от продолжения этой лживой игры. Лань Цижэнь предъявляет его Вэнь Жоханю с нерушимым спокойствием, сдерживая бурю внутри, распаляясь лишь вместе с альфой-оказавшимся-омегой. Глядя на чужое перекошенное лицо, чувствуя выжигающий пустошь внутри жар, он с горечью думает о том, что все изначально пошло не так, что бетам, наверное, действительно никогда не стоит запечатлеваться, потому что они ощущают все совсем не так, как омеги и альфы, и привязываются как обычные люди, влюбляются скорее не благодаря этой связи, но ей вопреки. Через каждое брошенное в лицо друг другу ядовитое слово он ощущает внутри негаснущую, несмотря на живущую внутри обиду от предательства, бесконечную любовь. Даже ощущая ее, Лань Цижэнь не может принять эту ложь. Он просит Вэнь Жоханя дать ему время. В ответ слышит вопросы, - утверждения, - о том, виноват ли во всем его вторичный пол. Вэнь Жохань бросается словами, как змеями, напитанными такой хладной ненавистью, что Лань Цижэнь невольно содрогается. - Проблема не в том, что ты омега. Проблема в том, что ты не пожелал рассказать мне об этом, даже когда увидел, как сильно я тебя люблю, и как далеко все между нами зашло. В спину он слышит очередные признания в том, что значит для Вэнь Жоханя весь мир. Впоследствии бета вспоминает обо всей жестокости Вэней к своим же омегам, на которую он, ослепленный любовью, закрывал глаза все это время. Лань Цижэнь ненавидит то, как Вэнь Жохань относится к своей сущности. Может, в его глазах ничего не стоят и беты. В конечном итоге, как по-другому можно объяснить то, как он поступил с тем, на ком запечатлелся? Впоследствии Лань Цижэнь чуть остывает, проводя как можно больше времени с племянниками, невольно оттаивая в их присутствии, несмотря на проявляемую внешне строгость. Ему становится легче, однако он не прощает, не отпускает полностью произошедшее, обращая внимание на подрастающего Лань Чжаня и думая о том, как предотвратить ту катастрофу, что может настигнуть его маленького племянника в будущем, выбери он любить кого-то, не относящегося к таким же бетам, как он сам. Внутри Лань Цижэнь отчего-то уверен, что Лань Чжань именно так и поступит: в конце концов, их семья всегда славилась своими историями любви, граничащими с непереносимым трагизмом. Именно поэтому он сам спустя годы предпочитает лишний раз эту репутацию правящей ветви стаи Гусу Лань своей историей не подтверждать. Лань Цижэнь остывает, оттаивает уже не только в присутствии племянников, начиная невыносимо скучать, испытывая ломку по ночам от тоски по оборотню, что очень далеко, находится с ним в ссоре и так просто оказаться рядом не может. Лань Цижэнь ломается окончательно еще спустя пару разменянных дней и хочет уже было поговорить с Вэнь Жоханем, - через письма ли, личную встречу, - как узнает новость о пропаже маленького наследника стаи Илин Вэй. Его родители долгое время скрывают пропажу, опасаясь новых политических ходов, способных поставить жизнь сына под угрозу, и срок длящегося исчезновения мальчика заставляет Лань Цижэня ужаснуться. Еще через день после полученной вести ему присылают письмо от побочной ветви Вэней под покровом ночи, и в размашистом трясущемся почерке Лань Цижэнь с удивлением узнает Вэнь Цин, совсем юную альфу, с которой бета успел повстречаться на званых ужинах. В послании Вэнь Цин рассказывает об истинном местонахождении Вэй Усяня и просит помощи в содействии его побега, потому что поддержать Вэнь Цин и ее совсем маленького брата-омегу Вэнь Нина совсем некому, никто из стаи не пойдет против Вэнь Жоханя. Лань Цижэнь в облике волка врывается в Безночный город тайком, воспользовавшись воспоминаниями от прогулок с Вэнь Жоханем и его щедрыми сведениями о лазейках в территории основного поселения. Хоть в чем-то он был искренен с бетой, не зная одного: никто не пойдет против Вэнь Жоханя, кроме его возлюбленного. Между Лань Цижэнем и Вэнь Жоханем, едва успевшим покинуть пределы места заключения маленького наследника стаи Илин Вэй, завязывается драка, в течение которой бета уводит омегу достаточно далеко, чтобы Вэнь Цин и Вэнь Нин, уже успевшие заранее усыпить стражников, сумели увести юного альфу как можно дальше. Исступленно бросаясь друг на друга, не боясь вцепиться в чужие бока, они сильно ранят друг друга да так, что приходится вновь обращаться в людей. Сбежавшаяся вокруг толпа обитателей резиденции вожака Вэнь взирает на то, как Лань Цижэнь прилюдно обвиняет Вэнь Жоханя и всю его стаю в совершенном преступлении. Бета больше не сдерживает себя, и омега может только взирать на него горящими глазами, сидящий на коленях напротив и окровавленный, будто принявший поражение, но на деле несогласный в каждом темном блике зрачков, какой-то горько насмехающийся надо всем миром. Или над собой? Лань Цижэнь прилюдно обрывает связь между ними, отказывается от нее, ощущая пронзившую изнутри боль, натягивающую кровавые веревки, быстро сменяющуюся ледяной пустотой. Вокруг кричат, пытаются было броситься на Лань Цижэня, а он все смотрит на дрожащего Вэнь Жоханя, вдруг с жестко процеженными бетой словами ставшим таким маленьким и хрупким, впервые действительно походящим на стереотипный образ омеги, прививающейся им в юные умы с детства. Он бормочет что-то, кашляет кровью, а Лань Цижэнь разворачивается, устремляясь прочь, вслушиваясь в чужие отчаянные мольбы, пытаясь убедить себя, что сердце его не кровоточит, что он помог побочной ветви Вэнь и наследнику Илин Вэй, и ему не о чем сожалеть после разрыва этой связи, изначально построенной на чем-то мрачном, трагичном, заранее предрешенном, потому как оба бежали от чего-то, но кто-то скрывал что-то, а кто-то отдал все. Лань Цижэнь уходит прочь за пределы территории стаи Цишань Вэнь пешком, и никто не загораживает ему путь.

➴

Когда приходят вести о смерти главы Цинхэ Не в поединке с Вэнь Жоханем, Лань Цижэнь старательно гонит из головы мысль о том, что мог стать одной из причин, по которой глава Вэнь решился на это. Лань Цижэнь свято уверяет самого себя в том, что между ними все кончено, и Вэнь Жохань давно сам оборвал связь со своей стороны за ее ненужностью: какой толк продолжать быть запечатленным на том, кто тебя осознанно покинул? Он старается не думать ни о провокационных действиях со стороны омеги, ни о его попытках возвыситься над всем миром оборотней, предпочитая делать вид, что ни этих отношений, ни омеги в его жизни не было. Когда интуиция помогает бете обнаружить шпионов Вэнь Жоханя, живущих в их стае, Лань Цижэнь безжалостно расправляется с ними, а потом делает это снова и снова уже с новыми, продолжая уверять себя, что это происходит лишь от того, что Гусу Лань входит в пятерку сильнейших стай, а не потому, что Лань Цижэнь в ней есть. Внимание, обращенное на него, связано лишь с тем, что он из правящей ветви. Так он себе заверяет. Вскоре и вовсе становится не до каких-либо размышлений. Лань Цижэнь посвящает все свое время тому, чтобы вырастить племянников, исполняя свою первоначальную мечту и становясь их негласным наставником. Он управляет стаей, судя по крепнущему доверию старейшин, все лучше и лучше, искренне стараясь на благо своих оборотней по мере возможностей. Он совершенствуется в чем бы то ни было, готовясь передать бразды правления Лань Сичэню, - тем не менее, сожалея, что обрекает альфу на это в столь юном возрасте, пусть законами стаи так и положено, - и начать проводить уроки для взрослеющей молодежи. Лань Цижэнь все эти годы зализывает рану, нанесенную сердцу. А затем Не Минцзюэ оказывается в бессознательном состоянии. Все подозревают, что произошло это с легкой руки Вэнь Жоханя, и Лань Цижэнь не может оставаться в стороне на этот раз и впервые за десять лет пишет Вэнь Жоханю письмо, спрашивая, зачем омега это сделал, и буквально через пару дней получая в ответ лаконичное: “Он узнал мою слабость”. Лань Цижэнь думает, что омега имеет в виду его вторичный пол, а потом вчитывается в следующие сразу за этими словами строки: “Я знаю, ты скучаешь по мне” . Лань Цижэнь безжалостно разрывает письмо на мелкие кусочки и сжигает его в огне, больше Вэнь Жоханю писем никогда не отправляя. В скором времени Лань Сичэнь перенимает бразды правления, Вэнь Жохань открыто демонстрирует свои намерения, заставляя ворох плохих предчувствий закружиться над миром оборотней, словно ураган, и Лань Цижэню не остается ничего, кроме как начать рассматривать кандидатуры возможных союзников в предстоящей войне, которая непременно случится и должна как можно меньше затронуть их стаю. Делегации стай Юньмэн Цзян и Илин Вэй прибывают в Гусу, и Лань Цижэнь видит тонкие проблески знакомой истории, завязывающейся между его племянником и молодым главой, Вэй Усянем. Он не говорит ничего, предпочитая закрыть глаза на очевидную симпатию Лань Ванцзи к альфе, и лишь надеется, что ничего между ними не будет так, как было между ним и Вэнь Жоханем. А потом Лань Цижэнь, с каждым днем все больше отягощенный воспоминаниями о прошлом, которые он почти успел искоренить из сердца за последнее десятилетие, и которые нагрянули вновь благодаря Вэнь Жоханю, дающему знать о себе в каждом шепотке прохожих, получает письмо. То самое письмо, заставившее его раскрошиться на мелкие куски, потому как под обычными строчками скрывались еще несколько запрятанных, видимых, только если поднести бумагу к свече: “Твои руки так красивы, что от них было бы честью пасть любому врагу. Особенно, если он все потеряет. Я знаю, ты по мне скучаешь” Лань Цижэнь, сгорбившись, роняет скупые слезы на стол, скрывшись в своем кабинете до тех пор, пока мрак полностью не опускается на землю, а солнце не скрывается за горизонтом, забирая с собой и краски на небе. Все закручивается, словно водоворот. Вот уже перед глазами Ланьлин, сложные любовные перипетии племянников со своими избранными, в которые Лань Цижэнь старается сильно не вмешиваться, множество проблем, предательство Цзинь Гуаншаня и… Вэнь Жоханя, что больно режет изнутри, хотя бете казалось, что он давно любые надежды, любую веру в этого оборотня похоронил. То письмо все-таки слишком задело его за душу. Оно держало его на невидимом поводке, и когда Лань Цижэнь преградил путь главе мелкой стаи, чтобы быть единственным, кто лично занесет нож над чужой грудью. Вэнь Жохань не прекращает улыбаться ему бледными тонкими губами, которые бета так любил целовать раньше, и Лань Цижэню кажется, будто он сейчас сойдет с ума, потому что внутри все беснуется от того, что случилось, от того, во что их одна единственная ошибка вылилась, от того, что ужас прознает его тело, когда он слышит: - И я пронес эту любовь через годы, даже если ты отказался от нее. Вэнь Жохань все эти годы оставался запечатленным на нем. Внутри Лань Цижэня воет сожаление, воет волк, отказавшийся, но не забывший связь, когда-то возникшую между ним и Вэнь Жоханем. Бета вонзает нож в чужую плоть, вздрагивая от этого звука, кляня слезы, что льются с его глаз, как бы остановить их он ни пытался, вместе с чужими заверениями в том, что нападал на Гусу Лань точно не Вэнь Жохань. Лань Цижэнь просит похоронить омегу в Гусу Лань в память того, с какого места началась война, как знак отмщения тем, кто погиб в то неожиданное нападение по вине стаи Цишань Вэнь. Младший племянник глядит на него проницательно, кажется, прекрасно услышав, кто на самом деле отдал приказ, и хорошо осознавая, зачем в действительности дяде понадобилось тело проклятого оборотня, которого будут с ненавистью поминать еще ближайшие несколько поколений, однако Лань Цижэнь не снимает свою хрупкую маску даже при самых близких, не позволяя никому из них увидеть еще больше, чем им было положено. Все, что было между ним и Вэнь Жоханем, с ними же и останется похороненным, чего бы бете это не стоило. Постепенно мир оправляется, сменяется время года, и Лань Цижэнь находит себя на территориях Цинхэ Не, помогающим Не Минцзюэ очнуться от долгого сна при помощи лечебных практик Гусу Лань. Альфа, заметно ослабленный, до жути напоминает своего отца в неугасающей несмотря ни на что жесткости взгляда, но Лань Цижэню не страшны внимательно взирающие, буквально впившиеся в него глаза юнца. В очередной раз отставив таз с водой и замоченными в нем тряпками в сторону, он тактично оставляет Не Минцзюэ и Не Хуайсана наедине. Закрывая дверь, слышит бормотание омеги и задумчивое хмыканье его брата: - Надо же, его убила собственная слабость. Слова ударяют по Лань Цижэню, заставляя слиться со стенами на долгие минуты, прежде чем он находит в себе силы уйти как можно дальше от чужих покоев. За пазухой горит раскаленным огнем письмо. Вэнь Жохань продолжает Лань Цижэня мучить даже после смерти. Или это он все это время мучил омегу? Так или иначе, Лань Цижэнь исполнил его волю. Вэнь Жохань сам оставил ее в письме, в строчках с обратным смыслом, скрытых от чужих глаз, видимых только при поднесении к письму свечи. Лань Цижэнь дрожащими руками достает бумагу, раскрывает ее, поднося к свече в коридоре, вчитываясь в истинный смысл скрытых строчек. “Твои руки так красивы, что для меня было бы честью пасть от них в бою. Особенно, когда я потерял все. Ты знаешь, я по тебе скучаю.” Ты знаешь, я люблю тебя. Кто на самом деле был Вэнь Жохань, и почему он сделал этот ход, зная, что умрет? Кто такие запечатленные, и как пережить боль от их утраты, даже если вы оборвали все связи? Ветер за стенами дома завывает. Отстраненно думается о том, что цветы у чужой могилы все изломаются, разбросаются, если в Гусу такая же непогода. Лань Цижэнь представляет, как сминает один из их лепестков, раскрашивая ладонь. Кто на самом деле был Вэнь Жохань, и почему он, горделивый, творивший зло и так и не открывшийся никому, никогда не отказался от своей любви, скрепив оборванную с одной стороны связь последней нитью, навсегда себя к Лань Цижэню привязав?