devastated, drowned, adored

Из всех многочисленных законов стаи Гусу Лань лишь в немногих упоминается любовь. Это чувство, захлестывающее смертоносной волной, вспарывающее самую волчью суть и переворачивающее все верх дном, для каждого члена стаи было тяжким бременем, занесенным над головой оружием, о котором если и говорят, то только в закрытой комнате и шепотом. Все потому, что стая Гусу Лань, помимо легенд о сказочном мастерстве врачевания и непобедимости в боях, была известна трагичностью многих влюбленных, вышедших из-под ее крыла. В первую очередь, трагичностью любовных историй ее глав. Поддев пальцами дивный ярко-синий цветок, Лань Ванцзи придирчиво осматривает его, внешне холодный, как лед, заставляющий продавщицу средних лет опасливо коситься на него, но внутри восхищенный, проникшийся нежностью к красоте крохотного растения. Такого же прекрасного, как и истории о создателе стаи Гусу Лань, повстречавшего свою возлюбленную в самом сердце леса и основавшим вместе с ней стаю, выстроенную на принципах добродетели и морали. Более таких волшебных историй любви не случалось. Все последующие главы, так или иначе, были несчастны в браке: то скованные обязанностями, выбравшие спутника жизни не по велению сердца, но из-за долга перед кланом, то навеки разлученные с возлюбленными по року судьбы, то попросту не любимые в ответ. То испытывающие на себе проклятие запечатления, которое всегда считалось наивысшим благословением на свете. Прикрыв глаза, Лань Ванцзи вспоминает свою мать, кривящую губы в подобие жалкой улыбки, за которой она так умело скрывала грусть от наивного дитя, заточенная в четырех стенах из-за влечения отца, от которого тот не смог отказаться, даже когда она убила старейшину его стаи, даже когда он знал, что свободу эта своевольная, гордая женщина ставила превыше всего. Он осознанно запечатлелся на ней и насильно принудил к брачной метке, заставив женщину медленно угасать и протянуть с десяток лет там, где ей никогда не было места. Запечатление было самым страшным, что могло случиться с оборотнем – к такому выводу пришел Лань Ванцзи, едва стал достаточно взрослым, чтобы осознать слова дяди, плюющегося ядом при упоминании столь позорного брака, не одобренного даже Матерью Луной. Вздохнув, он открывает глаза и достает из-за пазухи монетку, осторожно передавая ее в чужие руки и молча удаляясь. Солнце сегодня светит особенно ярко, щедро лаская всех существ, живущих под его покровительством. Никогда не спящий, всегда шумный рынок гудит с самого утра, растревоженный, словно пчелиный улей. Лань Ванцзи он до дрожи нравится, потому как царящий в нем гомон напоминает о веселых улыбках госпожи Лань, играющей с ним в догонялки в совсем крохотном доме на отшибе поселения, и о звонком смехе брата, не скованного правилами и завышенными ожиданиями, позволяющего себе хотя бы на время притвориться обычным юношей. Лань Сичэнь выдался потрясающим мужчиной, отличным главой и одним из самых желанных альф в мире оборотней. Говорят, его сандаловый запах с нотками зеленой травяной герани создавал удивительно притягательное сочетание, заставляющее каждую омегу оборачиваться ему вслед. Лань Ванцзи никогда не подтвердить, правду ли говорят, и действительно ли запах брата так очарователен, потому как он всего лишь извращенная причуда судьбы, сломанный механизм, существо, созданное лишь для того, чтобы быть ступенькой на шелковистом пути альф и омег. Всего лишь бета. Неспособный зачать и выносить детей, он вместе с другими бетами исконно считался ошибкой природы. Рождение ребенка с таким вторичным полом не приветствовалось и не праздновалось, скорее, на протяжении долгого времени даже замалчивалось. И пусть сейчас отношение стало чуть мягче, а некоторые немногочисленные стаи даже полностью освободили бет от всяких ограничений и оков, дав им полную свободу, большинство продолжает придерживаться пренебрежительного обращения. Гусу Лань подобным не славится, но и сказать, чтобы беты были вольны во всем, что делают, нельзя. В конце концов, браки все еще должны заключаться только меж бетами, и они редко могут претендовать на что-то большее, чем просто служить сильными рабочими единицами. Лань Ванцзи просто повезло родиться в правящей ветви, и он имеет чуть больше управленческих прав, чем какой-либо другой бета, а Лань Цижэню – не посчастливилось взвалить на себя бремя регента после отхода брата-альфы от дел, управляя стаей до взросления наследника. Одно радует – пока нет родовитых бет, ни о каких предложениях брака не может быть и речи. Задумавшись, Лань Ванцзи чуть сбавляет шаг, рассеянно вглядываясь во множество пестрых прилавков, когда его торопливо зовет чей-то голос позади: - Молодой господин Лань! – обернувшись, он встречается взглядом с совсем юным оборотнем, - вас вызывает к себе старейшина Лань. Лань Ванцзи моргает. Очевидно, пора. - Спасибо, что сказал, - говорит он и кивает в ответ на глубокий поклон. Проводив отдаляющийся силуэт юноши взглядом, Лань Ванцзи медленно опускает голову и разжимает прежде сжатую ладонь. Прекрасный синий цветок безжалостно раздавлен под его напором.

➴

Едва переступив порог одной из немногочисленных комнат в доме дяди, Лань Ванцзи мгновенно окунается в смешанную палитру запахов, состоящую из зажженных благовоний и успокаивающих трав, завариваемых Лань Цижэнем. Лицо старшего беты так напряжено и сосредоточено, будто он не вымеряет правильную порцию измельченной мелиссы, но создает новую музыкальную технику стаи. - Дядя, - Лань Ванцзи почтительно склоняется, и Лань Цижэнь бросает на него мимолетный взгляд, склоняя голову в знак приветствия и тут же вновь полностью заостряя внимание на чае, травах и пустой чаше. Не расстроившись столь небрежному приветствию, Лань Ванцзи неторопливо занимает место напротив мужчины. В идеально выверенных движениях Лань Цижэня он видит незаметную чужому глазу расторопность. Руки старшего беты не перестают порхать над столом и отрываются от чая, только чтобы приступить к перебиранию бумаг на столе, их сортировке и откладыванию в сторону. Мужчина сжимает губы чуть сильнее, хмурится заметнее, чем обычно, и это явно говорит о тщательно скрываемом беспокойстве, терзающем его. - Прости за такую внезапность, - говорит он племяннику, - я обещал, что вызову тебя сегодня, но не думал, что ты не останешься в вашем с Сичэнем доме, а отправишься на рынок. - Мне захотелось посмотреть на первые выставленные на продажу цветы, - говорит Лань Ванцзи с чашей в руке, вспоминая об изломанном в ладони цветке. - Славно, - кивает Лань Цижэнь, не меняясь в выражении лица, но Лань Ванцзи замечает совсем легкую нежность в его глазах, - видел сегодня брата? - Нет, он с самого утра занят делами. - Это все из-за приезжающих делегаций, - Лань Цижэнь сцепляет руки замком, - Юньмэн Цзян и Илин Вэй на ближайшее время станут нашими гостями. Лань Ванцзи поводит бровью. Он слышал о приезде делегаций, в конце концов, ни брат, ни дядя этого от него не скрывали, а другие члены стаи не переставали то и дело болтать об иноземных оборотнях, однако он не ожидал, что гостями станут именно эти две стаи. - Почему они? - А кого еще ты видишь в союзниках против Цишань Вэнь? – фыркает Лань Цижэнь, - Цинхэ Не сейчас ослаб: бессознательное состояние Не Минцзюэ никак не могло поднять боевой дух в стае, а Не Хуайсан на посту нового главы не то чтобы отличная замена. Он ведь не знает ничего совсем, да и всерьез его не воспринимают из-за омежьей сущности если не у себя, так во всех других стаях. Ланьлин Цзинь такие себе союзники: доверять Цзинь Гуаншаню себе дороже. Маленькие стаи, конечно, могут сыграть свою роль и оказать поддержку, но не всегда могут оставаться надежными, в конце концов, легко переметнуться на другую сторону, если на горизонте замаячит лучшая выгода, или вражеской стае найдется, чем их контролировать. Получается, остаются только Юньмэн Цзян и Илин Вэй. Сильные и надежные союзники, одни из наилучших. У Цзянов – прекрасные воины, способные вести бой не только в лесах, но и на воде, а у Илин Вэй – специальные музыкальные… практики. - Которые тебе не нравятся, - понимающе говорит Лань Ванцзи. - Я не одобряю то, что происходит с их помощью, но не отрицаю их мощь, - Лань Цижэнь морщится, - равно как и то, что именно с помощью них Илин Вэй быстро возвысилась над всеми, несмотря на свое относительно недолгое существование. Неважно, что я думаю об их методиках и кровавых победах, пока это приносит нам выгоду. Лучше держать их в союзниках, чем иметь во врагах. - У них давний разлад с Цишань Вэнь, - а значит, в недругах точно не объявятся. - Ты даже не представляешь, как можно переиграть карты прямо во время войны, - качает головой Лань Цижэнь. Мужчина задумчиво глядит в окно, и в его темно-карих глазах плывут неясные темные тучи. Лань Ванцзи смотрит на пустое дно чаши. - Что от меня требуется, дядя? - Способствовать благоприятному исходу переговоров. Твой брат, конечно, возьмет на себя большинство обязанностей, но обеспечение гостеприимной атмосферы остается за тобой. Юньмэн Цзян и Илин Вэй уже крепко связаны друг с другом многолетней дружбой, нельзя оказаться выкинутыми из союза. - Я сделаю все, что в моих силах, - заверяет Лань Ванцзи, - дядя, а ты…? - А я буду везде и всюду, - кривит губами Лань Цижэнь, - и в переговорах содействовать и попутно искать союзников среди малых стай. Нельзя полностью спускать их со счетов, война все равно будет тяжелой. Нужно максимально снизить риск урона, нанесенного нам. - Понял. Тогда я пойду? – Лань Ванцзи кивает на дверь и встает. Неожиданно Лань Цижэнь вновь подает голос: - Но, Лань Чжань…, - юноша оборачивается к нему в немом вопросе, - не забывай, что ты бета. Следует тщательно взвешивать, к кому ты можешь позволить себе испытывать интерес. О, так он о возможной симпатии к альфе или омеге. Моргнув, Лань Ванцзи недоуменно склоняет голову набок: зачем Лань Цижэню напоминать ему об этом, если каждому младенцу с пеленок известно, что бета должна испытывать интерес только к бете? Так или иначе, он послушный племянник, а потому уверенно кивает и заверяет: - Я помню о своем месте, дядя. И, наверное, неудивительно найти в глазах Лань Цижэня мимолетно промелькнувшее сожаление. В конце концов, разве не ему как бете понимать, насколько отягощают эти оковы и ограничения, возложенные на них просто по факту рождения?

➴

Лань Ванцзи едва успевает пережить проблеск нового дня, ощутить прохладный ветер на щеках и морально подготовить себя к появлению незнакомцев в поселении, когда объявляется весть о прибытии делегаций. Тщательно осмотрев себя в небольшом круглом зеркальце и поправив то и дело выбивающуюся прядь волос, - отчего-то именно сегодня его прическа, как назло, отказалась быть идеальной, чего прежде никогда не случалось, - Лань Ванцзи поднимается из-за стола и быстрым шагом, - но не более, чем предполагают правила, - приближается к двери, широко распахивая ее и встречаясь с теплой улыбкой брата. - Ванцзи, - говорит он, и юноша запоздало замечает за спиной альфы множество членов стаи, собравшихся во дворе их дома, - пора. Кивнув, Лань Ванцзи тихо притворяет за собой дверь и спускается с крыльца, выбиваясь вперед из общей массы, шагая вровень с братом, что не спускает с него глаз и склоняется, интересуясь тихо, чтобы не услышали даже оборотни со своим сверхчувствительным слухом: - Как ты? Мимолетно бросив взгляд на Лань Сичэня, бета сцепляет руки за спиной в ответ на мягкую улыбку и чуть выпрямляет спину, ровно, но так же тихо говоря: - Я в порядке, брат. Удовлетворенно кивнув, Лань Сичэнь больше не пытается вырвать из него еще пару комканных, избитых слов, вязнущих на языке, и устремляет взгляд вперед к широкой протяженной дороге, ведущей из поселения в леса, где встречаются лишь мимолетные поселения под протекцией стаи Гусу Лань, горы да мелкие водоемы. Далеко за спиной остается рынок на самом краю Гусу и приглушенный, но все же слышный смех беснующихся детей. Кто-то из старейшин за спиной недовольно вздыхает. Обернувшись, Лань Ванцзи смотрит на сосредоточенного дядю, что с нахмуренными бровями выглядывает из-за плеча высокого племянника, силясь разглядеть расстилающуюся дорогу впереди. Вскоре там действительно оказывается, на что посмотреть. Неуловимая обычному слуху мягкая поступь лап накладывается друг на друга, говоря о приближении множества оборотней, и уже через миг из-за спуска с поселения показываются с двадцать волков. Каждый из них – смесь разных оттенков, в чем-то похожие друг на друга, а в чем-то разительно отличающиеся. Часть теснящихся друг к другу оборотней оказываются коричневатой окраски, напоминающей древесные оттенки и засушенные листья, - Лань Ванцзи вспоминает, что это характерные особенности волчьего облика стаи Юньмэн Цзян, - а часть неторопливо и расслабленно ступающих, будто царствующие хищники, оборотней – вороного оттенка. Лань Ванцзи он напоминает мглу, случайно оставленные на ярко-белоснежном листе пятна от чернил и молодые побеги чайного растения. Среди приближающихся оборотней, некоторые из которых нагружены специальными мешками для переноса вещей, он отчетливо улавливает две лидирующие фигуры, выбившиеся вперед. Один из пары заметно напряжен, но лишь играет бликами молний в глазах, а второй походит на игривого волчонка, до того он выглядит беззаботным. И все же даже так в этом волке чувствуется невыразимая сила, пронимающая даже ослабленную природу бет, вынуждающая склонить голову и подчиниться беспрекословному авторитету. Выбившиеся вперед оборотни – альфы. Новоиспеченные главы стай Юньмэн Цзян и Илин Вэй, занявшие свои позиции после отхода родителей от дел. Цзян Ваньинь и Вэй Усянь. Делегации останавливаются. Наступает тишина, прерываемая лишь шелестом листьев, редким шумом в домах неподалеку и дыханием с обеих сторон. Лань Ванцзи едва подавляет в себе порыв вздрогнуть, будто от порыва молний, когда взгляд вороного волка, - вожака, - останавливается прямо на нем, заостряясь. Чуть сильнее сжав сцепленные в замок пальцы, Лань Ванцзи упрямо глядит прямо в глаза главе Илин Вэй, не смея отводить взор, холодом на дне зрачка признавая чужую мощь, но не склоняясь перед ней. Единственным авторитетом, за которым будет следовать Лань Ванцзи, навсегда останется его старший брат, глава стаи Гусу Лань. И это неподчинение и равнодушие, кажется, раззадоривает альфу, заставляя отчетливый интерес проявиться в столь живых, разумных глазах, а его хвост… завилять? Что за нелепость, думается Лань Ванцзи. Он едва не фыркает от такого детского поведения. Как глава одной из самых могущественных, - если Илин Вэй вообще не наисильнейшая, - стай может вести себя так, будто ему пять, и он совсем не умеет контролировать свои волчьи повадки? Всем взглядом выказывая пренебрежение, Лань Ванцзи еще сильнее впивается глазами в чужие. И вздрагивает уже по-настоящему, не сдержав порыва, когда что-то внутри, ощущениями больше походящее на огненный всплеск, стрелой пронзает его сердце. Воздуха вдруг катастрофически не хватает, и все ощущения чуть притупляются, заставляя краски окружающего мира потухнуть, оставляя яркость лишь в одной единственной фигуре волка, окруженной неясными силуэтами. Черная окраска альфы блестит в лучах солнца вместе со случайными, почти забавными на вид плесками белого на груди, а глаза притягивают к себе не хуже, чем Матерь Луна. Лань Ванцзи кажется, будто он знает этого волка уже тысячу лет. Будто и этот альфа и его человеческая сущность ему дороже всего на свете. Будто нет ничего, на что Лань Ванцзи не пошел бы ради него, нет ничего, что помешало бы заботиться и искренне беспокоиться об этом волке, будто никакие препятствия не способны сломить это трепещущее чувство в груди, эту… верность? Лань Ванцзи резко встряхивает головой, промаргиваясь и сбрасывая с себя наваждение. Незаметно для всех сглотнув, он полностью заостряет внимание на вернувшем себе человеческий облик главе стаи Юньмэн Цзян, что выступил вперед и теперь крепко пожимает руку брата. - Лань Сичэнь, - приветствует его Цзян Ваньинь, а голос его охрипший, и Лань Ванцзи кажется, будто он что-то пропустил, потому как в глазах главы стаи Юньмэн Цзян плескаются волны не хуже тех, что хоронят под собой, по слухам, целые города, а брат и не думает заканчивать рукопожатие, накладывая вторую руку поверх чужой ладони, откровенно нарушая всякие правила приличия. - Приветствую главу стаи Юньмэн Цзян. Очень наслышан о ваших оборотнях и поражающей воображение силе их главы. Щеки главы стаи Юньмэн Цзян стремительно окрашиваются румянцем, а Лань Ванцзи в это время подмечает мелькнувшую позади альфы черную тень. Глава стаи Илин Вэй останавливается прямо рядом с Лань Сичэнем и Цзян Ваньинем, тут же оборачиваясь человеком. И Лань Ванцзи может поклясться, что волк, именно волк, бросил на него последний жалобный взгляд. А потом у него по-настоящему сбивается дыхание. О Вэй Усяне шла разная молва, и большая часть касалась лишь его кровавых заслуг в стычках с мелкими стаями и Цишань Вэнь, пока его оборотни упорно отвоевывали себе территории в мире оборотней, да жестокого нрава, неоспоримо коварного, сравнимого лишь с Вэнь Жоханем. Иногда совсем вскользь упоминался его любвеобильный нрав, способный сразить не одну омегу, но почти никогда – его внешность, и сейчас Лань Ванцзи хотелось бы сказать тем сплетникам, чтобы они меньше болтали о его любовных и военных свершениях, потому как Вэй Усянь был действительно невыразимо, - невыносимо, - красив, и об этом стоит слагать легенды. Высокий, кажется, даже немного выше самого Лань Ванцзи, его волосы, ниспадающие до самой поясницы, блестят на солнце вместе с озорно сверкающими темными, как сама ночь, глазами, а по-мальчишески широкая улыбка заставляет мурашки пуститься вскачь по телу. Бета завороженно прослеживает взглядом за красной лентой, трепещущей на ветру, поддерживающей лишь верхнюю часть чужих волос. Лань Ванцзи вдруг думается, что этот человек мог бы без каких-либо препятствий занять место самого красивого оборотня в стае Гусу Лань, что уж говорить о других. Вэй Усянь притягателен и обворожителен, каким любой альфа и должен быть. - Не забывай, что ты бета. Следует тщательно взвешивать, к кому ты можешь позволить себе испытывать интерес. Прикрыв глаза, Лань Ванцзи делает медленные вдохи и выдохи. Он не знает, что это за напасть. До появления альфы в стае с ним подобного не случалось. - Я помню о своем месте, - так он сам сказал Лань Цижэню прошлым днем. Отчего сейчас едва не позволил потопить себя в чувствах, что главной ветви стаи служили извечным проклятием? Возможно, он просто слишком много размышляет в последнее время. Распахнув глаза, Лань Ванцзи выкидывает из головы все посторонние мысли, - вернее, отчаянно пытается, - и наблюдает за тем, как Вэй Усянь непринужденно болтает с его братом, закинув руку на плечо хмурому Цзян Ваньиню. - Знаете, мы были в таком предвкушении от возможности посетить вас! Никто из нас до этого по-настоящему не бывал в сердце стаи Гусу Лань, и Цзян Чэн даже порывался все быстрее гнать делегации к вашему поселению… - Вэй Усянь! – ощетинивается альфа, - если бы мы шли с таким же темпом, что и ты, то подавно бы и к следующей неделе не явились! Молодой вожак стаи Илин Вэй только смеется, а затем смотрит на Лань Сичэня: - Глава Лань, слышал, у вас есть дядя и младший брат. Не представите нас? - а взгляд точно на Лань Ванцзи останавливается. Определенно проклятье. - Конечно, - Лань Сичэнь улыбается и проводит глав прямо к двум бетам, стоящим неподалеку, - Лань Цижэнь, старейшина стаи Гусу Лань, и Лань Ванцзи, мое доверенное лицо. - Лань Ванцзи, - тянет Вэй Усянь, и бету обдает не то жаром, не то холодом, потому как имя его из чужих уст звучит столь проникновенно и чувственно, будто и вовсе не предназначается для того, чтобы быть произнесенным в окружении множества других оборотней. - Приветствую главу стаи Илин Вэй, - склоняется Лань Ванцзи перед альфой, как и полагают приличия, - глава стаи Юньмэн Цзян. - Полно этих церемоний, - машет рукой Вэй Усянь, кривя лицом, и крепко пожимает его ладонь. У Лань Ванцзи невольно вздергивается бровь. Он не понимает, что лежит за этим поступком. Почему все вдруг резко пренебрегли поклонами и решили просто жать друг другу руки? И все же ладонь у Вэй Усяня теплая, достаточно сухая, но не приносящая дискомфорта, а глаза озарены мириадами звезд. Лань Ванцзи вдруг кажется, что улыбка альфы, направленная на него, чуть иная, нежели та, что посылается в сторону других. - Очень рад встретиться с вами. Молодой господин Лань действительно так же прекрасен, как о нем говорят. Мягкость. Как же много ее в чужом голосе, будто бы в разливаемом патокой меде, пуховой перине или предрассветном тумане, купающемся в розоватых лучах. Как в тихих всплесках воды и искренних признаниях. Слишком… это слишком. Лань Ванцзи поспешно выдергивает ладонь, и ему вдруг хочется выйти из себя в ответ на эту улыбку Вэй Усяня, посылаемую ему, будто он все понимает. Как этот альфа вообще смеет вести себя с ним так? Будто он какая-то… омега на выданье. Краем глаза Лань Ванцзи видит дядю: у Лань Цижэня такое лицо, будто кто-то нагадил ему под дверь. Мысли мужчины о поведении главы стаи Илин Вэй, похоже, совпадают с его собственными. Лань Ванцзи вдруг хочется устало потереть переносицу. - Я рад, что вам довелось представиться друг другу, однако, полагаю, главы и члены их стай значительно устали после преодоления столь долгого пути, - ровно говорит Лань Цижэнь. - Мы готовы вести переговоры прямо сейчас, - хмурится Цзян Ваньинь, и все же тон его вежлив, не переходящий за грани приличия. - Конечно, они не терпят отлагательств. Но давайте перед этим мы покажем, где можно расположиться, и оставим членов ваших стай приходить в себя. Согласившись с ним, оборотни послушно следуют за Лань Цижэнем. Лань Ванцзи клянется, что ощущает внимательный взгляд в спину.

➴

Добротные двухэтажные домики, - всего для гостей их выделили четыре, два из которых – для вожаков и их ближайших подручных, - вполне пришлись по вкусу членам делегации, а потому, оставив рядовых членов стаи обживаться в них, Цзян Ваньинь и Вэй Усянь проследовали за Лань Сичэнем и его людьми. Все это время шедший впереди и категорически отказывающийся обращать внимание на настойчивый мягкий, будто омовение воды, взгляд, Лань Ванцзи оказывается совершенно неготовым к тому, что сядет прямо напротив Вэй Усяня. Тот же, не растерявшись, тут же ярко улыбается ему. До боли сжав кулаки под столом, Лань Ванцзи стремительно гонит прочь румянец, так и норовящий обжечь уши, и облегченно выдыхает, когда уже было собравшегося завести пространные беседы Вэй Усяня обрывает хмурый Цзян Ваньинь, притягивая альфу к себе для нескольких колких слов, нашептываемых на ухо. Лань Цижэнь, кривя губами, занимает стул, впритык располагающийся к Лань Сичэню, и неодобрительно качает головой: наверняка думает о том, что подобный жест уважения вожака к своему дяде члены других стай воспримут за слабость и неспособность главы самостоятельно управлять делами. Лань Ванцзи посылает в сторону Лань Сичэня многозначительный взгляд – тот только улыбается, незаметно склоняя голову чуть набок. - Сегодня мы собрались здесь, чтобы обсудить возможность заключения союза между стаями Илин Вэй, Юньмэн Цзян и Гусу Лань в целях борьбы с агрессией и тиранией стаи Цишань Вэнь, - начинает Лань Цижэнь монотонным голосом, и краем глаза, - честно того не желая, - Лань Ванцзи подмечает, как недовольно морщится Вэй Усянь. Бете такое открытое проявление чувств, вполне способное восприниматься как пренебрежение словами Лань Цижэня, не нравится, а потому он бросает на него осуждающий взгляд, поджав губы. Прежде обрадовавшийся чужому неожиданно обратившемуся на него вниманию Вэй Усянь мгновенно поникает и отводит глаза в сторону, когда понимает посыл в чужих глазах, будто стыдясь. Интересно, ему вообще знакомо это чувство? - Как вы уже знаете, на протяжении многих лет Цишань Вэнь активно ведет жесткую политику в отношении соседствующих стай, то и дело поглощая часть их территорий, - мягко продолжает Лань Сичэнь, - большинство из них уже давно жалуются пятерке самых сильных стай на творящийся беспредел, разжигаемые чьей-то невидимой рукой интриги и откровенно зловредное поведение членов стаи Цишань Вэнь по отношению к ним. К сожалению, за последние годы тенденции Цишань Вэнь к расширению своего величия и влияния стали распространяться и на большую пятерку, а сам Вэнь Жохань вместе с его сыновьями и не пытается скрыть намерений подчинить все земли оборотней себе. Как относительно равные Вэням соперники мы обязаны предпринять меры по восстановлению справедливости и предотвращению катастрофы, которая может настигнуть нас всех, если стае Цишань Вэнь удастся претворить задуманное в жизнь. - Вы, глава Лань, еще мягко выразились в отношении провокаций в нашу сторону. Вэнь Жохань не поскупился на уловки в отношении большой пятерки, - скучающе произносит Вэй Усянь, обводя пальцем невидимые круги на столе, - то открытые столкновения с патрульными на границах территорий, то всякие загадочные, явно поданные с его легкой руки трагедии, как, например, летаргический сон Не Минцзюэ, - холодная, расчетливая усмешка, - или пропажа юного наследника Илин Вэй… он, однако, очень дальновиден и терпелив, когда дело доходит до интриг и игр. Лань Ванцзи внимательнее всматривается в Вэй Усяня: тот так непринужденно, отстраненно упоминает свое похищение, будто оно не могло оставить на семилетнем мальчике какой-либо след. - Именно поэтому оставлять его в живых – большая и большая ошибка, - отрезает Цзян Ваньинь. - Слышал, вы с Вэнь Жоханем близко дружили когда-то? – лениво глядит на Лань Цижэня Вэй Усянь. - Мы прервали все связи после того, как его поступки… перешли грань, - не удерживается от заминки бета, и Лань Ванцзи до безумия больно видеть, как дядя вдруг весь посерел, всегда выжатый, как лимон, от каждого упоминания о вожаке стаи Цишань Вэнь и их прошлой связи. Он ведь об этой дружбе все последние годы даже не рассказывал. - Но, так или иначе, вы испытывали к нему определенную привязанность. И пусть даже вы оборвали эту связь, разве выступать против того, кто когда-то был вам дорог, правильно? Почему же вы предлагаете нам этот союз? – Вэй Усянь нападает словами. - Не существует выбора между застарелыми чувствами и борьбой с реками пролитой крови и миром оборотней, утонувшем во мраке алчности господствующего тирана, - Лань Цижэнь не скупится в ответ, полосуя Вэй Усяня взглядами, будто хлыстами по лицу, - я не могу оставаться в стороне, зная, что грозит опасность другим, и, не буду лгать, и нам. - В первую очередь нам, - добавляет за него Лань Сичэнь. - Хорошо, - Вэй Усянь кивает удовлетворенно, очевидно, ответ его устроил, - очень хорошо. Тяжелая, густая аура, исходящая от него, рассеивается, как утренний летний туман, и Лань Ванцзи даже думается, будто ему просто показалось: альфа вновь улыбается и расслаблен донельзя, словно только что не его, а чьи-то другие глаза едва не пылали алым. Как же страшен тогда Вэй Усянь на поле боя, если невольно заставил напрячься всех на простых переговорах? - Мы обдумаем ваше предложение, но на это потребуется несколько дней, - берет инициативу в свои руки Цзян Ваньинь – Лань Ванцзи вновь замечает, как брат смотрит на него с нескрываемым, заметным на трепещущих ресницах восхищением, - вы должны понимать, что этот союз не может быть заключен исключительно между нами. Две другие стаи из пятерки тоже имеют право вступить в него. Лань Цижэнь недоволен. Ему кажется, будто Ланьлин Цзинь и Цинхэ Не утянут их на дно. - Мы не обесцениваем их силу и признаем заслуги, - соглашается Лань Сичэнь, кивая. - Как только мы дадим свое окончательное решение, то тут же отправим послания в Ланьлин и Нечистую Юдоль для проведения общего собрания, если будем согласны…, - начинает было Цзян Ваньинь, как его прерывают громким, бесцеремонным ударом в дверь с ноги. Лань Цижэнь прищуривается, привставая было с места и намереваясь как следует отчитать оборотня, который вздумал так вести себя не то, что среди главенствующей ветви в стае, где подобное своевольное поведение категорически воспрещалась, но в присутствии важных гостей, как замирает при виде напуганного до ужаса подростка, у которого местами подпалилась одежда и осталась сажа на щеке. - Глава! Наставник! Пожар! В доме главы Илин Вэй пожар! Лань Ванцзи тут же срывается с места, не удостаивая с грохотом упавший позади него стул и взглядом, на всех порах несясь вперед с лихорадочной мыслью о слугах, подготавливающих дом. Кто им сейчас поможет? При виде основательно пылающего деревянного дома лицо беты превращается в сплошную каменную маску, а разум накрывает паника. Сглотнув, Лань Ванцзи старательно гонит ее, кляня огонь за то, что он так быстро растекается по деревянному строению, и бросается прямо во двор, огибая столпившийся вокруг народ и порывающихся было прорваться на помощь соплеменникам альф. - Всем оставаться на своих местах! – хрипло рявкает он напоследок и переступает, а по ощущениям перелетает через порог дома. За его спиной тут же накреняется горящая балка, повисая на каких-то известных только Матери Луне невидимых ниточках, заслоняя выход. С немой злостью взглянув на нее, Лань Ванцзи с силой захлопывает дверь, не давая пожару распространиться быстрее, и спешит к кухне, откуда слышатся громкие раскаты кашля и чей-то жалобный плач. В нос и легкие забивается удушающий запах гари, но Лань Ванцзи стойко терпит, зная, что он сильнее, чем любой обычный оборотень, и способен продержаться в такой обстановке дольше. В первую очередь его цель – вытащить тех слуг, поневоле застрявших здесь. Уверенно шагая вперед, он наощупь пробирается к арке, открывающей вид на кухню: там двое мальчишек, практически дети, теснятся у кухонных тумбочек друг к другу, жалостливо поскуливая. У одного из них на руках даже проросли белые волосы: признак сильного испуга, способного вызвать болезненное обращение. Только вышедшего из-под контроля оборотня ему здесь не хватало. Увидев выползшую из-за угла полноватую женщину, чье лицо искажено от ужаса, Лань Ванцзи командует ей: - В коридор. Быстро закивав, она растворяется в проходе, а Лань Ванцзи без каких-либо усилий подхватывает двух ребятишек, уверенно толкая их к выходу. Раздается резкий, оглушающий по ушам звон: кто-то разбил стекло. Ускорившись, Лань Ванцзи выбегает в коридор и оказывается остановленным Вэй Усянем, тут же пересекшим коридор в кратчайшие сроки и положившим руку на его плечо: - Зачем полез сюда? Еще и не обезопасив себя, - оторвав от собственного лица мокрую тряпку, он без раздумий прижимает ее к нижней части лица беты, заставляя того возмущенно уставиться на него: еще никто так нагло не прикасался к Лань Ванцзи, нарушая его личное пространство и, черт возьми, прижимая к его коже тряпку, которой только недавно пользовался сам! Вэй Усянь же отцепляет приклеившихся к боку Лань Ванцзи ребятишек и подталкивает их вперед. - Ну же, вперед к окну. Лань Ванцзи сверлит его взглядом, и, видимо, возмущение его столь отчетливо прослеживается на лице, что Вэй Усянь не сдерживает легкого смешка и утягивает бету вперед, беря под локоть. - Потом успеешь высказать мне все свое возмущение, холодное очарование, сначала надо выбраться отсюда. А сам встает позади Лань Ванцзи, практически упираясь ему всем телом в спину, и обхватывает руками предплечья, осторожно контролируя траекторию движения беты в сторону окна, откуда уже выскакивают прямо в надежные руки двое испуганных мальчишек. Лань Ванцзи не понимает. Ни разу в его жизни ни один оборотень не попытался становиться позади него, предостерегать от опасности не словами, но действиями. Даже Лань Сичэнь и тот знал, что бета способен о себе позаботиться, а потому доверял Лань Ванцзи любой бой, будь то с пламенем или реальными противниками. Вэй Усянь же защищал его без какой-либо просьбы, будто так и должно быть, будто это важно ему самому. Конечно, можно списать это на большое человеколюбие, однако… Вэй Усянь прижимается к нему и идет сзади, охраняя, как защищает обычно оборотень только свою пару. Лань Ванцзи видел десятки таких примеров благодаря запечатленным. Но он бета. Лань Ванцзи бета. Почему Вэй Усянь просто не направил его словами? Почему не проконтролировал мальчишек, а сосредоточился именно на нем? Вопросы продолжают крутиться в его голове, когда Вэй Усянь осторожно помогает ему перелезть через окно, предохраняя Лань Ванцзи от того, чтобы невольно порезаться о битое стекло, и выпрыгивает сам, едва бета оказывается на земле. Вокруг уже снуют альфы, помогающие в тушении огня. Так или иначе, все равно от дома уже ничего не останется. Лань Ванцзи в задумчивом оцепенении глядит на то, как догорают обломки, когда Вэй Усянь утягивает его за локоть в сторону выхода из дворика и усаживает на первую попавшуюся скамью. - Порядок? – спрашивает он, приседая на колени и с участием заглядывая в лицо беты. Сморгнув пелену обуревающих его чувств и странно колющее ощущение в груди при виде чужого лица на столь близком расстоянии, Лань Ванцзи рассеянно кивает, - выглядишь бледным. Вэй Усянь уже было прикасается рукой к его лбу, как его прерывает взволнованный Лань Цижэнь: - Ванцзи! – мужчина склоняется над племянником и обхватывает его за плечи, облегченно выдыхая, когда на лице Лань Ванцзи виднеются только следы копоти, не более, - слава Матери Луне, все хорошо. Бета оторопело моргает, но Лань Цижэнь уже сменяет внимание на главу Илин Вэй, почтительно склоняясь: - Спасибо за то, что не оставили Лань Ванцзи в беде и оказали помощь стае Гусу Лань. - Какую помощь? – машет руками Вэй Усянь, - тех людей вывел Ванцзи. Бета незаметно дергается, не понимая, с каких пор глава чужой стаи зовет его так фамильярно. - Вы не побоялись пробраться в горящий дом, - твердо говорит Лань Цижэнь, и легкой неприязни в его глазах после откровенно напряженного диалога как будто и не было, - к тому же… я говорю не только про эту помощь. Он повторно склоняется, а Лань Ванцзи теряется. - Не понимаю, о чем вы, - улыбнувшись, Вэй Усянь складывает руки на груди. - Бросьте, - откликается Лань Цижэнь, не разгибаясь, - разве может быть так, что все это время со стороны, где Гусу Лань граничит со стаей Юньмэн Цзян, на нас никогда не было совершено нападений со стороны располагающейся неподалеку стаи Цишань Вэнь? Это очень далеко протяженная граница, прошу заметить, и Вэням было бы проще всего устраивать мелкие стычки именно на ней. - С чего вы взяли, что к этому причастны Илин Вэй? - Патрулирующие оборотни Гусу Лань не раз упоминали о присутствии волков характерной черной окраски, не коричневой, как у оборотней тех земель. Вы меня не обманете. Даже во всем другом очевидно дружелюбная политика в отношении нашей стаи очень легко бросается в глаза. Вэй Усянь улыбается, только теперь не прохладно и натянуто, а искренне, как бриллиант, освещенный на солнце, и Лань Ванцзи этим выражением на лице альфы оказывается удивительно завороженным. - Возможно, в вашей стае есть то, что заставляет проявлять дружелюбие к вам, - взгляд Вэй Усяня падает на Лань Ванцзи, - возможно, в вашей стае есть что-то достаточно драгоценное, чтобы это хотелось защищать. Лань Ванцзи отворачивается. Отворачивается и от Вэй Усяня, и от дяди, и от вышедшего из-за облаков солнца, упрямо мотая головой, чтобы пряди волос скрыли под собой его пылающие уши. Нахальное бесстыдство. Вспоминается чужое тело, прижатое к нему вплотную посреди огня, и забота альфы лишь о нем. Обманка и только. Лань Ванцзи хочется, чтобы заядлые сплетники не забыли добавить, как Вэй Усянь охоч на ветреные слова.

➴

По итогу, столкнувшись с полностью непригодным для использования домом, стая Гусу Лань решила поселить оставшуюся часть делегации из Илин Вэй не в каком-либо другом месте, но в доме Лань Сичэня и Лань Ванцзи. Дядя аргументировал это тем, что свободных мест в распоряжении больше нет, да и загладить вину необходимо: где это видано, чтобы принимающая сторона оказала настолько радушный прием, что по исключительной случайности спалила дом, предназначавшийся для вожака чужой стаи и его приближенных, то есть, самой верхушки власти. Лань Ванцзи был яро с этим не согласен, но проглотил любые недовольства под острым взором старшего беты. Оставалось лишь вздохнуть и набраться терпения. Он ненавидел, когда кто-то посторонний надолго задерживался в их доме. По сущности своей невосприимчивый к запахам, - Лань Сичэнь часто говорил, что Мать Луна оберегла их семью, когда не сделала Лань Ванцзи альфой или омегой, иначе тот бесился бы еще сильнее, - Лань Ванцзи, тем не менее, чутко подмечал любое изменение, произошедшее с легкой руки чужака. Ему не нравилось ощущать присутствие кого-то недостаточно близкого, но все же способного увидеть слишком личные вещи его семьи в своих стенах. Этот дом для Лань Ванцзи был опорой, единственным ориентиром, убежищем, проведенной на дереве полосой, отмечаемой человеком для того, чтобы не заблудиться в бездонных, протягивающихся до самого горизонта лесах. Заставленный в основном вещами брата, набитый гордыми трофеями в виде шкур дичи, - о, как Лань Сичэнь всегда довольно сверкал улыбкой при виде них, - дом хранил в себе множество их вещей вплоть до книг, закладок, бережно оберегаемых, лелеемых растений и маленьких картин, развешанных вдоль стены гостиной, на которых изображались цветы самого разного вида – единственное, к чему Лань Ванцзи ярко приложил руку в доме. Начиная от нежных хризантем, чувственных пионов и заканчивая нарциссами, орхидеями и даже чайными розами – в каждой картинке чувствовалась любовь и чувства, способные сотрясти землю своей силой. Еще на картинах были горечавки. Много горечавок. Они встречались куда чаще любых других цветов. Лань Ванцзи питал к ним наибольшую страсть и оказался достаточно слаб, чтобы позволить этой кипящей внутри тоске по матери вылиться в десяток рисунков ее любимых цветов, росших когда-то возле места заточения омеги, ныне развешанных на картинах по дому. Лань Сичэнь только грустно улыбается при их виде каждый раз, кладя руку на чужое плечо, понимая чувства беты. Но чужаки этого сделать не сумеют. Горечавки для беты были чем-то слишком личным, и зачастую именно они убирались заранее подальше от чужих глаз, когда к вожаку спешил кто-то на прием в личный дом, остальные же картины оставались на своих местах, отвлекая от внимания к еще большей слабости господина Лань. Сегодня, однако, никто даже не подумал убрать картины с горечавками в самую дальнюю комнату: невозможно было и предположить, что все так обернется. Когда Лань Ванцзи видит, что Вэй Усянь приближается прямо к ним и внимательно всматривается именно в рисунки с горечавками, он едва не жмурится, как ребенок. Остро режется все внутри. Он не знаком с этими людьми, а они смотрят на его картины, на его память. Он им не доверяет. Это неправильно. - Хочешь, я уберу их прямо сейчас? – Лань Сичэнь склоняется к нему, тихо интересуясь на ухо, и игрой слов заметно выдает свое сожаление и беспокойство: обычно картины убирали немногочисленные слуги, однако сейчас альфа желает сделать это сам. - Не нужно, - мотает головой Лань Ванцзи и отворачивается в сторону от внимательного взгляда Вэй Усяня, упавшего прямо на него, подернутого дымкой задумчивости. Будто этот чужой, несносный альфа вообще может что-то знать. Лань Ванцзи устремляется вперед по лестнице, ведущей на второй этаж, где располагаются все покои, и запирается на ключ, усаживаясь за рабочий стол в самом дальнем углу и концентрируясь исключительно на практике каллиграфии. Время летит незаметно, когда он слышит стук в дверь. - Ванцзи, это я, - Лань Сичэнь говорит мягко-мягко, как перо щекочет щеку, - прошло уже пару часов, говорят, приступают к разгребанию последствий пожара. Выйдешь, посмотришь, что да как? - Конечно, брат, - соглашается Лань Ванцзи и откладывает кисть в сторону, осторожно поддерживая светлый рукав, чтобы его не запачкать. Недавно сгоревший дом ныне выглядит абсолютно затихнувшим и мирным, только теперь больше напоминает призрака: до того ужасный вид. Лань Ванцзи неторопливо приближается к альфам, что с хмурыми лицами уже начали перетаскивать обгоревшие балки в стороны, собирая их в кучу. Некоторые беты находятся внутри, проверяя урон, нанесенный дому, и оценивая возможность его восстановления без необходимости полного сноса. Оказавшись прогнанным заботливыми альфами, не желающими видеть своего молодого господина, выдающегося волка и дивного красавца, марающегося в копоти и работающего наравне с обычными простаками, недовольному Лань Ванцзи только и остается, что спорить с ними в голове и войти с нахмуренными бровями в дом, присоединяясь к бетам и точно рассказывая про скрытно нанесенный урон, а также последовательность распространения пожара: пусть видимость и была достаточной плохой, а сам он под конец совсем не соображал, кое-что да удалось уловить из общей картины. Середина его монолога обрывается громкой фразой снаружи: - Господа, ну вы и силачи! – и звонкий бархатный смех, будто в издевательство. Сжав кулаки, Лань Ванцзи поспешно пересекает гостиную и выходит наружу. Там Вэй Усянь, чей лоб украшен мелкими бусинками пота, с широкой улыбкой сгребает целую охапку сгоревших балок одной рукой, вторую уперев в талию. Альфы стаи Гусу Лань смотрят на него едва не влюбленно, общаясь, как со старым знакомым, почти маша перед ним метафорическим хвостом. У беты не остается слов. - О, Ванцзи! – и снова эта фамильярность, - мне сказали, что ты в доме, но я не мог пока забежать к тебе. Сам видишь, загружен, ох, загружен. Лань Ванцзи больше не может молчать. - Во-первых, я вам, многоуважаемый глава Вэй, не Ванцзи, - твердо отчеканивает бета, - по имени обращаться имеют право исключительно люди, входящие в близкий круг оборотня, вы же знакомы мне лишь пару часов. Я Лань Ванцзи для вас так же, как и вы Вэй Усянь для меня. Во-вторых, посмею напомнить, что вы вовсе не обязаны помогать нам устранять последствия пожара: в конце концов, это исключительное кощунство – пользоваться трудом столь почтенного гостя, к тому же главы той самой стаи, дом для которой был так неосторожно поврежден. Мы очень виноваты перед вами, глава Вэй, и не желаем слышать через пару недель вести о невежественности стаи Гусу Лань, мало того, что лишившей главу Вэй и его подчиненных отдельного дома, так еще и заставившей вожака работать на износ для его же восстановления, а потому бросьте эту затею с оказанием помощи. С последним словом смолкают, кажется, даже птицы, а члены стаи замерли, каждый будто боясь сделать лишнее движение, способное еще более охладить, заковать в камень черты лица Лань Ванцзи. Только одному оборотню здесь, кажется, все нипочем. Растерянно моргнув, в следующую секунду Вэй Усянь заливается громким безудержным смехом, будто Лань Ванцзи сейчас сказал самую смешную вещь на свете. Откуда-то доносится бормотание: - Он совсем самоубийца, что-ли? Лань Ванцзи еще сильнее выпрямляет спину, ненавидя проклятую красноту, расползающуюся по ушам от этих слов, от этой ситуации, от того, что Вэй Усяня, кажется, все в бете забавляет. - Ванцзи, видел бы ты себя сейчас! Такой милый, что невозможно, будто нахохлившийся цыпленок! Если не хочешь, чтобы я называл тебя Ванцзи, то могу использовать твое имя при рождении. Лань Чжань. А-Чжань, м? Как тебе? - Убожество, - сверкает глазами Лань Ванцзи и спускается с лестницы вихрем, в последний момент для виду успокаиваясь, вспомнив о собственном достоинстве, которое не может быть забытым из-за какого-то глупого альфы. Он устремляется к воротам дома и огибает Вэй Усяня по широкой дуге. Тот смеяться прекращает и встревоженно, почти испуганно бросается ему вдогонку. - Лань Чжань, подожди! Лань Ванцзи оборачивается и скалит зубы. - О, - Вэй Усянь пораженно выдыхает, замерев, будто статуя, и Лань Ванцзи думает, что тот наконец-то понял, как бета зол, - у тебя такие… красивые клыки. Где-то слышится хлопок по лбу. Лань Ванцзи вздыхает, поджимает губы и мысленно, словно Лань Цижэнь, машет на этого бестолкового альфу рукой, разворачиваясь и вновь устремляясь к воротам. Не зря мама всегда говорила ему, что все альфы как дети. - Постой же, Лань Чжань! – Вэй Усянь не оставляет попыток до него дозваться, и Лань Ванцзи кажется, что уже ближайшие несколько улиц в курсе происходящего, если вообще не все, - я обещаю, что не буду никуда жаловаться! Это было моим личным желанием – помочь вам. К тому же ты здесь, почему нет? Неужели так и будешь игнорировать меня? Мне поклясться на крови, чтобы ты поверил мне? Кровь должна к твоим мозгам прилить, думает Лань Ванцзи, не озвучивая мысль вслух. Он распахивает ворота и тут же встречается лицом к лицу с юной альфой. - Господин Лань! – девушка низко кланяется, поправляя свое небесно-голубое одеяние, - вас зовут глава и наставник. Лань Ванцзи не удерживается от колкого взгляда в сторону Вэй Усяня, отчего-то до безумия походящего сейчас на брошенного щенка. Видишь, твои крики даже до них дошли. Вздохнув, Лань Ванцзи кивает девчушке и пропускает ее внутрь, сам прикрывая ворота и шагая в дом дяди. Удивительно, но после перебранок с почти незнакомцем ему не пусто на душе, как обычно бывает в разговорах с кем-то другим.

➴

- И как тебе Вэй Усянь? – неторопливо отпивая из чаши, интересуется Лань Цижэнь. - Терпимо, - бесстыдно, невыносимо, но очень… волнующе. Снова это чувство. Лань Сичэнь скрывает лицо за рукавом, отчаянно пряча смешок, рвущийся наружу. Он своего брата знает. - Я слышал, - как и Лань Цижэнь, - мальчишка хоть и может очень раздражать, но тебе нужно смириться с его присутствием, Ванцзи. Бете хочется возразить. Вэй Усянь его не раздражает, чувство иное. Что угодно, но не это. Как бы ни старался. - Не перебивай меня, - видя красноречиво упрямый взгляд, мужчина поднимает руку, его останавливая, - я и сам не в восторге от кандидатуры, что выпала нам в союзники. Признаюсь честно, все могло бы пройти гораздо лучше, будь на посту главы Вэй Чанцзэ. Пусть его сын и гениален в стратегиях и непобедим в битве, пока его слава все еще преувеличена, а особых отличий в ведении политики стаи не наблюдается. - Дядя, он ведь вступил на пост совсем недавно, - напоминает ему Лань Сичэнь. - Больше защищай его, небось оправдываешь его из-за того, что этот мальчишка тесную дружбу с Цзян Ваньинем водит. - Дядя! – Лань Сичэнь повышает голос, что ему совсем не свойственно, и привычная улыбчивость альфы будто рассеивается, сменяясь оттенками румянца, стремительно покрывающими все его лицо. Лань Ванцзи очень любопытно узнать, что вообще здесь происходит. - Знаю я все про тебя! – отмахивается Лань Цижэнь, - потом поговорим. В общем и целом, суть в том, что мальчишка иногда бывает чересчур болтливым и невежливым. Ходят слухи, что в некоторых делах еще и безответственным. Естественно, я не берусь за их достоверность, однако из части видимого портрета личности уже можно предположить, каковы и другие фрагменты. Так или иначе, именно в силу своей неопытности и отсутствия твердой поддержки среди оборотней иных стай, он обязательно согласится на этот договор. Однако из-за юношеской пылкости одно неверное слово может заставить его передумать и отказаться чисто назло, - внимательно глядит на Лань Ванцзи, - ты должен сделать все, чтобы он даже не подумал сотворить что-то подобное, ясно? - Я не думаю, что он такой человек, дядя, - честно говорит Лань Ванцзи. У него отчего-то сложилось стойкое впечатление, что Вэй Усянь смышлен, сведущ во многих аспектах, в том числе и в политических интригах, и холоден на голову, когда дело касается безопасности его оборотней, а потому прекрасно осознает важность подобного союза и не откажется от него. Тем более из-за какого-то… беты. - Может быть, я ошибаюсь, - вздыхает Лань Цижэнь, - он не плохой, но как бы то ни было, следует быть осторожными. Без поддержки Илин Вэй выиграть войну будет сложно, если не невозможно. Пусть их техники и походят на нечто абсолютно противоречащие морали, они действенны, и только Вэй Усянь может владеть ими в совершенстве. Фактически ему почти никто и не нужен для того, чтобы уничтожить целую армию Вэней. Ну, это если верить слухам, - усмешка. Лань Ванцзи молчит, уставившись на чашу в своих руках, чья отделка начинает странно обжигать пальцы, хотя, казалось бы, чай давно остыл. Раздается стук в дверь. - Наставник, - вошедший юноша торопливо прикрывает за собой дверь и семенит к Лань Цижэню, протягивая что-то двумя руками, - вам письмо. Нахмурившись, мужчина забирает послание и отправляет юношу за дверь легким взмахом руки. Не обращая внимания ни на что вокруг, Лань Цижэнь распечатывает конверт, и, если поначалу на лице его написано лишь легкое удивление, постепенно оно сменяется мрачностью. Яростно сжав нижний краешек письма, безжалостно его смяв, Лань Цижэнь с гулким грохотом опускает руки на стол и наклоняет голову вниз. Он весь вдруг горбится и выглядит до ужаса хрупким, словно ребенок. Лань Ванцзи, изумленный подобным видом всегда сильного и несгибаемого дяди, тянет было руку вперед, как его останавливает Лань Сичэнь, перехватывая за запястье и качая головой. - Думаю, нам пора, - говорит он, предоставляя Лань Цижэню возможность не утруждаться лишними просьбами. - Останьтесь, - раздается глухое, - письмо было от Вэнь Жоханя. Оба брата тут же напрягаются, не ждущие ничего хорошего от последующих слов. - Он знает, что мы планируем создать военный союз и обещает, что предпримет меры в отношении стай, заключивших договор, если мы не откажемся от него. Более того, он ясно указал на то, что у него есть глаза и уши повсюду, а волки стаи Цишань Вэнь могут быстро окружить границы. У них большой ресурс, хватит на всех. - Такая самоуверенность воистину… поразительна, - выдыхает Лань Сичэнь. - Он давит на тебя словами, - хмурится Лань Ванцзи, - заставляет отказаться, сдать назад. Думаю, другим подобные письма тоже были присланы. Лань Цижэнь улыбается, но улыбка эта выходит с каким-то горьковато-лимонным привкусом, будто отражая чувство на языке ее владельца. - Вэнь Жохань не набивает себе цену, - медленно, как бы смакуя каждое слово и тщательно вдумываясь в собственную мысль, говорит он, - у него действительно мощная армия, вам ли не знать. Уверен, в запасе есть и предостаточно козырей, чтобы значительно подорвать наши шансы на какой-либо успех даже в простом образовании и сохранении союза, что уж говорить о военных действиях. - Значит, выбора нет. - Как и пути назад, мой вожак, - обращает на него взгляд Лань Цижэнь, подчеркивая обращение, которым пользуется столь редко. Лань Сичэнь даже весь выпрямляется, будто пытаясь казаться взрослее, могучее, чем сама гора. За неимением родителей он, - впрочем, как и младший брат, - всегда искал одобрения у столь сильного дяди, взвалившего на себя большую ответственность с ранних лет. - Я сделаю все, что в моих силах, - помолчав, добавляет, - мы с Ванцзи сделаем все, что есть в наших силах. Благосклонно кивнув, Лань Цижэнь переводит взгляд обратно на письмо, пальцами приглаживая края листа, и, приняв это за дозволение ретироваться, братья неспешно удаляются. - И, Ванцзи, - вдруг раздается негромкий голос, заставляя бету обернуться у самой двери, - отныне ты будешь сопровождать Вэй Усяня на постоянной основе. Новость обрушивается на него, как холодный ливень на голову посреди прежде безоблачного ясного дня, как обрушивается крыша, молния на землю, или крошится чья-то привычная жизнь в единый миг. - Зачем? - Судя по всему, ты ему очень понравился, - добавляет сразу, хлестко и безжалостно, как всегда, в своем характере, - альфам часто нравится забавляться с бетами, играясь с их чувствами и упиваясь наделенной природой слабостью. С омегами такое повторить не удастся. Помни об этом, как и о том, что любой интерес рано или поздно гаснет, а мальчишки вырастают. Не смей мечтать и помни о своем месте. Но пока его симпатией можно воспользоваться в наших целях. Главное, не забывай, что любое твое слово может повлиять на исход переговоров. Даже если он испытывает к тебе интерес, для альф он ничто, если дело касается самолюбия и власти. Особенно когда их задевает какой-то бета. Лань Ванцзи бледнеет. Впившись ногтями в нежную кожу ладоней и оставляя на ней отчетливые полукруглые следы, он произносит холодным, безличным, равнодушным тоном, старательно игнорируя обеспокоенный, виноватый взгляд Лань Сичэня: - Я понял, дядя. - Ступайте. Прикрывая за собой дверь, Лань Ванцзи успевает заметить, как Лань Цижэнь, до невозможного осунувшийся, теперь действительно походящий на свой возраст, не скрытый несломленной силой воли, подносит свечу к письму. На бумаге проявляются красноватые иероглифы. Ветер дует в лицо, когда они покидают дом. - Ты же знаешь, он не хотел тебя обидеть, - мягко говорит брат позади, кладя руку ему на плечо, осторожно сжимая в знак поддержки, - дядя склонен метать словами, как ножами, но никогда не… - Со злым умыслом, - устало заканчивает за него Лань Ванцзи, - я знаю, просто… Просто все равно неприятно. Колет, режет по сердцу это чувство, это бессилие Лань Ванцзи перед миром, где его вторичный пол порой ценится не больше скота. И самое страшное, что зачастую беты принижаются самими же бетами. - Он не специально, - повторяет Лань Сичэнь. Лань Ванцзи встряхивает головой. - Неважно. Пойдем, - осторожно отстранившись, говорит он. И старается не вспоминать о том, до чего же Лань Цижэнь походил на сотни таких же бет как он сам, когда его никто не видел.

➴

Лань Ванцзи послушный и исполнительный племянник, а потому сразу же по приходу домой он устраивается за столом, составляя выверенный план экскурсии по Гусу, которую мог бы провести главе стаи Илин Вэй. Сам альфа не появляется на пороге дома вплоть до самого захода солнца, а затем с первых секунд его прихода стены только и делают, что впитывают в себя непрерывный гул смеха и болтовни. Стараясь отвлечься от этих звуков, рушащих привычное спокойствие дома, Лань Ванцзи еще усерднее, будто назло Вэй Усяню, который сидит на первом этаже, громко рассказывая обо всех своих похождениях и травя старые байки, словно желая, чтобы их услышали все, вчитывается в одни и те же строчки книги, стараясь понять их значение. Встреча как-то сама собой переносится на следующий день. Вэй Усянь, вопреки всем ожиданиям беты, послушно соглашается на проведение экскурсии без единого вопроса или очередной фамильярности, и, когда, выйдя за пределы двора дома, Лань Ванцзи уже было думает, что сможет насладиться спокойным утром, альфа подает голос: - Лань Чжань! А покажешь мне… Зря понадеялся. Этому оборотню не смог бы заткнуть рот даже самый опытный палач. Сверкая молчаливой тенью самого себя, еще более заледеневшей, чем обычно, Лань Ванцзи сносит все словесные подколки и нападки, - по крайней мере, таковыми они кажутся его хрупкому, не привыкшему к столь шумной компании сознанию, - с достоинством. То есть молча. Не сказать чтобы это помогает. Вэй Усянь либо непроходимый идиот, не видящий незаинтересованности спутника в беседе, либо столь упрям, что попросту игнорирует явную отчужденность Лань Ванцзи, непринужденно щебеча без умолку и то и дела тыча пальцем в те или иные места: - О, то есть у вас принято делать в домах так? Никогда не видел колодца в подобном месте. Дети такие тихие… неужели вы совсем лишаете их детства? А что едят те мужчины? Боже, какой ужас, как можно питаться этой травой? Почему с таким рационом из волков вы все еще не превратились в кроликов? Какой красивый оборотень! Бело-серый! Лань Чжань, ты в волчьем облике, наверное, выглядишь еще лучше. Скажи честно, наверняка с тебя глаз не спускают на каждой охоте. А какие невероятные наряды на тех оборотнях! Лань Чжань, у тебя тоже есть такие? Тут Лань Ванцзи уже не выдерживает, резко останавливается, из-за чего альфа едва не влетает в него сзади, и буравит его тяжелым взглядом темных глаз: - Такие наряды носят омеги. - О, но это же такая красота, почему она должна распространяться только на них? – растерянно, будто действительно расстроившись, бормочет Вэй Усянь, - у нас бетам и альфам дозволяется носить то же, что и омегам, и наоборот. Никогда… - В твоей стае действуют свои правила, на территории же Гусу Лань господствуют иные обычаи, - перебивает его Лань Ванцзи, мысленно обещая назначить себе наказание за столь бесцеремонное обращение с гостем: увидь дядя подобную картину, позеленел бы от злости, - не тебе менять их. Лань Ванцзи гонит прочь горечь, зависть, кислоту, разливающуюся по горлу при мысли о том, что кто-то там, в далеких землях, равно такой же, как и он сам может носить все, что захочется, делать все, что пожелается, и никогда не быть за это осужденным, в то время как Лань Ванцзи каждый день приходится отстаивать право на существование даже в собственной стае, которая, по сути-то, и не так жестока по сравнению с другими, но все равно временами удушает своими оковами. Вэй Усянь после его ответа притихает на пару минут, то ли задумавшись, то ли всерьез затаив обиду, но спустя пару минут все возвращается на круги своя, и Лань Ванцзи вновь слышит привычное бормотание, сравнимое лишь с детским бессвязным, но очень взволнованном лепетаньем. Где-то посередине нового монолога и оставленной за их спинами вот уже которой по счету улочки Вэй Усянь вдруг останавливается, вынуждая Лань Ванцзи обернуться к нему, и интересуется как-то странно, смешивая веселье и серьезность, как получается, наверное, только у него: - Лань Чжань, а покажи мне свои самые любимые места. Обескураженный бета поначалу растерянно моргает, пытаясь осмыслить озвученную просьбу, и медленно переспрашивает: - Показать тебе свои самые любимые места? - Да! – Вэй Усянь кивает, как болванчик. Лань Ванцзи долго смотрит на него, то ли пытаясь предвидеть скрытый подвох, то ли просто пораженный просьбе, то ли все в одном, и в конечном итоге просто мысленно машет на альфу рукой. Развернувшись, он молча следует вперед, заворачивая на главную дорогу, уверенный, что Вэй Усянь за ним пойдет. Пройдя за черту ворот, располагающихся на другом конце от тех, где встречали делегацию, Лань Ванцзи ведет альфу за собой пару минут, прежде чем они оказываются в нужном месте. В одном из самых любимых его мест. Рынок все так же красочен, как и всегда. Здесь царит свободный дух и активная торговля, а продавцы не делятся на тех, кто пришел из Гусу Лань или других стай. Оборотни в этом месте едины, и крики вместе с неугомонным шумом не смолкают ни на секунду, как и в любых других стаях: рынки всегда были похожи друг на друга, где бы ни располагались, это Лань Ванцзи хорошо помнит еще из воспоминаний детства, когда его изредка могли взять с делегацией их стаи в какое-нибудь путешествие. Вокруг витают самые разнообразные специфичные запахи, предлагаются развлечения и товары на любой вкус и цвет, начиная от роскошных и пышных цветов, будто привезенных из дворца людского императора, а не выращенных в чьем-то саду, и заканчивая не прекращающим кипеть варевом, готовящимся прямо на улицах, оберегами, венками к свадьбам и снадобьями для оборотней. Лань Ванцзи проводит притихшего Вэй Усяня к одной из лавок, усаживаясь за столик, скрытый под наспех сделанным из первых попавшихся тряпок навесом, и кивает тут же подскочившему к ним хозяину, радушно улыбающемуся. - Молодой господин Лань! Не ожидал увидеть вас сегодня, признаться, не ожидал… - Я решил показать главе Илин Вэй наш быт. Рынок заслуживает должного внимания, - произносит Лань Ванцзи, невольно смягчаясь при виде мужчины средних лет, у которого он частенько кормился в полдень вот уже несколько лет. Краем глаза бета видит, как Вэй Усянь одаривает его странным взглядом. Он вообще ведет себя чудно последние пару минут. - Конечно, конечно, господин, это правильно, - торопливо кивает торговец и склоняется перед Вэй Усянем, - глава. - Не стоит церемоний, - Вэй Усянь машет рукой, - терпеть не могу их. Бросив в сторону Лань Ванцзи непонимающий взгляд и видя в ответ лишь измученное качание головой, мужчина улыбается Вэй Усяню и поспешно удаляется за котелок. - Вам, как обычно, суп? – торговец даже не нуждается в формальном ответе, прекрасно осведомленный о предпочтениях Лань Ванцзи. Вэй Усянь с любопытством следит за его выверенными, четкими, но торопливыми, мельтешащими движениями, то и дело вертясь на месте в попытках разглядеть содержимое котелка, будто густая желтая жижа может скрывать в себе нечто интересное. Едва варево заканчивает приготавливаться, а суп разливается по тарелкам, источая удушливый теплый пар и манящий запах, Вэй Усянь торопливо зачерпывает ложку и делает глоток, не боясь обжечься в отличие от Лань Ванцзи, осторожно подувающего на свою тарелку еще некоторое время. - Вкусно, - причмокивая, говорит альфа удивленно, - очень вкусно. - По-другому в этой лавке и быть не может, - с едва заметной гордостью говорит Лань Ванцзи и принимается за еду. Образовавшаяся между ними тишина нарушается лишь стуком зачерпываемых ложек и довольными звуками, исходящими от Вэй Усяня. Рынок продолжает шуметь, а люди сновать по широким дорогам, то и дело огибая друг друга, и Лань Ванцзи отчетливо видит, как у Вэй Усяня крутится на языке множество слов, которые альфа так отчаянно сдерживает, фактически заглатывает, давится ими просто потому, что молчание во время еды у Ланей – непреложное правило. Забавно, как это же самое правило не мешало ему болтать без умолка в течение всего ужина, - Лань Ванцзи слышал его восклицания, даже находясь на втором этаже, - зато в присутствии беты вдруг вспомнилось, как единственно важное. В этом весь Вэй Усянь. - Говори. - Что? – Вэй Усянь вздрагивает, столь погрузившийся в себя, что совсем потерял действия Лань Ванцзи из виду. - Я вижу, что тебя гложет что-то. Говори. - Но ваши правила запрещают во время еды… - Моя тарелка пуста, как и твоя. Вэй Усянь опускает взгляд и промаргивается. - Действительно, - медленно тянет он, а затем вскидывает голову и оглядывается по сторонам, - такое оживленное место! Никогда не думал, что такой человек как ты может считать его своим любимым. - Какой еще “такой”? – холодно интересуется Лань Ванцзи, сложив руки на коленях, - закрытый, бесчувственный, презирающий всех живых и предпочитающий проводить время в уединении? Вопросы его режут отсутствием эмоциональной окраски, и Вэй Усянь вдруг заметно теряется, раскрывая и закрывая рот, будто выброшенная на берег рыба: - Я не это… имел в виду. - Можешь не объяснять. Мне без разницы, - тихо говорит Лань Ванцзи, устремляя взгляд на малыша, держащего в руках столь большую по сравнению с его ладошкой сладость на палочке, что глаза его забавно округляются этой разнице. Выражение в глазах Лань Ванцзи поневоле становится чуть мягче: детей он любил всегда. - Прости меня, ладно? – бормочет Вэй Усянь, так же глядя на ребенка, - я должен был лучше следить за словами. Я не считаю правильным судить кого-то просто по поверхностным впечатлениям. На самом деле я… у меня тоже есть любимое место, которое совсем не подходит мне по характеру, - Лань Ванцзи заинтересованно переводит на него взгляд, - в период моего детства и юношества мы с родителями часто гостили в Пристани Лотоса, оттуда и повелась наша дружба с Цзян Чэном… однажды я нашел там отдаленный уголок озера, сокрытый от чужих глаз за множеством длинных ветвей ивы. Увидев его однажды, я уже не смог забыть о нем никогда и частенько сбегал туда от всякой суеты или... ругани, уплывая на первой пришвартованной лодке. Знаешь, там так много лотосов и так тихо. Иногда даже такому болтливому человеку как я требуется тишина. Так что я… не осуждаю тебя, правда. Я виноват, очень виноват. Вэй Усянь вдруг поднимает голову и смотрит на него с такой пылкостью, с таким отчаянием, будто это незначительное недопонимание, что так свойственно возникать у всех, воспринимается им, как какая-то сокрушительная катастрофа, как последняя оборвавшаяся надежда, как что-то, за что он никогда не смог бы себя простить. Лань Ванцзи редко видел подобное сожаление в чужих глазах, направленное на почти незнакомца. Обычно такие взгляды предназначались лишь близким или тому, кто оборотню очень нравился. Вэй Усянь действительно хороший человек. Лань Ванцзи качает головой. - Все в порядке, я же сказал, - негромко добавляет, - но… хорошо, что у тебя есть такое место. Как странно, незнакомо так говорить с кем-то чужим. И все же ради Вэй Усяня он почему-то готов это сделать. Альфа вдруг улыбается мягко-мягко и передвигает через весь стол белый конверт. - Это письмо от Вэнь Жоханя. - И ты тоже получил его…, - задумчиво говорит Лань Ванцзи, утверждаясь в своей догадке. К письму он не прикасается, так и оставляя то лежать сироткой на деревянном столе. Вэй Усяня это, кажется, совершенно не смущает, и, закинув руки за голову, он беззаботным тоном продолжает: - Там прилагались очередные писания о мощи Цишань Вэнь и о том, что моя стая не сможет стать им помехой на пути к цели. Забавно, что моя армия разбивала его в пух и прах столько раз, а он до сих пор считает, что мелкие стычки и отвоеванные куски их территорий – незначительные достижения, - морщится, добавляя, - он настолько самонадеян, что даже не беспокоится о том, чтобы усилить оборону своих границ. И как только войну выиграть и повелевать всем миром планирует. Лань Ванцзи хмурится. Что-то кажется ему странным в ослабленной обороне границ. Стычки между Цишань Вэнь и Илин Вэй происходят уже не первый год, а последние из них действительно и вовсе успели отсечь неплохой, пусть и не самый лакомый, кусок земли у самой могущественной, по скромному мнению Вэнь Жоханя и его приближенных, стаи. - В письме было что-нибудь еще? - Он поставил условие, что Цишань Вэнь не затронет Илин Вэй в последующей войне, если мы гарантируем сохранять нейтралитет и отдать обратно часть завоеванных нами земель, - равнодушно говорит, - забавно, что пишет он все это, параллельно подчеркивая мои заслуги и выдающиеся способности. Надо сказать, нечасто такое от Вэнь Жоханя в принципе можно ожидать. - Не помню ни одного оборотня, который высоко бы оценивался им. Даже сыновья-альфы и те…, - бормочет Лань Ванцзи. - Поэтому я и удивился, - пожимает плечами Вэй Усянь, - особенно, если учитывать наши отношения в прошлом. Злая усмешка вырисовывается на его губах, а Лань Ванцзи поджимает губы на упоминание об истории похищения альфы в детстве, которая послужила большим уроком каждому вожаку и их семьям впоследствии. Вдруг торговец едой оказывается прямо у их стола, выйдя из-за прилавка, все это время готовивший что-то, повернувшись спиной, и ставит перед ними круглую белоснежную тарелку с нежно-голубоватым цветочным орнаментом по краям. На ней поблескивают в лучах солнца аппетитные лепешки, источающие такой невероятный аромат, что во рту невольно образуется слюна, хотя, казалось бы, супа было предостаточно. Вэй Усянь тут же с невиданным восторгом, будто ребенок, выхватывает сразу две лепешки, в одну вонзаясь зубами, а вторую держа в руках, словно кто-то может ее отобрать. Лань Ванцзи тоскливо глядит на оставшиеся лепешки. Торговец ласково приговаривает, будто с родным сыном: - Кушайте, господин, кушайте, не отказывайте себе в удовольствии. Специально для вас старался, прожаривал, как вам нравится. - Мне кажется, после супа они будут лишними, - признается почти жалостливо. - Лань Чжань, чего ты упрямишься! – с набитым ртом возмущается Вэй Усянь, маша рукой с зажатой в ней лепешкой, - ешь, а то не останется вообще ничего. - Только одну, - под пытливыми взглядами двух пар глаз сдается бета и протягивает руку к лепешке. Вэй Усянь жадно сверкает глазами на третью, оставшуюся лежать, словно сокровище на видном месте. Вот уж действительно, альфы. Аппетит зверский, а не набирают ни грамма. Все сгоняется в тренировках, да и обмен веществ замечательный. Лань Ванцзи, как бете, о таком только мечтать. Всю жизнь только и остается, что придерживаться правильного питания да безустанно загружать себя тренировками, пытаясь привести достаточно пластичное, но все же не так просто способное на быстрый набор мышц тело в порядок. Лань Ванцзи жутко завидует альфам, причем практически во всем: на них и эти стереотипы о красоте определенного пола не распространяются почти. - Кстати, Лань Чжань, - не прекращая жевать, говорит Вэй Усянь, отчего крошки вылетают из его рта, - а какое любимое место у тебя еще есть? Лань Ванцзи смотрит на мелкие кусочки лепешки, падающие на стол, на этого не перестающего улыбаться даже с едой во рту, казалось бы, вожака одной из самых опасных стай в мире, слышит очередное фамильярное обращение к себе, и не понимает, как этого альфу могут так яро, едва ли не благоговейно бояться, если Вэй Усянь – просто самый большой ребенок в мире. - Не говори, пока жуешь, - поучительно произносит он, всем взглядом выказывая свое недовольство, - манеры поведения за столом предусмотрены не просто так, к тому же, они еще и показывают твою воспитанность и определяют отношение собеседников к тебе. Только опозоришься, если будешь так бесстыдно вести себя на официальных трапезах где бы то ни было. - Лань Чжань переживает обо мне? – схватившись за сердце, притворно изумляется Вэй Усянь, - какое счастье! Не волнуйся, я знаю еще лучший способ расположить оборотней к себе, и это выпивка! - Бесстыдник! – фыркает Лань Ванцзи. - Всего лишь обычный оборотень, в отличие от вас, Ланей, алкоголь строго запретивших, - подмигивает Вэй Усянь, - не понимаю, как вы еще не свихнулись здесь. Ладно, много правил, но без алкоголя-то совсем тоска и смириться с ними получается еще сложнее! Непродуманно как-то. - Тебе здесь не жить, чтобы мириться с этим. - Ну Лань Чжань! – тянет Вэй Усянь, надув губы, - так что насчет еще одного любимого места? - Оно тебя не касается, - только и отрезает Лань Ванцзи, лишь потом задумываясь, как грубо это может прозвучать для постороннего человека, не знающего бету и не понимающего манеру его речи. Но Вэй Усяня это, кажется, совсем не обижает, даже заставляет улыбнуться ярче и прилипнуть к Лань Ванцзи, как банный лист, в попытках узнать ответ. Альфа клянется, что не пройдет и пары дней, как Лань Ванцзи сам позовет его туда.

➴

Следующее собрание начинается с жесткого постановления: - Встреча должна пройти на территории стаи Ланьлин Цзинь. Это было условием Цзинь Гуаншаня. - И почему мы должны на него соглашаться? – вздергивает бровь Вэй Усянь, - или Ланьлин Цзинь считают себя достаточно сильными, чтобы сражаться в одиночку? - У них есть определенные рычаги давления. На всех нас, - склоняет голову набок Лань Цижэнь, - может, их оборотни и полные бездельники в военных делах, купающиеся в праздности и пустом богатстве, но шпионаж у них всегда был развит лучше всех. Они знают о нас слишком многое, - хмурится, отчего Лань Ванцзи понимает, что Цзинь Гуаншань упомянул что-то и об их стае, - отказать равно подвергнуть себя излишнему риску, который в подготовке к войне никому не нужен. К тому же, то, что является для нас головной болью, может стать преимуществом. Заключив с ними союз, мы сможем добывать самые потаенные сведения. - И Цзинь Гуаншань, конечно же, это знает, - усмехается Цзян Ваньинь, потирая переносицу, - старый ублюдок, - бормочет уже тише, но его все прекрасно слышат, однако, не возмущаются, с мнением вожака стаи Юньмэн Цзян согласные. - Не Хуайсан тоже неплохо смыслит в шпионаже, - вдруг говорит Вэй Усянь, - безусловно, их стая никогда не специализировалась на нем, но он был отстранен от дел и обучался всему, что только можно. - Я наслышан о его по-настоящему значимых свершениях в учебе, особенно в искусстве борьбы, - с нескрываемым сарказмом отвечает Лань Цижэнь, и не пытаясь скрыть пренебрежение, - даже если он хорош в шпионаже, одного его нам недостаточно, чтобы иметь блестящие шансы на победу. Стая Ланьлин Цзинь проворнее и опытнее в этом вопросе, в Цинхэ Не же большинство подобного уровня предложить нам не могут. К тому же, ресурсов у них тоже сравнительно меньше, да и становление на пост временного и неустойчивого в позициях вожака, которым недовольны многие, не может способствовать оказанию значительной помощи. - Знаете, господин Лань, Не Хуайсан – мой хороший друг, и я могу сказать, что вы явно ошибаетесь, так снисходительно относясь к нему, - прищуривает глаза Вэй Усянь, чуть подаваясь вперед, не скрывая своей злости; кажется, он еще и истончает угрожающие феромоны, судя по тому, как морщится Цзян Ваньинь, и передергивает плечом Лань Сичэнь, - я предлагаю вам действительно хорошую альтернативу, но вы все никак не отвяжетесь от Цзиней, будто вам медом на них намазано. К вашему сведению, именно с помощью Цинхэ Не мы можем заручиться козырем в рукаве: особой техникой, разработанной Не Хуайсаном лично и уже опробованной на его воинах. Она может значительно перевернуть ход войны, а вы можете и дальше зацикливаться на никчемной стае Ланьлин Цзинь, которые не могут предоставить нам ничего и взамен воткнуть нож в спину. Они ненадежные союзники как раз потому, что основываются на шпионаже и богатстве. Я не боюсь ультиматумов их вожака и готов снизить шансы на победу, а заодно и на проигрыш из-за чьего-то трусливого предательства. - Я уважаю Не Хуайсана за достаточную смелость, чтобы взвалить на себя управление огромной стаей, будучи омегой, - твердо отрезает Лань Цижэнь и действительно не лукавит: он первым послал весточку от стаи Гусу Лань в знак признания легитимности власти младшего из братьев Не, - и я не знал о технике. Опираясь на слухи, ходящие вокруг вас, глава Вэй, вы явно сведущи в делах военных, а потому наверняка не зря говорите о том, что это может изменить ход войны, - внимательно вглядывается в лицо молодого альфы, будто бросая ему вызов, - но, может, вы и не боитесь ультиматумов, порой они могут качественно портить жизнь. Поверьте, я знаю по себе. А Лань Ванцзи вдруг вспоминает ту самую позабытую им деталь, упомянутую дядей: Не Хуайсан ведь омега. Омега, которая дружит с Вэй Усянем, с альфой. В голову вдруг закрадывается сомнение: а только ли это дружба? Вэй Усянь ведь с такой яростью отстаивал Не Хуайсана и его честь, как редко защищают друг друга даже самые близкие, идя против мнения не менее важного и влиятельного оборотня. Даже знание альфы о разработанной технике, сведениями о которой Не Хуайсан, судя по всему, не поделился ни с кем, кроме него, уже говорит о многом. На душе вдруг становится горько, а на языке противно. Он будто душой наступил в лужу, от грязи которой теперь с трудом удастся отмыться даже самым душистым мылом. - Как раз потому, что они ненадежны, было бы лучше заключить с ними союз, - вовремя вклинивается Лань Сичэнь, - так мы сможем держать их ближе к себе, сковывать обещаниями, которые, так или иначе, все равно придется выполнять. Если же они предадут нас, это подорвет их репутацию на все последующие поколения, а нас может не так уж и сильно покоробить. Думаю, к тому времени между Ланьлин Цзинь и другими стаями из большой пятерки наладятся какие-никакие да связи, а потому предательство по инициативе вожака может поселить раздор внутри самых Цзиней. В конце концов, не стоит считать их стаю полными дураками, там ведь есть не только бездельники, но и люди мыслящие. К тому же, - улыбается, - если правильно воспользоваться столь прекрасными по словам главы Вэй навыками Не Хуайсана, можно подбросить в костер чуть больше дров. - Глава Лань, ну вы и жук, - добродушно усмехается Вэй Усянь, удивленный, - никогда не думал, что вы можете так далеко и столь… открыто мыслить. - В вопросах ведения внешней политики никогда не станет возможным действовать исключительно правильно и красиво, - Лань Сичэнь пожимает плечами. Лань Ванцзи вдруг замечает острый, опаляющий взгляд главы Цзян, направленный прямо на его брата. Цзян Ваньинь светит странным голодом в глазах, и Лань Ванцзи невольно покрывается мурашками от вида этой чисто внутренней природы альфы, рвущейся наружу. Лань Сичэнь замечает чужой взгляд на себе и смотрит на Цзян Ваньиня. Лицо его тут же вспыхивает, руки под столом комкают ткань одежды, а сам альфа торопливо опускает голову вниз. - Значит, решено, - твердо говорит Лань Цижэнь, - мы пытаемся выжать все возможное из всех вероятных союзов и стараемся взаимовыгодно сотрудничать. - Придется-таки ехать в Ланьлин Цзинь, - усмехается Цзян Ваньинь. - Вынужденная мера, глава Цзян. Вы не представляете, как я сам того не желаю, - после каждой встречи или переписки с Цзинь Гуаньшанем Лань Цижэнь всегда еще несколько дней выглядел так, будто его кости обглодали десятки волков, а потому Лань Ванцзи верит в искренность его слов. - Поездка так поездка, - хмыкает Вэй Усянь, расслабленно потягиваясь без единой мрачной ноты в его облике, - как раз хорошая возможность для всех нас узнать друг друга получше. Взгляд его то ли непреднамеренно, то ли специально падает на Лань Ванцзи. У того вспыхивают уши, и он тут же будто невзначай поправляет волосы. - Знаете, глава Вэй, - вдруг заговаривает Лань Цижэнь, и оба его племянники настораживаются, улавливая в тоне дяди нечто странное, - а ведь мы так и не смогли увидеть в бою именно вас, - с Юньмэн Цзян стая контактировала и даже участвовала вместе в битвах, однако Илин Вэй Гусу Лань избегала, - в конце концов, так много слухов ходит о знаменитых музыкальных практиках стаи Илин Вэй, способных положить целые армии оборотней, а мы не видели их в действии. - Мне казалось, у вас еще будет шанс утвердиться в том, что молва о моей собственной силе и силе моей стаи – не пустые слова, - усмехается Вэй Усянь, - но если вам действительно столь любопытно, что вы даже не можете удержаться от того, чтобы дождаться первой битвы, то я могу продемонстрировать вам эти умения прямо сейчас, - говорит лениво и уверенно, как альфа, знающий себе цену, а затем ведет взглядом по лицам, собравшимся здесь, - кто хочет быть добровольцем для этого дружеского спарринга? Комната погружается в молчание, отчего даже слышится шепот листьев, подстегиваемых нарастающим ветром. Все без исключения кажутся неуверенными, переглядываясь друг с другом в сомнениях. - Я буду добровольцем, - встав из-за стола, говорит Лань Ванцзи, невольно вздернув подбородок, когда Вэй Усянь впивается в него настойчивым, высасывающим взглядом, глубоким, как дно, что пытается его понять. - Хорошо, - медленно говорит он и вдруг улыбается, - очень хорошо. Встав со своего места, Вэй Усянь раскрывает дверь перед бетой, услужливо пропуская его вперед. Лань Ванцзи ведет их на поляну, где обычно проходят тренировочные бои оборотней. Она достаточно широко очищена от деревьев, чтобы в пылу азарта оборотни не нанесли природе существенный урон, но при этом не настолько, чтобы в волчьей форме не было невозможным задействовать стволы как опору. Лань Ванцзи встает в один конец, Вэй Усянь – в противоположный, и все это время они не отрывают взгляда друг от друга, будто уже сейчас молчаливо сражаясь, ведя непонятную никому и даже им обоим игру, проваливаясь в тот омут, окунаться в который точно не стоило. Через пару минут приносят музыкальные инструменты. У Лань Ванцзи – чистый белоснежный гуцинь, сокровище всей стаи, нежно лелеемое и оберегаемое бетой с малых лет. Подарок матери, вымолившей Лань Цижэня хотя бы о такой услуге с его стороны. У Вэй Усяня – черная, как смоль, флейта с забавно свисающей вниз игривой кисточкой. Одновременно положив руки на струны гуциня и поднеся флейту к губам, бета и альфа глядят друг на друга в молчаливом диалоге, который ведут даже не они, но их внутренние сущности. Лань Ванцзи вдруг чувствует, как запотевают ладони. Его внутренняя сущность от Вэй Усяня оказывается в восторге. Слабая, жалкая, абсолютно нечувствительная к кому бы то ни было, при виде Вэй Усяня она едва не виляет хвостом, так и норовя рассмотреть альфу со всех сторон, донося до Лань Ванцзи красочные образы о том, как тот прекрасен, даже если она не может прочувствовать его запах, да и ей это неважно. Глупая бета, думается ему. Даже не представляешь, что в мире оборотней никогда так не работает. Запах – самая значимая составляющая в любом виде общения, а неспособность его уловить – дефект. Такой как Вэй Усянь никогда на него и не взглянет. Оно и правильно: зачем кому-то нужен бета? Раздается свист. Лань Ванцзи выбрасывает все посторонние мысли из головы, как сметал в детстве свои рисунки в мусорную корзину, и ударяет по струнам, заставляя мелодичные, но напитанные силой, сотрясающие воздух звуки вырваться из них. Его внутренняя сущность кипит, отдающая частицу себя в этот инструмент, и Вэй Усянь не спешит от него отставать: без какой-либо жалости, с неизменной нахальной улыбкой на губах он играет на флейте, а будто пробуждает что-то темное и необузданное внутри земли, заставляя дрожать не то ее ядро, не то самих оборотней, эту мощь чувствующих. Даже птицы смолкают, ощущая угрозу, а тучи замедляют свое движение, наливаясь тяжелым свинцовым цветом. Звуки, льющиеся из флейты, бьют Лань Ванцзи по ушам: не своей безобразностью, ведь играет Вэй Усянь прекрасно и вполне бы мог завоевывать своими навыками целые страны, однако той энергией, что он вкладывает в игру, тем, как заставляет внутри что-то замереть, заледенеть, а потом медленно раскрошиться. Такие ощущения не пришлись бы по вкусу ни обычным людям, ни тем более чувствительным к музыке оборотням. Музыка Лань Ванцзи создана, чтобы сдерживать и успокаивать. Многие годы они удерживали превосходные позиции на политической арене именно благодаря этим мелодиям, горячо почитаемым всеми оборотнями в течение множества поколений. Музыка Вэй Усяня создана, чтобы безжалостно уничтожать, подчинять и убивать. Сотворенная будто в противовес, - Лань Ванцзи уже давно уверен, что прототип своих техник Вэй Чанцзэ взял именно от стаи Гусу Лань, однако, вскоре оставив от их идей одно лишь название, - она пугает и завораживает одновременно, заставляя не восхищаться ей, как музыкальными техниками Ланей, теперь зовущихся светлыми, но молиться и благоговеть перед ней как перед частью музыкальных техник, отныне зовущихся темными. Кажется, эти разительные различия и создают между ними столь идеальный баланс. Это чувствуют все, начиная от стоящих в стороне оборотней, природы и заканчивая самими Лань Ванцзи и Вэй Усянем. Гармонируя друг с другом, они то успокаиваются, то вновь вскипают, распаляясь. В сочетании эта сила была бы убийственной. Они будто свет и тьма. Лань Ванцзи так распаляется, что не замечает, как загоняет Вэй Усяня в угол, а потом оказывается загнанным в него сам, и его внутренняя сущность, всегда тихая и слабая, ни на что не откликающаяся, вдруг бунтует, вырываясь из-под чужого контроля на свободу. Лань Ванцзи обращается волком и, открыв глаза, видит вместо Вэй Усяня такого же горделивого черного хищника. В глазах зверя напротив расцветает неподдельное восхищение. Бета глядит на свои лапы, ярко-белые, снежные, как и вся окраска его шерсти. О красоте волков стаи Гусу Лань слагают стихи и легенды. Кажется, Вэй Усянь даже тихо скулит. Сморщив нос, как бы усмехнувшись такому изумлению противника, Лань Ванцзи бросается вперед, сметая черного волка с ног и заставляя их клубком из спутавшихся лап и шерсти катиться по всей поляне, отчаянно рыча друг на друга и пытаясь всячески противника ослабить. Лань Ванцзи засматривается на чужие глаза, в волчьей форме кажущиеся еще более темными, чем обычно, и почти пропускает момент, когда Вэй Усянь порывается перевернуть его на землю, пока сам прижатый к земле под весом беты. Шустро отпрыгнув в сторону, Лань Ванцзи тихо, не злобно, но предостерегающе рычит, а затем бросается в сторону дерева. Кажется, слышатся какие-то вскрики, удивленные выдохи и шум в стороне собравшейся толпы, однако Лань Ванцзи пропускает все это мимо ушей, сосредотачиваясь лишь на своей цели и ощущении Вэй Усяня позади. Это так странно. Раньше в волчьей форме он никогда не ощущал чего-то так остро даже с семьей, и только один Вэй Усянь заставил его чувства обостриться. Почему? Ускорившись, Лань Ванцзи вцепляется передними лапами в ствол дерева, заворачивая и отталкиваясь уже задними лапами, придавая себе прыти, несравнимой с обычной. Вэй Усянь только и может, что смотреть на него, замерев неподалеку, прежде бежавший к дереву вместе с бетой. Неожиданно, когда Лань Ванцзи уже было успел снести Вэй Усяня и похоронить под собой в ворохе травы, он вдруг оказывается прижат животом к земле, а в холку вцепляются чужие зубы, не в качестве угрозы, но предупреждения. Вэй Усянь тихо порыкивает, приказывая ему, кипящему от охватившего его волнения и опаленному волной жара, успокоиться. Грудь, ходящая ходуном, постепенно успокаивается. Прежде задравший голову в неподчинении Лань Ванцзи смиренно опускает ее, и с последней минутой столь интимного прикосновения из него уходит вся прыть, а тело становится, будто желе. Зубы пропадают с холки. Отчего-то Лань Ванцзи вдруг до жути обидно, пусто и грустно. Его внутренняя сущность считает, что Вэй Усяню место только здесь, вот так, рядом. С трудом оправившись от внезапно настигшего его опустошения, Лань Ванцзи поспешно оборачивается обратно человеком и смотрит на поправляющего одежды Вэй Усяня, который, заметив взгляд беты на себе, весело улыбается и ему подмигивает. Лань Ванцзи смущенно отворачивается, чувствуя, как уже и так покрасневшие уши теперь попросту пылают огнем. Ему понравилось это ощущение: знать, что ты с кем-то на равных. Практически с самого начала никто не был сравним с Лань Ванцзи в стае Гусу Лань, а потому он давно позабыл это чувство. Но то, что он испытывает сейчас, действительно непередаваемо. Он признается себе, что не только его внутренняя сущность желала, чтобы Вэй Усянь задержался в своем прикосновении. Он бы тоже этого хотел. Вдруг его тело пронзает вспышка, похожая на крошечный разряд молнии. Он едва не покачивается, вовремя успевая восстановить равновесие, такой странной волной, прокатившейся по телу, ошарашенный. - Глава Вэй, - раздается голос брата. Лань Ванцзи трясет головой. Какие глупости. Почему в последнее время ему чудятся одни странности, будто с ним что-то не то происходит? - Глава Лань? – вопрошающе тянет Вэй Усянь. - Скажите, вы ведь прекрасно знали, что для моего брата было опасно бороться против вас…. Пусть вы и на равных в обличиях оборотней, но в музыкальных техниках ситуация совершенно иная. Почему вы не… отказались, когда он вызвался добровольцем? Не боялись поранить или пораниться самому? Еще и эти ваши…, - Лань Сичэнь неопределенно взмахивает рукой, как бы обрисовывая воздух. Феромоны, догадывается Лань Ванцзи. Злостные, вероятно, иначе почему у всех такие перекошенные лица? У Цзян Ваньиня, кажется, вообще сейчас пар из ушей повалит, не говоря о брате, который стоит, вежливо улыбающийся, пока уголки его губ дрожат, будто он сдерживает какие-то сильные эмоции. Лань Ванцзи не понимает: что такого он мог сделать, чтобы Вэй Усянь так запах? Слишком заигрался, вошел в азарт? - Знаете, нет вещи, в которой я мог бы отказать вашему брату, даже если он желает сразиться со мной как человеком, так и оборотнем. Думаю, это…, - он тоже неопределенно обрисовывает рукой воздух, - только подтверждает мои слова, - обернувшись, он встречается взглядом с бетой и тепло улыбается, - к тому же, я всегда желал сразиться с Лань Чжанем. Ваш брат – достойный соперник. От чужих слов внутри жжет что-то, отчего он впервые спускает с рук фамильярное обращение. В этот раз оно греет сердце.

➴

Нет ничего хуже мига, в котором ты видишь болезненную одержимость отца своей матерью. Она столь отчетлива, сильна и яростна, что невольно пугает даже взрослого человека, не говоря уже о ребенке. Лань Ванцзи мечтает вцепиться сейчас в большую и надежную руку дяди, умоляя увести его отсюда, потому что видеть, как отец тянет к его любимой матери свои руки, и в ее глазах отражается неприязнь и страх, отвратительно, страшно и тошно. Альфа торопливо говорит что-то, а будто в несвязном бреду, и вдруг смеряет Лань Ванцзи, притаившегося в углу, таким неприязненным взглядом, как если бы его собственный сын – досадная помеха, всего лишь мусор под ногами, тот, кто отбирает внимание его любимой женщины. Он делает шаг вперед явно не с добрыми намерениями. Лань Ванцзи сильнее вдавливается спиной в стену, мечтая слиться с ней, а госпожа Лань вдруг истошно кричит, загораживая собой сына, тыча в отца пальцем, отталкивая его руками. Лань Ванцзи оказывается на опушке леса. Зубы стучат от мороза, разум то и дело зазывает растереть ладони, но ему так холодно, что уже нет сил даже на то, чтобы дернуть руками. Колени будто проросли в снег. Он беспрерывно сидит на этом белоснежном покрывале вот уже целую вечность, в отчаянии дожидаясь госпожу Лань, которая вот-вот должна выйти, вот-вот уже должна забрать его обратно в крошечный дом, напоить теплым чаем с медом, отругав маленького бету за долгое времяпровождение на улице в столь суровую погоду, расцеловать в щеки и пуститься с ним вскачь по комнате, забавляясь детскими играми. Она должна выйти, как может не? Дядя говорил, что ему больше не стоит приходить, что больше никто не откроет ему дверь, но Лань Ванцзи не верит. Мама никогда не стала бы запираться от него, даже в самые тяжелые моменты она впускала его, и Лань Ванцзи старался быть достаточно хорошим и послушным сыном, чтобы сильно не докучать ей. Но в окнах нет ни малейшего намека на движение, а двери не открываются вот уже которую неделю. Лань Ванцзи все ждет и ждет, приходя сюда тайно каждый день, - дядя ужасно разозлится, если узнает, что его племянник нарушил ныне самое главное правило, - но он тоже устал. Его коленям очень холодно и, кажется, если она не придет сейчас, он больше не сможет встать никогда. - Мама…, - тихо шепчет он, а голос подрагивает, - мамочка… пожалуйста. Его резко подхватывают под руки, вздергивая вверх. - Зачем ты уселся на колени в снег? Хочешь лишиться ног? – возмущенно, - мама всегда говорила, что оборотням без них тяжело живется. Разве тебе так хочется? Кому-то говорила мама. Его мама? Лань Ванцзи опускает голову, сжимая кулаки, а затем резко оборачивается. И… просыпается. Ни лица, ничего. Даже голос тот и то из памяти, как соринка, был выброшен. Сегодня помимо семьи ему приснился кто-то иной. Чужой, но при этом столь родной. Лань Ванцзи чувствует тепло внутри при мысли о нем, тянется к нему всем существом. Но кто этот оборотень? И как он мог забыть? Ответы Лань Ванцзи ищет достаточно долго в своей голове, чтобы подушка успела чересчур нагреться, а простыни совсем сбиться в кучу, чего обычно с ним не происходит: Лань Ванцзи всегда до дрожи чистоплотен. Возможно, не столько от правил внутри стаи и семьи, сколько от воспоминаний об отце. Вздохнув, Лань Ванцзи ощущает резкую нехватку воздуха и начинающую просачиваться сквозь завесу дум головную боль. Накинув на себя легкую верхнюю одежду, он выходит из комнаты, бродя по темным коридорам и выходя в сад за домом. Взобравшись по хрупкой и заметно изношенной лестнице, он замирает, едва не споткнувшись, при виде чужой фигуры, повернутой к нему спиной. Обернувшись на звук, его встречает Вэй Усянь с ложкой во рту. - О, Лань Чжань! – сверкнув улыбкой, альфа поспешно ставит тарелку и похлопывает по месту рядом с собой, приглашая бету усесться на него. - Что ты здесь делаешь? – спрашивает Лань Ванцзи, как только усаживается рядом и подмечает со странным спазмом в животе капельки жира, скопившиеся у чужих губ. - Ем суп, - усмехается Вэй Усянь, кивая на тарелку. Взяв ее в руки, он вдыхает аромат и блаженно жмурится, - ты не представляешь, как это вкусно! - Зачем ты вообще ешь ночью? - Признаюсь честно, Лань Чжань, ваша еда мне совсем не по вкусу. Столько травы и так пресно, что аж плакать хочется. На этом ужине я вообще ничего не ел, до того приуныл при виде всего этого… разнообразия, - он морщится, - ты не обижайся, ладно? А ночью мне, естественно, захотелось есть. А так как к готовке меня категорически нельзя подпускать, иначе это, по словам матушки, наверняка закончится трагедией, я попросил Цзян Чэна сварить мне этот острый суп. - Глава Цзян действительно поднялся ради тебя среди ночи, чтобы сделать суп по твоей просьбе, - Лань Ванцзи удивлен, не ожидавший подобного от такого хмурого и грозного на вид альфы. - Естественно, перед этим мне пришлось выслушать тысячу проклятий в свой адрес, но, в конечном итоге, суп все равно у меня! – гордо приподняв тарелку, торжественно говорит он, - Цзян Чэн на самом деле очень добрый. Ты не думай плохо о нем. - И не собирался, - он не любит судить поверхностно. - А ты почему не спишь? – интересуется Вэй Усянь, вновь оторвавшись от тарелки и посмотрев на него. Лань Ванцзи заминается, не желая рассказывать свой сон кому бы то ни было. Обычно он переживает кошмары в одиночку, привыкший к ним настолько, что даже его брат уже давно позабыл о том, что они присутствовали в его жизни, до того долго бета не упоминает о них в разговорах с ним. Раскрываться же Вэй Усяню сейчас по меньшей мере странно. - Просто не самый приятный сон, - наконец говорит он. Вэй Усянь, кажется, подмечает его настроение. - Тогда я расскажу сам. Сегодня мне тоже снился не самый приятный сон. Кошмар, - усмешка, - о моем заточении в стае Цишань Вэнь. Лань Ванцзи замирает. - Знаешь, мне тогда было всего семь, и я многого не понимал. Зато отчетливо помню, что говорил каждый, кто навещал меня, помню все слова, которыми они отзывались о моем отце и матери. Разговоров с Вэнь Жоханем было несколько, и они были достаточно короткими. В основном именно стражники проводили больше всего времени со мной. Именно они занимались допросами и, конечно, до сильного рукоприкладства доходить воспрещалось, но ведь даже если и чуток переборщили, не обязательно было сообщать об этом, верно? Вот они и не сообщали, - он ядовито улыбается, - знаешь, иногда я ненавижу Вэнь Жоханя еще больше за то, что, даже заточив меня, он пожелал, чтобы у меня были сносные условия для существования, пусть и не мог отвечать за то, что со мной всегда будут вести себя так, как полагается. В нем было что-то человеческое в отличие от этих нелюдей, и это заставляет меня беситься. - Человеческое в том, кто похитил ребенка…, - тихо, печально говорит Лань Ванцзи. - Это внешняя политика, как говорил твой брат, - пожимает плечами Вэй Усянь, - здесь любые средства хороши. Мой отец разрабатывал новые техники, ранее невиданные миру, которые пророчили нашей стае огромный успех, и Вэнь Жоханю они были нужны, а поскольку ни одни уловки не срабатывали, он прибег к самому отчаянному методу, к тому, из-за чего любой оборотень потеряет голову и пожелает сделать что угодно – к лишению родителя его ребенка. К счастью, отец не успел совершить то, что хотел: я сумел сбежать куда раньше, а потом просто долго плутал по границам стаи, надеясь выйти хоть куда-нибудь, голодая и отчаянно молясь о том, чтобы где-то недалеко начались новые территории. - И они начались? - Да, - Вэй Усянь улыбается, - это было самое хорошее из всего, что произошло со мной тогда. И почему-то звучит это так, будто альфа вовсе не о границах другой стаи говорит. - Мне жаль, что это случилось с тобой, Вэй Усянь. - Вэй Ин, - неожиданно говорит альфа. - Что? - Вэй Ин, - с нажимом, - зови меня Вэй Ин. Я, конечно, давно потерял голову от развязности, как любит говорить госпожа Юй, но не настолько, чтобы позволять тебе продолжать называть меня по имени в быту, когда сам зову тебя по родовому. То есть он не пытается перейти на употребление более вежливого имени, но просто дозволяет обращаться по родовому к нему? Вот уж умно. - Хорошо, Вэй Ин, - помолчав, добавляет, - мне жаль. И за то, что тебе пришлось пережить это, и за то, что воспоминания до сих пор мучают во сне. Он ведь сам знает, каково это. - Пустяки, - отмахивается Вэй Усянь, - никаких мучений, такие сны приходят ко мне редко. В основном они счастливые, - улыбается, - очень счастливые. Например, недавно мне снилось, что мы с Цзян Чэном снова сбежали с тренировок, чтобы набрать лотосов для сестры, а она нашла и спрятала нас подальше от гнева госпожи Юй. Еще мне снилось, как вся чета Цзян приезжала к нам, и я подложил в постель Цзян Чэна змею: он тогда так смешно визжал, голос ведь еще не сломался и был весь такой писклявый, - Вэй Усянь закашливается, прикрывая рот рукой и улыбаясь так широко, что его глаза образуют полумесяцы, а Лань Ванцзи смотрит на него завороженно, наблюдая за тем, как альфа сияет в блеске луны, - бывает, что мне снится, как мы с Цзян Чэном набиваем морду Цзинь Цзысюаню, этому напыщенному павлину. Такие сны вообще наиболее приятны, я после них очень долго хорошим настроением заряжен. Жаль, что теперь Яньли замужем за ним и закопает нас с Цзян Чэном, если мы вновь попытаемся что-то предпринять. - Думаю, госпожа Цзян действительно очень расстроится. - Он все равно того заслуживает, - отмахивается Вэй Усянь, морщась, - в общем и целом, снов правда много. Особенно с семьей. Ты даже не представляешь, сколько их с семьей! Поверь, встреть Лань Цижэнь мою мать, уже никогда бы не назвал меня самым шумным оборотнем. Она разнесла бы его в пух и прах своей громкостью и язвительностью. - Думаю, она такая же… хорошая, как ты, - признается Лань Ванцзи и едва не хлопает себя по лбу: до чего же невпопад и глупо. - Лань Чжань, ты считаешь меня хорошим? – Вэй Усянь удивленно глядит на него, а затем улыбается так, что все вокруг будто озаряется солнечным светом, - ну надо же! Немногие люди считают меня… хорошим. Раздражающим, опасным, злым, глупым, но только не хорошим, ха-ха. - Я уверен, те, кто считают тебя именно хорошим, единственные заслуживающие твоего внимания. Вэй Усянь не отвечает, глядя на развертывающуюся под ногами землю. - Еще, - вдруг тихо говорит он, и что-то в голосе его неуловимо меняется, заставляя Лань Ванцзи насторожиться, - мне очень часто снится один мальчик… даже чересчур часто. Он тоже считал меня… хорошим. Знаешь, когда мы встретились, я был не в самом лучшем своем состоянии, а потому не смог как следует предстать перед ним и сейчас очень жалею об этом. Я хотел бы показать ему, что я достойный альфа. Что я многое умею, что многого добился и что очень ему благодарен за свое спасение. Лань Ванцзи подмечает игру слов: Вэй Усянь назвал себя именно альфой, а значит, этот человек был для него важен, как некто больший, чем простой спаситель. - Я думаю, он был бы рад, увидев тебя нынешнего. Вэй Усянь странно молчит, уставившись в тьму деревьев, а затем переводит взгляд в тарелку и зачерпывает ложку, сразу отправляя ее в рот и выглядя непривычно несчастно, горько кривя губами, будто насмехаясь. Лань Ванцзи кажется, что делает это он исключительно над собой. - Возможно, - Вэй Усянь смотрит на бету, и в глазах его отражается что-то невыразимо щемящее, берущее за душу, такое глубокое, что Лань Ванцзи постичь это не под силу, до того он не ожидал такого взгляда, направленного на него, - но скорее всего, нет. А впрочем, неважно. Настроение альфы заметно подпортилось, и они оба молчат, болтая ногами и вглядываясь в далекий небосвод, на котором игриво поблескивают звезды: они разбросаны по всей черноте, будто неряшливые детские кляксы, до того смешные и завораживающие в своем существовании. Луна возвышается над ними, оберегая сон каждого живого существа. Мысленно Лань Ванцзи возносит ей молитвы, благодаря за защиту и покровительство над ними и прося благополучия и здоровья для его семьи. Сместив взгляд на жующего Вэй Усяня, он просит Матерь Луну за альфу отдельно, моля об избавлении этого оборотня от постигших его в прошлом несчастий и нынешних тревог. - Вэй Ин, - говорит он, и альфа тут же поднимает голову, а Лань Ванцзи внимательно вглядывается в его глаза, - завтра я отведу тебя на свое второе самое любимое место. Вэй Усянь в неверии взирает на него и медленно расцветает в улыбке, как если бы Лань Ванцзи ему, ребенку, игрушку заморскую из дальних странствий привез. - Правда? Лань Чжань! – он радостно подается вперед и чуть не расплескивает суп на колени бете, - извини, извини! Просто не могу поверить… почему ты решил показать его мне? - Просто захотелось, - пожимает плечами бета. - А я ведь говорил! – Вэй Усянь легко принимает его ответ. Лань Ванцзи не рассказывает, что желает показать это самое место лишь потому, что Вэй Усянь вскоре уедет и, вероятно, никогда больше не вспомнит о каком-то закрытом и холодном бете. А Лань Ванцзи просто не может удержать этой симпатии внутри.

➴

Забывшись каким-то беспокойным, поверхностным сном по приходе обратно в дом, Лань Ванцзи, как и всегда, пробуждается с первыми лучами солнца, которое осторожно, будто существует на земле какая-то для него опасность, встает из-за горизонта и освещает все живое вокруг, заменяя уходящую луну. Такое время суток ему нравилось больше всего: вокруг ни единой души, туман стелется прохладным покрывалом, весело запевают птицы, радостно встречающие новый день, и мысли ясны, как никогда, будто их окатило легким морским бризом. Неторопливо собравшись, бета выскальзывает из дома и устремляется прямо в чащу леса неподалеку, скрываясь среди величественных деревьев-гигантов и кустарников с самой разнообразной ягодой. Оглянувшись по сторонам и убедившись в полном отсутствии кого-либо постороннего рядом, Лань Ванцзи обращается в волка, встряхиваясь, когда ощущает упавший на белоснежный мех лист, и срывается в быстрый бег: такой, чтобы до устало высунутого языка, приятной ломоты в ногах, мелькающих пейзажей в глазах, шума ветра в ушах и ощущения полной свободы в душе. Волчий облик Лань Ванцзи принимать любит: так не ощущаешь себя бетой, разменной монетой, молодым господином Гусу Лань, надеждой и чьей-то защитой. Ты просто есть, такой, каким создала тебя Матерь Луна, и ни одно из правил или обычаев не имеет значения в этой тишине леса. Пустившись в бега, но никогда не теряя ощущения времени и пространства, Лань Ванцзи вскоре возвращается обратно к границе меж чащей леса и двором, перевоплощаясь в человека и неспешным шагом направляясь обратно в дом, зная, что в такое время суток разве что брат будет на ногах, точно так же привыкший вставать с первыми солнечными лучами. Уверенность его, однако, сыплется в крах, когда в гостиной Лань Ванцзи встречает прислонившийся к стене улыбающийся Вэй Усянь, чуть встрепанный и с корзиной в руках. - А вот и ты, - кивает он в знак приветствия, - я уж думал, ты навечно убежал. - Почему ты встал? – недоуменно интересуется Лань Ванцзи, вспоминая, как обычно Вэй Усяня в полдень не могли поднять даже несколько его подчиненных. - Ты же обещал, что мы отправимся в твое второе любимое место, - он кривит губами, будто сам ощущая неловкость от того, что стоит здесь, карауля приход беты, и поднимает корзинку на уровень глаз, - мне не спалось, а потом я увидел, как ты уходишь в лес и решил, что лучше подготовлю нам еду, не голодать же там, ха-ха! Тут булочки с мясом и еще всякая мелочевка, что скажешь? Лань Ванцзи не говорит ничего, молча глядя на альфу. Точно ли Вэй Усяню просто не спалось, или же он и не спал вовсе? Выглядит так изможденно, будто и не смел сомкнуть глаз. Альфа смотрит на него выжидающе, и Лань Ванцзи решает оставить все свои размышления при себе. - Думаю, что нам будет достаточно. Я не любитель завтракать по утрам. - Тогда пойдем? – Вэй Усянь ступает к нему ближе и протягивает руку, как бы ожидая, что Лань Ванцзи вложит свою ладонь в его. - Вы куда-то собрались? – раздается хриплый голос с лестницы, и бета оборачивается, сталкиваясь взглядом с Лань Сичэнем. - Брат, - приветствует он альфу, окидывая того взглядом: Лань Сичэнь походит на усталую, истощенную и тусклую версию самого себя, и Лань Ванцзи не понимает, что может быть тому причиной, - ты долго работал? Завуалированный вопрос о том, в порядке ли он. - Возможно, - нет, не в порядке, - спустился немного перекусить и привести себя в порядок. И ты так и не ответил на мой вопрос. - Я собираюсь показать главе Вэй поляну с горечавками. Рот Лань Сичэня округляется, и он тихо выдыхает. - О, я понимаю... тогда не буду отвлекать. Если что я в кабинете. Лань Ванцзи кивает и первым покидает дом. Вэй Усянь выскальзывает следом и тут же вырывается вперед. Лань Ванцзи едва успевает проследить за его движениями, как ощущает прикосновение теплых пальцев к своей ладони. Вэй Усянь берет его за руку и щебечет, протаскивая Лань Ванцзи вперед, будто и не замечая чужого обескураженного взгляда: - Так, куда же нам сначала? Могли бы заглянуть на рынок, но, боюсь, меня в ближайшее время вызовет к себе старик…, в смысле, Лань Цижэнь! Не успеем, вероятно. Так что показывай дорогу, Лань Чжань! Ты чего вообще идешь так вяло? А…, - он растерянно оборачивается, когда чужая холодная ладонь вырывается из его крепкой хватки. И замирает в неверии, вглядываюсь в чужое лицо почти благоговейно. Лань Ванцзи улыбается в свете утренних росчерков малинового на сонном небе, глядя на него с мягкостью, какой прежде в его глазах не было. Вэй Усянь так и остается стоять посреди дороги, на которой уже мелькают редкие прохожие, с открытым ртом, а затем нервно сглатывает, все не прекращая сверкать глазами и смотреть на Лань Ванцзи, как восторженный щенок на своего хозяина. - Зачем остановился? – копирует тон Вэй Усяня бета, и получается откровенно плохо и наигранно, но тот в ответ едва не заикается, - пойдем, Вэй Ин. И сам берет альфу за руку, позволяя чужим пальцам не просто сомкнуться на его запястье, но переплестись с его собственными. Лань Ванцзи утягивает его вперед, проводя через все поселение и сворачивая на узкую, местами заросшую тропинку, ведущую прямо в глубокий лес. Все это время ладонь Вэй Усяня, кажется, подрагивает, но пальцы не прекращают бережно сжимать чужие. Спустя пару минут ходьбы по заросшей тропинке и одно поваленное дерево, через которое Вэй Усянь и Лань Ванцзи, не сговариваясь, перепрыгивают одновременно, они выходят на поляну, залитую ярко-синим оттенком, какой можно увидеть лишь на пестрых тканях заморских улыбчивых торговцев. Они выходят на поляну, залитую горечавками. Цветы тянутся от самого начала и накрывают, кажется, почти все широкое пространство, огибая разве что пустынный, будто проклятый участок земли, выжженый на другом конце поляны. - Как здесь… удивительно, - тихо говорит Вэй Усянь, кажется, проникаясь таинственной, немного волшебной, но ощутимо спокойной и при этом напитанной печалью атмосферой этого места, скрытого от чужих глаз за надежными стенами многовековых деревьев. - Да, - просто соглашается Лань Ванцзи и берет из корзинки в чужой руке тонкое-тонкое покрывало, явно старой выделки, расстилая его на земле и осторожно приземляясь на край, оставляя место Вэй Усяню. Тот усаживается рядом, все не отрывает взгляда от поляны, смотря так внимательно, будто пытается увидеть там что-то скрытое, постичь взглядом ее истинную сущность. Губы его поджаты, как если бы он чем-то расстроен. Вдали вьется цепь гор, верхушки которых покрыты снегом. Поляна широка и длинна, но имеет свой конец, откуда начинается новый виток леса, идущий прямо впритык к скалам. - Расскажешь, почему… именно оно? – напряженно интересуется Вэй Усянь, прокашливаясь, будто в его горле стоит ком. - Когда-то здесь был дом моей матери, - тихо говорит Лань Ванцзи и берет мясной пирожок в руки, протягивая его альфе. Тот вдруг смотрит на него странно, словно Лань Ванцзи себе рога на голове отрастил. Нахмурившись от такого пронзительного взгляда, бета отворачивает голову, ощущая, как пылают уши, и поспешно впихивает в чужие руки пирожок, продолжая: - Она принадлежала к одиночкам, затесавшимся среди множества маленьких и больших стай. Вся ее семья из поколения в поколение жила сама по себе, не примыкая ни к кому. Мама была свободолюбивой и яркой. Однажды она проходила мимо нашей стаи, а на границах как раз патрулировал отец вместе с дядей… конечно, он не мог не запечатлеться на эту свободу и яркость, как только почувствовал к ней тягу. Мама же отказала ему в связи. А после и вовсе убила одного из наших старейшин. - Убила? – вытягивается лицо Вэй Усяня. Конечно. Такие подробности никогда не всплывали в мире оборотней. - Да, - кивает Лань Ванцзи, - никто не знает точно почему, но брат пытался расследовать произошедшее и выяснил, что, вполне возможно, этот старейшина был связан со смертью ее отца, нашего дедушки. Так или иначе, ее должны были казнить по законам стаи, однако отец, недавно вступивший на пост главы, не пожелал вынести смертный приговор любимой женщине и женился на ней. Вина, однако, продолжала мучить его, как рассказывал дядя, ведь этот старейшина долгое время был учителем отца, а потому он, взяв ее в супруги, после первой же брачной ночи запер их в двух отдельных домах, не в силах справиться со своей безудержной страстью к ней, но и не желая видеть убийцу дорогого ему человека. Так они и прожили с десяток лет, пока мама не умерла. - Сколько тебе было, когда она…? – тихо. - Шесть, - так же тихо отвечает Лань Ванцзи, обняв руками колени, будто защищаясь, и не переставая глядеть на то самое пустое пятно посреди цветущих горечавок, - через год после ее смерти дом сожгли. Эта поляна с цветами, куда она иногда выводила нас с братом гулять, – единственное, что у меня осталось. - Мне так жаль, - выдыхает Вэй Усянь, и Лань Ванцзи слышит в его словах искренность: альфа действительно проникся его горечью, будто примерил ее на себя, - ты не заслужил этого. - Неважно, кто чего не заслужил, - отрезает Лань Ванцзи, - моя мама не заслуживала провести в заточении весь остаток своей жизни, имея возможность видеться с детьми лишь раз в месяц. Мы не заслужили стать результатом насилия. Стая не заслужила лишиться главы, едва тот взошел на пост. Дядя не заслужил становиться регентом вместо него, совершенно неподготовленный к этому. В конечном итоге, все остается в прошлом. Так часто повторял ему Лань Цижэнь, а теперь и сам Лань Ванцзи себе. Так жилось, дышалось легче. Надо уметь оставлять все позади. - Я просто представляю тебя, такого маленького и хрупкого, оставшегося один на один со своим горем, вынужденным тосковать по матери и даже не иметь возможности увидеть ее…, - Вэй Усянь сжимает ладонь, и пирог продавливается под его силой, - это просто отвратительно, прости. Лань Ванцзи не понимает, почему он выглядит таким разбитым и злым, почему говорит о маленьком бете с такими эмоциями в голосе, почему сдавил пирог. - Все давно прошло, - только и говорит он не то себе, не то альфе. Они долгое время сидят в тишине, Лань Ванцзи все так же обняв колени, а Вэй Усянь невидяще и ненавидяще уставившись на горизонт, будто тот может ответить за все деяния и страдания живых существ. В конце концов, Лань Ванцзи осторожно извлекает из его рук пирог и вытягивает из корзинки новый, приглашающе протягивая его. Вэй Усянь же, не растерявшись, в ответ протягивает еще один уже ему. И все сверкает странными бликами в глазах, смешанными с громовыми штормами. Они едят, сидят и молчат, а затем солнце окончательно захватывает небо, пробуждая все живое, и они забирают с земли покрывало, укладывая его в корзину, уходя обратно по тропинке. Вэй Усянь дожевывает оставшуюся мелочевку. Лань Ванцзи смотрит на его руки и вдруг едва не спотыкается на месте. Руки. Еда. Протягивать кому-то еду своими руками – предлагать ухаживания. - Ты… ты, - Лань Ванцзи, не в силах говорить, дрожащим пальцем указывает на мелочевку и беспомощно переводит взгляд с нее на Вэй Усяня. - О, ну надо же, господин Лань понял, - дразнит его Вэй Усянь, склоняясь чуть ниже, - к сожалению, поздно отказываться от своих действий. Теперь ты просто обязан ухаживать за мной. - Вэй Ин! – шипит Лань Ванцзи. - Желаю как минимум девять натуральных шуб и лучшие драгоценности стаи Гусу Лань, - продолжает Вэй Усянь, даже не скрывая своей издевательской улыбки. - Убожество, - Лань Ванцзи отворачивается от него и для убедительности складывает руки на груди, чуть ускоряясь, чтобы оставить Вэй Усяня позади, но недостаточно, чтобы нарушить правила. - Лань Чжань! Стой же, погоди! – доносится сзади крик. Лань Ванцзи качает головой и невольно слабо улыбается чужому баловству. Вэй Усянь откровенно шутил. Значит, и его протянутый в ответ пирог не значит ровным счетом ничего. Лань Ванцзи старательно гонит подальше покалывающее ощущение в груди, сосредотачиваясь на воспоминании о чужом насмешливом лице. Он, однако, не мог не заметить, что на дне глаз Вэй Усяня залегла отпечатком печаль. Лань Ванцзи эта грусть очень, очень не нравится. У Вэй Усяня никогда не должно быть поводов для этой эмоции.

➴

Они выдвигаются в стаю Ланьлин Цзинь несколько дней спустя, поспешно собравшись и наскоро попрощавшись с жителями, взяв с собой лишь нескольких оборотней из стаи Гусу Лань. Все это время Лань Ванцзи не шлось спокойно даже в волчьем обличии, мысли и тревоги не покидали его ни на секунду. У беты есть отчетливое ощущение, - нет, даже знание, - что Вэй Усянь настойчиво избегает его компании. Альфа вдруг совсем перестал приближаться к нему с любыми шутками или просто попытками поболтать, а при виде маячащего рядом силуэта Лань Ванцзи и вовсе скрывался куда подальше, до этого весело с кем-то болтавший, оставляя его дрогнуть, будто под проливным осенним дождем, преисполненным холода. Даже его брат и дядя получают от Вэй Усяня больше внимания, чем сам Лань Ванцзи, и это просто немыслимо, а потому бета упрямо ищет встречи, распаляясь все больше с каждым новым побегом Вэй Усяня от него, теперь уже подстегиваемый и сердцем, и разумом, и даже внутренней сущностью волка. Он настойчиво раз за разом делает шаг вперед, даже если Вэй Усянь отступает на все два назад, даже если Лань Ванцзи больно видеть, как альфа флиртует с первым попавшимся молодым оборотнем, а то и с целой толпой. Внутри что-то дергается, шипит, стонет, надрывается, а затем оседает странным звоном в ушах, растворяясь болезненным ощущением по телу, от которого совсем нестерпимо. Даже Лань Цижэнь и то подметил странность в поведении альфы: - Мне кажется, или как только ты приближаешься к Вэй Усяню, тот сразу же весь вспыхивает, как спичка, до этого дружелюбно со всеми общавшийся, и убегает куда подальше? – задумчиво спрашивает он и переводит взгляд на Лань Ванцзи, как бы ища подтверждения. Младший бета только отворачивается, не в силах этого выносить. Вэй Усянь вообще в последнее время чересчур встревожен и взъерошен, даже с Цзян Ваньинем ругается дольше и серьезнее обычного, поднимая шум на весь лагерь по вечерам, а то и по ночам. Перебирая в голове все варианты и причины, Лань Ванцзи не может вспомнить ничего, кроме мимолетно брошенных им слов пару дней назад, спустя несколько часов после похода на поляну. Тогда он упомянул о том, что Вэй Усянь ведь тоже протянул ему еду и, по сути, заявил о намерениях за ним ухаживать. Тогда альфа вдруг подавился только отправившимся в рот мясом и еще долго смотрел на него круглыми, как медяные монеты, глазами. А после начал избегать. Ворочаясь на земле в промежутке между вторым и третьим днем пути в Ланьлин, Лань Ванцзи кусает губы до покраснений и припухлости, бесконечно коря себя за такие глупые, брошенные по неосторожности слова. Как вообще можно было сказать такое, пусть и в шутливой манере, вожаку сильнейшей стаи, намекнув на то, что он посчитал бету достаточно достойным для того, чтобы стать его парой? Неужели Вэй Усянь теперь думает, что у него такое большое самомнение? Лань Ванцзи почти не удерживает себя от горького смеха. Едва минует рассвет, и он дожевывает твердый хлеб, Лань Ванцзи направляется прямо к шатру Вэй Усяня, усаживаясь на лавку рядом, намеренный упрямо выжидать появления альфы до последнего, желающий принести свои извинения и искренние заверения в том, что он не считает Вэй Усяня кем-то… таким. Но тот не выходит ни спустя десять минут, ни двадцать, ни даже через полчаса, то ли заметивший присутствие Лань Ванцзи рядом с шатром, то ли попросту… непонятно почему. - Можешь не ждать, - раздается хмурый, пропитанный едкостью голос, - он не выйдет. Рядом с ним усаживается Цзян Ваньинь, сложивший руки на груди и с прищуром оглядывающий кипящую в лагере подготовку к уходу. Сегодня их последний привал. - Почему? – тихо спрашивает Лань Ванцзи. - Во-первых, он работал, как черт, допоздна, занятый срочными донесениями из стаи, а во-вторых, из-за его… состояния, - Цзян Ваньинь чуть заминается, - понимаешь, Вэй Усянь всегда был с придурью, вверх дном и Юньмэн Цзян и Илин Вэй своими выходками переворачивал, однако с этим его предгонным состоянием… - Предгон? – удивляется Лань Ванцзи. - А ты думал, он альфа просто на словах? – Цзян Ваньинь усмехается, - конечно, его и гоны посещают. Весьма болезненные, я тебе скажу, из-за которых он порой вещи вытворяет такие, что хочется забыть о его существовании. Не понимаю, как этот идиот все еще носит голову на плечах с его-то сумасшествием и крайней безалаберностью. Слова вожака стаи Юньмэн Цзян пропитаны ядом, да только в них ясно чувствуется ворчащее беспокойство и тщательно скрываемая забота. Не забыл бы о его существовании Цзян Ваньинь, что бы Вэй Усянь ни натворил, не забыл бы. Это так, пустые угрозы, чтобы унять свою тревогу. Лань Ванцзи с новым осознанием даже смотрит на альфу по-другому. - Ему… плохо сейчас? - Не переживай, максимум небольшим дискомфортом отделается, - отмахивается Цзян Ваньинь, - бывает, что еще бродит по ночам иногда из-за этого состояния, но это так, мелочь. Вот когда у него гон, то все гораздо хуже. - Почему так? Я слышал, что обычно он проходит… нормально? - Только если ты не запечатлен или, в его случае, если объект его привязанности рядом и ему помогает, - фыркает Цзян Ваньинь, а у Лань Ванцзи от чужих слов сердце падает куда-то в самую бездну, и в голове такой свист, что все звуки на фоне совсем затихают, как если бы он провалился в пучину, - не знаю, что с ним будет в этот раз: в конце концов, тот, на ком он запечатлен, недалеко, но связь еще не закреплена, да и нужную заботу тот дать ему пока не способен. Лань Ванцзи отворачивает голову от альфы, вглядываясь исключительно в росчерки земли под ногами и ощущая, как предательски подрагивают ладони, подводя своего хозяина, выдавая его истинное состояние. В голове против воли всплывают претенденты на роль того самого, сумевшего урвать себе Вэй Усяня. Кто же такой этот оборотень, чтобы альфа добровольно решил хранить ему верность и любить до конца своих дней, увидев весь смысл существования лишь в ком-то одном? Запечатление ведь на всю жизнь. Это больше о душе, чем о физической оболочке. Это привязанность одной души к другой, добровольное согласие на то, чтобы вечно быть молчаливой тенью и щитом для избранного тобою оборотня. Это отказ от кого бы то ни было другого, иначе запечатленного постигнет невыносимая боль. Это добровольный выбор, который кто-то делает либо мгновенно, полностью принимая всего суженого при первой встрече, что встречается неудивительно редко, либо спустя время, постепенно узнавая объект своего обожания и решая, стоит ли закреплять эту связь до конца. Запечатление – ведь даже не любовь, а что-то сильнее и выше всего, любых связей, браков, меток и чувств, законов и устоев. Это то, что можно сделать лишь один раз и навсегда. Лань Ванцзи не может не думать о том, кому Вэй Усянь мог целиком отдать свое сердце. - Ты чего затих? – говорят рядом, и Лань Ванцзи вздрагивает, из раздумий выплывая и вспоминая, где находится. Тупая сосущая боль не проходит, кажется, теперь став постоянной за прошедшие три дня и лишь усилившаяся при новом открытии. Лань Ванцзи принимает ее с распростертыми объятиями, как обычную часть своей жизни, лишь надеясь, что по возвращении обратно в стаю он сможет избавиться от нее за усердными молитвами и кропотливой работой над обеспечением благополучия оборотней Гусу Лань. - Просто… задумался. Цзян Ваньинь вдруг говорит: - А ты мне нравишься, - Лань Ванцзи недоуменно смотрит на него, не понимая, какое именно силком вынутых из беты слов могло произвести такое впечатление на вожака стаи Юньмэн Цзян, - не смотри на меня так, правда нравишься. Сначала я посчитал тебя ледышкой и вообще не понял, почему Вэй Усянь… а, впрочем, неважно. Сейчас же осознал, что твоя неразговорчивость в сравнении с его болтливым языком – просто рай. Да и… упрямый ты, так за ним бегал, не сдаваясь, не труся. Мне это по душе. Он хорошо о тебе отзывался, Лань Ванцзи, и я этому идиоту все-таки верю. Какой толк от этих отзывов, если они совсем не о том, что ему нужно? - Ванцзи, - вдруг из ниоткуда возникает Лань Сичэнь, идущий прямо к ним с нежной улыбкой на лице, в своих светлых одеждах больше походящий на посланника самой Матери Луны, чем на обычного главу стаи, - вот ты где. Он переводит взгляд на Цзян Ваньиня, и что-то в глазах Лань Сичэня тут же неуловимо меняется, становясь глубже и столь интимнее, что Лань Ванцзи невольно чувствует себя лишним, будто застал что-то очень сокровенное. На дне зрачка Лань Сичэня плескается нежность, а Цзян Ваньинь вдруг подскакивает с лавки, весь ощетинивается. - Цзян Чэн… - Чего тебе? – рявкает тот, внезапно злой, и Лань Ванцзи приподнимается с места, готовый защищать брата при необходимости, - ты же к брату пришел, вот и разговаривай с ним! Лань Ванцзи, прошу меня простить. И удаляется быстро, а каждый его шаг будто молния землю сотрясает, и Лань Сичэнь устало горбится, потирая лицо. - Брат? - Ванцзи, пойдем… туда, - он указывает рукой на остывший костер и насиженную землю на нем, где сейчас совсем пусто. Усевшись прямо на траву, Лань Ванцзи смотрит на него. - Расскажешь, что произошло? - Мы с главой Цзян… запечатлены друг на друге, - говорит он, а Лань Ванцзи едва слышно выдыхает. - Брат…? Когда это произошло? - Еще при самой первой встрече, когда делегации только прибыли, помнишь? – Лань Ванцзи прокручивает в голове вкрадчивые слова брата, его спонтанное желание прикоснуться к главе Цзян и нежелание его отпускать, - тогда мы оба приняли связь. Я, конечно, осознанно и без сомнений, но вот он, похоже, под воздействием момента, когда все эти видения всплыли в голове. Процесс запечатления всегда казался Лань Ванцзи расплывчатым, он никогда не знал, что вообще происходит с оборотнями в эти мгновения: его природная сущность беты притупляла привычные для альф и омег явления настолько, что он почти и не ощущает их вовсе, а вычитывать что-либо в книгах ему казалось неуместным. - Поэтому он зол? - Нет, просто я отчаянно пытаюсь сблизиться с ним, потому как вижу его симпатию, которую он не может подавить, как бы ни старался, а он отталкивает, постоянно напоминая о наших положениях и статусах, - конечно, они ведь оба главы стай и альфы. Невиданный миру коктейль, никогда не способный быть принятым большинством. Большая угроза, цена которой может стать неподъемной. Лань Ванцзи вспоминаются слухи о родителях Цзян Ваньиня. О яростной Юй Цзыюань, скрывающей свою печаль за маской гнева, о всегда мыслями отсутствующим и безразличным к жене и собственному сыну Цзян Фэнмяню. О родителях Вэй Усяня, самом альфе и Цзян Ваньине, оказавшимся между молотом и наковальней. - Знаешь, - неожиданно пылко говорит Лань Сичэнь, - если бы он действительно не желал этой связи, если бы все и правда было просто под воздействием аффекта, а симпатии не возникло, я отказался бы от него, я нашел бы в себе силы отказаться, даже если он мне до безумия… во всем… я смог бы, постарался бы изо всех сил, потому что никогда не позволил бы себе обидеть, сковать, ограничить…, - они невольно вспоминают родителей, - я и сам понимаю, что нам нельзя, что чувства не должны стоять превыше наших стай, что наша связь не естественна, и запечатление изначально было задумано Матерью Луной для продолжения рода… - Кто сказал вам эту чушь? – раздается голос позади: Лань Цижэнь усаживается рядом с ними, - с чего вы решили, что запечатление было создано для продолжения рода? Тогда как, по-вашему, всегда существовали нестандартные пары, складывающиеся не из альфы и омеги, но из других комбинаций? Почему же Матерь Луна не запретила им появляться, если они не могли принести детей на свет? Почему ты, Сичэнь, вообще запечатлелся на таком же альфе как и ты, если по твоим предположениям запечатление изначально было нужно лишь для продолжения рода? - Я… я не знаю, дядя. - Всего-то вы не знаете, молодежь, - цокает языком Лань Цижэнь, - основная версия, предполагающая причину существования запечатления, сводится к тому, что оно было необходимо для повышения выживаемости среди оборотней. Времена в древности были незапамятные, и многие умирали в борьбе за кров и власть. Оборотни предпочитали выживать по отдельности, что, как вы сами прекрасно знаете, никогда не может безупречно работать с нами, ведь даже те же не принадлежащие ни к одной из стай одиночки и поныне либо ходят семьями, либо рано умирают в полном одиночестве. Когда наша численность приблизилась к опасной границе, Матерь Луна даровала нам запечатление, способное прочно связывать оборотней между собой и строить связи друг с другом. Так запечатлевшиеся пары помогли вступать в союзы их семьям, а соответственно, образовывать стаи. И предать друг друга им было сложно, иначе это причинит невыносимую физическую боль, на которую согласится не каждый, и то если вообще захочет, потому как запечатление связывает именно подходящих друг другу и душой и телом оборотней, точно зная, что они лучше всего смогут выстроить крепкую связь друг с другом. Запечатление, оно о многом и для многого. - Дядя…, - тихо говорит Лань Ванцзи, когда мужчина смолкает, - а ты когда-нибудь… запечатлевался? Лань Цижэнь поджимает губы, и в глазах его плескается что-то едкое и насмешливое, когда он опускает взгляд на свои руки. - Запечатлевался? Да, и такое бывало. Братья переглядываются друг с другом, обеспокоенные внезапной сменой настроения. Будь они помладше, потребовали бы объяснений со стороны мужчины. Сейчас же, видя его боль и испытывая схожие чувства, - пусть у Лань Ванцзи эти ощущения и не были никак связаны с запечатлением, - они не решились ступить на тонкий лед, который ничего хорошего им всем точно не принесет. Со стороны доносится шорох. Лань Ванцзи переводит взгляд на шатер, откуда выходит осунувшийся, заметно побледневший Вэй Усянь. Он, несмотря на свой усталый вид, весело переговаривается с тут же подошедшими к нему омегами, что щебечут, будто птицы. Лань Ванцзи обрисовывает взглядом черты его лица, касается острой линии челюсти, оглаживает загорелую кожу и не может не сглотнуть вязкий, ядовитый ком в горле. Интересно, смог ли бы Вэй Усянь хоть в какой-то из жизней запечатлеться на нем? Альфа смеется и ведет взглядом по сторонам, сталкиваясь с внимательным взором янтарных глаз, которые, несмотря на застывшее каменным изваянием лицо, не могут скрыть часть чувств, поселившихся в душе, осевших тоской где-то на глубине зрачков. Лань Ванцзи видит, как с лица Вэй Усяня исчезает прежнее веселье. Он серьезен, и в его серых, как само предгрозовое небо, глазах виднеется что-то глубинное. Альфа не отводит взгляда, хотя бете казалось, что, избегая его все это время, тот именно так и сделает. Вэй Усянь, заметно ослабевший из-за приближающегося гона, улыбается вдруг краешком губ, а у Лань Ванцзи внутри все медленно рушится. Он отворачивается, не в силах больше глядеть на альфу. Интересно, смог ли бы Вэй Усянь хоть в какой-нибудь из жизней запечатлеться на нем, даже не будь Лань Ванцзи бетой? Ему не очень-то и хочется знать ответ, будучи уверенным в своем предположении.

➴

По случайному стечению обстоятельств делегациям приходится зайти в Ланьлин с другой стороны, и именно это открывает стаю в ином свете. Лань Ванцзи видит полуразрушенные серые дома и стариков, едва передвигающих ноги, волочащих позади себя или тяжелые, грязные мешки, или маленьких детей, испуганно озирающихся по сторонам, будто еще секунда, и придет кто-то, способный отобрать у них то немногое, что есть. Даже на вид измученные и исхудавшие, они заставляют сердце Лань Ванцзи болезненно сжаться: к детям в стае Гусу Лань относились трепетно, а стариков почитали как тех, кто трудился для последующих поколений. Он не мог и представить, чтобы кто-нибудь из их оборотней оказался в таком бедственном положении, живущим опасно близко к почти неохраняемым воротам поселения, откуда в любой момент могут нагрянуть враги, теснящимся в старых, годных под снос лачугах, где едва ли можно нормально растопить печь в зиму или просто сносно скоротать свои дни. Лань Сичэнь, идущий рядом с ним в волчьем обличье, тоже кажется недовольным: это видно по его чуть более хмурой, чем обычно, морде. Да и все остальные члены делегации, включая оборотней стай Юньмэн Цзян и Илин Вэй, тоже от открывшей картины не в восторге. О, а как же не в восторге Вэй Усянь. Альфа порыкивает, как если бы готовый разорвать на куски того, кто позволил своим оборотням жить в подобных условиях, и одним прыжком пересекает дорогу, приблизившись к жмущейся к стене сухонькой подслеповатой старушонке, крепко сжимающей тонкую бледную ручку измазанного в грязи и копоти мальчика. Они испуганно взвизгивают при виде волка, и старушка изо всех сил толкает мальчика за свою спину, а тот вцепляется пальцами в чужую юбку так, будто никогда не отпустит, даже если пальцы отрубят. Они выглядят столь напуганными, что из груди Лань Ванцзи вырывается тихий скулеж, а Вэй Усянь тем временем опускает зажатый меж зубов мешок на землю, кивая на него головой старушонке и мальчишке, мол, берите. А затем просто берет и уходит обратно, вышагивая так, будто ничего и не случилось, первым продолжая путь. Зачем он их так быстро оставил, Лань Ванцзи понимает, только когда оборачивается. Старушка с трясущимися руками поднимает кошель, высыпая в руку все имеющиеся в нем, - золотые! – монеты, пока мальчишка с восторженно блестящими глазками взирает на женщину, заливающуюся слезами. Лань Ванцзи понимает, почему стая Ланьлин Цзинь так отчаянно хотела, чтобы их стаи вошли через главный вход. Там наверняка простелена широкая дорога, а дома все как на подбор. Истинная же изнанка стаи, показывающая, кто они есть на самом деле и чего стоит их состояние обычным членам стаи, которых выбрасывают, словно мусор, за ненадобностью, говорит о Цзинь Гуаншане и его приближенных сама за себя. Не проходит и пары минут, как они сворачивают на оживленную улочку, где дома уже заметно более приличного уровня, а повсюду снуют разодетые в пестрые одежки словоохотливые торговцы с самых разных земель и напыщенные зажиточные жители Ланьлина, вплетшие в свои волосы самые разнообразные украшения, начиная от увесистых драгоценных камней и заканчивая странными перьями экзотических животных. На фоне тех трущоб от их довольных улыбок начинает тошнить. Главная резиденция стаи Ланьлин Цзинь оказывается самым помпезным из всех зданий, что Лань Ванцзи когда-либо видел. Широко протяженное, устремляющееся ввысь на несколько этажей, оно поражает своей откровенной вычурностью и дисгармоничностью на фоне столь красивой природы. Сделанный с размахом на самого императора, дом красноречиво выдает самомнение его хозяина. Очевидно, слухи о Цзинь Гуаншане не врали. Это только подтверждается, когда должный встречать их вожак стаи не появляется, отправляя вместо себя жену и детей с какими-то расплывчатыми отговорками, в которые Лань Ванцзи особо не вслушивается. Перевоплотившись обратно в человека, он с любопытством озирается по сторонам и внимательно смотрит на спешащих к ним оборотней. В ярко разодетом в желтые, кричаще осенние оттенки юноше он узнает Цзинь Цзысюаня, наследника стаи Ланьлин Цзинь, а вот в облаченной в нежно-лиловое, местами фиалковое струящееся традиционное платье – Цзян Яньли, старшую сестру вожака стаи Юньмэн Цзян. Уставившись на ее округлившийся живот, который невысокая и румяная девушка поддерживает с очевидно нежной улыбкой, он с каким-то неверием вспоминает, что свадьба между членами главенствующих ветвей стай Юньмэн Цзян и Ланьлин Цзинь состоялась совсем недавно. Конечно, ему неудивительно узнать, что Цзян Яньли уже находится в положении, в конечном итоге, омеги, вступившие в договорный брак, в первую очередь должны выполнить свою самую главную обязанность, заключающуюся в рождении принимающей стае наследников, однако он ожидал, что отношения между девушкой и ее супругом будут несколько натянуты, ведь, по сути своей, это договорный брак, которому не каждый будет рад. Глядя же на их чету, Лань Ванцзи может увидеть лишь то, как непомерно влюблен Цзинь Цзысюань в свою супругу, смотря на нее с таким нескрываемым щенячьим трепетом, будто вот-вот и падет к ее ногам. Цзинь Цзысюань осторожно поддерживает омегу, когда она с яркой улыбкой спешит к Цзян Ваньиню и Вэй Усяню, едва не бросаясь им на шею, в последний момент остановленная альфами и молящими словами мужа: - Дорогая, пожалуйста, осторожнее… Вэй Усянь и Цзян Ваньинь одновременно фыркают, будто услышали что-то очень смешное, и смотрят на Цзинь Цзысюаня с таким пренебрежением, что Лань Ванцзи сразу становится понятно: кандидатуру в супруги они действительно не одобряли единогласно. Нахмурившись, он пытается вспомнить тому причину и с досадой признает, что не может найти в голове ответ: чаще всего слухи он попросту пропускал мимо ушей. - Хорошо-хорошо, - отступает Цзян Яньли, - я так рада видеть вас, мальчики. - Судя по тому, как эти мальчики позабыли обо всех своих обязанностях как вожаков своих стай, можно смело сказать, что они не менее сильно соскучились по тебе, Яньли, - доносится ядовитый голос со стороны парадных лестниц, по которым неторопливо, будто властвующая здесь царица, спускается высокая женщина с ослепительно резкой, опасной красотой, такой, о которой не забудешь, но никогда ею не обманешься, ведь за ней скрывается настоящая угроза. Следом за женщиной спешит мужчина с мягким выражением на лице. Цзян Фэнмянь и Юй Цзыюань. Альфа и омега, бывший вожак стаи Юньмэн Цзян и его блистательная, прославившаяся своим жестким нравом и военными свершениями жена. Альфа, как омега, и омега, как альфа, как часто любили перешептываться о них за потаенными углами. Супруги, меж которыми все определила одна единственная слепая, неугасающая любовь и страсть Цзян Фэнмяня к замужней женщине, от чувств к которой он не отказался, даже когда у него самого родились дети, а его возлюбленная подарила миру сына. Говорят, Цзян Фэнмянь, уже взяв в супруги Юй Цзыюань ради выгодного политического союза, осознанно полностью запечатлелся на Цансэ Саньжэнь еще при первой их встрече. Та же предпочла мужчину его лучшему другу, безмерно уважая Юй Цзыюань и отказываясь принимать пытавшуюся было образоваться между ними связь. Так Цзян Фэнмянь оказался навсегда скованным последствиями своего импульсивного поступка, вынужденный терпеть невыносимую боль ради зачатия двух детей с посторонней, как казалось его внутренней сущности, женщиной, а Юй Цзыюань пришлось своими глазами наблюдать за тем, как муж предпочитает ее другой, ни на секунду не задумываясь о самой Юй Цзыюань. Оборотни часто говорили, что именно это сделало ее еще гневливей и яростнее, чем она могла быть. Эта история в голову Лань Ванцзи въелась, хотя обычно он мгновенно забывал о любых разносимых сплетнях. - Матушка, - Цзян Ваньинь глубоко склоняется, а Юй Цзыюань только поджимает губы, недовольно окидывая взглядом всего сына, измотанного и потрепанного с дороги. - Госпожа Юй, как же я невероятно скучал по вам! – шутливо, с заметной разницей в отношении кланяется Вэй Усянь, тем не менее, действительно на женщину почтительно, пусть и весело взирающий. - Ты все такой же бес, Вэй Усянь, - кривит губами в едкой усмешке Юй Цзыюань, - я повторю еще раз: что это за пренебрежение своими обязанностями? Ваши оборотни сейчас стоят вместе с иной стаей, выжидая, пока вы намилуетесь с Яньли. Разве это не постыдно? Ладно, Вэй Усянь, но от тебя я ждала лучшего, сын. Ты вообще… не в самом сносном виде. Лань Ванцзи замечает, как Лань Сичэнь дергается было вперед, уже собираясь выступить в защиту отчитываемого Цзян Ваньиня, но оказывается остановленным дядей, молчаливо качающим головой. Да, они чужаки. Не имеют права вступать в этот односторонний конфликт. - Прости, матушка, - глухо бормочет Цзян Ваньинь, опустив голову, будто он не глава могучей стаи, но простой щенок. Юй Цзыюань цокает языком. - И это, как обычно, все, что ты можешь сказать. - Дорогая, - пытается было вмешаться Цзян Фэнмянь, с тревогой оглядывающий собравшуюся вокруг толпу, но тут же замолкает под ее разъяренным взглядом. - А ты молчи! Даже видеть тебя…, - она машет рукой, - в общем, поступаем так. Цзинь Гуаншань по случаю собрания решил устроить пир, - откровенно издевательский тон, - а потому у вас есть пару часов на то, чтобы привести себя в надлежащий вид. В холле уже выстроились слуги, чтобы сопроводить всех новоприбывших по их покоям, - теперь она обращается к другим оборотням, в том числе и к стае Гусу Лань, - надеюсь, ваш отдых пройдет мирно. На закате встречаемся в основном зале. Надеюсь, тогда я уже не буду делать то, что обязан хозяин. С этими словами она разворачивается и быстрым шагом скрывается в дверях огромного дома, оставляя после себя лишь эхо командирского, резкого, но все же почтительного тона. Это самая экстравагантная омега, что Лань Ванцзи вообще доводилось видеть. Слышится веселый голос Вэй Усяня. Альфа закидывает руку на плечо Цзян Ваньиня. - Ну вот, все закончилось. Не обращая на него внимания, Цзян Ваньинь подбирается, не давая внутренней усталости от разговора отразиться на осанке и лице, и произносит, склонившись и выставив руки, сцепленные в замок, вперед: - Приношу извинения за свою матушку. В последнее время она на взводе из-за приближающейся войны. - Мы все понимаем, глава Цзян, - говорит Лань Цижэнь, и молодой альфа кивает, считая проблему исчерпанной. - А-Сянь, - подает голос Цзян Яньли, - вы приехали сюда вместе с делегацией из Гусу, да? Очень приятно познакомиться с вами, - приблизившись к ним, девушка улыбается, будто самый лучезарный и нежный цветок, а затем замечает Лань Ванцзи, стоящего чуть в стороне от брата и дяди, и глаза ее смешно округляются, - о, а вы…, - и заканчивает шепотом, оборачиваясь к Вэй Усяню, - это он? Вэй Усянь просто кивает ей. Чуть выдохнув, будто случилось что-то невероятное, Цзян Яньли оборачивается к нему, и теперь улыбка ее уже не просто вежливая, но ослепительная и приветливая, а глаза смотрят на Лань Ванцзи с теплом и участием, до странного внимательно. - Добрый день, госпожа Цзян, - склоняется перед ней бета. - Что вы, что вы, - она берет его под локти, - для вас просто Цзян Яньли. - Тогда и вы зовите меня Лань Ванцзи, - немного неловко говорит он девушке. Вэй Усянь все это время неотрывно глядит на них, и бета не понимает, почему вообще альфа так пристально за ними следит. Опасается? Будто Лань Ванцзи вообще может причинить вред беременной омеге. Спустя еще пару обмененных между собою реплик они проходят в приветственно распахнутые двери просторного холла, и слуги разводят их по покоям. Попрощавшись с Лань Сичэнем, живущим в соседней комнате, Лань Ванцзи запирается у себя, с тоской оглядывая предоставленную комнату, переполненную изысканной, но в сочетании безвкусной мебелью, и лишь вздыхает, уже скучая по аскетичности их с братом дома. Ощущая ломоту в теле, он первым делом просит слуг набрать воду и долгое время придирчиво оглядывает просторное банное помещение, поражаясь тому, сколько средств имеет Цзинь Гуаншань и как легко их спускает. Завернувшись в чистые нижние одежды, Лань Ванцзи устало забирается в кровать, глядя на раздвинутые шторы, сквозь которые пробиваются лучи яркого полуденного солнца. Сомкнув слипающиеся веки, Лань Ванцзи успевает подумать лишь о том, насколько же глупа эта затея с пиром, когда они приехали в первую очередь для проведения переговоров в уже неспокойные времена, прежде чем забывается беспокойным сном на мягкой постели. Просыпается он лишь к вечеру. Взглянув на росчерки пурпурного и оранжевого в небе, Лань Ванцзи подрывается с постели, поспешно кидаясь к сумке и коря себя за то, что уснул на такое долгое время: пиршество наверняка уже началось. Соорудив простую прическу, он одевается в яркие голубые одежды и покидает покои, оглядываясь по сторонам и убеждаясь в том, что все действительно уже покинули свои комнаты: ему даже слышатся бормочущие струны гуциня внизу. Спустившись по длинной парадной лестнице, Лань Ванцзи быстрым шагом пересекает холл, уже думая о том, как будет оправдываться перед братом и дядей за свое столь позорное опоздание, как по чистой случайности едва не влетает в кого-то. Чужие руки мягко придерживают его, не позволяя потерять равновесие, и Лань Ванцзи вскидывает голову, вглядываясь в лицо, наполовину скрытое капюшоном. Мужчина с серыми, как грозовое небо, отчего-то очень знакомыми глазами внимательно и спокойно разглядывает бету. Внутренняя сущность Лань Ванцзи распознает в нем альфу. Вдруг на плечо мужчины ложится тонкая женская рука. - Ай-ай, какой молодец, поймал спешащего молодого господина, - в голосе незнакомки прорезаются веселые, подразнивающие нотки, и Лань Ванцзи краснеет, пусть эта добрая насмешка и не направлена в его сторону. Он поспешно отступает, глубоко склоняясь. - Прошу прощения за мою невнимательность. За незнакомца отвечает женщина: - Ой, да брось! Это скорее он, - тычет она в плечо мужчины пальцем, - должен извиняться за то, что спешил со всех ног. - Любимая, - с укором глядит на нее незнакомец, и Лань Ванцзи впервые подмечает ее профиль, прежде невидимый под капюшоном. Женщина выглядит удивительно завораживающей какой-то живой, простой красотой, о которой не будут слагать легенды, но которая притягивает к себе, как свет мотылька. - А что такого? Признайся себе уже, наконец, что вечно спешишь. Что ты, что сын! Любите куда-то бежать. Ты так и меня пару раз чуть с ног в молодости не сшибал. - Но я же тебя ловил, - и добавляет, - и ты никогда не была так почтительна, как этот молодой человек. - Я извинялась, если в том была моя вина, ты просто не помнишь, - малодушно отмахивается женщина, и Лань Ванцзи беспомощно глядит на них, сильно опаздывая, но не понимая, все еще вовлечен ли он в этот диалог или ему уже можно уходить. Кажется, незнакомец замечает его терзания. - Пойдемте, - уверенно говорит он и ведет их, выступая чуть впереди. Лань Ванцзи думает, что мужчина наверняка является лидером где бы то ни было. Перед самым входом супруги скидывают с себя капюшоны, и Лань Ванцзи хочет было пораженно выдохнуть, как двери распахиваются, и все узнают об их прибытии. Зал встречает их теплым желтым светом, заливающим все пространство от позолоченных подсвечников, и множеством длинных столов с бело-золотыми скатертями, что протянулись вглубь зала, где, будто император, во главе и на особенном, очевидно выделяющемся стуле восседает Цзинь Гуаншань, а рядом и его законная супруга. Вэй Усянь, расположившийся вместе со своей стаей рядом с оборотнями Юньмэн Цзян и Гусу Лань поднимается с места, во всей тишине приветствуя: - Матушка, отец. Лань Ванцзи прикрывает глаза и, придя в себя, вновь смотрит на мужчину с женщиной, стоящих подле него. Он не ошибся, когда цвет глаз незнакомца ему что-то очень сильно напомнил. Вэй Чанцзэ и Цансэ Саньжэнь. Основатели стаи Илин Вэй и одни из самых сильных оборотней на свете, что дурачились при нем, как дети. - Приветствую главу Цзинь, - кивает Цзинь Гуаншаню Вэй Чанцзэ, - глава Цзян, глава Лань, глава Не, - здоровается с еще несколькими вожаками пары мелких стай, а затем Цансэ Саньжэнь прерывает его, с улыбкой кивая сыну. - Вэй Ин. Альфа так же тепло улыбается ей в ответ, и Вэй Чанцзэ смотрит на них с нескрываемой любовью. Лань Ванцзи вдруг вспоминается его отец, от которого он никогда не ожидал ничего, кроме холода, обвиняющего молчания или собственнической ярости. Сердцу становится больно. Он проходит к оборотням стаи Гусу Лань, занимая место рядом с братом, по левую руку от которого сидит Лань Цижэнь. - Где ты был? – тут же шепчет Лань Сичэнь. - Проспал, - коротко отзывается бета, не обращая внимания на осудительный взгляд дяди. Он старается не смотреть в сторону оборотней стаи Илин Вэй, но взгляд сам собой невольно падает туда. Вэй Усянь счастливо беседует с его родителями, и это заставляет тепло разлиться внутри беты. Хотя бы ему в этом повезло. - Признаться честно, я совсем не ожидал увидеть вас здесь, дорогой господин Вэй и его супруга, - говорит Цзинь Гуаншань, когда все уже улеглось, тишина рассеялась, и тихие разговоры вновь полились. - Как мы могли пропустить такое захватывающее собрание и намеченный по случаю его проведения пир? – вздергивает бровь Цансэ Саньжэнь, расслабленно держа кружку в руке, - надо сказать, ты диво расщедрился в этот раз, Цзинь Гуаншань. - Госпожа, ну что же ты выставляешь меня в плохом свете, - улыбается ей мужчина, только в глазах его Лань Ванцзи видит едва пробивающийся сквозь воссозданный образ расчетливый холод и эту гнусную, кажется, живущую в каждом альфе похоть, - я всегда старался обеспечить достойный прием моим многоуважаемым гостям. Знай я о вашем присутствии, обязательно бы удвоил масштабы, однако все это время мы все думали, что вы отправились в странствия по миру… - Родители пересекали территории Цинхэ Не, когда я отправил им весточку о скором собрании, - подает голос Вэй Усянь, - я посчитал целесообразным их присутствие здесь, поскольку именно мой отец разрабатывал наши первые музыкальные техники и выстраивал вместе с моей матерью стаю, а так же вел множество боев против Цишань Вэнь, а потому он может оказать значительную помощь в обсуждении, подготовке и ходе войны. - Да, да, конечно, - улыбаясь, скрывает лицо за кружкой Цзинь Гуаншань, отхлебывая вина, а затем хлопает в ладоши, давая команду музыкантам, - продолжайте. Ноты вновь льются из музыкальных инструментов извилистой журчащей рукой, и Лань Ванцзи растворяется в этих звуках, пытаясь отвлечься от всего остального. Еда на языке ощущается достаточно сносной, но все же непривычной, и он прожевывает от силы половину, время от времени попивая безалкогольный напиток, поданный исключительно стае Гусу Лань в знак уважения их традициям, да отставляет еду в сторону, принимаясь наблюдать за гостями в зале. Главы мелких стай шепчутся о чем-то, то и дело поглядывая на большую пятерку, собравшуюся здесь, и особенно часто на Не Хуайсана, что нервным движением то и дело скрывается за веером, опасливо озираясь по сторонам и заставляя Лань Ванцзи даже посочувствовать ему: омеге, очевидно, неуютно от столь пристального внимания, направленного в его сторону. Этот мир еще очень нескоро начнет принимать новые порядки, цепляясь за старые принципы и устои. Вновь отпив из кружки, Лань Ванцзи оглядывается на брата: тот сидит, глядя куда-то поверх него, и, обернувшись, бета уже заранее знает, на кого. Цзян Ваньинь сидит в нескольких десятках мест от них, сосредоточенно глядя в свою кружку и полностью игнорируя Вэй Усяня, невесть как оказавшегося рядом и бормочущего ему что-то на ухо, то и дело взмахивая руками. Внезапно тот прекращает и смотрит в сторону, как раз туда, где расположилась делегация Цинхэ Не прямо напротив стаи Гусу Лань. Внутри что-то болезненно дергается, и Лань Ванцзи переводит взгляд на Не Хуайсана, который уже выжидательно глядит в сторону стола стаи Илин Вэй. Он отворачивается, более не нуждаясь в этих глупых подглядываниях. Пусть делают, что хотят. Даже если Не Хуайсан и есть запечатленный Вэй Усяня, что с того? Он сможет это пережить. Не станет же его отцом. Остаток времени проходит, будто в тумане, из которого Лань Ванцзи резко выплывает, когда брат чуть дергает его за рукав. - Пойдем, сейчас начнутся танцы. - Я не танцую, - хмурится Лань Ванцзи, зная, что брат прекрасно в курсе об этом. - Эти танцы особенные, не просто чтобы покружить вокруг друг друга, - отвечает за альфу дядя, - а еще ключевым фигурам мира оборотней очень важно присутствовать на них. Отказываться нельзя, Ванцзи. - Я понял, дядя, - глухо отзывается Лань Ванцзи и, встав, минует вереницы стульев, иногда останавливаясь, чтобы подождать встающих из-за стола оборотней. Едва он пытается обойти стол Илин Вэй, чтобы выйти в центр зала, его хватают за руку. - Матушка, отец, хочу вас познакомить кое с кем, - Вэй Усянь глядит на бету с улыбкой, - Лань Чжань, это Вэй Чанцзэ и Цансэ Саньжэнь, мои родители. Матушка, отец, это мой… Лань Чжань. Бета вздрагивает, будто от хлесткого удара. Он стремительно краснеет. Что за глупая игра слов? - О…, - многозначительно тянет Цансэ Саньжэнь, будто что-то осознав, и Лань Ванцзи не нравится, как взгляд ее супруга так же становится более острым, цепким, вдумчивым. Но располагающим, теплым. - Лань Ванцзи приветствует многоуважаемых господина Вэй и госпожу Цансэ, - глубоко кланяется родителям Вэй Усяня бета, произнося свое вежливое имя вместо Вэй Усяня. - Мы очень рады познакомиться с тобой, Лань Ванцзи, - говорит Вэй Чанцзэ, - правда, очень. Бета улыбается краешком губ, искренне пытаясь казаться как можно более теплым и дружелюбным. Рядом с этой парой почему-то ему очень этого хочется. - Танцы начинаются! – оглянувшись, вдруг тараторит Вэй Усянь, - нам пора! И утаскивает Лань Ванцзи в водоворот оборотней. - Что ты делаешь? – обескураженно вопрошает бета, когда Вэй Усянь чуть отдаляется от него во второй внутренний круг людей. - Начинаю танец с тобой, конечно же! – и весело ему подмигивает. - Я не умею танцевать, - не скрывает паники Лань Ванцзи. - Просто следуй за мной, ха-ха! Нам придется сменять пары, пока музыка не закончится, так что лучше быстрее учись у меня, чтобы потом идеальный господин Лань не смог с другими оплошать! И, не давая Лань Ванцзи времени на то, чтобы обдумать его слова, бросается к бете с первыми звучащими аккордами, протяжными и звонкими, как сама песнь птиц. Лань Ванцзи музыки такой никогда не слышал и, завороженный, позволяет утянуть себя в водоворот людей и движений. Вэй Усянь заставляет его поднимать ноги в такт ритму, кружит по всему залу резко и порывисто, как смертоносный ветер, каковым он и является, смеясь громко и ярко, то заставляя их ладони соприкасаться, то сцепленные руки отдаляться друга от друга на почтительное расстояние. Лань Ванцзи увлеченно наблюдает за тем, как волосы выбиваются из и так неидеальной прически альфы, спадая ему на лицо, делая то еще более живым и привлекательным. В глазах Вэй Усяня – мягкость. В какой-то миг он и сам расслабляется, полностью принимая ритм, не стесняясь прилюдно чувствовать мелодию всей душой. И именно тогда они меняются парами. Лань Ванцзи оказывается в руках вожака стаи Молин Су, который держит его слишком настойчиво, слишком пробираясь в личное пространство беты, отчего тот покрывается холодным потом, внезапно чувствуя себя так беспокойно, будто его внутренняя сущность сейчас взвоет раненным волком, до того каждая клеточка его души отвергает этого альфу. В руках Вэй Усяня было невыразимо спокойно, и ему отчаянно хочется в них вернуться, потому как теперь эти веселые объятия, эти взмахи ног, соединяющиеся ладони не воодушевляют, но душат. К счастью, партнеры сменяются быстрее, чем в первый раз, и вскоре Лань Ванцзи оказывается в руках Цзинь Цзысюаня. Это тоже незнакомо, но уже более безопасно, и Цзинь Цзысюань смотрит на него без откровенного интереса, с напускной вежливостью, то и дело косясь в сторону своей жены, болтающей о чем-то с Юй Цзыюань. Лань Ванцзи это только на руку, и он пытается успеть перевести дух, как в тот же миг партнер меняется снова. Он понимает, что с каждой новой парой промежуток времени сокращается, пока, очевидно, не остановится совсем. Бета оказывается в руках брата, что ему улыбается. - Ванцзи, - участливо спрашивает, - в порядке? - Да, - запыхавшись, отвечает он, чуть приподнимая ногу и потрясывая ступней под очередную ноту, - просто не привык. - Несмотря на ленивый и откровенно праздный… образ жизни Ланьлин Цзинь… танцы у них… до ужаса подвижные, - так же загнанно выдавливает из себя слова Лань Сичэнь, не переставая улыбаться, а Лань Ванцзи в ужасе смотрит на него. - Брат! Услышат же! Тут рядом… Цзинь Цзысюань. - А подслушивать личные разговоры нехорошо, - подмигивает ему брат, и Лань Ванцзи внезапно понимает, отчего тот такой раскрепощенный: Лань Сичэнь был единственным, кто мог пить алкоголь из членов делегации стаи Гусу Лань, привыкший к нему в умеренных дозах после частых разъездов по другим стаям. Такой альфа даже умиляет. Пара сменяется вновь. И снова. И снова. В какой-то момент Лань Ванцзи теряет очертания чужих фигур, все кружась и кружась в танце, видя лишь блики то одних, то других оттенков здесь и там, бесконечно двигаясь, соединяясь и разъединяясь ладонями и отчаянно пытаясь сильно не цепляться за незнакомцев, некоторые из которых даже осмеливаются мельком похвалить его красоту. И не разберешь, кто действительно искренне, а кто лишь бы стае Гусу Лань угодить. Спустя пару минут Лань Ванцзи устает так сильно, что ему становится все безразлично, а музыка, кажется, и не планирует останавливаться, и когда он уже было думает просто вырвать руки из хватки вновь приближающегося партнера, его талию обхватывают знакомые ладони, утягивая бету неприлично близко к себе так, что Лань Ванцзи врезается в чужую грудь, собирает пальцами ощущение добротной ткани на пальцах и чувствует тепло ладони, сместившейся с талии на его руку. Музыка останавливается, и лишь последние более затяжные ноты напоминают о том, что она вообще была. Сдув пряди волос со лба, Лань Ванцзи в неверии глядит на озорно улыбающегося Вэй Усяня, в чьих глазах блестят звезды. Альфа склоняется ниже, приближаясь опасно близко к чужому горящему уху. - А ты знал про одну особенность этого танца? – выдыхает он, а Лань Ванцзи весь покрывается мурашками, - говорят, тот, кто стал твоим последним партнером в танце, является твоей судьбой. Сердце Лань Ванцзи обмирает, а затем начинает колотиться так быстро, будто вот-вот выпрыгнет из груди. Ему вдруг чудится запах цитруса, острых специй и жасмина, такой головокружительный, что весь мир беты сосредотачивается только на нем. Ладони внезапно запотевают еще больше положенного. Лань Ванцзи выдергивает руки, бросая: - Бесстыдство! – и скрывается среди толпы в зале, пробиваясь обратно к своему месту. Он не оглядывается, даже когда чувствует настойчивый, ласкающий спину взгляд и собственный жар. Лань Ванцзи делает все, чтобы выбросить из головы воспоминания о щекочущих касаниях рук, ненавязчивых поглаживаниях талии и так неожиданно почудившемуся ему запахе, возникшему будто бы из ниоткуда. Вэй Усянь походит на ведьму из сказок, дурманящих разум несчастных.

➴

Тревоги, сковывающие кости Лань Ванцзи, после прошедшего вечера так или иначе пришлось отпустить, когда началось собрание, ради которого они все здесь и собрались. Вот уже битый час обсуждая одни и те же детали, оборотни заставляли слова напоминать воду, утекающую сквозь пальцы, до того бесполезна была дискуссия и излагаемая информация. - Господин Лань, - видимо, и сам изрядно устав битые часы выбивать себе максимальную выгоду, Цзинь Гуаншань обращается к Лань Цижэню, - вы давний друг Вэнь Жоханя, так поведайте нам о его слабостях. Так время просто проходит бессмысленно, и нет смысла в этой войне, если мы даже не можем придумать способ, как справиться с противником. Лань Цижэнь вымученно смотрит на главу стаи Ланьлин Цзинь, и становится очевидным, как разговор этот ему надоел. Боль прорезается где-то в уголках глаз мужчины и его морщинах на лице, заставляя Лань Ванцзи желать загородить дядю собой от любых посягательств и напоминаний о его прошлом. - Знаете, глава Цзинь, будет неправильным говорить, что я давний друг Вэнь Жоханя. Я им был, но уже как с десяток лет не имею с ним никаких связей. - Такие люди как Вэнь Жохань, как правило, не меняются, - подает голос скучающая Цансэ Саньжэнь. За все прошедшее время Лань Ванцзи не уставал убеждаться, что весь свой характер Вэй Усянь перенял от матери. - В общем и целом… у него нет слабостей, - морщась, признает Лань Цижэнь, - сыновей он считает бездарностями, о жене его вовсе никогда ничего не было слышно ни до, ни после родов… Я даже никогда ее не видел. Можно было бы сказать, что он дорожит своей властью и сколоченным состоянием, однако, думаю, и это не имеет никакого значения. Он просто гордый человек, который откажется признавать свое поражение вслух до последнего. - Неужели нет совсем ничего? - уточняет Цзинь Гуаншань, не скрывая своего разочарования, - насколько же крепко вы дружили с Вэнь Жоханем, господин Лань, что почти ничего не знаете о нем? - Я не обещал, что моя связь с ним в прошлом может быть чем-то невероятно интимным и глубоким, - Лань Цижэнь снисходительно глядит на него, - в конце концов, по-настоящему Вэнь Жохань не доверяет никому, даже своим сыновьям, приближенным или… друзьям. Кажется, его голос дрогнет на последнем слове. - Брат говорил, что у него есть слабость, - вдруг говорит молчавший прежде Не Хуайсан, и все тут же переводят взгляд на него: естественно, ведь был упомянут ныне прикованный к постели в беспамятстве Не Минцзюэ, которого называли одним из самых бравых воинов своего поколения, - и это какой-то оборотень. Он не успел указать на личность, но упомянул об этом когда-то. - И как же глава Не об этом узнал? – вздернув бровь, интересуется Юй Цзыюань. - Он долгое время копил компрометирующую информацию на Вэнь Жоханя и внедрял своих оборотней в его ряды, - видя, как участники собрания заинтересованно подаются вперед, добавляет неловко, - к сожалению, сейчас я со всеми потерял связь. Мое вступление на пост нового главы… не всем понравилось. Не понравилось большинству, если уж быть откровенно честным. Вожаки некоторых стай откидываются назад, намеренно фыркая или окидывая Не Хуайсана пренебрежительным взглядом, будто от того, что он омега, их положение автоматически становится выше, даже если стая Цинхэ Не всегда была одной из самых влиятельных в мире, а их всего лишь разменными монетами. - То есть, компроматов никаких, - подытоживает Вэй Усянь, и Лань Ванцзи подмечает, как тот бросает мрачный взгляд на оборотней, выказавших откровенное недовольство временным главой Не, - в итоге у нас остается лишь единственная предложенная и одобренная большинством стратегия: поскольку Вэни раскиданы наибольшими скоплениями у границ стай Илин Вэй, Юньмэн Цзян и Ланьлин Цзинь, мы предлагаем открыть два фронта на каких-либо из этих территорий. Ланьлин Цзинь этот выбор, конечно, не касается, поскольку лишь вы из трех стай находитесь на востоке. - Почему именно мы, а не Цинхэ Не? Считаете Не Хуайсана не способным справиться с фронтом, глава Вэй? Лань Ванцзи вздыхает про себя: история повторяла саму себя. Именно такой же вопрос Цзинь Гуаншань задал про Гусу Лань всего пару минут назад. - Предпочитаю экономить свое и чужое время. На границах Цишань Вэнь и Цинхэ Не протекает протяженная река, и я не думаю, что вам стоит рассказывать, кто у нас самый сильный по части водных сражений и как трудно будет перебрасывать силы стаи Юньмэн Цзян, которые и так везде пригодятся, в Нечистую Юдоль через Вэней. Слишком, слишком затратное дело, - Вэй Усянь жеманно качает головой. - Я считаю важным добавить к словам главы Вэй, что особая техника, разработанная мною, все еще находится на завершающих этапах проверки, - тихо добавляет Не Хуайсан, - суть ее заключается в том… - Глава Не, довольно, - грубо обрывает его Вэй Усянь на полуслове, даже не глядя в сторону омеги, устремив взор исключительно на Цзинь Гуаншаня, - надеюсь, вы поняли и приняли мои доводы к сведению. - Но вы даже не дали главе Не договорить…, - начинает было Цзинь Гуаншань. - Говорить не о чем. Я не считаю важным распространяться об этой технике, пока ее эффективность не опробована на практике, а пустые надежды не нужны никому на этой войне. Пока мы можем справиться и без особого вмешательства стаи Цинхэ Не, используя лишь их бойцов, а не новую технику - он смотрит на Не Хуайсана, - к тому же, чтобы обучить ей сотни оборотней, требуется немало времени, я прав? - Конечно, глава Вэй, - покорно склоняет голову омега. - И все же я считаю разумным раскрыть хотя бы какие-то детали, чтобы мы имели примерное представление об этой технике, и как мы можем ее применить. - Уверен, она отлично впишется в любой из наших планов, - ослепительно улыбается Вэй Усянь, не стесняясь показывать кристально белые зубы, бросая откровенный вызов оборотню в желтом, - если же хотите уточнить что-то, спросите у главы Не об этом отдельно. То есть, спросите, если осмелитесь. Цзинь Гуаншань смотрит на Вэй Усяня недовольно, заметно задетый таким откровенным пренебрежением его персоны, однако, в конечном итоге, уступает, осознавая, что преимущество сейчас несравненно на стороне молодого альфы: у того в руках были техники, способные при должном эффекте положить целые армии. - Значит, вернемся к определению второго фронта… Собрание длится еще час, к концу которого у Лань Ванцзи появляется стойкая непереносимость к каким бы то ни было взаимодействиям с верхушками власти. Чувствуя пульсирующую боль в висках, он наспех прощается с дядей, отправляющимся по делам стаи и задержавшимся в ожидании Лань Сичэня, застрявшим в зале собраний с Цзян Ваньинем, и направляется обратно в свои покои. Поначалу, услышав знакомый бархатный голос на пути к покоям, появившийся будто из ниоткуда, бете кажется, что это просто странная галлюцинация: - Почему ты так раздражен? - Почему я раздражен, глава Вэй? – спокойно, но ощутимо громче обычного вопрошает Не Хуайсан, - может потому, что вы сорвали мне все планы? - Какие планы? Растрезвонить старому хрычу и его подхалимам технику, которая способна перевернуть ход войны? – в голосе альфы – запал. - Вэй Усянь, - вдруг устало говорит Не Хуайсан, - не собирался я ничего рассказывать, а лишь дать неверные наводки о разработанной технике. Я преподал бы ему информацию так, чтобы он и дальше продолжал думать, что я всего лишь неспособный бездарь, выживающий на посту временного главы исключительно при твоей поддержке и помощи Цзян Чэна. Наступает молчание. - То есть… правда? – наконец, говорит Вэй Усянь, и в его голосе ясно плещется вина. - Правда, - раздается смешок и странный звук, будто удар веером по чему-нибудь, за углом, из-за которого доносятся голоса, - вам, альфам, следует поменьше думать своим сердцем, но побольше – головой. - Я… просто беспокоился. Ты не можешь обвинять меня в этом, когда знаешь, что ты дорогой мне человек. Раздается смех. - Конечно, глава Вэй, я знаю, что являюсь самой важной омегой в вашей жизни. Лань Ванцзи отворачивается и поспешно скрывается в доме Цзинь Гуаншаня, не желая более вслушиваться в чужие разговоры. Ему бы следовало сейчас наказать себя за нарушение правил стаи, однако они не на территории Гусу Лань, и Лань Ванцзи считал достаточным возмездием за свою невоспитанность истекающее кровью сердце и упрямо поджатые губы, сдерживающие рыдания, которые вообще не были ему свойственны. Он не плакал, когда целый месяц каждый день стоял на коленях в снегу до самого заката в ожидании матери, не плакал, когда увидел труп своего отца, не плакал, даже когда сгорел дом его детства, куда ему едва ли разрешалось приходить. Он не знает, почему хочется плакать сейчас. Потому что дал пустую надежду своей внутренней сущности, головой прекрасно помня о том, кто он, и почему Вэй Усянь никогда не выберет его? Почему же Лань Ванцзи так невыносимо сейчас? Неужели даже такое слабое чувство по сравнению с запечатлением, как легкая влюбленность, способно причинить такую боль? Как же оборотни тогда связываются с чем-то более глубоким? Как оставляют метки друг на друге, произносят клятвы перед Матерью Луной или добровольно соглашаются на запечатление, едва подходящего оборотня повстречав? Как им вообще хватает на это смелости? У Лань Ванцзи ее совсем нет. Он никогда в жизни не признался бы Вэй Усяню, даже если бы у него был хотя бы крохотный колючий шанс. Но шанса нет, потому что беты остаются бетами, всегда где-то позади, на которых взглянут в последнюю очередь. Или все дело в том, что Лань Ванцзи сам по себе закрытый, немногословный и холодный? Так или иначе, только Вэй Усянь за столь короткий промежуток времени смог заставить его испытывать целый спектр эмоций, которые прежде были сокрыты от него. Лань Ванцзи не позволяет пролиться ни слезинке, даже когда оказывается в своих покоях, опускаясь на постель непосильным грузом, желая застыть в одной позе навеки. Возможно, Вэй Усянь сумел вскрыть какой-то замок в его сердце, что прежде не было затронуто любовью, которая для всех Ланей проклята.

➴

Было бы слишком необременительно для Лань Ванцзи, если бы его сознание вдобавок к пережитому стрессу не решило бы подкинуть дров в костер, пробудив старые, давно похороненные в самой глубокой норе воспоминания. Сегодня ему снятся не просто родители, но дни, когда матери не стало. Лань Ванцзи видит расплывчатым взглядом острые горные пики, покрытые снегом, видит белый цвет на деревьях, которые под порывами холодного ветра встряхиваются, будто сбрасывают с себя эти снежные шапки, усыпая ими и так белесую землю. Лань Ванцзи снится дом впереди, на который его шестилетняя копия продолжает смотреть с немой тоской и глухим отчаянием в груди. Он знает, что где-то там под его ногами лежат дремлющие горечавки. В следующее лето они расцветут, как ни в чем ни бывало, никогда не знавшие мальчика, что упрямо стоит, опустившись коленями в снег, в ожидании матери. Она ведь вот-вот должна показаться из-за дверей старого обветшалого деревянного домика. Лань Чжань знает это точно. Она выходила всегда. Не могла не и в этот раз. Однако время неумолимо бежит вперед, и он приходит сюда уже который день, а ее почему-то все нет и нет. Лань Чжань не может стоять здесь вечно: если дядюшка, строго настрого запретивший появляться здесь, засечет его, маленькому бете несдобровать. Нет, Лань Цижэнь не будет бить или громко ругаться, скорее тихим, безжизненным, но строгим тоном отчитает его и скажет, что невероятно разочарован в поведении своего юного племянника. В последние три дня дядя вообще исключительно безжизненно говорил, и глаза его были странно красными, припухшими, а весь вид каким-то болезненным, измученным. Мама говорила, что это происходит, потому что душа тоскует и изъедает тело, как монстры людей в старых сказках, только по чему он тоскует? Все же здесь, все живы. Мама просто не выходит, но Лань Чжань обязательно ее дождется. Так он говорит себе еще с час, не шелохнувшись, даже когда на щеках не то, что жжет, а откровенно выжигает румяность холод, даже когда руки почти не чувствуются, а на носу образуется скопление того самого снега, что падает с неба и деревьев. Тогда же начинается ураган да такой, какого Лань Чжань не видел никогда. Все вокруг становится каким-то темным, мрачным и серым, и бете страшно до жути. Слезы наворачиваются на глаза, но он упрямо утирает их рукавом накидки, помня о словах матери, что сильные мальчики не плачут, и бежит к двери ее дома, отчаянно тарабаня по ней в надежде, что госпожа Лань смилостивится над ним. Лань Чжань не знает, что такого сделал, но он обещает, что исправится, станет лучше и никогда не даст ей повода вновь дверь ему не раскрыть. Ну же, госпожа Лань, в конце концов, здесь вокруг снег смерчи закручивает рядом с ним, деревья опасно качаются, будто сейчас повалятся на него грозными гигантами все разом, а снег попадает в уши, глаза и рот, мешая слышать, видеть и говорить. Мамочка, пожалуйста! Ему так никто и не открывает. Ни тогда, ни минуту спустя. Лань Чжань, сжав в тонкую полоску побелевшие губы, быстрым, гневным шагом обиженного ребенка, каковым и является, спускается по ступеням и понимает, что не видит абсолютно ничего, кроме теней деревьев. Все вокруг будто стало одной серой картиной, и ему вдруг так страшно и холодно, что он готов умолять дядю на коленях о прощении, лишь бы тот нашел его, забрал и отогрел, вновь назвав глупым мальчишкой. Дядя тоже не приходит. Почему все бросают его? Шмыгнув носом, Лань Чжань бросается в сторону наугад и бежит изо всех сил, спотыкаясь и иногда проваливаясь в снег, падая и вновь поднимаясь, чтобы мчаться дальше. Поляна все не заканчивается, и ему страшно, ведь это неправильно, ведь мама говорила, что все должно заканчиваться когда-то. Он ослабевает, но упрямо не сбавляет шага, даже если сердце в ушах грохочет, а все вокруг становится каким-то еще более мутным. Делая шаги вперед, он ищет хоть что-нибудь, чтобы просто спрятаться, и почти теряет надежду. Он, шестилетний ребенок, теряет надежду. И именно тогда Лань Чжань видит деревья. Они вновь начинают нестройно идти меж собой, и бета бежит к ним почти облегченно. А потом видит у ствола одного из них лежащее тельце, завернутое в черные одеяния. Тельце совсем маленькое, будто этот кто-то едва ли старше его самого. Подойдя ближе, Лань Чжань убеждается: действительно ребенок. Просто обратившийся в волчонка, отчего одежда, висевшая на нем, сползла, накрывая собой обессиленного мальчика: дядя рассказывал ему когда-то, что сохранять одежду на себе умеют только взрослые оборотни, юным же это зачастую не под силу. Внутренняя сущность подмечает, что мальчик походит на альфу. Еще пока не развитого и слабого, но уже альфу, и Лань Чжань просто не может бросить его здесь, потому что мама говорила никогда не проходить мимо чужой беды, даже если ты сам в том же положении. А потому, подняв на руки достаточно тяжелое для него тельце, Лань Чжань осторожно помещает волчонка в широкое дупло и залезает следом. Зубы стучат от холода, и хочется растереть ладошки в попытках найти хоть какое-то тепло. На улице по-прежнему не видно ничего, и Лань Чжань не знает, когда все закончится, но ему нужно помочь волчонку, который дышит уже как-то слишком поверхностно, а потому он прижимается всем телом к чужому, чуть приспуская свою накидку, чтобы накинуть ее поверх черных одежек, и прикрывает глаза, стараясь не вслушиваться в завывания метели, иначе станет страшно до икоты. Для его маленького сознания это испытание оказывается столь непосильно тяжким, что маленький бета засыпает прямо в дупле дерева рядом с незнакомым волчонком, а просыпается, когда в округе уже светит солнце. На него кто-то взирает с любопытством и настороженностью, тут же отводя взгляд, едва Лань Чжань подает признаки пробуждения. Моргнув, бета вглядывается в отвернутый профиль и видит оттенок чужих глаз, так напоминающих предгрозовое небо, которого столь боялась его мать. - Ты…, - вдруг хрипит лежащий рядом и все еще крепко прижатый к нему мальчишка, и голос его слышится натужным скрипом, сдвигаемой по полу тяжелой мебелью. Он прокашливается, и Лань Чжань вдруг вспоминает о фляге воды за пазухой. Он молча протягивает ее мальчику. Тот смотрит на флягу диким зверем, не как нормальный ребенок на подозрительную вещь от незнакомца, но как забитое палками животное, не ждущее ни от кого ничего хорошего. Воду все же пьет, не сводя с верхушки дупла взгляда, с таким видом, будто если сейчас бета отравил его, то труп его будет преследовать Лань Чжаня до скончания времен. Лицо его, правда, выдает хозяина, потому как облегчение, наступившее со вкусом действительной обычной воды на языке, отчетливо прослеживается на его покрытых грязью, копотью и влагой чертах лица. За такими слоями Лань Чжань не может по-настоящему разглядеть его внешность, но отчего-то маленький бета уверен в чужой красоте. Такие глаза не могли достаться кому-то заурядному. - Спасибо, - прокашлявшись вновь, гораздо лучше говорит мальчик, все так же не глядя на него. Лань Чжань забирает флягу из чужих рук и вдруг резко поворачивает лицо альфы к себе, случайно сталкиваясь с мальчиком взглядом. Ему вдруг смутно кажется, что вокруг стало как-то теплее, будто сейчас не середина зимы, а яркое лето. И он, кажется, даже не в дупле, а где-то на поляне, усеянной горечавками, столь похожей на ту, где живет его мать, а рядом с ним какой-то странный взрослый человек, глаза у которого цвета предгрозового неба. Он улыбается бете. Может, это отец того волчонка? Он моргает, и видение пропадает. Лань Чжань не знает, что это было. Колдовство? Такое вообще возможно? Ему следует тщательно расспросить дядюшку по возвращении. Точно. Как он вернется? Дядя определенно будет не в восторге, брат уже наверняка с ума сходит, а члены стаи все земли перерывают в его поисках, пока Лань Чжань тут сидит непонятно где и с кем. Но не оставить же волчонка одного? Он, очевидно, никому не нужен, а заветы матери маленький бета помнит. Задумавшись, Лань Чжань оказывается совершенно не готовым к руке, крепко обхватившей его запястье. - Зачем… зачем ты посмотрел мне в глаза? Лань Чжань впервые отвечает: - Я случайно. Хотел осмотреть твою рану. Дядя учил меня, как справляться с ней, - у мальчишки действительно длинная царапина, оставленная на щеке, что заметно кровоточит. - И без тебя бы справился, - фыркает мальчик, но как-то беззлобно, как сдувшийся шарик. - Мне нужно отвести тебя к дяде и брату, - медленно говорит Лань Чжань, - тебе нужна помощь. Взгляд мальчика, до этого чуть потеплевший, вновь наливается дикарской злостью. Он скалит зубы, как самый настоящий волк, будто все еще не привыкший к своей человеческой форме. - Нет! Не смей! – мальчишка пытается вырваться и чуть не расцарапывает щеку Лань Чжаню своими отросшими когтями. Бета вовремя уворачивается, но не сдерживает испуганного выдоха. Мальчик резко обмирает, глядя на него растерянно. В глазах его вдруг такая невыносимая боль, и он тихо скулит, как если бы сожалея. - Хорошо, - говорит Лань Чжань спустя минуту после установившегося молчания, - к брату и дяде не идем. Старейшины? – гневный рык, больше походящий на визг, - хорошо, тогда… тогда мне нужно вернуться обратно и принести тебе сюда еду и лекарства. - А ты вернешься? – подозрительно интересуется мальчик, возмущая бету. - Я из Ланей! Свое слово держу до конца! – он едва не бьет в грудь, сдерживаясь лишь из-за правил о запрете излишних телодвижений. - Ну-ну, - ворчит мальчик и вовсе отворачивается от него, оказываясь к Лань Чжаню спиной, - мне без разницы, кто ты, и я не жду от тебя помощи. Лань Чжань ничего не говорит, смирившийся с поведением волчонка, больше походящего на острую колючку, и вылезает из дупла, напоследок одаривая застывшую фигурку еще одним взглядом. - Как твое имя? - А вот ты вернись, и скажу, - раздается ехидный ответ. И Лань Чжань действительно возвращается. Выслушав множество нотаций от старейшин, ощутив влагу на одежде от слез, размазанных по плечу Лань Сичэнем, вцепившимся в него, будто клешни, и увидев молчаливого дядю, который вместо привычных упреков просто крепко прижал его к себе, Лань Чжань тайно выскальзывает из дома с наступлением ночи, идя наугад по темноте и зажигая фонарь, лишь когда считает, что отошел достаточно далеко, чтобы его никто не заметил. Спасенный мальчик оказывается точно там же, где и был, высунувший голову из-за дупла и ворчливо говорящий: - Долго ты. Я и к Матери Луне за это время мог уйти. Лань Чжань мысленно пожимает плечами, наблюдая, как тот пирожки с удовольствием уплетает, жмурясь так, будто это лучшее, что он мог себе представить. Лань Чжань знает, что пирожки эти холодные, испеченные множество часов назад, и нет в них уже практически ничего вкусного, но для маленького оборотня это, кажется, драгоценность навес золота. - Давай я помогу с ранами, - он осторожно приближается к альфе, все еще дожевывающему пирожок, обращаясь с ним, будто с действительно сошедшим с ума волчонком, а тот молча глядит на него, но ничего не говорит, в пространство свое войти дозволяя. Лань Чжань изо всех сил старается вспомнить все уроки, полученные от дяди и старейшин, и помогает мальчику с раной, промывая ее водой из-под фляги и обрабатывая. Все это время волчонок неотрывно глядит на него. - Вэй Ин, - говорит неожиданно. - Что? – не понимает Лань Чжань. - Мое имя – Вэй Ин. Бета улыбается, и это, кажется, альфу ломает, потому как тот уставляется на него каким-то тупым, заторможенным, завороженным взглядом, будто сам человеческий облик Матери Луны увидал. - Я Лань Чжань. И так он продолжает приходить к Вэй Ину каждый день. Будь то утро, обед или вечер, он старается как можно чаще наведываться к этому дикому волчонку, принося с собой питательную еду и сладости. Лань Чжань вечно просит Вэй Ина показать остальные места, где у него есть повреждения или раны, ведь мальчик морщится каждый раз, когда делает даже крохотный шаг, однако тот отмахивается и беззлобно рычит. Лань Чжань заметил, что это вообще его самый любимый способ выражать свое мнение. Проходят дни, которые они неустанно проводят вместе, и постепенно Вэй Ин окончательно к нему оттаивает, начиная понемногу неловко, неумело шутить, но маленькому сознанию беты каждое его слово так смешно, что до искренних улыбок. Вэй Ин, очевидно, пережил нечто ужасное, потому как постоянно озирается по сторонам на любой шорох, замирая испуганным крольчонком, пока Лань Чжань не приводит его в чувства. Иногда бета заставал Вэй Ина в ворохе одежек, трясущимся не от холода, но от кошмара, обирающего его душу. В такие моменты маленького альфу было особенно трудно разбудить, тот все кричал, молил не трогать его и звал своих родителей на помощь, а, пробудившись ото сна, еще долгое время глядел в никуда. Вэй Ин был странным, непохожим на всех, кого он встречал, и лица его было совсем не разобрать, только глаза: оттирать грязь он категорически отказывался, с усмешкой говоря, что никогда не покажет очаровательному маленькому господину такой свой внешний вид. И все же у беты оставались глаза цвета предгрозового неба, которые смотрели на Лань Чжаня так, будто он звезды с неба сорвал. Всегда, когда они были рядом, Вэй Усянь неустанно следовал за ним, всячески помогая и поддерживая, будто прикрывая спину, и Лань Чжань не мог не чувствовать себя распустившим крылья. Было неудивительным, что, следуя за ним везде и всюду, однажды Вэй Ин застал его, смиренно ждущего свою мать, опустившись коленями в снег. - И зачем ты здесь торчишь? – раздается ворчливое, когда мальчик грозно нависает над бетой. - Я… жду свою маму, - отведя глаза, бормочет Лань Чжань, удрученный очередной неудачей, - пару дней назад пошел второй месяц с нашей последней встречи, но она все не выходит, а дядя навещать ее запретил. Я вот все равно прихожу. Не верю, что она может просто закрыться там и… и…смотреть, как я стою здесь на коленях. Вэй Ин смотрит на него сверху-вниз внимательно, и что-то в его лице неуловимо меняется, смягчается. Лань Чжань видит сочувствие и понимание. Вэй Ин опускается на колени рядом с ним, поправляя свои черные одежки и сильнее кутаясь в накидку, притащенную Лань Чжанем. - Если будешь стоять тут один, замерзнешь до смерти, - поясняет он свои действия, - буду следить, чтобы этого не случилось. Смерть была странной концепцией для Лань Чжаня, и, тем не менее, он благодарно кивнул Вэй Ину. Так они простояли там час. И на другой день столько же. И даже на третий в два раза больше. Это стало их рутиной: сначала Лань Чжань на рассвете тащит ему еду и, - не сдаваясь, - лекарственные мази, на обеде – сытную еду, отданную сердобольными слугами, считающими, что исхудавшего мальчика совсем не жалеет дядя, заставляя есть ровно отмеренные порции, а после они идут стоять на коленях в ожидании госпожи Лань, которая так и не выходит. Потом Лань Чжань отлучается на занятия, меж которых мельком бегает к Вэй Ину, принося ему ужин, проследив, чтобы волчонку было удобно даже в этом неудобном дупле. Ему кажется, что так будет длиться всю жизнь. А потом Вэй Ин резко пропадает. Лань Чжань не может найти его ни в дупле, ни в окрестных лесах, ни даже на поляне матери, и отчаяние захлестывает с его головой, пока он не слышит разговор дяди с кем-то из старейшин по ту сторону двери в тот же вечер, когда он обезображенной тенью самого себя проходил мимо. - Глава Вэй и его супруга очень благодарят нас за спасение мальчика и обещают отплатить нам всем, чем могут. Глава Вэй… Вэй… Глаза его загораются безумным блеском. Глава Вэй! Вэй Ина нашли! Нашли родные родители, о которых он так любил говорить! - Он хоть и выглядел израненным и бледным, но в дупле у него нашли припрятанные пирожки. Может, кто-то из наших ему помогал? - Почему тогда не сказали нам? Выпороть за такое пренебрежение к чужой жизни надо, – Лань Чжань вздрагивает: телесных наказаний он, как ни старался, очень боялся. И все же не перестает улыбаться от счастья: теперь с Вэй Ином все точно в порядке. Он лишь надеется, что альфа не забудет его. А затем в его детской комнате раздается стук в дверь, и бета ощущает неприятный ком плохого предчувствия, поселившегося в груди. Сопротивляясь, Лань Ванцзи сбрасывает с себя остатки сна. Садится, устало потирая лицо, ощущая себя столь выпотрошенным, будто у него и не было покоя, хотя солнце уже давно, оказывается, скрылось за горизонтом, и понимает, что все это вовсе не было сном. Это были его воспоминания. Воспоминания того маленького Лань Чжаня, которому пришлось пережить потерю матери в раннем возрасте и который предпочел стереть из памяти все, что было связано с первыми месяцами неведения. Даже если это означало стереть Вэй Ина, который вместе с ним стоял по нескольку часов в снегу, прекрасно осознавая, что матери беты, похоже, уже нет в живых, но не желая ранить чувства юного друга. Лань Ванцзи внезапно не хватает воздуха. Все эти слова на крыше, сказанные Вэй Усянем, были для него. Он действительно вырос хорошим альфой. Теперь понятно, почему Вэй Усянь так относился к нему с их первой, - которая теперь не такая уж и первая, - встречи. Почему вошел вместе с Лань Ванцзи в горящее здание, почему так отреагировал на поляну и выжженный кусок земли, где раньше стоял дом его матери, почему так смотрел на пирожки, протянутые бетой, а затем испытывал неловкость от мимолетно брошенных бетой слов о какой-то глупой традиции, хотя на деле все оказалось куда глубже. Лань Ванцзи просто спас Вэй Усяня, и тот долгие годы помнил его доброту, а потому пожелал защитить, как Лань Ванцзи когда-то защитил его, утешить, помня о мгновениях, когда маленький бета стоял в снегу в ожидании любимой матери, которая никогда не придет, и в неверии глядел на протянутый Лань Ванцзи пирожок, вспоминая подобный жест в прошлом. У них была своя огромная история, которую Лань Ванцзи предпочел забыть в попытках убежать подальше от горя по женщине, которая умерла в день их назначенной встречи. Лань Ванцзи сам не понимает как, но внутри него что-то еще больше теплеет и крепнет по отношению к Вэй Усяню - Он так… мне… нравится, - одними губами шепчет бета, уставившись на свою ладонь, будто сможет увидеть в ней те связавшие их пирожки. Вэй Усянь стал лишь больше нравиться ему, даже если он… уже был в кого-то влюблен. Лань Ванцзи становится дурно от такого резкого наплыва воспоминаний и чувств, а потому он решает прогуляться. Накинув на себя легкую одежду, он тихо выскальзывает из покоев, стремясь не потревожить сон брата и тех заснувших стражников, что должны охранять их, но отключились прямо за столом. Вот она и стая Ланьлин Цзинь с ее хвалеными воинами. Сад на заднем дворе просторного дома Цзинь Гуаншаня открывается перед его взором островком спокойствия и тишины. Конечно, в каждой протоптанной дорожке, кропотливо высеченным в правильной форме растении и искусной скульптуре виднеется это очевидное, напускное хвастовство своим богатством, однако Лань Ванцзи пришел сюда ночью, когда вокруг не горит ни единой свечи, тихо стрекочут сверчки, и едва слышно дует ветер, холодя кожу на затылке и играясь с деревьями, а потому отвращения он не чувствует. Луна, полуприкрытая облаками, освещает выложенную тропинку, и Лань Ванцзи без раздумий устремляется вглубь сада, вдыхая приятный сладковатый аромат множества цветов, растущих в саду. Неожиданно он слышит шорох. Сначала списав это на обыкновенные звуки природы, чья жизнь кипит даже ночью, вскоре Лань Ванцзи подмечает, что шорох повторяется, причем в одном и том же месте. Осторожно ступая вперед, он зорко вглядывается в темноту деревьев, охраняющих границы дома и сада, и вдруг замечает силуэт, скрывающийся в тенях меж стволов, устремляющихся ввысь. Это явно мужчина, что, сгорбившись, облокотился об одно из деревьев, бормоча себе что-то под нос. Лань Ванцзи тихо выдыхает, когда узнает в голосе знакомые бархатные нотки. - Вэй Ин? – он делает осторожный шаг вперед и останавливается, когда Вэй Усянь оборачивается к нему так резко, что у беты самого голова закружилась. - Ты… ты? – невидящим взглядом уставившись на него, тянет Вэй Усянь, то ли одурманенный, то ли просто пьяный. - Что с тобой? – приближается к нему быстрым шагом Лань Ванцзи, насторожившись. Альфа смотрит на него внимательно, хотя и очевидно затуманено, едва подбородок пальцами не подцепляет, а затем усмехается как-то до странного горько и говорит, не скрывая самоуничижительного тона: - Мне это снова снится, да? Лань Ванцзи, и так напрягшийся, совсем ничего не понимает, но осознает, что Вэй Усяня нужно завести в дом, чтобы альфа не натворил дел сам или его не ввязали во что-то, а потому делает еще один шаг вперед. - Вэй Ин, тебе нужно… И не успевает договорить, оказываясь втянутым в крепкое объятие, выбивающее воздух из легких, оставляющее изумление на дне глаз и судорожно тянущиеся к чужой спине руки, пытающиеся уцепиться за ткань одежды, чтобы не потерять ощущение реальности от этого прикосновения. Все еще растерянный Лань Ванцзи не отталкивает альфу, но все же мягко говорит: - Вэй Ин, тебе нужно отпустить меня, нам следует зайти в дом…. Ты выглядишь так нехорошо… - Нехорошо? – до этого уткнувшийся в макушку беты Вэй Усянь чуть отстраняется от него, а затем улыбается, - но мне сейчас очень хорошо. Ты ведь здесь. - Вэй Ин..., - Лань Ванцзи пытается образумить его. Но прежде, чем может продолжить, оказывается втянутым в поцелуй. Застыв, будто восковая статуя, Лань Ванцзи с округлившимися глазами обескураженно глядит на прижавшегося к нему Вэй Усяня, положившего руки на его щеки, большими пальцами рук выводящим незамысловатые круги на его коже, пока губы альфы обжигают Лань Ванцзи горячим дыханием и нежным касанием. Они сухи и покрыты незаметными глазу трещинками, но на устах Лань Ванцзи те ощущаются так отчетливо, что в бете невольно что-то лопается, ломается, трещит. Он чувствует чужой уверенный напор, словно Вэй Усянь проделывал это уже тысячи раз, словно точно знает, как и что надо, чтобы заставить ноги дрожать, превращая их в растаявший под солнцем шоколад, и не перестает тонуть, теряться и находиться вновь. Вэй Усянь целует его так, как обезвоженный спутник дорывается до долгожданного питьевого источника, как целуют свои пары вернувшиеся с опасных боев оборотни, как целуют нечто давно желанное, недосягаемое. И Лань Ванцзи прикрывает глаза, позволяя себе раствориться в этом миге, послушно раскрывая рот, чтобы чужой язык смог ворваться в него, начав там хозяйничать, не клеймить и присваивать, но боготворить, одарять трепетной лаской, демонстрировать всю любовь, живущую внутри и не имевшую выхода наружу. Бета цепляется пальцами за чужие плечи, мнет одежду, издавая тихие звуки в поцелуй, которые, кажется, распаляют Вэй Усяня лишь больше, заставляя опуститься с губ на шею, покрывая настойчивыми, будто украденными у времени и обстоятельств жаркими поцелуями белоснежную кожу и оставляя один особенно ощутимый, заставивший Лань Ванцзи еще больше запрокинуть голову, тихо всхлипнув: оказывается, шея – очень чувствительное место. Или, может, все его тело – сплошной оголенный нерв, если к нему прикасается Вэй Усянь? - Любимый мой, - доносится шепот меж поцелуями, проникновенный, омывающий собой душу беты, - самый лучший. Единственный, на ком я мог быть запечатлен…. Ты такой… И вдруг на Лань Ванцзи обрушивается ушат холодный воды. Ощущение нежных волн, ласкающих сердце, проходит, сменяясь даже не острой болью – абсолютной пустотой, будто нет в Лань Ванцзи теперь ничего: ни чувств, ни мыслей, ни желаний, ни слов. Ничего, как будто он только что оказался мертв. Тот, на ком запечатлен. Конечно, всегда именно он. Как Лань Ванцзи мог позволить себе забыть? Бывает, что еще бродит по ночам иногда из-за этого состояния, но это так, мелочь. И про Не Хуайсана и про чертов предгон, заставляющий Вэй Усяня терять над собой контроль. Он воспользовался Вэй Усянем. Так грубо и грязно, забывшись в этих остатках возвращенных воспоминаний и посчитавший себя достаточно смелым и безрассудным, чтобы пустить все на самотек, чтобы не оттолкнуть Вэй Усяня, сопроводив альфу, наконец, до его покоев, но наоборот, вцепиться в него, как в последнее живое на свете существо, греша прямо под зорким взором Матери Луны, оскверняя и себя и самого Вэй Усяня. Лань Ванцзи ведь искренне поверил, что альфа целовал именно его. Как же ему тошно от себя. Бета резко вырывается из чужих объятий. - Ты чего? – удивленное. Схватив Вэй Усяня за руку, Лань Ванцзи мчится по дорожкам, обходя кустарники и деревья, которые теперь как будто насмехаются над ним, огибает дом и заходит через главный вход, вовремя подмечая проходящего мимо слугу с подсвечником в руках. - Главу Вэй, - кивок головой, - нужно сопроводить в свои покои и внимательно следить за его состоянием, - добавляет с нажимом, - не докладывая об этом главе Цзинь ни при каких обстоятельствах. Видимо, вид у Лань Ванцзи достаточно убедительный, чтобы пожилой слуга испуганно закивал и тут же подхватил шатающегося и постепенно слабеющего Вэй Усяня с другой стороны. Убедившись, что мужчина надежно придерживает альфу, Лань Ванцзи отходит в сторону и тут же слышит встревоженный лепет: - Куда же вы, молодой господин? - Мне нужно в свои покои, - и не глядя более в их сторону, устремляется вперед. Сзади раздается грохот, и Лань Ванцзи резко оборачивается. Слуга суетится над Вэй Усянем, слабо, но упрямо протягивающим руку вперед, затуманенным взглядом смотрящим на бету так отчаянно, будто тот его посреди леса умирать оставляет. - Ты уходишь? Я что-то сделал не так? Почему… у нас же все нормально… даже в любых снах. Даже в любых снах. Лань Ванцзи молча отворачивается и взбирается по ступеням, практически пролетая мимо все еще непотревоженных шумом стражников и запираясь в своих покоях. Да, у них с Вэй Усянем действительно все нормально. Только вот альфа не знает, что он целовал не того, на ком запечатлелся, но бету и не во сне, но в реальности. Остается лишь надеяться, что Вэй Усянь не вспомнит об этом, а никто другой не узнает, и тогда этот крест придется нести на себе только Лань Ванцзи. Оно и славно. Обдумав все, бета подрывается с постели, едва присев, и выходит в коридор, стучась в соседние покои. - Ванцзи? – на пороге показывается удивленный, потирающий глаза и немного взлохмаченный Лань Сичэнь. - Брат, - приветствует он, не сумев скрыть дрожи в голосе, отчего Лань Сичэнь беспокойно глядит на него, - можем ли мы покинуть территорию Ланьлин Цзинь с рассветом? - Я…, - теряется альфа, - да… да, конечно. В конце концов, так будет лучше. Все забудется. Но пока Лань Ванцзи лишь отчаянно хочет, чтобы Вэй Усянь желал целовать только и именно его.

➴

Ровно с рассветом, как и просил Лань Ванцзи, вся делегация стаи Гусу Лань отбывает из Ланьлиня. На прощание к ним выходят лишь Цзинь Цзысюань и Цзян Яньли, должные сопроводить гостивших у них оборотней как представители Цзинь Гуаншаня. Проверяя наличие всего необходимого в сумках, Лань Ванцзи не может отделаться от ощущения настойчивого взгляда на спине. Обернувшись, он видит, как Цзян Яньли, поглаживая живот, смотрит на него внимательно, но так понимающе, так по-доброму, будто знает что-то. Лань Ванцзи не хочется верить в эту теорию. Путь от Ланьлиня до Гусу занимает пару дней с учетом привалов, и все это время Лань Сичэнь настойчиво пытается выудить из него хотя бы пару слов о произошедшем. Лань Ванцзи упорно отмалчивается, готовый стоять крепостью, как неожиданно дядя встает на его сторону, прося Лань Сичэня оставить брата в покое и принять его нежелание говорить во внимание. Сам, однако, ненавязчиво проявляет заботу тут и там, иногда ютясь совсем рядом посреди широкой тропы, мягко ступая лапами чуть в отдалении, иногда доставая отдельный котелок, чтобы сделать столь любимую племянником похлебку или просто отправляя его на отдых без каких-либо просьб о помощи. Лань Ванцзи не считает себя изнеженной бетой, страдающей от разбитого сердца, однако помощь принимает с признательностью, осознавая, что это пусть и немного, но действительно идет ему на пользу и так же необходимо самому Лань Цижэню, который, кажется, прекрасно понимает, что произошедшие в племяннике изменения связаны с Вэй Усянем, и беспокоится, похоже, сам пережив подобный опыт однажды. Лань Ванцзи не требует от него откровений, неуверенный, что вообще имеет право это делать, все это время не предполагавший, что у дяди вообще мог быть кто-то… пусть и, очевидно, давно. Спустя сутки после их отхода из Ланьлиня к Лань Сичэню примчался оборотень-гонец с весточкой от Цзян Ваньиня: Вэй Усянь был в срочном порядке отправлен обратно в Илин в результате резко разразившегося гона. Смотрит он, читая это, исключительно на брата, хотя и писалось письмо, чтобы сообщить об отложении налаживания военного сотрудничества между двумя стаями. Лань Ванцзи, внешне безразлично отвернувшийся, внутри ощутил ноющую боль, будто он был деревом, кору которого поддирали ножом, раздирая самое ценное, что было у него. Все последующие дни он продолжает повторять себе, что это ничего не значит, с Вэй Усянем будет все в порядке, у него же есть Не Хуайсан, который наверняка отправился в Илин вместе с ним. В скором же времени Лань Ванцзи и вовсе не остается времени для самовнушения. Вечером третьего дня, когда они уже переступили территории стаи Гусу Лань и оказались у границ Гусу, из-за кустов вылетает светло-рыжеватый оборотень. Идущие позади всей делегации, часть из которых уже приблизилась к склону холма, Лань Цижэнь с племянниками тут же свирепо скалят зубы на нежданного гостя, но оборотень лишь скулит, покорно склоняясь, и перевоплощается в человека. - Молодой господин Цзинь… просил… передать… что глава Цзинь… предал стаю Гусу Лань…, - запыхаясь и хватаясь за сердце, хрипит гонец, - он узнал, что глава… выторговал у Вэней сохранность своих территорий и власти… за счет Гусу Лань…. Молодой господин в срочном порядке послал меня к вам… я мчался целый день, чтобы предупредить вас о том, что они, вероятно, вскоре… - Гусу горит! – доносится крик от части делегации, успевшей приблизиться к краю холма. - Они… они..., - с ужасом бормочет гонец. И не успевает договорить, когда ему в сердце вонзается стрела. Лань Ванцзи с ужасом взирает на то, как молодой мужчина, растеряно моргнув и тупо уставившись на грудь, откуда уже начала сочиться, заливая теплый цвет его одежд, кровь, падает коленями на землю, все так же не переставая пораженно глядеть то на оборотней Гусу Лань, то на рану, подписавшую ему смертный приговор. Вокруг щетинятся оборотни, ища причину смерти гонца, а Лань Ванцзи прослеживает за тем, как незнакомец делает свой последний вздох. Из-за высоких деревьев и кустов выскальзывают прежде незамеченные никем люди в бело-красных, оттенка разливного вина одеждах. В руках у них – стрелы и насмешливые улыбки, как отличительные росписи, к какой стае они принадлежат. Конечно, Цишань Вэнь нападет как раз к возвращению главы, наставника да старейшины в одном лице и молодого господина. Конечно, они сожгут Гусу, когда часть сильнейших оборотней стаи покинула свои земли ради чертовых переговоров на территории оборотня, который так просто продал их ради сохранения своего императорского величия, безразличный к чужим жизням и все еще пытавшийся выбить для себя как можно больше выгоды на собрании, не знавший, когда точно планируется нападение. Конечно, Вэнь Жохань не пожалел их. Как и говорил дядя, у него нет слабостей и привязанностей, раз даже стаю, к которой принадлежит его пусть и бывший, но близкий друг, альфа бросил на растерзание своим кровожадным оборотням, а дома, стариков и детей малодушно уничтожил огнем, с которым так любили сравнивать нрав Вэней. - Какая встреча, - раздается насмешливый, чуть писклявый, оттого противный и надменный голос, - самые важные лица стаи Гусу Лань в полном составе как раз вовремя к подоспевшему к ним сюрпризу. Вэнь Чао неторопливо выходит вперед, обмахиваясь каким-то витиеватым веером: такие искусно оформленные обычно дарил молодой господин, а теперь временный глава Не и… Цзинь Гуаншань. Глядя на эти росплески красноватого гибискуса на чужом веере, Лань Ванцзи думает о том, как же жизнь все-таки иронична. - Молодой господин Вэнь, - напряженно приветствует юношу Лань Сичэнь. - Уже даже без напускной, фальшивой доброжелательности Ланей в голосе? – будто искренне удивляется Вэнь Чао, улыбаясь, - значит, подарок вам не по душе? Мне казалось, именно это и должно быть с теми, кто пошел против воли солнца. - Дерзкий мальчишка, - возмущенно хрипит Лань Цижэнь, тряся пальцем в его сторону, - как ты смеешь превозносить себя и жестокость твоей стаи? - Не следовало бросать вызов Цишань Вэнь, собирая армию против нас, - фыркает Вэнь Чао. - Не следовало годами угнетать все существующие стаи, подминая их под себя и нередко нападая, - подает голос Лань Ванцзи, звуча холодно, как лед. Вэнь Чао заинтересованно смотрит на него, и вдруг эмоции в его глазах чуть подергиваются, сменяясь чем-то иным, - тошнотворным, - когда альфа медленно окидывает взглядом всего Лань Ванцзи с ног до головы. - Молодой господин Лань, - медленно тянет он и ухмыляется, - а ты даже неплох, несмотря на свою жалкую внутреннюю сущность. Может, если вы отдадите его мне, взамен я пощажу вашу жалкую стаю. - Ах ты, ублюдок! – ревет кто-то из оборотней Гусу Лань и бросается наперерез Вэнь Чао, стоявшего к нему боком. Прежде чем он успевает добраться до альфы, вперед выступает, загораживая Вэнь Чао собой, высокий мужчина с хмурым лицом. Оборотень, не растерявшись, сметает его с ног, обращаясь в процессе и затевая ожесточенный бой. - Убить их всех! – раздается громкий приказ Вэнь Чао.       Лань Ванцзи не успевает понять, что происходит, как уже оказывается втянут в кокон из дерущихся тел, небрежно откинутых в сторону трупов, луж крови и запаха жженной плоти от горящих стрел, пускаемых Вэней в сторону его соплеменников. Внутри него воет внутренняя сущность, но Лань Ванцзи не дает ей свободу, зная, что ему требуется здравый рассудок. Судорожно оглядываясь по сторонам в надежде найти хоть какой-нибудь выход из этого бедственного положения, он видит Лань Сичэня, отбивающегося от атак сразу трех крупных оборотней, Лань Цижэня, безжалостно перегрызающего глотку скулящему и отчаянно дергающему лапами врагу, знакомых оборотней, из которых кто-то пробивается в человеческом облике к лучникам, а кто-то ведет бой в волчьей форме, прежде чем взгляд его цепляется за отброшенную сумку, лежащую в стороне. Лань Ванцзи бросается к ней, падает на колени, больно ударяясь о землю, раскрывает ее и почти достает гуцинь, как его сбивает с ног чье-то мощное волчье тело. Пролетев несколько метров и больно ударившись головой, Лань Ванцзи слабо стонет, прикасаясь пальцами к виску, с которого стекает что-то теплое.        Кровь. Прежде чем он успевает осознать происходящее, бету хватают за волосы, таща к склону холма. И безжалостно сбрасывают с него, отправляя в полет. Лань Ванцзи кувыркается в воздухе, то и дело ударяясь всем телом о ветки, камни и землю, и боль разливается везде такая, что почти невозможно дышать, а голова трещит, и зрение совсем помутнело. Оказавшись у обломков горящих домов безвольно лежащим на земле, Лань Ванцзи сглатывает, ощущая невыносимую, режущую ножом боль в ноге. Он остался в сознании лишь благодаря своей внутренней сущности, но жалеет и об этом, когда поворачивает голову и видит расплывчатый склон холма. С него несутся, будто на какой-то чертовой охоте, подстегиваемые призывно пахнущей кровью трое оборотней: двое из них огромны, пусть и видятся Лань Ванцзи лишь неясным пятном, а тот, что в середине, оказывается совсем средней, даже небольшой комплекции. Бета безошибочно узнает в этом волке Вэнь Чао, думая, что комплекцией Матерь Луна его явно обделила, даром что альфа. Оборотни останавливаются рядом с обессиленно лежащим бетой, и Вэнь Чао тут же обращается обратно в человека. От его мерзкой, вязнущей на языке тошнотой похотливой улыбки у Лань Ванцзи скручивает внутренности. - Так-так, что тут у нас? – с притворной жалостью склоняется над ним Вэнь Чао, - неужели хваленый молодой господин Лань с его превосходными навыками борьбы, одними из лучших, что видело молодое поколение, не может даже двинуться с места? Почему же это? – сделав удивленное лицо, он начинает надавливать на разные точки в теле Лань Ванцзи да с такой силой, что бета морщится, даже если там не было задето ровным счетом ничего, до того ему больно; наконец, Вэнь Чао добирается до ноги и резко надавливает на кость – Лань Ванцзи вздрагивает, и в глазах у него темнеет от этой удушающей боли, что раздирает его на куски, - кажется, я нашел причину. У нашего дражайшего молодого господина сломана нога, ха-ха! Беты, оказывается, столь хрупкие, до чего же мерзкие существа. Лань Ванцзи хочется сказать, что мать у него мерзкая, а не беты. Сломать ногу, пролетев кубарем по холму, может каждый вне зависимости от вторичного пола, но ведь это истинный потомок стаи Цишань Вэнь, альфа, воспитывавшийся в условиях, где омег и бет считали второсортным мусором, разве он умеет думать? - Тебе нечего сказать, молодой господин? – заглядывает ему в лицо Вэнь Чао и спускается взглядом ниже, довольно облизываясь. Скосив глаза вниз, Лань Ванцзи видит, что его одежды распахнулись, явив миру вид на отчетливо очерченные ключицы. Все его лицо вспыхивает, и он отчаянно пытается закрыться, когда Вэнь Чао резко наваливается на него, давя на больную ногу, и удерживает ткань, не позволяя Лань Ванцзи сдвинуться с места, заставляя кричать в отчаянии. - Отпусти меня! Отпусти! – он лягается, заезжая по чужой ноге, заставляя Вэнь Чао сдавленно охнуть и резко ударить бету по щеке. Кожа горит, но теперь не от смущения, а от позора, боли и ненависти. - Никчемная сука, - шипит Вэнь Чао, хватая его за волосы, - сейчас я покажу тебе, что такое подчинение альфе. Кажется, беты давно не принимали член в наказание, пора бы это исправить. - Отойди от меня! - Чжулю, разорви его одежду, иначе будет слишком много мороки для какой-то грязи под ногами, - злобно оскалившись, выпрямляется Вэнь Чао, и Лань Ванцзи тут же пытается отползти, превозмогая горящую пламенем боль в ноге, переворачиваясь на живот и позволяя камням больно впиваться в нежную кожу ладоней. Он едва не рыдает вслух, когда чувствует лапы, придавившие его к земле, что безжалостно встали на больную ногу, заставляя застонать от чужого веса и усилившейся боли. Когти волка раздирают его одежду прямо так, со спины, безразличные к чужим хрипам. Он знает, что последует за этим. Знает, что сам был рожден от насилия. Лань Ванцзи помнит, как мать молилась в ночи, чтобы с ним никогда подобного не случилось. Он подслушал ее иступленные просьбы Матери Луне случайно, когда она плакала в годовщину зачатия Лань Сичэня, умоляя их богиню о снисхождении к дитя, которому просто не повезло родиться кем-то, кроме альфы. Прочь, прочь, прочь! Его резко переворачивают на спину, и Лань Ванцзи непроизвольно сгибает больную ногу в колене, а затем ему распарывают одежду на груди. Когда он ощущает лапы опасно близко к паховой зоне, то начинает учащенно дышать, глаза его расширяются, а внутренняя сущность рвется, мечется, словно зверь в клетке, отчаянно пытаясь спасти человеческий и волчий разум от того, что последует. Штаны раздираются, а небрежные когти проводят кровавые полосы по и так израненным ногам. - Прочь! Прочь! Прочь! – вслух кричит он и дергается, ударяет ладонями по чужой морде, а когда Вэнь Чжулю отрывает зубами кусок его рукава, совсем немного не успев вцепиться в руку, то лишь сильнее колотит чужую морду да с такой силой, что волк отстраняется, поворачивая голову в другую сторону. Еще одна пара лап наступает на него, зажимает руки, а волчья морда, в глазах которой пылает похоть, наклоняется опасно близко к его соску, оскалив зубы. Рядом вклинивается Вэнь Чао, окончательно сдирая штаны с беты и открывая Лань Ванцзи на всеобщее обозрение. - Такие бедра и достались дешевой шлюхе, - досадно качает альфа головой и тянется к своим штанам. Перед глазами Лань Ванцзи появляется член. Чертов волчий член ублюдка, сдавившего его руки. Он зажмуривается сквозь слезы, которые брызжут речным потоком, и не сдерживает отчаяния. Лань Ванцзи воет, и этот звук отдается в самые небеса, к Матери Луне, что только вступает в свои права, пока небо окрашивается в ярко-алый. Сзади кричат дети и взрослые, валятся балки, горят дома, выбиваются стекла из окон. Ему страшно, больно и плохо. Лань Ванцзи замолкает. Вдруг доносится звук. Кто-то сбивает Вэнь Чжулю с ног, заставляя оборотня опрокинуться на бок. Время будто замедлилось, когда Лань Ванцзи открывает глаза и видит летящего над собой черного, как сама ночь, волка, сметающего второго оборотня. Вэнь Чао верещит и отползает назад, испуганно глядя влево и тут же меняя направление. Там светло-коричневая, будто оттенка песка, волчица с проблесками белесого на груди вгрызается в глотку Вэнь Чжулю, оставляя от нее одно сплошное месиво. Подняв окровавленную морду, волчица смотрит прямо на дрожащего Лань Ванцзи, лежащего посреди дороги совсем оголенным, и переводит взгляд на Вэнь Чао. Одно резкое, слитное движение в сторону молодого господина Вэнь, и на землю фонтаном проливается кровь, забрызгивая руки и грудь Лань Ванцзи. Вэнь Чао успел лишь завопить, перебивая шум битвы на холме, горящих домов и плача оборотней, прежде чем от его челюсти не осталось практически ничего. На ее месте – один сплошной кусок окровавленного мяса. Лань Ванцзи едва не рвет. Он отворачивает голову, позволяя слезам стекать на землю, орошая ее горем. Земли Гусу никогда не видели такого ужаса, как сегодня. Его подхватывают чьи-то бережные руки. Цансэ Саньжэнь закутывает бету в свои верхние одежды, пока ее муж, уже успевший закончить с другим оборотнем и перевоплотиться, сосредоточенно играет на флейте, поднеся инструмент к губам, выглядя зловеще и яростно на фоне взвивающихся в небо всполохов огня. - Все, все, сейчас станет лучше, - успокаивающе бормочут ему на ухо, - мы должны были прийти раньше, Чанцзэ, он же почти… Свою мысль она так и не заканчивает, крепко прижимая Лань Ванцзи к груди. В ее объятиях по-матерински спокойно, и нескрываемо нежные и осторожные прикосновения омеги до того напоминают госпожу Лань, что Лань Ванцзи едва вновь не пускается в новый, но уже совершенно детский плач, из последних сил прикусывая губу. Ему нельзя показывать эмоции. Наплакался уже при посторонних. Прежде натянутое, как струна, тело обмякает, и Лань Ванцзи устало прикрывает глаза, когда ощущает каплю влаги, упавшую ему на щеку. Обескураженно подняв взгляд, он видит заломленные тонкие брови Цансэ Саньжэнь, ее исказившееся от горя лицо и слезы, текущие из глаз ручьями. - Вы… почему вы плачете? - Мне так… так жаль. Этого не должно было случиться, молодой господин Лань. - Вы… не должны плакать. Вы даже не знаете меня. - Необязательно знать человека хорошо, чтобы посочувствовать трагедии, настигшей его. - Мне не нужна жалость, - Лань Ванцзи хмурится, пытаясь выбраться из чужих объятий. - Прости… прости, я поняла. Он горбится, все еще прислоненный к ней, но теперь сидящий, а не лежащий в объятиях омеги, и чувствует непрекращающуюся душевную и физическую боль, невыносимую усталость и глухое сожаление. - Отпусти его, милая, - доносится голос Вэй Чанцзэ, приближающегося к ним, - мальчик не желает того, что ты хочешь ему дать, не стоит его заставлять. - Я… хочу, - тихо говорит Лань Ванцзи, - хочу вот так… я… Он замолкает, не в силах продолжать, но супруги все понимают. Цансэ Саньжэнь прижимает его к себе чуть крепче, и Лань Ванцзи позволяет себе раствориться в этих объятиях, но не решаясь положить голову на чужое плечо, даже если ему так это нужно. Он вглядывается в очертания холма, где подозрительно быстро затихают все звуки битвы. - Я сыграл мелодию, навевающую иллюзию раздвоившихся противников, - поясняет Вэй Чанцзэ, видя его волнение. На самой вершине холма появляются два белоснежных волка и срываются вниз, несясь в их сторону. Лань Ванцзи едва не мутит от того, как ему знакома эта картина, но облегчение накатывает волнами, когда он понимает, кто это на самом деле. Оказывается, его мозг уже не доверяет даже характерным окраскам шерсти волков. - Ванцзи! – Лань Сичэнь перевоплощается и кричит, едва достигнув конца склона, бросаясь вперед и выхватывая брата из рук Цансэ Саньжэнь, прижимая к себе так, что у беты трещат кости. - Брат, больно… - Прости, прости, - поспешно отстранившись, запыхавшийся и бледный Лань Сичэнь оглядывает все его тело на наличие повреждений. При виде откровенно плохо выглядящего брата, чье состояние едва ли могут скрыть одежки, в которые он закутан, альфа судорожно выдыхает, прикрывая глаза, когда спускается взглядом к открытым бедрам и кровавым полосам, растянувшимся по ногам, - это… - Сичэнь, - вклинивается дядя, подходя ближе, - не надо. Альфа кивает и встает, отходя в сторону, уступая место старшему бете. Лань Цижэнь приближается молча, опускается на колени без единого звука, осторожно придвигает племянника к себе и вдруг... вдруг просто плачет, укладывая голову Лань Ванцзи к себе на плечо именно так, как бете и хотелось. - Мой сильный мальчик, - дрожь в голосе. Лань Цижэнь впервые за много лет сказал такие слова. Впервые за много лет заплакал. Последний и единственный раз был много лет назад, когда Лань Ванцзи затерялся в снежной буре в ожидании матери, что больше никогда не придет. - Если бы я мог… То отдал бы все, чтобы оказаться здесь вместо тебя. - Дядя, - выдыхает Лань Ванцзи, а как будто говорит: “отец”. В конце концов, именно Лань Цижэнь был тем, кто растил и заботился о них с братом несмотря ни на что, когда родной отец отказался от своих детей, зацикленный лишь на своей одержимости их матерью. - Благодарю вас за спасение моего брата, - Лань Сичэнь глубоко кланяется супружеской чете. - Мы не могли поступить по-другому, - честно говорит Цансэ Саньжэнь. - Вы хорошо играете на флейте, Вэй Чанцзэ, - подает голос Лань Цижэнь, продолжая поглаживать Лань Ванцзи по голове, - признаюсь, изначально я был враждебно настроен к вашим музыкальным практикам, считая некоторые из них откровенно противоречащими этике морали и рушащими исконные традиции, которых придерживались и мы сами, однако, услышав вашу игру и увидев ее эффект, я изменил свое мнение. Слухи о том, что ваша музыка отвратительна на слух, очевидно, врут. - Вы просто не слышали игру Вэй Ина в ранние годы, - усмехается Вэй Чанцзэ, а Лань Ванцзи заинтересованно приподнимает голову, - именно из-за нее и пошли разговоры о том, что наша музыка прислана дьяволом. - А Вэй Ин, он…, - начинает было Лань Ванцзи, но заминается. - Очень рвался сюда, но мы его не пустили из-за гона, - грустно улыбается Цансэ Саньжэнь, - он проходит хуже, чем мы могли себе представить из-за… волнений, одолевающих его. Вэй Ин очень беспокоился о тебе. Лань Ванцзи улыбается, ощущая, как внутри теплеет от чужих слов. Лань Цижэнь помогает ему подняться и отходит к Вэй Чанцзэ, чтобы о чем-то переговорить с мужчиной. Цансэ Саньжэнь радушно улыбается бете, пока тот пытается найти удобное положение, чтобы идти с помощью брата. - Может, мне понести тебя? Внутри вспыхивает протест. - Нет! Он упрямо сдувает прядь волос со лба и медленно ковыляет вперед, превозмогая боль. Лань Сичэнь только качает головой на его излишнее упрямство. Вэй Чанцзэ и Лань Цижэнь уходят вперед, и вскоре к ним присоединяется нагнавшая их Цансэ Саньжэнь, вклинившаяся в какой-то таинственный оживленный разговор между старшим поколением. - Ты только посмотри, дяде хватило всего одной идеально сыгранной ноты, чтобы он полностью изменил мнение о музыкальных практиках стаи Илин Вэй и подружился с ее основателем, - говорит ему на ухо Лань Сичэнь, и бета тихо фыркает. Очевидно, брат его смешит. Медленно вышагивая вдоль улочек, они слышат переливы музыки, доносящейся со всех уголков Гусу. Оборотни стаи нотами вытягивают пожары и останавливают разрушения. И все же на эти черные обломки страшно смотреть.

➴

- И как они все же смогли пробраться незамеченными? – бормочет Лань Сичэнь, наблюдая за тем, как дядя подкидывает дров в костер, разведенный рядом с их сгоревшим домом, - я не почувствовал ничего подозрительного. - Возможно, Вэни разработали новую технику, - Цансэ Саньжэнь пожимает плечами, - всем же надо развиваться. Не удивлюсь, если вскоре найдется что-то, способное выиграть против нашей музыки. - Не недооценивай Вэй Ина, - с усмешкой глядит на нее Вэй Чанцзэ, - едва мир оборотней придумывает что-то новое, способное хоть немного приблизиться к нашим техникам, этот маленький гений пропадает на целые дни, запираясь в своем доме в попытках найти новую, еще более сильную альтернативу. - Ему настолько претит, когда кто-то пытается стать сильнее вашей стаи? – искренне любопытствует Лань Цижэнь. - Нет, просто Вэй Ин очень беспокоится о безопасности всех, кто находится под его крылом. Вэй Чанцзэ вдруг говорит: - На самом деле, очень часто совсем незаметно, сколь сильно плен повлиял на него. В обычное время Вэй Ин становится обычным юношей, любящим пошутить и выпить, однако если дело касается защиты своей стаи или битв, там показывается его истинное… в какой-то степени сломленное “я”, и он отказывается признавать его существование. Вы же знаете о слухах, что ходят по всему миру оборотней: он действительно жесток в боях, а еще панически боится, что стая окажется под угрозой, и его оборотням придется испытать на себе муки плена или быть использованными и убитыми. - Вэй Ин многое пережил, - тихо говорит Лань Ванцзи, кивая лекарше, с поклоном отступившей от беты, и супружеская чета с улыбкой смотрит на него. - Тебе уже лучше? – заботливо интересуется Цансэ Саньжэнь. Лань Ванцзи смотрит на обтянувший всю его ногу белый гипс, скрывший под собой внутренние повреждения и смазанные синяки. - Да, спасибо, - он себя в таком жалком состоянии никогда не видел. - Глава Лань, - будто из ниоткуда возникает молодой мужчина, один из самых юных старейшин, - мы подвели подсчеты. В результате были сожжены около трех десятков домов, тяжело ранены шестьдесят оборотней и убиты сорок пять, остальные отделались царапинами. - Что ж, - Лань Цижэнь поджимает губы, - могло быть и хуже. - Организуйте ночлег для тех, чей дом пострадал в пожаре, - приказывает Лань Сичэнь, - подселите в нетронутые или несильно поврежденные дома как можно больше семей, а оставшуюся часть отправьте в западный конец поселения. - Глава, вы уверены? – старейшина неуверенно глядит на него, - там ведь только дом вашего отца… - Который пустует вот уже с десяток лет и очень пригодится пострадавшим, - мрачно говорит Лань Цижэнь, - не думаю, что дух Цинхэн-цзюня сильно обидится, в конце концов, ему в мире живых давно делать нечего. Все собравшиеся у костра, не сговариваясь, пропускают мимо ушей едкие замечания наставника Лань: тот всегда был зол на старшего брата, особенно из-за госпожи Лань. - Я понял вас, - старейшина почтительно склоняется. - И не забудь принести мне отчеты о ходе оказания помощи раненым. Я буду в доме дяди, - с еще одним поклоном Лань Сичэнь отпускает его. Лань Ванцзи выдыхает облегченно, едва старейшина скрывается за горизонтом. Почему-то каждый раз, когда к ним кто-то приближается, Лань Ванцзи думает, что сейчас этот посторонний узнает, увидит насквозь, что сотворили с непревзойденным молодым господином стаи Гусу Лань, как его унизили и едва не изнасиловали прямо посреди дороги в окружении горящих домов. От мыслей об этом к горлу подкатывает паника, а руки начинают безудержно трястись, а потому он предпочитает скрыть их за накидкой, в которую укутался, как только дядя достал оставленные в его доме про запас вещи. - Планируете восстанавливаться? – интересуется Цансэ Саньжэнь. - В ближайшее время, - кивает Лань Цижэнь, - война войной, но нам необходимо отстроить новые дома, чтобы оборотням было, где жить. Без этого в стае возникнут недовольства, да и просто нехорошо это – отправлять кого-либо на войну, оставляя их семью позади с туманным будущим. - Нападение было столь внезапным…, - вздыхает Лань Сичэнь. - Как вообще вы успели так быстро прийти на помощь? - Мы как раз подбирались к границам стаи Гусу Лань вместе с Вэй Ином и стаей Юньмэн Цзян, когда нас нагнал тот самый, передавший вам весть посыльный, и сообщил о нападении. Все тогда как будто из ума выжили, особенно Цзян Чэн и Вэй Ин, и ладно, если у второго гон, и он сам по себе натура взрывная, но вот почему у первого проявились типичные повадки собачьего бешенства, непонятно, - она фыркает, говоря о главе стаи Юньмэн Цзян с неприкрытой нежностью, такой же материнской, с какой говорит о своем собственном сыне. Лань Ванцзи смотрит в сторону брата, а у Лань Сичэня улыбка будто приклеенная, и ветки в руках сжимаются подозрительно сильно. - Получается, вы оставили Вэй Ина на попечение главы Цзян, а сами отправились к нам? – уточняет Лань Ванцзи. - Мы посчитали это наилучшим выходом из всех возможных, потому как мы не знали, насколько масштабной будет атака, но понимали, что в самое ближайшее время, и дополнительные силы непременно бы пригодились. Цзян Ваньинь хотел отправиться с нами, но без него Юй Цзыюань и Цзян Фэнмянь попросту не справились бы с перевозкой столь… ценного груза, а потому он был вынужден отправиться с ними. - В общем и целом, история получилась… увлекательная, - со вздохом трет переносицу Лань Цижэнь. - Потомкам точно понравится, - мило улыбается ему омега. - Мы планируем официально объявить войну стае Цишань Вэнь, равно, как и все остальное мировое сообщество оборотней, - говорит Вэй Чанцзэ без единого проблеска веселья в голосе, Лань Ванцзи же думается, что они с сыном действительно разительно отличаются друг от друга: тот бы уже придумал три тысячи способов съязвить, - Цинхэ Не уже оповещены, а Ланьлин Цзинь будут официально исключены из военного союза. - А как же Цзян Яньли? – спрашивает Лань Ванцзи. - С ней все будет в порядке. После войны и, надеюсь, ее удачного исхода мы планируем провести военный суд, на котором будут предъявлены обвинения не только стае Цишань Вэнь, но и Ланьлин Цзинь, в частности ее главе и всем его приближенным лицам. Цзинь Цзысюань тоже будет подозреваться, но не думаю, что найдется хоть одно доказательство против него: этот юноша, несмотря на всю его неопытность и высокомерие, умен и прекрасно осознает неправильность действий своего отца. В его пользу будут представлены доказательства об отправке гонца, и, думаю, все обойдется. - Вэй Ин и Цзян Чэн точно не позволят этому затронуть Цзян Яньли и племянника, а соответственно, и ее очаровательного муженька, - с улыбкой добавляет Цансэ Саньжэнь, - будет вам новый расцвет Цзиней. - Война начнется в самое ближайшее время, и я понимаю, что вы не готовы к тому, чтобы тут же бросаться на передовую, но нам нужна ваша поддержка и согласие принимать участие в сражениях, - внимательно глядит на них Вэй Чанцзэ, - мы дадим вам время на то, чтобы восстановиться, но вы нужны нам, правда нужны. - Мы и не собирались зарывать голову в песок, - фыркает Лань Цижэнь, - Цишань Вэнь посмела оскорбить нас, нанеся большой урон, конечно, мы желаем отомстить сполна и засвидетельствовать то, что они натворили, на суде. - Отлично, - удовлетворенно кивает Вэй Чанцзэ, - тогда нам остается лишь дождаться возвращения Вэй Ина. - Зачем нам дожидаться главу Вэй? - Потому что один из фронтов открыт на границах Илин Вэй, а потому ему следует как можно лучше укрепить нашу защиту и повести за собой объединенные войска как предводителю своей стаи. - Вы все же выбрали Илин Вэй? – тут же спрашивает Лань Ванцзи. На собрании в Ланьлине окончательное решение так и не было принято. - По многим причинам. Второй фронт будет открыт в Цинхэ Не. Придется уж как-нибудь бороться с реками. Надеюсь, Вэни не разработали какую-нибудь новую технику, позволяющую им отлично бороться на воде в волчьем облике, иначе нам придется совсем худо: в человеческом облике противостоять волкам практически смешно, а Цзян Чэна и его войска перебрасывать будет трудно. - Мы можем открыть фронт в Гусу Лань, - вдруг говорит Лань Сичэнь. - Что? – будто ослышавшись, переспрашивает Вэй Чанцзэ. - Как только мы оправимся от последствий нападения, то можем открыть фронт на границах Гусу Лань, - повторяет Лань Сичэнь, - у нас нет речных границ, а потому проблем не возникнет. - Сколько времени займет восстановление? - Минимум полтора месяца. Боюсь, помимо основного поселения пострадали еще и другие, попавшиеся под руку Вэням, - хмурится Лань Цижэнь, - нам требуется помочь еще и им. - И установить смотровые башни, - подает голос Лань Ванцзи. - Смотровые башни? – недоуменно смотрят на него собравшиеся. - Башни, которые смогут передавать сигналы о нападении на дальние расстояния, - поясняет Лань Ванцзи, - в мире оборотней их никогда не было, и я до сих пор не понимаю почему. Аналоги ведь есть в человеческих городах. - У нас их не было, потому что границы менялись слишком часто, а собранности у стай не было очень долго. Это будет очень трудоемко, - Лань Цижэнь поджимает губы, - боюсь, сейчас у нас нет ни времени, ни средств на это. - Прототипы можно построить уже сейчас, - не унимается Лань Ванцзи, - эти башни важны, чтобы впоследствии жители не пострадали от неожиданного нападения так же, как сегодня. Он больше не желает сталкиваться с подобным сокрушительным ударом впредь. - Мальчик дело говорит, - соглашается Вэй Чанцзэ, - прототипы можно разместить у всех союзников, не только у нас. Надо просто обсудить саму идею, территории ведь обширные. - Хорошо, значит, прибавляем еще полмесяца минимум и не только Гусу Лань, но и нам, - подытоживает Цансэ Саньжэнь, - вот и договорились. Чувствую, веселая будет война. Оклемается Вэй Ин и со злости придумает что-то такое, что весь мир дрогнет. Жду не дождусь увидеть рожу Вэнь Жоханя в тот момент. Все усмехаются, а Лань Цижэнь кривит губами. Лань Ванцзи ощущает пробирающийся к шее холод и незаметно для всех дрогнет, будто он вновь лежит оголенный, словно беззащитное дитя, посреди дороги, ждущий своей участи. У него есть два месяца, чтобы избавиться от этого чувства.

➴

Если что и могло всколыхнуть консервативную стаю, так это трусливое нападение в самый неожиданный и хрупкий для ее оборотней момент, однако Лань Ванцзи оказывается не готов, пусть и приятно удивлен, к его последствиям. За прошедшие два месяца все пострадавшие дома в кратчайшие сроки были заменены новыми: оборотни стаи Гусу Лань сплотились вместе, чтобы оказать содействие пострадавшим. Смотровые башни после тщательных обсуждений также были размещены в пределах территорий Ланей, как и во многих других стаях. Однако не это потрясло Лань Ванцзи больше всего. Оказалось, что самыми умелыми, рьяными и быстрыми строителями в стае Гусу Лань являются не альфы и беты, но омеги. Те с таким яростным усердием восстанавливали ушедшие осколки чьей-то целой жизни, что результат не мог не поразить не только рядовых членов стаи, но и верхушку власти. Отношение к омегам неуловимо изменилось: альфы, прежде проявлявшие недовольство при виде приближавшихся к сожженным домам омег, после показательного рычания и полного игнорирования любых требований убраться подальше, а также оказания упрямой, но ценной помощи в действительности стали воспринимать их более серьезно. Лань Ванцзи как и все другие беты стаи, которые тоже принадлежали к угнетаемым вторичным полам, не мог не обрадоваться этим изменениям. Маленькие шаги уже происходили, и пусть война может еще не раз покалечить весь прогресс, - в конечном итоге, любые сражения порождают усугубление безнравственности и безнаказанности, - это было уже что-то, с чем можно работать. Лань Ванцзи отчаянно надеялся, что поколение бет и омег, которое придет после них, не будет испытывать на себе тягости рамок, в которые загнали их вторичный пол, позволив оборотням жить спокойно. В конце концов, сейчас к власти приходят более лояльные оборотни, чем когда-либо, и это должно что-то изменить. Полтора месяца назад открылся фронт в Илин Вэй, давший толчок к началу активных военных действий. По слухам Лань Ванцзи узнает, что, несмотря на полное восстановление Вэй Усяня и победы оборотней его стаи над Вэнями, сам вожак прозябает где-то на территориях стаи Ланьлин Цзинь, что кажется странным практически всем. Лань Цижэнь, отославший весточку Цансэ Саньжэнь и Цзян Фэнмяню, получает лишь расплывчатый ответ и пририсованное в нижнем углу улыбчивое лицо на свой вопрос, лишь заверяя, что Вэй Усянь постоянно контролирует ситуацию на обеих фронтах, включая тот, что располагается на территориях стаи Цинхэ Не, открывшийся лишь пару дней спустя после первого, и его отсутствие не говорит о том, что влияние альфы отсутствует там. В конце концов, отчего-то все на свете и особенно рьяно преданные Вэй Усяню оборотни уверены, что без него невозможно справиться на этой войне. Лань Ванцзи, помня о славе альфы, распространившейся в широком кругу оборотней, склонен с ними согласиться. Через месяц после нападения на стаю Гусу Лань бета снимает рекомендованный ему гипс и срывается на поле боя, несмотря на любые протесты брата и дяди. Ему жизненно необходимо отвлечься от кошмаров, поглощающих его по ночам, в каждом из которых Вэнь Чао таки доводит дело до конца, а еще он не может сидеть сложа руки, когда знает, что где-то там в опасности простые оборотни, которые и оружия в руках не держали ни разу, ведя мирную сельскую жизнь, сейчас готовые сражаться насмерть с Вэнями, которые как будто озверели, нападая все более отчаяннее и яростнее. Лань Цижэнь говорит, это признак того, что они чувствуют приближающийся проигрыш. Лань Ванцзи полагает, что он прав, однако все это время, несмотря на порой не утешающие результаты, Вэнь Жохань ни разу не принимает бой ни на фронте у границ Илин Вэй, где и остался бета, ни у Цинхэ Не, ни даже на иных территориях. Вместо него Вэнь Сюй, старший сын, да приближенные к Вэнь Жоханю оборотни ведут ожесточенные схватки. Лань Ванцзи сбежал из мирных земель Гусу Лань в попытках распроститься с удушающими воспоминаниями о сожженном доме и его собственном позоре, однако оказывается в центре настоящего олицетворения наказания Матери Луны за их грехи, вновь и вновь ныряя в запах жженой плоти и крови, в бордовые разводы и трупы на земле, иногда буквально лежащие друг на друге, а еще в бесконечное мрачно-красное небо, то ли символизирующее бесчисленные потери, то ли, - по мнению Вэней, - указывающее на скорый проигрыш большой четверки. Лань Ванцзи действительно помогла смена обстановки: ему меньше снится день падения Гусу Лань. Теперь во снах он видит лишь смерти, поле боя, оторванные куски плоти и вечно, раз за разом погибающий Вэй Усянь. Каждый раз при виде мертвого лица альфы Лань Ванцзи просыпается с шумным выдохом, резко подрываясь с постели, сминая простыни сжавшимися пальцами и смаргивая слезы, подступившие к глазам. Неизвестность пугает, и Лань Ванцзи предпочел бы смотреть на то, как Вэй Усянь любит другого, нежели раз за разом узнавать, что местонахождение альфы является непостижимой загадкой, а значит, в случае чего ему никто не сможет помочь. В такие моменты его, как ни странно, поддерживает Цзян Ваньинь, зачастую вечно покрытый в копоти и чужой крови, настолько въевшейся в его кожу, что кто-то даже вскользь шутит о том, что запах вожака Цзян теперь навеки смешан с чьей-то смертью. Они вообще удивительно сблизились в последние недели: Цзян Ваньинь как и он сам остался в полном одиночестве, вдали от своих близких людей, которые сейчас разбросаны по территориям всех существующих стай, и неожиданно для себя они обнаружили идеальную совместимость в командной работе друг с другом. Оба яростные, но один холодный, будто недвижимый тысячелетиями лед, а второй резкий, как разряд молнии, врезавшейся в землю, они прекрасно умели прикрывать спину напарника и устранять множество противников одновременно. Постепенно оттаивая друг к другу, альфа с бетой даже могли часами беседовать у шатра под звездами, пока неподалеку шумели костры, вокруг которых собрались уставшие оборотни, и Цзян Ваньинь всегда ненавязчиво интересовался о самочувствии Лань Сичэня, все это время находившегося в пределах стаи. Лань Ванцзи сделал разумный вывод о том, что сердечные мучения брата напрасны, видя чужую решимость и волнение в глазах. В общем и целом, война была мучительной, тянущейся, кажется, самую вечность и достаточно кровопролитной, чтобы наверняка оставить осадок на всей последующей жизни беты, однако он мог с этими ощущениями и знанием справиться. Лань Ванцзи, однако, не уверен, что сможет справиться с тем, что оказался в ловушке в самый неподходящий момент.       Еще утром получивший от брата весть о том, что альфа приближается к территориям Илин Вэй, приписав напоследок, что, вероятно, фронт в Гусу Лань непонятно по каким причинам открывать не понадобится, до самого заката Лань Ванцзи был вынужден принимать участие в ожесточенном бою. Оборотни стаи Цишань Вэнь будто с цепи сорвались: действуя безумнее и неистовее, чем когда-либо, они заставляли противников кричать в предсмертной агонии, и Лань Ванцзи при первых багряных проблесках на небе откровенно пожалел о том, что Цзян Ваньинь оказался в самом эпицентре битвы, пробивая себе путь к командиру Вэней и попутно отбиваясь от множества волков, пока сам Лань Ванцзи остался бороться против наплыва с другой стороны в окружении десятка оборотней, сцепивших кольцо вокруг него – типичный прием, применяемый стаей Гусу Лань, когда на поле битвы находится отыгрывающий музыкальные техники оборотень, способный успокоить и усмирить нрав множества врагов, но неспособный защитить себя, если кто-то попытается на него напасть. Пальцы, беспрерывно вытягивающие из струн гуциня красивые, но полные отчаяния и рвения ноты, все измазались в крови, похоронив белоснежный оттенок кожи под бордовыми разводами. Заливаясь потом, Лань Ванцзи не перестает глядеть исключительно на гуцинь перед собой, лишь изредка проверяя надежность сцепленного вокруг него кольца, и оказывается не готов к нему, что оно, черт возьми, разобьется. Да не просто из-за одного-двух сбитых с ног оборотней, но раскиданных и навряд-ли живых всех десятерых. Он остался абсолютно беззащитным, а другая десятка находится слишком далеко, и ее почти не видно, что уж говорить об оборотне, которого они охраняют.       Растерявшись от неожиданности, Лань Ванцзи пропускает несколько нот и едва успевает отскочить от клацающих клыков серого волка, тут же посылая остервенелые ноты в его сторону. Тот сгибается, рыча от боли, не желающий подчиниться чужому внушению. Волки позади него угрожающе надвигаются, почти незатронутые эффектом, и Лань Ванцзи понимает, насколько он, оказывается, ослаб от усталости. Вздохнув, бета готовится бросить гуцинь, оставив его на растерзание волкам, и обратиться, вступив в бой, прекрасно осознавая, что это отберет преимущество у их оборотней, противники которых уже перестали ощущать влияние музыки Гусу Лань, - а другой музыкант находится слишком далеко, чтобы оказать воздействие и на них, - и дают сильный опор, заставляя союзников скулить от боли, как перед глазами проносится вспышка черного. Возникший будто из ниоткуда смоляной волк сбивает серого оборотня с ног, безжалостно раздирая лапами его грудь и вонзаясь в шею, тут же откидывая мертвую тушу в сторону двух бегущих к нему оборотней, отчего те кубарем катятся по земле и прикладываются головами о поваленное бревно. Рыча, черный волк бросается от одного противника к другому, безжалостно пуская кровь, изрывая чужую плоть, и движется он, словно огненный вихрь, яростный огонь, само солнце воплоти, что сейчас движется к черте горизонта. Лань Ванцзи улыбается, прижимая гуцинь ближе к себе, чувствуя, как замирает, а затем пускается в бешеный пляс его сердцебиение. Вэй Усянь откидывает последнего волка, оскалив окровавленную морду, и принимает человеческий облик, быстрым шагом приближаясь к нему. - Ты в порядке? – и склоняется, протягивая ладонь к плечу Лань Ванцзи так, будто хочет прикоснуться, в последний момент отдергивая руку с таким выражением на лице, будто ему физически больно. Он медленно ведет взглядом по Лань Ванцзи, с сожалением поджимая губы при виде чужой левой ноги, и бета все понимает. Вэй Усянь знает. Он боится к нему прикасаться. - Все нормально, - хрипло отвечает. - Хорошо, - кивает Вэй Усянь и поворачивается к нему спиной, внимательно всматриваясь в раскинутую перед ними поляну, которая считалась достаточно безопасным местом для проведения музыкальных техник, ведь сюда не полезли бы те, кто оказался в гуще событий, если не нацелятся конкретно на того, кто играет на инструменте, - подыгрывай мне. И берет в руки висевшую на поясе черную нефритовую флейту с красной кисточкой на конце, поднося ее к губам. Лань Ванцзи поспешно садится на землю и тянет руки к струнам. Первый звук, раздавшийся из флейты, оказывается ужасающим, заставляющим кровь стынуть в жилах, и одновременно самым прекрасным, что Лань Ванцзи когда-либо слышал, олицетворяющим само искушение. Мягко начав, Вэй Усянь тут же крепко вцепляется в флейту и с безжалостным равнодушием на лице ускоряется, отправляя мелодию кружиться в проклятых танцах завертевшимся вихрем. Оборотни стаи Цишань Вэнь, прежде неистово боровшиеся неподалеку, теперь обмирают, будто привороженные, и переводят остекленевший взгляд на Вэй Усяня. И не только они. Практически все противники, включая отдаленных, кроме самых крайних, тех, что у полоски горизонта, одновременно смотрят исключительно на Вэй Усяня, походящие больше на послушных кукол, нежели чем на живых. Лань Ванцзи спохватывается и вытягивает протяжные, яростные ноты из гуциня, и оружия выпадают из чужих рук, а глаза оборотней слипаются. Вэй Усянь вытягивает из флейты самую высокую ноту, заставив попавших под воздействие оборотней упасть на землю плашмя, отчего их противники неверяще замирают. Как, кажется, и вся жизнь, природа, отдаленный кусок армии Вэней у самого горизонта и Матерь Луна. - Они живы, но обездвижены, - холодный голос Вэй Усяня разрезает воздух вместе с отдаленным криком птиц. Оборотни, сообразив, тут же бросаются на лежащих противников, вонзаясь зубами в чужие шеи, разрывая Вэней на части. Упавших замертво лучников безжалостно добивают кто в человеческом, кто в волчьем облике. Обескураженная полоска Вэней на горизонте оказывается сметенной с ног волной ударов. Раздаются лязги мечей и шуршание огня на стрелах. - Думаю, Цзян Чэн и глава Лань справятся с ними, - говорит Вэй Усянь, нарушая установившуюся между ними тишину. - Где ты был все это время? – тихо спрашивает Лань Ванцзи. - Я объясню тебе потом, Лань Чжань, - говорит альфа спокойно, впервые без каких-либо сильных чувств в голосе, - будь то веселье или грусть, - обращаясь к бете по имени, - но главное, что мы победили. Победили? - Ты пришел вместе с братом? Эта техника и есть та самая вещь, что, возможно, позволит не открывать фронт на территориях Гусу Лань? - Она позволит нам вообще больше не воевать и взять Безночный город за какие-то несчастные минуты, - усмехается Вэй Усянь. Лань Ванцзи впервые до конца осознает, почему Вэй Усянь был назван современным гением. Звуки борьбы впереди затихают, и раздается радостный гул голосов опьяненных победой оборотней. - И что дальше? - Дальше? Дальше мы идем к Вэнь Жоханю.

➴

Дорога отнимает у них практически всю ночь, и Лань Ванцзи искренне благодарит Матерь Луну за возможность перевоплощаться в волка, потому что иначе его тело попросту не выдержало бы такой нагрузки. Двигаясь быстро и четко под руководством Вэй Усяня, они пробираются сквозь леса и, что удивительно, наталкиваются лишь на парочку мелких отрядов. Лань Ванцзи уверен, Вэнь Жохань не мог не знать о своем позорном проигрыше по всем фронтам, причем в буквальном смысле, а потому это подозрительно. Кто же знал, что на подходе к Безночному городу они встретят все это время ожидавших их оборотней из Цинхэ Не и Гусу Лань во главе с Не Хуайсаном и Лань Цижэнем. Лань Ванцзи тут же оборачивается в человека и спешит к старшему бете вместе с братом. - Дядя! Ты в порядке? - Не ранен? – осматривает его Лань Ванцзи. - Так, царапины, - отмахивается от них Лань Цижэнь, а затем переводит взгляд на стоящего рядом Не Хуайсана, скрывшего нижнюю часть лица за веером в руках, - техника, разработанная главой Не, оказалась бесценной. Нам удалось разгромить армию Вэней в кратчайшие сроки и прибыть как раз к назначенному главой Вэй времени. - К назначенному времени? – переспрашивает Лань Ванцзи, поворачивая голову к подошедшему Вэй Усяню. - Наш план был прост: всего лишь зажать обе части армии в тиски, нанеся сокрушительный удар двумя техниками, защищаться от которых Вэни не были научены, а затем объединиться вместе. - И что же это все-таки у вас за техника такая, глава Не? – интересуется Лань Сичэнь. - Ничего выдающегося, - улыбается ему омега, - скажем так: искусство может значительно влиять на сознание любого разумного существа. Четкие образы и правильно вложенный в него смысл – вот, что требуется для успеха. Лань Ванцзи не понимает: зачем Не Хуайсан решил скрывать подробности о разработанной технике? Все равно были оборотни, увидевшие ее вживую. Лань Цижэнь, видя его недоумение, одними губами шепчет: - Эта техника отныне – военная тайна. Что этот временный глава Не вообще из себя представляет? Ответа он так и не получает, а когда армия входит в Безночный город, все внимание Лань Ванцзи сосредотачивается на том, чтобы обеспечить безопасность своим близким, пока Вэй Усянь применяет технику на воинах, которых тут же убивают, и мирных жителях, которых трогать альфа строго-настрого воспрещает, несмотря на слабые протесты оборотней из мелких стай. Пробиваясь вперед и натыкаясь на безразличный взгляд лежащих на земле и будто мертвых оборотней, Лань Ванцзи едва подавляет дрожь и смотрит на широкую спину Вэй Усяня, рядом с которым, придерживая альфу под локоть, плетется Не Хуайсан. Внутри что-то натягивается, будто тетива лука, но бета гонит это чувство. Прочь, прочь, прочь! Роскошный двухэтажный дом Вэнь Жоханя едва ли встречает их с каким-то сопротивлением, напротив, на пути встречаются лишь несколько воинов, очевидно, особо приближенных к вожаку, и Лань Ванцзи, осторожно переступающий порог дома, почти не верит той тишине, что царит повсюду, будто все живое мертво, а хозяин смирился со своей участью. О, нет, Вэнь Жохань, лениво восседающий на диване с горделивой и снисходительной, - будто он здесь победитель, - улыбкой, последним походит на того, кто смирился. Или все же нет? - Приветствую многоуважаемых глав и именитых господ, - с усмешкой церемониально кланяется им, все так же не вставая с насиженного места, - может ли этот низменный слуга чем-нибудь вам помочь? - Хватит валять дурака, Вэнь Жохань, - холодно отчеканивает Вэй Усянь, - ты проиграл. Война закончилась не в твою пользу, восхода солнца не будет, извини. И в прямом, и в переносном смысле. Рассвет подкрадывается, но для главы Вэнь, очевидно, уже никогда не настанет, как и возвышение его стаи над всем миром оборотней. - Знаешь, Вэй Усянь, ты действительно всегда нравился мне. Не существует, пожалуй, оборотня более выдающегося, чем ты, в новом поколении, как, впрочем, и во многих предыдущих. Все ожидания, которых не оправдали мои сыновья, воплотились в тебе, как удивительно и иронично, - добавляет с улыбкой, - ты станешь великим, а я лишь ступенью у твоей цели. - Твои слова забавны, учитывая, что именно ты поспособствовал тому, кем я стал сегодня. Ты сам сотворил свою смерть, - Вэй Усянь делает шаг вперед, - твои сыновья не более чем ублюдки. Может, если бы ты заточил их детьми так же, как и меня, из них бы вышло что-то более толковое. Вэнь Жохань перестает улыбаться, мимолетно переводит взгляд на стоящего среди общей массы Лань Цижэня с какой-то опаской в глазах. - Если ты так зол на меня, почему бы тебе просто не убить эту никчемную грязь под своими ногами? – вновь смотрит на Вэй Усяня, выгибая бровь, - в конце концов, даже залив моей кровью весь этот пол, ты более не отмоешься от того, кто ты есть, и не сможешь унять безумие внутри. Оно стало частью тебя, Вэй Усянь, это я могу сказать как тот, кто понимает тебя лучше всех. Не трать время на пустые надежды, потому что я в любом случае уйду, а ты продолжишь терзаться. - Говоришь, что понимаешь меня лучше всех? – усмехается Вэй Усянь. - Если он так не боится смерти, то давайте бросим его гнить в темнице под пытками! – выступает вперед глава какой-то мелкой стаи, - почему после всех страданий, принесенных на наши земли, и многолетней тирании мы должны позволить ему так легко отплатить? Он достает меч из ножен, готовый нанести удар, способный дезориентировать Вэнь Жоханя, и тот угрожающе оскаляется, когда путь оборотню преграждает Лань Цижэнь. - Насилие не должно порождать насилие, глава Яо, - тихо, но четко говорит Лань Цижэнь с напряженным лицом и выбившейся прядью волос из прически: сейчас он больше походит на волка, чем на человека, не ликом, но сверкающими глазами, - Матерь Луна не одобрит подобной жестокости. В наших обязанностях лишь устранить дальнейшую угрозу, в остальном она накажет Вэнь Жоханя сама. И поворачивается к предводителю Вэней лицом, быстрым, резким, отрывистым шагом приближаясь к нему. Все это время Вэнь Жохань неотрывно смотрит на него, и в глазах его горит огонь. Лань Цижэнь молча опускается рядом с альфой и достает из-за пазухи небольшой кинжал, сверкающий бриллиантами, заставляя всех присутствующих удивленно выдохнуть: где это было видано, чтобы у намеренно отказавшихся от каких-либо изысков в угоду служения Матери Луне членов стаи Гусу Лань было что-то настолько броское и бесценное? - Как символично, - негромко говорит Вэнь Жохань, - и этот кинжал, подаренный тебе мною, и твое обесценивание меня в качестве не оборотня, но всего лишь угрозы. Ты действительно талантлив на раздирающие душу прощания, Цижэнь. - Как будто ты не страдаешь тем же, Вэнь Жохань. Тот вдруг улыбается, не насмешливо или высокомерно, как со всеми другими, но ласково, отчего его лицо становится несколько мягче и будто юнее, и говорит с неприкрытой нежностью: - И все-таки ты пришел исполнить желание этой старой, испорченной душой и телом и никому не нужной омеги. Разразись сейчас гром и стал бы финальным аккордом. - Кем-кем? Омегой? – раздается голос в толпе, звуча практически истерично, и Лань Ванцзи его очень понимает, но не позволяет себе ничего, кроме удивленного выдоха. Даже Вэй Усянь недоверчиво хмурится, не ожидавший подобного поворота. Вэнь Жохань и омега – два разных, абсолютно несочетаемых, полярно противоположных друг другу явления. Он и внешностью и повадками полностью походит на альфу, а жестокие традиции, существующие в его стае, не могли, не должны были поддерживаться омегой, прекрасно способной поставить себя на место тех, чей вторичный пол оказался таким же. Не должны были, но поддерживались. - Ни к чему эти слова сейчас… ни одно из них ни к чему, Вэнь Жохань. - Почему же? Я вот-вот умру и могу смело говорить о себе как угодно и что угодно. Все равно никто из них ничего не поймет, а так пусть оставшимся поколениям будет хоть какая-то головоломка на ночь о жестоком вожаке, чья дурная слава распространилась на весь мир, и который, в конечном итоге, оказался всего лишь омегой. - Ты знаешь, что поступал неправильно, - они, кажется, ведут свой, понятный лишь им диалог. - Я лишь жалею, что это стало причиной, по которой ты оставил меня. Мы… все ведь действительно могло быть по-другому, будь и я другим, да? - Ты и сам знаешь ответ. Ложь и жестокость – не то, что могло удержать меня рядом с тобой. Вэнь Жохань горько усмехается. - Я почти… почти закрепил с тобой связь. Мы почти сохранили взаимное полное запечатление друг на друге, - снова удивленный ропот, - и все оборвалось… как жестоко. - Ты не можешь винить за это никого, кроме себя. - Конечно, - широко улыбается Вэнь Жохань, - боюсь, даже Матерь Луна не пожалеет меня. - Нужна ли тебе эта жалость? Хоть когда-нибудь была нужна? Тебе вообще что-нибудь было нужно или только… обладание? – тихо, будто озвучь он громче, и миг распадется, словно карточный домик, интересуется Лань Цижэнь. - Цижэнь-Цижэнь, ты так и не понял меня за все эти годы. Обладание? Я мог обладать чем угодно в этом мире, кроме тебя. Мне и не надо было… лишь над тобой мне хотелось не властвовать, но любить. И я пронес эту любовь через годы, даже если ты отказался от нее. Лань Цижэнь вскидывает глаза, всматривается в чужие внимательно, а Вэнь Жохань не перестает улыбаться и вдруг подносит руку к чужой щеке, аккуратно заправляя выбившуюся прядь волос за ухо. - Нет, - выдыхает бета, - нет, ты не мог, ты бы не посмел… - Почему же? – снова повторяет Вэнь Жохань, - я вполне мог. Лань Цижэнь вдруг содрогается и дрожит, и Лань Ванцзи осознает, что это слишком хрупкий, фарфоровый миг для дяди, и ему не нужна толпа зрителей рядом. - Нам нужно уйти, - голос разрезает тишину в толпе, и оборотни недовольно рокочут, начиная возмущаться на всех Ланей. Вэй Усянь их прерывает, коротко приказывая: - Выходите. Все до единого. И сам разворачивается и уходит первым. Постепенно за ним и подталкивающим всех Цзян Ваньинем покидают дом и остальные оборотни, оставляя двух возлюбленных наедине. Лань Ванцзи прикрывает дверь и прислоняется к ней спиной. Минута-другая, неразборчивый шепот, а затем звук вонзающегося в плоть кинжала, заставляющий внутри что-то замереть и дрогнуть. Почему-то сердце пропускает удар. Невольно угадываются сказанные на хриплом выдохе чужие слова: - Цижэнь, я… ты только не думай, что это был я, ладно? Я не давал… указания… нападать на Гусу…. Это все мои сыновья… ты же знаешь, я бы… никогда… Он отскакивает от двери, как будто та распространяет опасную болезнь, и пробирается через топчущуюся на месте толпу, покидая пределы территории дома Вэнь Жоханя и устремляясь в сторону, где начинается обрыв с высокой скалы, на которой и построена резиденция главы Вэнь. Сзади он ощущает неотрывно следующее за ним присутствие другого оборотня, но чувство это не давит, наоборот успокаивает. Лань Ванцзи останавливается у обрыва и смотрит вниз на раскинувшийся Безночный город под ногами да далекие лесные горизонты впереди. Все это время Вэй Усянь стоит позади него, оберегая чужой покой, не вмешиваясь, но контролируя, чтобы Лань Ванцзи не попал в беду. Почему-то от этого на языке становится еще горше, и ощущение это размешивается сказанными в доме Вэнь Жоханя словами. Лань Ванцзи понимает, что тот, кто считает, будто все и всех знает, на деле самый глупый дурак.

➴

Когда Лань Цижэнь покидает чертоги чужого дома и приближается к племяннику сзади, Лань Ванцзи уже сидит, сомкнув руки в замок у коленей, на самом краю обрыва, подставляя лицо ветру, трепещущему его волосы, и всматриваясь в выглядывающее из-под горизонта солнце, отбрасывающее линии, росчерки и пятна самых разных цветов на небосвод. Вэй Усяня нигде нет. Присев рядом, Лань Цижэнь молчит, и они растворяются в этой уютной тишине, которая никогда не тяготила ни одного из них, пока старший бета вдруг не вопрошает: - Почему ты продолжаешь делать вид, что ничего не было? - О чем ты, дядя? - Почему ты делаешь вид, будто тебя не пытались… обесчестить? Лань Ванцзи замирает, не ожидавший такого вопроса. Он вообще не думал, что именно с этого начнется их разговор, когда как Лань Цижэнь только что перечеркнул жизнь оборотня, на котором когда-то был запечатлен, и переносит это откровенно плохо, судя по его изнеможденному, высушенному, как фрукт, лицу. - Я… не понимаю о чем ты. - Все это время ты ни разу не пытался поговорить хоть с кем-то об этом, и я принимал твой выбор, зная, что зачастую ты предпочитаешь проходить через все самостоятельно, но не могу больше видеть, как ты не справляешься. - С чего ты сделал такой вывод, дядя? - Много лет назад меня самого пытались взять силой, - вдруг говорит Лань Цижэнь, заставляя племянника вскинуть голову в неверии, - прямо здесь, в Безночном городе. Тогда я уже… тесно общался с Вэнь Жоханем и в очередной раз приехал к нему погостить. На меня напали оборотни из стаи Цинхэ Не. Нравы тогда были… таких, как Вэнь Чао, насчитывалось тысячи, и воспринималось нормальным обесчестить бет как бы в наказание за то, какие мы поломанные. Вот и те оборотни придерживались… подобной идеологии. Тем, кто спас меня тогда, был Вэнь Жохань. Лань Ванцзи не верится. Тот, кто спускал с рук или предпочитал откровенно игнорировать насилие в сторону омег своей стаи, и спас Лань Цижэня? А потом вспоминается, что почему-то это правило безразличия не распространялось на бет. - Несмотря на то, что ничего непоправимого не произошло, осадок этого парализующего ужаса остался где-то под кожей, где-то внутри меня и особенно – внутри моей волчьей сущности. Я видел кошмары. Множество, и иногда те оборотни доводили дело до конца, иногда, бывало, на их месте был кто-то другой, и совсем изредка – Вэнь Жохань, - Лань Ванцзи хмурится: у него во снах никогда не фигурировал Вэй Усянь, - прошло много лет, лица стерлись из памяти, но тот животный страх и их прикосновения я не забуду никогда. В первые месяцы я тоже пытался гнать эти воспоминания, делая вид, что все в порядке, что я способен делить ложе с тем, кого люблю, а потом… потом я просто решил принять все, что со мной произошло, и действительно отпустить это, не внушая себе ничего. Я говорил с твоей матерью. Я писал в дневнике. Я размышлял, я проживал каждый кошмар и раз за разом повторял себе, что способен идти дальше, что это было и не я тому виной. Это действительно помогло. Я хочу, чтобы ты понял, закрываться – не выход. Ты можешь справляться с этим, как хочешь, но никогда не убегай, иначе ничего не заживет. Это как если глубоко порезаться и думать, что кровь сама по себе остановится. Лань Ванцзи молчит. Он не думал, что вообще когда-нибудь такое от дяди услышит. - Я… я понял. Спасибо. Лань Цижэнь замолкает. Они вновь просто смотрят на рассвет, вступающий в свою самую цветущую пору, и просто проживают этот миг, не обращая внимания на все, что происходит позади них. - Причиной, по которой я оборвал полное закрепление связи, стал сам Вэнь Жохань. До этого у нас уже был конфликт после того как я... скажем, случайно узнал о том, какой у него на самом деле вторичный пол, а похищение ребенка стало последней каплей. Я никогда не одобрял его действий, Ванцзи. Я не покрывал. - Я и не виню тебя, дядя. - Но ты мог так подумать, пусть ничего бы и не сказал, - проницательно глядит на него Лань Цижэнь, - это нормально. В конце концов, я действительно запечатлелся не на самом лучшем оборотне и сделал это совершенно осознанно, понимая, насколько он опасен с самого начала. - Ты жалеешь? - Я буду откровенным лжецом, если скажу, что да, - усмехается бета, - эта связь… она ведь дана Матерью Луной. Она знала, что делала. И я знал, что делал, когда влюбился в него и принял, помня о запретности нашей связи, о том, сколь многое нас разделяет. Я пошел против всего ради него, зная, что мне за это грозит, зная, что я всего лишь бета, и за каждое свое действие я дорого заплатил. Достаточно, чтобы, увидев тебя с главой Вэй, начать опасаться, что история повторится, и тебе будет так же больно, как и мне когда-то. - Не будет и никогда не могло быть, - отрезает Лань Ванцзи, - нас с Вэй Усянем никогда ничего даже близко к подобному не связывало. Всего лишь оплошности, домыслы, случайности. - Ты так ничего и не понял, да? – неверяще глядит на него Лань Цижэнь и качает головой, - намается же с тобой… - Что? - Рану, говорю, иди перевяжи, - машет рукой мужчина, - целый час с ней щеголяешь. Лань Ванцзи опускает взгляд на предплечье: небесно-голубая ткань действительно горизонтально изорвана в одном месте, открывая вид на неглубокий, но кровоточащий порез. Он даже не знает, где его получил. - Мы планируем остаться здесь? - На ближайшие несколько дней: у нас много дел, и все устали, следует поднабраться сил для дороги домой. В городе останавливаться не будем, наши уже ушли разбивать лагерь в лесу. - Хорошо, - заторможено кивает Лань Ванцзи. И не может отделаться от ощущения, что все вокруг, кроме него, знают о чем-то.

➴

Война закончилась. Именно это повторяет себе Лань Ванцзи, окуная руку в холодную воду. Война закончилась, реки крови остановились, опасность миновала, можно выдохнуть. Именно это бормочет себе, пока обрабатывает рану. Война закончилась. Он перевязывает руку и прикрывает глаза. Тут же возникает образ нависшего над ним Вэнь Чао, ощущение его тела, придавливающего бету к земле, и едкие слова: - Чжулю, разорви его одежду, иначе будет слишком много мороки для какой-то грязи под ногами. Лань Ванцзи медленно дышит, говоря себе, что сможет это пережить. Звук распахивающегося входа в шатер заставляет его распахнуть глаза. Вэй Усянь проходит внутрь, а позади него плетутся два мешка: увесистые и тяжелые, они оказываются какой-то неправильной, странной формы, заставляя Лань Ванцзи сомневаться в том, что находится внутри. - Я…, - альфа оглядывает бочку с водой, у которой присел Лань Ванцзи, и его перевязанную руку, - не вовремя, кажется. - Проходи, - Лань Ванцзи кивает на скамью. Но Вэй Усянь внезапно останавливается в центре шатра и отказывается двигаться с места, неотрывно глядя на Лань Ванцзи. - Вэй Ин? Альфа медленно опускает мешки на землю. Затем присаживается и раскрывает один из них. Из-под открывшегося пространства показывается чья-то бледная рука. Вэй Усянь задирает мешок, наполовину открывая то, что есть внутри. Цзинь Гуаншань. Лежит мертвый с прикрытыми глазами, и Лань Ванцзи почему-то кажется, открой он их и увидит там парализующий душу ужас. Вэй Усянь же переходит ко второму мешку, сдирая его куда более грубо, позволяя голове плашмя зарыться в землю носом. Вэнь Сюй. - Я парализовал их новой музыкальной техникой, как только разработал ее, - глухо говорит Вэй Усянь, - убил уже непосредственно сегодня, чтобы трупы не стали слишком безобразными, и на них не было невозможно смотреть. - Вэй Ин… - Я знаю, что это аморально, что тебе может стать противно от того, что я сейчас просто занес тебе мешок с трупами оборотней, которых сам же убил, - обрывает его Вэй Усянь, и голос его звучит глубже и ниже, как будто внутренняя сущность пытается прорваться наружу; он сжимает кулаки, глядя в сторону от беты, будто боится на него посмотреть, и в глазах Вэй Усяня мерцает что-то волчье, остаточное после тяжелого гона, - но я не мог по-другому. Не после того, как один из них продал твой дом и сжег все, что ты любишь, навредив тем, о ком ты заботишься, а второй отдал приказ своему братцу и добавил, что было бы славной потехой, если бы он заодно и попользовался бетой из главной ветви стаи так, для развлечения и в качестве урока. Они причинили тебе боль, и это не то, что я могу спустить им с рук, не то, за что я не готов убивать, потому что, если бы я мог, поверь, я бы сам перегрыз глотку Вэнь Чао и разорвал бы на тысячи мелких кусочков его жалкое тело. Я принес эти… тела тебе, чтобы ты был волен распоряжаться ими сам, может, даже выбросить, если захочешь, потому что я знаю, насколько это омерзительно, но… Длинный монолог альфы, под конец переходящий в откровенно бессмысленное бормотание, сливается в ушах Лань Ванцзи со звоном в голове. Он смотрит на Вэй Усяня, который с решительным и обреченным, будто сейчас Лань Ванцзи воткнет ему в сердце меч, видом продолжает говорить и говорить. Смотрит на бескровные лица тех, кто оказался повинен в его несчастьях и с кем он, думал, никогда не заимеет возможности поквитаться, и понимает, что за него и все, что ему дорого, уже отомстили, потому что пропустили через себя раны, что были нанесены телу и душе, как свои собственные. Лань Ванцзи опускает голову и закрывает руками лицо, тихо всхлипывая и позволяя соленой влаге осесть на щеках, губах и покатиться вниз по шее. - Лань Чжань? – растеряно, - Лань Чжань, ты… ты плачешь? – и быстрый шаг, а затем сильные руки обхватывают его плечи, крепко прижимая к себе, закутывая в кокон, в котором тепло, уютно и совсем не душно. Лань Ванцзи хотел бы остаться в этих объятиях навеки. - Я… я напугал тебя, да? Прости меня, прости, я знаю, что не должен был, но, Матерь Луна, я не думал, что приведу тебя в такой ужас…. Мне так жаль, Лань Чжань, мне так жаль, ты не должен был этого видеть. Ох, я… Вэй Усянь поспешно размыкает руки, отшатываясь от Лань Ванцзи, глядя на бету расширившимися от ужаса глазами, думая, что тому может быть неприятно от прикосновений. Тогда он резко притягивает альфу к себе, крепко обнимая за шею. - Я люблю тебя, - порывисто говорит Лань Ванцзи, - я так люблю тебя. Он не в силах это больше сдерживать, не в силах называть возникшие чувства симпатией, ведь с того момента как Вэй Усянь вошел в его жизнь, это уже не было просто легкой влюбленностью. Это было что-то гораздо более глубоким, значительным, трепетным, как если бы Лань Ванцзи нашел давно утерянную частицу себя, то, что заставляло бы его двигаться дальше и все ради одного единственного живого существа, половины его души. Внезапно Лань Ванцзи простреливает вспышкой, всплеском теплым в груди: чувство такое, не сметающее все смертоносной волной, но обволакивающее, исцеляющее, принимающее. Внезапно он понимает все. И то видение в дупле, когда они впервые встретились глазами, и тот странный трепет, восхищение при виде Вэй Усяня спустя много лет, и это постепенно нарастающее чувство внутри каждый раз, когда он понемногу подпускал альфу ближе к себе, в конечном итоге признав, что с самого начала он был обречен на любовь к Вэй Усяню. Беты ведь ощущают запечатление и все его стадии совсем не так, как омеги и альфы. - Я люблю тебя, - тихо, но с уверенной дрожью он наконец признается сегодня не только себе, но и Вэй Усяню в чувствах. Альфа замирает, и руки его должны ощущаться как тяжесть на плечах, но Лань Ванцзи они напоминают крылья сказочных птиц, дарующих свободу. Не задумываясь о последствиях, впервые за всю жизнь устав нести на себе огромную ответственность и всегда молча сносить повороты судьбы, он выпаливает как на духу, будто еще один миг, и Вэй Усяня кто-то отберет: - Я знаю, что это невзаимно, знаю, что глупо, и что я не должен взваливать на тебя мои чувства…. Я и не прошу, Вэй Ин, я просто хочу, чтобы ты… чтобы ты знал, как дорог мне. Потому что с самого начала и вплоть до сегодняшнего дня я влюбился во все, что есть в тебе. Я долго боялся признать это, но сейчас чувствую облегчение на душе, выливая все вслух, и мне нестрашна твоя реакция, нестрашен и отказ, потому что я действительно просто хочу, чтобы ты знал… как ты важен. Как я тебе благодарен. За все благодарен. За то, что всегда рядом, оберегаешь, но воспринимаешь как равного, говоришь теплые слова и делаешь… делаешь все это, - слезы вновь собираются на глазах, - я не понимаю, чем заслужил тебя, потому что не достоин этого, потому что не должен был испытать подобное чувство, не должен был воспринимать твою доброту за нечто большее, не должен был ощущать хоть что-либо, когда у тебя есть глава Не, но… но знаешь, если бы можно было перевернуть время вспять, и у меня был бы выбор… я бы все равно запечатлелся на тебе. Вот так просто. - Ты запечатлелся на мне? – напряженно переспрашивает Вэй Усянь, вероятно, опасающийся, - полностью запечатлелся? - Полностью. Я… даже не подозревал о наличии этой связи, пока не признался тебе сейчас. Моя внутренняя сущность и моя душа приняли тебя. И я знаю, что это не взаимно, но я не… - Лань Чжань, - бесцеремонно перебивает бету Вэй Усянь, - Цзян Чэн рассказывал тебе, что я запечатлен? – кивок и вкрадчивый вопрос, - Лань Чжань, еще раз. На ком я запечатлен? - На Не Хуайсане, - недоуменно, но уверенно. Вэй Усянь выдыхает и вдруг отстраняется, устало потирая переносицу: - Похоже, я действительно… оплошал. - О чем ты, Вэй Ин? Вэй Усянь поднимает на него взгляд, смотря не отрываясь, не прерывая зрительный контакт, будто ему очень важно, чтобы Лань Ванцзи внял каждому его слову, и медленно, отчетливо произносит с нежностью в голосе: - Я запечатлен на тебе, Лань Чжань. Оглушительная тишина устанавливается между ними и во всем шатре. Кажется, будто даже звуки природы смолкли от этих слов. С паузами и отсутствующим взглядом, будто не осознавая, Лань Ванцзи переспрашивает: - Запечатлен… на… мне? - Да, - кивает Вэй Усянь и широко улыбается, - всегда только на тебе. Лань Ванцзи, не двигаясь, просто молча моргает. Вэй Усянь улыбается в ответ еще шире. Что за безумие. - Бесстыдство, - бормочет Лань Ванцзи, - какое же… бесстыдство. Вэй Усянь смеется. - Это все, что ты можешь сказать на мое признание? - Ты не мог, - уверенно, - твои гоны всегда проходили тяжело из-за того, что тот, на ком ты запечатлен, далеко от тебя. Ты знал меня только в детстве и… Лань Ванцзи внезапно посещает страшная мысль. - Я запечатлелся на тебе, когда мы только впервые встретились, - подтверждает ее Вэй Усянь, - я осознанно полностью принял эту связь тогда. Он сделал свой выбор еще множество лет назад, заглянув в глаза самому красивому мальчику на свете, который его спас. - Вэй Усянь…, - хрипло бормочет бета и вовсе отворачивается от него, закрывая глаза ладонью. Чужие руки осторожно отнимают ее от лица и накрывают собой, чуть сжимая, делясь теплом. - Слишком, да? – понимающе, а рука отрывается от ладони, чтобы большим пальцем стереть бегущие слезы, - я понимаю. Лань Ванцзи поднимает взгляд: Вэй Усянь смотрит на него, и в глазах его тоже мерцает влага. - Почему ты плачешь? - Просто я никогда не думал, что услышу от тебя слова о том, что ты полностью принял нашу связь. Я думал, что ты совсем позабыл обо мне за все прошедшее время, пока я нес эти воспоминания о тебе через всю жизнь, думал, что ты не принял эту связь еще в детстве или отказался впоследствии. Я думал, что все еще не достоин тебя, я все еще считаю, что это так, а потому я всегда пытался стараться как можно лучше, добиваться как можно большего только ради того, чтобы однажды вновь заиметь возможность увидеть тебя и стать тебе кем-нибудь… другом, братом, назойливым знакомым… хоть кем-то, но таким, чтобы не опорочить твой лик. Даже та слава, что шла впереди меня, иногда заставляла мою внутреннюю сущность так мерзко ею гордиться, потому что хотя бы так тот, ради кого я все еще пытаюсь стать лучшей версией самого себя, знает обо мне. Иногда я был готов на все, только чтобы ты не забывал обо мне. - Я не помнил тебя до Ланьлина. Мне приснился сон, скорее воспоминание о том, как мы познакомились, - альфа грустно усмехается, а Лань Ванцзи продолжает, - я не помнил тебя и полюбил того Вэй Усяня, которого встретил вместе с его делегацией у ворот моей стаи. Я полюбил тебя осознанно, даже не понимая, что на самом деле углубляю запечатление на тебе. - У вас ведь, бет, все по-другому…. И как я не подумал. - Я забыл тебя не потому, что хотел, но потому что был слишком мал, и воспоминания о тебе тесно переплелись со смертью моей матери, которую я с трудом пережил. Я… помню того мальчика, каким был при встрече с тобой, и он действительно был очарован тобой, Вэй Ин. Я не думаю, что он действительно желал тебя забыть. - Как хорошо, что маленький альфа тоже был очарован им, как хорошо, что и он маленького бету не желал забыть, - выдыхает Вэй Усянь, и Лань Ванцзи улыбается сквозь слезы, заставляя альфу завороженно замереть, как и тогда, на пути из дома к поляне, - ты… Лань Ванцзи не дает ему договорить, порывисто целуя, сжимая чужой воротник в тиски, и Вэй Усянь тихо выдыхает ему в рот, но сдается на милость чужому напору, сам крепко прижимая бету к себе. Лань Ванцзи позволяет себе полностью раствориться в этих ощущениях, в чужом языке, танцующим с его собственным, в нежных, но обжигающих прикосновениях, в любви, которую можно не выражать словами, но проносить сквозь время, как делал Вэй Усянь, и обстоятельства, как делал он сам. Вэй Усянь улыбается в поцелуй, поглаживая большим пальцем руки его адамово яблоко, и это все, что нужно Лань Ванцзи, чтобы любая боль и тревога ушла из груди. Оторвавшись друг от друга, они прослеживают взглядом нить слюны, образовавшуюся между ними, и Лань Ванцзи хрипло спрашивает: - А что дальше? - А дальше мы будем разгребать последствия войны, делить территории между стаями и… радость друг с другом, - он хитро улыбается, видя первоначальное недовольство Лань Ванцзи ответом, - мы будем любить друг друга, Лань Чжань, до конца наших жизней, и это все, что важно. Я… никогда не перестану бороться за тебя. - А я больше не позволю годам и препятствиям отобрать тебя у меня. В лагере кипит жизнь. Лань Ванцзи кладет голову на чужое плечо и вдыхает воздух. Ему вдруг вновь чудится аромат цитруса, острых специй и жасмина. - Я… кажется, я чувствую твой запах, - бормочет удивленно. Вэй Усянь хмыкает и утыкается носом в чужую макушку. - Кажется, я твой тоже. Лань Ванцзи пахнет гортензиями, любовью и домом.