when the party's over

      Казуха не помнит, как проводит часы, оставшиеся до ночи. Отец, закончив с уборкой, обзвонил слуг и дал каждому выходной, а затем уехал к матери, чтобы проследить за её перевозкой в психиатрическую клинику в самом крупном городе штата. Он целует её в лоб, пока она лежит на кровати, глядя в одну точку.       Кровь будто ссыхается на руках. Она покрывает кожу тонкой плёнкой, с каждой секундой становясь всё суше, шелушась, словно высохший кокон, и Казухе хочется снять её с себя, но, вдавливая ногти, она не оставляет ничего, кроме выпирающих розовых царапин. Они ноют, но это не идёт ни в какое сравнение с болью, которая разрывает изнутри.       Сознание возвращается только в тот момент, когда тишину в доме прерывают несколько коротких стуков. Приподнявшись на локтях, Накамура оглядывает комнату и вздрагивает. За окном висит нечто, отдалённо напоминающее человеческий силуэт, но этого ведь не может быть, верно? Её комната находится на высоте четырёх метров, а по периметру ещё несколько лет назад по приказу отца высадили колючие и ядовитые кусты на тот случай, если какой-нибудь идиот решит совершить ограбление.       Но стук повторяется, и Казуха встаёт, чтобы открыть окно.       В первую секунду смешок инстинктивно срывается с губ. Одной рукой держась за водосточную трубу, Юнджин на мысках кроссовок с трудом балансирует на каменном подоконнике снаружи.       – Привет! – Не дожидаясь приглашения, она запрыгивает в комнату. – Я звонила, но ты не ответила. Я начала волноваться.       – И не придумала ничего лучше, кроме как забраться ко мне домой?       Юнджин лишь пожимает плечами и подаётся вперёд. Губы дотрагивается до губ. На вкус Хо так же, как и раньше напоминает вишнёвую газировку и подтаявшее ванильное мороженое, и Казухе хочется пробовать всё больше и больше, лишь бы отвлечься от мерзкого ощущения на душе. Слова матери крутятся в голове. Они пульсируют перед глазами кроваво-красным как бегущая строка, становясь то больше, то меньше, и слёзы сами по себе выступают в уголках глаз.       Юнджин замечает, потому что отстраняется и опускает руки на щёки Накамуры.       – Что-то случилось?       Казуха качает головой. Часть её вопит, что нужно поговорить об этом с кем-то, и Юнджин – отличный вариант, но затем перед глазами появляется образ отца, и слова застревают в горле. Он не хочет, чтобы кто-нибудь об этом узнал. Он потратил годы на то, чтобы выстроить свою репутацию, и, если Юнджин расскажет об этом отцу или кому-нибудь из многочисленных друзей, всё рухнет. Отец этого не простит. Не после того, как он узнал о том, что её интересуют девушки.       – Нет, – повторяет Накамура. – Всё… всё в порядке.       – Не похоже. Почему ты мне не написала?       – Я… я была немного занята. Внеклассные задания и всё такое.       – А где статуэтка?       – Какая статуэтка?       – Статуэтка балерины. В прошлый раз, когда я была здесь, она стояла на твоём столе.       – Я её разбила, – пожимает плечами Казуха.       – О…       – Ты здесь только для того, чтобы спрашивать, как я?       – Я же сказала, что волновалась, – Юнджин притягивает её к себе и опускает руки на талию. Лоб дотрагивается до лба. – Папа сказал, что твой отец был зол на тебя, и я… не знаю, может это и глупо, но я подумала, что он мог запереть тебя или что-то типа. И у вас дома никого нет. Это странно.       – Отец всех отпустил.       – Из-за разбитой статуэтки?       – Он мне не отчитывается.       – А где он сам?       – Уехал.       – О…       – Повторяешься, – отмечает Казуха.       Тело расслабляется, когда Юнджин прижимает её к себе почти вплотную и касается губами шеи.       – Я просто безумно за тебя беспокоюсь.       – И почему же?       – Потому что я к тебе привязалась.       – Серьёзно?       – Может, ты и робот, Зуха, но ты – мой робот, и я очень нервничаю, когда кто-нибудь обращается с тобой грубо. Я постоянно думаю о тебе. Я засыпаю и просыпаюсь с мыслями о том, как ты, хорошо ли себя чувствуешь, хочешь ли увидеться со мной. Я бегу в школу, потому что знаю, что встречу тебя там, что смогу поцеловать.       – Ты не шутишь?       – Кто бы стал над таким шутить? – Шепчет Юнджин. – Поэтому никогда больше не спрашивай, серьёзна ли я в своих чувствах, потому что ответ всегда будет один и тот же – да. Иногда «да, блять», если я буду очень в себе уверена.       Казуха чувствует, как огонь разгорается в её груди. Она притягивает Юнджин к себе, вжимаясь губами в губы так, словно от этого зависит её жизнь, тянет её к кровати. Матрас проседает под ними. Юнджин оказывается на её бёдрах, а её руки по обе стороны от головы Накамуры. Язык скользит по языку в подобии борьбы или танца.       Света в комнате нет, если не считать отблесков от уличных фонарей на спине, но Казуха всё равно видит, как темнеют глаза Юнджин. Она заканчивает поцелуй слабым укусом и тянет нижнюю губу, пока руки скользят под футболку, исследуют пресс и сжимают грудь. Брюнетка под ней выгибается от удовольствия.       – Ты уверена, что готова? – Шепчет Хо.       – Просто поцелуй меня.       И она целует. Сперва мягко и нежно, исследуя, а затем с нарастающей страстью. В какой-то момент они ударяются друг об друга зубами, но Юнджин быстро забывает об этом, наклоняясь, чтобы прикусить нижнюю губу Казухи, и провести дорожку поцелуев к напряжённой шее. Зубы царапают место, где под кожей трепыхается пульс. Накамура стягивает с себя футболку и с удовольствием наблюдает за тем, как Хо поднимается от пояса шорт к затвердевшим соскам, обхватывает один из них губами, чтобы потом скользнуть по нему языком.       Её пальцы давят на кубики на прессе, царапают, а затем спускаются к поясу на шортах и стягивают их вниз. Следом идёт нижнее бельё, и Казуха чувствует, как холодный воздух окутывает её тело, заставляя кожу покрываться потоками мурашек.       Они становятся быстрее, когда Юнджин вводит первый палец. Казуха прикусывает нижнюю губу, чтобы сдержать стон, но он сам по себе срывается с губ, почти сразу теряясь в звуках их учащённого дыхания. Спина снова выгибается в идеальную дугу. Лёгкая боль в самом низу живота контрастирует с удовольствием, которое она получает, когда Хо снова обхватывает губами набухший сосок.       Когда к первому пальцу присоединяется и второй, Накамура запрокидывает голову. Юнджин не торопится, вводя пальцы только до второй фаланги, нежничает и целует то в щёку, то в шею, то в плечо, но Казухе хочется большего, поэтому она впивается в чужие плечи ногтями. Она не думала, что нуждалась в этом, пока впервые не почувствовала на своём теле прикосновение чужих губ. Ей хочется не просто целовать Юнджин, а исследовать её, изучать от первой и до последней клеточки, запомнить каждую родинку на её теле, а затем нарисовать по ним созвездия, принадлежащие исключительно им.       Хо ускоряет темп. Мышцы сжимаются вокруг её пальцев, пока тёплая и скользкая жидкость стекает по ним на шёлковое постельное бельё, и всё же этого недостаточно. Впившись губами в чужие губы, рыжая вводит и третий палец.       Её пальцы и бёдра Казухи двигаются в одном ритме, а стоны чередуются с горячим дыханием. Зубы Юнджин прикусывают мочку уха, тянут. Свободная рука сжимает бедро, наверняка оставляя на коже пять массивных тёмных точек – следы пяти сильных пальцев. На теле блестят капли пота, и Хо стирает их языком.       Накамура приходит с особенно громким стоном и дрожью во всём теле. Когда она обмякает, Юнджин осторожно вытаскивает пальцы и ложится рядом, не переставая с восхищением смотреть на неё. Она прекрасна, – с тёмными волосами, разбросанными по белой простыне и идеальной кожей, слегка поблёскивающей от пота, вздымающейся в один ритм с дыханием аккуратной грудью, шестью кубиками пресса. Мечта, ставшая реальностью.       – Как ты себя чувствуешь?       – Как будто не дышала целую вечность и только сейчас сделала первый вздох, – отвечает Казуха.       – Я настолько хороша? – Смеётся Юнджин.       Последнее, чего она ожидает, – обезоруживающей честности.       – Да, – кивает Накамура и тянется к руке Юнджин. – Но я хочу показать тебе, чему научилась за это время.

***

      Время до рассвета они проводят за поцелуями и объятиями, изредка прерывая их наглыми прикосновениями к груди или местам ниже пояса, укусами и засосами. Голова Казухи лежит на груди Юнджин. Её пальцы в волосах Накамуры, пока та рисует на животе замысловатые узоры. К рассвету она настолько расслабляется, что забывает и о репутации отца, и о том, что её мать сейчас на пути в психиатрическую лечебницу. Есть только они, эта комната и бесконечная нежность между ними.       – Мой отец знает, что между нами происходит.       Юнджин хмурится.       – А что между нами происходит?       – Ну… он думает, что мы вместе.       – Ладно.       – И всё? Тебя это не беспокоит?       – А должно? То есть… я не буду скрывать, что ты мне нравишься, и я хочу быть с тобой как со своей девушкой, так что меня не волнует, что твой отец знает об этом. Если у него проблемы со мной, то мы можем встретиться и поговорить об этом.       – Он тебя ненавидит, – напоминает Казуха. – И… подожди, ты… ты сказала, что хочешь быть моей девушкой?       – Да.       – О…       Юнджин приподнимается на локтях, хмурясь так, что морщинка пересекает её лоб.       – Мне не нравится твой тон, – предупреждает она.       – Я просто… я… ты мне нравишься, да, и я… я могла бы сказать, что влюбляюсь в тебя, но мой отец…       – Забей.       – На отца?       – Это твоя жизнь. Ты не изменишься только из-за того, что ему этого хочется. Да, ты можешь отказаться от каких-то вещей, которые ему не нравятся, даже от еды, но твоя ориентация – часть тебя, Зуха, и она никогда не изменится. Ты можешь встречаться с парнями, даже выйти замуж, но этот брак не станет для тебя счастливым. Так что лучше – быть послушной дочерью или чувствовать себя счастливой?       – Ты слишком всё утрируешь. Мы можем… ну… встречаться тайно.       – Уже встречались, и он узнал. Теперь мы даже посмотреть друг на друга не сможем, не вызвав у него подозрений.       – Он – мой отец, Юнджин.       – Я же не говорю, что ты должна послать его к чёрту. Просто дай мне поговорить с ним. Или, если он так меня ненавидит, поговори сама. Расскажи, что чувствуешь, как это началось и как продолжается. Дай ему понять тебя. Если он любит тебя, то примет. Ну, или хотя бы попытается.       Казуха прикусывает губу. Сама мысль о том, чтобы открыться отцу, кажется жуткой. Они не говорят о чувствах. Для такого мужчины, как господин Накамура, любой разговор об эмоциях автоматически приравнивается к слабости, а Казуха не хочет казаться ему слабой. Он воспитывал её по-другому, и она не может (и не хочет) стирать его усилия одним только разговором.       И Юнджин…       Она стоит любых усилий, но паника накрывает с головой, когда Казуха представляет, как встаёт перед взглядом отца.       – Я не могу.       – Почему? Ты сама говорила, что он ничего тебе не сделает.       – Между нами всё не так серьёзно.

***

      – Между нами всё не так серьёзно.       Когда Юнджин слышит это, перед глазами словно появляется пелена. Сбросив с себя Казуху, она слезает с кровати и тянется к своим вещам, с матами собирая их по всей комнате. Накамура говорит что-то ещё, но Хо слышит её голос будто сквозь пелену, и он так напоминает голос Гаыль, что становится жутко. Всё так же, как и полтора года назад, – во время их последней (будь она проклята) встречи.

      – Ты просто навоображала себе слишком много вещей, Юнджин.

      – Ты преувеличиваешь, Юнджин.

      – Это никогда не было серьёзно, Юнджин.

      В Казухе нет ничего от Гаыль, но, обернувшись, Юнджин видит в ней свою бывшую: тот же спокойный взгляд и абсолютно равнодушное лицо. Она не будет её останавливать. Наверное, это ударяет по чувствам больнее всего.       – Что ты делаешь? – Спрашивает Накамура.       – Ухожу.       – Ты просто пытаешься заставить меня выбирать.       – Нет! Блять, Зуха, ты даже попытаться не хочешь! Ты сама сказала, что твой отец обо всём знает, значит, в тайных отношениях больше нет никакого смысла. Если ты хочешь быть со мной, то тебе в любом случае придётся поговорить с ним, но, судя по тому, что ты не хочешь этого делать, ты и со мной быть не хочешь.       – Я просто не готова.       – Ну, у тебя будет целое лето.       – Лето, да? – Казуха хмурится. – Конечно… ты будешь спать со всякими девушками в Майами, а я ждать тебя здесь?! К чёрту это!       – Я же сказала, что ты мне нравишься.       – И многим ты это говоришь?       – На что ты, блять, намекаешь?!       – Ни на что, – Накамура скрещивает руки на груди. – Можешь уйти, если тебе всё равно на меня.       – Мне не всё равно.       – Тогда почему ты не можешь меня понять?!       – О, я прекрасно всё понимаю! Ты боишься. Так стараешься быть идеальной дочерью для папочки, но тут вскрывается то, что ему не кажется идеальным, но знаешь, в чём проблема, Зуха?       – В чём же?       – В том, что для родителя его ребёнок должен быть идеален всегда, а не только в том случае, если он совершает определённые действия. Для твоего отца ты не дочь, а чёртов проект, и у него есть на тебя план, в который я не вписываюсь. И хорошо! Он в любом случае меня бесил.       – Да ты ничего о нём не знаешь!       – Я знаю, что ты боишься рассказать ему важную для себя вещь, и этого достаточно, – Юнджин набрасывает на плечи рубашку и открывает дверь. – До нескорой встречи, капитан. Увидимся осенью. Наверное.