Пэйринг и персонажи
Описание
Размяв плечи, Юнджин поворачивается к Казухе.
– Ты что, влюбилась в меня, капитан?
– Извини? – Она хмурится, но сквозь привычную бледность идеальной кожи на секунду проскальзывает нечто, похожее на румянец.
– Ну, ты постоянно торчишь тут со мной, наблюдаешь, даже взгляд не отводишь. Если ты хочешь провести время вместе, то необязательно после каждой тренировки меня задерживать, достаточно просто сказать.
AU, в котором Юнджин любит вечеринки, баскетбол и, кажется, Казуху.
Примечания
Продолжение выходит после того, как на последней главе фанфика набирается на один отзыв больше, чем на предыдущей.
Глава 17. Завтра.
12 декабря 2024, 01:16
Отец выглядит так, словно вот-вот взорвётся от злости. Нет, он не трясётся и не краснеет до кончиков ушей, как другие люди, но его челюсти сжаты крепче, чем обычно, а желваки на скулах выглядят такими же белыми, как снег, и это верный признак того, что скоро наступит катастрофа. Мистер Хо открывает для Казухи дверь и провожает до дверей дома. Отец сжимает его руку слишком сильно, но улыбка мистера Хо остаётся такой же невозмутимой.
– Мне действительно жаль, что Юнджин забыла предупредить вас, что Казуха к ней заехала, – говорит он спокойным тоном. – Но это же подростки. Когда они по-настоящему веселятся, то забывают обо всём, включая даже звонок родителям и комендантский час.
– Раньше такого не случалось.
В этой фразе явный намёк. Отец буквально говорит: «Ваша дочь указывает дурное влияние на мою. Ваша дочь всё портит. Ваша дочь во всём виновата», и Казухе хочется закричать о том, что если на ком-то и лежит вина за это, то только на ней. Она позволила Юнджин проникнуть слишком глубоко в свои мысли, она расслабилась и поддалась чувствам, которые теперь бушующим потоком несли её всё дальше от привычной, расписанной по пунктам жизни. Если раньше правила были для неё основой для всего, то сейчас Накамура готова отбросить их в сторону, едва Хо касается её руки.
Она особенная. Яркая, словно солнце в середине июля, нежная и одурманивающе-прекрасная. Такая, что хочется смотреть, не отводя взгляда, и прикасаться, исследовать её тело, запоминая каждую мышцу под загорелой кожей, вглядываться в глубокие тёмно-карие глаза. Неудивительно, что вокруг неё всегда столько девушек. Юнджин как свет маяка во время шторма, – метафорический очаг спокойствия в очаге шторма, как лампа, к которой слетаются мотыльки, но её жар никогда не опалит их крылья, лишь согреет своим теплом.
– Пап, это была моя вина.
Отец хмурится.
– Повтори.
– Я хотела провести время с Юнджин.
– Почему ты не позвонила?
– Потому что ты бы не позволил мне у неё остаться.
– Разумеется. Я знаю, что её отец не дома, поэтому нет никакой гарантии безопасности.
– Мне семнадцать, пап. Разве это не гарантия?
– Твоё сегодняшнее поведение…
– Моё сегодняшнее поведение – следствие твоего отношения. Я знала, что Сакуры нет дома, и я обманула тебя, потому что понимала, что ты не позволишь мне просто остаться на ночь у Юнджин. Но я хотела побыть с ней. Я хотела посмотреть с ней фильмы и повеселиться, просто поболтать с ней, но ты бы мне не позволил.
– Ты ещё слишком юна для такого.
– Мне семнадцать.
– В дом! – Рычит мистер Накамура.
– Сэр, – мистер Хо выступает вперёд, посылая Казухе короткую улыбку. – Я не хочу вмешиваться в вашу семью, но Казуха на самом деле не сделала ничего плохого. Да, она обманула вас, но… ей ведь действительно уже семнадцать, и она достаточно умна, чтобы отличать правильные вещи от неправильных.
– Если бы мне потребовалось ваше мнение, я бы его спросил.
– Я понимаю, но в этом участвует и моя дочь.
– Возвращайся в дом, Казуха. До свидания, мистер Хо.
– До завтра, сэр.
Её сердце колотится как во время последних секунд матча, когда отец велит сесть на диван, а сам устраивается в кресле напротив. Все говорят, что он выглядит старше своих лет. Его лицо прорезано впадинами от морщин, покрыто мелкими белыми шрамиками – следами тяжёлой работы в порту в молодости. Его руки выглядит ещё старше. Он говорил, что в молодости ломал пальцы, и они плохо срослись, поэтому к его шестидесяти они почти перестали сгибаться. Кожа ссохлась, покрылась бледными чешуйками.
Казуха ловит себя на мысли, что не помнит его молодым. Перед ней он всегда был таким: вечно уставшим, напряжённым, занятым работой, которая никогда не приносила ему удовольствия. А получал ли он вообще удовольствие хотя бы от чего-нибудь? Был ли он счастлив?
– Наконец-то она тебя разочаровала, – бросает мать, и это первый раз за последние три месяца, когда Казуха слышит её голос.
В ней до сих пор слишком легко узнать бывшую балерину. Она ходит неслышно, ступая с пятки на носок, что делает её походку чрезмерно подпрыгивающей, неестественной. Спина всегда прямая, а взгляд – холодный и отстранённый, пустой. Наверное, даже статуэтка в комнате Казухи по сравнению с ней кажется более живой.
– Я не собираюсь извиняться, – говорит Накамура.
– Ты меня обманула.
– Потому что по-другому ты бы меня не отпустил. Я знаю, что тебе не нравится Юнджин.
– Это не так.
– Так, – кивает Казуха. – Она тебя раздражает.
Отец откидывается на спинку дивана, которая поскрипывает под его движениями.
– Она тебя портит.
– Она меня меняет.
– Казуха…
– Мне надоело постоянно делать только то, что ты говоришь. Я не могу задержаться на улице на полчаса, потому что ты сразу начинаешь мне звонить, а потом смотришь так, будто я ударила тебя. Я не могу поехать куда-то без твоего разрешение, не могу проводить время с тем, с кем хочу. Я любила балет, а ты запретил мне им заниматься.
– Я разрешил тебе играть в баскетбол.
– Потому что это было единственным, что осталось. Ты всегда и всё мне запрещал.
– Мир опасен, Казуха, и я должен тебя защищать.
– Может, меня не нужно защищать? Может, я сама в состоянии справиться с тем, что происходит в моей жизни?
– Ты ещё ничего не понимаешь.
– И не пойму, если ты продолжишь меня прятать.
Покачав головой, отец вздыхает.
– Иди в свою комнату.
***
Папа возвращается через час. Юнджин сидит на диване, скрестив руки на груди, и отстукивает правой ногой ритм песни, которую услышала в клубе. Дыхание слишком быстрое. Что, если мистер Накамура выйдет из себя? Может ли он накричать на Казуху? Что, если он её ударит? Конечно, он производит впечатление жестокого человека, но внешность может быть обманчива, особенно в случаях с людьми, помешанными на контроле так же сильно, как мистер Накамура. – Как всё прошло? – Он зол, – пожимает плечами мистер Хо. – Сильно? – Да, но я не думаю, что он будет устраивать ссору. – Я беспокоюсь. – Не о чем, – отмахивается папа. – Мистер Накамура не жестокий человек. Да, строгий, иногда чрезмерно контролирующий, но он никогда не сделает Казухе больно. – Как ты можешь быть в этом уверен? Мистер Хо опускается рядом и кладёт руку на плечо дочери, мягко притягивая её к себе. Губы оставляют в волосах поцелуй. – Он действительно любит её, змейка. Да, по-своему, но всё-таки любит, и поэтому так волнуется. Ты знала, что он переехал в Америку ещё мальчишкой? – Ага. – Он прошёл через много плохих вещей и теперь пытается сделать так, чтобы Казуха могла их избежать. Да, возможно, это не всегда кажется правильным, но все родители так или иначе переступают грань, когда дело доходит до опеки над детьми. – Даже ты? – Тем более, я, – улыбается отец. – Если бы не твоя мать, ты бы как минимум до восемнадцати лет ходила в бронежилете. – Мы жили в ЛА, пап, бронежилет бы меня не спас. Но я рада, что мама тебя переубедила. – Я тоже рад. Она была права, некоторым вещам нужно учиться самостоятельно, и родителям в таком случае следует просто отойти в сторону и ждать. В годы, – вернее, в единственный год, – подросткового бунта Юнджин злилась из-за того, что родители не контролировали её так же, как родители контролировали её подруг. Разумеется, они следили за тем, чтобы она возвращалась домой не позже девяти и не пропускала уроки, но никогда не заходили дальше: в комнату, ноутбук или телефон. Казалось, им было плевать. Только к шестнадцати до Хо дошло, как ей повезло с отцом и матерью. Они показывали, что доверяли ей, но при этом не позволяли допускать слишком критичные ошибки, портить себе жизнь. Они научили её главному, – видеть грань, после которой некоторые вещи начинали становиться опасными, и избегать её. – Пап. – М? – Я люблю тебя. – Я тоже тебя люблю, змейка.***
Следующие две с половиной недели проходят в обычном ритме. Юнджин ходит на занятия и тренировки, иногда задерживаясь в раздевалке, чтобы прижать Казуху к стене и поцеловать, а на выходных смотрит с ней фильмы через Дискорд. Они проходят через «Покажи мне любовь» и «Вас не догонят», хотя Казуха и называет второй фильм неприятным из-за концовки, «Кэрол» и пару тайских лакорнов, переходят к инди. Хо знакомит её с «герл ин ред» и «Кинг Принцесс», Рене Рэпп, что приводит к тому, что Накамура ещё несколько дней напевает их песни. Это выглядит забавно. Иногда они уходят с тренировок чуть раньше, чтобы найти тихое место, и целуются, пока мобильный Казухи не начинает звонить. Она говорит, что высказала отцу всё, что думала о его методах воспитания, но он никогда её не слушал, и Юнджин обнимает Зуху за плечи, позволяя уткнуться носом в своё плечо. – И ты уезжаешь завтра. – Если тебя это успокоит, то я уверена, что без тебя в Майами не будет так весело. – Ты так говоришь до первой девушки в бикини. – За кого ты меня принимаешь? – Смеётся Юнджин. – Я продержусь до второй. Получив от Казухи короткий удар в живот, Хо ещё крепче прижимает её к себе и мягко целует в висок. Она поглаживает её по спине, давит ладонью и слегка почёсывает, пока Накамура тянется к ней и обнимает, замирая в руках, словно котёнок. – Я буду думать только о тебе. – Ты всегда так говоришь. – Да, и я всегда думаю о тебе. Даже если все девушки в бикини из Майами встанут передо мной, я не посмотрю ни на одну, потому что никто из них не будет такой красивой, как ты. – Конечно… – горько бормочет Казуха. – Зуха, – напевает Юнджин, заползая пальцами в её волосы. – Ты самая красивая девушка на Земле, Зуха. Ты – единственная девушка, о которой я могу думать, Зуха. Я хочу смотреть только на тебя, Зуха. И я больше никому такого не скажу. Никогда не говорила. – Даже своей бывшей? – Ей это было не нужно. Не думаю, что её интересовали мои чувства. От силы, с которой Казуха обнимает Хо за талию, рёбра слегка хрустят. Она словно пытается слиться с ней, вжаться в неё, влиться, чтобы уже никогда не отпускать. Юнджин целует её. Сперва нежно, но затем желание одерживает верх, и она проводит языком по нижней губе, спрашивая, может ли углубить поцелуй. На вкус Накамура как вишня, и Хо наслаждается каждой секундой их поцелуя, а затем усаживает её к себе на колени, чтобы заползти под белую футболку, дотронуться до пресса. – Не смей обращать внимание на других девушек, – шепчет Казуха, отстраняясь. – Никогда. – Я тебе нравлюсь? – Безумно. – Как бы мне хотелось, чтобы ты осталась. – Мне тоже, но я еду в Майами, чтобы провести время с мамой. Мы не виделись с того месяца, как я переехала сюда, потому что она постоянно работала, но теперь у меня будет целых девяносто дней на то, чтобы обсудить с ней мою жизнь здесь. – Ты расскажешь ей обо мне? – Если ты позволишь. – Тогда расскажи, – улыбается Казуха. – И пусть она больше не подыскивает для тебя девушку среди дочерей своих подруг. – Ты что, меня ревнуешь? – Просто хочу, чтобы ты выполняла свои обещания. Ты сказала, что моя с того дня у клуба и до лета. – Это так. – Хорошо. Звонок на мобильный напоминает, что они в очередной раз задержались. Казуха равнодушно смотрит на экран с фотографией отца и отбрасывает телефон в сторону, а затем возвращается на водительское. Юнджин поглаживает её по плечу. Её отец обычно ограничивается сообщениями и только в том случае, если она опаздывает на два или три часа, а мистеру Накамура требуется всего десять минут, чтобы вступить в фазу «защищающего отца». Это даже забавно, если забыть о последствиях подобного контроля. – Извини. – Не твоя вина. – Я позвоню тебе вечером.***
Казухе требуется всего несколько секунд, чтобы понять, что что-то идёт не так. Во-первых, её не встречают. В гостиной нет ни дворецкого, ни горничных, и сердце Накамуры пропускает удар, потому что это не означает ничего хорошего. Обычно отец следит за тем, чтобы они хорошо работали, но всегда отпускает, когда происходит новая ссора. Не хочет, чтобы они обсуждали это. Во-вторых, хотя машина отца стоит у дома, в прихожей нет его ботинок. В последний раз он ходил по дому в обуви шесть лет назад, когда ночью у Казухи внезапно сильно поднялась температура и заболел живот. Отец проверял, как рубят лес в районе в паре километров от города, но после первого же звонка примчался и вбежал в её комнату в том, в чём был, – грязном рабочем комбинезоне и берцах. Сквозь боль Накамура чувствовала, как он нёс её на руках, усаживал в машину, держал за руку, пока врач проводил диагностику. И сейчас он снова не снял обувь. Когда она поднимается на второй этаж, все вопросы испаряются. Дверь в её комнату открыта, а мать прижимается спиной к косяку, крича и пиная отца в живот и колени. Он держит её за руки, сжимая так сильно, что на бледной коже проступают розовые пятна. – Перестань. – Я ненавижу тебя! Ты… это ты всё разрушил! – Молчи. Звонкая пощёчина заставляет Казуху отступить. – Ты мне отвратителен! – Юко… – Да пошёл ты! Отвратительное чудовище! Я ненавижу тебя! Ненавидела каждый день нашего брака! – Ты не в себе. – О нет, сейчас я как никогда адекватна! Ты… ты испортил мою жизнь! – Испортил? – Отец хмурится. – Да кем бы ты была без меня? Твоей карьере пришёл конец, а твой режиссёр, – тот самый, которого ты сейчас так оплакиваешь, – бросил тебя. Я дал тебе дом и деньги, дал тебе возможность жить в своё удовольствие! – Нет, ты увёз меня сюда и запер! И ты… – её злобный взгляд впивается в Казуху. – Ты так гордишься своей дочуркой. Только и слышу, что «Казуха так хорошо справляется», «Казуха так умна»… а она спит с той рыжей, которую ты терпеть не можешь! Это определённо катастрофа, потому что отец поворачивается к ней и смотрит так, что сердце разбивается на тысячи осколков. Казуха знает, что он ждёт другого, – хорошего парня, определённо немного старше, из обеспеченной семьи и с карьерой. Не девушку, которая не умеет держать язык за зубами и вести себя вежливо. Да и вообще не девушку. Он разочарован в ней, и это почему-то кажется куда более болезненным, чем мысль о ссоре с Юнджин. – Пап… – выдыхает она. – Я видела, как они целовались, – продолжает мать. – Это правда? – Спрашивает отец. – Я… я… – Думаешь, она соврала тебе, потому что хотела просто посмотреть фильм с подругой? Тогда ты ещё больший идиот, чем я думала. – Ответь на вопрос, Казуха. – Я… это не… то есть… Оттолкнув отца одним сильным ударом, мать забегает в комнату. Всё происходит словно в замедленной съёмке. Она хватает за статуэтку, – ту самую, в виде балерины, – бьёт его по голове. Белые осколки разлетаются по ковру. Она поднимает один из них, – острые края прорезают кожу на ладони, пальцах, – и вдавливает в руку, постепенно прорезая им кожу от локтевого сгиба до запястья, обнажая мышцы, задевая вены. Кровь стекает вниз, смешиваясь с кровью отца, который выдёргивает кусок фарфора из её рук, и заламывает их за стеной. – Звони в скорую! – Кричит он. – Немедленно! Наверное, приезд врачей занимает около пяти минут, как и необходимо по протоколу, но для Казухи они кажутся вечностью. Она смотрит, как отец, прижимая мать коленом к полу, ремнём накладывает жгут, чтобы остановить кровь, пока женщина под ним бьётся в истерике. Его волосы слипаются в мерзкую тёмно-красную массу, твердеют. Тошнота подступает к горлу. Врачи отталкивают девушку в сторону, чтобы пройти к женщине и погрузить её на носилки, и отец едет с ней, потому что ему нужно зашить рану. Дом погружается в тишину. Накамура не до конца понимает, что делает. Она видит кровь на ковре и сворачивает его, относя вниз, – в прачечную, – чтобы положить в таз с холодной водой. Вернувшись к себе, сметает осколки балерины и высыпает их в отдельный мешок. Кровь уже ссыхается на полу, когда она снова заходит с ведром и шваброй, чтобы оттереть её, но её запах, – тёплый и металлический, – продолжает висеть в воздухе. От него тянет блевать снова и снова, но Казуха открывает окно. Становится легче. Это занимает время, потому что к концу уборки отец возвращается домой и сразу поднимается к ней. – Как ты? – Небольшой порез. Не о чем волноваться. – А она? – Очередное представление. Мне жаль, что тебе пришлось это увидеть. – То, о чём она говорила... – У нас сложное прошлое, Казуха. Когда-нибудь я расскажу тебе об этом. В другой день. – Ладно, – кивает Накамура. – Говоря о вас с Юнджин… я знаю, что современные подростки много экспериментируют, и я… я могу смириться с вашей связью, если это и останется экспериментом. Я знаю тебя, Казуха, и ты не можешь быть с женщиной. Ты слишком хороша для этого. – Но что, если я всё-таки такая же, как Юнджин? – Это не так. – Но… – Я не допускал ошибок в твоём воспитании, поэтому ты не можешь быть такой же, как она. Всё это, – твоя тяга к ней, – лишь временная слабость, и она пройдёт. Поверь мне. Я проходил через такое. – Через… – фраза «любовь к мужчине» застревает в горле. – что именно? – Желание сделать что-то, что запрещено. Я хотел этого, когда был в твоём возрасте, но вовремя понял, что любое нарушение правил ведёт к плохим последствиям. Ты тоже это понимаешь, поэтому остановишься. Так ведь? – Д-да, пап. – Хорошо, – он касается кончиками пальцев её щеки. – Я должен поехать к твоей матери. Её увозят в другую лечебницу, и мне нужно внести плату за хорошую палату и питание. Ты сможешь остаться здесь одна? – Конечно. – Будь умной девочкой, Казуха, потому что такой я тебя и воспитывал. Поступай правильно.