Неугомонный странник (Restless Wanderer)

— Так что ты приготовишь нам сегодня, Винчестер? — спрашивает Кас, наклоняясь к Дину. Дин поднимает на него взгляд, отрываясь от вынимания мяса из бумажного пакета, в котором он его принёс, и старается не подавать виду, что у него перехватило дыхание. Вероятно, у него это плохо получается. Взгляд Каса вспыхивает голубым пламенем. — Помнишь наш первый совместный ужин? — спрашивает он. Губы Каса дёргаются. — Вяхирь, — говорит Кас, когда Дин заканчивает разворачивать мясо. — Уже столько времени прошло с тех пор, как я ел какую-нибудь птицу, — Сэм качает головой, а Дин фыркает. — Тебе нужно почаще приходить к нам на ужин, — улыбается Кас, хотя сердце Дина уколом отзывается на эти слова. — Здесь Дин получает необходимое количество мяса птицы. — Он не упоминал об этом, когда я жаловался, как сильно скучаю по курице. — Я просто пытаюсь уважать любовь Бобби к птицам, — Дин закатывает глаза. Сэм фыркает. — Разве ты не должен был заниматься музыкой? Или ты собираешься всё время нависать надо мной, пока я работаю? Сэм снова смеётся. Пальцы Каса касаются руки Дина, прежде чем он отстраняется. Пока Дин занят готовкой, Кас учит. В хижине тепло — Кас разжег огонь, и в воздухе витает запах шалфея. Свежие пучки висят над очагом, готовясь к сушке. Время от времени Дин поднимает взгляд на пастуха и своего брата. Иногда их глаза встречаются. Дин улыбается, каждый раз чувствуя, как сердце трепещет. Разделав мясо, он начиняет его дикой чесночной горчицей, а затем отправляет в печь, вместе с картофелем и морковью. Пока всё запекается, он наливает себе, Касу и Сэму вина. — Я слышал, что люди лучше играют на скрипке, когда немного выпьют, — говорит он, передавая стакан Касу. Сэм, держа скрипку и смычок, пока не может взять свой. — О, ты бы хотел, чтобы я в это поверил, когда поил меня своим дьявольским пойлом вчера вечером, — Кас закатывает глаза. Сэм хмурится. — Пока Кас играл для нас, — объясняет Дин своему брату, — очень хорошо, должен добавить, — Кас фыркает и делает глоток вина, — я угостил его кое-чем, чтобы успокоить нервы. Что, между прочим, было актом доброты… — Он подлил рома в мой сидр, — перебивает Кастиэль, как ни в чём не бывало сообщая об этом Сэму. Дин ухмыляется. Сэм смотрит на Дина с мягкой, проницательной улыбкой. — Знаешь, — говорит Сэм, — Дин давно не устраивал никаких розыгрышей, не шутил. Раньше он делал это постоянно. Но уже давно — нет. — Что ж, пусть дни, когда мистер Винчестер был лишен чувства юмора, поскорее вернутся, — Кас торжественно качает головой. Дин угрожает вылить ему вино на рубашку. — Не настолько скоро, — уклоняется Кас. Дин смеётся. — Ты должен быть рад, что вернул его, — говорит Дин. Сэм улыбается. Значит, это Кастиэль, вернул его. Дин краснеет. Но Кас улыбается. — Думаю, это была прекрасная английская погода. — О, конечно, — сухо говорит Дин, — знаменитая своей солнечностью и поднимающим настроение климатом. — Подожди до лета, Дин, — огрубевшим от крошащегося сланца на утёсах. — Возможно, однажды мы даже сможем поплавать. Дин улыбается. Ему нравится эта мысль. Нравится идея солёной воды на коже и очередном поводе понаблюдать за Касом, восхищаться каждым его движением. Нравится мысль о прохладной воде на разгоряченной коже и тёплом медовом солнце, ласково согревающем их. Нравится представлять, как солнце медленно исчезает за морским горизонтом, а они выбираются из волн в уединенной бухте, натягивают на соленую кожу одежду, что липнет к телу, и идут обратно к хижине в лучах заката, сплетя руки. Боже, как он этого хочет. — Конечно, - отвечает он. — Адам бы оценил. Дин краснеет и отворачивается обратно к столу. — Да, — соглашается он и сглатывает. Кас говорил, что любовь — это не обладание. Так почему же Дин каждый раз ощущает укол, когда приходится делиться им? Урок музыки продолжается. Сэм, как человек умный, к моменту готовности ужина уже играет довольно неплохо. Сэм занимает место, обычно принадлежащее Дину, так что у Дина появляется повод сесть во главе стола, рядом с Касом, так что их колени чуть соприкасаются. Они быстро допивают вино, и Кас, заметив, что Дин хмуро смотрит на свой пустой стакан, встаёт и ставит на стол большую бутылку. — Что это? — спрашивает Дин. — Медовуха, — отвечает Кас. — В следующий раз не забудь взять с собой побольше выпивки. Тебе повезло, что я считаю сегодняшний случай достаточно особенным, чтобы открыть её. — О, Кас, ты нас балуешь. — Без сомнения, — соглашается пастух. Напиток густой и сладкий, с привкусом специй и мёда. Он распускается на губах Дина, словно цветок, и одновременно тянет язык ко дну рта. — Ты действительно балуешь нас, — восклицает он после первого глотка, переводя взгляд с напитка в своей руке на Каса. — Это восхитительно. — Возможно, я научу тебя её готовить. — Ещё уроки? — Дин приподнимает брови и смеётся. — Он платит тебе за это? — спрашивает Сэм, приподняв уголки губ в своей фирменной слегка удивлённой улыбке. — Удовольствием от своего общества, — отвечает Кас, тепло глядя на Дина, чьи щёки краснеют. Всего несколько дней назад он бы списал бы это на выпитое, но теперь он знает: дело не в алкоголе. Боже, он так долго был слеп, неспособный увидеть, а тем более понять собственное сердце. Я был глух к песне собственного сердца. Так сказал Кас в ту ночь, когда распахнул свою грудь и вытащил своё бьющееся сердце, а затем протянул его Дину. Дин тогда не понял, что он имел в виду. Снова затуманилось зрение. Но теперь он понимает. — Я не знал, что это законное платёжное средство, — ухмыляется Сэм, и Кас хохочет. — Нет, пожалуй, нет, — признаёт он. — Но для меня оно ценно. У Дина загораются уши. Он опускает взгляд на свою тарелку. — Скоро тебе это надоест… — бормочет он, глядя на свою еду. — Сомневаюсь, что это возможно, — отвечает Кас. Его колено слегка задевает колено Дина под столом. У Дина сердце подскакивает прямо в горло. Если Сэм замечает, то ничего не говорит. Он спрашивает Каса о музыке в Ирландии, о том, где и как он научился играть, какие песни он разучивал в детстве. Кажется, что Кас говорит о своём прошлом с большей радостью, чем обычно, но, возможно, говорить о музыке — это почти то же самое, что её слушать. Небольшое утешение, облегчающее жизнь полную боли. — Дин, при всех уроках, которые ты берешь у Кастиэля, почему бы тебе не попросить его научить тебя музыке? — спрашивает Сэм. Дин криво улыбается, чувствуя себя неловко, и качает головой. — Когда дело касается музыки, я предпочитаю быть в зрительном зале и смотреть на Каса, — говорит он, затем краснеет, опускает взгляд и заталкивает еду в рот. — Знаешь, он, кстати, неплохо поёт, — говорит Сэм, обращаясь к пастуху. — Он определенно способный. — Я слышал, как он поёт, — улыбается Кас, — и я согласен. У него прекрасный голос. — Может быть, вы могли бы спеть дуэтом на следующих танцах? — У меня не хватит духу на это, — быстро отвечает Дин. — Однажды ночью, — начинает Кас, наклоняясь ближе к Сэму. Его глаза вспыхивают так, что это явно не сулит Дину ничего хорошего. — Однажды ночью, когда я только приехал сюда, я застал мистера Винчестера, который, спотыкаясь, брёл по краю утёса, будучи в стельку пьяным… — Я не был пьян в стельку, — хмурится Дин, но Кас не обращает на него внимания. — И, бродя, он напевал себе под нос. Он возвращался после вечера с Лафитом и Хенриксеном, как я помню, из городского паба. Что ж, должно быть, там играли музыку моей родины, потому что он пел ирландскую песню моряков, когда я его увидел. Но он выпил слишком много, был в стельку пьян, как я уже сказал, поскользнулся и порезал руку о камень. Сэм смеется, хотя на его лице появляется обеспокоенное выражение, и он качает головой. — Это был сланец, — говорит Кас и серьёзно кивает Сэму, в глазах которого пляшут смешинки. — Понимаешь, — и он цокает языком. — Он раскалывается на мелкие осколки, что и случилось. — Что и случилось, - соглашается Дин. — Дин, ты не говорил мне, как порезал руку, — Сэм смеётся, но в его голосе снова слышится беспокойство. — Идти по обрыву в пьяном виде… ты же мог… — Я был в порядке, — Дин закатывает глаза. — Ну, только потому что за тобой присматривал Кастиэль, — отвечает Сэм, и Дин стонет, откидываясь назад. Кас явно сдерживает ухмылку, глядя на ворчание Дина. — А что потом случилось? — спрашивает Сэм. — Он еще и ногу повредил, если помнишь, когда упал. Он так ругался на весь свет … — Я не ругался, - огрызается Дин. — Но ты действительно выругался. — Не на весь свет. — Ну, тогда на облака… — Только на те, что низко в небе. Возможно. Кас хихикает. Его колено снова касается колена Дина. — Ну, я помог ему добраться до хижины и перевязал его. А потом проводил его обратно к фермерскому дому, хотя он изо всех сил старался отказаться от моей помощи. — Он, конечно, упрямый, - комментирует Сэм. — Поверь мне, я это уже понял. — Но он не всегда позволяет, чтобы кто-то заботился о его ранах, — говорит Сэм, — Даже мне. Хочешь верь, хочешь нет, но он, должно быть, очень тебе доверяет, раз позволил тебе помочь тогда. Должен был доверять уже тогда. Взгляд Каса скользит по лицу Дина. Щеки Дина краснеют, он пытается сжаться, стать менее заметным, но, поскольку за столом их всего трое, это не слишком помогает. — Надеюсь, я никогда не перестану этого заслуживать, — говорит Кас. Дин сглатывает. Опускает взгляд. Сэм хвалит Дина за ужин, и разговор переключается на другую тему. … Они с Касом собирают мидий внизу, у скал. Мадра сопровождает их, с лёгкостью карабкаясь по огромным валунам с гораздо большей лёгкостью, чем Дин — Кас смеётся над его неровной походкой, Дин сердито смотрит на него, но почти не обижается. Руки Каса каждый раз обхватывают Дина, когда тот поскальзывается, такие надёжные и тёплые, что Дин почти начинает оступаться нарочно. — Это не моя вина, — смеется Дин. — Мадра, кажется, прекрасно справляется. — У неё больше точек опоры, — указывает Дин, и Кас снисходительно смеётся. Ветер, еще более свежий от моря, чем даже на вершинах утесов, развевает тёмные волосы Каса. Они выглядят потрясающе в таком виде — взъерошенные пряди, которые даже обычно не слишком аккуратны. — И она ближе к земле, чем я. Более устойчива. — А что насчёт меня? — Кас приподнимает брови, повышая голос, чтобы перекричать свист и вой ветра. — Я не теряю равновесие. — Принцип тот же, — ухмыляется Дин. —Я не четвероногий, мистер Винчестер. Дин заливается смехом. — Нет, — признаёт он, — но ты ближе к земле, чем я. Кастиэль хмурится. — С небольшим отрывом… — По меньшей мере на два дюйма... — Не на два... — По меньшей мере, два, — смеётся Дин. — Если не больше. Кас хмурится. И это выражение такое очаровательное — хотя, конечно, Кас вовсе не старается выглядеть так. Дин снова смеется. — У тебя такой кислый вид, когда ты слышишь это. — Надеюсь, твои невероятно длинные ноги не дадут тебе соскользнуть с этого камня, — говорит Кас, и Дин смеётся так сильно, что чуть не падает. — Осторожнее, не порежь руки об их панцири, — говорит Кас, оглядываясь на Дина, пока тот поворачивает и вытаскивает из камня потемневшие серебристые и сине-чёрные панцири. — У них острые края. — Я буду так же осторожен, как и с твоими острыми шутками. — Вижу, ты точишь свое остроумие, — комментирует Кас. — Если я и порежусь, то меня утешит мысль, что ты будешь рядом, чтобы залечить мои раны. Кас фыркает, хотя и улыбается камню, с которого собирает мидий. Они несут большие вёдра с моллюсками обратно в хижину и этим вечером чистят и готовят мидии. Небо окрашивается в акварельные оттенки темнеющей синевы, заката не видно, только красивое и постепенное угасание света. К тому времени, как мидии готовы, небо становится чёрным, а свечи на его фоне кажутся янтарными. Их урок чтения начинается сразу после этого. И снова рука Каса ложится на спину Дина, пока тот сосредоточенно читает слова на странице или медленно записывает новые и незнакомые слова в свой блокнот. Каждый раз, когда Кас заставляет его смеяться, голова Дина невольно склоняется к плечу Каса. Но теперь это движение обретает больший вес, становится чем-то большим, чем простой рефлекс. Теперь Дин понимает, почему он даже не задумывается, прежде чем позволить своей голове лечь на плечо Каса. Но теперь пальцы Каса скользят выше, чтобы пробежать вверх и вниз по шее Дина, вызывая мурашки по всему телу, так что Дину приходится прилагать куда больше усилий, чем когда-либо прежде, чтобы просто дышать. Кто бы мог подумать, что дыхание — это сознательный процесс? Более сознательный, чем то, чтобы позволить своей голове опуститься на теплое плечо другого человека, пока ты смеёшься над его грубоватыми шутками? Дин хочет поцеловать его. Ему не терпится поцеловать его. Он хочет почувствовать вкус золотистого эля, который они пили этим вечером, на губах Каса. Но вместо этого ему приходится продолжать читать, притворяясь, что прикосновения пальцев пастуха к его шее не заставляют его мечтать свернуться плотным клубком в объятиях Каса, что эти прикосновения не заставляют его глаза тяжело закрываться, а сердце — таять в груди. Делает ли это Кас намеренно? О чем он думает, пока это делает? Дин поднимает взгляд от страницы и смотрит на пастуха. Он моргает. Пальцы Каса прекращают свои движения. Вместо этого они мягко и тепло ложатся на затылок Дина, уверенно обнимают его шею и нежно сжимают. — Ты перестал читать, — замечает он, и Дин продолжает смотреть на него. — Так и есть, — подтверждает он. — Могу я поинтересоваться, почему? Дину больно. — Почему ты это делаешь? — спрашивает Дин, его голос едва слышен за треском свечей, мерцающих на подставках. Кас моргает. — Почему ты… учишь меня, не беря за это денег, прикасаешься ко мне с такой заботой, говоришь со мной так нежно? Что я делаю взамен? Что я могу сделать взамен? Кас тихо смеётся. Дин хочет отстраниться, но рука пастуха всё ещё крепко лежит у него на затылке. — Никогда не проси меня уйти, — отвечает Кас. — Этого и тебя, мне достаточно. — Это неправда. — Ты спросил, и я ответил, — отвечает Кас, в его словах смешиваются веселье и раздражение. — Хотя, стоило догадаться, что ты мне, не поверишь. Но это, тем не менее, правда. — Я никогда не чувствовал себя так, — внезапно выпаливает Дин, прежде чем успевает закрыть рот, чтобы удержать слова. Кас моргает мягко. — Нет? — спрашивает он. — Не по отношению к мужчине, — отвечает Дин, и краснеет, потому что это самое откровенное, самое прозрачное, что они говорили друг другу. — И ни к кому другому. Это странно, правда? Кас смотрит на него. — Ты… ты когда-нибудь чувствовал что-то подобное? — нервно спрашивает Дин, а затем с холодным уколом страха осознает, что сделал огромную догадку, предполагая, что Кас действительно чувствует это «что-то». Но в этом есть и защита, и уверенность: это «что-то» можно истолковать как угодно. — Я уверен, что думал, будто чувствую это, — отвечает Кас, и сердце Дина болезненно сжимается от разочарования. — Понятно... — шепчет Дин, отводя взгляд. — Но думать — это одно, — продолжает Кас, и Дин снова поднимает глаза. — Чувствовать — совсем другое. Я был безрассудным юношей. Ты ведь знаешь это. — Не могу представить тебя безрассудным, — честно говорит Дин. — Ты самый стойкий человек из всех, кого я знаю. — Он говорит это с глубиной, исходящей из самой его души. — Всё, что я знаю сейчас, Дин, — говорит Кас, и его пальцы нежно касаются коротких волос на затылке Дина, — это то, что ты — та земля, из которой может вырасти всё остальное в моём сердце. Дин рассыпается, словно мел. И всё же они не целуются. Дину не терпится почувствовать вкус Кастиэля. В сезон ягнения, когда тюльпаны и нарциссы светятся, как фонарики, среди травы, Дин впивается ногтями в ладони, оставляя на коже маленькие полумесяцы, при виде губ Каса. Неужели он всё неправильно понял? Неужели всё это время он неправильно понимал, не так расслышал? Дин помогает принимать ягнят, Адам и Джо иногда присоединяются к ним, обычно морщат носы, но радуются новорождённым, когда те достаточно обсохнут и станут симпатичными. Он смотрит на руки Каса и хочет, чтобы они были на его коже, чтобы они гладили его по щеке или крепко обнимали за обнаженные плечи. В сердце Дина всегда рассвет, постоянный вдох. Всё слишком затянулось. Он тоскует. Однажды ясным утром, когда Дин чинит спицу на одной из телег, силуэт проходит перед ярким диском солнца, и свет очерчивает фигуру нимбом. Дин щурится и узнаёт очертания пастуха, чья фигура, глаза и рот только что были навсегда запечатлены в его мыслях. — О, — говорит он, всё ещё щурясь и прикрывая глаза рукой, пока белый свет солнца сияет вокруг силуэта Касса. Небо над ним широкое и голубое, словно ровное полотно. — О? — повторяет Касс, приподнимая брови. — Это что ещё за приветствие? — Прости, — Дин качает головой, — я не поздоровался. Я был где-то далеко мыслями. — Он опускает взгляд на свои руки, испачканные грязью и маслом. — Доброе утро. — И тебе, — кивает пастух. — Тебе нужна помощь? Дин вздыхает и встает, вытирая руки тряпкой. — Нет, но мне не помешал бы перерыв, — отвечает он. — Что ты здесь делаешь? — Ну, кажется, мой и Мадры перерыв совпал с твоим. — Мадра? — Дин поднимает брови. — Что-то я её не вижу. — О, Сэм увидел, что мы приближаемся, и любезно забрал её у меня, — глаза Каса сверкают. — Как мило с его стороны, — смеётся Дин. — Он милосердный молодой человек. — Да, если ты собака. Касс качает головой, уголки его глаз сморщиваются от улыбки. — Знаю, что Мадра благодарна за ту любовь, которую он ей дарит. Должно быть, он думает, что я лишаю её внимания. — Любой, кто тебя знает, понимает, какое у тебя доброе сердце, — Дин тянет Кастиэля прочь от повозки и ведёт его по полям к виднеющейся вдалеке роще. — Я заметил там гриб, трутовик чешуйчатый, — объясняет он, когда Кас вопросительно смотрит на Дина. — Подумал, что это может добавить сытности к нашему ужину? — Ты стал слишком умел в этом деле, в определении видов, — тепло замечает Кас. Дин смеётся и переплетает свои пальцы с пальцами Кастиэля, пока они уходят всё дальше от Орлиного гнезда. — Для начала нужно убедиться, что я прав, — напоминает он. — Я полностью верю в тебя. — Полностью, пока я нас обоих не отравил. — Да, и, если ты тоже умрёшь, я даже не смогу тебя преследовать как призрак, — Кас печально качает головой. — Ты бы стал преследовать меня, если бы умер? — спрашивает Дин, поворачиваясь к нему с широкой улыбкой. — Ты звучишь… странно тронутым, — Кастиэль щурится. — Ну конечно — призраки преследуют только тех, кто им действительно дорог. — Дорог — странное слово для такого случая. — Но это правда, — настаивает Дин. Кастиэль качает головой. — Ты иногда бываешь совершенно абсурден, Дин Винчестер. — О, кто бы говорил, — парирует Дин. — Каждый раз, когда мы разговариваем, я нахожу тебя всё более странным. — Как жестоко. — Ты помнишь наши первые разговоры? — начинает Дин, чувствуя, как сердце сжимается от избытка чувств. — Те первые дни, когда ты только появился? Когда я был… — Хм, несколько враждебным? — подсказывает Кас. Дин смеётся. — Да, тогда, — подтверждает он. Глаза Каса сверкают. — Я помню, — отвечает он. — Такую холодность к себе трудно забыть. Воспоминание об этом холоде каждое утро будит меня. — Кас, — встревоженно говорит Дин. Кас смеется, а его пальцы, переплетенные с пальцами, Дина, мягко сжимаются. Что это — он сжал его руку? Они подошли к линии деревьев. Теперь, когда они здесь, сердце Дина наполняется отвагой. Возможно, это то самое место, та самая земля, на которой Дин сможет коснуться губами губ Каса. Каково это будет, что он почувствует? Он даже представить себе не может. Вспышка золотого света. Пение, подобное щебетанию птиц на рассвете. — Кас, — снова говорит Дин, готовый повернуться и посмотреть на друга, но его отвлекает звук. Хриплый крик птицы и ругательства Бобби. Оба вздрагивают. Чуть дальше, в переплетении ветвей, на поляне, Бобби прижимает к себе кровоточащую руку, а в другой руке держит кусок веревки, на которой бьётся и извивается огромное, доисторического вида существо, взмахи крыльев напоминают мерный плеск волн при прибое. — Чёрт возьми, — Мик качает головой и отходит на достаточное расстояние, чтобы Дин его заметил только сейчас. — Мистер Сингер, не пойми меня неправильно, но не кажется ли тебе, что ты взял на себя больше, чем можешь осилить? Выглядит всё именно так. — Это что... что это вообще такое? — пораженно спрашивает Дин. Птица похожа на какой-то снаряд из перьев. Существо длиннее и стройнее краснохвостых ястребов, которые он видел дома. Оно выглядит гораздо злее и уродливее, но, размышляет Дин, он бы тоже был зол, если бы его, огромного хищника, вытащили с небес и притащили на землю стареющий пьяница из Канзаса и тщедушный мужчина из лондонского Ист-Энда. Но как они вообще смогли вытащить его из облаков? — Подсоби мне, парень, и прекрати задавать глупые вопросы, — рычит Бобби, в то время как птица вновь начинает биться. Она в панике, рискуя запутаться в верёвке, и Дин недовольно морщится от тона Бобби. — Было бы проще, если бы ты перестал делать глупости, — огрызается Дин. — Это птица... — О, спасибо. — Это ястреб-тетеревятник, — перебивает его Кас и грациозно направляется к Бобби, так что хотя бы, птица не впадает в панику при его приближении. — У тебя есть клобучок? — спрашивает он, забирая у Бобби верёвку, развязывая узлы на устрашающе выглядящих лапах ястреба быстрыми руками, которые избегают птичьих когтей, и наматывая верёвку, пока ястреб не запутался ещё сильнее. — Мик, — Бобби, раздражённый тем, что Кас перехватил инициативу, кивает Дэвису, который хмурится, глядя на выжидающее выражение лица Каса. — Какой, к чёрту, клобучок? — Этот кожаный колпак у тебя в руке, мистер Дэвис, — вздыхает Кас. Он оборачивается к Бобби. — У этого ястреба сломана лапа, — говорит он серьёзно. — Думаем, это беглец, — добавляет Мик. — Чей-то питомец. Любимец какого-то высокого лорда. — О, и много здесь таких лордов? — Дин приподнимает брови. — У него есть крылья, — с ухмылкой отвечает Мик, прищуриваясь на Дина, который щурится в ответ. — Он мог и прилететь. — Скорее всего, питомец, — говорит Кас, забирая клобучок у Мика, когда тот наконец протягивает его, — если «питомец» вообще подходит для такого существа. Но это не он. — Что? — Это она. Посмотри на её глаза. — Что ты имеешь в виду, говоря «посмотри на её глаза»? — Мик морщится. Птица, хоть и гигантская, начинает уставать от борьбы с уверенным захватом Каса. Дин делает, как предлагает Кас, хотя это нелегко из-за постоянных движений птицы. — Что я должен увидеть? — спрашивает Дин. — Какие у неё глаза? — спрашивает Кас, когда птица наконец успокаивается. — Эээ, злые? — поднимает брови Дин. — Жёлтые, — поправляет Кас. — У самцов глаза красные. Это существо, и без того пугающее, с красными глазами было бы еще страшнее. Дин рад, что это самка. — А её оперение коричневое. Еще одна подсказка. — Ты сокольничий, мистер Новак? — спрашивает Бобби, и в его голосе слышится и восхищение, и некоторая доля зависти. Раздражение за то, что Кас оказался тем, кто спас птицу, пока ещё не ушло из его тона. Кас мягко надевает клобучок на голову птицы. Она дёргается, но остается на месте. — Нет, — отвечает он. — Но я достаточно хорошо знаком с этой практикой. — Конечно, — тепло смеётся Дин. — С чем ты не знаком? Кас закатывает глаза. — Какие у тебя планы на неё, мистер Сингер? — спрашивает он. — Какие у меня планы на любую мою птицу? — огрызается Бобби. — Я собираюсь о ней позаботиться. — Заботясь о ней, ты перестанешь заботиться о других птицах, — отвечает Кас. — Бобби умеет выполнять несколько задач одновременно, — возражает Дин, — раньше он заботился о десятках птиц одновременно. — Да, а кто, по-твоему, питается десятками птиц? — парирует Кас. Но Бобби уже идёт назад к Орлиному гнезду, осторожно пробираясь через спутанные корни, опираясь на свою трость. — Я буду держать её отдельно от остальных, — говорит Бобби, но, кажется, говорит это скорее самому себе, чем в ответ Касу. — У неё будет своя комната. — Конечно, — Кастиэль закатывает глаза. — А какая это будет комната? — спрашивает Мик. Дин подозревает, что он подначивает Бобби. Нет, больше, чем подозревает. Он уверен. — Мой кабинет, — быстро отвечает Бобби. — Так я смогу присматривать за ней, приучать её ко мне. — Отлично, — бурчит Дин. Ещё одна одержимость. — Я уверен, что она станет прекрасной спутницей, — неуверенно говорит Кас. — Я тоже, — отвечает Бобби. Кас идёт медленно, чтобы не уронить раненого ястреба, который сидит у него на предплечье. Она опирается на один из своих огромных когтей. — Тебе не больно? — тихо спрашивает Дин, указывая на железную хватку её когтей. — Разве у тебя не должно быть… не знаю… перчаток? — Я выживу, — пожимает плечами Кас, хотя Дин сомневается, что это так, если огромные когти птицы перережут одну из его артерий. Он обеспокоенно смотрит на него, радуясь, что Кастиэль сегодня хотя бы в толстой потрёпанной куртке. — Как ты узнал обо всём этом? — искренне спрашивает Дин. Кас смотрит на него, слабо улыбаясь. — Я очень стар, — говорит он с ироничной интонацией. — Но не настолько эксцентричен, как Бобби, — усмехается Дин. Кас бросает на него взгляд, который явно указывает, что он не согласен. Дин смеётся. В доме, Дин и Мик занимаются тем, что выносят других птиц и клетки из кабинета Бобби, а Кастиэль относит ястреба-тетеревятника в одну из немногих безопасных комнат на нижнем этаже — в кухню. Эллен громко протестует, но Бобби уже освобождает место на кухонном столе, чтобы Кастиэль мог положить птицу и сделать шину для её сломанной лапы. Жалобы Эллен звучат громко по коридору, пока Дин и Мик переносят клетки из кабинета в гостиную. Вернувшись в кабинет, Кастиэль хмурится и качает головой, глядя на жёрдочку, которую Дин приносит для птицы. — В чём проблема? — спрашивает Дин, защищая свою идею. — Ястребы-тетеревятники охотятся высоко в небе. На высоте им спокойнее. Если насест ниже, чем всё остальное, на что она могла бы сесть, она не сядет на него. Дин вздыхает. — Значит, нам нужен насест повыше? — Если не хочешь, чтобы птица залезала на всю мебель Бобби, — отвечает Кас. — Для ястреба дом — это высота. — Мне всё равно, что делает эта птица, — честно отвечает Дин. — Если бы я был ястребом, я бы хотел забраться как можно выше и нагадить на Бобби за то, что он заманил меня в ловушку… Бобби выгоняет его из комнаты, чтобы тот принёс жёрдочку повыше. Когда Дин возвращается, птицу сажают на жёрдочку, и Бобби улыбается ей. Она неподвижна, но слегка наклоняет голову при каждом звуке или движении, при каждом вздохе любого из них. Она постоянно находится в состоянии повышенного восприятия. Дин качает головой. — Она будет счастлива здесь? — спрашивает он. — Сначала нет, — отвечает Кастиэль. — Ей не понравится. Но когда она привыкнет… — Она полюбит это. Хватит уже этих дурных предзнаменований, — ворчит Бобби. Кастиэль хмурится при слове «полюбит», и Дин соглашается. Разве это слово подходит для такого существа? — У тебя есть книги по соколиной охоте? — спрашивает Кас, обращаясь к Бобби. Бобби дёргается. — Наверное, — отвечает он. Дин вздыхает. — Ну что ж, — закатывает глаза, — может, ты можешь нанять Каса, чтобы он тебя обучил основам, пока мы найдём более серьёзные источники. — Он заставляет тебя платить за уроки с ним? — Ладно, я заплачу, чтобы Кас обучил тебя соколиной охоте. — Это не обязательно, — успокаивает Кас, но Дин закатывает глаза и тянет пастуха в другую комнату. — Пойдём, Кас, — шепчет он. — Ты можешь вернуться позже. Дай Бобби шанс познакомиться с последним доказательством его безумия. Кас прикусывает губу, и Дин подозревает, что он сдерживает ухмылку. Он тянет Каса на кухню, где Эллен смотрит на Каса таким взглядом, что он ощущается почти как проклятие за то, что он принёс птицу. На кухонном столе лежит перо, согнутое птицей из-за паники. — Хочешь выпить? — спрашивает Дин. Кас с улыбкой соглашается, и Дин делает ему напиток, а также для Эллен, чтобы успокоить её, а затем расставляет на кухонном столе всё так, как было до того, как ястреб нарушил порядок. К тому времени, как они садятся за стол, она уже достаточно успокоилась, чтобы присоединиться к ним. — Значит, ты знаешь о ястребах-тетеревятниках, — улыбается Дин, обхватив руками свою чашку. — Немного, — отвечает Кас и бросает извиняющийся взгляд на Эллен. — Ястребы-перепелятники, были у моего… Но он замолкает. — А в чем разница? — спрашивает Дин. — Ястребы-тетеревятники крупнее, — отвечает Кас. — И злее. И выглядят они соответствующе. — Как и Бобби, — смеётся Дин, — но, если честно, я бы тоже разозлился. Представь, — продолжает Дин, а Эллен хихикает и качает головой, — ты там, наверху, королева небес, ни с кем не сравнимая, — скажем, ты только что сбежала от одного деспотичного фермера, а потом какой-то другой фермер — даже не джентльмен, как твой старый хозяин, буквально захватывает тебя и делает своей собственностью. Я бы тоже выглядел сварливым. Кас вздыхает с нежностью. — Что ж, имеет она на это право или нет, но ты обнаружишь, что сердитое выражение её лица остается неизменным. У ястреба-перепелятника более открытое лицо. Более мягкое. Более доброе. — И это та птица, которую ты предпочитаешь? — Спрашивает Дин. — У меня мало опыта общения с ястребами-тетеревятниками, — признаётся Кас. — Пока рано делать выводы. «Они не в моде», — говорит он. — Здесь они почти вымерли. И большинство считает их вредителями. Тот, кто держал эту птицу в качестве домашнего питомца, явно имеет утончённый вкус. — Почему они не в моде? — Эллен поднимает брови. — Как я уже сказал, — пожимает плечами Кас, — они злобные создания. У них есть характер. Они кровожадные — люди думают, что у соколов есть изящество, благородство. Но ястребы-тетеревятники — кровожадные и чертовски злобные создания. И их можно запускать куда угодно. Это птица для простых людей, и для англичан с их жёсткими классовыми границами в этом есть что-то постыдное. — Так зачем же вообще их тренировать? — Дин приподнимает брови. Кас хихикает. — Спроси мистера Сингера. — Кас, я серьезно. — Они скрытные, — говорит Кас, — а значит, загадочные. Они выбирают, с кем им делить свою жизнь, и обижаются на любого, кто пытается их узнать. Для некоторых, — Кас снова пожимает плечами, — в этом есть своё очарование. В том, что они предлагают. Я знаю, меня тоже очаровывали загадочные, сердитые существа. У Дина сжимается сердце. — И ты думал, что эти существа стоят того, чтобы их преследовать? — спрашивает он. Кас улыбается. — Каждый день я получаю награду за это. Эллен вздыхает, явно не замечая, как Дин и Кастиэль переглядываются. — Что ж, удачи Бобби. Но он не принесёт это существо обратно на кухню. — Мне жаль, что так вышло, — Кастиэль снова поворачивается к Эллен. — Ястреб-тетеревятник, раненый или нет, поднял бы панику среди птиц в клетках. А кто знает, какой ущерб она могла бы нанести, неважно, с переломом или без. Я посчитал лучшим отнести её в комнату без других птиц. — Здесь их трудно найти, — Эллен закатывает глаза. Нам повезло, что жители города прозвали это место Орлиным гнездом, а не Бедламом, — смеется Дин. Эллен фыркает в знак согласия. Пастух тихо насвистывает, развеселённый. Под столом Кас кладет руку Дину на колено. Дин сглатывает, сердце бьется как ястреб в его груди.