Неугомонный странник (Restless Wanderer)

Это беспокойный сон, в котором оттенки синего давят и колются вокруг него. Солнце выглядывает из-за рамы окна, и он просыпается, глубоко вздыхая и моргая, прежде чем вспомнить, где он. Не в Атлантике. Не в набегающих, бурлящих волнах. Над водой нет молний. Он резко вспоминает предложение Новака научить его пасти овец. Принять ли его? Этот человек невыносим, ​​самодоволен, загадочен, как туман — и зачем ему учить Дина присмотру за овцами, если он прекрасно знает, что Дин его просто уволит, как только они закончат? Дин не хочет идти. Он не хочет идти и проводить целый день с человеком, который явно получает удовольствие, выводя его из себя. На самом деле, ему стоит прислушаться к совету Бобби и заниматься земледелием. Тем, что он умеет делать. Он обдумывает этот вопрос снова и снова, укоряя себя за гордость, жертвуя каждым из решений, пока Сэм не заходит в комнату, как раз, когда он заканчивает одеваться, и не сообщает, что одно из зернохранилищ сломалось и зерно высыпается повсюду. На вопрос Дина найден ответ. Первую половину дня он проводит, разбираясь последствиями происшествия с зернохранилищем. Он так рад, что работа помогла избежать принятия решения касающегося предложения Новака, что полностью забывает про завтрак. Теперь, когда солнце гордо сияет высоко в небе, зернохранилище отремонтировано, а холодный пот щекочет лоб, Дин вспоминает о еде. В животе у него урчит. «Надеюсь, Эллен приготовила что-нибудь вкусное», — думает он, плетясь обратно к дому. Из кухни доносится болтовня и смех, в воздухе витает что-то сладкое, похожее на аромат гибискуса, но… более насыщенный. Дин идёт на этот запах, с каждым шагом чувствуя всё больший голод, и мысль о чём-то сладком и тёплом, ложится тяжёлым грузом в его желудке, приносит ему особое облегчение, пока он не видит в дверном проёме кухни источник звука и не злится на него. — Я уже много лет не ел джем из шиповника, — Новак качает головой, его голос тёплый и грубоватый. Он всё ещё в ботинках, он притащил на кухню грязь, но Эллен всё равно улыбается ему, пока он говорит. Они процеживают красные заострённые ягоды которые принесла вчера Джо, через муслиновую ткань. Ягоды сварились в воде и превратились в кашицу на ткани. — Ты первый и попробуешь, — тепло улыбается Эллен, выкладывая ещё немного приготовленных ягод в муслиновое сито. — Избавляться от этих косточек всегда такая тяжёлая работа. Спасибо, что помогаешь. — Ради джема стоило постараться, не так ли? — спрашивает Новак. Несмотря на дикость, грубость его одежды, манер и черт лица, видеть его в домашней обстановке — это… странно трогательно. В нем проступает утонченность черт, спокойный, пытливый изгиб бровей, точенная линия носа. Если в строгие стены кабинета Бобби он явно не вписывался, то он определенно вписывается в кухню фермерского дома. — О, безусловно, — смеётся Эллен. — Ты понравишься Адаму. Этот парень большой сладкоежка. Она замечает, что Дин, нахмурившись, стоит в дверях. — Ну-ка, посмотрите, кто вернулся — это наш силосный хирург. Дин ничего не говорит, заходит на кухню и бросает на Новака недовольный взгляд. — Нам с овцами тебя не хватало, — говорит пастух, и Дин чуть не останавливается на месте. — Не хватало это — действительно подходящее слово? Несомненно, Новак насмехается над ним. — Я… я чинил зернохранилище, — отвечает Дин, оправдываясь. — Я не мог. — В другой раз, — просто отвечает пастух, не сводя глаз с Дина. Дин дрожит от негодования. — Ты голоден? — спрашивает Эллен. — Я не застала тебя за завтраком. — Я чинил зернохранилище, — снова отвечает Дин, бросая на неё взгляд. Он всё ещё чувствует, как Новак смотрит на него. Это вызывает у него раздражение. Всё это его раздражает. Даже чертова собака этого человека здесь, лежит у задней двери во дворе, положив голову на лапы и мирно глядя на мир. Как Новаку это сходит с рук? — Что ж, обед почти готов, — говорит Эллен. — И мистер Новак присоединится к нам. — Какая радость, — бормочет Дин, садясь на одну из длинных скамеек, придвинутых к кухонному столу. — Разве ты не собираешься помочь своей матери? — спрашивает пастух, приподняв брови в удивлении, его голос слегка хриплый. Дин вскидывает голову, которую до этого подпирал кулаком. — Она мне не мать, — выпаливает он. Пастух моргает. — О, мои извинения, но вы оба из… Эллен улыбается и смеется. — Просто совпадение, — отвечает она. — Но вы должны признать, — задумчиво говорит пастух, переводя взгляд с Дина на Эллен, — что между вами есть некоторое сходство. Дин хмурится. Он его не видит. — Возможно, — говорит Эллен и смотрит на Дина. — Что ты думаешь? Дин пожимает плечами. И, из чувства злопамятности и желания всё испортить, он говорит: — Моя мать умерла. Эллен поджимает губы и отворачивается к ягодам, которые процеживаются через муслин. Она стоит к нему спиной, но Дин всё равно замечает, как напрягаются её мышцы из-за довольно резкого ответа Дина. — Прими мои соболезнования, — Новак обеспокоенно переводит взгляд с Эллен на Дина. — Моя тоже. Ты в хорошей компании. Действительно ли мистер Новак является образцом хорошей компании? Можно ли назвать «хорошей» компанию человека, с таким же горем как у тебя? — А что насчёт твоего отца? — спрашивает Дин. На лице пастуха появляется маска, чувство, которое она вызывает, похоже на удушье. — Давно мёртв, — говорит он более тихим и ровным голосом. — Все мертвы. Тишина. Новак снова поворачивается к Эллен, чтобы помочь ей с ягодами, которые процеживают еще два-три раза. — Возможно, нам не стоит рассказывать об этом молодому мистеру Винчестеру, - заговорщицки говорит он Эллен, но из волосков на семенах можно сделать зудящий порошок. Я думаю, нет ничего более раздражающего. Дин мог бы назвать несколько вещей. Эллен хихикает. — О, он хороший мальчик — я уверена, что он и не подумает воспользоваться этим. — А как насчёт этого? — Новак указывает на Дина, который ощетинивается. — Понятия не имею, — признаётся Эллен, тепло глядя на Дина. — Сейчас он слишком взрослый, но, возможно, когда он был мальчишкой… — Ну что, мистер Винчестер? — спрашивает Новак, странно слышать это имя из его уст, хотя Дин не может понять почему. — Вы были непослушным ребёнком? Губы Дина опускаются вниз, наполовину от обиды, наполовину от грусти. — Я никогда им не был. — Никогда? —Я никогда не был ребенком. Эллен цокает в ответ на невозможность такого заявления. Но глаза Новака печально устремлены на Дина. Дин может выдержать его взгляд лишь мгновение, прежде чем отвести глаза, сглатывая. Ему не нравится понимание, читаемое на лице пастуха. Хлеб достают из духовки и оставляют остывать, пока Новак и Эллен раскладывают варенье по подогретым банкам. На кухне пахнет солнечным светом. Адам входит с поцарапанным коленом и широкой улыбкой. Новак на мгновение хмурится, глядя на колено, прежде чем замечает выражение его лица и смягчается. — Царапина? — спрашивает он, указывая на колено. — Я лазал по яблоням, — отвечает Адам, что объясняет пятна от лишайника и засохшего мха на его руках и лице. Дин замечает их, но Эллен мягко упрекает: — Позвольте ребёнку быть ребёнком, — говорит она, и внутри Дина снова всё сжимается от горечи. Новак наблюдает за ним со своим застывшим, как маска, выражением лица. Сэм входит и спрашивает о зернохранилище, прежде чем помочь Эллен накрыть на стол. Дин разводит руки, чтобы Сэм поставил перед ним тарелку. Новак продолжает наблюдать за ним. Дин ощетинивается. Что, это из-за того, что он не помогает Эллен готовить обед? Он ведь тоже работал. Очевидно, в отличие от Новака, который слонялся по кухне, сплетничал и варил джем. Ну, может, и не сплетничал. Пастух почти не разговаривает, вряд ли он был бы хорошим собеседником. Они садятся обедать — только Сэм, Адам, Эллен, Дин и пастух. Мик провожает Бобби к солиситорам, Джо бегает по делам. Новак садится напротив Дина. Дин угрюмо смотрит в стол — на обед копчёная рыба, только что выловленная в море, зелень и хлеб, только что вынутый из печи. Дин с грустью вспоминает, как проводил время по воскресеньям и в праздники у озёр в своём родном штате, занимаясь рыбалкой. Ожидание и круговорот в мягком круге движения и покоя, пока страх и гнев в его сердце не угасли до тлеющих углей, а солнце не опустилось к горизонту. Он помнит счастливое выражение лица Сэма, когда тот возвращался с едой, которой могло хватить на неделю, и хорошей едой. Приливы жизни затопили всё. Они едят: Сэм засыпает пастуха вопросами о его жизни и Ирландии, на которые тот очень хорошо умеет отвечать, не разглашая никакой информации. Дин выходит из столовой, зная о пастухе не больше, чем когда входил, и все, что он узнал, звучит у него в голове, как похоронный звон. Давно мёртв. Все мертвы. Дин, уже собирался выйти из кухни, когда пастух окликнул его. — Значит, уроков выпаса овец сегодня не будет? — Мне нужно продолжить работу, — отвечает Дин. И, возможно, это правда, но не совсем: его сегодняшняя работа не была настолько срочной, но он чувствовал, что у него нет другого выхода, кроме как продолжать её. Этим утром он боролся с идеей о том, чтобы встретиться с Новаком. Если бы ситуация была более определённой, никакой борьбы бы вообще не было. — Именно так, — говорит пастух. Дин уходит из кухни со сжатыми кулаками, пока Новак благодарит Эллен за обед, и она вручает ему уже остывшую банку янтарного шиповникового джема. На следующий день он тоже решает не присоединяться к Новаку. Бобби нанял несколько новых людей, двое из которых, Виктор Хенриксен и Бенни Лафит, они кажутся вполне сносными, и он спокойно проводит с ними день занимаясь тяжёлой работой. Он принимает их предложение выпить в городском пабе и, пьяно пошатываясь, возвращается домой один — Лафит и Хенриксен решают остаться и поболтать, но на следующее утро Дину нужно рано встать, чтобы отвезти Бобби в город. Он бредёт вдоль утёсов, ветер треплет его волосы. Возможно, это неразумно — несколько раз его шатает от сильного морского ветра, и он ступает не совсем уверенно, и земля неровная от многолетней эрозии, по которой ходит домашний скот, и ночь тёмная, и его единственный свет - луна, звезды и странные корабли на горизонте… В Англии пиво кажется крепче. Или, может быть, англичане пьют больше? Или, может быть, дело было в песнях, которые они пели, — весь паб подхватил песню под названием «Прощай, Нэнси», которую Дин не знал, но вскоре подхватил. Пить становится легче, когда все вокруг поют. — В самой большой опасности, — напевает он и спотыкается, продолжая напевать, — я буду твоим другом... Он спотыкается. Он спотыкается и, пытаясь удержаться, ударяется рукой синевато-серый острый камень. Проклятый острый камень. Дин шипит от боли. — Черт возьми, — Ну что ж, — в темноте над ним возвышается фигура, но Дин узнал бы этот голос даже в шумной комнате. Он стонет, уже приходя в ярость. — Ты перешёл от матросских песен о любви к матросским ругательствам. Я уже знаю, что предпочту. — Пошёл ты, — огрызается Дин в сторону фигуры, прежде чем осмотреть свою руку, покрытую кровью, потускневшей от неумолимой сырости английской грязи. Чёрт возьми. — А вот это мне нравится еще меньше, - замечает пастух. Его собака принюхивается в нескольких футах от него в направлении руки Дина. Очевидно, его кровь попала в воздух. Новак присаживается на корточки, чтобы осмотреть руку Дина — Дин пытается вырвать свои пальцы, когда пастух хватает его за них, но хватка у мужчины крепкая, а Дин теряет координацию движений, и это усилие ещё больше тревожит рану. Дин тихонько вскрикивает. В отблесках лунного света на поверхности моря Новак бросает на него взгляд. — Заткнись, — рычит Дин, но мужчина наклоняет голову. — Я ничего не говорил. — Это в твоём духе. — Смогут ли слова исправить ущерб, который ты сам себе нанёс? — пастух поднимает брови. Дин на мгновение прикусывает язык. — Что ты здесь делаешь? - спросил я. — Я искал полынь. Я увидел, как ты идёшь, спотыкаясь, и подумал, что тебе может понадобиться помощь. Но прежде, чем я успел её предложить, ты уже упал. И тебе повезло, что не с края утеса. — Полынь? —повторяет Дин. — Да. — Кто это? - говорит Дин. Пастух усмехается. Дин впервые видит его смех, и, конечно же, он смеётся над ним. — Это трава, — отвечает он. И поскольку этот человек так любит насмехаться над Дином, Дин решает отплатить ему тем же. — Странное время для сбора трав, — заявляет он. Лицо пастуха искажается в лунном свете. — Она сильнее всего под луной. Дин хмурится. Этот человек странный и дикий, и, по-видимому, в нём есть что-то колдовское. — Чего? — Полынь. Ей покровительствует луна. Сильнее всего она под её светом. Дин качает головой. — Конечно. Что ещё? Бобби и его птицы, Джо и её безрассудная импульсивность, и, очевидно, мистер Новак и его суеверия… все ли в Орлином гнезде сошли с ума или, по крайней мере, на пути к этому? Собака осторожно ступает вперёд, всё ещё принюхиваясь к воздуху. Дин хмуро смотрит на неё, пастух успокаивает её одним словом. — Ты можешь идти? — спрашивает Новак, и Дин смотрит на него. — Я не настолько пьян. — Я ничего не имел в виду, — вздыхает пастух, — Просто ты мог еще что-то повредить, кроме рук, когда упал. — Все нормально, — Дин качает головой и с трудом поднимается. Возможно, не совсем: его нога явно подвернулась при падении. Отлично. Новак появляется рядом, когда он прихрамывает, руки готовы поддержать его, если он упадет. — Все нормально, — повторяет Дин. — Позволь мне взглянуть на твою руку, — говорит Новак голосом, который одновременно напоминает мягкую траву и землю под ней. Черт, Дин действительно пьян. Он протягивает руку пастуху. — Ну, — говорит тот, — при таком освещении трудно разглядеть. Похоже, камень раскололся у тебя в руке. — Черт возьми, — стонет Дин. — Ничего такого, с чем я не мог бы помочь, — говорит пастух. Дин сомневается в этом. — Мой дом совсем рядом, — он указывает головой на небольшое здание, проводя пальцами по руке Дина. — Пойдём. А какой выбор есть у Дина? Он следует ним.