Люби меня, Лань Чжань...

      — Ты действительно мог выгнать меня из дома? — спросила Юй Цзыюань, оставшись с мужем наедине. — Ради постороннего мальчишки? — Ты все ещё считаешь Вэй Ина посторонним, после того, как он столько сделал для клана Цзян? — вздохнул Фэнмянь. — Нет, если бы я и отослал тебя из дома, то лишь ради того, чтобы А-Чэн освободился от твоего влияния. Но если бы ты вознамерилась избить Вэй Усяня в таком состоянии, я, разумеется, остановил бы тебя. Поверь, я не хотел тебе дурного, я пытался, искренне пытался сделать твою жизнь здесь, как можно лучшей. Я терпел, когда ты бранила А-Ли, пусть и без всякой вины, когда ты наказывала А-Чэна и секла кнутом Вэй Ина по пустячным поводам, надеясь, что ты смягчишься, удовлетворив свой гнев, но этого так и не случилось. — Ты всегда считал меня жалкой? — с горечью спросила Юй. — Ты был уверен, что я безумна? — Да, я чувствовал к тебе жалость и любил сострадательной любовью, — признал Фэнмянь. — Но как иначе я мог любить тебя, видя, что ты скрываешь вечную боль за своим гневом? Ведь это ты раз за разом отвергала попытки сблизиться, что я предпринимал. — Чего ты теперь от меня хочешь? — спросила Юй. — Хочешь, чтобы я отсекла себе руку и на себе испытала, каково это? — В этом случае я уподобился бы тебе, а я этого не хочу, — печально улыбнулся Фэнмянь. — Нет, я хотел бы лишь одного: не мешай мне устроить будущее Вэй Ина, пока тот ещё жив и может выздороветь, А-Чэна и моё. Твоё будущее я также непременно устрою, обещаю тебе. Скажешь, что сейчас это несвоевременно? Но именно сейчас, когда Вэни ещё могут нам грозить, в этом и есть смысл. Обещай не бранить более Вэй Ина и не грозить ему кнутом. — Хорошо же ты обо мне думаешь, если уверен, что я стану пороть полумертвого! — рассердилась Юй. — Пусть уходит в Гусу, если Облачные Глубины, ему так милее Пристани Лотоса. Наверняка сам же через неделю запросится назад, в орден Цзян. Только не жди, что я приму его обратно. — В этом не будет необходимости, — загадочно ответил Фэнмянь. — О чём ты? — не поняла Юй, но Фэнмянь не стал пояснять и она смирилась.       До Вэй Усяня все случившееся доходило с трудом. Он не слышал криков Цзян Чэна и Юй, их голоса словно тонули в плотно забившей уши вате (хотя, разумеется, никакой ваты не было). Глаза застилала пелена, сквозь которую он мог видеть лишь силуэты. Только иногда Вэй Усянь протягивал руку, слегка поводя в воздухе, словно надеялся нащупать лицо возлюбленного, и шептал: — Лань Чжань…