Heart To Heart

      Карин поздно ночью возвращалась домой. Они с Такеши планировали проторчать в клубе до утра, но Хасэгаве стало плохо, так что ей пришлось дотащить его до его квартиры. И сейчас Куросаки шла по темной улице, осторожно передвигая ватными от алкоголя ногами. Большая часть спирта уже выветрилась из нее, и сознание прояснилось, но шаткость походки еще оставалась.       Внезапно она встала. Впереди, там, куда не падал свет уличного фонаря, стояла, сгорбившись, фигура, прислонившаяся к стене. Куросаки подошла чуть ближе и прищурилась. В темноте было трудно определить очертания силуэта, потому что он был одет во что-то черное и мешковатое. И с боку что-то торчало. Карин не потребовалось много времени, чтобы понять, что перед ней стоит шинигами. Кажется, раненный.       — Эй, мужик, помощь нужна? — крикнула она, подходя ближе.       Куросаки когда-то заставила Урахару научить ее нескольким лечебным кидо, так что действительно чувствовала, что может помочь, хоть немного.       Шинигами вздрогнул и обернулся на нее. Его лицо было перекошено от боли, к взмокшему лбу прилипли светлые волосы. Зеленые глаза выглядели дикими и напуганными. Мужчина сфокусировал бешенный взгляд на Карин.       — Ты… ты меня видишь? — прохрипел он.       Она сдержалась, чтобы не закатить глаза. Каждый чертов раз они задают ей один и тот же вопрос. Неужели на свете так мало таких же людей, как она, раз все всегда так удивляются?       — Да, вижу так же хорошо, как и свою руку. Еще раз спрашиваю, все в порядке? Выглядишь хреново.       Шинигами нахмурился. Он отвернул голову, словно силился что-то вспомнить или придумать. Когда же, кажется, на него снизошло озарение, он повернулся обратно и произнес:       — Ты духовно-одаренный человек, да?       — Очевидно, — Карин все-таки не сдержалась и закатила глаза. — Помощь нужна или нет?       Мужчина только открыл рот, чтобы ответить, но тут же зашелся в страшном кашле. Он прикрылся рукой, сквозь пальцы по его подбородку потекло что-то темное и вязкое, что Куросаки сначала ошибочно приняла за кровь. Но когда тяжелые капли достигли асфальта и растеклись по нему маленькими лужицами, Карин не увидела в них оттенка красного. Только чистый черный.       Она, конечно, не была экспертом в здоровье шинигами, но была уверена, что кровь у них такая же красная, как и у обычных людей. Красная, не черная.       У нее засосало под ложечкой. Но Куросаки не была бы Куросаки, если бы оставила все как есть. Она шла к нему с намерением помочь — она ему поможет.       Карин, до этого стоявшая на расстоянии, сорвалась с места и подбежала к шинигами, на ходу пытаясь соединить воедино меры помощи, которым научилась за пять курсов в университете и которым ее научил Урахара. Но мужчина вскинул руку перед собой, прося ее остановиться.       — Нет! Не подходи! — крикнул он, все еще склонивший голову и сотрясаемый кашлем.       — Почему? Я могу хотя бы снять боль, — Карин сделала еще один шаг к нему, но шинигами только сильнее заорал на нее. И Куросаки это не понравилось: — Ты больной что ли?! Я же помочь хочу!       — НЕ ПОДХОДИ КО МНЕ!       Когда он поднял голову и наконец посмотрел на нее, Карин содрогнулась от представшей ей картины. Лицо, которое минуту назад было лишь слегка бледным, сейчас было почти мертвенно-серым, единственными местами, откуда еще не отлила кровь оставались лишь ненормально красные губы и опухшие веки. Но страшнее всего была непонятная субстанция, черными комками выливающаяся из его рта и нескончаемым потоком стекающая из воспаленных глаз вперемешку со слезами. Глаза были словно подернуты черной дымкой, накрыты полупрозрачной пленкой, за которой больше нельзя было рассмотреть цвет радужки. В них был виден только ужас.       Она встала как вкопанная, словно ее ноги вросли в землю. Куросаки почувствовала несвойственную ей дрожь в коленях. Она часто сталкивалась с пустыми, сильными и не очень. У нее было много возможностей справиться с опасностью, будь то какая-то духовная хрень или просто пьяный мудак. Всеми этими возможностями она умело и бесстрашно пользовалась. Но сейчас все ее существо застыло от панического страха, как заяц перед лицом хищника. Карин очень давно не испытывала этого.       Куросаки сделала осторожный шаг назад. Еще один. Дальше от странного шинигами, от странной жидкости и странного чувства страха, завязывающемся в тугой узел в ее животе. В конце концов, ей не обязательно впутываться в любую духовную ересь, связанную с шинигами и пустыми. Она все еще просто человек. С некоторыми способностями, но человек. Очень смертный человек.       Карин отходила от мужчины медленно, шаг за шагом, не сводя с него глаз и следя, чтобы он ничего не выкинул. Шинигами только снова согнулся в три погибели и начал скатываться по стене, на которую опирался. Он уже почти осел на землю, но вдруг его всего передернуло. Мужчина расставил ноги шире в качестве лучшей опоры, и начал уверенно выпрямляться, хотя секунду назад был в предобморочном состоянии.       Шинигами встал во весь рост. Прямо посмотрел на Куросаки. Она сделала еще один шаг назад. Пленка на глазах стала плотнее и темнее, теперь они были полностью черными. Даже блеск фонаря в них не отражался. Словно на нее уставились две бездны. И в этих безднах Карин увидела голод.       Она развернулась на пятках и побежала так быстро, как только могла, не смея даже обернуться и посмотреть, преследуют ее или нет.       Не понадобилось.       Удар пришелся в спину и откинул ее на пару метров вперед. Карин кувырком прокатилась по дороге, прикрывая голову от удара. Колени и локти больно ободрались об асфальт, оставив на нем кровавые подтеки. Она проигнорировала боль и вскочила, не собираясь давать ненормальному шинигами и шанса поймать ее.       Но шанса не дали ей.       Только Куросаки поднялась, как ее тут же снова сбили с ног и швырнули в сторону. Она услышала хруст в своем плече, когда столкнулась со стеной. Из горла вырвался вскрик боли. Карин со стоном прислонилась к стене здоровым плечом, пытаясь устоять на ногах. Перед глазами все плыло, голова пульсировала в месте, где она впечаталась в здание.       Шинигами стоял посередине дороги и смотрел на нее. Видимо, он не собирался бегать, если она не бежала. Карин сплюнула скопившуюся по рту кровь — во время удара она прикусила язык. Здоровой рукой она потянулась к карману ветровки. Сумку Куросаки уже обронила, она слишком далеко, чтобы достать из нее средства защиты из магазина Урахары. Но одно она всегда носила с собой, держала близко к телу, чтобы оно всегда было под рукой. Последние пять лет Карин принимала препараты Киске, которые подавляли ее духовную силу. Но она всегда носила таблетки с обратным действием.       Впервые за пять лет Куросаки вскрыла упаковку. Она быстро закинула пару штук в рот, пока шинигами молча наблюдал за ней. Карин не стала ждать, пока он решит действовать. Она вскинула здоровую руку, чувствуя, как энергия стекается в ее ладони.       — Хадо №11: Тсудзури Райден, — громко произнесла она, направляя молниеносный заряд на мужчину. Его отбросило на другую сторону улицы.       Не теряя больше времени, Куросаки снова бросилась бежать. У нее никогда не было желания сражаться и сейчас его тоже не прибавилось. После пары тяжелых падений бежать стало сложнее, ее вертело из стороны в сторону, двигаться прямо было почти невозможно. В висках стучало.       Что-то обернулось вокруг ее ноги и вздернуло ее в воздух. Карин сжала челюсти, чтобы не закричать. Нельзя было привлекать постороннее внимание и впутывать сюда обычных людей. Она не отличалась альтруизмом, но намеренно подвергать кого-то опасности просто не могла.       Она тяжело упала на дорогу, прокатившись по ней вперед. Глаз начала заливать кровь.       Куросаки приподнялась на локте и с ужасом уставилась в лицо шинигами. Теперь черная, странно-эфемерная субстанция не просто сочилась из его разорванных от хадо глаз, она стекала по его скулам широкими потоками, заливала одежду и скапливалась у его ног. Карин не сразу поняла, что именно жидкость из этой лужи, сформированная в длинную руку, схватила ее за ногу. Шинигами открыл рот, и на асфальт полилось еще больше. Карин наблюдала, как черная вязкость становилась все ярче и плотнее, а шинигами — все прозрачнее. Он упал на колени прямо в скопившееся на асфальте вещество. И оно вмиг поглотила его.       Крик застрял у Карин в горле.       Черное месиво забурлило и попробовало принять форму. Руки, ноги, голова — одно менялось на другое с невообразимой скоростью, конечности то появлялись, то снова исчезали в бесформенной черной топи. Лицо шинигами, искривленное агонией, выскакивало в разных частях бурлящего месива.       Куросаки вскинула руку и использовала хадо. Еще раз. И еще. Существу было плевать. Карин поздно поняла, что оно поглощало ее духовную энергию. Слишком поздно.       Бесформенная масса двинулась в ее сторону. Карин поползла прочь, чувствуя, как удушающий страх стискивает легкие и морозит ноги. В воздухе послышались треск и бульканье — черное месиво задрожало.       Куросаки кое-как встала на ноги и, спотыкаясь, побежала.       Далеко уйти она не смогла.       Раздался мерзкий хлопающий звук и все вокруг стихло.       Ударная волна подняла ее высоко в воздух. В ушах стоял звон. Когда Карин упала головой на землю, то услышала тошнотворный хруст. Какой-то частью своего умирающего сознания она безошибочно поняла, что это был звук ее сломанного об асфальт черепа. Она успела ощутить осколки височной кости, впивающиеся в ее мозг, прежде чем умереть.       Ее душа в теле не задерживалась. И на тот свет не спешила.       Карин почти сразу нашла себя с обрывком цепи на груди и стоящей над своим остывающим трупом. От количества крови и вида вытекающих мозгов из собственной головы ее затошнило. Было странно видеть свое лицо со стороны. Еще хуже было видеть его обескровленным, с посмертным выражением страха и шока на нем.       Не так она представляла себе свою смерть.       Но у нее не было времени погоревать над этим. Ошметки черной субстанции, которые были близки к ней, зашевелились, потянулись в ее сторону, пока те, что были разбросаны по остальной части улицы начали испаряться.       Карин не позволила им коснуться своей души. Она снова побежала. Она старалась не обращать внимание на холодную оборванную цепь, бьющую ее по груди.

***

      Когда она закончила рассказ, на кухню опустилась тишина, такая звонкая, что воздух казался ощутимой натянутой струной. Тоширо молчал, а Карин не осмеливалась посмотреть на него.       — Что было дальше? — наконец тихо спросил Хитсугая.       Куросаки вздохнула. Она не знала, стоит считать его вопросы хорошим знаком или нет, она просто была благодарна, что молчание не затянулось надолго.       — Дальше я пошла к Урахаре. Он на скорую руку сделал мне гигай. Провернул там какие-то свои махинации и каким-то образом временно связал мою душу с гигаем. Это дало нам немного времени, чтобы решить, что делать дальше. Эта связь была недолговечна, но этого хватило, чтобы отсрочить пустификацию моей души. Это прибавило нам пару месяцев. Возможно, если бы я не решилась стать шинигами, я бы и до сих пор могла ходить с этой временной связью, периодически обновляя ее. Но я не хотела сидеть на цепи. Когда ты связан со своим настоящим телом, это не ощущается так явственно, но когда это связь между твоей душой и гигаем… Это словно тюрьма. Я проходила с этой связью до летней сессии. Потом на каникулах вернулась в Каракуру. И тогда решила стать шинигами.       — Твоя семья знает?       — Нет. Я так и не нашла в себе сил рассказать им. И я не хотела, чтобы они подняли кипиш и вернули меня домой. Я сама виновата в своей…, — Карин сглотнула. Даже сейчас произносить это вслух было тяжело, — … смерти. Я только избавилась от удушающей заботы старика и Ичи-нии. Если бы они узнали, они бы не пустили меня доучиваться в другой город. Поэтому нет, они не знают. Ты… ты первый, кто узнал об этом, после Урахары, Йоруичи и подчинителей, — она наконец подняла на него глаза.       Тоширо хмурился, сильнее обычного, на его лице отображалась глубокая степень задумчивости. Ей всегда нравилось это его выражение лица, но сейчас ее это, скорее, тревожило. Она ясно видела, что он думает, но даже близко не могла предположить, о чем. Иногда ей очень хотелось, чтобы у лица Хитсугаи были такие же встроенные субтитры, как у членов ее семьи. Это бы значительно все облегчило.       — Как ты стала шинигами? — вдруг спросил он. — Я слышал, что способ, которым воспользовался твой брат, был очень… опасным. Ты тоже…?       — Нет, — Куросаки отрицательно покачала головой. — Я сразу сказала Урахаре, что не собираюсь подвергать свою итак бестелесную душу еще большим опасностям. К тому же у Ичиго была такая ситуация, требующая срочности. Мне спешить было некуда. Поэтому мы просто медитировали, медитировали и еще раз медитировали, — скучающим тоном произнесла Карин. — Прошел где-то месяц, прежде чем я хотя бы услышала свой дзампакто. Но начало было положено, и дальше все пошло быстрее. Через полгода я уже знала имя. Мне повезло, мой меч очень отзывчивый. И болтливый, — она улыбнулась, поглаживая гарду дзампакто.       — Можно?       Карин взглянула на Тоширо. Он с интересом и неким благоговением смотрел на ее меч, переводя взгляд на нее.       — Конечно, — она сняла дзампакто в пояса и протянула ему.       Хитсугая аккуратно взял его в свои руки, так, словно держал самое ценное сокровище. По Карин прошлись мурашки, когда он нежно провел пальцами по плетению на гарде. Он немного вытащил меч из ножен, отливающих синим и сиреневым. Клинок доброжелательно блеснул в свете желтой лампы, как будто специально сверкая и выделываясь перед Тоширо. Куросаки почти покраснела от поведения своего дзампакто. По небольшой части лезвия, которое вытащили из ножен, пробежался маленький белый заряд молнии. О да, она определенно выделывалась перед Тоширо, никаких сомнений.       Хитсугая ухмыльнулся и бросил на Карин веселый взгляд, давая ей понять, что он все видел. Теперь Куросаки точно чувствовала, как по щеке ползет румянец.       — Кажется, твоему мечу я нравлюсь, — самодовольно заметил Тоширо.       Карин что-то крякнула ему в ответ, смущенная поведением своего собственного дзампакто донельзя.       — Как зовут? — тихо спросил он, все еще осматривая клинок.       — Рюсей но Икари, — шепнула Карин. Ей нравилось, какую трепетную атмосферу задал Тоширо своим глубоким и спокойным голосом.       — «Ярость падающей звёзды», — кивнул он. — Красивое имя.       Она почувствовала, как ее дзампакто уже переворачивает ее внутренний мир вверх дном от удовольствия и радости. Рюсей но Икари была очевидно рада тому, что понравилась Тоширо. Настолько, что по ее лезвию снова прошелся небольшой заряд.       Хитсугая только весело хмыкнул, прекрасно осознавая, что это из-за него. Карин мечтала провалиться под землю.       — Подходящее имя для такого своенравного дзампакто, — он протянул ей меч обратно. Их пальцы соприкоснулись, и взгляды встретились. — И подходящий дзампакто для такой своенравной хозяйки, — на его губах заиграла лукавая улыбка.       Карин не сдержала нервное и довольное хихиканье. Она знала, что она вся красная, но ей было плевать. Прямо сейчас Куросаки очень хорошо понимала свой меч. Ну как можно вести себя нормально, когда Хитсугая так смотрит? Нет, это решительно невозможно.       Она повесила дзампакто на пояс и вернулась в свой гигай. Миг трепета и нежности прошел, и Тоширо вернулся к вопросам.       — Что с твоим… что с твоим телом? — выдавил из себя Хитсугая.       Карин прикрыла глаза, прогоняя из головы воспоминание о своих вывернутых конечностях и пробитой голове.       — Урахара вместе с Джинтой и Тессаем отправились подчищать за мной, как только я пришла. Не знаю, что они сделали, но сделали они это быстро. Так что ни на следующий день, ни через месяц, никто ничего не узнал.       — Понятно, — вздохнул Хитсугая. — Что насчет подчинителей? Что тебя связывает с ними?       — Я тренируюсь с ними. Я не стремлюсь становится супер пупер сильным шинигами или что-то в этом роде, просто хочу изучить возможности своего дзампакто и научиться ими пользоваться. Способности Юкио и Рируки подходят для этого как нельзя кстати.       — Почему не Урахара или Йоруичи? Они ведь тоже шинигами, они бы смогли помочь больше.       — Да, но я не с ними по нескольким причинам. Первая и, в общем-то главная, — меня бесит Урахара, — Карин закатила глаза.       Тоширо усмехнулся.       — Он всех бесит.       — Именно. Я бы с удовольствием занималась с Йоруичи, она мне нравится, но вторая причина в том, что мне банально лень мотаться из одного города в другой каждый раз. Поэтому пришлось искать здесь, в Наруки. Я знала, что здесь живут подчинители и что когда-то Ичи-нии тренировался с ними, так что найти их не составило труда. Вот уговорить возиться со мной было сложнее, но с этим я тоже справилась.       — То есть все те вечера, когда ты задерживалась после университета, ты проводила в их офисе и тренировалась?       — Да.       — И как успехи?       — Понятия не имею, — она пожала плечами. — Может быть, я на уровне обычного рядового, может, выше. Мне все равно на самом деле. Моих сил сейчас хватает, чтобы защитить саму себя и окружающих, и этого мне достаточно. Я не планирую развиваться дальше, пока нет острой необходимости. Умею высвобождать шикай и черт с ним. О банкае я даже не думаю, нафиг надо.       — Я понимаю, — Хитсугая кивнул. — В этом действительно мало смысла, если ты не планируешь лезть на рожон и все время проводить в сражениях. Не хочу каркать, но сейчас довольно мирное время, которое держится уже десяток лет, так что такая сила правда не обязательна. Тем более, если ты сама этого не хочешь.       — Не хочу. И Рюсей но Икари тоже не особо хочет, кстати. Она довольно ленивая, если не видит в действиях смысла.       — Вы похожи в этом, — тихо посмеялся Тоширо.       — Еще бы мы не были похожи, — улыбнулась Карин.       Вопросы кончились, или Хитсугая не хотел знать ответов на них. В кухне витала тишина, скромная и комфортная, но какая-то незаконченная.       Куросаки хотела опустить голову и спрятать взгляд, но заставила себя смотреть Тоширо в глаза, пока говорила:       — Прости меня.       — За что? — он поднял бровь в замешательстве.       Карин захлестнуло облегчение от того, что он не злится на нее, но она все равно чувствовала себя обязанной извиниться.       — Я всегда злюсь на тебя, когда у тебя есть секреты от меня, но сама скрываю от тебя такие важные вещи.       — Все в порядке, тебе не за что извиняться. — Тоширо лишь покачал головой и взял ее руку в свою, нежно сжимая ее пальцы. — Ты имеешь полное право не рассказывать мне все. Это была тяжелая тема. Нужна большая смелость, чтобы говорить о своей смерти. К тому же мы перешли на новый уровень в своих отношениях только недавно, поэтому я могу понять, почему ты не рассказала мне сразу. Я просто рад, что ты поделилась со мной этим сейчас. И что с тобой, кажется, все в порядке после этого. Единственное, мне очень жаль, что меня тогда не было рядом, — он отвел взгляд.       — Ты не мог. И ты рядом сейчас, — мягко сказала Карин и успокаивающе положила ладонь на его щеку, заметив проблеск тревоги в океане вины на дне его радужки.       — Да, — он вздохнул и прикрыл глаза, наслаждаясь ее прикосновением. — Я рядом сейчас, — Тоширо поднес другую ее руку к губам и невесомо поцеловал костяшки пальцев. Он открыл глаза и прямо посмотрел на нее взглядом, полным обожания и нежности.       Все неприятные мысли, воспоминания о ее смерти вмиг улетучились из ее головы, стоило только ощутить теплый взгляд Хитсугаи на себе. Она может больше не переживать об этом, не бояться. Здесь она в безопасности. С ним она в безопасности.       Счастье и удовольствие начали мерно пульсировать во всем ее теле, разливаясь теплым медом привязанности по ее венам. Карин улыбнулась и погладила большим пальцем его скулу. Она любила этого человека и была просто безмерно рада чувствовать такую же любовь от него.       — Это ты имела в виду, когда говорила, что в этот раз все будет иначе? То, что ты теперь тоже шинигами и чисто технически мы ничего не нарушим? — шепотом спросил, боясь спугнуть трепетную атмосферу.       — Да, — так же тихо ответила она. — Теперь никакой проблемы в наших отношениях нет. Можно быть спокойными на этот счет.       Тоширо шагнул ближе к ней, теперь они стояли вплотную.       — Даже если бы мы все еще были вне закона, мне было бы все равно. Я бы по головам пошел ради тебя, — он тоже положил ладонь на ее щеку, мягко приподнял ее за подбородок, ближе к себе. Его дыхание пощекотало ее скулу, когда он наклонил голову к ней.       — И я. Я больше не отпущу тебя. В этот раз ты так легко от меня не отделаешься, — Карин улыбнулась ему в губы, прежде чем накрыть их теплым, быстрым поцелуем. Который почти сразу сменился новым, потом еще одним. Они прижались друг к другу, ласкали пальцами щеки друг друга, пока губы медленно двигались в своем волшебном темпе.       Она чувствовала, как ее сердце начало возбужденно биться где-то в ее животе, пока ее дзампакто ликующе бушевала в ее внутреннем мире. Поцелуи Тоширо нравились им обеим. Особенно когда его руки начали спускаться с ее лица, аккуратно гладить и обхватывать ее за шею, тянуться к талии. Ее ноги стали ватными, когда его ладонь уверенно легла на ее поясницу, большой палец поглаживал ее позвоночник. Карин начала дрожать в его руках, расплываться под нежным натиском его губ.       — Я так сильно люблю тебя, что просто не смогу отпустить снова, — выдохнула она, на секунду оторвавшись от него.       Тоширо удивленно отстранился на пару миллиметров.       — Ты чего? — спросила Карин.       — Ты…, — он моргнул. — Ничего, просто ты… ты никогда раньше не говорила мне этого. Даже не говорила того, что я тебе нравлюсь.       Ее глаза расширились.       — Правда? Я правда никогда тебе этого не говорила?       — Нет. По крайней мере, я этого не помню, — он пожал плечами, словно это пустяк. — Но это не страшно. Я и так все прекрасно понимаю. Ты всегда была больше человеком действия, — он улыбнулся и снова потянулся за поцелуем.       — Нет, так не пойдет, — Карин приставила палец к его губам, останавливая. — Мы должны наверстать упущенное.       — Как? — спросил Тоширо, заинтересованный в том, что опять придумала Куросаки.       Ее губы растянулись в ехидстве.       — Пойдем, — она взяла его за руку и потянула за собой в гостиную. Усадила на кровать. — Подожди минутку, — и напоследок проведя рукой по его скуле, ушла в ванную. Когда Карин вернулась с косметичкой в руках, она принялась объяснять. — Я недавно видела одну очень милую вещь в интернете, и думаю, что сейчас самое время ее попробовать, — она достала красную помаду, самую красную и самую красивую, какая у нее есть, и аккуратно нанесла ее на губы. Карин лукаво взглянула на Хитсугаю и звонко причмокнула губами, прекрасно зная, что он с ума сходит, когда она так делает. Ей жутко понравилось, как он сглотнул под ее взглядом, как он, путешествуя глазами по ее лицу, в итоге остановился на ее губах, которые сейчас были самым настоящим маяком для него.       Карин медленно подошла к нему, распуская волосы, лохматя их и давая ему насладиться ею в красном свете заката. Красный всегда был ее цветом. Она встала между его ног и подняла его голову, направив его взгляд на себя. Она хотела, чтобы под ее взглядом он растаял, как мороженое, оставленное на солнце. И судя по тому, с каким благоговением Хитсугая смотрел на нее, у нее получилось. Карин долго любовалась чертами его лица, думая, с чего бы ей начать.       — Я люблю-ю…, — протянула она, — твои глаза! — быстрые поцелуи накрыли его веки. Тоширо быстро моргнул в непонимании, но не смог сдержать растягивающейся по смущенному лицу улыбки. А Карин продолжила: — Я люблю-ю… твой нос! — поцелуй в кончик носа. Он смешно сморщил его от щекотки. — Я люблю-ю… твои скулы! — теперь ее губы накрыли его щеки, оставляя на них яркие красные следы.       Поцелуи бабочками порхали по его лицу, сопровождаемые веселым чмоканьем каждый раз, когда Карин оставляла след своих губ на его коже, и словами о том, что она в нем любит. Поцелуи становились быстрее и смазаннее, а смех Тоширо — все громче и довольнее.       По ней прошлись мурашки, когда его сухие ладони обхватили ее лицо и притянули к нему, чтобы он мог поцеловать ее в губы и съесть ее помаду. Карин вздохнула от удовольствия и приоткрыла рот, впуская его в себя. Ее ноги стали подкашиваться, когда его язык прошелся по ее губам, прежде чем встретиться с ее собственным. Ей пришлось вцепиться в его плечи и сесть на его бедра, уперевшись коленями по сторонам от него, чтобы не растечься лужей у его ног.       Они с тихим вздохом отстранились, глотая теплое дыхание друг друга. Карин внимательно осмотрела его лицо и хихикнула, довольная своей работой.       — Тебе идет моя помада, — прошептала она, ее голос был мягким и заигрывающим.       Разомлевший от поцелуев Тоширо усмехнулся и вмиг стал еще привлекательнее, хотя, казалось бы, привлекательнее уже некуда. Сейчас все его лицо было усыпано красными следами ее губ, где-то они были четкими, где-то уже размазанными и перекрытыми другими. Но все были ярко-красными и резко контрастировали с его светлой и бледной внешностью. Глаза блестели, в радужке плясали черти, а на зацелованных и розовых губах блуждала улыбка, бросала вызов и цепляла взгляд.       Карин любила этого мужчину, безумно и сильно, чувства к нему росли в ней и грозились захлестнуть ее как цунами, если она сейчас же не даст им выход. А выход был только один.       Словно чувствуя ее настроение, Тоширо осторожно направил руку на ее спину. Приподнял край ее укороченной маечки, смотря в ее глаза и спрашивая разрешения пойти дальше. Карин со стоном прижалась к его губам и сильно и порывисто поцеловала его, ясно давая понять, чего хочет. Она положила свою ладонь сверху на его и сама направила ее дальше, выше по своей пояснице, пока вторая его рука уже уверенно ложилась на ее бедро. Карин застонала ему в губы, когда его пальцы впились в ее кожу, а затем нежно погладили. Он прижал ее к себе, рука уже высоко забралась под ее одежду и обжигала кожу спины его прикосновением, пальцы умело расстегивали лифчик.       Карин целует его, распаляется от его действий. Она не понимает, ей так тяжело дышать из-за того, с какой силой он сжимает ее в своих руках, прижимает к своему твердому телу, или из-за того, как ее сердце наполнилось любовью и желанием и разрослось в ее груди до таких размеров, что потеснило легкие.       Красные отпечатки ее губ окрасили мочку его уха, спустились по его шее. Тоширо тихо застонал, его дыхание согревало ее висок, пока она целовала его сонную артерию, чуть сдавливая ее губами и языком. Он лег на кровать и потянул ее за собой, стягивая с нее одежду. Ее руки распахнули его рубашку, принялись за штаны. Карин легла оголенной грудью на него и снова вцепилась в его губы, вздыхая от прикосновения кожи к коже. Звякнула пряжка его ремня, ее шорты с тихим шелестом скользнули на пол.       Он перевернул их, навис сверху, выбивая из Карин вздох. Они вжались друг в друга, конечности переплелись, губы к губам, бедра к бедрам. Каждый стон ловился чужими губами и возвращался в ту же секунду громче и чувственнее.       Его кожа горела под ее руками, мышцы напрягались, когда ее пальцы слегка касались их, дразнили. Его тяжелое дыхание становилось прерывистым, щекотало ее ухо, стоило ей невесомо провести ладонью по жаркой плоти. Его сдавленные стоны ласкали ее слух и возбуждали каждый нерв в ее теле.       Она дрожала под ним, тряслась от желания. Его руки ласкали ее бедра и между ними, гладили ноги и живот, его губы метили ее ключицы, ее грудь и плечи. Огонь в низу ее живота давно разросся до пожара, поглощал все ее тело и сжигал ее дотла, заставляя ее гореть в умелых руках Хитсугаи.       В комнате было жарко и душно, пахло сексом и любовью. Теплый июньский вечер был наполнен тихими стонами и громкими вздохами, звонкими толчками и мягкими поглаживаниями. Кожа липла к коже, тела горели, а нервы были раскалены добела.       Губы раскрыты и хватают горячий воздух, внутри натягивается струна возбуждения.       Вздох, стон, крик.       Струна лопнула, и удовольствие затопило все вокруг, ослепило и оглушило. После неудержимого и острого наслаждения, по венам и артериям растеклось мягкое, почти бархатное блаженство, пульсирующее в каждой клеточке тела.       Они тяжело дышали, стискивали друг друга во влажных объятиях и улыбались. Тоширо оставил крепкий и теплый поцелуй на ее макушке, довольно зарывшись лицом в ее взмокшие волосы. Карин хихикнула и потерлась носом о его шею, вдыхая его запах, позволяя ему заполнить ее легкие.       Она с удовлетворением отметила, что теперь красные следы ее помады украшают не только его лицо. Отпечатки ее губ раскинулись по его шее, плечам и груди. И ниже.       Карин с легкостью могла сказать, что красный идет ему не меньше, чем ей.

***

      Такеши отказывался спать. Уже которую ночь, уже которую неделю. Он не позволял себе спать дольше пары часов подряд и строго следил за тем, чтобы ему ничего не снилось.       Голос в последнее время был совсем тихим, а после прошлой ночи и вовсе замолк. Было странно не слышать никого и ничего в своей голове почти сутки. Было странно снова слышать свои мысли. Он уже успел отвыкнуть от звучания своего собственного внутреннего голоса. Хасэгава сделал глоток воды. Он хотел бы выпить чего покрепче, но не хотел становиться как отец. Конечно, отец пил редко, но метко. А рука у него в эти редкие моменты становилась тяжелее.       «Зато каким сильным он был. Не то, что ты.»       Такеши со вздохом зажмурился. Вспомни говно — вот и оно.       «Как грубо. А как же″вспомни солнце — вот и лучик″?»       Хасэгава проигнорировал его. И тут же получил стрелу боли, пронзившую голову.       «Не беси меня. Ты же знаешь, как я не люблю, когда мне не отвечают.»       Такеши поджал губы, уже зная, что ему не отвертеться.       — Мне не нужна такая «сила». Я этого не хочу.       «Конечно не хочешь. Тебе же проще оправдать свою слабость тем, что ты просто не хочешь быть сильным. Просто признай, что слишком ленив.»       — Бить своего ребенка неправильно. Это не делает человека сильным.       «Ох, какой же ты нюня. Ну сколько раз он там тебя ударил? Судя по твоим воспоминанием, раза два-три, не больше. А ты такую драму раздуваешь из этого.»       — Даже один раз непростителен. Нельзя так со своим ребенком обращаться, — прошептал Такеши.       «И все же ты простил его.»       Хасэгава не ответил.       Спустя пару минут тишины голос продолжил.       «Знаешь, это нормально. Не все должны быть сильным. Если не будет слабых, вроде тебя, то таким сильным, как твой отец или Хитсугая, будет некого защищать.»       — Не сравнивай их. Хитсугая-кун не такой.       «Откуда ты знаешь? Он шинигами, он капитан. Он участвовал в войнах. Ты правда думаешь, что раз он готов ползать в ногах у этой женщины, Карин, то он белый и пушистый?»       Хасэгава ущипнул себя, побольнее.       «Бесполезно это, ты знаешь.»       — Попытка не пытка.       Искаженный голос его отца вздохнул.       «Ты такой упрямый. Я искренне хочу помочь тебе, а ты мне грубишь. Я ведь для тебя стараюсь в первую очередь.»       Такеши стало тошно от того, что его действительно прошибло чувство вины.       — Я знаю, знаю. Просто мне все еще не по себе после вчерашнего.       «Понимаю. Но ты должен успокоиться. В конце концов, с ним все нормально, ты сам видел.»       — Он выглядел так, словно свалиться в обморок в любую секунду, — неуверенно возразил Хасэгава.       «Не стоит волноваться тебе за него. Лучше сначала еще раз ответь себе на вопрос: кто он для тебя?»       Такеши помолчал мгновение. Вздохнул.       — Никто, — прошептал он.       «Правильно. Я еще могу понять твое волнение за Куросаки, она твой друг. Но он — он для тебя никто и звать его никак. Ты слишком сердобольный. Тебе пора научиться думать о себе больше, чем о людях, которых ты знаешь от силы месяц.»       Хасэгава стыдливо опустил голову. Его отчитывали как ребенка. Как его отчитывал отец.       Возможно, они оба правы. Возможно, он слишком много думает о других и слишком мало о себе.       «Вот именно. Ну ничего. Я тебя научу. Ведь, как я говорил тебе вчера, и много раз до этого — я тебе не враг. Я никому не враг.»       Такеши посмотрел на свою ладонь. Снова тонкие нити черным цветом блеснули под светом уличного фонаря и тут же скрылись под кожей.       Он сжал руку. Хороший голос был или плохой, это не важно.       Он не собирался позволять себе заснуть.

***

      Асаяма вцепился в края раковины, сжимая холодную керамику так, словно хотел раздавать ее в своих руках. Он тяжело дышал, его голова трещала и грозилась разойтись по швам, если он прямо сейчас не предпримет что-нибудь.       Кетсуо не понимал, что с ним происходит. Он старался внимательно прислушаться к своим ощущениям, чтобы понять, что с ним не так, и найти решение. Он все-таки почти врач, он может оказать помощь сам себе. Но сейчас все, что Асаяма мог — это изо всех сил поддерживать себя хоть и в мутном, но сознании. Симптомы были похожи на паническую атаку: тахикардия, гипервентиляция легких, головокружение и тошнота. И страх, такой реальный и кажущийся таким естественным, что тело только больше загоняло само себя в болезненное состояние. Но он отказывался признаваться, что мог столкнуться с таким. Да, панические атаки могли быть внезапными и безосновательными, но только на первый взгляд. На деле же они всегда имели под собой какую-то подоплеку, всегда была какая-то причина, будь то хронический стресс или тревожное расстройство.       У Кетсуо такого не было. Никогда. У его организма просто не было причин впадать в панику, да еще и в тяжелой форме. А раз были не ясны причины, то снятие симптомов было бесполезно. Но Асаяма все равно пытался. Он испробовал все дыхательные техники, которые знал, щипал себя, бил по щекам, считал предметы вокруг себя сначала привычным методом, затем начал придумывать сам, по каким критериям ему обращать внимание на окружающее его пространство. Он всячески старался отвлечь свой мозг, но все без толку. Тревога накатывающими волнами захлестывала его только с новой силой всякий раз, как Кетсуо пытался выбраться из этого омута страха.       Асаяма подставил руки под холодную воду, не чувствуя ничего. Поднес смоченные ладони к разгоряченному лицу, надеясь облегчить жар.       Звать на помощь было бессмысленно — вся семья уехала за город, пока он из-за плохого самочувствия остался дома. Надо было начать бить тревогу еще утром, когда прозвенели первые звоночки о его состоянии. Вызвать скорую, уговорить всех остаться, да хоть что-нибудь сделать. Но никто ничего не сделал, потому что он спал. И никто не захотел его будить. Несмотря на то, что время было уже далеко после обеда, он продолжал спать непробудным сном, и никто и не пытался растормошить его. Кетсуо было почти обидно. Он никогда не спал так долго, и все это прекрасно знали. Но было ли его собственной семье все равно или нет, его сейчас волновало меньше всего. Все мысли были заняты только жуткой паникой, сдавливающей его сердце.       Кетсуо почувствовал подкатившую к горлу желчь. Бежать до унитаза не было времени и смысла. Он склонился над раковиной и содрогнулся от тошноты. Он с ужасом заметил в рвоте неестественные темные разводы, сначала приняв их за свою кровь.       Такого точно не должно быть.       Асаяма сполоснул рот и снова вытер лицо, пытаясь насладиться мгновениями прохлады на изнывающей от жара коже. Поднял взгляд и посмотрел на свое отражение.       По его спине пошли мурашки.       Из зеркала на него уставился он сам. Изможденный, бледный и потный. С глазами, словно покрытыми черной пленкой.       Он захрипел от страха, когда его отражение открыло рот.       «Как долго еще ты будешь заставлять меня ждать?»       Головная боль усилилась настолько, что у Асаямы на секунду пропало зрение.       «Как долго еще ты будешь бездействовать? Я что, зря трачу на тебя силы?»       Кетсуо ничего не понимал, только сгибался от боли, прошившей все его тело насквозь. Он зажмурил глаза. И начал молиться, что все это ему сниться. Даже если каждой частью своего сознания понимал, что это никак не может быть кошмаром. Все было слишком реально. Таких снов просто не бывает.       «Не игнорируй меня.»       Какого бы черта не происходило с ним, он был уверен, что ему кажется. Он уже две недели чувствует себя так плохо, как никогда. Две недели ему постепенно становится хуже черт знает от чего, так что поверить в галлюцинации гораздо легче, чем в то, что все это реально.       «Я не галлюцинация, не надейся.»       Кетсуо задрожал. От боли, от озноба. От страха.       «Перестань бояться. Я ничего плохого тебе не сделал.»       Из носа пошла кровь. Очень странная, темная кровь, без единого намека на красный цвет в ней.       «Почти ничего.»       Асаяма не узнавал себя в своем собственном отражении. Не узнавал оскал, растянувший губы, не узнавал жестокий пустой взгляд и не узнавал просвечивающие нити капилляров через бледную кожу. Слишком темные, чтобы быть заполненными кровью.       — Это сон, — прошептал он, неуверенный, что хотя бы один звук в итоге сорвался с его рта. — Это сон, — повторил Кетсуо. Неважно, вслух или нет, он стал говорить эти слова быстро и без остановки, словно читал мантру. Он схватил себя за волосы и с силой потянул, как будто так сможет вытянуть всякий бред из своей головы.       «Перестань, так ты только хуже себе сделаешь.»       Ему показалось, или он услышал… жалость? Было особенно трудно определить, потому что Асаяма никак не мог привыкнуть к тому, что это его голос.       «Послушай меня. Тебе же не нравится то, как ты себя сейчас чувствуешь, верно?»       Его голос прозвучал заискивающе, Кетсуо явственно слышал подвох. Это был тот голос, которым он сам говорил, когда пытался втереться кому-то в доверие, такой мягкий и гладкий, почти обволакивающий. Он никогда не думал, что кто-то, или что-то, будет использовать это против него же. Но что он мог сделать? Ему оставалось только молча слушать.       «Не нравится, по глазам вижу. Оно и понятно. Ты словно находишься в приступе лихорадки, тебе холодно и жарко, тебя тошнит, тебя шатает, мир вокруг тебя расплывается, разрывается и расщепляется, пока ты находишься в центре твоего личного апокалипсиса. И тебе страшно. Это, должно быть, неприятно, — отражение сочувственно склонило голову. — Я могу помочь. Я могу избавить тебя от этих мучений. Но ты в ответ должен будешь помочь мне. Совсем чуть-чуть, сделать самую малость, это будет несложно, обещаю. Ну, ты согласен?»       Кетсуо хотел, правда хотел отрицательно замотать головой что есть сил, но мышцы его шеи перестали слушаться его. Теперь они слушались его. Поэтому вместо отказа, он послушно кивнул головой, ужасаясь своей беспомощности.       «Рад, что мы договорились.»       И тут же все схлынуло. Боли как не бывало. Дышать стало не просто легче, дышать стало хотя бы возможно. Асаяма сразу же набрал полную грудь воздуха, чувствуя, как холодный пот градом катится по его спине. Он перевел испуганный взгляд на свое отражение, уже не зная, его ли оно на самом деле.       Кетсуо хотел открыть рот и спросить, что от него хотят. Он успел только подумать об этом, как тут же получил ответ.       «Как я сказал — самую малость. Я уже давно прошу тебя найти и приблизиться к Хитсугае Тоширо, но ты так упорно игнорировал меня, что мне пришлось… немного надавить на тебя. Прости за это.»       Так странно было слышать раскаяние в своем голосе, прекрасно зная, что та интонация, с которой это было произнесено, не имеет ничего общего с реальным желанием извиниться. Кто бы ни был по ту сторону зеркала, он даже не пытался обмануть Кетсуо. Он использовал на нем те же приемы, что и Асаяма применял к другим. Он играл с ним. Он издевался над ним.       Кетсуо вдруг стало тошно. Он отказывался признавать, что тошно из-за самого себя.       «Теперь, когда я смог наконец привлечь твое внимание, я надеюсь на понимание с твоей стороны. Найди его, — мягкий голос ожесточился в мгновение ока. — Мне все равно как, но найди его, приблизься к нему, застань его врасплох. Я твоя проблема? Тогда сделай меня его проблемой.»       — Что его искать? Он всегда рядом с Карин вьется, — с желчью прохрипел Асаяма.       Рука потянулась из зеркала и схватила его за шею, сжимая его гортань, притягивая ближе. Вслед за рукой полезло и остальное туловище. Его, и в то же время абсолютно чужие глаза, вплотную приблизились к нему, почти соприкасаясь с его собственной роговицей.       Слова, до этого всегда звучавшие только в его мыслях, вдруг разорвали тишину ванной.       — Тогда найди мне Карин, — прошипело существо.       Пальцы, так похожие на его собственные, сломали ему кадык.

***

      Кетсуо с криком проснулся, хватаясь за горло и хрипя, моля о помощи. Он завертелся на кровати, путаясь в одеяле и простынях.       Резко сел. Бешеным взглядом осмотрел свою комнату, боясь включить свет и действительно увидеть своего жуткого двойника в клубящихся тенях. Его громкое неровное дыхание было единственным признаком того, что в комнате кто-то есть.       Он задрожал. Истерично хохотнул и тут же закрыл рот рукой. Нервный смех пробирал его кости, раздирал кожу.       Асаяму сотрясли рыдания от ползущего по венам страха.

***

      Тоширо крепче обнял спящую в его руках Карин, погладил ее спину, лелея бархат ее кожи под своими пальцами. Ее дыхание согревало его шею.       Хитсугая не мог уснуть. Что-то ползало в его голове, не давая сомкнуть глаз. Не было мыслей, не было тревог. Ничего. Только какое-то странное ощущение того, что он не один. И речь не о Карин, лежащей у него под боком, или Хьеринмару, скручивающимся кольцами в его душе. Нет, это было что-то другое, что-то чужое и незнакомое.       Ему надо заснуть.       Он вздохнул и попробовал расслабиться, надеясь, что и в этот раз, как и всегда, Куросаки одним своим присутствием волшебным образом сможет успокоить его неугомонный разум. Такеши, странная, словно стертая из памяти ночь, подчинители и Карин...       Карин мертва, мертва, Карин мертва, она умерла, мертва, Карин...       Хватит.       Вдох, выдох.       Его хватка на ее плечах чуть усилилась в накатывающем пока небольшими волнами беспокойстве.       Ему надо успокоиться.       Вдох, выдох.       Ему надо успокоиться. Ему надо заснуть.       Вдох, выдох.       Ему надо заснуть. Ему просто надо заснуть.       Тоширо тяжело вздохнул и повернул голову к окну, аккуратно, чтобы не потревожить сон Куросаки. Ночь была темна и беззвездна.       Он сильнее сжал Карин в кольце своих рук.       Что-то надвигалось.