Сдохни или умри

Как же произошло Жизнь опять словно белый лист Мажет красками холст Красно-желтым — ее каприз

             Я захожу в обеденный зал со всеми остатками решимости. Понежиться в воде с пахучими травами удовольствие, но вот борьба с местным халатом… Не знаю как тут положено. Широкий пояс уютненький и тугой, если сделать послабее — спадает и определенно не сидит. Поэтому я воспользовалась лентой, которой это планировалось подвязать. Чувствую себя иностранцем в худшем проявлении. А так хлопчатобумажная ткань плотная, после тонких синтетических тяжеловата, приятна к телу и в общих чертах годится за домашний белый халат. Только рукава мешаются, словно я лететь куда-то собираюсь.              «Лететь». Если бы.              В банной нашлось зеркало и, упорно протирая его от пара, я всё-таки решила взглянуть на себя. Если инфернальное отражение и оживёт, этот проклятый дух застрянет в банной, я надеюсь. У меня хотя бы будет время среагировать. В отражении был кто угодно, но только не я-Наташа. Лара, она… Честно говоря, больше похожа на русскую чем на англичанку со своими пшеничными волосами и светлыми, действительно большими по сравнению с азиатами, глазами. Узкий прямой нос, губы явно потоньше моих, вздернутые кнаружи брови и овальное лицо. Тонкая шея. Я бы использовала термин «грацильная», но звучит так словно я оцениваю обезьяну. Она ну точно не могла ехать из Англии в полном одиночестве, это абсурд! Её как пить дать кто-нибудь похитил!              Удивительно, но в обеденном зале я оказываюсь одна. Как объясняет встречающая хозяйка, катышки — или капуши или как их там — заняты Ренгоку и в ближайшее время освобождаться не планируют, парням всё отнесли к постели, а больше составить мне компанию некому.              — Полагаю, вы впервые надели кимоно.              — Да, — чувствую как горят щеки и поправляю замотанное на голове полотенце. — Совсем плохо, да?              — Если желаете, может пройти в комнату и я вас научу.              — Да! — охотно соглашаюсь. — Можно прямо сейчас!              На деле все оказывается проще, чем мне казалось, а к тому как пояс давит надо потихоньку привыкать. Не корсет, конечно, но непривычно, особенно после нашей моды на оверсайз, да и талию он скорее сглаживает, чем подчеркивает. Идти широким шагом не получается и в итоге я семеню коротенькими, как и сама хозяйка — полы халата ограничивают его длину. Жесть как непривычно! Когда мы возвращаемся и садимся, я повторяю за хозяйкой и она снова умудряется сделать неожиданное замечание:              — Вам будет неудобно долго сидеть на носочках. Прошу, лучше вытяните их и сядьте прямо.              Я не сразу понимаю о чём речь как оглядываюсь на свои ступни. Честно говоря, сидеть на полу вообще сомнительное удовольствие. Я и не заметила как Глициния молча получила надо мной полную власть и словно вот-вот начнёт потешаться. Прям как с комнатой чуть ли не на улице.              — А есть другие варианты? Вряд ли я смогу долго так сидеть.              — Можете сесть на бок или немного развести ноги, опустившись на пол, но никак иначе. Сидеть коленями в сторону дозволено лишь мужчинам и детям.              Ага. Самые удобные позы похищены. Впрочем, попытайся тут в кимоно сесть по-турецки и не задрать его по горло.              — Наша кухня вам знакома? — продолжает урок-инспекцию она.              — Увы, я только палочки держать умею.              Я показываю как и хозяйка смиренно меняет положение моих пальцев. В смысле? В смысле всё это время я держала их неправильно?! А как я есть тогда умудрялась?!              — Я дам вам пару потренироваться у себя в комнате.              Вот же, досада какая… Почему я просто не могу оказаться дома рядом с родными вилками и ложками-то? В чем я провинилась перед вселенной?!              При виде россыпи небольших тарелочек с разными закусками первое желание — смешать всё в одной, но и тут я неправа. Оказывается, нельзя смешивать блюда между собой в посуде. Миссис Глициния совершенно спокойно объясняет, что это неуважение к хозяевам, читай — к ней, и считается неприличным. Мол, рис создан для нейтрализации вкуса других «блюд». Вплоть до того, что лить соевый соус на него нельзя, а взять крупинку и макнуть в него — можно! Суп, очевидно, палочками не съесть, и я уже было ищу глазами ложку, но нет — с тарелки можно отпить, но обязательно держа её обеими руками.              Не так сидишь, не так ешь, не так одеваешься, не так берешь. Интересно, сколько я ещё выдержу?       

*      *      *

             Время проходит быстро. Пока Глициния всё мне рассказывала и показывала время начало клониться к вечеру. Выходить на улицу в кимоно со своим европейским лицом я отказывалась — уверена, это будет отвратительно выглядеть, не хочу делать вид, что я пытаюсь быть на них похожа. Правда, набор одежды у меня один, денег нет и нужда меня ещё заставит, но это будет потом. Интересно успели ли парни отоспаться за это время?              Я выхожу на не просто веранду, а энгаву. Со слов Глицинии, веранда не совсем правильное определение. Погодка погожая, после дождя посвежело и вышло солнце. Она огибает дом с трёх сторон, так что можно считать это небольшой экскурсией. Я выхожу на неё с заднего двора, аккурат за кухней, что находилась на уровне земли. Не думала что когда-то увижу в своей жизни глиняный пол на серьезных щах, не говоря уже про дровяные печи. Аж мороз по коже пробирает. И ни одного холодильника. Вообще нет электричества.              Во дворе стоит что-то типа кладовой, заваленной хламом, на углу знакомая баня. За поворотом открывается вид на сад и одна из верениц одинаковых перегородок это вход в мою комнату. Оказалось, что это одно из лучших помещений в их доме. Значит пора начинать ценить её. Мда, что могло быть хуже, правда, сложно представить. Ух ты! Это что, в траве сидит каменный дед? А-а-а, какой он класный! Хочется плюнуть на всё и пробежаться по мокрой траве до него и тыкнуть пальцем в замшелую лысину, но сдерживаюсь. Отпечатки мокрых ног быстро меня сдадут, а тут больно серьезно ко всем тапочным делам относятся. Вплоть до того, что даже в туалет ты обязан заходить в специальных туалетных.              Я неторопливо шлёпаю босыми ногами до второго поворота и замираю. На меня таращится высунувшаяся между перегородок светлая голова Зеницу. Таращится так, словно я что-то ему должна или стала свидетелем преступления. Я вскидываю бровь и наклоняю голову на бок.              — Зеницу?              Тот медленно прячется за перегородкой, не сводя с меня глаз, пока полностью не исчезает. Может я не вовремя? Отмечаю, что звука волочения «дверей» не было, а значит не так уж он и занят. Наверное.              — Зени-и-ицу, — осторожно направляюсь в его сторону, готовясь в любой момент остановится. Почему капуши не пускали меня на второй этаж к комнате хозяев и Ренгоку понятно, но про какое-то зонирование на «ваших» и «наших» на первом этаже речи не шло. Я останавливаюсь перед распахнутыми дверями и, не заглядывая в них, спрашиваю: — Я могу зайти?              — Да! — неожиданно с другой стороны из-под веранды выскакивает кабанья голова. Он в одних белых штанах ловко запрыгивает на пол и показывает красно-чёрные ягоды ежевики. — Смотри что нашел!              — Поэтому, — замечаю свежие царапины на его руках. На деле в тонких шрамах была и спина, и грудь с животом, но те выглядели аккуратно и удивительно органично вписывались в образ зверомальчика. — Весь исцарапанный?              — Это пустяки! — басисто отмахивается он и буркает: — Будешь?              Я беру парочку, он одобрительно хмыкает и садится болтать ногами. Я думаю присесть также: одну ногу подогнуть, вторую выставить вперёд, как понимаю, что в кимоно такого не провернуть. Приходится сидеть как солдатику.              — Спасибо. Слушай, — я немного наклоняюсь к нему, как вдруг Кабан резко поворачивает ко мне голову и едва не убивает пятаком.              — Что?              — Кхм-кхм, — ладно, попробуем иначе. Не хотелось мне обсуждать это во всеуслышанье, но это, видимо, не тот собеседник, с которым можно перетереть по-тихому. — Что случилось с Зеницу?              — А что с ним?              — Он так странно на меня посмотрел только что, — оглядываюсь я через плечо во мрак между перегородок. — И не отзывается.              — Откуда я знаю! Моницу дурак!              — Эй! — неожиданно позади объявляется тема разговора, отчего Иноске тут же вскакивает, вступая с ним в противостояние. — Ничего я не дурак! Молчи, если не знаешь!              — Хочешь сказать, господин Иноске может чего-то не знать?!              — Эй, вы оба, — я закидываю ягоду за щеку и восклицаю, выставив перед собой теперь пустые руки, — успокойтесь! Это я спросила, не деритесь!              — Я ещё не начинал!..              Кабан, ну почему ты такой упрямый?              — Есть ещё ягоды?              Вопрос невпопад заставляет Иноске задуматься, взглянуть на раздавленные в кулаке ягоды, приподнять маску и, внезапно, запихнуть их остатки в рот и убежать. Я недоуменно гляжу ему вслед, затем на поникшего Зеницу. Видно, он уже привык.              — Всегда он так. А в-вы не переживайте, — он продолжает стоять ко мне боком и чешет затылок. Да что с ним не так? — Всё нормально! Я потом!..              Только он думает уйти, как я хватаю его за штанину, благо тянутся недалеко.              — Зеницу. Хватит юлить.              — Да н-ничего! — он пытается пойти дальше, но я держу крепко. Парень с опаской оглядывается и в итоге сдаётся. В отличии от меня, он одет в светлую рубаху со штанами и садится по-турецки. Нельзя завидовать людям за то как они сидят, Лара.              — Простите, — с всемирной печалью вздыхает он.              — За что?              — Вы… — пытается подобрать слова, — очень нам помогли.              — А за что ты извиняешься?              Он начинает жевать губы и перебирать пальцы, отчаянно смотря в сторону. Меня это уже начинает пугать. Блин, где Танджиро, когда нужны внятные объяснения?              — Это как-то связано со случившемся в поезде?              — Нет. То есть да, но нет! Просто, ну… то что вы сделали…              — Что из? — продолжаю мягко спрашивать я. Сейчас же расколется, да? Ещё чуть-чуть!              — Вы! — внезапно восклицает он, краснея и кланяясь, — спасли учителя Ренгоку! Большое вам спасибо! Я пошел!              Он так быстро тараторит, что я не успеваю сообразить, как он даёт дёру и последние слова раздаются уже за приоткрытых бумажных дверей. Тяжело вздыхаю и облокачиваюсь на балку, а затем со смешком хмыкаю. Как интересно. Я много чего за это время сделала. Связано с поездом, но нет…              За кустов у забора выскакивает Кабан. На этот раз он идёт спокойно и запрыгивает на веранду.              — Держи! — он протягивает ладони, и я едва успеваю подставить свои, когда он их размыкает. Мне достаётся хорошо если половина, часть красноваты — как раз на похрустеть сойдёт.              — Спасибо, что сбегал.              Он лишь хрюкает, приподымает маску и принимается закидываться ягодами. На лице размазаны остатки предыдущих, а снизу торчат… синие волосы? Да нет, это, наверное, подкладка такая. Ладно, неважно. Я начинаю болтать ногами вместе с ним и поедать ежевику.              — Хороший дождик прошел, — миролюбиво завожу я, разглядывая сад. — Грибы должны пойти.              — Да! — рявкает Кабан и продолжает чавкать. Не понимаю почему он меня так умиляет. Вдруг замечаю очевидное.              — Ого, ты быстро привёл кабанью голову в норму!              — Это не просто кабан, женщина! — залихвасто поясняет он. — Это Повелитель Гор! Я убил его и стал следующим господином!              Я смотрю на смешные кукольные глазки и забавно торчащие ушки. Не то чтобы его «царь горы» выглядел угрожающе, но заметно больше обычного, если парень умудряется его голову на себя напяливать.              — А как ты так ловко шерсть почистил?              — Как и всегда, выкупался в земле!              Я присматриваюсь к шерстинкам и пытаюсь понять в какой. На улице прошел дождь, он должен быть в смачных кусках грязи, а не переливаться шелковистым блеском.              — А где?              — В глине на кухне! Хотел ещё бороду дочистить, но злобная хозяйка не дала!              Я уже представляю как Глициния заходит в комнату, а Иноске головой по полу елозит и так, и эдак, прямо как собака после купания. Одуреть. Странно, что я не слышала её криков.              — А кто тебя этому научил?              — Как кто? — удивленно хрипит он, поворачиваясь ко мне. — Мама!              Я порядком загружаюсь. Вроде логично: если Ино-ске — кабаний мальчик, — то его мать это… кабан? Я представляю как иду по лесу и встречаю рычащего мальчика в маске кабана, а рядом с ним взрослую женщину в чучеле пострашнее. Господи. Угораздило же попасть в Японию…              — Она тоже кабан?              — Конечно! Она меня вырастила и всему научила!              — Даже сражаться мечами?              — Не-е-е! — гордо потягивает он, пытаясь смахнуть остатки ягод со своих рук, но только сильнее их размазывает. — Это я сам придумал! Назвал Дыханием Зверя!              Он соскакивает с веранды и мне уже кажется, что вот-вот начнет показывать приёмы, но вместо этого елозит руками по влажной траве. Ох, свинья ты доморощенная! Хочется его осадить, да дитя в лоне природы выглядит слишком прелестно.              — Не знала, что его можно придумать, — я с непривычки хочу подобрать одну ногу под себя, но чертово кимоно начинает задиратся, и я бросаю эту затею. И дня не прошло, а я уже его ненавижу.              Неожиданно за спины раздается еле слышный голос:              — О, это вы.              Я тут же оборачиваюсь, а Кабан упирает руки в бока.              — Мончиро! Слабак, сколько можно прохлаждаться!              Перед глазами показывает заспанный Танджиро. Ох, наверное, мы были слишком громкими.              — Прости, если разбудили.              — Ничего страшного, госпожа Рара, — улыбается он, тоже садясь по-турецки у деревянной стены. Чтобы видеть их обоих я сажусь боком. — Иноске прав, — он чешет затылок и зевает. — Я заспался.              — Как твоя рана?              — Не беспокоит, спасибо.              — Слушай, — наклоняюсь к нему, — может ты знаешь что с Зеницу?              — А что?.. — сначала он недоумевает, но в глазах практически сразу мелькает прозрение. Ну наконец-то, хоть кто-то заметил! Он неловко улыбается и бегло осматривает округу. — Тут такое дело…              Я откидываюсь на балку за спиной и прячу руки в широких рукавах халата. Его потуги не на шутку интригуют. Не могла же я пропустить что-то настолько вопиющее… Он в несколько движений ко мне подвигается и, прикрыв рот рукой, начинает шептать. Секунда, две и я бледнею, краснею и в итоге возмущенно восклицаю:              — Чего?! Не может быть!              Танджиро выставляет перед собой руки в попытке меня успокоить:              — Это в самом деле было странно! То, что вы сделали, — его тон сменяется на любопытство, — это же какое-то «дыхание»?              Пожалуй, сразу стоило догадаться, что дыхание «рот в рот» в их глазах станет чем-то невероятным! Да, простая на вид манипуляция привела к потрясающему эффекту — не без доли удачи, естественно, — но чтобы после этого меня сторониться? Как Зеницу вообще может меня к кому-то ревновать?! Ему сколько, четырнадцать?! Мне-то уже точно есть 18! Хотя, теперь это звучит отчасти здраво.              Я теряюсь что ответить и не нахожу ничего лучше чем:              — Это буквально дыхание. Никакой магии.              Кабан, усевшийся рядом с другом, смотрит во все глаза:              — Это как?              — Я реально вдыхала в него воздух. — Судя по их реакции, они считают, что я пыталась надуть Ренгоку. Ох, боже. — В смысле, пока он не мог дышать сам я делала это за него. Когда останавливается сердце так нужно.              — Это какая-то техника оживления? — продолжает философствовать Танджиро.              — Ну-у-у да. Она не всегда срабатывает, но попытаться стоило.              — Пожалуйста! — неожиданно он кланяется. — Научите меня!              Я ошеломленно на него таращусь, как вдруг за дверей вихрем вылетает Зеницу и падает рядом:              — И меня! Простите!              После всего, что только что мне рассказал Камадо я должна чего-то ему учить?! Это мальчик пубертатный взрыв, это опасно! И в смысле «научите»?! Я не могу научить во всех деталях без манекена! В смысле, тогда придётся на живом, а кто готов стать нашим подопытным… Почему я вообще об этом думаю?!              — Давай обсудим это, когда ваши раны заживут, хорошо?              — Как скажете!              Они подымаются и Танджиро лучезарно улыбается, пока Зеницу не находит куда деть глаза. Видимо, считает отсрочку за согласие. Обучение сердечно-легочной реанимации не такая уж и плохая затея, на самом деле. Главное объяснить нюансы, которыми я пренебрегла касательно своей безопасности. Надеюсь, я найду способ с этим потом разобраться. Боже, стоп! Я должна кое-что узнать прямо сейчас!              — Ребята, — на полтона тише завожу я, переглядываясь между винными и кукольными глазами, — а вы про это ещё кому-то рассказали?              — Эм, а не стоило? — строит брови домиком Танджиро. — Мы подумали, что это выставит вас в положительном свете и объяснит как выжил учитель Ренгоку.              — Ох, ну, — сдерживаю разочарование я, — в общем-то ты прав. Я даже не подозревала, что в вашей стране с этим всё настолько строго.              — А в вашей нет? — пораженно вопрошает Зеницу. Пхах, того гляди, маленький извращенец так эмигрирует за свободной любовью. Я не нахожусь что ответить, кроме:              — Да, но немного по-другому.              Теперь весь дом и глава их организации посчитают, что я поцелуем оживила Ренгоку! Как в Спящей, етить её, красавице! Как мне теперь какуши в глаза смотреть?!              — И Глициния тоже знает?              — А? — недоуменно фыркает Иноске. Я поясняю, тревожно оглядываясь, словно её ухо сейчас вылезет со стены.              — Хозяйка дома.              — Госпожа Ханако, вы имели ввиду? — догоняет Танджиро. Так, стоп. Я совсем теряюсь:              — А кто тогда Глициния?              — Так вот она! — Кабан указывает в сторону забора. Там кусты, деревья и совсем никого. Даже каменный пузатый мужичок сидит не здесь. Я недоуменно смотрю на Кабана, как он подсаживается рядом и поворачивает мою голову в искомую сторону. — Вон! Не видишь что ли?              Я отвечаю ему тон в тон и взмахиваю рукой:              — Так нет там никого!              — «Кого»?! — неожиданно Кабан начинает ухахатываться, да так, что падает с веранды на траву. — Аха-ха! Глициния!              В глазах Зеницу мелькает то ли ошеломление, то ли разочарование. Меня ситуация забавляет, но я не догоняю почему и развожу руками, глядя на Танджиро.              — Глициния это, — он старательно сдерживает смех, — дерево.              В голове понемногу сопоставляется всё произошедшее и я пораженно смотрю на забор. Дерево? Серьезно? Боже, об что я ещё сегодня споткнусь?!