Сдохни или умри

А я жду спасения

Я жду свидания

И искупления

За своё отчаяние

             — Эй, Ренгоку.              Снова проверяю пульс, затем прикладываю ладонь к виску на ладан дышащего мечника, пока Зеницу очищает его лицо от остатков крови, а Танджиро с Кабаном перевязывают живот. То насколько он похолодел меня тоже пугает и с сожалением вынуждена признать, что лучше в нынешних обстоятельствах не будет. Я даже не уверена, что сможет стать. Не исключено, что вся его кровь втихую изливается внутрь и на деле пора бы с ним прощаться, но брось оказание помощи — и распишись в том, что мог спасти, но почему-то не приложил усилий. Не синеет — уже славно.              — Ренгоку. Ренго-о-оку!              Я принимаюсь тормошить его левой рукой. Он что-то нечленораздельно бормочет и на мгновение приоткрывает здоровый глаз — не сказать, что осознает происходящее, но хотя бы реагирует. Так, на твердую троечку.              — Зеницу, — он вскидывает на меня глаза и замирает, — придави рукой.              Указываю на лоб наставника. Пока не наложим на него давящую повязку нужна ручная фиксация. Кустистая бровь рассечена одним махом, как и деформированное верхнее веко. Надавливаю пальцами на очищенные края глазницы, те не хрустят и не двигаются. Проверяю остальные кости. Под здоровым глазом за это время не появилось отёка, только лёгкая синева от проступившей сетки сосудов, которую заметно на контрасте с бледной кожей — значит внутри черепушка тоже вполне цела. Я помню, что пламенный вытворял в поезде и в уме не складывается как он мог настолько пострадать.              Не похоже, что по нему, скажем, паровоз проехался              — А что здесь случилось? — приступаю к лицу я. — После отцепки вагонов. Вроде тут знатно горело.              Танджиро наносит резко пахнущий состав на повязку и трагически вздыхает:              — На нас напала Третья Высшая Луна. Учитель Ренгоку встал на нашу защиту.              — И он бы победил, — подхватывает Кабан, забирая у него склянку с мазью и укладывая её на место, — но трусливый демон это почуял и сбежал!              — Так хорошо же! — еле сдерживает эмоции первый, не отвлекаясь от работы. — Если бы не солнце, учитель Ренгоку мог бы умереть!              Я стараюсь не изменится в лице. Солнце как бы встало, а положение пламенного по-прежнему настолько шаткое, что страшно сглазить. Зато наверняка упоминание имени — или что это у него — будет отвлекать его от азиатского загробного царства. Во рту всё ещё сухо и я причмокиваю. Кто бы знал, что у спасенной жизни столь сомнительный привкус.              — Что он за Высшая Луна, если позорно сбегает с поля боя?! — продолжает гнуть линию Кабан.              Улавливаю нарастающий конфликт, но так и не слышу ответа на свой вопрос, отчего снова вмешиваюсь:              — Вы про поезд что ли?              — Нет-нет! — тревожно поясняет Зеницу, наблюдающий за каждым моим движением. Кажется, отвлеки его — и он тут же упадёт без чувств. — Поездом управляла первая низшая Луна.              — «Первая низшая», — издаю я смешок в сторону прежде чем закрепить повязку. Движения у обоих глаз сочетанное и лучше закрыть оба, чтобы по пробуждению у Ренгоку было меньше шансов спровоцировать боль.              — Это который насылал сны?              — Да, — поясняет Танджиро. — Он показывал людям заветные мечты, чтобы они не сопротивлялись перед смертью.              — А-а-а, — догорает у меня. Кохаку же говорил об этом, мол, магию не проветрит. Хмурюсь: — Понятно. А он как бы лучший среди худших? Или первый снизу?              — Ха-ха, да! — подскакивает Захрюк, покончив со своей частью работы. — Точно! Король слабаков! Так его, женщина!              Зеницу же помогает мне закрепить бинт на голове. Готово. Перевязочного материала, правда, почти не осталось, зато за их наставника меньше переживаний.              — Танджиро, укрой его, хорошо? — указываю глазами на сложенную вдвое куртку на груди пострадавшего. Вышеназванный поворачивается ко мне вполоборота и наклоняется, чтобы дотянуться до искомого, как я замечаю неладное. На белой рубахе и до этого были пятна, но эта кровь свежая! От осознания перехватывает дыхание, отчего вопрос звучит сдавленно:              — Что. Это.              Он рефлекторно хватается за рану — понимает о чем речь! — и, неловко улыбаясь, тараторит:              — Я остановил кровотечение дыханием! Я даже не чувствую!..              На последних словах мой взгляд становится настолько неумолимым, что он немедля принимается расстегивать пуговицы. «Дыхание»! Вон как глаза лихорадочно блестят! Мало ли что он ещё не чувствует! Чтобы я там не увидела, мои действия очевидны. Я безучастно хлопаю Ренгоку по плечу, словно он меня услышит, и негромко заявляю:              — Он точно твой ученик. Зеницу, давай всё что осталось.              Тот протягивает остатки аптечки. Последний моток бинта теперь твой, Танджиро, ты это заслужил.              — Да вот!.. — он наконец расстёгивает рубашку и сам дар речи теряет, видя тонкую струйку крови. — Я же!..              Да ёкарный бабай, да как он додумался укладывать своего наставника с этим?! Какое нахер «дыхание»?! Вместо слов одни эмоции, да и те становятся тусклыми, когда я поворачиваюсь к нему, встаю на колени и несколько раз призывающе взмахиваю пальцами:              — Сюда иди.              Парень поджимает губы, пока я приступаю к обработке. Хитрая рана. Один укол, который может оказаться кратно хуже резаной. Хорошо место сравнительно удачное: в проекции раневого канала нет крупных сосудов, из органов мог попасть, очевидно, в кишку и в мочеточник, если, конечно же, дотянулся до него. Несмотря на ранение, Танджиро выглядит бодро и несравнимо лучше бледного Ренгоку.              Кабан оповещает:              — Это возничий его проткнул! А он его ещё спасти попросил!              — Иноске! — осуждающе шипит тот, когда я прохожусь по его ране йодным раствором. «Иноске», вот как его зовут! Внезапно Танджиро начинает оглядываться: — Точно! Машинист же ещё здесь!              — А? — хмурюсь я, отвлекаясь от повязки, и слежу за его взглядом. — Маши… А-а-а! — я хочу хлопнуть себя по лбу, да руки заняты. Возвращаюсь к занятию. — Мало того, что нижайшая луна, ещё и машиниста с детьми припахала. Ну-ну. Может сбежал он?              — Не, — ворчит Иноске, складывая поджарые руки на груди. — Ни черта! Куда он побежит, хромоногий!              — Прекрати! Это не смешно! — повышает тон Танджиро. Благо я заканчиваю с перевязкой, но не тороплюсь его об этом оповещать. — Он простой человек, его использовали!              — Так, всё, — возникаю я, подымая руку. — Лучшее, что ты можешь сделать — лечь.              — Лечь? — опешивает парень. Я хлопаю по своим коленям и утвердительно киваю.              — Лечь. И поджать ноги. — Указываю в сторону. — Прямо как учитель.              Он нерешительно поворачивается ко мне спиной и я помогаю ему улечься, отодвигаясь назад. В итоге наставник и растерянный ученик лежат рядом и только за руки не держатся. Реплика Иноске портит всю атмосферу:              — Хах, слабак Тонпачиро!              — Сам такой! — из вредности возмущается «Тонпачиро» и уже было подымается на локтях, как я укладываю его обратно, а на Кабана шикаю:              — Успокойся. Лучше скажи где остался машинист. — Оглядываю парней: — Где вы его последний раз видели?              — Когда мы порвали тело железного зверя, — Иноске складывает руки на груди и садится по-турецки, — мужик под ним и оказался!              — Что?! — пораженно восклицает Танджиро, на этот раз не пытаясь подняться. — Скажи мне, что ты достал его!              — Конечно достал! Я что, свинья по-твоему?!              Маугли бьет себя кулаком в грудь и я кашляю в кулак. Железный зверь, машинист, свинья, ну-ну. Судя по описанию, эта ночь здорово прошлась по несчастному, а значит его и вправду стоило хотя бы опознать. Я подымаюсь на ноги и отряхиваю штаны. Боги, на что они теперь похожи…              — Давайте я пойду поищу его.              — А?! — в страхе расширяются глаза Зеницу, который все ещё сидит у головы Ренгоку. — Нет-нет, не вздумайте никуда уходить! — истерика в его голосе нарастает и он тараторит так, что я невольно сажусь обратно. — А если что-то случится?! Я этого не переживу! Я сам!              Он вскакивает с места и начинает активно ковылять в сторону железной дороги. Его голос одновременно наполнен яростью и страхом.              — Где этот дурацкий мужик?! Я найду его! Я приволоку сюда! Где бы он ни был!!! — Он резко оборачивается, глядя на меня пронизывающими, полными ужаса глазами и тыкает пальцем: — Только не уходите! Сидите здесь! Пообещайте!              Я обезоружено подымаю руки:              — Да-да, только стой. Подождет машинист, не уходи!              Парень с надеждой смотрит на Танджиро, тот на меня и я, не найдя ничего умнее, смотрю на Иноске. Тот тыкает на себя пальцем и вопросительно хмыкает. Шерсть на голове-чучеле торчит кусками во все стороны, покрыта кровью и грязью, а кукольные глаза продолжали переливаться на солнце, словно ничего и не происходило.              Да, именно так я себя и чувствую.              — Да, — устало вздыхаю я и молю, — пожалуйста. Только не навреди ему больше чем есть.              На деле, кабаноголовый выглядит целее всех вместе взятых. Он ругается себе под нос, но всё-таки следует моей просьбе и, засунув большие пальцы за пояс, угрюмо шагает к паровозу. Отделались малой кровью, хорошо. Не знаю чего ожидать от машиниста в нашей компании, но парень со шрамом на лбу прав — кто знает какие были обстоятельства. Вдруг он и вправду оказался в положении Кохаку.              — Так кто в итоге, — вспоминаю я про свой вопрос, — такое сотворил с Ренгоку?              — Третья по силе Высшая Луна, — на ходу отвечает Зеницу, с трудом подавляя панику. — Помните я вам рассказывал про Лун сегодня?              — Смутно, — честно признаюсь я. Он много чего мне наговорил, пока мы ходили по отцепленным вагонам. Помню про мудака-прародителя и дюжину его «Лун», название которых упорно напоминало припев одной песни. Ещё помню трагическую историю Незуко и ворчание по поводу Кабана. Блондин подсказывает:              — А вспышку перед рассветом? Когда я убежал.              — Да, — подумала, что паровоз запоздало рванул, но, видимо, рванул Ренгоку.              — Тогда демон и появился, — перехватывает эстафету лежащий рядом Танджиро. — Говорят, Высшие Луны настолько сильны, что на счету каждой по несколько Столпов!              — Столп… — задумчиво подымаю я глаза к небу. — А это что?              Темноволосый чуть воздухом не давится, когда слышит этот вопрос.              — Так это… ну… это учитель Ренгоку! — он лёжа обеими руками указывает на всё ещё живого мужчину. — Он Столп Пламени. В его роду передается особая техника владения мечом — «дыхание пламени», а Столп обозначает, что он достиг вершины мастерства в нём!              Ага, значит это титул в их организации убивц демонов. Видимо, очень крутой, сопоставимый с Лунами. Ещё и династия. Я смотрю на «столпа» въедчиво, наблюдая за каждым изменением на лице, вслушиваюсь в дыхание. Невольно вспоминаю «огненные» гетры и отчаянно пытаюсь игнорировать красный цвет его волос, который больше напоминает кровавые пятна.              — Тогда понятно почему он так одет.              Неожиданно уголки его губ растягиваются в мягкой, еле уловимой улыбке и моё сердце ухает вниз. Это он зачем? Это он чего?! Одна из рук продолжает покоится на его запястье, головой снова прикладываюсь к груди. Наблюдаю за лицом.              — Что-то случилось? Ему хуже? — парень со шрамом позволяет себе перевернуться на бок, чтобы увидеть всё воочию, но самый актуальный вопрос озвучивает Зеницу:              — Тогда почему он улыбается?              Моё волнение меньше не становится и я продолжаю наблюдение. Ненавижу, когда люди на грани смерти улыбаются. Будто прощаются. С трудом заставляю себя подняться.              — Всё нормально. — Судя по реакции, мне никто не верит. — Серьёзно.              Я просто испугалась. Похоже, мне только кажется, что у меня нет сил и на деле во мне ещё достаточно резерва, чтобы закатить небольшую истерику или типа того. Слушаю как парни синхронно вздыхают, а стоит Камадо вернуться на спину как в его голову приходит весьма мерзкий вопрос:              — А как глаз учителя?              Произносить вслух не хочу, лишь отрицательно качаю головой. Полное дерьмо, Танджиро. Вернее сказать — его больше нет. Возможно, какая-то его часть осталась на поле боя. Как назло, в голову приходят слова преподавателей о том, что часто при гибели одного глазного яблока через какое-то время поражается второе, но я отчаянно гоню их от себя прочь. Чтобы не ожидало его в будущем, мы сделали всё что могли.              — Ох, — понимающе выдаёт он, вешая нос. — Очень жаль.              Я лишь согласно вздыхаю и перебираюсь по другую сторону к дереву, куда мы некогда прислоняли Ренгоку. Наконец-то могу усесться как мне удобно и на что-то облокотиться, как вдруг спину словно молнией пронзает! Чертов поезд! Весь позвоночник в трусы высыпался!              — Всё в порядке? — спохватывается Зеницу.              — Да, пойдёт, — шиплю в ответ и на этот раз облокачиваюсь гораздо осторожнее. — Значит две «луны» за ночь. Можно считать, что нам повезло?              Он неуверенно пожимает плечами:              — Вроде того.              Качаю головой. Справедливо, такое тяжело назвать удачей.              Воцаряется молчание. Только сейчас до ушей доносятся звуки со стороны: скрип оседающих обломков паровоза, лёгкий шелест листвы и гомон птиц. Со стороны взглянуть — ночка была тяжелая. Несмотря на преподнесенные сюрпризы, утро ощущается попроще. И Кабан как-то запропастился. Опускаю глаза на Ренгоку и прикладываю руку к его шее, затем проверяю пульс на запястье и не тороплюсь его отпускать. Слабо, но работает.              — Зеницу. — Тот перепугано вскидывает голову. — Пожалуйста, глянь повязку на животе у Танджиро.              Он выполняет просьбу, пока я стягиваю край куртки с Ренгоку и оглядываю рану. Пацаны отлично справились с задачей, выглядит хорошо! Правда пропиталась пара капель крови, но в таких условиях ни холода к животу приложить, ни шва наложить, ни раствора целебного по вене пустить. Я про себя радуюсь, что кроме меня этого никто не видит, а значит на один повод для беспокойства у парней меньше. Зеницу ловит мой взгляд и удовлетворенно кивает и я киваю в ответ.              — М? Смотрите! — неожиданно вздыхает Танджиро, привлекая наше внимание. Он указывает на деревья у паровоза, где показался Кабан с человеком на плече. Расстояние приличное и его хриплый голос доносится эхом.              — Поезд? — первым разбирает Зеницу и он восторженно оборачивается к нам. — Кажется, подмога рядом!              Танджиро воодушевленно кивает, приподнимается на локтях, набирает побольше воздуха в грудь и со всех сил горланит:              — Мы поняли!!! Спасибо, Иноске!!!              Голос настолько громкий, что нам уши закладывает, а Ренгоку так вовсе качает головой и хрипит.              — А?! Учитель?! Простите! Простите меня!              Когда до парня доходит, что его рёв и мертвого с того света вытащит, он принимает кланяться головой в траву, чего Ренгоку, очевидно, не видит. Зеницу так вовсе цепенеет, поэтому я беру инициативу в свои руки и жестами показываю Танджиро, что если он сейчас не примет горизонтальное положение я лично его уложу. До его друга доходит быстрее и он торопливо пытается помочь другу. Продолжая сверлить их глазами, я мягко кладу руку на плечо Ренгоку:              — Всё в порядке. Кабан говорит, что подмога рядом. Кричит, вернее. Не обращай внимания.              — Ка…бан… — его глаза прикрыты повязкой и мне трудно судить о полноте его реакции, но в любом случае ему нужно поберечь силы. Танджиро порядком успокаивается и всё-таки ложится: со смирением обреченного поджимает ноги и вытягивает руки вдоль тела.              — Отдыхай. Всё в порядке. Осталось ещё немного. — Повторяющиеся действия должны усыпить его бдительность и, держа руку на пульсе, я продолжаю монотонно вещать: — Все живы. Все рядом. Все целы. Даже машинист.              Проходит меньше минуты, прежде чем я переглядываюсь с напряженными подростками и умолкаю, обретая новую причину для беспокойства. Как Ренгоку вообще умудрился прийти в себя? Еще и пытается выяснить что происходит, а не корчится от боли. Это ненормально. В его состоянии это маленькое чудо, а чудеса на грани смерти всегда пугают.              Пусть только ещё раз попробует, «столп».