Brilliant Water

Он ненавидел семейные сборища.       Проводить время в компании его ненормальной семейки - то ещё "счастье". Двусмысленные взгляды, глупые и неуместные шутки, шум, ссоры - это лишь малая доля того, что происходило во время ужинов в Красном замке. Тем более, последний, что произошел ещё при его отце, был абсолютно испорчен отвратительным поведением его племянников и их невест. Хотя, в тот раз и старший брат не преминул возможностью показать себя "во всей красе". Собственно, а что изменилось? Всё равно его роль осталась прежней - сиди тихо рядом с королём, наблюдай и не подавай голоса, пока не спросят. До личного мнения, как обычно, никому нет дела, всё решают старшие. Как говорил его дед: "Кланяйся, улыбайся и кивай, одобряй, аплодируй. Где надо, соглашайся, и никогда не смей сомневаться в решениях Их Величества".       Вот и сегодня, когда в дверь покоев постучали, приглашая его к ужину, Эймонд понимал, что вечер будет безнадёжно испорчен. После сегодняшней ночи у мужчины безумно болела голова, и он совершенно не был настроен видеть кого-либо из семьи, тем более, находиться с ними за одним столом.       Таргариен подошел к зеркалу, осматривая себя. Всё так же высок, всё так же статен и красив, и даже существование огромного шрама на его лице не умаляет достоинств мужчины. Но он этого не замечает, его взгляд будто направлен сквозь собственное тело, сквозь толстую, драконью, кожу. Лиловый глаз бегает по отражению в зеркале, как будто пытаясь найти какие бы то ни было изъяны. Он цепляется за сапфир, но тут же спускается ниже, будто игнорируя его существование. "Ты всё такая же тряпка", - думает мужчина, усмехаясь самому себе, - "Посмотри на себя. Комок сомнений, страхов и ненависти. Хватит лгать, ты не заслуживаешь ни любви, ни прощения, ты просто запасной вариант - был, есть и всегда им будешь! А, может, ты поспешил с выводами, указывая пальцем на всех, кроме себя? Ты же знаешь, ты - чертов вредитель. К чему всё это, если ты всегда проигрываешь? Ничтожество!" В стену полетела чернильница, так удобно подвернувшаяся под руку с письменного стола. И тут же он залепил себе звонкую пощёчину. Плечи Эймонда размеренно двигались, пока он пытался восстановить дыхание после резкой вспышки собственной ярости.       Тяжело вздохнув, Таргариен издал негромкий, немного истеричный крик обессиленного и будто эмоционально выпотрошенного человека. Нужно пережить этот вечер. А затем ещё один. А затем ещё и ещё, и так по накатанной, пока жизнь совершенно не станет бессмысленной.       В дверь снова постучали, на этот раз более настойчиво, как бы напоминая о том, что ему пора. Мужчина провел рукой по волосам, пригладив выбившиеся пряди, и надел повязку, вновь пряча свою сущность от всего света. Он в последний раз кинул взгляд на зеркало, и ему показалось, что в отражении, кроме него, стоял ещё один силуэт, гораздо ниже его самого.       Покинув покои, Эймонд направился в обеденную залу, совершенно игнорируя проходящих мимо него стражников и прислугу, оставаясь таким же невидимым и для них. В голове продолжали крутиться те же самые слова, сказанные самому себе перед зеркалом, и Таргариен всё сильнее сжимал руки в кулаках. Он абсолютно не хотел видеть в данный момент никого, даже Хелейну, хотя сестра была для него, наверное, единственным островком спокойствия в этом бешеном море. "Ты же видишь, тебе даже не нужно искать", - продолжает думать мужчина, тенью проходя мимо знакомых ему лиц, - "Без тебя все их жизни однозначно стали бы лучше: ни семейных скандалов, ни ругани, ничего - только если бы тебя не существовало!"

***

      За сравнительно небольшим столом умещались все близкие Алисенты Хайтауэр - её отец, все её дети и внуки. Правда, в этот раз на ужин пригласили только детей, и Эймонд был даже рад такому решению своей матери: меньше людей за столом - больше шансов быстро уйти. Но вместо этого он сидел и сверлил взглядом пустую тарелку. В голове крутился последний ужин всей их семьи: отец, уже будучи на пределе, рассказывал о том, как сильно любит их всех, как гордится своими детьми и внуками; поздравления племянников с помолвкой, напряжение между его сводной сестрой и матерью, глупые советы Эйгона на тему половой жизни Джейкериса. Но лучше всего Таргариен запомнил то, как Люцерис не сводил с него взгляда и так по-детски глупо (но очень мило) прятал глаза, когда Эймонд повернулся к нему... - Эймонд? Эймонд! - голос Алисенты вырвал его из раздумий, заставив вернуться и обратить внимание на происходящее. Мужчина повернул голову в сторону матери, одаривая её немигающим взглядом лилового глаза и давая понять, что слушает её "предельно внимательно". Женщина разочарованно вздохнула, - Эймонд, ты постоянно где-то, но здесь. Ты вообще слушал меня? - Да, мама, я тебя слушал. Мне нет нужды перебивать тебя несусветной чепухой, как это делают некоторые, - он недвусмысленно посмотрел на своего старшего брата, медленно моргая. Хелейна невинно хихикнула, поправляя платье. - Что, братец, задумался о своей подружке? Уверен, она и её старые сиськи тоже по тебе соскучились! - влез Эйгон, вливая в себя уже третий кувшин вина. - Ziry vestragon vala zȳhom lykom kepoma ozmijes. Skori ao morghūljagon, aōma ozmijīnna, donus taobus!- Эймонд спокойно наклоняет голову, смотря на старшего брата так, будто постепенно сдирает с него кожу и наслаждается этими мучениями. Он прекрасно знает, как Эйгон злится, когда младший брат начинает говорить на валирийском, и не может лишить себя удовольствия увидеть обиду и негодование на лице короля. - A... Ynoma zvagizi ozmijiō jaelan, - насупившись, неторопливо отвечает тот, пытаясь собрать в пьяном разуме остатки знаний древнего языка. Эймонд лишь усмехается и подносит к губам кубок, делая неторопливый глоток его любимого вина. Издеваться над старшим братом таким образом было одним из его своеобразных способов расслабления и успокоения. Один из тех моментов, когда принц не чувствовал себя паршиво. Но даже сейчас в его триумф вмешалась матушка, одарив своего второго сына взглядом, полным неприязни и осуждения. Этого хватило, чтобы убить в нём вообще какое-либо желание присутствовать на ужине.       Дальнейший разговор мужчина слушал уже вполуха, улавливая обрывки фраз, касавшиеся политики и планов семьи на будущее, что мало его волновало. Но когда на стол опустилось главное блюдо вечера - чёртов поросёнок в яблоках - Эймонд демонстративно бросил на стол кубок, в последний раз подарив всем присутствующим (кроме сестры) равнодушный взгляд и удалился под их, как ему показалось, ехидные ухмылки, не забыв со всей силы хлопнуть дверью. Королева-мать даже бровью не повела, наблюдая за этой сценой, пока Его Величество задыхался от истеричного смеха. "История циклична и имеет свойство повторять саму себя", - вертелось в голове Таргариена, пока он шел обратно в свои покои. Он снова игнорировал всех на своем пути, столкнулся с сиром Кристоном и просто пролетел мимо него, не обращая внимания на его восклицания и крики вдогонку. Не до этого солдафона.       Эймонд смог выдохнуть, когда почувствовал спиной массив двери своих покоев, чувствуя, как она закрылась и отрезала его от того мира, в котором ему никогда не было места. Содрав с себя треклятую повязку, Таргариен оглядел здоровым глазом помещение, но ничего странного не заметил, кроме валявшейся на полу чернильницы, которою сам и отправил в полет. Подобрав предмет с пола, мужчина обратил внимание на зеркало и снова увидел второй силуэт, помимо своего, но в комнате он точно был один. - Пекло... - ругнулся он, продолжая смотреть на себя. Мужчина, который до этого являлся отражением, превратился в маленького, слабого пацанёнка в великих ему доспехах, всего грязного, со спутанными волосами и огромным порезом через половину лица. Эймонд смотрел на юного себя и прокручивал в голове прошлое, пытаясь понять, где он совершил ошибку.       На лице юного Таргариена, наивно улыбавшегося всему доброму, появились странные полосы, расползавшиеся по всему стеклу. Осколки, не выдержав мощного удара взрослого мужчины, с громким треском посыпались на пол. Эймонд смотрел на себя в разбитое зеркало, и ему казалось, что даже его собственное отражение ненавидит его. Тяжко заставить себя поверить в то, что это нереально, когда все вокруг говорят, что ты — всего лишь запасной план.       Нижняя губа предательски задрожала, когда мужчина снова заметил в одном из осколков посторонний силуэт. Он обернулся, но его покои были пропитаны одиночеством и болью, что скрывалась от чужих глаз. Эймонд прошептал что-то, что было известно только Семерым Богам, а затем, сбросив с себя камзол и сапоги, лёг на кровать и надрывно закричал, сжав в руках простыни. Боль, пронзившая его сердце, могла сравниться только с болью, преследовавшей его, пока заживал левый глаз, и которая иногда появляется едва уловимым фантомом. Таргариен не скучал по ней, не звал её, не жаждал. Всё, чего он хотел на данный момент - это простого человеческого понимания.       Он не заметил, как луна вновь взошла на небесный престол, разогнав тьму своим фальшивым светом. И точно также не заметил, как провалился в сон. "Смотри, Эймонд, мы нашли тебе дракона!" - громкий детский смех окружил мужчину, стоявшего неподалеку от толпы детей, собравшихся на тренировочной площадке. Он сразу понял, где находится, и чем это всё закончится. И сразу почувствовал боль в левом глазу, пока ещё едва заметную. По щеке потекла не то слеза, не то кровь, семеро бы её побрали.       Смех перерос в плач, детские голоса сменились криками двух матерей, а Эймонд стоял среди этого безумия и искал взглядом хотя бы кого-то, кто поддержал бы его. Но вся суматоха будто проходила сквозь него, как лёгкий ветер проникает в открытое окно. Он даже в собственном сне почувствовал себя лишним. - Дядя! - раздалось откуда-то, и мужчина испуганно обернулся. Он не видел источник звука, но в этот раз был уверен - его звал Люцерис. Не тот Люцерис, что сейчас трусливо прятался в подоле платья своей матери, лишив Эймонда нормального существования. Его звал тот Люцерис, что вчера спас его из морского плена и помог вернуться к жизни, - Дядя, где ты? Я не вижу тебя!       Эймонд сорвался места, пытаясь найти Люка, но площадка превратилась в какое-то подобие петли, и чем дольше он бежал, тем сильнее становилось ощущение, что эта петля затягивается на его собственной шее. Мужчина заглядывал в каждое лицо, но видел только пустые, белые пятна. Внезапно он почувствовал, что ему и вправду тяжело дышать, как будто воздух забыл дорогу в лёгкие, и его хватит только на несколько мгновений. - Люк! - вскричал он, чувствуя подкрадывающуюся панику, - Я найду тебя! - Paghagon, Aemond, paghagon! - настойчиво шептал Люцерис, сидя рядом с задыхающимся Таргариеном, - Ну же, дядя, проснись, не смей уходить! Я здесь, найди меня, Эймонд! - Почему каждый чёртов раз, когда я на грани, ты появляешься и спасаешь меня, taoba? - прохрипел мужчина, приоткрыв правый глаз, - Почему это именно ты? Почему?! Юноша покачал головой, не отводя взгляда от Таргариена. - Я должен быть сильным не только для себя, но и для других, дядя. И для тебя в том числе. Эймонд не сказал ничего, лишь хмыкнул и отвернулся. - Этот голос в моей голове, он хочет, чтобы я выбрал: умереть эгоистом или жить с петлёй на шее? Станет ли когда-нибудь лучше, стоит ли бороться? - Бороться нужно всегда, - вздохнув, ответил Люцерис, вставая с места и подходя к мужчине так, чтобы тот мог его видеть, - У каждого свой предел, и до твоего ещё далеко. Будь сильным, принц Таргариен.       Юноша вновь потянул руку к шраму на лице Эймонда, но тот снова отстранился, не давая прикоснуться. Мужчина поднял немигающий взгляд на племянника и вновь что-то тихо прошептал. Люк улыбнулся. - Не бойся, qȳbor, я не оставлю тебя. Засыпай, - прошептал он, с теплотой наблюдая, как лиловый глаз медленно закрывается, а дыхание Таргариена постепенно выравнивается, - Даже если весь мир рухнет, даже если ты останешься один в этом бессердечном месте, я никуда не сбегу.       Утром Эймонд не обнаружил ни племянника в своих покоях, ни следов его присутствия; только старый фолиант мифов и сказок лежал на маленьком столе поверх карты Вестероса.