Brilliant Water

      Холодная, нет, ледяная вода окутала его тело, словно заботливая мать обнимает сына. Лучи обманчиво яркого солнца едва касались его глаз, пока и вовсе перестали достигать его. Он попытался вздохнуть, но в лёгких не было места, их поглотила вода. Резко захотелось спать, и глаза начали закрываться… Нет! Нельзя!...       Он попытался всплыть, но тяжелая броня потянула его вниз. Море давило на него, не выпуская из своих сетей, и ему на мгновение показалось, что до дна осталось совсем немного, что вот-вот он коснется песка или камней (Семеро его знают, что на дне этого треклятого моря), и все его страдания закончатся… Он подумал о своей матери, которая наверняка будет оплакивать потерю своего второго сына, как она будет лить бриллиантовые слёзы, как она будет винить всех и вся в его смерти. А он, наконец, станет свободным...       Он уже смирился со своей участью и просто тонул, даже не пытаясь сопротивляться силе моря, захватившего в плен очередную жертву. "Что ж, на этот раз приз ему достался поистине королевский", - подумал он, медленно моргая. Силы постепенно покидали его, и даже вечный сон уже не виделся таким уж плохим решением.       Вот, кажется, кто-то на мгновение перекрыл ему солнечный свет, который был едва различим на такой глубине. Или всё-таки кажется? Кто-то зовёт его, кричит его имя, но звук голоса этого человека ему уже не услышать - слишком глубоко. И почему этот кто-то продолжает так настойчиво его звать?...

***

      Эймонд резко пришел в себя и открыл глаз, судорожно хватая ртом воздух. Он не тонул, он не умирал, он был жив и находился в своих покоях. Его грудная клетка вздымалась от попыток восстановить дыхание. Он бешено осмотрел комнату, словно загнанный в ловушку зверь. Пекло, что за чертовщина?! Таргариен посмотрел в окно, надеясь, что над Королевской Гаванью во всю властвует утро, и этот кошмар был безжалостно растерзан яркими солнечными лучами, но, к его разочарованию, на небе правила луна.       Луна... Эймонд давно уже не видел луну во всей её красе, лишь обрывки полумесяца, выглядывавшего из-за свинцовых туч, накрывших столицу в последнее время. А, может, этим боги его матери хотят показать, что война неизбежна, и только небо будет оплакивать каждого павшего в битве за корону и Железный трон?       Мужчина хмыкнул, запустив пальцы в свои длинные волосы, спутавшиеся от его сонных метаний по подушке. Один вопрос не давал ему покоя - кто пытался докричаться до него сквозь толщу воды? Это точно была не мать, ибо Алисенте Хайтауэр нет дела до второго сына. Это и не старший брат, ведь Эйгон - король, его волнуют куда более важные дела. Сестра? Это был бы самый разумный вариант, но, к сожалению для Эймонда, это точно была не Хелейна - он явно слышал мужской голос. Больше в сонном разуме вариантов не оказалось, кроме одного, совершенно глупого и бессмысленного, который Таргариен тут же отмёл, зажмурившись и покачав головой.       Эймонд встал с кровати и подошел к окну, наблюдая за тем, как чистый и мягкий лунный свет отражался в водной глади, как птицы, не успевшие уснуть слонялись от скуки по ночному небу, и как одинокий корабль медленно приближается к горизонту. Ему сразу представилось, как он плывет на фрегате где-то далеко в океане, как вокруг него плещется морская вода, в небе парят драконы, наблюдая за его судном, и как рядом с ним стоит старпом, чьи тёмные кудри будто были созданы из ночной тишины, а глаза так и манили заглянуть в них...       Мужчина тяжело вздохнул, прикрывая глаза и думая о том, что утром он снова наденет повязку, снова закроется от всего мира и от своей собственной семьи. Их уж точно не волнует, что приснилось Эймонду. Их даже не волнует, как он себя чувствует; всё, что важно для его семьи - это то, что он молча сидит в совете и иногда подсказывает своему брату лучшие решения тех или иных проблем. Будь он хоть трижды героем королевства, пятикратно лучшим мечником, самым лучшим драконьим всадником - да хоть одним из богов! - его семье будет плевать. Он - второй сын, его место подле старшего брата, но не более.       Он уже точно знает, что никому не захочет рассказывать про сегодняшний сон, что эта тайна останется при нём. Как же хочется спать...       Внезапный росчерк молнии на ночном небе вспышкой осветил комнату Эймонда, и он заметил ещё один силуэт, явно непохожий на мебель и до этого игнорируемый его зрением. Повернувшись спиной к окну, мужчина также обнаружил, что дверь в его покои была почему-то приоткрыта, хотя он отчётливо помнил, что запирал её. Кому во всех Семи королевствах хватило бы ума и наглости посреди ночи влезть в покои принца? Идиоту. Эймонд, конечно, не видел всё на этом свете, но менее боеспособным от этого не становился.       Схватив лежавший на маленьком столе с картой Вестероса кинжал, Таргариен практически бесшумно подкрался к незнакомой тени, но, не обнаружив того, кто отбрасывал её, лишь усмехнулся и, покрутив оружие в руке, оставил его там же, где и взял, после чего вновь сел на кровать. Дурные мысли лезли в голову одна за другой, но самой громкой была та, что кричала ему о провидении, что этот сон - знак, и что нужно сделать что-то, чтобы избежать столь позорного конца. Одинокая, едва уловимая слеза промелькнула в здоровом глазу мужчины и точно так же быстро исчезла, оставив тонкий, почти незаметный след на его щеке. У него не было привычки плакать, но ведь он тоже человек. И точно так же, как и других, его одиночество тянет его вниз, как птицу тяготит клетка, скованная замком. - Qȳbor?.. - раздалось откуда-то со стороны двери. Эймонд резко поднял голову и заметил нарушителя собственного спокойствия. - Мой лорд Стронг... Вам не говорили, что шастать ночью по чужим покоям - это не только странно, но и мерзко? Или ваша мать настолько плевала на ваше воспитание, что не объяснила прописных истин? - естественно, он огрызнулся. У Таргариенов (особенно у этого) в целом была до безумного развита манера огрызаться, чтобы скрыть своё истинное лицо, - Что ты тут делаешь?       Люцерис был вынужден покинуть своё убежище в виде массивного письменного стола, коль уж дядя удосужился разглядеть его в такой темноте. Его образ в принципе вызывал в юноше странные чувства и ощущения - от восхищения и безмерного уважения до животного страха и отвращения. И всё-таки Люк никогда не отрицал очевидного факта - его дядя был до безумного прекрасен. Всё то, чем хотел обладать наследник Веларионов, чтобы по праву считаться членом и семьи Таргариенов, уже было у Эймонда, но всё, что было у Люцериса - это постоянные насмешки, издёвки, оскорбления со стороны старших родственников. То, что он слышал практически каждый раз, когда присутствовал на семейных сборищах. И, хоть Люк никогда не считал себя слабее того же Эйгона или даже собственного старшего брата, перед Эймондом его всегда настигало чувство полного поражения. Да, он смог постоять за себя и свою семью тогда, и он продолжал усердно тренироваться, чтобы превзойти Таргариена в будущем, но в данный момент связь Люцериса с этим миром была потеряна.       Перед ним сидел самый красивый человек во всем Вестеросе и за его пределами, а одинокий лиловый глаз, слегка подернутый пеленой слез, смотрел прямо на него. - Эй, taoba. Я с тобой разговариваю, - голос дяди вытащил юношу из оцепенения, - Что ты забыл в моих покоях после часа летучей мыши?       Таргариен начинал закипать. Сначала чёртов сон, теперь этот мальчишка-бастард, свалившийся как снег на голову... Эймонд, конечно, был терпелив, но в данный момент это его терпение сходило на нет. Особенно, когда сын его проклятой сводной сестры совал свой нос туда, куда его точно не просили лезть. Да, он явно не отличался тёплыми чувствами к детям Рейниры, особенно ко второму сыну, и у этого было очевидное объяснение, которое мог не заметить только слепой. К сожалению, Люцерис Веларион таковым не являлся, но Эймонд не терял надежды и ждал, когда же судьба подарит ему шанс восстановить справедливость в этом и без того нечестном мире. - Дядя, я просто проходил мимо, а потом... Потом ты кричал что-то... И я заглянул к тебе, но ты спал, и я... Я не хотел тебя будить, честно! - выпалил Люк, зажмурившись, - Я подумал, что тебе, наверное, снится что-то ужасное, и я звал тебя, но ты не просыпался, и тогда... Звал? Люцерис его звал?       Эймонд немигающим взглядом прожигал юношу, пока тот смущенно подходил ближе. Чтобы его спасителем, да оказался этот никчёмыш? Да ни в жизнь. "Jeva jorepna ryptas se pōnte udlitas" - подумалось мужчине, пока тот заинтересованно оглядывал Люцериса. - Спасибо, что вытащил, - Люк на мгновение застыл, услышав слова благодарности в свой адрес. Обычно дядя одаривает его букетом колкостей и различных оскорблений, но в этот раз он даже чересчур спокойный. Даже не усмехнулся, как он любит это делать. - Qȳbor, что произошло? Что ты видел? Если слишком больно, не гово... - Я тонул в открытом море, - Эймонд неожиданно оборвал племянника на полуслове, наблюдая за его реакцией, - Я тонул, и мне было так... Спокойно? Hēzīr nyke jaelagon bona bisa ēdrurys sīdan drēje... Что?       Люцерис Веларион до сих пор не мог поверить своим ушам. После всего, что между ними происходило, его дядя, Эймонд, Семеро его подери, Таргариен, спокойно сидит и делится такими вещами с человеком, которого хотел бы видеть в своей жизни в последнюю очередь. Люк осторожно щипал себя за ладонь, отказываясь верить, что слышит и каплю той искренности, которая, как казалось, давно умерла в душе мужчины. Он протягивает руку к шраму, что идет через лицо его дяди, и надеется, что он сможет хотя бы слегка дотронуться, почувствовать его, но Эймонд резко отодвигается от Люка, словно ошпаренный. - Даже не думай, ilībōños! - прикрикнул мужчина, нахмурившись и злобно оскалившись. - Я знаю, что за сны тебе снятся, Эймонд! Поверить только, тебе снится то же самое, что снится мне последние дни, только я вижу, как ты тонешь, и всё, что могу сделать - это сопротивляться безудержному желанию прыгнуть в эту бездну за тобой! - Сопротивляться? Почему? - Эймонд действительно не понимает таких, казалось бы, банальных вещей. Но ещё больше он не понимает, почему сейчас сидит и обсуждает со своим далеко не любимым племянником сон, который планировал отправить в забытье. Ему следовало наказать парнишку за то, что тот влез к нему, а не вести светские беседы. - Потому, что если полезу тебя спасать, qȳbor, то пропаду сам... - Люк, оказавшийся в какой-то момент достаточно близко к мужчине, залился краской. Зрелище ему открылось просто бесподобное: полная луна освещала комнату, лучами падая на лицо Эймонда и озаряя его. Лиловый глаз, всё это время прятавшийся в тени, теперь смотрел на племянника и изучал каждый миллиметр его лица. Эти непослушные волосы, эти оленьи, полные искренней заботы глаза, которые он видел в самых-самых секретных снах, о которых точно не поделится с ним... Таргариен поймал себя на мысли, что Люцерису идёт голубой цвет Веларионов.       Никогда прежде не были столь спокойны река и берег, но внезапно слились в ослепительное, бриллиантовое море, что затягивало их обоих. - Иди спать, Люк, - первым после продолжительной паузы заговорил Эймонд, не отрывая взгляда от юноши, - Бывают моменты, когда моё сердце открыто нараспашку, и тебе кажется, что ты знаешь, кто я и что я, но, поверь, ты не хочешь знать обо мне всё. Мое солнце – оно черное, мой дождь – это кровь. - Эймонд... - Люцерис спокойно смотрел в ответ на мужчину. Этот раунд их неосознанных гляделок будет за ним, - Я не желаю тебе зла. Во тьме, которой ты меня считаешь, гораздо больше света. И, когда ты поймёшь это, может, то, что когда-то считалось тобой неправильным, станет верным? Sȳz bantis, дядя.       Таргариен ответил на это едва заметным кивком головы, провожая взглядом юношу, покидавшего его покои. Люк, уже подходя к двери, ненадолго развернулся, подарил мужчине свою самую тёплую улыбку, прошептал: "Ao issi daor mērī", и скрылся за дверью. "Mittys..." - подумали они одновременно: Эймонд - ложась в кровать и наблюдая за тем, как на ночном небе появляются проблески рассвета; Люк - стоя за дверью покоев своего дяди и пытаясь сдержать бешено колотящееся сердце в груди. И только стоило юноше сделать шаг, он растворился в темноте.