Увидимся в Аду

      Дойти до дома на ватных ногах и со свинцовой головой было тем еще испытанием, но Вокс был рад увидеть приглушенный свет в окне со стороны кухни.       «Значит, не спит», — с облегчением подумал он, не приветствуя перспективу бродить всю ночь на улице или еще хуже — будить Аластора.       Три стука и тридцать секунд ожидания, прежде чем за дверью послышались шаги. Но открывать ему почему-то не торопились. Нахмурившись, Вокс постучался снова.       «Обычно Ал быстрее открывает, — вознегодовал он. — Или боится, что за дверью стоит маньяк с топором?»       Только он изрек про себя эту саркастичную фразу, дверь медленно приоткрылась, и увиденное вынудило в сердцах выкрикнуть: — Что за нахуй?!       Пришлось прикусить себе язык, чтобы не сорваться и не разбудить всю округу. Однако трудно было сдерживаться, когда перед тобой кто-то держал в руках топор и при этом был вымазан с ног до головы кровью.       Первая рациональная мысль, пришедшая после шока, заставила Вокса испугано ворваться в квартиру, оттолкнув хозяина, и поспешить в подвал. Но тихий, невозмутимый голос его остановил: — На кухне.       Мужчина замер и сглотнул. Он развернулся на цыпочках и осторожно, словно ступая на эшафот, двинулся в указанное место. Под пристальным взглядом он неуверенно схватился за ручку двери и приготовился увидеть то, чего видеть очень не хотел.       Однако по ту сторону его встретило нечто другое — точнее, некто другой. Вместо привычного аромата трав и специй здесь стоял смрад из крови и смерти. Вместо тушенных овощей и поджаренного мяса на столе лежал охолодевший труп. Его голова была неестественно повернута, язык свисал, а конечности, как и внутренности, были небрежно разбросаны по кухне: что-то покоилось в кастрюлях, а что-то просто лежало на газетах.       Воксу следовало испытать хотя бы толику сожаления: такое красивое и сильное животное должно было рассекать леса, растаптывать рыхлую почву болот, а не валяться без рогов, органов и дыхания. Однако радость и облегчение от понимания, что смерть от рук любимого настигла не очередного соседа или молочника, были слишком опьянительны. — Что произошло? — он выдавил из себя этот вопрос, несмотря на пересохшее горло.       Позади послышались шаги — медленные и скрипучие. — А, понимаешь, я тут ездил по округе и случайно сбил оленя, — голос был удивительно легок, но в нем присутствовало что-то холодное и острое, будто говорил наточенный клинок. — Подумал, чего добру пропадать? Привез домой разделать и приготовить…       Вокс сглотнул замечание про совершенно неуместный в беспечности тон. Внимательно наблюдая, как Аластор обошел кухонный стол и наклонился над тушей, он позорно отошел к стене. — Знаешь, оленей вроде бы не едят, — все-таки проговорил он, пытаясь привыкнуть к запаху. Аластор выпрямился и широко улыбнулся. Глаза его заискрились прозорливостью и любопытством. — Ты уверен, что стоит диктовать мне, что есть, а что нет? — спросил он вполне себе вежливо, но голос его был низок, скрипуч, как звук из плохих колонок.       Воксу невольно захотелось прикоснуться к шее, но он воздержался. Однако мучавший его вопрос не мог долго теплиться на языке, особенно когда повод был дан. — Конечно, нет, — мужчина сделал вперед пару шагов, пытаясь побороть тошноту от запаха и нелицеприятного вида внутренностей. — Кто я, чтобы быть тебе советчиком в этом вопросе? Я знаю, что у тебя прекрасный вкус, и ты сам знаешь, что следует брать на пробу.       Аластор вмиг изменился в лице: оно стало угрюмее, а улыбке — шире. Его взгляд быстро скользнул по изгибу чужой шеи и остановился при зрительном контакте. — Это ничего не значит, — сказал он, насупив брови и стиснув зубы. Но Вокс не поверил бы этим словам, даже если бы они были единственной истиной во всех мирах. — Кроме глубоких чувств, что ты ко мне испытываешь, — сказал он с апломбом, выдерживая испепеляющий взгляд. — Первый раз ты не убил меня. Это случайность. Второй раз ты не убил меня. Это совпадение. Но третий… это любовь, Аластор.       Если он в чем-то и был уверен, то в том, что Аластор рассердится: что его лицо потемнеет от подобной дерзости. Но в глазах вместо гнева заплясало лукавство, а улыбка вдруг стала похожа на хищную ухмылку. — Признаться, ты прав. Я действительно неравнодушен… к хорошему мясу, — он резко взметнул топор, и тот со свитом вонзился в бедро мертвого зверя. — Когда долгое время не можешь найти лакомый кусок, то вполне готов поверить, что предложенная тебе туша и впрямь так хороша, как ее нахваливают. Однако…       Он вынул топор и провел пальцем по лезвию, собирая рубиновую жидкость. — …что если мясо испорчено, ядовито или непригодно для употребления? Не проще ли от него избавиться? — кровь, густая и темная, стекала тонкими ручейками со стола, образовывая под ногами неровной формы лужу. — Я задавался этим вопросом, но все же решил рискнуть, попробовать. И знаешь, что случилось дальше?       Он произнес это до безобразия ласково и приторно. И Вокс, съедаемый леденящим волнением, покачал головой, так как слова застряли у него в горле.       В одно мгновение он был готов поверить, что душа оставила его бренное тело. Сначала перед ним произошел замах, потом он увидел что-то летящее в его сторону, а в конце — горящий, полный ярости взгляд. — Дичь вдруг решила, что у нее есть право пролепетать какую-то ересь, а потом просто взять и исчезнуть.       Вокс медленно повернул голову, чтобы оглядеть вонзившийся в стену топор. Струйка крови потекла вниз по стене, которая и без того была испорчена. — Еще бы немного — одно неверное движение — и крови полилось бы намного больше. — С оленем я поступил умнее, — Аластор вытянул из тела что-то вроде сердца или желудка и сжал так, что казалось, будто рукав его белой рубашки всегда был красного цвета. — Сразу добил его, чтобы выпотрошить, разрезать сухожилия, раздробить кости, а не ждать, пока он смог бы подняться и вновь побежать в неизвестном направлении.       Вот оно что.       Вокс, отойдя от шока, начал немного понимать ход мыслей своего друга.       Это было даже забавно, и он бы посмеялся, не будь прямо сейчас едва не убит топором.       Выходит, Аластор даже не подозревает, насколько Вокс к нему привязан, раз посчитал, что тот готов его покинуть за какую-то попытку удушения?       Да, выходит, так и есть.       Аластор ни за что бы не стал тащить мертвого оленя на глазах у соседей. Значит, скорее всего, он повез его ночью. А почему он был ночью за рулем?       «Может, разыскивал меня?» — подумал Вокс с неприкрытым потрясением.       Он всегда полагал, что если когда-нибудь настанет такой момент, что кто-то, как и он, прочувствует каково это, когда некто близкий и важный исчезает без слов непонятно куда и непонятно насколько, то он впервые будет готов на искреннее сочувствие. Но ему никогда не приходило в голову, что он может сам стать причиной чьих-либо переживаний. — Ты подумал, что я испугался и сбежал? — спросил он, стараясь звучать ровно и немного удивленно. Аластор моментально скрестил руки на груди и издал звук, напоминающий фырканье и короткий свист. — Я решил, что у тебя впервые проявились проблески благоразумия. Но ты себе не изменяешь: дурак — он и есть дурак, — с колкостью проговорил мужчина, упрямо пялясь на кухонную утварь, а после тусклым тоном добавил: — Мог бы и записку оставить, чтобы я не тратил на тебя время и продукты.       Душа в этот момент замерла и будто заледенела, как и все в груди. В памяти вдруг вспыхнули обрывки чужих воспоминаний, где на этой кухне Аластор готовил на двоих: себя и женщину, что подарила ему жизнь.       А вслед прозвучала фраза, которая была сказана ему в первый день их знакомства:       Я изначально приготовил слишком много для одного. Так что безумно рад, что мои труды не пропадут!       Какая ирония. Несколько минут назад Вокс удивлялся, что Аластор понятия не имел, насколько был важен для него. А сам он в полной мере не осознавал чужих страданий от колющего одиночества (ему в голову не пришло, что его молчаливое отсутствие могло бы огорчить).       Духи Лоа показали Воксу чужую душу, и теперь он, даже против собственной воли, мог сам смотреть на ситуацию чужими глазами.       И картина перед ними была достаточно мрачной — нарисованой красками непринятия, недосказанности, страха отвержения и разочарования, потери и украшенной цветастой нитью долгожданной свободы, которую в любой момент могли оборвать. — Прости. Я устал и случайно уснул, — удивительно то, что он не врал, а оправдание звучало бредовее некуда. — Я не собирался уходить и уж тем более я не испугался твоих ночных игр в Дракулу — даже обрадовался. Можно сказать, получил любовную метку. — Это не… — хотел было возмутиться Аластор, но вдруг замолк и чуть сдержаннее проговорил: — Тебе не приходило в голову, что бегство, обращение в полицию да даже мое убийство — это то, что должен был той ночью сделать любой здравомыслящий человек на твоем месте? — Не приходило, — искренне ответил Вокс, сильно удивившись вопросу, который казался ему каким-то абсурдом. О совместном будущем в Аду и речи бы не шло, если бы он решил сделать что-то из вышеперечисленного. — Я не собираюсь от тебя убегать. Я тут из кожи вон лезу, чтобы ты от меня не сбежал.       Аластор стоял, как вкопанный, сдерживая порыв негодования. Видимо, в его мыслях Вокс частенько всплывал либо безумцем, либо идиотом. Все было бы намного проще, если бы тот знал правду: тогда бы он не беспокоился о том, что его убийственные замашки кого-то отвернут и куда охотнее бы принял предложение Вокса полюбить его.       Но Воксу приходилось действовать в рамках отведенных ему условий и пытаться достучаться до чужого сердца тем, что у него было. — Ты не хочешь, чтобы я исчез из твоей жизни, я не хочу того же. Тебе не кажется, что наши чувства взаимны? — сказал он, сложив руки за спиной, и неспешно обошел стол, пока не стал четко видеть перепачканное кровью лицо. — Я знаю, что ты не ощущал этого раньше, но пойми, что нет более точного индикатора влюбленности, чем отказ от убийства! Так что осталось дело за малым…       Он положил руку на плечо, словно пытаясь передать тому уверенность в собственных словах. Однако Аластор энтузиазма не разделял, многозначительно подняв бровь. — Сходить к психиатру? — спросил он с немного нервным смехом. Вокс закатил глаза, но продолжил воодушевляющее улыбаться. — Ты принял мои чувства, нужно теперь принять собственные. Поверь, вся наша жизнь изменится к лучшему, как только ты согласишься быть моим… то есть, со мной.       Вокс видел их двоих на вершине иерархии оверлордов, видел под софитами и объективами тысяч камер, он видел их вместе за ужином в самом роскошном ресторане Ада и в его спальне с разбросанной на кровати едой быстрого питания.       Он видел их на этой кухне, где Аластор бы ему готовил, а мужчина рассказывал о всех прелестях телевидения, или на крыше дома, где они бы танцевали всю ночь напролет, а оставшееся утро Вокс бы целовал его, позволяя искусать себе губы, шею, руки.       А, может, он бы сумел сесть за руль, посадить рядом Аластора и увезти куда-нибудь, где мало солнца и много интересного. Новый Орлеан так тесен, а Ад — ограничен. В оставшееся им время они могли бы столько всего увидеть и попробовать.       При таком исходе Вокс получил бы ту жизнь, о которой давно грезил. А Аластор получил бы возможность распрощаться с одиночеством и жить так, как он даже себе не представлял.       Вот если бы Вокс мог рассказать о своих грандиозных планах, позволить Аластору вкусить хотя бы немного из уготовленного им будущего. — Это настолько необходимое условие? — Аластор бегло прошелся глазами по помещению. Как хотелось бы узнать, о чем тот рассуждал. — Конечно, — Вокс естественным жестом (будто постоянно проделывал это движение) взял его лицо в свои руки так, как делали другие — более тонкие и теплые. — Поверь мне, после этого я беспрекословно буду рядом с тобой. Когда ты проснешься, когда будешь засыпать, даже когда умрешь, я буду подле тебя, Ал. Всегда.       Аластор выглядел в равной степени ошеломленным и неуверенным, не зная какой эмоции дать лидировать. — Мне нужно принять ванну, — проговорил он хриплым вздохом. Его лицо было мокрым от крови, от него пахло кровью, и сам он был наполнен кровью. — Сразу отмечу, что там тебе быть рядом вовсе необязательно, даже нежелательно.       Аластор усмехнулся, но Вокс понял, что это не шутка, поэтому настаивать на ответе не стал. Вместо этого он провел больше пальцем по смугловатой щеке и прислонился губами ко лбу, где все еще виднелся синяк. — Хорошо, иди, — отстранившись, мужчина вгляделся в широко распахнутые глаза и улыбнулся, пытаясь сымитировать миндальный тон, который услышал во сне. — А я пока приберусь здесь.       Аластор смотрел на него довольно долго: мысли плескались в его карих глазах — это было заметно, но Вокс не знал, о чем тот думал. Оставалось лишь надеяться, что о правильном решении.       Когда на кухне стало тихо, и Вокс остался один на один с собой и мертвым оленем, чувство сожаления, наконец, его настигло. — Прости, — прошептал он, смотря в потухшие глазенки. Вдали послышались звуки льющейся воды. — Еще немного осталось. Клянусь, ты будешь последним.