Увидимся в Аду

      Никто не проживает две жизни, старина. Так что придется выбирать: либо жадность, либо гордость. Хотя и то, и другое — непростительный грех, ведущий в Ад.       Эти слова всю дорогу не выходили из головы Вокса, дробя его череп подобно отбойному молотку.       Казалось бы, такая пустяковая фраза на пустяковую фразу. Но что-то в ней не давало мужчине покоя.       «И чем Ал недоволен? Чем я заслужил упрек?» — недоумевал он, смотря, как тот шел, простодушно наслаждаясь похолодевшим воздухом и мягким закатом.       Он тряхнул головой и остановился возле небольшого здания цвета слоновой кости, подзывая к себе друга. Гилберт поделился, что недалеко от клуба есть подпольный бар — более дорогой и чем-то смахивающий на французское кабаре. Отличное место, чтобы выпить и проверить насколько Аластор хорош в азартных играх. В прошлый раз Вокс был лишен возможности лицезреть своего друга за игрой в покер, поэтому он хотел наверстать упущенное — и желательно без визитов теней его нестабильной психики.       Они спустились вниз, проходя мимо выцветших картин и облезлых ламп. Тускло освещенное помещение, скрытое за обычной неприметной дверью, было замаскировано под простую столовую, но только до тех пор, пока за портьерой не открывался большой зал, окутанный сигаретным дымом. Пол был устлан узорчатым ковром, по стенам были развешаны старинные афиши и постеры с размалеванными лицами гвинейских певиц.       В центре — небольшая сцена с подиумом, обрамленным мягким красным бархатом и кружевом, подчиняющим ее блеск мерцающим лампочкам, как в старых театрах. Перед сценой находились небольшие столики, накрытые алыми скатертями и окруженные обитыми бархатом креслами. На каждом столе светили маленькие лампы с шелковыми абажурами.       Они расположились возле одного из столов, но со встроенной игровой рулеткой. Вокс не без удовольствия отметил, что Аластор был весьма воодушевлен вновь вернуться в обитель грязи и порока. А ведь раньше он чурался таких заведений и избегал их как избегал бы прокаженного. Сейчас же мужчина сидел и пытливым взглядом рассматривал рулетку. — Я уже такие видел, — осведомил он, закинув одну ногу на другую. — Но не углублен в правила. Просвети.       Вокс выпрямился и небрежно указал на игровое поле, разделенное на пронумерованные ячейки от 00 до 36, которые чередовались по цветам — красные и черные. — Для начала нужно разместить свои фишки на игровом поле, делая ставки на числа или их комбинации, — пояснил он, пока официант наливал им виски. — Существует несколько типов ставок. Например, простые, когда ставка делается на одно число. Или можно ставить по цвету, четности, диапазону чисел или их группы. У каждой ставки свой коэффициент. Допустим… — Один! — воскликнул Аластор, перебив собеседника. Его взгляд был обращен к удивленному дилеру. — Что «один»? — не понял тот, поправляя галстук-бабочку. — Это ставка?       Аластор кивнул, расплываясь в добродушной улыбке. Вокс переглянулся с крупье и, прокашлявшись, постарался объяснить: — Погоди, ставки на простые числа самые рискованные. Тебе лучше начать с диапазона или… — Поставьте на единицу, будьте добры, — пропуская советы мимо ушей, с любезностью попросил мужчина и положил на поле горсть фишек, которые передвинули в нужное место. Вокс почувствовал, как у него несколько раз дернулся глаз. — Эй, слушай, что я тебе говорю! — возмутился он, но в этот момент крупье уже запустил вращение. Маленький металлический шарик задорно прыгал с одного сектора в другой, пока со временем не замедлился, чтобы упасть на… — Один, черный, — подавляя изумление, заявил сотрудник. — Поздравляю. Новый раунд?       Вокс не успел должным образом поразиться, как Аластор воодушевлено сообщил: — Да, я выбираю двадцать. В двадцать лет я закончил учебу.       Несколько фишек вновь упало на озвученное число. Вокс закатил глаза: какая глупость делать ставку исходя из какого-то момента в прошлом. — Двадцать, красный.       Лицо ведущего очень хорошо контрастировало с выражениями вылупившихся на рулетку мужчин. Он, казалось, не был чрезмерно ошеломлен или даже взбудоражен, просто улыбался так, если бы смотрел представление, а не выигрывал кучу денег. — Будете еще ставить? — осипшим голосом поинтересовался дилер. Аластор кивнул и положил несколько фишек на четырнадцать. — Почему «четырнадцать»? — спросил Вокс, замечая, что в их сторону начали обращать взоры любопытные гости бара. — Да просто так, — мужчина пожал плечами и велел начинать вертеть рулетку. Когда шарик выпал на четырнадцать, Вокс почти не удивился. — Хм… а давайте еще разок на четырнадцать. — Ты спятил?! — в один голос прокричал Вокс, дилер и, кажется, кто-то из сторонних наблюдателей. Но Аластор был непреклонен и с упрямством настоял на своем. — Четырнадцать… — прохрипел крупье, вытирая лоб платком. — Но так не бывает… — Видимо, госпоже Фортуне я чем-то приглянулся, — засмеялся Аластор, утопая в удовольствии от происходящего. Его лицо так и светилось от наслаждения, и Воксу чудилось, что дело было не в выигранных деньгах. — Поставь на семерку, — приказал он встрепенувшемуся сотруднику и выставил пару фишек. Шарик начал вращаться, и Вокс, как и Аластор, внимательно за ним следил. Однако тот остановился вдалеке от загаданной мужчиной цифре. — Не расстраивайся, в следующий раз повезет, — с притворной жалостью проговорил Аластор, за что был вознагражден испепеляющим взглядом. — Давай на девятку, — потребовал Вокс, но и в этот раз шарик вновь не попал куда следовало. Аластор подавил тихий смешок и елейным тоном сказал: — Наверное, девятке одиноко. Надо к ней добавить единицу!       Несколько секунд, и шарик выпал на девятнадцать, потом на тройку, а после нее на пятерку. Зрителей стало так много, что становилось тяжело дышать. Они смотрели на них во все глаза: кто с восхищением, кто с ужасом, кто с завистью. Вокс заметил, как исказились лица других дилеров, как мужчины громко перешептывались, а некоторые даже имели смелость подходить и проверять рулетку на брак. — М-может, дадим другим персонам сыграть? — дрогнувшим голосом поинтересовался побледневший дилер. И Вокс охотно бы согласился с ним, желая поскорее освободить кресло и сбежать из бара. Но прежде, чем он успел открыть рот, Аластор с деланным недовольством возразил: — Бросьте, уважаемый! Мы только разгорелись. Должен же и мой друг хоть раз выиграть!       Он посмотрел на Вокса хитрыми, наполненными чувством превосходства глазами, будто не замечал разрастающийся вокруг них огонь. «Это подпольный бар», — хотелось ему закричать, чтобы достучаться, но вместо этого он произнес: — Ставь на единицу. — Может, лучше на пятерку? — мягко предложил его друг, но Вокс, нахмурившись, жестом отказал. — Тогда ультиматум! Поставьте на пятнадцать! — И с какой стороны это вообще ультиматум?! — прокричал кто-то из зрителей, но было поздно возникать: шарик пустился по кругу. Сначала быстро, потом медленнее, медленнее и… — Пятнадцать… ангелы небесные. — Так, все, иди за мной! Простите, мы на секунду…       Пришлось пожертвовать своим правом на прикосновение, чтобы выдернуть веселившегося Аластора из кресла и, протолкнувшись через толпу, запихнуть его в ближайшую кладовку. — Ты совсем рехнулся? — злобно прокричал он, как только закрыл дверь. — Ты что устроил? — О чем ты? — в голосе слышалось непонимание с натужными нотками наивности. — Я просто хорошо проводил время.       Аластор медленно повернулся и состроил гримасу искреннего недоумения. Если бы Вокс его не знал, то действительно мог попасть в ловушку искусного актерского мастерства. — Не води меня за нос, — прорычал он и указал пальцем тому в грудь. — Я знаю, что тут не обошлось без твоих Вуду-фокусов!       По-видимому, ситуация мужчину забавляла, и постепенно он перестал это скрывать. Коварство начало окрашивать глубины его карих глаз, а уголки губ поползли выше. — Даже если и так, что в этом плохого? Победа есть победа. — Это не победа, это идиотизм! — вскипел Вокс, недоумевая, почему Аластор не мог понять такой простой истины. — Мы находимся на территории, где царит нелегальная деятельность! Если нас заподозрят в обмане, то просто утопят в ближайшей бочке. Зачем же так яро было пользоваться удачей?! — А-а, вот оно что, — от бархатного, вкрадчивого голоса по спине пробежали мурашки. — Я понимаю. Ненасытность, жажда получить все больше и больше и впрямь может повлечь пагубные последствия. Как же тут не беспокоиться?       Вдруг Вокс увидел пламя. Оно мерцало, плясало и разгоралась в чужих, спрятанных за тонкими стеклами, глазах. Нестерпимый жар этого пламени душил и ослеплял. В голове вновь прозвучала беспардонная, неуместная фраза:       Никто не проживает две жизни, старина. Так что придется выбирать: либо жадность, либо гордость. Хотя и то, и другое — непростительный грех, ведущий в Ад. — Понятно, — он, скривившись, буквально выплюнул это слово. — Ты хотел проучить меня за мою жадность. Показать на примере, как она выглядит. Браво, Аластор.       Восторженная ухмылка расцвела на губах его друга, чье имя вмиг обожгло язык. Помнится, Аластор говорил, что его имя переводится как «мучитель». Что же, он сполна оправдывал его. — Я подумал, что нет ничего эффективнее наглядности, — с бесстыдным удовлетворением произнес мужчина. — Тебе давно стоило бы поучиться сдержанности.       И в этот момент Вокса, казалось, поразило молнией.       Ему?       Сдержанности?       Если до этих слов он вполне мог простить очередную выходку, то сейчас все внутри него словно сжалось в пылающем, неудержимом гневе.       Внезапным движением он схватил Аластора за кисти рук и с такой силой прижал их к стене, что затылок того ударился об твердую поверхность. — Сдержанность, говоришь? — тихо и угрожающе прошипел Вокс, держа запястья над головой — привычка после нескольких порезов ножом, — Да что ты вообще знаешь? У тебя нет ни малейшего представления, какие усилия я делал над собой ради тебя!       Когда шок спал, Аластор постарался вернуть себе бодрость голоса и невозмутимый вид. Но нервозность проскальзывала в дрогнувших конечностях и на секунду прикушенной губе. — А в чем я не прав? — он смотрел оценивающим взглядом и криво улыбался.       Вокс не знал, чего хотел: ударить, придушить или впиться в эти излагающие полнейшую ересь уста поцелуем, который бы отчетливо показал, что значит «несдержанность». Но он не мог, просто не мог, потому что ни злость, ни бурлящее желание не могли справиться с трепетом и глубоким чувством, с коим он относился к Аластору. Поэтому все, на что был способен Вокс, это крепче сжать чужие руки и наклониться над ухом, чтобы прошептать: — Скажи, дорогой мой… ты хоть представляешь, как сексуально смотришься с ружьем в руках? — он видел, как его горячий, томный шепот заставлял щеки невольно заливаться легким багрянцем. — Или какой у тебя соблазнительный голос, когда ты меняешь интонацию? А знаешь, что я едва не кончил, когда ты прижал меня к роялю? — Что ты несешь? — с трудом выдавил из себя его друг, поспешно отворачиваясь. Но Вокс не мог остановиться: ему хотелось влить в Аластора все свои потаенные мысли и секреты, чтобы они наполнили его до краев. — А что было раньше! Только вспомни, как я спокойно мог тебя касаться, хватать тебя, целовать… — невыносимо острое ощущение обволакивало его тело и затуманивало мозг. — До того, как я влюбился, мне не приходилось так уж сильно церемониться, ты забыл? Да, после я пожалел об этом и с тех пор всегда держу себя в руках. Но ты даже не представляешь, как мне порой хочется взять тебя, впиться в твои губы, коснуться кожи, чтобы хоть раз услышать твой стон — не хохот, не насмешки или угрозы, а громкие, чувственные стоны. Чтобы хоть раз твой голос звучал не для тысячи никчемных зевак, а только для меня. — Замолчи. Сейчас же.       Он услышал рваное, хриплое дыхание, а подушечками пальцев чувствовал, как бешено бился чужой пульс. — Жадность или гордость? Так ты сказал? Я по-настоящему никогда не был гордым с тобой. Ты понятия не имеешь, как я здесь с тобой цацкаюсь. Поверь, будь ты на моей территории, встреть ты меня прежнего, все было бы по-другому. Будь я тем, кем я был, я бы ни за что не согласился на какие-то жалкие семь касаний. Точнее, я бы сказал, что согласился, но не стал бы соблюдать эти условия, — он смутно вспоминал свое прошлое, но отчетливо помнил, на что был способен. — Если бы я захотел, ты бы даже дневного света больше не увидел, а это желание во мне возникало очень часто! Я бы не терпел проклятые ограничения, не терпел бы твои проверки и издевки, не позволил бы себя дрессировать! Мне труда бы не составило бросить тебя сейчас после твоей выходки на растерзание владельцу бара, а самому пойти в мотель и переспать с первой попавшейся шлюхой!       Он резко отстранился, выпуская Аластора из своей хватки. Негнущиеся ноги сделали несколько шагов назад на рефлексе — боясь получить дырку в животе. А она вполне могла появиться, после такого-то.       Ладони горели, горло — тоже. Видимо, каждое слово выходило из него как наждачная бумага. Много раз Вокс видел, как Аластор открывал свою демоническую сторону, но всегда боялся показывать собственную. Как-никак, демон демона не испугается, но вот человек… — Ну вперед, что тебе мешает? — внезапно поданный голос был сдержанным, но пропитанным недовольством, отвращением и, кажется, смущением. Не то, чтобы Вокс мог быть уверен на все сто процентов, но, когда его друг поднял и повернул к нему голову, то он отчетливо мог видеть все признаки смущения: алый румянец на смугловатых щеках, лихорадочный блеск в глазах, где зрачки непроизвольно бегали, и напряженная, почти натянутая улыбка.       Это было почти смешно. Вокс был готов к ярости, обидам, угрозам и даже очередному увечью. Но за внешним деланным спокойствием скрывалось смятение?       Аластор отвернулся и прижал ладонь к своему пылающему уху, куда ему шептали всю долгую, пылкую тираду.       Вокс, переварив полученную реакцию, глубоко вздохнул и передвинул несколько коробок в угол под вентиляционной трубой. На выходе их скорее всего ожидала охрана бара, чтобы выбить информацию, как они смогли провернуть трюк с рулеткой, поэтому самым безопасным способом выбраться была шахта. Открыв решетку, Вокс посмотрел вниз на Аластора и спокойно произнес: — Любовь. Я отбросил гордость ради тебя, Ал. Да, я могу быть излишне жадным, но лишь потому, что боюсь тебя потерять. А я могу, я это знаю. Но вот чего ты так боишься… мне не понятно.