Увидимся в Аду

— Надеюсь, ты счастлив. Твоя глупая игрушка чуть не подарила мне еще один шрам, — гневно пробурчал Вокс, прижимая платок к царапине на щеке. — Чтоб этих су… — А, а, а, — указательный палец мгновенно коснулся его губ, вынуждая замолчать. — Не забывай об условиях нашей игры, друг мой.       Аластор с ехидной ухмылкой отвернулся обратно к созерцанию города через окно такси. Водитель говорил исключительно на французском, поэтому ни слова не понимал в их диалоге. Хотя вряд ли его это беспокоило, когда клиентура состояла из мужчины с расцарапанной щекой и другого мужчины с синяком на лбу. — Не волнуйся, дорогой, если бы я забыл, ты бы заметил, — саркастично заявил Вокс, отворачиваясь в противоположную сторону. Его взору предстали стрельчатые проемы зданий и пресные мозаичные дороги. — Кстати. Ты сегодня особенно щедр на разного рода… обращения в мою сторону, — Аластор попытался сказать об этом как бы невзначай, но чувствовалось, что этот момент его волновал довольно давно. — А что такого? — Вокс обвел взглядом марширующих военных. — Если все пройдет хорошо, и мы будем встречаться, то мне нужно привыкать обращаться к тебе должным образом. И это я еще самые нейтральные и приличные варианты выбрал. — Премного благодарен, — в прохладном голосе концентрировался сарказм. — Но не стоит. У меня есть имя, и оно меня вполне устраивает.       Вокс фыркнул. Как Аластор умудрялся включать свою ребяческую и серьезную натуру в самые неподходящие моменты? — Каждая собака называет тебя по имени, — возмутился он, словно в этом была вина носителя. — А я хочу иметь элитарную позицию. — «А она все ела, удержу не зная, Не ведая, что смерть ест…» — легкодушно прочитал Аластор незнакомые Воксу строки какой-то поэмы и обернул на него пристальный взгляд. — Тогда зови меня Алом. Так меня называет только Карла. По крайней мере, сейчас. — А можно? — спросил шокированный мужчина, вызывая у друга легкий смешок. Тот подавил его в сжатом кулаке. — Разумеется. Если ей можно, то тебе подавно.       На этом короткий разговор закончился, но Вокс всю поездку не мог переварить вдруг обрушившуюся на него реальность. Ему хотелось произнести дозволенное обращение, почувствовать его на губах и языке. Но он не решался, потому что банально не знал: это было безусловное разрешение или только с учетом, если они взаправду начнут встречаться? От этой мысли у него точно бы произошло короткое замыкание, будь он демоном. Но сейчас он мог только тонуть в этом волнующем ощущении какой-то невидимой между ними интимности.       «Ал… — про себя проговорил он, не в силах сдерживать улыбку. — Ал… черт возьми, всего две буквы, а звучат так охерено!»       «Аластор» звучало тоже красиво, но слишком вычурно, слишком общепринято, точно пять последних букв отдаляли от сердцевины наречения. — Знаешь, а Карла в принципе может называть тебя как-нибудь иначе, — предложил Вокс, чувствуя ревностное желание быть единственным, с чьих губ слетал бы сокращенный вариант. — Nous sommes arrivés.       Аластор не успел ответить. Расплатившись с таксистом, он вышел из автомобиля и в легком удивлении накренил голову. — Признаюсь, я не являюсь ярым поклонником рандеву, но ты оставляешь впечатление того, кто имеет опыт в подобного рода времяпрепровождении, — он окинул многозначительным взглядом стоящее перед ним здание. — Так почему же мы приехали сюда?       Он указал на опечатанный клуб «Trésor»: оранжевая клейкая лента перегородила путь ко входу, а многочисленные знаки указывали, что в данный момент клуб посетителей не принимал. Вот такую картину видел каждый, но не Вокс. Тот с ухмылкой смотрел на здание как на сделку на миллион адских долларов. — Скоро увидишь, — пообещал мужчина и жестом велел идти за ним. Он перешагнул через ленту и встал перед дверьми. — Заходи. — Обязательно, когда научусь перемещаться из одного пространства в другое, — задорно-язвительно сообщил Аластор. — Как я пройду? Дверь закрыта. — Да, ты прав, — театрально вздохнув, скорбно произнес Вокс. — Что же делать? Вот был бы рядом тот, кто умеет вскрывать замки.       Он устремил на Аластора многозначительный взгляд и широко улыбнулся. Тот закатил глаза. — Ты хоть что-то в этой жизни можешь сделать без меня? — Знаешь, когда мое тело напряжено и хочет расслабиться, то я обхожусь без тебя. Мне достаточно просто воспоминаний о том, как ты, например… — Мне нужна шпилька или невидимка, — быстро прервал его Аластор, состроив гримасу отвращения. Вокс самодовольно ухмыльнулся и вынул из кармана вырванную с чужих волос шпильку.       Аластор несколько раз оглянулся и, убедившись, что за ними не наблюдали, принялся взламывать замок. Получилось с пятого раза, но они вошли в здание и сразу же почувствовали контраст с тем неописуемым великолепием, которое их ожидало в тот вечер — вечер танцев, песен и приближающейся угрозы смерти. Сейчас же все богатство и изящество исчезли, словно их вырвали резким движением руки. Мрачность, пустота и какая-то неуловимая тоска обитали в некогда веселом и полном жизни клубе. — Мда-а… я прям чувствую, как это место волшебным образом пробуждает во мне страсть, — протянул Аластор с очевидной иронией. — Ты смотри, будь осторожен. А то я не сдержусь от нахлынувшей к тебе симпатии! — Не язви, — сказал Вокс, проходя вперед по бледно-серой пленке, накрывшей полы. Пыль завивалась вокруг них, точно клубы тумана. — Пошли в главный зал.       Они шли, и звук их шагов чувствовался пугающе одиноким. Не лицезреть мишуры и вездесущей суматохи из ярких перьев и разноцветных бус, не слышать музыки, смеха и цоканья каблуков — это вызывало ощущение, будто тот вечер остался в каком-то старом альбоме с пожелтевшими страницами и высохшими гербариями.       В зале Вокса не покидало чувство, что вот-вот загремит оркестр, выпрыгнут гости и закружат их в диких, неудержимых плясках. Однако только мышь прошмыгнула вдоль опрокинутого стола, перебегая через обведенный мелом контур тела.       На этом месте Аластор поднял стол и скрипучий табурет. Он присел, внимательно оглядываясь вокруг, словно так же выискивал осколки той вульгарной, праздничной красоты.       Вокс прошел по залу, зажигая старые газовые лампы, потом, подрагивая на сквозняке, поднялся на сцену, где стоял накрытый белой простыню рояль. — Я хочу спеть с тобой, — сказал он, обернувшись. — И чтобы никакие вездесущие стер… женщины нам не мешали.       Он говорил, не принимая возражений, смотря сверху вниз со сцены на слегка изумленного друга. Но тот быстро вернул себе самообладание и с деланной любезностью поинтересовался: — Правда? А где мы найдем музыкантов?       Вокс ожидал этого вопроса и просто молча стянул простынь с инструмента. Пыль взлетела вверх, оставляя во рту едкий привкус. — Кажется, кто-то хвастался своими многочисленными навыками игры? — самодовольно улыбнулся он, запрыгивая на крышку фортепиано. — И не смотри на меня так, приятель. Тебе же тоже хочется блеснуть своим талантом.       Аластор хмыкнул, но заострил взгляд на рояле: красивом, большом, баснословно неприличном в цене. В квартире ведущего музыкальные инструменты были значительно проще и компактнее. — Только потому что я не люблю незавершенные песни, — вымолвил он и кичливой походкой направился к сцене. Он присел и ненароком погладил белые клавиши прежде, чем резко и старательно на них надавить. Раздалась привычная джазовая мелодия: быстрая, мощная, энергичная. Но Вокс не чувствовал, что именно это было то, что им нужно. — Давай что-нибудь другое, — попросил он, обрывая начало. — Что-то медленное, романтичное. Ты пой, что знаешь, а я подхвачу.       Аластор задумался, не зная, потакать ли ему чужим прихотям или в ущерб себе создать впечатление неспособного на иные жанры музыканта. — Не думал, что ты так избирателен, — он усмехнулся и произвел более нежное, легкое звучание. — В таком случае, не отставай.       Высокая, бередящая душу мелодия разливалась по пустому залу, угождая слух. Длинные ловкие пальцы бережно касались клавиш, искусно высвобождая звук, который поднимался и растекался вокруг них. И постепенно мелодия начала наполняться словами: такими медово-сладкими, что горело желание слизать их с изогнутых в улыбке губ.       Сначала хотелось просто насладиться деятельностью самоназванного профессионального музыканта. Но против воли также хотелось петь в такт, чтобы соединить их голоса. — Но верю я — вернешься ты, мой милый, В пороше зимней, или в летний зной.       Пусть в песне Аластора не было души, но Воксу вполне хватало его добровольного участия. — Я буду ждать, и под звездой счастливой, Пускай хранит тебя в пути моя любовь. — А может статься, без твоей улыбки Зачахну я, как роза без дождя, — Вокс пытался подстроиться под заданный темп. — Ты отыщи тогда мою могилу, Чтоб помолиться на коленях за меня.       Что-то особенное было в голосе, что-то притягивало необычной, лучезарной чистотой. Вокс наклонился, оперевшись рукой на открытую крышку рояля и самозабвенно глазел на погруженного в игру мужчину. Когда тот замолк, но пальцы продолжали двигаться, прозвучало откровение: — Ты не представляешь, Ал… как бы я хотел, чтобы ты принадлежал мне больше, чем принадлежишь самому себе.       Аластор поднял голову. — Гордыня и беспредельная жадность станут причиной твоей погибели, — сказал он как нечто очевидное. Вокс хмыкнул. Если его возможности были ограничены, то он имел право хотя бы на эти дерзкие, фанатичные мечты. — Справедливая жертва, — он улыбнулся, наклоняясь ближе. Аластор не шелохнулся — только прищурился. — За тебя не страшно умереть во второй раз.       В момент, когда вылетевшая фраза сорвала с себя обертку пафоса и флирта, обнажая истинный смысл, Вокс ощутил испуг. — Что значит «во второй раз»?       Аластор резко остановился и поднял на него недоуменный взгляд. Тишина нагрянула как внезапно начавшийся ливень.       Вокс замер, мучительно сгораемый волнением и этим невинно-вопросительным взглядом. В голове вилась тысяча мыслей, но ни одну он не мог поймать. — Одна жизнь… — он прокашлялся, стараясь избавиться от хрипоты, — …за жадность, вторая за гордыню.       Он попытался пошевелить губами, вырвать из себя обрывок смеха, но его сил едва хватало на достойную улыбку. Аластор молча смотрел на него, делая паузу просто невыносимой. А потом вдруг резко поднялся и сотворил такое, что у Вокса тотчас прилила кровь к лицу. Он отпрянул и отклонился назад до тех пор, пока полностью не лег на рояль, придавленный чужим телом.       Аластор оказался в такой пугающей близости, расставив руки по обе стороны от его головы, что сердце чудом не остановилось. Воксу показалось, что тот хотел наброситься на него — пырнуть или задушить. Но мужчина просто смотрел, игнорируя отчаянно упершуюся в грудь ладонь.       Прошло пять секунд, потом десять, потом тридцать, и вот, наконец, его друг соизволил непозволительно-беспечным тоном сообщить: — Никто не проживает две жизни, старина. Так что придется выбирать: либо жадность, либо гордость. Хотя и то, и другое — непростительный грех, ведущий в Ад.       Аластор отстранился и слез с рояля. Его шаги звучали громко, почти эхом, как и песня, которую он непринужденно продолжил напевать: — И вот когда я голос твой узнаю, От слов любви мне станет вдруг теплей, В сырой земле душа моя оттает, И с миром в сердце я дождусь тебя к себе…