Увидимся в Аду

— Скажи, а с этого свидания у тебя есть в планах вернуть меня живым? — спросил Аластор, остановившись на пороге бара Гилберта. — Ты же помнишь, что в прошлый раз меня там чуть не растерзали.       Вокс усмехнулся, вглядываясь в обеспокоенное выражение лица. Днем, в час обеденного прилива изголодавшихся тружеников, фигура популярного ведущего была бы так же притягательна, как бесплатный шоколадный торт на десерт. Поэтому опасения этого самого «десерта» были абсолютно понятны. А еще чертовски забавны. — Конечно, поэтому я не поленился и договорился с хозяином бара убить любого, кто посмеет потревожить тебя за едой.       Аластор юмора не оценил, но покорно последовал за мужчиной к черному входу здания. Обычно оттуда выходили повара или иной персонал, чтобы принять продукты или выбросить отходы.       Они вошли на кухню, а оттуда, поднявшись по деревянной лестнице, забрели в жилые комнаты. Пройдя по узкому коридору, Вокс отпер последнюю дверь, за которой скрывалась симпатичная комнатка, сверху до низу украшенная комнатными и садовыми цветами. Те, что были живы, тянулись с узорчатых глиняных горшков на стенах, а те, что недавно сорвали, пестрели всеми цветами радуги на ворсистом ковре. Их искристый аромат обволакивал и немного кружил голову.       Аластор прошел вперед, рассеяно осматривая убранства. Кончиками пальцев он дотронулся до сочных лепестков бледно-розовых роз, оставленных на столе, вызывая легкий укол в сердце Вокса (он помнил, что просил именно эти цветы не приносить). После чего он приоткрыл окно, впуская внутрь свет и городской воздух. — Ну и… тебе нравится? Я попросил выделить нам комнату и сделать из нее приватный кафетерий.       С бьющимся сердцем Вокс закрыл дверь и застыл в ожидании вердикта со старательно скрытым нетерпением.       С минуту стояла полная тишина, но взгляд — снисходительно-одобрительный — говорил громче любых слов. Аластор сел за стол, и Вокс с облегчением к нему присоединился. — Никогда бы не подумал, что старина Гилберт способен так искусно украсить комнату, — прошелестел Аластор, проведя рукой по гладкой шафрановой скатерти. — Должно быть, ты очень хорошо попросил.       Он прищурил глаза и подпер подбородок ладонью. Вокс ухмыльнулся краешком губ. — Это заведение стало достаточно популярным у женского общества, поэтому я предложил ему идею для нового интерьера, — он обвел глазами самодельную оранжерею. — Эта мысль ему понравилась, учитывая, что поставщик звериных туш куда-то запропастился.       О том, что ему пришлось немного поугрожать касательно незаконного приобретения оружия, мужчина предпочел умолчать. — Я хочу еще раз прояснить, что я не… — Не трогал его, я тебе верю. Но что ты теперь будешь делать без поставщика своего алиби?       Аластор вздохнул и закинул одну ногу на другую. — Вовремя утилизировать, — непринужденно ответил он, глядя прямо в окно. Фраза была брошена свободно, но в ней чувствовалось предостерегающее напряжение. Поэтому Вокс не стал допытывать, что же под ней имелось в виду. Да и не особо хотелось на свидании говорить об убийствах.       К счастью, подоспел сам хозяин бара с подносом в руках и хмурой гримасой на лице. — Черный кофе, без сахара, душа моя. Как ты любишь, — обольстительно осведомил Вокс, за что получил вопросительный взгляд от Гилберта и несильный пинок в колено. — Веди себя прилично, — потребовал Аластор, пододвигая к себе крабовые клецки, когда дверь вновь закрылась. — Хотя бы на людях. — Верх моего приличия уже в том, что я выделил нам это место, — Вокс посмотрел на него с выражением укора. — И сделал я это только ради тебя, прошу не забывать. — Вот именно, — в голосе мужчины проскочило недовольство. — Это уже выглядит неуместно, так что не стоит усугублять.       Вокс подкинул в воздух кусок сахара, а после, поймав ртом, запил горячим напитком. — Повторюсь, что тебе стоит пересмотреть ценность общественного мнения, — честно поделился он. — Зачем трястись над суждениями тех, кто тебя даже как личность не видит? Например, все твои слушатели не лучше тех церковных выскочек. Только для них ты не реклама, а скорее живая достопримечательность. — Что ты хочешь этим сказать? — сдержанно поинтересовался Аластор, так резко скрипнув ножом, что невольно оставил след на тарелке. Но Вокс не растерялся и ответил достаточно уверенно: — А ты не видишь? Ты для всех словно вещь: как способ заработка, привлечения людей или просто образ для восхищения и бахвальства. Всем плевать на то, кто ты есть, а ты изводишься от мысли, что подумает какой-то мужик из едва не обанкротившейся забегаловки. Знаешь, это лично мое мнение, но сдается мне, что к тебе, как к убийце, люди и то проявляют больше уважения.       Он полагал, что Аластор разозлится от его откровений. Но реакция была совершенно иной: какое-то смирение проскочило в его взгляде, и он молча принялся за еду. — Не обижаешься? — спросил он заволновавшись. Аластор не поднял глаз, но выглядел он вполне себе непринужденным. — С чего бы? Ты же сказал… правду, — он вдруг затих и отложил столовые приборы, гипнотизируя их невидящим, задумчивым взглядом. После чего твердым голосом объявил: — Поедим внизу.       Вокс вскинул брови в изумлении. — Ты уверен? — ему показалось, что подобная смелость могла быть краткосрочной и быстро сойти на нет. — Да, — Аластор резко поднялся на ноги, скрипнув ножками стула. — Пошли.       Они спустились по лестнице вниз, где раздавались голоса, то ровные, хриплые, то вдруг повышающиеся в приступе звонкого смеха. — Только что мне сказать? — Аластор вдруг остановился, осторожно выглядывая. — Я не хочу показаться чрезмерно грубым.       Вокс задумался, вспоминая себя в прошлом, и к нему пришла мысль. — Знаешь, когда мой… один мой друг вспыхивал и не слушал, я использовал изменения в голосе, чтобы привлечь его внимание, — он приложил пальцы к своей гортани. — Примерно вот так. Ты должен изменить тембр или интонацию. Например, я стараюсь звучать ниже и звонче. Таким образом, ты не повышаешь голос и не грубишь, но звучишь угрожающе.       Аластор усмехнулся, но насмехаться не спешил: что-то в этом экскурсе его явно заинтересовало. Он вышел из своего укрытия в зал, держа лицо, осанку и самообладание. Сначала все было в порядке: они спокойно разместились за столиком и попросили принести их заказ сюда. Потом последовали беглые взгляды, перешептывания, и вскоре толпа ликующих поклонников и поклонниц окружила их стол. Они оба поднялись, и Аластор безукоризненно светским тоном произнес: — Я искренне благодарен за внимание и любовь к моей деятельности, однако сейчас я бы хотел отобедать в уединении… — Нам всего один автограф! — перебила высокая женщина. — А можете повторить ту шутку из Вашего интервью с немецким писателем? — последовало от мужчины.       Аластор растеряно поджал губы, заметно раздражаясь, но с усилием стараясь сохранять вежливость и галантность. Тогда Вокс сделал все, что от него зависело в этот момент — осторожно, но уверенно положил свою руку на плечо, которое слегка дрогнуло. Аластор украдкой взглянул на него с изумлением, но, встретившись с непоколебимой решимостью, загорелся смелостью. — Отдых — неотъемлемая часть для будущего успеха. И если я лишусь возможности расслабиться наедине с собой, то не смогу радовать вас качественными радиоэфирами, — неуверенность и волнение вдруг захлебнулись в его мелодичном, но стальном голосе, уступая место холодной неприступности. — И вы же не хотите быть тому виной?       Казалось, что этот момент длился вечно. После замешательства, после переваривания сказанного с обеих сторон настала очередь сокрушительного, безграничного потрясения. Но вот наступило смирение, и толпа постепенно редела. Ничего не случилось: мир не рухнул, небо не разломилось, и от этого Аластор, который все время стоял, не шевелясь и стиснув зубы в неимоверном напряжении, вдруг будто прозрел. Его выдох облегчения и неверия кольнули глубоко в сердце, а рука, стискивающее плечо, казалась тяжелой гирей. — Хорошая работа, милый, — шепнул он, едва касаясь губами ушной раковины. Аластор скосил на него взгляд с легким прищуром, но невольно кивнул. В его глазах пусть и таилось опасение, но искры гордости и самодовольства вспыхивали слишком ярко. Однако даже такой внушающий порыв честности не смог защитить от особо настойчивой фанатской любви. Три дамы южно-европейской наружности явно не собирались так просто сдаваться, упрямо прося уделить им время. — И что делать? Более резким я быть не могу, — тихо проговорил Аластор, чью руку трясли с таким усердием, что еще немного, и он мог бы ее лишиться. Отступив назад, он сплел пальцы в замок за спиной. — Я бы их послал, но слово дал держать язык за зубами. Погоди-ка… — пришедшая идея вынудила Вокса осторожно сунуть кисть в чужой карман и вытащить оттуда небольшую плюшевую игрушку. — Дамы, к сожалению, наш любимый ведущий не может уделить вам заслуженное внимание. Поэтому примите это в знак извинения.       Он передал одной из женщин акуленка, но по ощущениям словно кинул кость в стаю голодных собак. Те незамедлительно разразились спорами о праве владения и напрочь забыли о существовании радиоведущего. Ухмыльнувшись своему хитроумию, Вокс обернулся к Аластору в ожидании благодарностей или хотя бы подобия. Но в ответ встретился лишь с надутостью и вопиющим возмущением во взгляде. — Что-то не так? Я решил проблему.       Он широко улыбнулся, но гримаса недовольства с чужого лица и не собиралась сходить. — Это был мой выигрыш, — в голосе сквозило раздражение, и Вокс от недоумения вскинул брови. Воздух вокруг него нагрелся от беспокойства и непонимания. — А, не переживай, — спохватился он, кажется, начиная понимать. — Мне был важен лишь факт получения этой игрушки. Я прекрасно понимаю, что тебе не нужна подобная глупость. — Верни мне мой выигрыш, — приказной тон смешался с капризным требованием: таким до жути нелепым, что Вокс еще несколько секунд отказывался воспринимать сказанное всерьез. Он оглянулся на грызущихся барышень, которые напоминали ощетинившихся диких кошек. — Ты ведь не серьезно? — он отчетливо услышал в своем голосе отчаяние, но уже знал, что выбора у него не было. — Сейчас же.       Вокс тяжело вздохнул и откинул волосы со лба. Что же, верно было утверждение, что любовь имеет мало различий с полем боя.