Увидимся в Аду

      Засыпая, Вокс думал о розах. Какими они были до того как заболели и были сорваны?       Сначала он представлял еще не совсем раскрывшиеся бледно-розовые бутоны. Лепестки тянулись вверх, жадно впитывая в себя солнечные лучи. Потом они размывались, стирались, и вместо сада он видел кафе — маленькое и уютное — где воздух был пропитан теплом, где сладости стремительно таяли и где, развалившись на плетеных стульях, сидел человек, едва переступивший порог зрелости. Он был таким же, как на фотографиях, и таким, каким должен был быть: искренним, веселым, хохочущим без груза секретов и грехов.       Бакстер как-то ляпнул, что один неверный взмах крыльев бабочки может привезти к немыслимым последствиям. А какой неверный шаг привел к тому, что картина летнего кафе перед глазами Вокса утекала, а после нее, когда наступала тьма, он видел лишь, как длинные пальцы вонзались в распахнутые глазницы человека, корчащегося от боли в женском туалете? Или как, по инициативе собственного воображения, нож вонзался в грудь ничего не понимающего молочника? Когда эти сны его оставляли, то после пробуждения приходили другие — посвященные Дугласу Уайту.       И он не понимал, почему столь трусливый, никчемный человек вклинивался в его размышления?       Подобного не происходило раньше. Конечно, мужчина признавал в себе (скрепя сердце) некую симпатию к роду людскому, но чтобы просыпаться в своей комнате и выдувать взятое из церкви вино за поездку одного ущербного пастора в один конец — это уже слишком.       «Порой, затягивая что-либо, например, болезнь, долги, извинения, убийства, мы только ухудшаем ситуацию, делая последствия необратимыми. Но мне кажется, в твоем случае еще не поздно срезать эти ебучие ветки. Или хотя бы попросить прощения за то, что не сделал этого раньше»       Он перематывал эту фразу раз за разом, думая, осмелился бы Дуглас признаться, не скажи он ее? Был бы он сейчас жив, а не куролесил где-то с пестрыми крылышками или изогнутыми рогами? Хотя… — …какая мне, к черту, разница?       Он не мог предугадать со стопроцентной точностью подобный исход. И обратного уже не вернуть, так какой смысл был об этом размышлять?       Люди горюют из-за смерти по причине невежества. Они не знают, куда попал их близкий или знакомый, что с ним, увидятся ли они вновь. Но Вокс-то знал, что все с этим святошей нормально. Если он стал ангелом, то вообще спокойно себе живет-поживает, а если грешником, то, наконец, сможет свободно пить и трахаться без страха заразиться венеричкой. Как ни глянь, этот мудак в жирном плюсе в отличие от Вокса, который вынужден выслушивать стенания снующих по улице прихожан и прятаться от них за не самыми приятными мыслями и сновидениями.       И все равно все думы вертелись вокруг этого церковного подмастерье. И не холодные и беспристрастные, а размышления о том, как все могло бы быть иначе.       Эпизод за эпизодом.       Что если бы он не предложил признаться в содеянном?       Что если бы он настоял на том, чтобы отвезти Аластора в больницу?       Что если бы он пошел с Аластором в ритуальную комнату той ночью?       Что если бы он пришел раньше?       В дверь постучались, и вскоре на пороге стояла сама смерть. Точнее, так мог бы охарактеризовать Вокс чужой наряд, будь у него настроение острить. Черный приталенный пиджак, черные широкие брюки с манжетами. Даже нагрудный платок был чернильного цвета. Только цветок рядом выбивался своим светлым окрасом. — Ты все-таки пойдешь? — Вокс был удивлен. Убийца идущий на похороны своей жертвы — это извращение похлеще большинства фильмов Валентино. — Разумеется, — легкая улыбка скользнула по красивому личику. — Хорошие и добропорядочные соседи обязаны оказывать поддержку друг другу в подобные трагичные события. — В этом событии нет ничего трагичного, — сказал Вокс абсолютно непреклонно. — Придурок сменил место жительства, а вы устраиваете из этого черт знает что. — Ты сам недавно потерял друга, — Аластор подошел и присел на кровать. — И благополучно послал его нахуй. На моей памяти — раза два, — беспечно осведомил Вокс и тоже присел, спустив ноги. У него кружилась голова, он даже толком не знал: день сейчас или вечер. — Очень по-дружески, — скривился мужчина и вздохнул. — Но от меня ожидают то, чего ожидают. Поэтому я пришел просто удостовериться, что ты не хочешь дать дань уважения человеку, который помог тебе вновь напиться в стельку.       Аластор брезгливо забрал бутылку и поднялся. Он не знал, что оказывал большую услугу. Может, без помощи спиртного разум бы щадил Вокса чуть больше, и он не видел бы странные образы и картинки перед глазами, когда меньше всего этого хотел. Например, не опьянев, он мог бы и не заметить облезлый труп пастора, висящего в его комнате. — Ты в порядке?       Аластор обернулся, но, разумеется, ничего не увидел. Не понимая собственных действий, Вокс схватил его за запястье и вцепился в него, принуждая вернуться в кровать. — Не ходи туда, — просьба или приказ — он точно не знал, что намеревался сказать. — Останься.       Аластор в удивлении вскинул брови и присел обратно. — Почему? — он склонил голову и попытался вырвать руку из чужой хватки.       «Не хочу оставаться с этими проклятыми мыслями», — ответил Вокс про себя, но с губ слетело: — Потому что я тебя прошу. Останься и сними эту траурную хрень.       Он отпустил руку и переместил пальцы к пуговицам пиджака, высвобождая сначала одну, потом вторую. Плотная ткань начала соскальзывать под напором с тонких плеч, оставляя их в одной белой рубашке и жилете. Но вскоре тот тоже был расстегнут и скинут на кровать.       Аластор поморщился от запаха алкоголя, когда мужчина приблизился к нему в намерении развязать галстук. Но одной рукой и опьяненным разумом это давалось с трудом.       Раздался очередной стук — более отдаленный и более усиленный — из прихожей. — Это за мной, — пробормотал мужчина и попытался подняться, но едва смог шевельнуться, ведь Вокс потянул галстук на себя как делал всякий раз, когда непокорная душа шла наперекор. Только на такие души он никогда не смотрел с таким вожделением. — Тебе незачем туда идти.       Чужой взгляд заметался, он выражал неподдельное сомнение. Улыбка выглядела напряжено-учтивой. — Мне нужно. В прошлом мне тоже оказывали поддержку, поэтому я должен… — Ты ничего не должен, — с нажимом оборвал Вокс, а стук стал напоминать барабанную дробь. — Чтобы ты там не искал, там пусто. Хочешь поглумиться? Покаяться? Поактерствовать? Поболтать напоследок? Напрасно. Нечего тебе делать с этой чертовой пустой оболочкой.       Аластор вновь обернулся, когда звуки стали громче, но реже. В какой-то момент показалось, что он вот-вот вскочит и уйдет, оставив его, Вокса, наедине с досаждающими галлюцинациями и свинцовыми сновидениями.       Но вдруг тело перед ним расслабилось, плечи опустились, а взгляд обрел досадное смирение.       Стук, наконец, прекратился.

***

      Был почти вечер. Они сидели наверху в комнате Аластора, где на льняной постели были разложены обрывки старых фотографий и газетных вырезок. Все это Вокс уже видел, но взглянул иначе, когда Аластор решил рассказать историю каждой.       Тот переоделся в свою домашнюю одежду, приготовил чай и вишневый пирог. «Обычно на именины готовят торт, — сказал он, — но было бы бестактно праздновать, когда рядом кто-то переживает горе».       «Ничего, — ответил ему Вокс, усевшись возле подушек. — На именины обычно еще и пьют игристое вино, а не чаи гоняют»       Отвлекаться от навязчивых мыслей было куда легче в компании болтливого радиоведущего, присутствие которого пьянило сильнее алкоголя. — Это мой первый рабочий день в качестве радиоведущего, — пояснял он, поднимая свое изображение. — Не скажу, что я нервничал: я ведь одарен. Но тогда испытывал очень бурные эмоции. Понимаешь? — Да, я ощущал примерно то же самое, когда… — «Когда выступал в телестудии». — …занялся новым делом. — А здесь я на банкете в честь помолвки знакомых, — он указал пальцем на хорошенькую девушку рядом. — Меня весь вечер пытались свести с этой… хм, уже не помню ее имени. Но она отлично передавила мне все ноги во время танца. Цветение карьеры и большой успех для незамужних дам, дружище, как огонь для мотыльков. — На заметку, мотылькам тоже нравится большой успех, да и не только успех, — губы скривились в усмешку, а рука потянулась к следующей фотографии. — Это Ной Джонсон и те хрен пойми кто из твоей работы? — Да, — Аластор расплылся в ностальгирующей улыбке. — Старые добрые времена, пока в наших дверях не замаячил тот коротышка с его новомодными идеями и посредственными способностями.       Вокс вспомнил, что Фред действительно был недавним сотрудником, но популярность заимел довольно быстро. Хоть и без члена, но парень в каком-то роде оказался счастливчиком. — Мне кажется, вскоре он перестанет доставлять тебе хлопоты, — осведомил Вокс, и мышцы его напряглись, когда Аластор прикоснулся плечом к плечу. — Окончание университета, — он усмехнулся и показал пальцем на себя, хотя найти было несложно — единственная улыбающаяся физиономия. — Сдал все экзамены на отлично, выступал с прощальной речью и на фотографии получился просто превосходно. — Сколько тебе было? Выглядишь так, будто женскую грудь еще не лапал.       Кровь неслась по жилам, заставляя скулы пылать, а хмельной взгляд периодично падал на чужой профиль. — Двадцать. После чего сразу пошел на радио. Ну, больше ничего нет.       Он попытался поскорее убрать фото, но Вокс приметил сдвоенный угол. Перехватив изображение, он вытащил еще одно — спрятанное. Его Вокс особенно хорошо помнил. — Это единственный снимок, где ты без своей коронной улыбочки, — сказал он, глядя на мальчишку, женщину и половину мужчины. — Только держи себя в руках. Мне там всего девять, — Аластор попытался отшутиться, и тем не менее нетерпеливо забрал собственную часть истории. Однако Вокс был заинтересован не в нем (что удивительно), а в обрезанном конце. — Часть была вырвана. Я так понимаю, это твой отец?       Лицо Аластор вмиг отвердело. Ностальгирующая пелена слетела, и губы поджались добела. — Да, не видишь фамильного сходства? — Не ерничай, я просто спросил, — бесстрастно заметил мужчина и также беспечно уточнил: — Его ты тоже убил?       Он услышал, как рядом Аластор болезненно втянул воздух сквозь сжатые зубы. Его ногти впились в обрывок из газеты так, что заголовок начал напоминать бессмысленный набор букв. — И зачем я прикладываю столько усилий, чтобы соблюдать приличия и такт, когда мир создает людей, которые чхать на это хотели?       Вокс знал, что эти слова были адресованы ему, хотя словами, мимикой и жестами Аластор обращался либо к судьбе, либо к потусторонним силам. Но его этот факт ни капли не смутил. — Ты вырвал его из семейного фото, не носишь фамилию, а еще примерно через два года наступит декада со дня его смерти — твои слова, кстати. Значит, умер он восемь лет назад, а восемь лет назад, если судить по словам пастора, ты и начал играться с куклами и ножиками. Я не прав?       Аластор воспринял его слова без всякого выражения. В нем прослеживалось напряжение как у натянутого лука, словно в ожидании выстрела. Пришлось с тяжелым вздохом пролить свет на ситуацию: — Я не осуждаю, а просто спрашиваю. Понятное дело, что у тебя была причина, и даже догадываюсь какая. Я тоже был готов стать демоном ради того, чтобы кто-то мог жить ангельской жизнью.       Аластор вздрогнул точно от резкого дуновения ветра, хотя в квартире было тепло — даже жарко. — Когда это?       Вокс с неохотой вспомнил свои треклятые сны. Он хотел забыться в компании своего друга, предаваясь пустой болтовне и легким, случайным касаниям, но все вернулось опять к истоку. Хотя… он сам это начал. — За весь прошлый и сегодняшний день, — ответил мужчина. — Я все думал о прошлом и будущем, и как бы могло измениться настоящее, если бы я иначе поступил в прошлом. — Например, если бы не повстречал меня? — холодно предположил Аластор, усмехнувшись. Но Вокс на его уловку не попался. — Например, если бы повстречал тебя намного раньше, — произнес он к чужому изумлению. — Порой я не понимаю, почему мы увиделись именно сейчас?       Он ловким движением заставил фотографии разложиться словно игральные карты. — Почему из всех периодов твоей жизни именно этот? — он взял одну и нахмурился. — Я мог бы встретить тебя в начале карьеры или во время обучения. Мог бы увидеть в отрочестве или совершеннолетии. Я бы мог встретить тебя в той церкви и вместо хуевой исповеди предложить дешевое мексиканское пойло. И весь ход истории поменялся бы кардинально. — Поверь, паленая выпивка мне в тот момент нужна была меньше всего, — Аластор саркастично усмехнулся и сгреб лежащие фотографии, чтобы несколькими быстрыми и резкими движениями их разорвать. — Всего-то нужно было, — он разорвал на четыре части, — выполнить свою, — в руках смялись восемь кусков, — проклятую работу.       Аластор отшвырнул от себя нечто, что было раньше фотографиями, и прикрыл лихорадочный блеск в глазах. Вокс вдруг понял, сидя с одним уцелевшим снимком, что не он один переживал смерть пастора с повышенной нервозностью.       Глубоко вздохнув, он не стал утруждать именинника и спрятал снимок в карман брюк: он был уверен, что у Аластора не хватило бы духу уничтожить именно этот. — Прости, что не пришел раньше.       Он не был виноват, но почему-то захотелось извиниться. Аластор пригладил свои волосы и издал тихий смешок. — Не стоит. Ты, друг мой, пришел удивительно вовремя.       Напряжение вскоре начало отступать, и черты лица стали казаться куда расслабленнее. Однако в глазах все равно плескались то ли терзания, то ли глубокие размышления. И Вокс знал только два способа помочь избавиться от неприятного недуга. Первый сразу отпадал, а второй казался вполне эффективным. — Я тебя не осуждаю, — сказал он, прощупывая почву. — Я знаю, — спокойно заверил Аластор, не глядя. — А ты? Не устраиваешь в голове самосуд? — Нет, — он глухо рассмеялся, запрокинув голову и посмотрев на потолок. — Не совсем. Я ведь говорил, что верю в загробную жизнь, где души продолжают существовать среди нас. Уверен, я итак получаю немало осуждения от них прямо сейчас. Абсолютно от всех.       «Получается, я действительно не единственный, кто видит то, чего видеть не хочет», — вдруг осознал Вокс, кусая губы. Он помнил, что весь Ад кишел разного размера глазами душ, которые неустанно наблюдали за каждым твоим шагом. От этого всегда было не по себе, но по крайней мере ты знал, что не единственный источник внимания. Но переживать подобные взгляды, переполненные выдуманным осуждением, несколько лет в одиночестве? У него бы давно слетела крыша. — А тебе не плевать, что думают о тебе мертвые? — Как и не плевать, что думают обо мне живые, — в тихом голосе проскальзывали лукавые смешинки. — Представляю, как отреагировали соседи, узнав, что я пропустил церемонию. — Лучше переживай о том, как они отреагируют, узнав, что ты провел весь вечер в низкосортном, дешевом блядушнике, — сказав это, Вокс решительно поднялся с места, пока на него воззрилась пара озадаченных глаз. — В смысле? Когда я там был? — Аластор непонимающе следил за тем, как мужчина обогнул кровать и, снова схватив руку, потащил вон из комнаты. — Через полчаса, максимум — час, если меня не вырвет, — ответил тот, ступая нетвердой походкой.