Увидимся в Аду

      Ночь окутывала парк мягкой вуалью, будто природа ненадолго затаила дыхание. Ветра не было, лишь легкий шорох листвы нарушал тишину. Луна, яркая и серебристая, висела в небе, чуть неполная, словно кто-то осторожно убрал небольшой кусочек ее света. Холодное сияние отражалось в пруду, превращая воду в живую зеркальную гладь.       Небольшой пруд мерцал, словно был покрыт звездной россыпью. Лунные лучи играли на поверхности воды, рисуя причудливые узоры, и каждый крошечный всплеск от легкого движения создавал иллюзию серебристых волн. Перистые тени деревьев легли на берег, а под ними расположились он и его недо-друг, недо-убийца, недо-любовь всей жизни.       Аластор лежал на влажной траве, скрестив руки за головой. Очки он снял и сложил в нагрудном кармане жилета. Без них его лицо выглядело более открытым. Вокс вглядывался в него и поражался, насколько притягательно смотрелась эта кожа в ночном естественном свете. — Ты знаешь, что жизнь строится на трех «Ви»? «Власть», «выгода» и «востребованность».       Он нарушил тишину своим спокойным, ровным голосом. Аластор усмехнулся. — Мне кажется, тут больше подходит «вдохновение», «вседозволенность» и «веселье», — сказал тот, приоткрывая расслабленные веки. Вокс не был согласен с чужим мнением и поспешил об этом сообщить: — Звучит как-то дешево. Предложил бы «внешность» или «влияние» на крайний случай. — Хм… «возможность» и «воображение»! Отличный тандем. Что может быть привлекательнее? — Как насчет «вожделения»? — Вокс ухмыльнулся, видя как слегка нахмурились темные брови, а глаза демонстративно закатились. — Приправь его «воздержанием», — сухо посоветовал Аластор и, задумавшись, добавил: — все твои слова чрезмерно мелочны. В них нет ни капли изящества и очарования. — Правда? — выдохнул Вокс и, наклонившись, встретился со слегка озадаченным взглядом. Его силуэт закрыл Аластору доступ к созерцанию серого диска, зато ему самому открылся очень занимательный вид. — Есть еще «влюбленность», «взаимность» и… «ведущий».       Вокс не знал, смотрел ли он на Аластора с высоты своего сидячего положения так, будто в том сосредоточился весь смысл его существования, но очевидно, что его слова были встречены со смущенной прохладой. Этому свидетельствовало желание поскорее прикрыть карие глаза. — Банально, — хмыкнул он, не скрывая колкости в голосе. — Это стандартный набор. Кто же не возжелает известного радиоведущего? «Ведущий» куда лучше, чем «вудуист» или «виновник». А что насчет буквы «У»? Она есть в основе твоей жизни? Например, «убийца». Или «М» как начало «маньяка»? А, может, «К»? Знаешь, что начинается с буквы «К»? — Как ты меня заебал, — Вокс с досадным стоном отпрянул и лег на землю. — Сколько можно меня отговаривать? Неужели так трудно поверить, что ты мне нравишься? — Скажи ты это в начале нашего знакомства, я бы понял, — с невеселой улыбкой прошелестел Аластор. — Я красив, умен, всеми признан… — Скромен. — …и я привык ко вниманию, но вниманию именно к тому образу, который я создал, — его голос звучал чуть-чуть громче шепота, точно от опасения быть услышанным. — Мне непонятно, как можно испытывать влечение к тому, кто совершает аморальные поступки?       Вокс вздохнул. Ну как можно было быть настолько неосведемленным в таких, казалось бы, естественных вещах? — Я не выбирал тебя любить, — он резко поднялся, и ветер взъерошил его спутанные волосы — мягкий и душистый, как прикосновения многих, кого он не любил. — Ты думаешь, это происходит так просто? Пожелал — полюбил, пожелал — разлюбил? Все намного сложнее. Тут нет права на решение, как при выборе жертвы для ритуала.       Аластора его слова заметно покоробили. Он смотрел вдаль немигающим, задумчивым взглядом, словно пытался разобраться в тайне мироздания. После чего бесцветным голосом промолвил: — Думаю, дело в том, что я не совсем понимаю концепцию влюбленности. Может, ты мог бы мне ее истолковать?       От этих слов у Вокса закружилась голова. Он почувствовал прилив волнения и был уверен, что алые пятна стремительно окрашивали его бледную кожу. Да плевать, что познания Аластора в области человеческих отношений были наравне с его этическими принципами. Неужели он действительно старался понять?       «Аластор, который готов узнавать что-то новое — это что-то… новое» — Ты меня слышишь? — озадаченный тон вернул ясность ума и, прокашлявшись, мужчина задумался, как бы лучше передать информацию. Его опыт ванильной стороны отношений был, возможно, так же скуден, как у его друга.       В голову запоздало пришел только один не самый удачный пример, посылая табун мурашек по спине. — Она похоже на… ну, в твоем случае влюбленность — это как вечеринка, где играет всю ночь джаз, а люди непрерывно танцуют свинг и пьют охрененный виски. А вот любовь — это как тихие вечера, вкусный ужин под музыку или радиоэфиры. — А что я для тебя — вечер джаза или вечер радио? — глаза Аластора заискрились от любопытства, напоминая водную гладь пруда. — Думаю, и то, и то. Ты — все: и любовь, и влюбленность, и, чего греха таить, ненависть. — Все равно не понимаю. Мне кажется, ты сам не понимаешь своих чувств и меня пытаешься запутать.       Аластор уже не говорил с привычным апломбом, стараясь убедить в своей правоте. Он просто выражал свое мнение, пропитанное негодованием. — Помнишь, я рассказывал про друга, ради которого сюда приехал? — Который мертв? — уточнил мужчина, вскинув тонкую бровь. Он присел, скрестив ноги. — Допустим. — Это был не просто друг, — признался Вокс и поспешно добавил: — Больше, чем друг. Он был моей… — Симпатией? — с сухим, издевательским смешком молвил Аластор. — Одержимостью, — поправил он, состроив гримасу от накативших воспоминаний. — Я бы выразился так. Я восторгался им, боготворил, мечтал быть рядом. Я хотел делить с ним славу и власть, был готов расширить возможности, использовать его потенциал на полную. Но он не захотел: отвергнул меня и наше блестящее будущее. Но, несмотря на ненависть, злость и обиду, я не переставал грезить о том дне, когда я либо заполучу его, либо убью.       Воксу стоило больших трудов не смотреть на, как он был уверен, негодующее выражение лица. Он опасался увидеть в нем того, кого видеть не особо хотел. Когтистые лапы и уродливые тени преследовали их, терпеливо выжидая вдали, и стояло ощущение, что одно лишь упоминание могло бы призвать сопровождаемый радиошумами смех. — Ты и впрямь довольно жалок, — Аластор говорил с учтивой, снисходительной прямолинейностью. — А этот твой друг… каким он был?       Несмотря на то, что ночь была хоть и не жаркой, а вполне теплой, Вокса проняло холодом. Тяжелый вздох сорвался с губ. Он не знал, что ответить или, точнее, как ответить: чтобы Аластору было понятнее и чтобы собственный голос его не подвел. — Он был похож на солнце, — внезапное леденящее душу чувство дало подсказку и развязало язык. — Знаешь, такое приятное, притягательное, к теплу которого быстро привыкаешь. Если его нет, твое настроение портится, а если приблизишься слишком близко, то просто сгоришь. Но исчезни оно, весь твой мир замерзнет. Я всегда этого человека ассоциировал с солнцем и после встречи с ним возненавидел солнечный свет.       Вокс вспомнил, как оно его раздражало (почти так же сильно, как люди). Лучи, мягкие и ползучие, неприятно опаляли кожу, слепили глаза, и нагретый ими воздух удушливо застревал в легких. — Хотелось бы познакомиться с человеком, о котором говорят так цветисто. Странно, что я его не знал, и странно, что тебе после него приглянулся я.       Мужчина бросил в сторону короткий взгляд. Лицо Аластора приняло странное выражение. В серебристом свете луны, прорывавшимся сквозь колыхающиеся тени деревьев, оно казалось почти бледным. — Ничуть не странно: вы весьма похожи. Точнее, нет… у вас много общего, но ты другой. Ты более… — он сглотнул, не зная, стоит ли так щедро озвучивать свои честные мысли, — …живой. Ты больше похож на спутник: не слепишь, не обжигаешь, у тебя есть две стороны, одну из которых ты стараешься прятать в тени. Да, ты не греешь, но к тебе можно приблизиться, можно коснуться…       Последние слова были произнесены не столь уверенно, как хотелось бы. Он все же посмотрел на Аластора и понял, как сильно ему хотелось провести пальцем по раскрывшемся в улыбке мягким губам. Но не рисковать — любой физический контакт мог бы быть расценен как оскорбление.       Аластор не двигался и пристально смотрел на него, сдвинув брови. На секунду показалось, что он хотел что-то сказать. Но, видимо, передумал. Глаза его говорили вместо уст — проникновенные, пытливые, отливающие миндалем. — В смысле «можно коснуться»? — его лицо тронула легкая насмешка и вместе с тем заинтригованность. — С чего ты решил, что к луне можно прикоснуться. Это невозможно! — Кто знает? — ухмыльнувшись, Вокс пожал плечами. — Я мог бы попытаться. — Ну, попытайся, — вредная улыбочка расползлась от уха до уха. В глазах сверкнуло лукавство.       Мужчина напрягся, чувствуя, как его друга обуял внезапный азарт. Он не очень любил, когда тот его испытывал. Ну, как не любил? Ненавидел просто! Кожа на шее до сих пор побаливала. Однако, если это не испытание, то предложение было заманчивым (а как сладозвучно оно прозвучало). Пальцы еще помнили те моменты, когда они касались влажной, пылающей от температуры кожи и приоткрытых губ. Уже в тот момент это было приятно, и голова кружилась от мысли, насколько было бы приятно притронуться к человеку, которому не желаешь смерти.       Поглощенный этими крамольными мыслями, он невольно шевельнул здоровой рукой. Пальцы рассеяно потянулись вперед то ли к оливковой щеке, то ли к потускневшим бинтам. Но резко все остановилось и замерло от подозрительного шороха.       Мужчина отстранился, заметив вдалеке тень, скользнувшую между деревьями, и жестом подозвал ее к себе. Всякие голодранцы, продающие то фрукты, то цветы, то себя, сновали вокруг и появлялись в самые неудачные моменты. Однако сейчас Вокс был вполне не против, купив у какого-то тощего парня несколько ярко-красных яблок. — Дай мне нож, — попросил он, не глядя, и вытянул руку. Аластор, оторопев от недавней сцены, старался звучать удивленным: — Нож? С чего бы мне носить с собой нож? — Блять, этот этап мы уже прошли, — немного раздраженно напомнил мужчина. — Да, верно, — Аластор тряхнул головой, вынул спрятанный за спиной складной нож и вложил его в протянутую ладонь. — Не знал, что ты любитель яблок. — А кто нет? — улыбнулся мужчина, неловко разрезая плод на семь долек (тяжело было орудовать подстреленной рукой), и вернул нож обратно хозяину. — Благодаря ему мы живем в этом мире и имеем гарантированный пропуск либо в Ад, либо Рай. Ты так не считаешь? — Забыл, что я вудуист? — Аластор глянул на него с поддевкой. — Я верю, что души мертвых тесно связаны с душами живых, но при этом способны к прямому контакту с духами Лоа. Тебя за плохие поступки не отправляют в Ад, а за хорошие — в Рай. Все продолжают жить в этом мире, как и раньше.       Аластор улыбался, убежденный в своих словах. А уголки губ Вокса предательски дрогнули в предвкушении, представляя какова будет чужая реакция после смерти. — А не боишься, что души-участники твоего необычного хобби захотят отомстить, когда ты окажешься по ту сторону?       При первом же укусе кисло-сладкий сок обжег язык.       Аластор уставился на него с немым изумлением, но потом, прищурив глаза, насмешливо скривил губы. — Я обменял немало жизней на защиту и силу в загробном мире, — он обхватил пальцами протянутый кусок и зажал между губами. — Мне нечего бояться.       Но Воксу было уже неинтересно. Мысль, от которой внутри все сжалось, заставила кровь вскипеть. Он сделал это в одну секунду: поддался вперед, уперся рукой о мягкую землю и, не разрывая зрительного контакта, откусил торчащий конец фрукта. Ядовито-кислая сладость вновь потекла с конца его губ, он смахнул каплю языком и провел вдоль всей линии, стараясь запомнить этот вкус.       Удивление было ожидаемым, но недолгим. Выражение чужого лица менялось стремительно, в глазах зажегся недобрый огонь, а губы растянулись в хищной ухмылке. — В чем дело? — дожевав и поморщившись, Аластор проговорил с нескрываемым вызовом. — Ты, кажется, хотел оспорить мои слова о неприкосновенности небесного светилы? — Да, хотел, — внутри все сдавило от адреналина, когда что-то сверкнуло — глубокий алый отблеск.       «Но побоялся обжечься», — подумалось ему, как только он понял, что этим красным являлось на самом деле. Аластор поднес к губам свой нож, лезвие которого было заблаговременно окрашено кровью из незаметно оставленного на руке пореза.       Насколько же глубоко он был погружен в мгновение чувственной близости, что не заметил острую боль, спрашивал себя Вокс, но все равно не обращал внимания на покидающую его руку кровь. Он зачаровано следил, как длинный язык проходился по короткой стали и очищал его от лишнего, чрезмерно яркого цвета, смешивая вкус кровавого железа с яблочным соком.       Воксу не хватило смелости преодолеть несколько последних миллиметров, чтобы попробовать желаемое. А вот Аластору даже прилагать усилий не требовалось — свое он получал легко и просто.       Видимо, он действительно был благословлен помощью от потусторонних духов.       «Лишь бы не получал ее от потусторонних демонов», — подумал мужчина с опаской. Ему слишком нравился этот лунный покров ночи, и он, будь его воля, не променял бы его ни на одно теплое, солнечное утро.