Увидимся в Аду

— Рисковать своим бессмертием ради никчемных грешников? Что за убогая херня.       Динамичный голос первого в мире хуйла болезненно сверкнул в памяти. Но сейчас высказанные им слова беспощадно исказились. — Рисковать своим могуществом ради никчемного человека? — открыто насмехался позорно сдохший ангел. — Что за убогая херня.       Действительно, о чем он, черт возьми, думал? О том, что в этот раз все будет по-другому? Что, раз Аластор был человеком, то легко и просто забыл бы все, что он, Вокс, натворил? Или он надеялся, что его чувства смогут быть услышаны и приняты?       Правда, что за убогая херня, ведь… — …ты самый жалкий демон, который готов пожертвовать своим величием ради смертного!       Досаждающие радиопомехи сменили голос, наполненный звучанием посредственной рок-музыки, и во тьме угасшей глазницы замаячили знакомые циферблаты, а ликующая улыбка торжественно разрывала проклятое лицо. Улыбка победителя, улыбка того, кто все-таки забрал то, чем Вокс невероятно сильно дорожил. — Я же говорил тебе стараться лучше, старина, — надменно протянул Аластор, с триумфом глядя сверху вниз. Его статная фигура рябела, точно он находился в объективе камеры — неровный, нечеткий, но при этом пожирающий его жестким, демоническим взглядом. — Это была милая битва, уебок, — острая ухмылка возникшего рядом Адама пронзала до самых костей. Его образ был замылен излучением, превращая очертания в сплошную однотонную тень. Но тем не менее чувствовался его жесткий ангельский взгляд. — Но пора бы тебе, наконец, сдохнуть.       Может, в самом деле, пора? Он проиграл это сражение, так что ничего ему не оставалось, кроме как смириться с неизбежным. Да и какой был смысл бороться?       Он видел поднятое над ним ангельское орудие — позолоченное и сверкающее — готовое вот-вот оборвать его страдания раз и уже навсегда. Он чувствовал каждой клеткой дребезжание воздуха, что был наполнен ненавистными ему помехами, разрывающими связь с тягучей реальностью. И лишь отдаленно, как будто сквозь густоту тумана, он улавливал нечто миндальное, нечто абсурдно-оптимистичное, но до боли знакомое.       Этот голос был лишен звукового сопровождения. Он был лишен насмешки и злорадства. Он был таким теплым и чистым, словно выливался из самых лучших и современных динамиков. И сквозь завесу райского света и адской темноты он донес ту фразу, что слетела когда-то непростительно легко: — Каждая жизнь стоит того, чтобы за нее боролись.

***

      Сморгнув пелену иллюзии, Вокс поднял взгляд, но перед собой он уже не видел ни Радио Демона, ни Первого Человека, а лишь обволакивающее тепло янтарных глаз, от которого одновременно все пылало и холодело внутри. Осознание пришло нескоро, точно вынуждено.       Рука медленно и с опаской потянулась к горлу, а холодные пальцы ощупали порез — такой тонкий, что не выступило ни капли крови. Как странно, ведь при ножевом ранении должна была быть кровь.       Видимо, вдоволь насладившись его потрясением, Аластор — живой и негрешный — соизволил мягко и трепетно вымолвить: — Значит, ты не врал: ты действительно считаешь меня убийцей, раз твое сознание нарисовало нож в моей руке вместо линейки.       Смысл слов дошел до Вокса не сразу. Ему понадобилось набраться смелости, чтобы опустить взгляд с гипнотических глаз на легкую улыбку, а после впереться ими в кисти рук. Кисти рук, которые сжимали далеко не нож.       Вокс начинал понимать и не понимать одновременно. Аластор его не убил, и значит, он жив. Но почему Аластор его не убил, и почему он, черт возьми, жив?       Он почувствовал, как кровь отхлынула от лица, а к горлу подступила желчь. В голову пришло осознание, и он не знал: радоваться ему или набрасываться на полоумного улыбчивого кретина с чем-то поострее гребаной линейки. — Ты устроил весь этот спектакль специально, — от волнения мужчина не сразу узнал свой пересохший голос. — Хотел убедиться в моих чувствах. — Только страх смерти делает человека по-настоящему искренним, — философски проговорил Аластор. — Не злись на меня: я лишь ответил представлением на представление. Ты ведь не думал, что я просто так прощу тебе твою ночную выходку? Хотя теперь мне интересно, — он вдруг присел на корточки и, подперев щеку ладонью, с ребяческим любопытством спросил, — даже после этого ты меня все так же любишь?       Если судьба существовала, то она была чертовски жестока. Перед Воксом сидел красивый брюнет, смугловатый и стройный, с очаровательными темно-карамельными глазами и острой, как концы косы, улыбкой. Этот человек едва ли не заставил его пережить первый в своей жизни инфаркт, но при этом все равно оставался самым притягательным и желанным для него существом.       Разум, сердце, душа, тело — все желало его, только его и никого больше. Это было похоже на болезнь, наркотическую ломку или головокружительное опьянение. Он страдал от болезни, которой не заражался, желал наркотика, который никогда не пробовал, и был пьян, не испив ни единой капли.       Это было несправедливо. Даже у Евы была возможность насладиться проклятым яблоком, прежде чем сгинуть в небытие. — Да, — прохрипел он твердым, уверенным тоном. — Я люблю тебя, любил и буду любить. Даже после этих выкрутасов, даже с твоими дерьмовыми шутками и даже с фингалом под глазом. — Каким фингалом? — впервые за все время искренне озадачился Аластор.

***

      Несколько минут они сидели за кухонным столом в задумчивом молчании. В квартире было темно и тихо, луна невысоко висела за окном — еще не созревшая, но стремящаяся к полноте. Ее свет беспардонно проникал и вливался в интимность сложившейся ситуации.       Аластор смотрел сквозь занавеси, прижимая к правой стороне лица завернутые в полотенце кусочки льда. Вокс сидел напротив и разминал запястье. Напряжение последних минут вылилось в такой чувственный удар, что он вполне мог повредить еще одну руку. — Почему ты решил, что я убийца? — наконец, Аластор нарушил тишину. Он звучал буднично, почти естественно, словно его вовсе не интересовал ответ. Его взгляд был устремлен на глухую пустошь вне дома.       Вокс тяжело вздохнул, осознавая, что на этот раз ему не отвертеться. Он не хотел лезть в дела Аластора, но понимал, что скрывать свои познания было бесполезно. Рано или поздно пришлось бы поведать правду. — Этому посодействовала цепь событий. Мысль изначально пришла, как только я узнал о пропажах, происходивших в городе, — ему было неловко говорить о своих подозрениях в самом начале их знакомства, но вранье казалось рискованным. — А ты, когда мы впервые с тобой встретились, говорил странные вещи: спрашивал, ждет ли меня кто-нибудь, куда я направляюсь… — В этом нет ничего странного, — возразил мужчина все еще в легком, безмятежном настрое. — Я сказал, что пропадают люди, и это логично, что мне было любопытно, есть ли тебе куда пойти.       «Да, я бы так и подумал, не зная, кто ты на самом деле», — хотел сказать Вокс, а вместо этого выдал: — Знаю. Тогда у меня просто начали созревать догадки. Подкрепились они после того, как ты меня чуть не вырубил, а потом усыпил. — То есть? — переспросил Аластор, все еще не глядя. Вокс спокойно продолжил, высвобождая из памяти тот самый день: — Я знаю, что ты пытался ударить меня бутылкой виски по голове, когда я нагнулся, чтобы найти на полу свою вещь, — он вспомнил, как искал стекло и в его отражении увидел силуэт позади себя. — Сначала мне казалось, что просто привиделось. Но это было не так. Ты хотел меня вырубить, но я обернулся слишком быстро, отчего тебе пришлось поспешно выронить бутыль из рук, и та укатилась в угол. Ты ведь помнишь, как я потом лечил этим виски свое горло?       Он заметил, как слегка напряглись чужие плечи, но в целом волнение не прослеживалось ни в мимике, ни в голосе: — Если бы я уронил бутылку, то был бы характерный звук, и она бы разбилась. — Да, — согласился Вокс, но, выждав паузу, деловито заметил: — если бы не твой ковер. У него очень густой ворс. Более того, я попытался повторить фокус и уронил на него вазу, и, как итог, та упала почти бесшумно и даже не треснула. Отчего я делаю вывод, что изначально ты хотел меня оглушить, но, потерпев неудачу, решил вернуться к своему плану А. — Плану А? — в вопросе пробежали нотки любопытства и даже дразнящей игрировости. — Что еще за план А?       Мужчина вздохнул и постарался обдумать, как лучше обрисовать свои догадки. — Когда приходила Карла, она проверила твою аптечку. У тебя было снотворное, которое уже заканчивалось. Я уверен, что именно этим ты планировал меня усыпить, и ведь сработало. Ты подмешал мне лекарство в алкоголь и проверял мое состояние, постоянно твердя про сонливость и усталость. Но я поступил умнее: пил мало, а ел много, чтобы минимизировать эффект. Ты это заметил и захотел вырубить меня бутылкой, но потом решил сморить меня своей чертовой музыкой. — А ты не считаешь, что мог уснуть от усталости? — заметил Аластор, громко усмехаясь. Вокс нахмурился и грубо осведомил: — Я не засыпаю так просто, когда симпатичный парень передо мной сует себе что-то в рот. Или хочешь сказать, что я не прав?       Он глядел на друга с вызовом, и тот все же решил удостоить его своим взглядом, полным снисхождения. — Ты не прав, — его рот дернулся, и улыбка стала шире. — Я не подсыпал снотворного в алкоголь. И в мыслях не было. — А почему я вырубился? — подозрение невольно проскочило в этом вопросе. — На моей памяти ты не единожды валился с ног после спиртного, — отложив мокрое полотенце в сторону, мужчина положил локти на стол, а на переплетенных пальцах устроил свой подбородок. — Снотворное, бутылка виски — это все, конечно, занимательно. Но разве в них есть что-то настолько весомое, чтобы клеймить меня убийцей?       Он говорил с такой невинной интонацией, точно правда недоумевал, чем заслужил столь нелестное обвинение. Вокс поджал губы и сделал глубокий вдох. Он, конечно, понимал, что разговор о серийных убийствах будет нелегким, но не представлял, что ему придется объяснять, почему дважды два равняется четырем, а мальчишка с церковной травмой является душегубом. — Хорошо, если хочется подробностей, я тебе их предоставлю. Ты ведь помнишь ту ночь, когда мы с тобой упали в воду? Тогда я шел к тебе, чтобы проведать, но тебя не было в комнате. А некоторое время позже ты заверил меня, что в этот момент спал. — Я мог попросту не услышать стук в дверь, — пожал плечами мужчина.       «Нет, не так! — мысленно воскликнул Вокс, сжимая кулаки. — Я отслеживал тебя по магическому стеклу. Тебя не было в комнате»       К сожалению, он не мог использовать данный аргумент, поэтому пришлось беспомощно признать свою неправоту. — Но, когда ты заболел, я обошел всех твоих соседей, и чокнутая старуха рассказала мне, что ее поставщик, а именно Мейсон Риддлфорд, не привез обещанную тушу какого-то зверья. При этом, когда Карла пожаловалась на запах гнили, ты утверждал, что это по причине как раз новой поставки трупа. Но трупа не было, а запах стоял, — Вокс приподнялся и вгляделся в слегка растерянные глаза Аластора, под одним из которых начал темнеть синяк. — И что ты хочешь этим сказать? — медленно и осторожно уточнил он, внимательно наблюдая. В полутьме его зрачки сверкали пугающим огнем.       Вокс прерывисто выдохнул воздух из легких и провел рукой по взмокшим от переживания волосам. — Раз мертвого животного не было, значит, запах мертвечины был от человека, — он выдавил из себя эти слова, боясь и при этом ожидая изменений в реакции человека напротив. — Я видел твой подвал и холодильник внутри. А также мне известно, что он сломался, поэтому ты консультировался с продавцом из той электротехнической помойки, — мужчина посмотрел на парня пронизывающим, почти испепеляющим взглядом. — Признай, Аластор. Ты убиваешь людей на протяжении восьми лет, разделываешь их в своем подвале, а странный запах маскируешь благовониями для ритуальных нужд или спихиваешь на соседские увлечения. Как удобно! — Ты видел, что было в холодильнике? — спросил он мягко, бесстрастно, и на миг Воксу почудилось, будто в омуте карих глазах сверкнула алая молния. — Нет, — признался он секундами позже. — Не видел.       У него тогда не хватило смелости взглянуть, да и был он более чем уверен в содержимом. Аластор откинулся на спинку стула, и облегченный выдох легко слетел с его губ. — Тогда с чего ты взял, что там человеческая плоть? Все что угодно могло сгнить в сломанном холодильнике и вызвать определенный запах. Более того, хранить продукты в подвалах — абсолютная норма: там они держатся дольше. — Ты, видимо, отлично подготовился к подобному разговору, — стиснув зубы, прошипел мужчина. Раздражение, усталость, боязнь переполнили его сердце, сдавили израненное горло. Лунный свет серебрил не искаженное ни единой эмоцией, помимо невесомого спокойствия, лицо Аластора. Точнее, одну его часть. — Я говорю фактами, друг мой. А факты таковы, что у тебя чрезмерно бурное воображение. — В таком случае, как ты объяснишь частую смену своего транспорта? — скрежетнул мужчина, сложив руки на груди. — В отличие от других могу себе позволить, — в медовом голосе не было ни намека на смущение. Вокс едва не поперхнулся от подобного вопиющего нахальства. — Хорошо, а что скажешь насчет того, что твой добродушный сосед-святоша поведал мне историю, как восемь лет назад ты вломился в церковь, а потом повесил в ней ее же священника!       Слова эти, наверное, повернулись в животе Аластора ударом ножа. На мгновение он потерялся, но довольно быстро взял себя в руки. Хотя на секунду показалось, что его лицо после упоминания священника слегка ожесточилось. — Пастор Уайт сказал, что это был я? — он ласково улыбнулся, похоже, заведомо зная ответ. — Нет, он говорил намеками, — Вокс отступил назад, напряженный и растерянный. Он чувствовал себя странно: точно у него были все козыри, но он умудрялся проигрывать. — Да и не нужно было! Ты сам сказал, что разочаровался в церкви, что начал заниматься Вуду семь лет назад — тоже от разочарования. — А, по-твоему, все, кто разочаровываются, становятся впоследствии убийцами? — мужчина понизил свой голос до настоятельного шепота и слегка наклонил голову. — Почему свое суждение обо мне ты строишь на словах пастора Уайта — человека, которого ты совсем не знаешь?       Не отводя глаз от плавного лунного света на чужих ресницах, Вокс сухо и беспристрастно произнес: — А что насчет Мейсона Риддлфорда? — А что с ним? — с удивлением переспросил Аластор, и Вокс просто поверить не мог, насколько бесстыдно он умудрялся актерствовать. — Перестань! Я же прекрасно знаю, что ты его убил. Именно поэтому он не смог отдать заказ ни Гилберту, ни той старухе, хотя, по твоим заверениям, он всегда все исполнял вовремя. Черт возьми, еще и его шлюха-жена полчаса выносила мне мозг в церкви. — Погоди, — Аластор вдруг зажмурился, словно пытался переварить полученную информацию, и жестом попросил мужчину замолчать. — Это какая-то бессмыслица. Если бы я был бы убийцей, то зачем мне убивать человека, который помогал мне создавать прикрытие? Более того, я бы тогда знал, что он не смог выполнить заказ мадам Джаки.       Рот мужчины гневно дернулся. Он не понимал, почему Аластор продолжал эту дурацкую игру и какова была ее цель. Может, опасался ловушки или испытывал недоверие? — Аластор, послушай, я же сказал, что люблю тебя. Мне плевать, что ты убиваешь каких-то егерей, мне плевать, что ты пытался опаить меня своим битером, — он прижал руку к своей груди, распаляясь словно костер. — Тебе не нужно притворяться! — Я не притворяюсь, — проговорил Аластор голосом немного раздраженным. — Позволь заметить, что ты жив и здоров, а Мейсона Риддлфорда я бы и пальцем не тронул, могу заверить.       Вокс обреченно вздохнул. Его сильно огорчало, что Аластор не мог ему довериться. Особенно после всего, что он пережил. — Ты можешь мне верить, — в голосе сквозила усталость.       Доверие было фундаментом ВоксТека и в принципе могущества Ви. Вокс всегда с ужасом представлял, что было бы с ними, если бы они лишились веры адского народа. По сути это и было причиной, почему он согласился на всю эту авантюру под дирижированием нелепого коротышки: ублюдки из Дерьмоотеля победили гребаных ангелов и поставили под угрозу не только репутацию Ви, но и всех оверлордов. Добиться вновь всеобщего доверия казалось настолько гиблым и безнадежным делом (особенно, когда на пятки наступал вернувшийся Радио Демон), что даже сделка с самим дьяволом выглядела настоящим джекпотом. И Вокс осознавал правильность своего поступка, ведь доверие — это, наверное, самая труднодоступная и быстроускользающая вещь во всех мирах. Однажды он уже ее потерял и теперь был вынужден страдать и мучиться, чтобы снова завоевать ее от, блять, одного чертового человека. — Могу сказать то же самое, — чужое выражение начинало терять былую непринужденность, которая берегла подобно щиту. — Мне неприятны беспочвенные обвинения. Если уж нападать, то с конкретными аргументами. Почему бы нам не сходить в подвал, чтобы ты сам все увидел своими глазами? А потом можешь делать полноценные выводы.       Вокс ощутил напряжение в каждом мускуле своего тела. Отголосок пережитого недавно ужаса вынудил его занервничать. Может, стоило просто согласиться и уступить? — Не нужно, я тебе верю, — бросил он бегло, будто отмахнувшись. — Потому что веришь или потому что боишься? — с притворно-нежной улыбкой протянул мужчина, поднимаясь со своего места и выжидательно всматриваясь.       Воздух задержался в легких. В этой прохладной, погрязшей в ночи, комнате его увлажнил пот. Он не очень хорошо разбирался в любви, но прекрасно понимал, что того, кого любишь, не боишься и при этом безусловно ему доверяешь. Но что-то внутри мешало ему поверить словам Аластора, какой-то странный отголосок внутри вселял в него предубеждение.       Через секунду Вокс понял, что это было — шепот демона. Все, что он видел, о чем догадывался, было проведено через призму понимания связи с Радио Демоном. Но ведь он обещал себе, что больше не станет смешивать воедино две сущности, несмотря на наличие единой души.       Его Аластор — не Радио Демон, и он вполне заслуживал хотя бы каплю доверия. Особенно с учетом того, что он не стал его убивать.       Не его демоническое естество, не пастор Уайт, не стекло Люцифера и не куча людей, которых Вокс действительно толком не знал, а именно Аластор.       От него требовали так много: сначала жизнь, потом взаимность, а теперь восстановить преданное когда-то доверие. Слишком много для простого человека, который не приобретал ничего взамен. — С чего бы мне тебя бояться? — после минуты раздумий, взвешиваний всех «за» и «против», наконец, голос мужчины наполнился силой. — Не забывай, что я сильнее тебя. — Собака тоже сильнее хозяина, — сказал Аластор с удовлетворенной, даже какой-то облегченной улыбкой. — Но у кого в руках поводок? — Хорошо. Я постараюсь поверить тебе, — твердо произнес Вокс, с усердием проигнорировав нелестную аналогию. — Замечательно, — Аластор прикрыл глаза и кивнул. — В таком случае, я тоже постараюсь поверить в твои чувства ко мне.       От этих слов в груди будто произошла вспышка. Он даже не подозревал, что его может переполнять подобная безграничная радость. Сейчас казалось, что из легких испарился весь воздух. Кровь стучала в ушах, и сердце выстукивало под ребрами лихорадочный ритм. После пережитого им видения — мрачного и холодного — реальность была невероятно сладкой.       Ему хотелось что-то сказать, но слова предательски не шли. Он ощущал себя опьяненным, и Аластор продолжил: — Но все же давай сходим вниз. Мне кажется, теперь я могу кое-что тебе рассказать и показать. — Показать? — брови Вокса поползли вверх. — Кое-что касаемо меня, — мужчина двинулся вперед в намерении покинуть кухню. — Ты узнаешь больше, чем кто-либо еще. Если, конечно, хочешь… пф-ф! Еще бы ты не хотел!       Вокс быстро обернулся, следя, как его друг легкой походкой покинул комнату. Он не знал, радоваться ему, опасаться или задаваться вопросом, почему из всех людей на свете он влюбился именно в этого?