Увидимся в Аду

      Будь он грешником, то без раздумий бы испепелил электричеством того кретина, который посмел встрять в неначавшийся диалог. Но, поскольку он был обычным человеком, то пришлось лишь одарить нарушителя испепеляющим, презрительным взглядом.       К его удивлению, жертвой его неприязни стал Дуглас Уайт, шедший к ним неуклюжей походкой. — Пастор Уайт? — удивился Аластор, и тут же сменил острую ухмылку на приветливо-добрососедскую. — Доброе утро! Как поживаете? Как Ваша супруга? — Я-я так бес-беспокоился! Только что узнал от при-прихожанина, что вчера произошло, и по-поспешил сюда! — лицо пастора действительно было покрыто испаринами, а частая отдышка отравляла и без того отвратную речь. — К-как Вы себя чув-чувствуете?       Вокс недоумевал от столь внезапного беспокойства со стороны посредственного соседа. Конечно, он знал, что у них с Аластором была своя «веселая» история, но как раз она и вызывала уйму вопросов в поведении Уайта. — Как видите, Saint-Père, жив и относительно здоров, — ответил Аластор с притягательной безмятежностью, поправив повязку на лбу. — Уверен, ангелы меня уберегли.       Вокс не знал, кто являлся маркетологом у ебучих ангелов, но был бы явно не прочь его нанять. — Я… я рад, — признался мистер Уайт и облегченно вздохнул. — Я-я не знал, что-что думать. Я бо-боялся, что Вы-Вы могли по-пострадать, а я… да-даже не успел бы из-извиниться. — Извиниться? — изумление Аластора было отнюдь не наигранным: его брови приподнялись, а глаза расширились. — За что? — За то, что!.. — мужчина оборвал фразу и опасливо глянул на застывшего в удивлении Вокса. — За то-то, что… так до-долго не срезал ве-ветки, и из-за этого по-пострадали Ваши цве-цветы. Мне бы хотелось… по-помочь восстановить их.       Надежда и отчаяние сквозили в неуверенном голосе. Вокс был поражен таким внезапным порывом откровений. Если он правильно понял, то в пасторе Уайте неожиданно взыграло безумство исповедаться. Но, разумеется, в последний момент он струсил. — Нет нужды беспокоиться, сэр, — Аластор выглядел обескураженным и растерянным, но при этом старался разговаривать с вызубренной доброжелательностью. — Эти розы поразила мучнистая роса из-за недостатка солнца. Более нет смысла их спасать, да и муторное это дело. Верным будет выкопать пораженные цветы, чтобы они не погубили остальные.       Лицо пастора вытянулось, а блеклые глаза наполнились болью. Он воспринял сказанное как сообщение о смертельной болезни близкого друга, хотя речь шла всего-то о половине каких-то вшивых цветов. — П-простите… — начал было он, но Аластор быстро отмахнулся. — Нет необходимости извиняться! Это моя вина: рука тяжелая, и от этого растения, посаженные мной, в конце концов умирают. — Да, но у растений функция такая есть — умирать, — заметил Вокс, но тут же притих от резкого, предостерегающего взгляда. — Как бы то ни было, верным будет выкопать пораженные цветы, чтобы они не разнесли заразу, — беззаботно сообщил Аластор, видимо, интонацией пытаясь приободрить поникшего пастора. Но тот от его слов чуть не подскочил. — Нет! — он приблизился к мужчине и взял кисти его рук в свои, умоляюще глядя снизу вверх. — П-прошу, Аластор! Дай-дайте им шанс вы-вылечиться и за-зацвести вновь!       Аластор кинул на Вокса короткий взгляд, полный непонимания. Тот лишь пожал плечами, предпочитая оставаться в стороне. — А… зачем мне рисковать здоровыми розами ради спасения прокаженных? — он говорил мягко и медленно, морщась от нежеланного прикосновения. Но Дуглас сжал его пальцы крепче, будто боясь, что его сосед то ли исчезнет, то ли сбежит. Он открыл рот, потом закрыл и безвольно опустил голову, точно не выдержал свет горящих фальшивой любезностью глаз. — По-потому что это моя ви-вина… — его голос превратился в чуть слышный, дрожащий шепот. — Эт-это я не сумел во-вовремя ве-вернуть им сол-солнечный свет. Но… про-прошу, не ставьте на них крест. Эти цветы не виноваты, что им пришлось расти в тени.       Аластор, не мигая, смотрел на застывшего в собственном прискорбии соседа, и в изумленных глазах Вокс начал видеть слабый блеск приходящего осознания. Этого было достаточно. Он стремительно подошел к ним и насильно оторвал пастора от мужчины. — Прошу прощения, но… — Д-да, да, про-простите, — замялся пастор и вытер носовым платком капли пота на голове. — Я… я про-просто пере-перенервничал. — Все в порядке, — Аластор расплылся в снисходительной улыбке. — Я обязательно подумаю над Вашим предложением. Знаете, мне сейчас нужно в больницу. Вы не могли бы меня отвезти? Я не хочу рисковать и ехать с нестабильным зрением.       Мистер Уайт кивнул без замедлений, но что-то в елейном, медовом голосе его смутило, как и насторожило Вокса. — Я могу тебя отвезти, — предложил он, намереваясь все же получить свое заслуженное время. — Не можешь, с одной-то рукой, — рассудительно заключил Аластор и жестом пригласил пастора Уайта к машине. — Так что не забудь сделать уборку. А с ужином не утруждайся, я этим займусь.

***

      Оставшись в доме наедине с собой, Вокс со злостью пнул кухонный стул, на котором ранее сидел Аластор.       Снова сбежал.       Почему всегда, когда дело касается их отношений, он убегает? — Так и хочется взять и сковать его цепями, — прошипел мужчина, убирая в раковину сковородки и миски, наполненные сладким тестом. — Черт возьми, как же я иногда скучаю по своим гипнотическим способностям. Даже если они не всегда работали, то хотя бы не приходилось столько лебезить перед этими бесполезными… хм? Что это?       Когда он взял тарелку с подгоревшими оладьями, то увидел, что под ней находился сложенный вдвое кусок бумаги. Отложив тарелку и развернув обрывок, Вокс понял, что это была записка. Содержание оказалось лаконичным и было написано красивым почерком:       Церковь возле радиостудии. К заходу солнца. Приходи один.       Ф. Г.       Теперь стало понятно, что тогда придвинутая тарелка была не жестом пренебрежения, а способом незаметно передать послание.       Но зачем коротышка-трансвестит захотел с ним встретиться и тем более наедине?       «Не ловушка ли это? — сразу подумал Вокс, перечитывая записку. — Я сейчас слаб, поэтому ему не составит труда от меня избавиться. Плюс, он хочет, чтобы я пришел один. Но… почему церковь? Какой больной извращенец будет совершать убийство в церкви?»       Мужчина присел на стул и задумался над предложением.       Фред Гайяр не был ему другом, и пусть он спас тому жизнь, то это не отменяло того факта, что при удобной возможности тот предпочел бы избавиться от шантажиста. С другой стороны, парень уже не раз демонстрировал свою никчемность, так что Вокс не особо чувствовал от него какой-либо угрозы.       Так что же делать? — Проклятье, от этих низкорослых всегда столько проблем, — выплюнул он, поднимаясь с места и пряча записку в карман. ***       Вокс не думал, что смог бы презирать Фреда Гайяра еще больше, но, проезжая на такси изогнутый фонарный столб в пятый раз, успел шесть раз послать его нахуй. — Церковь возле студии, церковь возле студии, — передразнивал он, делая голос таким же неприятным, как у оригинала. — Что, черт возьми, это значит? Неужели нельзя было дать нормальный адрес? И что имеется в виду под «заходом солнца»? Откуда мне, блять, знать, когда солнце решит съебать за горизонт?       Его все начинало раздражать. Гайяр хочет поговорить с ним, он хотел поговорить с Аластором, Аластор захотел остаться с пастором Уайтом. Почему в жизни все должно быть настолько сложно?       Водитель такси, выбежав спросить дорогу, все же привез его в установленное место. Ну, Вокс очень надеялся, что эта церковь и была местом встречи. Иначе он был готов придушить того, кто его вырвал из дома, даже одной рукой.       Эта церковь значительно отличалась от той, где Вокс продавал алкоголь: значительно, потому что сначала тот перепутал ее с замком или музеем.       Она начиналась с сада. Он прямо-таки утопал в зелени и цветах. Высокие кипарисы и раскидистые дубы охраняли входные ворота. Лепестки роз, пышные и яркие, устилали дорожки, по которым неспешно шел мужчина. Причем даже воздух был наполнен благоуханием жасмина, смешивающимся с легким ароматом лавандовых кустов, отчего немного кружилась голова.       В самом центре сада, окруженный мозаичными плитами, находился большой фонтан. Дальше от него стояла сама церковь: высокая, величественная, сложенная из слез здешних налогообязанных граждан. Высокие купола, увенчанные перевернутыми крестами, искрились на солнце, отражая его лучи в своем золотом убранстве. Фасады из белого мрамора были украшены резными узорами, а массивные двери напоминали врата в небесное посольство.       Сделав глубокий вдох, Вокс взял волю в кулак и вошел через них. Внутреннее убранство церкви не отличалось торжественным пафосом от внешнего. В обширном зале царил мягкий полумрак, озаряемый сотнями свечей, а воздух был пропитан каким-то приторным запахом корицы. Высокие своды, уходящие ввысь, были украшены фресками, изображающими сцены из сжигаемых в Аду повествований.       По обе стороны от главного прохода возвышались ряды массивных колонн, каждая из которых была покрыта узорами. Они поддерживали свод, поднимающийся прямо к увенчанному витражами куполу.       В центре церкви расположился алтарь, украшенный позолотой и драгоценными камнями, а над ним возвышался перевернутый крест. На мраморном основании перед алтарем, где были выложены святые реликвии, окруженные цветами и свечами, стояла фигура — тонкая и маленькая. На ней было легкое ситцевое платье молочного оттенка, а на голову повязали длинный белый платок. И, если бы не дерзкий, полный искреннего отвращения взгляд, Вокс бы ни за что не признал в этой прихожанке строптивого Фреда Гайяра. — Долго, — вместо приветствия буркнул он, поворачиваясь к нему. Перевернутый крест на длинной цепочке легко подпрыгнул. — У нас не так много времени до того, как придут прихожане, чтобы поговорить. — Поговорить о чем? — спросил Вокс, выгнув бровь и сложив руки на груди. — Обо мне, — беспристрастно ответил Фред и подошел ближе. — И о том, что я должен сделать.       У него был приятный голос: не такой, каким он обычно прикрывал девичьи нотки. Нет, настоящий был низким и звонким, но при этом напоминал скорее звон маленьких колокольчиков. — Я не против, — Вокс обвел парня оценивающим взглядом. — Хм… это лицо смотрится на женском теле менее нелепо, чем на мужском. Может, в таком виде будешь представляться соответствующе?       Как и ожидалось, гнев парня не заставил себя ждать. Между искрящихся от злости глаз на бледном челе прорезалась заметная морщинка. — Я одеваюсь подобным образом только в церковь, но не собираюсь менять манеру речи. Иначе я могу в дальнейшем оговориться и выдать себя. — Тогда тебе следует перестать говорить на французском, — криво ухмыльнулся Вокс, напоминая, что именно так он вычислил тайну радиоведущего. — Хотя за исключением общения с сеньоритой Дельгадо. Что-то мне подсказывает, что в ее случае тебе было бы полезно покрасоваться языковыми навыками.       Оттопырив два пальца перед губами, он с ухмылкой вытянул свой длинный язык. Жест и посыл Фред Гайяр понял с запозданием, но, когда понял, покрыл Вокса таким потоком возмущений, что стекла витражей едва не треснули. — Я не представляю, как земля вообще носит такого personne vile как ты! И почему мы вообще это обсуждаем?! — Ты сказал, что хочешь поговорить о себе. Вот мы и говорим, — пожал плечами мужчина. Он дал время, чтобы успокоиться, после чего Фред, немного красный и запыхавшийся, уже чуть расслабленнее продолжил: — Начнем с того, что ты велел мне прекратить вещания об убийце Нового Орлеана и досаждать Аластору. Я могу понять, почему ты вступаешься за него — вы друзья. Но почему ты против справедливости? — злость сменилась негодованием. Фред действительно не понимал. — Столько людей пропали, стольких убили. Почему ты против освещения этой проблемы?       «А ведь логичный вопрос, — угрюмо подумал про себя мужчина. — Но что я скажу? Потому что этот убийца — объект моей любви?» — Потому что разделяю точку зрения Аластора, — рассудительно ответил он, и голос не дрогнул ни на миг. Ложь проскользнула плавно, словно правда. — Это не твое дело, а дело властей. Почему ты вообще подобным занимаешься? Наряжаешься в парня, меняешь личность и бегаешь за призраком, подставляя под удар собственную жизнь. Зачем тебе это надо?       Это и впрямь было интересно. Вокс встречал трансвеститов, но никогда не встречал столь странных, помешанных личностей.       Фред на миг окаменел: плечи напряглись, а нижняя губа была закушена. Казалось, он раздумывал, стоило ли ему отвечать или нет. Но после, тяжело вздохнув, весь макияж из спеси, ярости и недоумения стек с его лица точно под лучами палящего солнца.       По стенам храма были расположены многочисленные иконы. Их золотые нимбы сияли в полумраке, отражая свет. Прикоснувшись к одному из образов, Фред негромко проговорил: — Я был… была дочерью священника этой церкви. Мой отец проводил проповеди каждый день, но я не приходила ни на одну из них. Лишь однажды… лишь однажды я вошла сюда, когда проповеди уже никто не читал, — он устремил свой взор вверх, прямо над амвоном, и в его глазах читалась глубокая тоска. — Он повесился прямо над платформой, где проповедовал, что самоубийство — тяжелейший из грехов.       Вокс здоровой рукой пригладил волосы на голове, пытаясь собраться с мыслями. Это же надо было так «повезти». — Мне очень жаль, — он постарался вложить в голос сочувствие, но оно все пересохло от потрясения. — Наверное, тяжело смириться с мыслью, что священник лишил себя жизни… — Конечно, тяжело, — согласился Фред бесцветным тоном, а после его глаза сверкнули таким огнем мести, что тот мог в одночасье сжечь весь Ад. — Ведь мой отец не лишал себя жизни. Это сделал он — убийца, которого я поклялась поймать.       В этой громадной церкви было слишком одиноко для подобных личных изречений. Поэтому Вокс чувствовал, как тени постепенно наполняли зал.       Пол был выложен мраморными плитами, которые издавали едва слышный шелест под шагами этих теней. Они словно перешептывались друг с другом, следили и смеялись. Акустика храма была столь совершенна, что каждый звук, будь то шепот их молитв или тихий вздох, многократно усиливался, разливаясь по всему пространству.       Но Вокс понимал, что никаких теней не было: это страх, тревога и насмешка над очередной иронией судьбы кружили над ним. — Почему ты так решил? — спросил он, переселив чувство удручающего волнения. — Потому что за ночь до происшествия отец рассказал мне, что встретил человека, который совершил преступление — убийство, — Фред говорил быстро и четко, точно репетировал свою речь. — Очень страшное убийство. Мой отец, разумеется, не стал молчать и предупредил, что незамедлительно доложит обо всем полиции. Но он дал этому человеку шанс, пожалел его и позволил самому прийти с повинной. Он выделил ему на это целую ночь, но даже подумать не мог, что эта подаренная ночь будет использована, чтобы подготовить покушение. Утром прихожане нашли пастора с петлей на шее. И я не сомневаюсь, что именно тот человек таким образом решил избавиться от свидетеля.       «Так вот почему в полицию тот пастор обратился не сразу. Дал время повиниться… ну и дурак»       Фред двинулся вперед к выходу, видимо, не в силах находиться рядом с местом убийства. Он шел и рассказывал: стройные и легкие ноги тянули его как можно быстрее вон из церкви. — Тогда я решила для себя, что обязательно найду этого человека. Чего бы мне это не стоило! Но я не могла вовлекать в свои эгоистичные цели семью, поэтому изменила внешность, имя и личность. Я устроилась на радио, так как это самый эффективный способ достучаться до людей. Было нелегко: несколько лет я отчаянно пробивалась в радио хосты, меняя подачу, внося что-то новое и интересное, лишь бы зацепить слушателей. Не скажу, что мне это не нравилось, но было тяжело. — Прогресс и новшества — источник успеха в сфере те… радиовещания, а голос мужчины звучит всегда громче, — согласился Вокс, идя следом. Они вышли в сад и добрались до его центра — именно туда, где рассыпался мелкими каплями фонтан. Фред остановился возле него и внимательно оглядел в его водах свое отражение.       Почему-то Вокс вспомнил этот взгляд — точно такой же был у него, когда он всякий раз смотрел на свое отражение и видел в нем не давно умершего грешника, а оживший труп. Но в отличие от его, взгляд Фреда вскоре заледенел. — Я прошла через Ад, — сказал он, резко оборачиваясь. — Я пожертвовала всем своим существованием ради достижения цели. Я не могу просто отступить, даже зная, что ставка — моя тайна. Поэтому я позвала тебя. Ты должен понимать, что для меня все куда серьезнее обычной показухи и поиска славы.       Он понимал. Смена личности — это всегда серьезно, и Вокс как никто другой это понимал. Он стал другим, изменил внешность и имя, уничтожил себя прежнего ради целей. И чем серьезнее становились его цели, тем сильнее менялся он сам.       Вода в фонтане взмывала вверх стройными струями, рассыпаясь сверкающими каплями, которые на закатном солнце казались каплями расплавленного золота. Когда ветерок касался поверхности воды, мельчайшие брызги срывались с фонтанных чаш, создавая вокруг золотистую дымку, словно пыльцу, парящую в воздухе. И все эти брызги окружали хрупкую, но непоколебимую фигуру Фреда Гайяра, смывшего с себя остатки своего прошлого. — Поверь, я тоже побывал в Аду. Можно сказать, я вышел прямиком из преисподней, а потому понимаю, о чем ты толкуешь. — Вокс говорил спокойно, хотя подбирать слова ему давалось с трудом. — Но у меня есть свои причины поступать так, как я поступаю. И первая причина — Аластор. — Аластор? — лицо парня вновь перекосило от злости. — Аластор, имея все — известность, влияние, авторитет — даже не пытался сделать хоть что-нибудь! Я знаю, что вы близки, но не смей винить меня в неприязни. Тот, кто родился одаренным и кто имеет возможность помочь другим, но не делает этого, притворяясь, что не видит, и наслаждаясь лишь праздностью светской жизни — просто мусор! У него было все, чего не было у меня, включая непростительное равнодушие. И этого я ему не забуду.       Фред поднялся и ступил в холодную воду, шагая прямо к изваянию креста и прижимая к нему мокрую ладонь. «Эгоист» прошептал он сквозь звуки льющейся воды. — Неправда, — возразил Вокс, ступая следом. Вода, падающая в мраморный бассейн, мгновенно затронула каждый участок его тела. — Аластор просто делает свою работу. Вы — ведущие, а не детективы или судьи. И, может быть, если бы твой отец тоже делал свою работу, то остался бы жив.       Эти слова резанули воздух. Спина парня выгнулась, плечи напряглись, а в глазах сверкнула молния. — Что ты сказал? — ледяным тоном прохрипел он и в ту же секунду замахнулся, но мужчина вовремя перехватил его руку. — Да как ты смеешь?! Что ты знаешь?! — Я знаю больше, чем ты можешь себе представить, — ответил Вокс, хмурясь. — Ты никогда не задумывался, что если бы твой отец поступал, как положенно священнику — сохранил бы доверенную ему тайну и помог заблудшей душе — то, может быть, выжил? — Мой отец… — Фред начал переходить на крик. — …пожертвовал своим приходом и своей клятвой ради справедливости! И это правильно — жертвовать всем ради блага других! — А ты поступаешь ради блага других? — спросил мужчина, пронизывая собеседника испепеляющим взглядом. — Лично я вижу лишь жажду мести. Кто ты, черт возьми: Фред Гайяр — защитник справедливости или обиженная на весь мир дочь священника? — А что тебе даст мой ответ? — спросил тот, абсолютно сбитый с толку. Вокс отпустил чужую руку и глубоко вздохнул. — Если дочери священника не существует, то мне нечем шантажировать Фреда, — сказал он так легко и просто, точно невесомый морской бриз.       «Я не смогу потушить в нем жажду поиска убийцы, — понял мужчина, впиваясь взглядом в ошарашенные, полные растерянности глаза. — Но, по крайней мере, могу утолить жажду мести. Пусть борется ради других, а не из личных мотивов. Хотя бы это…»       Он чувствовал, как чужое сердце, охваченное страхом, билось в бешенном ритме. А потому очень удивился, когда его встретила самая непоколебимая решимость, которую он когда-либо видел. — Для тебя, — проговорил знакомый гнусоватый голос. — Не Фред, а мистер Гайяр.

***

      Солнце, наконец, спряталось, и теперь сгущались теплые сумерки, переходя в полную неги ночь. Они шли под лунным светом, вода капала с их одежд, а мокрая обувь оставляла характерные подошвам следы. — Я знаю, что Аластор не виновен в смерти моего отца, — голос Фреда нарушал тишину вместе со стрекотом кузнечиков. — Но я не могу перестать злиться на него за его бездействие. Думаю, это в какой-то мере зависть. — Аластор не виноват, что лучше тебя, — Вокс смерил его задумчивым взглядом. — Хотя… признаться честно, быть лучше тебя не так уж и сложно.       Фред тотчас насупился. — Не понимаю, ты по природе такой невыносимый грубиян или я просто тебе не нравлюсь? — Почему не нравишься? — усмехнулся Вокс, когда они прошли через пустую разветвленную дорогу. — Я, знаешь ли, человек двух направлений. А ты такое удачное комбо.       Фреду опять понадобилось время, чтобы понять смысл, а после посыпались угрозы и проклятья, которые умудрялись заглушать звуки джаза из ближайших ресторанов. — Да успокойся, это всего лишь шутка, — мужчине пришлось закрыть уши руками, чтобы не оглохнуть. — Странный у тебя юмор, нет… сам ты по себе очень странный. Ты не похож на обычного человека, — ветер сорвал с головы платок, и короткие волосы заблестели как витое серебро. — Ты спросил меня, кем я являюсь. Могу задать тот же вопрос: кто ты вообще такой?       Вокс остановился в замешательстве. Вопрос был чрезмерно внезапным, даже беспощадно внезапным. Он посмотрел на юношу: бледного, невысокого, с требовательными глазами и исконно французским, как бы небрежно начерченным, профилем. На юношу, который ответил без промедлений, без колебаний — в одночасье все для себя решив. Но Вокс не мог повторить данный подвиг. Он вспомнил вчерашнюю ночь и тот трепет, когда осознал, что остался в живых. Скул коснулся легкий румянец, а уголки губ слегка приподнялись, и он с наигранным равнодушием ответил: — Сегодня я это узнаю.