Увидимся в Аду

      Если сравнивать телевидение и радио, то при всех бесспорных преимуществах первого у последнего был незначительный плюс, а именно размеренность. Здесь никто не бегал поправлять грим, проверять свет или переставлять декорации. Инженеры и звуковщики суетились в аппаратной комнате, редактор заходил всего раз скорректировать сводку новостей, а единственное полезное, что сделал продюсер — не отсосал своему любимому ведущему прямо в студии. В общем, подготовка протекала спокойно, штатно и вполне комфортно. Так комфортно, что Вокс, все еще не согнавший отголоски недосыпа, едва не погрузился в дрему. — Прием! — звонкий выкрик ударил в левое ухо, и Вокс тотчас встрепенулся. — Как ты можешь засыпать в такой чарующей обстановке? Тебе разве не хочется увидеть настоящее искусство? — Мне скорее хочется увидеть сон, который ты прервал, — пробурчал Вокс и в знак подтверждения беззвучно зевнул. — Не принимай на свой счет, но ты разбудил меня еще до утреннего стояка.       Приметив подготовленный и заваренный кем-то чайник, откуда струился еле заметный пар, Вокс решил, что чай вполне мог его взбодрить, если бы он плеснул его себе в лицо. — Пойду сделаю кофе, — сообщил он, неохотно поднимаясь. Аластор в свою очередь сел обратно за стол и, закинув ногу на ногу, притянул к себе листы с заготовленным для эфира текстом. — Мне тоже свари. Без молока и без сахара, — не отрываясь от чтения, распорядился он приказным тоном, и, предвещая последующую реакцию, со снисходительной улыбкой добавил: — и не смотри на меня так. Между прочим, сегодняшний завтрак приготовил я.       Вокс отвернулся, закатил глаза, но спорить не стал. Хотя, как ему казалось, для такой работы у «лучшего радиоведущего» должна была быть ассистентка.       Несколько минут мужчина боролся с эспрессо-машиной мезозойского периода, разбросав все зерна, расплескав всю воду и вытрепав себе все нервы. В конце концов, нечто, похожее на кофе, было разлито по двум железным кружкам.       «Если бы не чертов запрет, я бы мог исправить вкус хотя бы коньяком», — с досадой подумал Вокс, остановившись у двери с размышлениями о том, как ее открыть с занятыми руками. — Эфир скоро начнется, так что подождите в аппаратной, — сообщил ему низкий голос позади. Ной добродушно улыбнулся, подошел ближе и распахнул перед ним соседнюю дверь. — Замечательно, — саркастично отозвался Вокс и беспощадно вылил предназначавшийся для Аластора напиток в ближайший горшок с фикусом. Все равно остынет. — Он сегодня один?       Вокс имел в виду, будут ли у него приглашенные знаменитости или еще какие-нибудь гости в студии. — Почему же? Сегодня он с Вами, — усмехнулся Ной Джонсон, присаживаясь за микшерный пульт. Вокс хмыкнул, но не стал отвечать: боялся лишний раз открыть рот и не сдержать рвотный позыв.       Ной, как и другие инженеры, вызывали у него чувство вынужденной жалости. Работать за подобным оборудованием для него было все равно что резать мясо ложкой. Он терпеть не мог старую технику: медленную и требующую кучу лишних телодвижений. Любой шанс на апгрейд был немедленно им использован вне зависимости от цены или риска. А потому он не понимал, почему выносил свое нахождение в подобной дыре. Если Аластору сверху не угрожал мешок с камнями или киллер в шкафу, то Вокс со спокойной душой мог пойти покурить. — Знаете, Аластор никогда не приводил сюда друзей, — вдруг будничным тоном сообщил Ной. — Тем более тех, кто выглядит так, будто их затащили силой. — Вот как, — безэмоционально проговорил Вокс, делая глоток и тут же морщась: какая все-таки гадость получилась. Но все же не столь мерзкая, как ощущение внутри от неожиданного осознания, что он — первый счастливчик, кому Аластор позволил лицезреть его за своей работой. — Уж простите, что не ссусь в штаны от вашего ненаглядного радио. Но, если добудете мне коньяк, обещаю сымитировать самый невъебенный оргазм в истории этого здания.       Кто-то закашлялся, кто-то громко ахнул. Но Вокс благополучно проигнорировал все немые возмущения касательно его нецеломудренной речи в стенах святая святых. Он больше был заинтересован происходящим за стеклом. Не то, чтобы радиопередачи были ему привлекательны, но он впервые видел Аластора в таком… профессиональном ключе. Сосредоточенный, серьезный и осмотрительный — озорство смешалось со взвешенностью. Но при этом Аластор выглядел как никогда вписывающимся, точно он находился на своем месте: за микрофоном, под восхищенные взгляды окружающих и совсем один. — А почему нельзя войти? — поинтересовался мужчина, наблюдая, как едва шевелились чужие губы во время безмолвного чтения. — Во избежание лишнего шума, — пояснил Ной, настраивая передатчики. — К тому же, отсюда, — он рукой указал на перегородку, — намного удобнее наблюдать за работой ведущих. — Он невероятно талантлив, правда, Ной? — вдруг вставил слово второй инженер, отвлекаясь от усилителей и оглядываясь в сторону окна. — И компетентен, что куда важнее, — напомнил Джонсон с ободряющей ухмылкой. — И симпатичен, — добавил третий сотрудник со слащаво-млеющим выражением лица. Но, заметив обращенные к нему удивленные взгляды, поспешно уточнил: — костюм! Очень хороший костюм, кхм… мы в эфире через пять, четыре, три, два…       Загорелся световой индикатор «On the air», который сигнализировал о начале трансляции и необходимости полной тишины. В момент лица работников превратились в идентичные друг другу каменные маски, и Аластор, наконец, подал голос.       Голос…       В это мгновение сердце забилось барабанным боем. Вокс вдруг вспомнил, какой у него обычно был голос: чистый, мягкий, живой. Как ему шло отсутствие радиопомех, как он звучал даже в простой обыденности — подобно всем музыкальным инструментам в руках опытных композиторов.       Но сейчас… когда некогда мелодичные, бархатные нотки проходили сквозь диафрагму микрофона, спускались вниз по извилистым проводам и высвобождались через колонки, их чистота стиралась, наполнялась примесями и неровностями бесперебойных помех.       Необычайно сложно было выразить с требуемой силой подобную дрожь, тупой удар и столь острую боль от страстно-тягостного узнавания, когда в переполненном оживленности тоне Вокс узнал знакомый оттенок Радио Демона.       Он почувствовал жжение, отвращение и ярость: и не из-за никчемного оборудования или не самых приятных воспоминаний, а из-за того, что Аластор из Ада словно посмел прикоснуться к его Аластору.       Вокс смотрел вперед и видел, что его сосед, его друг, его цель и провал находился по ту сторону стекла совсем один — целый и невредимый — но сознание с каждым произнесенным словом вырисовывало, как зловещая тень нависала над застывшим в вальяжной позе силуэтом, как ее острые когти проходились по узким плечам, как коварная улыбка сочилась ядовитой кровью, что каплями пачкала ткань твидового пиджака.       Он проходил через это много раз: когда по камерам заставал Валентино с очередной шлюхой; когда замечал, что его телезрители выключали телепрограммы, дабы насладиться пресной, никому не сдавшейся радиопередачей или когда Радио Демон беззаботно и напоказ веселился со своими дружками в ебучем отеле отродья Люцифера.       Да, он прогонял это чувство через себя столько раз, сколько прогонял электрический ток. Но еще никогда в жизни Вокс не ощущал ревность настолько ярко, настолько невыносимо болезненно, что ему впервые захотелось воспротивиться безропотному принятию положения дел. Так сильно, что он был готов выбить чертово окно и заставить проклятого ведущего, наконец, замолчать.       Пальцы ослабли, железная кружка, ударившись с громким лязгом, опрокинулась, и отвратный по вкусу кофе окрасил собой пол, ножки стульев и мужские ботинки. — Мне… мне нездоровится, — прохрипел Вокс пересохшими губами и, шатаясь, поспешил покинуть операторскую до того, как тело самовольно совершило бы какую-нибудь глупость.       Злость затуманивала разум, но ноги прекрасно справлялись сами, увлекая его как можно дальше от гребаной студии, от гребаных радиоприемников, раставленных и вещающих на каждом этаже, и, наконец, привели его к свободе.       Уличный воздух помог не сгореть. Он не заметил, как добрел до безлюдной парковки, спрятался в тени грузовика и вцепился в него, чтобы не упасть. Ноги подкашивались.       Над горизонтом забрезжил полный золотой диск, заканчивая собой период рассвета. И от его тепла становилось невыносимо жарко: словно по венам текла не кровь, а раскаленное железо. Кто бы знал, что от гнева можно чувствовать подобный адский жар.       Тяжело дыша и стараясь ни о чем не думать, он выпрямился и вытер лоб рукавом. Но мысли в виде картинок сами лезли в голову. Вдруг вспомнился недавний кошмар, где связались нитями части тел двух существ: живого и мертвого. Тогда Вокс не осознавал своего отвращения, но сейчас он почувствовал приступ тошноты и бешенства в равной степени.       Даже в своих фантазиях и снах он не мог допустить, чтобы холодная серая кожа посмела притронуться к теплой оливковой; чтобы ярко-багровый оттенок смотрелся рядом с темно-медовым и чтобы улыбка из зазубренных, покрытых желтизной зубов тянулась в унисон с похожей улыбкой ровного, белого ряда с едва заметными, далеко не хищными клыками. — Не бывать этому, — крепнущим голосом прошептал он, прикрывая глаза. Почему-то с того момента, как он признал в Аласторе именно Аластора, мысль о том, что тот мог иметь хоть отдаленную схожесть, незримую связь со своим воплощением после смерти, заставляла сердце сжиматься. — Да неужели? — донесся над ухом знакомый, сопровождаемый радиошумами голос.       В ином состоянии, не таком напряженном и клокочущем, Вокс бы испугался: громко и с чувством. Но сейчас, испытывая лютую свирепость, он мог лишь с ненавистью оглянуться. — Что это значит? — требовательно спросил он у стоявшего напротив него демона. — Почему ты здесь?       Красные волосы, покоцанный снизу сюртук, насмешливый взгляд больно резали глаза, но и вполовину не так сильно, как отвратная улыбка раздирала его грудную клетку. — Твое воспаленное сознание, как обычно, не может справиться с нахлынувшими эмоциями, поэтому не придумало ничего оригинальнее, кроме как воссоздать мой образ в качестве внутреннего голоса, — шелестящим голосом объяснил Аластор, пожав плечами. — Ты даже в своих ментальных проблемах не можешь обойтись без моей помощи. Что же, тебе всегда не хватало воображения.       Аластор или образ Аластора, или кем бы он ни был рассеялся в воздухе и переместился на капот молочно-белого Форда. Одна нога, закинутая на другую, ритмично покачивалась навесу, в то время, как цепкий взгляд алых глаз с праздным любопытством рассматривал длинные, схожего оттенка коготки.       Поведение, жесты, манера речи — все было настолько реальным, что Вокс не сразу смог убедить себя, что фигура перед ним — лишь галлюцинация. Замечательно, из всех возможных образов его рассудок решил вырисовать именно Радио Демона. В такой-то момент! — Ясно, но с какой целью ты здесь? — спросил Вокс тоном недоверчивым и неприязненным в равной мере и скрестил руки на груди. Аластор усмехнулся и неестественно откинул голову назад. — Разумеется, чтобы отыскать в твоей бесполезной прямоугольной головушке вещь под названием «здравый смысл», — он указал пальцем на собственный висок. — Она должна помочь вспомнить, насколько опрометчиво, глупо и безрассудно ты сейчас поступаешь. То есть, поступаешь в своем типичном стиле!       Вокс замер, на секунду позабыв о своей злости. Опрометчиво? Глупо? О чем этот самодовольный урод вообще толкует? — Не понимаю тебя. — О, я не удивлен! Твоему мозгу, если он у тебя, конечно, есть, стоило воспроизвести кого-то со схожим интеллектуальным уровнем, — весело отозвался Аластор и, спрыгнув, повертел в руках свой излюбленный микрофон. — Однако, так и быть, постараюсь объяснить попримитивнее. Я имею в виду то мерзкое чувство, которое ты по неосторожности себе позволил. — Ч-что за чувство? — спросил Вокс, замечая, что голос предательски дрогнул. Тревожное понимание заворочалось в его груди, и он просто не мог заставить себя спокойно и без боя принять его. — Ты на полном серьезе заставишь меня произнести это вслух? — с досадой выдохнул Аластор и, состроив гримасу, наконец, вымолвил: — Влюбленность. Ты начинаешь влюбляться, старина. Хах, в твоем-то возрасте… — Бред! — возразил Вокс внезапно громким и непреклонным голосом. В нем взметнулся безудержный гнев: что, черт возьми, Аластор понимал в его чувствах? — Я… я бы никогда! Чтобы я, оверлорд, влюбился в какой-то гниющий мешок с костями?! Ты спятил?       Он чувствовал, как ярость жжет его изнутри, пылая и наполняя каждую часть тела желанием заставить Радио Демона поплатиться за эти оскорбительные слова. Но тот, казалось, пребывал в истоме от его жалких потуг сопротивляться. — Правда? — с наигранным удивлением протянул Аластор, передвигаясь с ленивой грациозностью. — То есть не влюбленность заставляет тебя сейчас разрываться от ревности?       Это переходило всякие границы. Вокс тяжело дышал и смотрел с возрастающим раздражением. Насмешливая непринужденность раздраконивала его. — Если я и не уступаю, то лишь потому что терпеть тебя не могу! — взревел мужчина, ненавидя себя за то, что плод его воображения не мог быть им ранен или задет. — А, может, ты не хочешь мне уступать, потому что боишься? — с притворной заботой поинтересовался Аластор, заплывая ему за спину и наклоняясь прямо над ухом. — Боишься, что потеряешь эти завтраки по утрам, это неловкое выражение на каждый твой похабный комментарий, эту дружбу, о которой ты так давно грезил? Признай же свою никчемность! Ты самый жалкий наемный убийца, который умудрился влюбиться в собственный заказ, и самый жалкий демон, который готов пожертвовать своим величием ради… пф-ф! Смертного!       Вокс застыл, как громом пораженный. Он хотел выстроить вокруг себя щит, забаррикадироваться от жестоких, лишенных смысла слов. Но потом он вспоминал свои чувства: когда Аластор признавался в своих страхах, когда Вокс плелся к нему с бутылкой в руках и извинениями на устах, и когда они были вдвоем в окружении церковных стен и потолков. Неужели он был настолько слеп и неосторожен? — Не может быть… — он обреченно опустил голову и сжал до боли собственные волосы. — Это просто невозможно. — Ты же понимаешь, насколько все серьезно? — вдруг с непривычной строгостью спросил Аластор. — Твое время ограничено: не сегодня-завтра он умрет, — от этого слова, которое раньше вызывало трепет, по телу прошлась дрожь, как от озноба. — И что будет с тобой? Ты готов потерять свою душу, свое будущее и все, что ты так долго строил, ради каких-то лишних недель, месяцев или лет, скорее всего, безответного влечения? Признаюсь, мне импонирует такой расклад, но я не хочу верить, что когда-то имел дело с настолько слабоумным существом.       Перед глазами предстал образ Ада: его корпорация, его близкие друзья, его наполненная властью и могуществом жизнь после смерти. Но все это так резко и безжалостно тлело по сравнению с картиной парня, танцующего и поющего в окружении Вуду-атрибутики; парня, жадно глотающего теплое, приготовленное специально для него молоко; парня, который слушал историю, не рассказанную никому ни в жизни, ни в смерти. — Он умрет! — нетерпеливо вторил появившийся перед ним Аластор, видимо, почувствовав сомнение. — Ты проиграешь мне в любом случае, ты понимаешь? Он станет моим вне зависимости выполнишь ты условие сделки или нет. Это неизбежно.       Неизбежно? Конечно, неизбежно. Не было смысла это говорить: смерть всегда неизбежна. Но попадет ли Аластор в руки Радио Демона — вопрос открытый. — Он не такой, как ты… — спазм в горле чуть ослаб, и мужчина мог говорить. Подняв голову, он увидел разочарование. — Но таким станет, — твердо и холодно произнес Аластор, пряча микрофон за спиной. — Вопрос в том — как? От твоей руки или по велению судьбы. Поверь, Вокс, еще никому не удавалось обмануть смерть. А такому, как ты, даже пытаться не следует.       Вокс смотрел на него невидящим взглядом, как будто сквозь. Он понял, что это были не слова демона, не вразумления внутреннего голоса, а банальный страх: липкий, терпкий, борющийся за жизнь своего обладателя. Но с каких пор страх стал рычагом давления на одного из сильнейших оверлордов Ада? — Ну вот когда станет, — внезапно для себя твердо и решительно проговорил мужчина, собирая всю отвагу в этих словах. — Тогда и поговорим. А сейчас, уебок, тебе пора уползти в ту щель, откуда ты выполз.       Забавно. Несколько минут назад его одолевали такие сильные эмоции, а сейчас наступило долгожданное затишье. Лишь ледяная уверенность стучала в висках, придавая мужество на отпор своим страхам. Даже когда глаза этого страха потемнели, зрачки деформировались, а пространство вокруг задрожало и исказилось, он не отступил. — Ты пожалеешь об этом, — прорычал демон, чьи разросшиеся рога могли с легкостью проткнуть мужчину насквозь, чьи когти были способны разорвать его кожу как бумагу, а клыки без труда отрывали бы его плоть от костей с садистским удовольствием. — Но это не твое дело, так что будь хорошей галлюцинацией и приходи по приглашению после тяжелой наркоты или когда мне будет не на что дрочить, — спокойно приказал Вокс, словно ничто на свете не могло испугать его. И, порядком устав от этой бессмысленной компании, пренебрежительно рявкнул: — Ты оглох, проклятое ископаемое? Пошел нахуй из моей головы!       Презрительно фыркнув, Аластор, обернувшись в темную, неясную тень с дрожащими расплывчатыми очертаниями, наконец, растаял в воздухе.