Помогите мне

      Едут они прямиком в отель, сдать ключ. Кажется, им обоим страшно, никак иначе не объяснить то, что за большую часть дороги никто из них не проронил ни слова. И всё же они чувствуют, что поступают правильно. Этот шаг кажется естественным и своевременным, просто им обоим нужно время.       Молчат. Каждый думает о своём.       Александр думает о Кате, а Катя о руке Александра, которую совсем недавно осмелилась накрыть своей. Она была тёплой и большой, особенно по сравнению с её собственной, но такой же худой. Всю дорогу она боролась с желанием вновь к ней прикоснуться. И пару раз всё же не выдерживала — касалась, будто невзначай. Пока Александр наконец не выдержал и крепко её не сжал, больше не отпуская. И тогда Катя выдохнула с облегчением. Всё наконец стало как нужно.       Но даже вопреки этому заговорить оказалось непосильной задачей, с которой Александр, впрочем, всё же справился. Он всегда отличался решительностью, уверенностью и готовностью броситься с места в карьер, если нужно. Всегда был готов взяться решать даже самую ужасающую проблему и не боялся смотреть страхам в лицо. И он знал, родители очень гордились сыном; тем, что смогли воспитать его столь сильным духом. — Катя, — замолкает. На большее пока не готов. Собирается с силами. — Что?.. — отвечает мгновенно, будто выполняет задание на скорость. — Тебе… понравился вечер? — Александр же, когда решается вновь заговорить минуты через две, наоборот, говорит очень медленно. Слишком медленно. И всё же кажется тараном, который идёт напролом. — Да. А тебе?.. — очень неловко. Слишком неловко. — Да, — замолкает. Тарана больше нет. «Могло быть хуже. Определённо могло быть хуже», — думает Александр. Каждый порывается предложить закончить эксперимент, но оба в глубине души понимают, что не желают этого делать. Они оба хотят перейти на этот новый, неизведанный уровень.       И всё же, для обоих эта попытка слишком выматывающая. Нужен перерыв. Минут на десять… Может больше.       Больше.       Они замолкают и не решаются заговорить даже когда машина останавливается возле отеля. Катя просто молча выходит и так же молча возвращается. Минуты без неё кажутся невыносимо долгими, в какой-то момент ему и вовсе кажется, что он сидит так вот уже вечность. Даже начинает переживать, не решила ли она всё-таки остаться в отеле.       Но нет.       Наконец она выходит из здания. Если бы не обилие уличных гирлянд и фонарей, эту маленькую женщину и вовсе можно было бы не заметить в кромешной темноте — на часах почти полночь. Но благодаря мириадам огоньков, пускающим на всё вокруг тёплый желтоватый свет, он отчётливо её видит. Почти бежит к машине, прямо на свет фар, надёжно закутавшись в плащ и обмотавшись шарфом. Волосы развеваются на ветру, а в лицо летит снег. В руках, вопреки ожиданиям, ничего не несёт, кроме сумки. «Наверное и собраться не успела, когда из дома убегала», — думает Воропаев. Тянется к двери машины со стороны пассажирского сидения и предусмотрительно её открывает. — Сейчас согреешься, — заботливо отряхивает снег с плаща, когда Катя садится в машину. Замирает. В следующую секунду приближается и целует в щёку. После — почти мгновенно отстраняется. То ли от того, что не ожидал, что её кожа будет настолько холодной, то ли просто очень волнуется.       Он не ошибся, Катя тает в мгновение ока.       Когда они доезжают до дома, Александр затаскивает её в круглосуточный магазин, отлично помня, что дома кроме бутылки коньяка и заплесневевшего сыра (и нет, не того самого, дорогого) ничего нет. Сбрасывает в тележку едва ли не всё подряд, ему важно, чтобы Катя не голодала. Сам же часто забывает о еде в принципе. Советоваться с Катей на счёт покупок не видит смысла. Знает, на каждое предложение будет слышать несменное: «Спасибо, не нужно, я не голодна». Наверное, мог бы пойти и сам, но совсем не хочет её оставлять.       Не забывает и о зубной щётке — вряд ли Катя прихватила свою. Хотя, если вспомнить её сумку… Он почти уверен, что там найдётся всё, что угодно, от зубной щётки до степлера.       Когда они наконец оказываются дома — всё ещё играют в молчанку. Александр молча снимает с Кати плащ. Молча подсовывает тапочки. Так же молча открывает дверь в гостиную, а сам несёт пакеты с едой на кухню. В этот раз, в отличие от предыдущих, молчание ему совсем не нравится, скорее напрягает. И в итоге он злится сам на себя. «Соберись, тряпка!» — Я заварю тебе чаю… Нужно согреться, — начинает, приложив немало усилий. Выглядывает из-за двери. — Принесу в гостиную минут через десять. — Я сама себе заварю, не беспокойся, — почти непринуждённо. Вскоре и вправду заходит на кухню. «Прогресс», — думает Александр, выкладывая продукты в холодильник. — «Отказывается только от моей помощи, а не от предложения в целом», — едва не роняет прямоугольник сыра. — «А может если бы не мороз, отказалась бы целиком?» — всё же посещает эта мысль. — «Наверняка», — смотрит, как Катя набирает воду в чайник. Как включает его, параллельно насыпая заварку в кружку. Как насыпает две чайных ложки сахара и нарезает дольку только что купленного лимона, сок которой, впрочем, в кружку пока не выдавливает. — Ещё осталась вода? — спрашивает, когда Катя заливает заварку кипятком. — Может я себе кофе сделаю…       Глаза Кати расширяются от удивления. — Ночь же… Как ты спать собираешься? — Самым сладким сном, — улыбается, удостоверившись, что ещё осталось немного воды. Как раз достаточно. — Меня рубит от кофеина, — объясняет, открывая банку с растворимым кофе. На кофе в турке сил нет. Ставит рядом с кружкой Кати собственную, насыпает три ложки и заливает кипятком. Кухней мгновенно растекается привычный аромат. — Но на собраниях… Ты часто заказывал… Вика каждый раз круги по офису наматывала, в ожидании доставки… Как сейчас помню. Очень крепкий и без сахара… — А ты думаешь на собраниях акционеров так уж интересно? Меня куда больше воодушевляла перспектива выспаться… — признаётся, перенося кружки за стол. Отодвигает Кате стул, дожидается пока она сядет, затем садится напротив. — Или скорее забыться. Я столько вечеров провёл успокаивая Киру… А в дни, когда приходилось идти на собрание и смотреть на неё зная, сколько слёз она выплакала накануне и сколько косметики использовала утром, чтобы замазать круги под глазами… И видеть Жданова в прекрасном расположении духа, который разве что песни не насвистывал, после очередной бурной ночи с моделями… Ты себе даже представить не можешь, как я тогда себя чувствовал, — вздыхает. — Чёртов Жданов, — цедит сквозь зубы, начиная почти яростно помешивать кофе без сахара, прекрасно зная, что в этом смысла мало.       В этот раз Катя не злится. Наконец начинает смотреть на Жданова не сквозь розовые очки. Она понимает.       Бедная Кира. — Но знаешь, что самое главное? — продолжает Воропаев. — В том, что случилось с Кирой, виноват я. В ту последнюю неделю, когда он её бросил, меня не было рядом. Чёрт побери. Я сказал ей, что мне нужно отдохнуть от её нытья, и что не я выбрал себе такого жениха… И ушёл. А она осталась. Одна-одинёшенька. — Нет, — не соглашается Катя. — Виноват Жданов, — смотрит Александру в глаза, всем своим видом излучая поддержку. Тянется за его рукой и крепко сжимает. Определённо нужно время, чтобы привыкнуть к прикосновениям. — Слышишь? Это он изменял твоей сестре и довёл её до такого состояния. Он, а не ты. Ты отличный брат. Поддерживал её в трудные минуты и защищал… Да, в какой-то момент тебе понадобился отдых, но ты не должен корить себя за это. Сложно раз за разом тратить энергию на то, чтобы вытаскивать другого человека, особенно если этой энергии и так не много.       Воропаев вздыхает. — И всё же я должен был быть рядом… Подыскать специалиста, который помог бы ей забыть Жданова… Набить ему морду в конце концов… Но не сделал этого. — Ты сделал для неё очень много. Всё остальное она должна была сделать сама. Но она не захотела отпускать. А может пыталась, но не смогла. Пожалуйста, перестань винить себя в том, в чём не виновен.       Александр понимает, что Катя говорит умные мысли, но согласиться с ними ему очень сложно. Чувство вины словами не унять. — Я попробую, — выдавливает. Правда попробует, но очень сомневается, что что-либо получится. Берёт со стола сигареты. Встаёт. Идёт к двери на балкон. Нужно перекурить. Определённо нужно. Обычно между сигаретами и сигарой он выбирал сигару. Да даже трубку… Но всё это требовало определённо ритуала. Усесться в массивном кресле, взять в руки газету и стакан хорошего коньяка. А ещё быть в спокойном расположении духа. Из четырех пунктов у него в наличии только коньяк. — Там же холодно… — подмечает Катя. — Оставайся здесь, — совсем не хочет, чтобы он уходил. — Не хочу, чтобы ты дышала дымом, — вздыхает. Но всё же садится. Бросает сигареты на стол. — Тогда я пойду спать… Чувствую, завтра будет сложный день, — в несколько глотков допивает чай и идёт мыть кружку.       Александр не возражает. Пусть выспится. — Тебе же понравилось сегодня?.. — опять спрашивает. Ему правда важно знать. — Да, — Катя, которая уже отошла к двери, вдруг возвращается. Встаёт за спиной, кладёт руки ему на плечи. Наклоняется и целует в макушку. Поправляет растрепавшиеся волосы цвета меди и целует ещё раз. Не знает, что с ней такое происходит. Желание возникает слишком внезапно. — Очень, — добавляет тихо.       Александр тянется за её рукой, которую та всё ещё держит у него на плече, и нежно целует. — Надеюсь у нас будет ещё много таких вечеров. — Спокойной ночи, — желает Катя и отстраняется. — Спокойной… — отвечает Александр, вертя в руке пачку сигарет.

***

      Когда Катя уходит, Александр всё же закуривает. Допивает кофе. Отодвигает чашку. Мыть, в отличие от Кати, не спешит. Смотрит на сигарету и вспоминает, как тушил такие же о себя. Закатывает рукав и находит несколько круглых, уже побелевших шрамов. Не сомневается, если коснуться сигаретой — войдёт как влитая. Соблазн велик. Но он держится. Вместо — затягивается. Стряхивает пепел в кружку — смысла мыть действительно не было. Хорошо знакомый ритуал успокаивает.       Думает о Кате. Они действительно сближаются. Иначе как назвать то, что она только что сделала? Объятие со спины — так обычно делают только по отношению к любимому, ну или хотя бы дорогому человеку. А этот поцелуй… Ни что иное, как проявление чувств. Александру нравится. Он почти мурчит от удовольствия, вспоминая. Хотелось утащить её к себе на колени, обнять и зацеловать. Она прекрасна. И очень дорога ему.       Потихоньку начинает клонить в сон. Он рассчитывал посидеть подольше, есть ещё над чем поразмыслить, но сознание уплывает. Может это и к лучшему. Слишком хорошо знает сценарий. Сначала вспомнит Киру, потом Жданова, потом о коньяке, и опять вырубится на полу собственного коридора, по дороге в спальню. Нет, не сегодня. Он не хочет портить впечатление от вечера. «Всё же хорошо», — пытается себя убедить.       Чтобы отвлечься и не углубляться в мысли — всё же идёт мыть кружку, послужившей ещё и пепельницей.       Когда наконец выходит из кухни, идя через коридор в спальню не может не заглянуть к Кате. Диван разложен, она мирно на нём посапывает. Очки лежат рядом на столике. Всё хорошо, но вот плед… Чуть сполз.       Заходит, чтобы поправить. Поправляет — натягивает по самые уши. Но отстраняться не спешит. Наклоняется и медленно, нежно целует в лоб. После приглаживает растрепавшиеся волосы. Делает это скорее чтобы погладить, чем действительно преследуя цель поправить причёску. — Я люблю тебя, Катя, — шепчет. Уже второе признание. В этот раз осознанное. Но Катя, увы, его не слышит.       Засыпая, Александр прокручивает в голове события вечера. Всё ему в этом вечере понравилось, но больше всего греют слова Кати. «Мне хорошо рядом с вами».       Ему тоже хорошо рядом с ней.

***

      Проснулась Катя рано утром — как просыпалась уже много лет подряд, ещё со школы. Уже по внутреннему будильнику. Можно даже не сверяться с часами на телефоне — полностью себе доверяла. Но она всё же на них посмотрела. Ровно шесть. И шесть пропущенных от мамы. Вздох. Откладывает телефон подальше и ещё несколько минут смотрит в потолок. Думает о родителях. Возможно что-то случилось, не исключено, но скорее всего мама звонила просто чтобы спросить, не спит ли дочь под забором. Да, она далеко не так тиранична, как отец, зато страдала гиперопекой, что так же, понятное дело, не хорошо. Перезвонит попозже, хоть и стоило бы сейчас. Просто не хочет портить себе утро.       Встав с кровати, идёт чистить зубы и умываться. Хоть и проделывала эти утренние ритуалы уже тысячу раз, в этот раз всё было по-другому. В первую очередь потому, что она далеко не каждый день просыпалась в чужой, совершенно чужой квартире. И всё же ей было хорошо. Она чувствовала себя умиротворённой, и те двадцать минут, которые обычно выделяла на ванную комнату, в этот раз казались едва ли не вечностью. В хорошем плане. Она больше не спешила, желая как можно быстрее сбежать на работу, подальше от родителей, чтобы не слушать их препирания, и случайно не попасть под горячую руку. Наконец ей было хорошо. Даже надушилась духами — в сумке вот уже целую вечность лежал пробник, который перепал ей от Амуры.       Закончив с утренними процедурами, пошла на кухню пить кофе. По утрам отдавала предпочтение именно ему, хоть и больше любила чай, потому что только кофе помогало ей проснуться и прийти в себя в кратчайшие сроки. Хоть она и была стопроцентным жаворонком, по утрам всё равно хотелось убиться. Вспомнила Александра и его вчерашние слова о собственной сонливости, стоит посмотреть в сторону кофеина. Удивительно. Она понятия не имела, что так бывает.       Александр. Мысли завертелись вокруг него. Теперь каждый раз, когда Катя его вспоминала, лицо расплывалось в какой-то совершенно дурацкой улыбке, с которой она, как бы не хотела, ничего не могла поделать. «По-видимому ещё спит», — думает, стоит прислушаться, потому что в ответ не доносится ни звука. — «Вот бы посмотреть на него спящего», — эта мысль настигает её внезапно, и удивляет настолько, что она едва не сыпет в кружку соль, вместо сахара. Кофе с солью на самый худший вариант, определённо, особенно если вспомнить, что люди пьют и с лимоном… Но она, всё же, предпочитает сахар. Берёт в руки другую банку (и почему только они ничем не отличаются?!). В этот раз не ошибается. Действительно сахар. Да, уже видела Александра спящим… Ну как видела… Прошлой ночью скорее слышала, лёжа рядом с ним на полу. А утром, когда появилась хоть какая-то возможность рассмотреть, была совсем не в том настроении. Расстроилась из-за «признания», которое посчитала насмешкой; лишь изощрённым способом в очередной раз сделать больно, который сгенерировало пьяное сознание, прямо как в институте, когда над ней поиздевался Денис. Поэтому утром Катя сбежала. Сбежала подальше от Александра. Сбежала зализывать раны, которые собственноручно себе нанесла, не была ведь уверена, что всё, что она себе надумала — правда. Но удивительно то, что ей хватило всего дня, чтобы сомнения развеялись. Уже вечером, там, в ресторане, она поняла, Александр не издевается.       В общем, у неё так и не получилось увидеть его спящим. Она обходила его несколько раз прошлым утром, бредя по квартире сначала на кухню, потом обратно в гостиную, а потом вновь на кухню, чтобы забрать телефон, который забыла на столешнице. Даже накрывала Александра одеялом, чтобы не замёрз, но так и не остановилась, чтобы рассмотреть. Да и не то освещение в коридоре то… А сейчас вдруг так захотелось… Она уверена, он прекрасен, когда спит. Но вряд ли узнает наверняка, потому что никогда в жизни не решится зайти к нему в спальню.       Когда она уже допивала свою законную кружку кофе и доделывала бутерброд, который собиралась оставить Александру (сама по утрам не завтракала), проснулся и он. Катя услышала как открывается дверь спальни. После — шаги, а затем наконец скрипнула дверь на кухне и она увидела его — совершенно заспанного котика, которого безумно захотелось обнять и тискать. Катя сама испугалась собственных мыслей, и быстро отвела взгляд, будто боясь, что Александр обо всём узнает, стоит заглянуть в глаза.       Он заполз на кухню далеко не таким бодрым, как она. «Видимо, всё же сова», — предположила Катя. — «Но зачем тогда так рано подорвался? Он же на работу, вроде как, почти не ходит», — попыталась понять что к чему. Видимо, начал действовать кофе — запустил мыслительные процессы. — «А может ему просто со мной увидеться хотелось?» — самонадеянно, да. Но всё же. — Утра, Катенька, — выдохнул Александр и пошел заваривать крепкого чая. Обычно, чтобы проснуться, он наливал себе чего покрепче, но раз уж тут Катя… — И тебе доброе утро… — Совсем не доброе… — вздыхает. Падает на стул рядом. Нет сил держаться на ногах в ожидании пока закипит чайник. — Я отвезу тебя на работу, — ставит перед фактом. — Я на троллейбусе! — вопль. — Нет, никаких троллейбусов, — мгновенно. — Мне и так в Зималетто… — объясняет, чтобы успокоить. — Хочу с Милко переговорить, нужно узнать детали новой коллекции, раз уж ты не захотела её со мной обсуждать… — улыбается так сладко, что Катя могла и не добавлять в кофе сахар. Ждёт реакции. Ничего не помогало ему проснуться лучше, чем возможность кого-то побесить. — Это я не захотела?! — возмущённо.

***

— Останови здесь… — говорит Катя тихо, легонько коснувшись руки Александра. — Нельзя, чтобы нас видели вместе, — они как раз подъезжают к Зималетто. — Если увидят, что ты подвозишь меня на работу, могут подумать всякое… — Какое? — и вновь та самая сладкая улыбочка, которая так бесит Катю. Александр откровенно забавляется ситуацией.       Катя молчит. Даже мысленно не может подобное проговорить, не говоря уже о том, чтобы сказать вслух. Отводит взгляд. — Останови, пожалуйста, — умоляет. — Если нас увидят вместе, это всё усложнит… — скребётся ногтями о боковое стекло и смотрит на остановку. Поехала бы на троллейбусе — вышла бы на ней и всё было бы хорошо, не пришлось бы переживать. И не было бы этого плохого, очень плохого предчувствия. — А может я хочу, чтобы всё усложнилось? — отвечает Александр внезапно, даже не думая останавливать машину. — Зачем тебе это? — не понимает Катя. — Потому что это ещё один шаг. Который нам, между прочим, очень нужен.       Катя смотрит на Александра растерянно. Шаг? Услышанное заставляет её задуматься. Настолько, что не замечает, как заезжают на подземный паркинг. — Пора, Катенька, — говорит, припарковавшись. И всё же выходить не спешит. Берёт её за руку и крепко сжимает. Гладит большим пальцем нежную кожу.       Катя наконец возвращается в реальность. Удивлённо замирает, но ничего не говорит. Только вздыхает, давая таким образом понять, насколько недовольна сложившейся ситуацией. Но не прикосновениями! Ими довольна вполне.       Наконец открывает дверцу машины. Кое-как, с большим трудом из неё выбирается (всё ещё не привыкла). Но лучше бы и дальше сидела в машине. Потому что стоит ногам коснуться твёрдой земли, она, запутавшись в них, летит в неизвестном направлении.       Или, точнее, прямо в объятия Малиновскому. «Вот же чёрт», — Катя считала подобные выражения недопустимыми. Особенно в своём лексиконе. Но в этот раз сдержаться просто не смогла. Испуганно пятится назад, пытаясь избежать прикосновения, но безуспешно. Думает о том, что лучше бы упала. Малиновский цепко хватает её за руки. — Ну что ж вы, Катенька… — опять этот сладкий тон, от которого хочется блевать. Приходится признать, этот же тон, но у Александра, нравится ей куда больше. — Са-аша… — растягивает, продолжая, Рома. — И ты тут… — подмечает, заглянув внутрь машины, будто это не очевидно. — Какими судьбами? — Катю по прежнему не отпускает. Теперь держит, приобняв.       Катя не решается не то что ответить или вырваться, даже поднять взгляд. Ей очень и очень страшно и даже чуть противно. Чувствует себя максимально неуютно. Понятия не имеет, почему так, просто не нравится общество Малиновского. То, что он их увидел, кажется концом света. — Не твоё дело, — выходит Александр из машины куда более уверенно и прытко, чем она. Идёт к ним. — Отпусти её, — спокойно. — Не видишь? Ей неприятно, — и сразу же её перехватывает, не дожидаясь, пока Малиновский отпустит. Прижимает к себе.       Катя выдыхает с облегчением. Жмётся к Александру. — Что это всё значит? — не понимает Малиновский. Переводит взгляд с Кати на Александра и обратно. — Не твоё дело. Иди куда шёл. — Хоть бы спасибо сказали, что Катька сейчас не спасает остатки зубов у стоматолога… — вздыхает.       Воропаев закипает. — Спасибо, — цедит сквозь зубы. — А теперь проваливай.       Малиновский, поняв, что выведать ничего не получится, наконец собирается уходить. — Всё-всё, успокойся, котик, — поднимает руки, давая понять, что больше лезть не собирается. Начинает отходить, не оборачиваясь, словно боясь удара в спину. — Расшумелся… Не нужна мне твоя игрушка… Не хватало ещё, чтобы царапаться начал… — Ладно-ладно, плохая была идея, — говорит Александр, как только они остаются наедине. — Прости меня, — шепчет, крепко обняв.       Они стоят так ещё какое-то время. Успокаиваются. Катя жмётся к Александру. Совсем не злится. Просто думает о том, что будет дальше. Теперь ведь всё изменится… А изменения она не очень любила, если не сказать — боялась, хоть мама и всегда говорила — что не делается, всё к лучшему.

***

      Спустя несколько минут на эту же, но уже опустевшую парковку заезжает ещё один, не менее дорогой внедорожник. Паркуется рядом с машиной Александра. — Что здесь забыл Воропаев? — вопрос виснет в воздухе. — Не хватало ещё, чтобы испортил первый рабочий день… — Пусть только попробует… — отвечают совершенно спокойно, даже чуть холодно. — Не для этого я тебя столько выхаживал и готовил к возвращению, — в зеркале заднего вида отражается серьёзное лицо. — Пошли, — властно. Дверца открывается незамедлительно. Следом, спустя некоторое промедление — вторая.       Две высокие фигуры ещё с-минуту крутятся вокруг машины. Наконец собравшись, захлопывают двери. — Давай сюда руку, — тон, не терпящий возражений. — Может не надо? — и всё же попытка. — Надо, — вздох. В следующее мгновение одна рука уже крепко сжимает другую. — Всё будет хорошо, — уже куда более мягко, чем до этого.       Наконец доходят до выхода из парковки.       Машина мигает им фарами на прощание.