Помогите мне

      Катя ехала в троллейбусе. Почти одна. Такой расклад был совершенно логичен. Мало кто возвращался домой в столь позднее время.       Мерцающие огни за окном настраивали на нужный лад, давали возможность углубиться в размышления. А подумать ей и вправду было о чём.       Этот вечер был настолько удивительным, настолько выходил за рамки «обычного», что в его реальность почти не верилось. Воропаев вёл себя не как скотина. Не оскорблял, не придирался к внешности, не запугивал. Катя продолжала верить в собственную теорию. Видимо, случившееся с Кирой и вправду сильно по нему ударило и на поддержку образа попросту не хватило сил. Признаться честно, раньше она вообще не подозревала, что всё это лишь маска, что агрессия служила защитной реакцией, способом оградить себя и собственные мысли от негодяев. Просто он такой человек. И в этом нет ничего удивительного.       Кате стало интересно другое, насколько большим был шанс того, что он сломается именно перед ней? Неужели она первая, кто заметил, что с ним что-то не так? И она понимала, что это действительно так. Пусть она с ним никогда и не общалась по душам, отлично видела, насколько он одинокий. Его круг общения, по сути — секретарша Марина, деловые партнёры, которых уж никак не назовёшь друзьями, да Кира. И если с последней когда-то ещё можно было общаться (Катя понимала, её отношение к противной секретарше будущего мужа совсем не значит, что она вела себя так и по отношению к близким), то после произошедшего вряд ли с ней можно вести какие-то вразумительные беседы. По крайней мере не в ближайшие месяцы. И что в итоге? Получается, он совершенно один. Родителей нет, девушки тоже. Она сомневалась, что он доверял какие-то собственные переживания тем моделям, с которыми проводил ночи.       А перед ней был искренним. Совершенно искренним. Рассказал, что его волнует, о чём переживает. И сам факт того, что он ей доверился сводил с ума. Телом разошлось тепло. На улице минус пять, а ей совершенно не холодно. На губах играла улыбка. Какой удивительный вечер.       А там, в лифте… Она вспомнила, насколько близко они были. Все те минуты, пока они спускались вниз, Катя боролась с желанием обнять человека рядом, обнять и не отпускать. Никогда. — Осторожно, двери закрываются, — послышалось из динамиков.       Катя вернулась в реальность. Взглянув в окно, вдруг осознала, что это её остановка. Сорвавшись с места, побежала к закрывающимся дверям. Выскочила в последнюю секунду и еле успела выхватить из лап троллейбуса свой длинный-длинный шарф.       Прохладный воздух резко привёл в чувство. «Пушкарёва, успокойся. Не сходи с ума», — пыталась вразумить себя девушка, медленно шагая в сторону дома, но получалось плохо. — «Каким бы хорошим он ни был, он всё ещё враг Андрея. Обвиняет его во всех бедах, хотя во всём виновна именно Кира».       От привязанности к человеку всегда можно избавиться. Всегда. Стоит только найти в себе силы. Некоторым сложнее это сделать, некоторым наоборот, легче. Но это вполне реально. Всё, что нужно было сделать Кире — отпустить Андрея, если она его действительно любила. Дать ему возможность найти человека по душе, позволить наконец обрести счастье. Именно так должны поступать люди, если видят, что человек несчастен в отношениях. А она отпустить не смогла, продолжала надеяться, что однажды всё вновь будет хорошо, что они женятся, купят дом и будут воспитывать кучу детишек.       Логика Воропаева Кате была понятна, она даже могла согласиться с некоторыми моментами, но целиком картина казалась абсурдной. Зачем кому-то влюблять в себя другого человека? Не стал бы он заниматься таким ради голоса. Андрей слишком порядочный для этого.       Подобные размышления портили Кате настроение и она ускорила шаг. Ей вдруг захотелось побыстрее добраться домой и сесть ужинать с родителями. Потому что рядом с ними у неё не было возможности думать о чём-то своём. Только о футболе и толковании снов.

***

      Катя прокрутила ключ в замке и толкнула дверь. Вошла. Стоило снять с плеча сумку и повесить на крючок — в прихожую вышла мама. — Катенька, наконец ты пришла, мы уже заждались, — начала она, вытирая руки полотенцем. — Снимай плащ, мой руки и проходи на кухню, я ужин приготовила. Твой любимый суп с фрикадельками.       Катя послушно исполнила указания и пошла на кухню. — Доча, ты чего так долго на работе сидишь? Шефа нет ведь, — заговорил Валерий Сергеевич, не отрываясь от экрана телевизора, на котором привычно бегали футболисты. — Но работу то его на меня взвалили... Из-за компьютера теперь не встаю, — оправдывалась Катя. Она прекрасно знала все варианты развития разговора, темы редко менялись. Всё, что ей было нужно — отвечать давно заученными фразами. — Ну ничего. Терпи солдат, генералом будешь! Ещё немножко и до президента дослужишься! Вот помнится я в свои года… — завёл Пушкарёв привычную шарманку. — Валера, давай хоть сейчас без своих историй. Дай ребёнку спокойно поесть, — встряла Елена Санна. — Только ведь с работы пришла.       Катя склонилась над тарелкой и принялась мешать суп. Аппетит отсутствовал.       Впервые в жизни она была не прочь послушать даже армейские истории из далёкого прошлого (пусть уже и знала каждую назубок), лишь бы ни о чём не думать.

***

      Воропаев пошатываясь вышел из здания. Вращающаяся дверь создала немало проблем. Он потратил минуты три, чтобы преодолеть препятствие и чуть не убился, споткнувшись. Сразу вспомнилась их первая встреча с Пушкарёвой. То, как она заехала ему по причинному месту своей до неприличия тяжёлой сумкой.       Восстановив равновесие и отряхнувшись, он осмотрелся. Уже ушла. Ну конечно. С такими родителями побоишься опаздывать. Шаг вправо, шаг влево…       Кое-как Воропаев дошёл до машины. По сути он не был настолько пьян, чтобы кидало в разные стороны, но в совокупности с дикой усталостью каждый шаг казался отдельным марафоном. Хорошо хоть не припарковался на подземном паркинге, туда бы точно не дошёл.       Вытащив из кармана ключ и отключив сигнализацию, открыл водительскую дверь и принялся регулировать сиденье. Пушкарёва правильно подметила, нельзя за руль в таком состоянии. Личного водителя он решил не беспокоить, хотя тот по договору и обязан выходить на работу в любое время суток. На метро или троллейбусе тоже не вариант, он не готов к такому стрессу. Пешком попросту не дойдёт и свалится в какие-нибудь кусты. Да и машину оставлять не хотелось. Остался только один вариант — переночевать здесь. В своей дорогущей машине премиум класса.       Неудобно, да. Но что поделать.       Наконец-то он улёгся. Кресло до конца не откидывалось, но лучше так, чем скрючившись на заднем сидении.       Минута. Две. Десять. Пятнадцать. Уснуть не получалось.       Открыв бутылку, которая за вечер с ним практически срослась, сделал несколько внушительных глотков, в надежде, что это поможет, и принялся ждать.       Забыться не получалось. В голову лезли мысли, противостоять которым он был не в силах.       Пушкарёва. Он не знал, зачем к ней припёрся. Не знал зачем вообще приехал в Зималетто. Так ли ему нужен был доклад? Нет. Что тогда? Хотел отвлечься посредством выплёскивания яда, как в старые-добрые времена? Наверное. Но всё пошло не по плану.       Кто бы мог подумать, что однажды он проведёт вечер с Пушкарёвой и ему понравится? Осознание этого далось тяжело, но он не маленький ребёнок, чтобы отрицать очевидное. Да, ему, Воропаеву, понравилось общество серой мыши, Екатерины Пушкарёвой.       Давно он не чувствовал себя так умиротворённо и спокойно. В тот момент наконец смог отвлечься от случившегося с Кирой, и хоть на подкорке и маячили те страшные картины, безмолвная поддержка Пушкарёвой на некоторое время облегчила существование.       Жаль это больше не повторится. Потому что он не допустит, чтобы она ещё раз увидела его сломленного. Да и никто другой, собственно, тоже.       Он не заметил, в какой момент начали возвращаться воспоминания. Плохие воспоминания. Те, которые вот уже несколько недель не давали жить. В первые дни он заглушал их алкоголем, но вскоре осознал, если каждый день напиваться вусмерть — ни до чего хорошо это не приведёт.       Приехал в больницу он сразу как узнал о случившемся. К его удивлению, рассказал обо всём Милко. Он до сих помнил, как дрожащими руками набирал водителя в три часа ночи. И как почти в бессознательном состоянии заходил в палату. С Киры, его Киры, только что сняли окровавленную одежду и та кипой валялась под ногами. Вокруг кровати крутились доктора и медсёстры. Одна из них снимала с запястья рубашку, которой оно было перевязано. Тогда он чуть ли не в первый раз в жизни упал в обморок, но в тот момент и предположить не мог, что ещё увидит картину страшнее.       На следующий день пришлось ехать к Кире домой за вещами, потому что было ясно — туда она вернётся не скоро. Водитель Рома предлагал подняться с ним, дабы в случае чего привести в чувство, но услышав вежливый отказ спорить не стал. Лишь предупредил, что если шеф не выйдет через двадцать минут — пойдёт смотреть, всё ли в порядке.       В тот вечер он практически сошёл с ума, а ведь всегда считал себя человеком с крепкой психикой… Поднимаясь по немногочисленным ступеням обещал себе, что не будет смотреть на место происшествия, но стоило переступить порог квартиры, как прикипел взглядом к некогда белому ковру. А потом его стошнило.       Каждый раз, когда он оставался наедине с собой (то есть почти всегда) — мысленно прокручивал в голове те сцены раз за разом, и как бы не пытался это прекратить — не получалось, пока не начнёт тошнить от усталости. Потом он обычно отключался.       И вот, полулёжа в своём дорогущем автомобиле, он наконец почувствовал то самое мерзкое, липкое чувство и с облегчением вздохнул. Закрутив опустевшую бутылку — положил её на соседнее сиденье. Ещё с минуту смотрел на безжизненную луну, а потом отрубился.