Переродившись вновь, вспомню тебя

      На Бичэне дорога от кладбища до деревни заняла всего ничего. Лань Ванцзи спикировал прямо во двор и вихрем ворвался внутрь дома, игнорируя любые приличия, после чего, не обращая внимания на грязь на подошвах сапог, быстрым шагом прошел в гостевую комнату. Его встретили удивленные взгляды Лун Вэньи и госпожи Сянь, что сидели за обеденным столом, — женщина неважно себя чувствовала, поэтому Гань Бию не разрешила ей участвовать в похоронной процессии.       — Где Лун Мин? — взволнованно спросил Ванцзи, уже заранее зная, что в доме юноши нет.       После недолгой паузы Сянь Мэй растерянно ответила:       — А-Мин был с Чжу-эр. Они… ушли, кажется? Не так давно, — она переглянулась с сыном, озадаченная таким странным поведением всегда спокойного и собранного заклинателя. — Что-то случилось, Ханьгуан…       — Куда?! — повышать тон, а уж тем более перебивать собеседника было последним, что Лань Чжань позволил бы себе в любой другой ситуации, но сейчас все его хваленые манеры, которыми всегда так гордился дядя, растворились без следа в усиливающемся чувстве страха.       — А нам почем знать? — пожал плечами Лун Вэньи. — Им никогда на одном месте не сидится. Раз уйдут — так потом ищи-свищи по всей округе.       Госпожа Сянь только кивнула в знак согласия со старшим сыном, а затем деловито отпила исходящий паром чай из фарфоровой пиалы, расписанной голубыми лотосами. Ванцзи едва не передернуло от того, насколько эти двое были невозмутимы в своем спокойствии. Он резко развернулся, отчего рукава и полы его дасюшена взметнулись подобно крыльям белого журавля, и покинул дом так же быстро, как оказался в нем, совершенно не заботясь еще об одном грубом нарушении правил этикета.       Легкое жжение от перегретого дерева, прижатого к коже, внезапно коснулось груди, выталкивая Лань Чжаня из омута овладевающей сознанием липкой паники.       Талисман!       Он затормозил в воздухе, обнаруживая себя уже в нескольких сотнях чжанов от деревни, приложил ладонь к солнечному сплетению, где под тремя слоями ханьфу пульсировала деревянная подвеска, и сфокусировался, усилием железной воли заставляя свой разум очиститься от ненужных сейчас мыслей, а тело — вернуть себе контроль из-под пагубного влияния неуправляемых эмоций. Тонкая магическая нить, связывающая два амулета, нащупалась практически сразу, и в следующее мгновение Ванцзи сорвался с места, последовал за ней, словно за путеводной звездой, уводящей его туда, откуда он все отчетливее чувствовал биение родного сердца. В тот же миг предплечье вдруг обожгло острой болью. Не его — Лун Мина.       Казалось, лететь на мече еще быстрее, со свистом разрезая воздух, было за гранью любых возможностей, но Лань Чжань направил в Бичэнь всю свою духовную энергию, которую только мог, и хищной птицей обрушился на землю сквозь жидкие кроны деревьев. Острые ветки оставили на его лице и шее мелкие царапины, капли крови тут же выступили из ранок, тонкими дорожками стекая вниз. По молчаливому приказу верный цзянь нырнул в руку, и Ванцзи осмотрелся: перед ним простиралось озеро, небольшое и чистое — Лун Мин рассказывал, что летом здесь любили плескаться дети, — чуть поодаль, у самой кромки воды, лежала перевернутая вверх-дном плетеная корзинка с вывалившейся из нее одеждой. Вокруг было до одури тихо, будто самого понятия звука в этом лесу вовсе не существовало, а воздух ощущался каким-то густым, застывшим. Неживым. Попытаешься что-то сказать — и слова камнем увязнут в этом глухом болоте, не способные вырваться на свободу.       Мертвую тишину, как сплетенный вокруг жертвы паучий кокон, сперва прорвал неясный шорох из-за спины, а затем тихий стон и треск веток. Ванцзи обернулся на звуки, как тут же встретился взором с блестящими, широко распахнутыми серыми глазами, на глубине которых плескался ничем не прикрытый животный ужас. Ярко вспыхнувшее чувство облегчения быстро сменилось еще большей тревогой.       — Лань Чжань, — словно подтверждая абсурдное предположение Ванцзи о невозможности выговорить и слова в этом странном месте, Чжиян беззвучно произнес его имя одними лишь губами, трясущимися, побелевшими. Левое предплечье молодой человек сжимал ладонью, рукав пропитался и сочился кровью — рана была глубокой.       Каким бы сильным ни был инстинкт рвануться к нему в эту самую секунду, сделать всего несколько шагов, чтобы спрятать в объятиях, защитить, закрыть собой и убедиться, что все хорошо, Ванцзи остался стоять на своем месте. На чужом лице, бледнеющем в лесном полумраке, вперемешку со страхом читалось предостережение.       — За дальним деревом, — на грани слышимости подсказал Лун Мин и почти незаметно качнул головой влево.       Лань Чжань оторвал взгляд от его лица, посмотрел в указанном направлении. Он знал, что она прячется где-то там, совсем близко, наблюдает из своего временного укрытия, но даже острое зрение заклинателя не имело способности видеть насквозь. Эта тварь была слишком умна и явно не собиралась показываться на глаза до тех пор, пока он не сделает первый шаг.       Узреть истинную суть вещей, когда ответ уже сам по себе лежит на поверхности, оказалось несложно. Но мог ли он догадаться обо всем раньше? Прежде того, как цепь событий, что привела их в этот самый момент времени, совершила роковой виток? Ванцзи попытался вспомнить хоть какие-то подробности из всех тех многочисленных собраний о ночных тварях, которые успел изучить за годы своего обучения, однако, поскольку даже в бестиарии ордена Гусу Лань отсутствовала полноценная информация, он не смог вспомнить ничего, кроме нескольких коротких заметок из доклада единственного адепта, пережившего встречу с неизвестным существом. Случилось это более пятидесяти лет назад: тогда на ночной охоте погибла группа из трех опытных совершенствующихся, а автору доклада, бывшему в то время лишь молодым учеником, всего-то посчастливилось остаться незамеченным.       В записях говорилось, что тварь отличалась чрезвычайно высоким уровнем затаенной злобы и, как следствие, обладала чудовищной силой. Также она частично пожрала тела своих жертв, предварительно выпив из них всю Ян и оставив лишь оболочки. В то же время жители деревни, близ которой произошло нападение, рассказывали о молодой девушке, которая лишила себя жизни из-за предательства возлюбленного, а потом якобы обратилась злым духом и принялась убивать местных мужчин. Впрочем, упоминаний о том, что ведомый обидой дух мог облачаться в кожу и притворяться умерщвленным им человеком много дней, в отчете, конечно же, не было, но теперь в этом не оставалось никаких сомнений. Кроме того, из редких рассказов Лун Мина Ванцзи знал, что его покойная матушка тяжело переживала расставание с мужем, вскоре после чего ее поразил неизлечимый недуг, от которого она и умерла. Из всего этого следовал один вывод: на самом деле они имели дело не со злым духом, а с могущественным демоном, преобразившимся из неупокоенной души Лун Сюли.       Имя этому демону было хуапигуй.       Так существовал ли хоть малейший шанс прийти к такому заключению раньше и спасти как минимум одну жизнь — жизнь Чан Шимина?       Нет, с сожалением ответил Лань Чжань на свой же вопрос, ведь истинная картина сложилась лишь в тот момент, когда он увидел имя на надгробье потревоженной, тронутой Тьмой могиле.       Несколько долгих мгновений, растянувшихся на целую вечность, что даже сам воздух, казалось, замедлил свое движение, совершенно ничего не происходило. Лун Мин сильнее сжал истекающее кровью предплечье, поморщился от боли, глядя куда-то мимо заклинателя, и тогда Ванцзи не выдержал — сделал один короткий медленный шаг ему навстречу. В ту же секунду из-за деревьев послышалось неприятное гортанное клокотание, которое постепенно стало нарастать, набирая высоту и силу, пока не сорвалось на скрипучий, режущий слух визг. Затем впереди, между стволами, мелькнуло что-то мелкое и очень быстрое, но реакции тела сработали стремительнее, чем Ванцзи даже успел осознать происходящее: Бичэнь голубой молнией ринулся вперед, на полпути с глухим скрежетом отбивая в сторону летящее в них нечто. В ответ на это тварь, все так же продолжая прятаться за деревьями, захлебнулась совершенно нечеловеческим хохотом — угрожающим, но в то же время изумленным, как будто ей внезапно сделалось весело от того, что потенциальные жертвы оказывают сопротивление.       Воспользовавшись этим кратким промедлением, Лань Чжань наконец преодолел несколько чи, разделяющих их с Лун Мином, и отгородил собой, прежде чем взять за запястье поврежденной руки, чтобы проверить общее состояние и влить в его тело немного своей Ян.       — Я в порядке, в порядке, — содрогающийся от страха и боли, Чжиян сразу же прижался к Ванцзи всем телом так крепко, будто не было на всем белом свете места безопаснее. Когда кровотечение замедлилось, он ослабил хватку на своем предплечье, напряженно вцепился пальцами в рукав чужого ханьфу, неизбежно пачкая белоснежную ткань кровавыми разводами, и задышал совсем сбивчиво, с надрывом. — Оно… у-убило А-Чжу… оно…       Лань Чжань обнял его еще крепче, продолжая неотрывно следить за дальними деревьями, притронулся губами к виску в утешающем жесте и ощутил, как внутри него что-то с треском оборвалось. Значит, хуапигуй выбрала своей следующей жертвой Юйчжу, чтобы подобраться ближе и выманить Лун Мина в лес. Но зачем? Могло ли в демоне до сих пор оставаться хоть что-то от прежней Лун Сюли, чьи остаточные воспоминания привели ее к сыну?       Утробный смех внезапно оборвался, а лес снова погрузился в глухое молчание, которое теперь пугало даже больше, чем страшные звуки, издаваемые тварью. Однако долго она не продлилась: едва различимая тень, сливающаяся с тенями от деревьев, вдруг зашевелилась, отделилась от ствола сосны, за которой пряталась, и медленно поползла по земле в направлении к двум людям. Ее движения были изломанными, какими-то вымученными, меньше всего похожими на человеческие — так двигались окоченевшие мертвецы, давно покинувшие свои могилы. Вокруг стояла непроглядная темень из-за сгустившихся сумерек, но Ванцзи все же смог разглядеть силуэт демона. Это было невысокое скрюченное тело с неестественно длинными руками и пальцами, женщина в нем угадывалась совсем отдаленно лишь по широкому тазу и голосу, который вновь разбил тишину леса.       — О-о-о… — она сделала еще несколько шагов ближе к границе света, и тогда Лань Чжань увидел светящиеся желтые огоньки в чернеющих впадинах глазниц на ее лице. — Какая прелес-стная картина…       От этого мертвого, потустороннего голоса, бульканьем вырывающегося из дырявого горла, спину продрало обжигающим холодком. Слова же демона сочились ядом и были похожи на шипение голодной змеи, которая продолжала методично приближаться к своей жертве, пытаясь усыпить ее бдительность.       — Да-а-а… Из вас-с получилас-сь такая оч-чаровательная пара, не находите? — на этом вопросе тварь неуклюже качнулась в последнем шаге и окончательно вышла на свет, позволяя разглядеть себя во всей красе.       Ванцзи инстинктивно отшатнулся назад, не выпуская Чжияна из своих объятий.       На полусгнившем уродливом лице хуапигуй, лишь местами обтянутом серо-зеленой, влажно блестящей кожей, но, впрочем, сохранившемся намного лучше всего прочего, застыла злобная улыбка с почерневшими острыми зубами, что торчали из ее растянувшегося от уха до уха рта словно наросты вулканического стекла. В центре зиял провал носа, а плешивая голова была облеплена спутавшимися клоками длинных волос, вымазанных чем-то бурым и склизким. Кожа вместе со сгнившей плотью на теле твари сходила целыми шмотками, оголяя кости, мышцы и сухожилия.       — Люблю крас-с-сивых людей. Их лиц-ца так приятно нос-сить, ха-ха-ха! — хуапигуй громко расхохоталась и запрокинула голову назад, отчего с ее щеки отслоился кусок плоти, с неприятным чавкающим звуком упавший в траву возле ее ног.       Присмотревшись получше, Лань Чжань понял, что фрагмент кожи никак не мог принадлежать демону: цвет был слишком близок к человеческому, живому… Он зашарил взглядом по земле между деревьями, больше всего на свете желая ничего там не увидеть, но бесформенная куча из окровавленных ошметков одежды и человеческих останков врезалась в глаза с такой силой, что Ванцзи впервые в своей жизни ощутил приступ сильнейшей тошноты, которая позорно накрыла его с головой.       Должно быть, на этот раз ему не удалось совладать с выражением на своем лице, потому что тварь тут же заинтересованно склонила голову к плечу и перестала улыбаться.       — Тц-ц-ц, — ее голос с ядовитого переменился на притворно сочувствующий, — бедная малыш-шка А-Чжу. Такая юная… Ж-жаль, что пришлось вос-спользоваться ее милым личиком.       Находившийся все это время в оцепенении Лун Мин вздрогнул, до боли сжал руку Лань Чжаня, вжавшись лбом в его плечо, и тихо заскулил. Сердце Ванцзи отозвалось тупой болью на этот звук, однако вместе с тем его внезапно поразило короткое озарение, неожиданно оказавшееся последним кусочком пазла во всей этой запутанной истории.       В день, когда он выследил хули-цзин, та просила его о помощи и утверждала, что в лесу есть кто-то еще, а на ее животе была рана, которая не исчезла после смерти. Тогда Ванцзи не придал этому должного значения, но если «иллюзия» — как он тогда подумал — не пропала, выходит, лиса его не дурила. И кто, как не переполненный злобой демон, имел достаточно сил для того, чтобы нанести увечье древнему духу?       — Ты ранила лисицу?       Злорадный смех стал ему ответом.       — Много ж-же времени Вам понадобилос-сь, господин Лань! Эта рыжая вертихвос-стка не давала мне охотиться. А потом в деревню явился з-заклинатель, и тогда я подумала, — тварь подалась всем корпусом вперед, посмотрела с мрачным задором в маленьких, сверкающих желтым пламенем глазенках, — а почему бы не ус-строить вам вс-стречу?       Острый укол вины вонзился под ребра точно лезвие вражеского меча. Именно хуапигуй привела его к своей ослабленной сопернице, прекрасно зная, что ни один заклинатель не поверит словам хули-цзин. И разумеется, Ванцзи не поверил, посчитав мольбы о помощи лишь умелым обманом, так что отчаявшемуся духу не оставалось ничего другого, кроме как защищать собственную жизнь от новой угрозы.       Они оба стали жертвами гнусного коварства, только вот сердце лисы, хранительницы леса, проткнул его клинок, и этому не было никакого оправдания.       — За вашей воз-зней было так увлекательно наблюдать, — по растянутым в плотоядной улыбке гнилым губам пробежался такой же гнилой язык, и хуапигуй снова двинулась вперед, приближаясь неуклюжими шагами. — Чес-стно приз-знаться, мне хотелос-сь прикончить тебя еще тогда, в лес-су, пока ты ж-жалко полз по земле… Но пропажа одного з-заклинателя могла бы привлечь с-сюда других непрошеных гос-стей, а это совсем… с-с-совсем не входило в мои планы, — она застыла, вся скрючилась, шевеля своими длинными когтистыми пальцами, после чего резко переключила взгляд на Лун Мина, — ведь я ещ-ще не добралась до него! — и, безумно рассмеявшись, бросилась на них одним длинным, слитным прыжком.       Увернуться от него было несложно, однако Лань Чжань прекрасно понимал, что все это — пустая болтовня, притворство, ложные атаки, — все это лишь блеф. Извращенная игра, которой она наслаждалась не меньше, чем убийствами, и за которой прятала свою истинную силу, чтобы сперва запутать, а затем напасть уже по-настоящему, когда жертва слишком расслабится и потеряет бдительность.       — Ах, А-Мин, — сладко, почти нараспев позвала тварь, — ты так похож на своего отц-ца… Такой же с-смазливый и обаятельный. Неудивительно, что этот з-заклинатель влюблен в тебя без-з памяти!       — Откуда ты знаешь моего отца?! — Чжиян порывисто подался вперед, но Ванцзи удержал его на месте.       — О, я з-знала его лучше, чем ты можеш-шь себе предс-ставить… — хуапигуй улыбнулась. — Я любила его и вс-сего лишь хотела, чтобы он любил меня в ответ… но он раз-збил мне с-сердце, бросив с больным ребенком ради другой бабы, — улыбка вмиг превратилась в страшный оскал, — так что теперь эту мраз-зь жрут ч-черви вместе со вс-семи его ублюдками!       Дикий хохот взвился над лесом, распугав всех птиц в округе. Тело в руках Ванцзи на мгновение обмякло и мелко задрожало, словно лишившись сознания, но потом Лун Мин издал какой-то задушенный, неразборчивый звук и спросил тихим, срывающимся голосом, так, точно отказывался принимать открывшуюся правду:       — М… мама?..       — Да-а-а, милый, это мамочка, — почти нежно проворковала тварь. Резкие перемены в ее настроении сильно сбивали с толку, а оттого Лань Чжань совершенно не понимал, чего от нее ожидать. — Я так долго ис-скала встречи с-с тобой. Ты с-скучал по мне?       Лун Мин в потрясенном неверии замотал головой.       — Я с-с-скучала. Мне так х-хочется обнять тебя, мой мальчик, — она раскрыла объятия в приглашающем жесте, однако в следующую секунду ее лицо скривилось в не читаемом из-за некроза выражении, и длинные руки медленно опустились. — Только ес-сть одна маленькая проблема, — Лун Сюли повела головой, принюхалась. — Ты воняешь прямо как твой отец-ц. Этот з-запах… — ее разложившееся тело конвульсивно дернулось несколько раз, будто от боли, после чего напряглось, застыло вместе с зубастым, приоткрывшимся в ухмылке ртом, — о-о-ох, этот з-запах просто выворачивает меня наиз-знанку, поэтому мне придется избавитьс-ся от него. Знаеш-шь, что я сделаю, прежде чем мы с-снова сможем быть вмес-с-сте?       Вкрадчивый вопрос повис в воздухе мертвым грузом, стремительно нагнетая обстановку, и Ванцзи буквально ощутил всем своим существом, что хуапигуй собирается напасть уже по-настоящему. Еще несколько мгновений ничего не происходило — только сердце Чжияна бешено и громко колотилось у него в груди, отмеривая считанные секунды до точки кипения, — а затем тишину прервало какое-то странное клокотание, за которым последовал оглушающий вопль:       — Сдеру с-с тебя кожу и выпотрошу!       Сильным, но мягким движением Лань Чжань оттолкнул юношу в сторону и встретил когти твари лезвием Бичэня. В нос ударил едкий трупный запах — жуткое лицо находилось всего в нескольких цунях от его собственного, теперь давая возможность в деталях рассмотреть гноящиеся язвы, покрывающие остатки плоти, и копошащихся в отверстиях носа личинок.       — Но с-сначала… — Лун Сюли хищно осклабилась, наклонившись еще ближе, — я позабавлюс-сь с твоим з-заклинателем.       Она полоснула по лезвию второй рукой, отчего меч осыпался голубыми искрами, и отскочила назад, чтобы не угодить под ответную плоскостную атаку, которая непременно отсекла бы ей башку. Несмотря на предельную степень разложения, ее тело было чрезвычайно быстрым и ловким благодаря высокой концентрации Инь, которая стремительно начала собираться клубящимися черными сгустками вокруг демона. Ванцзи немедленно призвал гуцинь — нельзя было позволить, чтобы она впитала в себя еще больше Тьмы! — и, мазнув пальцами по струнам, ударил волной чистой энергии ци точно в цель. В усмирении уже не имелось никакого смысла.       Оставалось только уничтожение.       Тварь взвизгнула и скрючилась в три погибели, пошатываясь на подломленных ногах, но пришла в себя довольно быстро. Темные щупальца вновь потянулись из земли к ее ногам, облизали ступни, затем обвились вокруг голеней и поползли выше. Прежде чем ударить во второй раз, Ванцзи оглянулся на Лун Мина, который, не удержав равновесия от сильного толчка, завалился на траву, и метнул в него защитный талисман, чтобы отгородить печатью-куполом. Пусть такой купол не мог выдержать мощного физического воздействия, теперь Лань Чжань хотя бы был уверен, что хуапигуй не станет отвлекаться на уничтожение печати по крайней мере до того момента, пока он не окажется слишком далеко от Чжияна.       Следующая атака гуциня врезалась демону прямо в грудь, опрокидывая навзничь и дробя кости. Сперва Ванцзи решил, что на этом все и закончится, однако Лун Сюли наоборот взбесилась еще больше, поднимаясь с земли под аккомпанемент треска костей, как поломанная кукла. Когда последние шейные позвонки встали на свое место, она вскинула голову с полыхающими адским огнем глазами, истошно завизжала и прыгнула на заклинателя, в мгновение ока оказываясь на ближней дистанции.       Бичэнь вновь занял свое законное место в ладони, отражая атаки разъяренной твари с нечеловеческой скоростью. Одну он все же пропустил — размашистый удар исподтишка оставил четыре неглубоких царапины на плече и щеке, но в ответ хуапигуй получила серьезную рану на и без того изъеденном разложением бедре, что, впрочем, почти никак не отразилось на ее скорости.       Они кружились между деревьями наравне, то расходясь, то вновь схлестываясь в ближнем бою, пока лес полностью не погрузился в темноту ночи. Даже обездвиживающая печать, озарившая все в округе ярким светящимся диском, не возымела никакого эффекта, лопнув на тысячи мерцающих осколков под натиском Тьмы. Тварь нисколько не выдохлась — напротив, казалось, наступление ее становилось только напористее, ожесточеннее, и Лань Чжань уже всерьез потерял счет времени, по крупицам лишаясь надежды на то, что у демона, как и было сказано в том кратком отчете пятидесятилетней давности, вообще есть уязвимое место. Следовало отделить ее голову от тела, сжечь останки, а душу — если таковая еще томилась в заточении физической оболочки — успокоить раз и навсегда, однако затаенная злоба в Лун Сюли была столь велика, что Ванцзи в какой-то момент понял, что более не может даже оттолкнуть ее от себя для краткой передышки. И когда та с глухим рыком принялась осыпать его ударами с удвоенной силой, норовя в конце концов пробить защиту, где-то в отдалении послышалось робкое пение флейты.       Когтистые пальцы хуапигуй застыли всего в нескольких фэнях от шеи Ванцзи. Она отняла внезапно затрясшуюся руку, будто какая-то невидимая сила заставила ее это сделать, а на перекошенном яростью лице отразилось искреннее неверие. Воспользовавшись моментом, Лань Чжань взмахнул цзянем, чтобы срубить безобразную голову с плеч, но тварь все же успела вернуть себе контроль над телом и вовремя отпрыгнуть, поэтому добычей Бичэня стала лишь кисть, которая с хлюпаньем отлетела на целый чжан, шмякнувшись в высокую траву.       Потеря конечности разозлила взревевшую Лун Сюли так, что она чуть было вновь не кинулась на заклинателя, вот только сделать ей этого не позволила мелодия флейты, набирающая силу с каждой нотой. Ванцзи повернулся к источнику звука — в темноте, сквозь ветки кустов и деревьев он увидел едва заметный силуэт, что медленно шагал к ним, легонько прихрамывая.       — Как ты… — захрипела хуапигуй, схватившись за голову одной рукой и принявшись клоками выдирать с черепушки остатки спутанных волос. Энергия Инь вокруг нее пришла в движение, зашевелилась, зашипела, но теперь Тьма двигалась не к ней, а от нее, потянувшись к приближающемуся человеку. — Что… ч-что ты делаеш-шь?!       Все это было знакомо Ванцзи как давний ночной кошмар, из раза в раз мучивший утомленное сознание, стоило ему только соскользнуть за завесу сна. Образы воскресали в памяти по мере того, как мелодия становилась громче, а человеческий силуэт — ближе: сжираемые голодным пламенем крыши Безночного Города, черные, как ночь, пряди волос, змеями извивающиеся за спиной, такая же черная флейта и полыхающие багровой ненавистью глаза на бледном, изможденном лице…       Старейшина Илина.       Обезумевший. Отчаявшийся. Выжженный дотла горем от утраты людей, которых любил. Именно эту мелодию он играл тогда, ввергая поле боя в настоящий кровавый ад.       Продолжая играть на флейте, Лун Мин уверенной поступью вышел из тени на единственный пяточек лунного света, пробивающегося сквозь кроны деревьев, и Ванцзи наконец смог рассмотреть его, не в силах не признать, как дьявольски он был красив в этот самый миг. Черные щупальца покладистым зверем вились и ластились к ногам юноши, глаза его горели тем же красным огнем, но сейчас в них не находилось и капли того безумия, что завладело однажды Вэй Усянем.       — Прекрати! П-пожалуйста, прекрати!!! — тем временем хуапигуй повалилась на колени, с остервенением терзая свою голову, а Тьма отделялась от нее целыми сгустками и сразу же впитывалась в почву.       Не обращая внимания на жалкие мольбы, Чжиян не переставал играть. Зловещая мелодия то взвивалась в небо птицей, кружась над их головами, то припадала к земле, пока тварь корчилась в муках и визжала точно резаная свинья. Догадавшись, чего добивается Лун Мин, Ванцзи призвал гуцинь и стал ждать окончания ритуала изгнания Тьмы. Когда последний ее завиток рассеялся бесследно, а хуапигуй затихла в изломанной позе, молодой человек отнял флейту от губ и до боли знакомым движением, прокрутив в пальцах, заткнул ее за пояс.       Пришло время для усмирения.       Лань Чжань мягко тронул струны своего духовного инструмента, извлек на пробу несколько нот, наблюдая за тем, как реагирует демон. Тело дернулось, выгнулось кривой дугой, но больше не издало ни звука, и тогда Ванцзи возобновил игру, вкладывая в мелодию всю свою силу.       Вскоре обезволенный труп замерцал изнутри, покрылся тускло светящейся рябью, после чего от него медленно отделилась бесформенная душа. Зависнув в воздухе, она медленно приобрела облик молодой женщины и, с благодарностью взглянув на Ванцзи, потянулась к сыну.       — Матушка… — Лун Мин подставил лицо под тонкую бесплотную руку, прижался, зажмурившись. По бледной щеке скатилась одинокая слеза.       — Мой бельчонок, — на губах Лун Сюли расцвела грустная, наполненная нежностью улыбка. Она погладила сына по скуле большим пальцем и нехотя убрала ладонь. — Мне так жаль, что вам пришлось пройти через все это. И А-Чжу…       — Ничего, — Чжиян зажмурился, силясь сдержать горькие слезы, улыбнулся ей в ответ и шмыгнул носом. — Ты не виновата.       Женщина лишь печально покачала головой, но возражать не стала. Затем она повернулась к Ванцзи, должно быть, предчувствуя свой скорый уход — душа Хунь, воплощением которой она являлась, уже начала медленно растворяться во всемирном потоке ци, чтобы уйти в новый цикл перерождения.       — Господин Лань, мне не выразить словами, как я Вам благодарна. Я так долго прозябала во тьме, не ведая, что творю… Пожалуйста, примите мои глубочайшие извинения, — Лун Сюли почтительно поклонилась, а потом снова улыбнулась, на этот раз чуть лукаво. — И благословение, разумеется.       Почувствовав, как разом полыхнули уши, Ванцзи молчаливо согнулся в глубоком поклоне. Удивительно: эта женщина хоть и пребывала в измененном, отравленном Инь сознании, а материнскую проницательность совершенно не утратила.       — Мама, мне столько нужно тебе рассказать, — Чжиян попытался взять ее руки в свои, но они ожидаемо прошли насквозь, оставив после себя лишь легкое мерцание на его коже.       — Знаю, милый, но мое время здесь на исходе, — печально ответила Сюли. — Помнишь, что я тебе говорила? Я всегда буду рядом, где бы ни находилась, — она приложила свою ладонь к груди, посмотрела тепло, с безграничной тоской во взгляде. — Прямо здесь, в твоем сердце…       И спустя несколько мгновений ее душа окончательно исчезла, растворившись в воздухе тихим эхом:       — Я люблю тебя, мой бельчонок…       Лежащие на земле останки тотчас обуглились и рассыпались прахом.       Лес застыл в оцепенении, вновь погрузившись в прежнюю тишину, словно ничего и не произошло. В этом глухом безмолвии, каждый думая о своем, они простояли не меньше нескольких минут, пока Ванцзи не решился мягко тронуть Лун Мина за плечо.       — Мы вернемся завтра, чтобы забрать Юйчжу.       Чжиян безвольно качнул головой, соглашаясь, и обернулся. Посмотрел устало, с невыносимой болью в серых, точно пепел, глазах.       — Идем домой, Лань Чжань, — он вдруг усмехнулся, добавил совсем тихо: — Не то Цзян Чэн с меня три шкуры спустит… — а затем начал медленно заваливаться вперед.       Ванцзи поймал враз обессилившее тело, даже не успев осознать абсурдность сказанных слов, слишком обеспокоенный кровью, хлынувшей из носа Лун Мина в ту же секунду. Перехватив его поудобнее и устроив голову на своем плече, он опустился прямо на землю, чтобы освободившейся рукой прощупать чужой пульс. Сердечный ритм зашкаливал, сигнализируя о том, что организм на пределе, а меридианы были переполнены Инь, и Лань Чжань с ужасом понял: Чжиян находился в шаге от искажения ци.       Мысли хаотично завертелись в голове, но ни в одной из них не находилось ответа, как предотвратить неизбежное. До сих пор не было единого мнения, из-за чего случался этот недуг и как его лечить, зато существовал по меньшей мере один способ приостановить процесс с помощью особой мелодии — той самой, которую Сичэнь играл для Не Минцзюэ.       Только вот Ванцзи не знал нот.       Минуя все барьеры, возведенные из ледяного хладнокровия, отчаяние нахлынуло на него с новой силой, лишая всякой возможности мыслить здраво. Лишь надсадный кашель, окрасивший губы Лун Мина в алый, заставил заклинателя собраться и сделать самое простое, что было в его силах — передать столько светлой ци, сколько возможно.       Даже если потребуется отдать все.       Бережно уложив голову Чжияна к себе на колени, Ванцзи опустил обе ладони на его средний и нижний даньтяни. Голубоватое сияние, коснувшееся груди, разогнало сгустившийся вокруг мрак, выхватив бледное, перепачканное кровью лицо, и устремилось в Золотое Ядро, наполняя меридианы чистой светлой ци. Но сколько бы энергии Ванцзи ни вливал, она словно растворялась, утекала в никуда — совсем как тогда, в темной сырой пещере, в которой он прятал Вэй Усяня от ненависти всего заклинательского мира.       — Ши…цзе… — с губ Лун Мина сорвался едва различимый хрип, — шицзе погибла… из-за меня…       Лань Чжань прислушался к прерывистому шепоту, ни на миг не переставая отдавать свою ци, но осознание, о ком на самом деле шла речь, догнало его далеко не сразу, огрев по голове будто обухом. Юйчжу не приходилась Лун Мину старшей сестрой, а единственной горячо любимой шицзе, в смерти которой Вэй Ин винил себя до последнего вздоха, была Цзян Янли!       Неужели память Хунь снова прорывалась в его разум, провоцируя бесконтрольное накопление Инь?.. Ванцзи пораженно отдернул обе руки, обрывая поток энергии, и попытался собрать воедино все, что успел узнать о Ядре Лун Мина за время, которое провел рядом с ним. Если смерть матери запустила нарушение равновесия ци в его теле, повредив барьер между настоящим и прошлым, а разрозненные воспоминания предыдущей жизни, преимущественно негативные, впоследствии усугубляли ситуацию, то сейчас эта грань истончилась настолько, что Чжиян попросту разрывался между двумя реальностями, не в силах определить, какая из них настоящая. В то же время Ядро реагировало на столь тяжелые психологические переживания острым дисбалансом, который как раз-таки и мог привести к искажению. Разум изо всех сил сопротивлялся воспоминаниям, застряв где-то на рубеже двух жизней, Ядро, в свою очередь, отказывалось преобразовывать Ян. Обернуть процесс вспять было невозможно, но разорвать замкнутый круг, устранив ключевую причину, — вполне. Гипотетически, надо было всего лишь помочь двери в прошлую жизнь распахнуться до конца и впустить воспоминания, чтобы объединить две половинки одного целого… Но у метода, вероятно, имелось лишь два исхода: либо он сработает как надо и стабилизирует критическое состояние, либо сведет Лун Мина с ума.       Лань Чжань закрыл глаза и сделал глубокий вдох, приказывая страху, занозой засевшему в груди, убираться прочь. Все это время он пытался оградить Лун Мина от кошмаров прошлого. Делал все, чтобы не дать ему вновь погрузиться в непроглядную пучину сожалений и сохранить свет его души нетронутым Тьмой, что раз за разом подбиралась все ближе. Однако теперь, в это самое мгновение, Ванцзи стало ясно как никогда: ужасные кровоточащие раны, нанесенные однажды сердцу Вэй Ина, навсегда отпечатались в его душе глубокими шрамами, которые никогда не заживут полностью, и отныне в каждой из своих последующих жизней он был обречен жить с этими воспоминаниями, что по крупицам просачивались в настоящее сквозь решето прожитых дней. Как бы Лань Чжань ни старался уберечь, шрамы всегда будут ныть отголосками прежней боли — когда-то чуть меньше, когда-то чуть больше. Но прошлого не изменить… и Лун Мину не оставалось ничего другого, кроме как просто научиться жить с этими сожалениями, даже если ради этого ему пришлось бы снова пройти через все те страдания, которые он вынес в прошлом.       И Ванцзи знал только один способ, как осуществить задуманное. Аккуратно переложив бессознательного юношу со своих колен на землю, он призвал гуцинь, чтобы мелодией на время успокоить чужой разум, пребывающий в смятении. Лишь однажды он видел, как во время войны Вэй Усянь испытывал «Сопереживание» над убитым им же самим генералом клана Вэнь с целью выведать дальнейшие планы врага. И хотя этот небезопасный ритуал — как, впрочем, и все, что практиковал Старейшина Илина, — предполагал слияние с душой усопшего, в теории заклинание должно было сработать и с живым человеком, тем более что душа Вэй Ина уже перешагивала через порог смерти. Следовало только немного изменить его механизм: сперва принудительно отделить одну из частей Хунь от тела, а затем уже войти с ней в контакт. Такой обряд, однако, грозил еще большими последствиями, так что Ванцзи всерьез рисковал свести с ума сразу их обоих, но другого выбора не оставалось.       Закончив с мелодией умиротворения, он подготовил один катализирующий талисман, положив его на правую верхнюю часть живота Чжияна, а еще три сдерживающих символа, которые должны были затормозить накопление темной ци в меридианах, расположил на лбу, груди и внизу живота. Затем, вновь проверив, не упустил ли чего важного, Лань Чжань устроился справа от Лун Мина в позе лотоса и с замиранием сердца коснулся струн гуциня, извлекая первые ноты «Призыва».       Взывать к душе живого человека строго запрещалось законами мира заклинателей, и при любых других обстоятельствах он был готов в полной мере понести соответствующее наказание за проступок — но не сейчас. Сейчас Ванцзи нарушил бы тысячи правил, пошел бы против всего мира, лишь бы спасти человека, ради которого не нашел в себе сил выступить наперекор собственному клану двадцать лет назад.       Мелодия «Призыва», тяжелая и чуть печальная, проникла в усиливающее поле, созданное катализирующим талисманом, мгновенно вплелась, запуталась в нем, как ветер в куполе небесного фонарика, и начала концентрироваться только внутри этого магического пузыря, не выходя за пределы зоны действия заклинания — отойдешь на несколько шагов в сторону, и вокруг снова не будет ничего, кроме тишины. С каждой новой нотой звук нарастал, а его сила крепла до тех пор, пока Ванцзи не почувствовал, что этого достаточно. Тогда он резко оборвал мелодию, прижав струны ладонью, после чего сыграл несколько отрывистых нот, приказывая душе отделиться от тела.       Из груди Лун Мина тотчас вырвался ослепительный бесформенный сгусток, а потом все произошло так быстро, что Лань Чжань даже не успел осознать, как перед взором на долю секунды вспыхнул ярчайший свет, тут же сменившийся непроглядным мраком, который без предупреждения утащил его за собой, в пустоту, заставив невольно зажмуриться, а сердце — ухнуть в самые пятки от внезапного ощущения падения. Чувство невесомости было настолько реальным, что казалось, будто он оступился с обрыва, рухнув в бесконечную пропасть спиной вниз.       Когда тело вновь обрело точку опоры под собой, Ванцзи приоткрыл глаза и осмотрелся. В месте, где он очутился, не было ничего: ни сторон света, ни верха, ни низа, ни тьмы, ни даже света. Только неподвижная зеркальная гладь, на которой он сидел, без конца и края, простирающаяся настолько далеко, насколько хватало глаз. Он осторожно поднялся на ноги, чувствуя себя так, будто его тело совсем ничего не весило, прошелся вперед, но ожидаемо не сдвинулся ни на цунь. Крутанувшись на сто восемьдесят градусов и попробовав сделать еще несколько шагов, Лань Чжань окончательно убедился, что понятия перемещения относительно окружающего пространства здесь попросту не существовало — в каком направлении и с какой скоростью он бы ни двигался, его тело оставалось в единой координате и при этом одновременно существовало повсюду. Очевидно, время здесь тоже подчинялось каким-то иным законам, потому что Лань Чжань совсем не ощущал его течения, не понимая, провел ли тут всего несколько минут или же минуло уже несколько часов. Что это было за странное место?..       Так он стоял без движения, растерянный, сбитый с толку, не зная, как отсюда выбраться и совершенно не представляя, что делать дальше, как вдруг за спиной неожиданно раздался детский смех, тихим эхом коснувшийся его слуха. Ванцзи обернулся на звук и увидел призрачную фигуру мальчика — тот бегал кругами, увлеченно пытаясь поймать рукой что-то перед собой. Затем мальчик остановился, удивительно быстро для ребенка столь нежного возраста прерывая свое занятие, и, словно его кто-то окликнул, повернул взлохмаченную голову к Ванцзи.       На пухлом личике, наполовину скрытом растрепанной челкой, выбившейся из короткого хвоста, сияла беззубая улыбка, однако даже так Лань Чжаню хватило всего мгновения, чтобы узнать ее.       Маленький Вэй Ин, не больше четырех-пяти лет от роду, светлый, невинный, еще не познавший горестей и утрат, которые ожидали его уже так скоро, смотрел сквозь челку и продолжал широко улыбаться. Сердце Ванцзи болезненно сжалось под ребрами. Должно быть, это одно из самых ранних воспоминаний Вэй Ина — наверняка то были дни, пропитанные смехом и любящими голосами родителей, яркими солнечными лучами, ласково будившими по утру, да теплыми ночами под необъятным сводом звездного неба; дни, наполненные новыми открытиями, беззаботными шалостями, надежными объятиями отца и мягкими прикосновениями матери, а еще ощущением, что так будет всегда, что впереди — целая жизнь.       Жизнь, которая сломалась и изменилась навсегда всего через несколько зим.       В груди разлилась непреодолимая, гнетущая тоска — Лань Чжаню отчаянно захотелось поймать маленького Вэй Ина в объятия и спрятать его ото всех предстоящих бед. Стать его щитом. Он бездумно шагнул к мальчику, потянулся к нему рукой, забыв о том, что это всего лишь один из осколков воспоминаний души, но Вэй Ин, как будто и правда находился здесь, снова засмеялся и, прошмыгнув мимо заклинателя, бросился туда, куда был направлен его взгляд. Ванцзи тут же рванулся следом, побежал так быстро, как только мог, однако фигура ребенка удалялась от него намного резвее, начав стремительно тускнеть, пока совсем не растворилась в пространстве, осев искрящимися хлопьями света на зеркальную гладь.       Приблизившись, Ванцзи увидел, что частички вовсе не исчезли. Они впитались в поверхность, точно капли дождя в почву, и оставили после себя сияющее пятно, которое разрасталось, похожее на водоворот с мельтешащими событиями чужой жизни в самом его центре.       Вот он — вход в воспоминания Лун Мина.       Не раздумывая ни секунды, Ванцзи шагнул одной ногой в воронку да так и оказался молниеносно утянут внутрь. В следующее мгновение в черепной коробке будто взорвался пузырь с холодной водой, как если бы он внезапно оказался в ледяной проруби, скованный льдом от макушки до пят. Все его органы чувств замкнуло, легкие замерли в болезненном приступе, отказываясь дышать. В ушах громко зазвенело, затрещало, послышался какой-то хлопок, вслед за которым в голове образовался неприятный вакуум. А затем все ощущения разом пропали, звуки стихли, и перед глазами, словно черные воды бездонного омута, медленно сомкнулась непроглядная темнота...