Переродившись вновь, вспомню тебя

      Весь последующий день утонул в приготовлениях к Юаньсяоцзе. Между домами на главном дворе протянули несколько крепких веревок для того, чтобы развесить на них фонарики, привезенные братьями господина Луна из города. Это были особые шелковые лампы разных форм и расцветок, расписанные изображениями священных животных, птиц и цветов. Больше всего Ванцзи впечатлил крупный фонарь в форме лотоса, с лепестков которого свисали жемчужные бусины и золотистые кисточки, — его подвесили в самом центре. Однако если с украшением двора покончили быстро, то подготовка небесных фонариков продолжалась до позднего вечера: прежде чем заняться росписью, следовало предельно аккуратно натянуть рисовую бумагу на каркас и надежно прикрепить горелку внутри купола. После все приступили к творческой части, и Лань Чжань не стал исключением. Он никогда не умел хорошо рисовать — по крайней мере, на уроках живописи его работы едва ли оценивались выше удовлетворительного порога, — но сейчас рука по собственной воле вырисовывала четкие тонкие линии, словно это было не сложнее, чем владеть мечом или играть на гуцине.       Полупрозрачная бумага постепенно покрывалась силуэтами гор, росчерками гибких стволов деревьев и каскадами водопадов, а у подножия одной из вершин совершенно закономерно возник чуть кривоватый храм. К тому времени, как ни на одном из боков купола не осталось свободного места, Ванцзи отложил кисточку в сторону, осмотрел проделанную работу целиком и без сомнения заключил, что Лань Дунсюй — тот вечно недовольный седовласый старик, преподававший каллиграфию и живопись, — на сей раз точно остался бы доволен его результатом.       Горы Гусу выглядели точно так, какими он помнил их со своего последнего визита. Этот неизменный пейзаж, отпечатавшийся на поверхности памяти глубоким оттиском, пробуждал в душе гамму противоречивых эмоций, но сколько бы зим ни минуло с тех пор, как Облачные Глубины превратились для Ванцзи в удушающую тюрьму, это все еще было его родной дом.       — Как класиво! — раздавшийся позади восторженный возглас заставил Лань Чжаня обернуться.       Три пары любопытных глаз синхронно перекочевали с пейзажа на его лицо. Ли-Ли, та самая находчивая девчушка, что придумала прозвище для молчаливого господина, стояла впереди. В руках она держала небольшой фонарь с по-детски небрежным изображением каких-то животных — каких именно, разобрать было трудно. Из-за ее спины выглядывали мальчик и девочка помладше, а роспись на их лампах больше походила на бесформенную мазню, среди которой лишь кое-где с трудом угадывались цветы и кривые человечки. Кажется, это были дети одного из сыновей Лун Фэнлю, но Ванцзи не помнил их имен.       — А-а когда я выласту, я буду лисовать так же холошо, как дядя заклинатель! — со всей серьезностью выговорил мальчик по слогам. Отсутствие передних зубов искажали его речь так потешно, что не улыбнуться было попросту невозможно.       Малыши с неподдельным интересом разглядывали рисунок еще некоторое время, вздыхая и восхищаясь, но совсем скоро были прерваны громким окриком.       — Ли-ли, вот вы где! — с противоположной стороны двора слегка прихрамывая к ним приближался Чжиян. С собой он ожидаемо нес фонарь. — Отведи брата и сестру обратно в дом. Матушка их ищет.       Когда дети, недовольно нахохлившись, но все же безукоризненно послушавшись наказа, скрылись из виду, он поднялся на крыльцо и присел рядом.       — Сегодня ты видишь лучше, — констатировал Ванцзи, сразу подметив, как свободно тот ориентировался в пространстве.       — Ага, — довольно согласился молодой человек. — Даже смог кое-что нарисовать. Не без помощи, конечно… Гляди! — он подсел ближе и протянул Лань Чжаню свое творение. — Вспомнил, что ты любишь кроликов, и решил нарисовать одного для тебя.       С бумажного, немного запачканного чернилами купола на Ванцзи смотрел искаженный в пропорциях, но вполне угадываемый по характерным ушам зверек.       — Нравится? — спросил Чжиян, и Ванцзи смог выдавить из себя лишь сиплое «мгм», в момент осознавая, что совершенно точно не рассказывал никому о своей симпатии к кроликам.       — А ты что нарисовал? Горы?.. — быстро переключившись, Лун Мин наклонился вперед и прищурился в попытке рассмотреть чужой рисунок.       Прядь волос, соскользнувшая с его плеча, щекотно мазнула Лань Чжаня по руке.       — Это… место, где я вырос, — он рефлекторно поймал ее пальцами, растер между подушечками прохладный черный шелк.       — О, наверное, там красиво, — Лун Мин широко улыбнулся. — Место, в котором живет такой прекрасный господин, точно должно быть столь же прекрасным под стать ему! — он вдруг поджал губы и огорченно нахмурился, выпрямляясь. — Жаль, я плохо вижу и не могу рассмотреть.       «Если бы ты все помнил, — с легкой печалью подумал Лань Чжань, — то не захотел бы даже слышать об Облачных Глубинах». Вопреки своим мыслям он мягко взял руку Лун Мина и поднес ее к фонарю так, чтобы указательный палец коснулся шероховатой поверхности купола, после чего, словно кистью, принялся прослеживать им нарисованные силуэты гор и, не пропуская ни одной линии, обводя каждый штрих, скупо комментировать.       — В Гусу высокие горы. Много водопадов, — Ванцзи провел пальцем по ниспадающему каскаду, обозначенному лишь несколькими отрывистыми линиями, затем сместился выше и вычертил загнутую крышу храма. — Большинство строений расположено в долине, но некоторые святилища возведены на самых вершинах. Обычно они скрыты за густым туманом.       — Ханьгуан-цзюнь, это совсем не честно! — возмутился Чжиян, однако за недовольством отчетливо звучало плохо скрываемое озорство. — Я хотел подарить тебе свой фонарик, но кто же знал, что ты, кроме всего прочего, так хорошо владеешь кистью. Теперь мне ужасно стыдно за своего несчастного крольчонка!       — Лун Мину нечего стыдиться. Кролик симпатичный, — Ванцзи улыбнулся, чувствуя, как внутренности буквально плавятся от нежности к этому человеку. Он еще раз взглянул на кривую мордочку зверька с единственным косым глазом на макушке и требовательно произнес: — Я его заберу.       Скулы Лун Мина очаровательно заалели.       — В таком случае… позволишь мне взять твой фонарик?       Вместо ответа Ванцзи бережно подхватил нехитрую конструкцию лампы и молча опустил ее на колени юноши. Смущенный всего мгновением раньше, тот моментально просиял, а затем потянулся вперед и украдкой клюнул Лань Чжаня в щеку, отчего румянец на его лице вспыхнул еще ярче.       Так они совершили обмен. И это было до боли символично: встреча в Облачных Глубинах сплела нити их судеб воедино — столь крепко, что не разъединить, не повредив при этом обе, — но именно в тот день, когда Вэй Ин напросился в пару к неприступному Второму Нефриту и специально для него нарисовал на их совместном фонарике милого кролика, Ванцзи впервые позволил только-только зарождавшимся чувствам, которые поначалу до чертиков его пугали и сбивали с толку, взять верх над своим глупым сердцем.       Был ли у него тогда шанс не влюбиться?       Множество бессонных ночей Лань Чжань размышлял над этим вопросом, заново проживая в воспоминаниях те дни, что провел рядом с Вэй Усянем, — за учебой в Гусу, в плену у ордена Цишань Вэнь, на поле боя, сражаясь плечом к плечу, — но каждый раз приходил к одному и тому же выводу.       Он был безвозвратно потерян еще с самого начала, в самую первую ночь, под звездным покровом которой встретил взгляд сверкающих в ярком свете луны глаз, навсегда запечатлевшихся в его душе.

***

      Вечер, как и все ему предшествующие, прошел за праздничным шумным столом. Рассадку по возрасту уже давно никто не соблюдал, поэтому Лун Мин сидел рядом, незаметно цепляясь за пальцы Ванцзи под складками широкого белого рукава, и один за другим скармливал ему танъюани со сладкой бобовой пастой. После трапезы, затянувшейся до полуночи, и всех положенных ритуалов они толпой высыпали на улицу для совершения последнего главного действа. Украшенный двор ярко пестрел цветными огнями, красиво переливающимися на островках подтаявшего снега, еще не успевшего впитаться в землю, и Лань Чжаню на миг почудилось, будто он оказался в Цайи — к Юаньсяоцзе, любимому празднику местных жителей, город украшали столь пышно и красочно, что тот вполне мог посоревноваться в этом с самой столицей.       Как и предписывали традиции, право начать церемонию прощания с духами принадлежало главе семьи, поэтому сперва в небо взмыл исписанный благодарственными молитвами и цветками мэйхуа фонарь господина Луна, а спустя несколько минут за ним потянулась уже целая вереница, стремительно набирающая высоту.       — Поможешь мне? — Чжиян многозначительно протянул фонарик с горным пейзажем Ванцзи, чтобы тот поднес тлеющую лучинку к фитилю.       Горячий воздух от воспламенившейся горелки быстро наполнил пространство внутри купола. Он надулся, полностью распрямляя свои бумажные бока, после чего плавно выскользнул из рук навстречу чернеющему над головой небосводу, усыпанному драгоценными камнями звезд. Второй фонарик с кроликом отправился следом всего через пару секунд, нагоняя, и уже бок о бок они устремились ввысь в окружении множества других огней, с каждым ударом сердца все дальше удаляясь от земли.       — До скорой встречи, матушка…       Лань Чжань оторвался от созерцания этой завораживающей процессии, чтобы взглянуть на Лун Мина. Лицо молодого человека, озаренное мягким светом, в этот момент казалось еще прекраснее — Ванцзи невольно задержал дыхание от того, что в груди вдруг стало тесно-тесно от разом переполнивших его чувств. В серых глазах, словно на поверхности озерной глади, все еще отражались мерцающие желтые огоньки, но затем, когда стайка фонарей взлетела слишком высоко, яркое сияние полной луны затопило их настоящим серебром.       — А у тебя есть кто-то, кого ты ждешь оттуда, Лань Чжань? — совсем тихо, с ноткой застарелой тоски в голосе спросил Чжиян, крепче сжав руку заклинателя.       Прежде чем ответить, Ванцзи молча вгляделся в чужое лицо, выискивая на нем болезненный отпечаток утраты, но так ничего и не найдя, сжал узкую ладонь в ответ.       — Больше нет.       Черные, изящно очерченные брови недоуменно сошлись на переносице в молчаливом вопросе.       — Человек, которого я ждал, возвратился в мир живых.       При всем желании Лань Чжань не смог бы сказать точно, сколько раз он сыграл «Расспрос» за последние двадцать зим. Сотни раз? Тысячи? Вера в то, что душа Вэй Ина ушла на перерождение, перемежалась с отчаянным желанием услышать ответ на свой зов, дабы удостовериться, что она не разбилась на миллионы безликих осколков, а все еще существует где-то там, за границей бытия. Однако только сейчас, сказав это вслух, он внезапно ощутил, как с плеч упал непосильный груз мучительного неведения, который давил на него все эти годы, не позволяя нормально дышать.       — О… — облачко пара сорвалось с приоткрытых от удивления губ. Лань Ванцзи немедленно захотелось коснуться их, собрать чужое теплое дыхание, а потом зацеловать до дрожи во всем теле, но он лишь отвернулся, с сожалением вспоминая, где они находятся. — Это так здорово. Хотел бы и я, чтобы матушка вернулась…       — Души близких людей связаны, — мягко произнес Ванцзи, снова обращая свой взгляд на Чжияна, — и обречены на новую встречу. В каждой последующей из множества жизней.       Робкая, совсем неприметная улыбка коснулась поджатых губ, однако этого хватило, чтобы изгнать из глубины серых глаз, устремленных в небо, закоренелую тоску, которая умело пряталась в них на протяжении всего вечера.       После того как последний фонарик, тускло мигнув на прощание, растворился в густом мраке ночного неба, старшие члены семьи потихоньку начали расходиться по своим домам вместе с маленькими детьми, однако на этом празднество, как оказалось, не заканчивалось.       — Время отгадывать загадки! — торжественно объявила Юйчжу, приглашая всех желающих к крыльцу их дома, на котором заранее спрятали простые бумажные лампы.       И хотя подобное развлечение было интересно в основном лишь молодежи, в игре с большим энтузиазмом приняли участие некоторые взрослые, включая самого старейшину. Загадок сочинили не очень много — каждому хватило всего по одной, однако за правильные ответы полагались ценные подарки, специально подготовленные братьями господина Луна. Среди сувениров имелись фарфоровые статуэтки животных и божеств, расписные веера, картины, подвески, различные украшения и даже небольшая сумма монет. Отгадывали друг за другом по цепочке, проговаривая написанное на фонарике вслух, чтобы по истечении отведенного времени любой, кто догадался быстрее, мог попытать удачу на получение дополнительной награды. Когда очередь дошла до Чжияна, Лань Чжань медленно зачитал ему текст, одновременно выводя на его ладони каждый иероглиф пальцем.       «一家至少有一個; 全國一共才幾百»       Юноша поначалу смутился, задумчиво закусив губу. Время неумолимо подходило к концу, но очень скоро его глаза просияли озарением, и он, не позволяя уже было открывшему рот Лун Вэньи ответить за него, громко выпалил:       — Знаю-знаю! Фамилия!       В качестве подарка Лун Мин на ощупь выбрал нарядную подвеску с черно-красной кисточкой из конского волоса, а его старший брат, чуть ранее не сумевший справиться с собственной головоломкой, оставшись без всякой награды, еще долго кидал раздосадованные взгляды то на него, то на простой по форме, но весьма искусно выполненный гуань, лежавший чуть в отдалении.       Самому же Ванцзи загадка досталась совсем простая:       «五個兄弟, 生在一起, 有骨有肉, 長短不齊»       Озвучив ответ, Лань Чжань без раздумий взял ту самую заколку, покрутил в руке и, убедившись в высоком качестве украшения, состоящего из широкого кольца с незатейливыми узорами и поперечной шпильки, протянул ее изумленному Лун Вэньи. Молодой человек жутко смутился, но подарок все же принял, отвесив Ханьгуан-цзюню благодарственный поклон.       Утром третьего дня, следующего после Юаньсяоцзе, гости из Чэнду засобирались домой. Пожитки вместе с провизией погрузили в четыре телеги, запряженные тяжеловозами, и после обеда, совершив чаепитие, обменявшись напутствиями и распрощавшись со всеми до следующего года, младшие братья господина Луна и его средний внук со своими семьями отправились в долгую дорогу.       После всех гуляний, шумных застолий и незатихающего гомона человеческих голосов поместье словно бы погрузилось в полное безмолвие. Осознание того, что за время празднования Чуньзце он успел привыкнуть ко всей этой суматохе настолько, что тишина непривычно резала слух, пришло к Ванцзи внезапно, когда он заглянул в трапезную и обнаружил там лишь пустоту. Жизнь вновь потекла в размеренном, неспешном темпе.       С наступлением юйшуй небо прорвалось дождями и весенними бурными грозами, которые порой затягивались на несколько дней, не позволяя никому покидать дом дольше, чем на несколько минут. В такие дни, наполненные шумом льющейся за окном дождевой воды, раскатами грома и холодным светом спрятавшегося за облаками солнца, Ванцзи позволял Лун Мину спать столько, сколько тому заблагорассудится, но затем они посвящали все время до ужина медитации или музицированию. Иногда, когда зрение Чжияна прояснялось достаточно для того, чтобы различать чернила на бумаге, Лань Чжань обучал его каллиграфии, а иногда, когда юноша не мог разглядеть перед собой даже очертания ближайших предметов, зачитывал научные труды и литературные произведения своих любимых авторов — тогда Лун Мин подползал поближе, чтобы пристроиться рядом, укладывал голову на плечо или колени и блаженно прикрывал глаза, вслушиваясь в мягкий ровный тембр чужого голоса.       В солнечные же дни Ванцзи не давал своему ученику спуска, заставляя отдуваться за вынужденное «безделье»: едва очистившийся от мрачных туч горизонт окрашивался предрассветными красками, а вдоль подножия гор еще стелился утренний туман, они отправлялись в горы на облюбованное место, где сперва вновь медитировали, встречая выползающий из-за гор ярко-красный диск солнца, после чего Чжиян принимался усердно оттачивать свои навыки владения мечом, что с каждым днем становились заметно лучше. Ванцзи чаще подмечал в его резких, но не лишенных хищной грации движениях знакомую пластику — в этом боевом танце Лун Мин все больше походил на самого себя. На Вэй Ина. Порой он казался чрезмерно агрессивным, забывая о технике, теряя внутреннюю концентрацию, однако то, с какой ловкостью он двигался даже с травмированной ногой, невольно навевало воспоминания о их первом нешуточном поединке на крыше в Гусу, когда Ванцзи по достоинству сумел оценить мастерство ночного нарушителя, сразу же признав в Вэй Усяне искусного воина.       И где бы они ни находились, чем бы ни занимались, в любую свободную секунду Лун Мин не упускал ни единого шанса украсть у своего наставника поцелуй. Во время тренировки ли, запыхавшийся и растрепанный, за письменными занятиями или чтением, в часы умиротворения позволяя себе даже чуточку больше, чем простые невинные прикосновения к губам, — он всегда тянулся к Лань Чжаню, точно распустившийся цветок за солнечными лучами, не подозревая, что и сам был ярчайшим солнцем, согревающим чужое сердце.       В свою прежнюю комнату после отъезда гостей Ванцзи так и не вернулся. Перед сном он больше не задумывался о том, в чью кровать лечь, а когда укладывался на постель — с едва сдерживаемым предвкушением ожидал, пока под боком сделается тепло и шею тронет размеренное дыхание. Потом он, конечно, просыпался среди ночи от того, что во сне Лун Мин буквально оплетал его всеми своими конечностями, но отныне это не ощущалось так, будто он пытался вернуть себе то, что ему на самом деле никогда не принадлежало. Это ощущалось правильно. Быть так близко, как только возможно, оберегать, ловить улыбку, предназначенную лишь ему одному, и слышать заливистый смех — вот все, что теперь имело значение.       За право обладать этим Ванцзи готов был пойти наперекор всему миру.       Несмотря на колоссальный прогресс благодаря усердным занятиям, иной раз Лун Мина мучили дурные сны. Тогда Лань Чжань мягко утешал его прикосновениями и делился своей ци, но Тьма больше не приходила — только с подрагивающих губ срывались имена родных людей из той, невообразимо далекой жизни, что пролетела и оборвалась так трагично, а по щекам скатывались редкие слезы, которые он собирал невесомыми поцелуями. Вероятно, кошмары не были напрямую связаны с дисбалансом энергий. Просто воспоминания, хранившиеся в Хунь и теперь не изолированные никаким барьером, время от времени прорывались в сознание, независимо от состояния Ядра. С этим еще следовало поработать, но больше ночные приступы не вызывали серьезных опасений.       К моменту, как юйшуй сменился сезоном цзинчжэ, и поля были уже наполовину вспаханы перед приближающимся засевом, из строгого, в меру ворчливого наставника, наблюдающего за успехами своего ученика со стороны, Ванцзи постепенно превратился в партнера по тренировочному бою, от чего Чжиян пребывал в безграничном восторге, хоть на его теле с завидной регулярностью и распускались яркие бутоны синяков, которые, впрочем, сходили всего за пару дней. Его реакция и ориентация в пространстве действительно поражали, а вот предчувствие следующего действия соперника пока что оставляло желать лучшего, но Лун Мин быстро учился, так что Ванцзи все чаще ловил себя на мысли, что шлепнуть того по плечу или ощутимо уколоть в бедро тренировочным цзянем с каждым днем становится значительно труднее.       Вскоре вокруг Храма предков наконец зацвели персиковые деревья. Остатки снега стремительно таяли, однако снежные наросты на склонах гор так и переливались на солнце, обещая оставаться на своих законных местах весь год. Реки и ручьи наполнялись талыми водами, просыпалась живность, а световой день медленно, но верно становился длиннее. К середине месяца все было готово к засеву полей, поэтому на несколько дней тренировки пришлось отложить, пока Лун Мин трудился в поле вместе с жителями деревни под неустанным присмотром заклинателя, помощь которого категорически отказалась принимать Гань Бию.       — Вы и так сделали для нас слишком много, господин Лань. Не пристало столь благородному человеку копаться в земле, — строго изрекла она, заметив в руках Ванцзи, направляющегося в сторону полей, корзину с семенами, и развернула его обратно.       Последний день посева Лань Чжань провел в покоях за записями всех своих последних наблюдений. Свитки он планировал передать в библиотеку Облачных Глубин, как только выдастся такая возможность, но выяснить следовало еще многое: он до сих пор плохо понимал природу Золотого Ядра Лун Мина и не был до конца уверен в причинах частичного проявления духовной памяти.       Когда на землю опустились первые сумерки, Ванцзи отложил свиток в сторону, давая чернилам высохнуть, наполнил бочку, чтобы быстро омыться самому, после чего сменил воду и к возвращению Чжияна согрел ее талисманами.       — Уф-ф, кажется, я даже после тренировок так не уставал! — прокряхтел Лун Мин, тяжело опускаясь в бочку на дрожащих руках.       Его голова безвольно откинулась на деревянный бортик, и Ванцзи подошел сзади, чтобы распустить высокий пучок, туго завязанный на макушке.       — Завтра ты передумаешь.       Волосы свободно рассыпались вдоль стенки бочки блестящим волнистым полотном.       — Лань Чжань, ты смерти моей хочешь? — мгновенно возмутился тот. — Сжалься!       Ванцзи улыбнулся, запустил пальцы в черный шелк и принялся мягко массировать затылок, отчего Лун Мин не сдержал стон облегчения.       — У меня болят даже пальца на ногах, — продолжил жаловаться он, пока Лань Чжань разминал перетянутую, слишком чувствительную кожу головы, а затем подавился очередным стоном, стоило рукам спуститься к плечам и надавить на ноющие мышцы.       После короткого массажа, от которого Чжияна развезло окончательно, Ванцзи вымыл его волосы, напоследок промокнув их полотенцем и расчесав, помог выбраться из бочки и накинул на плечи ночной халат.       — Ты такой заботливый, гэгэ, — хихикнул юноша, подвязавшись, прежде чем развернуться к Лань Чжаню лицом.       На его скулах играл нежный румянец, от горячей воды плавно стекший к груди под ворот халата. Несколько секунд он глядел на заклинателя из-под ресниц расфокусированным взглядом, хитро улыбаясь, после чего потянулся вперед и мягко поцеловал. Пальцами обеих рук Лун Мин обхватил свободно спадающие на плечи Ванцзи шелковые пряди волос, с легким нажимом провел по ним до самых кончиков, а потом крепко обнял за шею, прильнув всем тело. В ответ Лань Чжань обвил его талию руками. Острое смущение моментально обожгло его с головы до пят, пробив на дрожь, — тонкая ткань халата совсем не скрывала чужое возбуждение и жар тела, — однако короткое замешательство быстро сменилось желанием, и Ванцзи прижал Чжияна еще теснее к себе, перехватывая инициативу в поцелуе, который становился все глубже и требовательнее.       Они забылись на долгие минуты, распаляясь от каждого нового прикосновения, от каждого движения губ и скольжения языков, пока из этого пьянящего наваждения Лань Чжаня не вырвал прорвавшийся сквозь поцелуй тихий стон, после которого Лун Мин бездумно толкнулся бедрами ему навстречу, потираясь пахом о ногу, и вновь застонал — чуть громче, протяжнее. С трудом оторвавшись от желанных губ, Ванцзи заглянул в совершенно осоловелые серые глаза, полюбовался припухшими, блестящими от слюны губами, а затем одним быстрым движением подхватил юношу на руки, будто тот совсем ничего не весил, и направился к их общей кровати. Он уложил свою драгоценную ношу на постель и не раздумывая опустился сверху, накрывая Лун Мина своим телом, но предусмотрительно удерживая вес на локтях. Длинные ноги тут же сжали его бока, пальцы зарылись в волосы на затылке, притягивая для нового поцелуя.       — А-Мин… — ласковое имя вырвалось само по себе в промежутке между нескончаемыми горячечными поцелуями, и Лань Чжань вновь заставил себя отстраниться, чтобы посмотреть.       Сначала взгляд зацепился за разметавшиеся угольные пряди, что еще не успели высохнуть и оставляли на подушке влажные следы. Потом спустился к раскрасневшемуся лицу, шее, ключицам и, наконец, остановился на груди, оголившейся наполовину из-под сбившегося от их возни халата.       — Красивый, — зачарованный открывшимся перед глазами зрелищем, вполголоса произнес Ванцзи, после чего, не в силах больше сдерживаться, развел в стороны края халата и прижался губами к центру груди, быстро вздымающейся от неровного дыхания.       Он чувствовал себя диким зверем, который дорвался до своей добычи после долгой утомительной охоты, и это ощущение распаляло внутри еще больший жар — необузданный, распирающий, волнующий. Все ограничения, что вбивались в него с самого детства острыми гвоздями, в этот самый миг друг за другом срывал бушующий в душе тайфун, сотканный из живых эмоций и чистого желания. Сцеловав с бархатистой кожи капли воды, Ванцзи провел языком длинную влажную дорожку по направлению к сердцу, улавливая острым слухом его сумасшедшее биение, и накрыл губами сосок, несильно прикусывая и посасывая, на что тело Лун Мина незамедлительно отреагировало крупной дрожью, а из горла вырвался очередной сладкий стон.       — Л-лань Чжань…       Ванцзи выпустил из плена горошину соска, только чтобы в следующее мгновение впиться в шею рядом с кадыком, оставляя яркий пунцовый след. Он совершенно точно не заботился от том, что завтра это может стать их общей неудобной проблемой, и выпрямился, дабы оценить результат своих стараний.       Лун Чжиян смотрел потемневшим, невидящим взглядом, прерывисто дыша через рот, — такой бесстыдно прекрасный, такой открытый в своем доверии, что сердце, изнывающее от этой сумасшедшей, какой-то болезненной любви, просто отказывалось биться дальше. Вдоволь насмотревшись и оставшись удовлетворенным проделанной работой, Ванцзи спустился руками вниз и, не встретив сопротивления, принялся развязывать пояс. Лун Мин покорно лежал, лишь наблюдая за происходящим из-под дрожащих ресниц, но в момент, когда белая тонкая ткань разошлась, больше не скрывая его тело от взгляда золотых глаз, он на мгновение сжался от оглушающего чувства уязвимости. Безошибочно уловив перемену в чужом настроении, Лань Чжань поспешно склонился к приоткрытым губам, поцеловал нежно, успокаивающе, огладил ладонями бока, а затем переместил их ниже и мягко сжал бедра, толкнулся вперед. Должно быть, шершавая ткань штанов неприятно проехалась по нежной чувствительной коже, поэтому молодой человек заерзал на постели, разорвав поцелуй с жалобным стоном.       — Гэгэ, молю тебя, разденься, — произнес он дрожащим голосом и слепо потянулся рукой к завязкам, коснувшись кончиками пальцев обнаженного пресса Лань Чжаня.       Когда больше ничто, кроме расстояния, не разделяло их тела друг от друга, Ванцзи с трепетом опустился на Чжияна, просунув ладони под его плечи, и прижался, притерся так близко, соединяя их тела в единое целое, как только мог, — грудью к груди, животом к животу. Всем своим существом он теперь чувствовал сердцебиение и частое дыхание Лун Мина так, будто они были его собственными. Сильные руки сразу обвили его за шею, ноги скрестились на пояснице, и Лань Чжань, переполняемый эйфорией, уткнулся носом в местечко под ухом, вдыхая полной грудью родной запах разгоряченной кожи и все еще влажных волос. Они замерли в таком положении на некоторое время, просто наслаждаясь приятной близостью и теплом, а потом Ванцзи плавно двинул бедрами, больше не желая сопротивляться тягучему возбуждению, скопившемуся внизу живота, потерся членом о член Лун Мина и не смог удержать сдавленный стон, непроизвольно вырвавшийся из груди.       Однако вскоре и этого стало недостаточно — нестерпимо хотелось трогать, смотреть, целовать, — поэтому Лань Чжань потянул Чжияна за собой наверх, все еще крепко удерживая за плечи, принял сидячее положение и развел полусогнутые в коленях ноги так, чтобы усадить юношу вплотную к себе, в то время как чужие лодыжки снова скрестились у него за спиной. Между ними образовалось больше свободного пространства, но теперь Ванцзи мог видеть Лун Мина всего прямо перед собой: порозовевшее лицо, обрамленное прядками, завившимися от влаги в крупные кольца, плечи и грудь, облепленные длинными кончиками волос — он собрал их вместе и откинул назад, чтобы не мешались, — стройный торс с изящно очерченными мышцами пресса, крепкие бедра и идеальной формы член, прижимающийся к животу.       Лань Чжань отточенным движением пальцев сложил печать тишины, тут же накрывшую комнату непроницаемым куполом, который не пропускал звуки ни снаружи, ни изнутри. Его рука, словно живя своей жизнью, потянулась к напряженной плоти, обхватила у основания, настойчиво сжав в кольцо, и медленно двинулась наверх. Лун Мин шумно выдохнул, прикусив припухшую от поцелуев нижнюю губу.       — Ах, Лань Чжань, — с придыханием позвал он, полностью отдаваясь своим ощущениям.       Упершись обеими руками в постель позади себя, чтобы отклониться чуть назад, Чжиян прогнулся в пояснице, словно желал раскрыться еще сильнее, и запрокинул голову, выставив напоказ горло с бешено бьющейся голубой веной и нервно вздрагивающим кадыком под бледной полупрозрачной кожей. Копна длинных черных, как смоль, волос заструилась за его спиной мягким водопадом.       Ванцзи снова прильнул губами к его шее, не прекращая ритмично двигать по члену правой рукой, а левой придерживая за талию. Широко лизнул нежную, уже успевшую покрыться испариной кожу от выемки между ключицами до кадыка, поцеловал распустившийся багрянцем засос, а затем легко прикусил подбородок. Собственный член изнывал от отсутствия внимания, но Лань Чжань, с головой увлеченный чужим удовольствием, вспомнил о себе лишь тогда, когда Лун Мин дернул бедрами навстречу ласкающей руке, прося о большем, и проехался влажной от смазки головкой по его стволу. Чужой стон заставил Чжияна опомниться — он выпрямился, тяжело дыша через рот, бросил на лицо Ванцзи затуманенный взгляд, который тотчас же сполз вниз, и, прежде чем позволить себе дотронуться до него, спросил осипшим, совершенно не своим от возбуждения голосом:       — Могу я… коснуться тебя?       От того, как это прозвучало, низ живота и область поясницы обдало огнем. Ванцзи потянул Лун Мина за предплечье и подтолкнул его руку в нужном направлении. Теплая узкая ладонь сомкнулась вокруг члена, идеально обернув ствол во всю толщину, будто так и было задумано, и на пробу скользнула по нему вверх-вниз. Ощущения — слишком острые, слишком яркие — резанули Лань Чжаня по оголенным нервам. Тело прошибла обжигающая волна удовольствия, устремившаяся от таза вверх по позвоночнику и мазнувшая внутреннюю сторону бедер. Оглушенный на долю секунды, Лань Чжань накрыл чужую руку, не позволяя ей продолжать двигаться, и судорожно глотнул воздуха: телу, никогда не знавшему близости, требовалась короткая передышка, чтобы прийти в себя.       Лишь однажды он ласкал себя сам, думая о Вэй Ине. Это случилось после сожжения Облачных Глубин и сражения с Черепахой Губительницей — тогда общее напряжение, нагнетенное недавними трагическими событиями, ревность к деве Ло, щедро приправленная распущенным поведением Усяня, и жгучая досада от неспособности озвучить свои чувства скатались в снежный ком таких невообразимых размеров, что юный Ванцзи больше не мог удерживать в себе всю эту лавину эмоций, что разрывали его душу на части с чудовищной силой. Но разрядка не принесла никакого удовлетворения — только злые слезы от осознания того, что человек, которого он полюбил так внезапно всем сердцем, никогда не ответит ему взаимностью. После смерти Вэй Ина самоудовлетворение и вовсе потеряло для Лань Чжаня всякий смысл — как на физическом, так и на ментальном уровне.       Но сейчас все было по-другому: они чувствовали друг друга, они желали друг друга, они стремились стать единым целым, слившись телами и душами, и именно в этом заключалась цель парного совершенствования между двумя людьми, обрученными красной нитью судьбы.       — Дыши вместе со мной, — наконец придя в себя, Ванцзи переместил свою ладонь так, чтобы соединить их руки и обхватить оба члена. Он привлек Лун Мина ближе, положил его свободную руку к себе на грудь и обнял за талию, практически усадив того на свои бедра. — Дыши ровно и сосредоточься на моем сердцебиении. Слушай.       А затем размеренно задвигал ладонью, постепенно наращивая заданный темп. Чжиян, припустив чужой халат, с тихим стоном вжался лицом в его плечо — туда, где розовел рваный шрам от зубов хули-цзин. Под ухом послышалось ровное сопение, и от места, где кожи касались горячие влажные губы, по всему телу разбежалась толпа мурашек.       Ядро в груди вскоре отозвалось пульсацией, приводя в движение энергию, накопленную в даньтянях. Меридианы ожили, принимаясь перекачивать ци подобно тому, как сердце перекачивает кровь по венам, но в момент, когда ее движение должно было замкнуться и зайти на второй круг, она уверенно устремилась дальше — прямиком к телу Лун Мина, и Ванцзи почувствовал, как их энергетические системы сливаются в одну, объединяя биение сердец и Золотых Ядер.       Потрясающие ощущения, не сравнимые ни с чем из того, что он успел испытать за всю жизнь до этого мига, заставили его ненадолго потерять связь с реальностью. Когда в голове немного прояснилось, Ванцзи обнаружил, что нисколько не сбился с ритма, а Лун Мин уже крепко обнимал его за шею, протяжно постанывая в плечо и продолжая работать рукой в том же темпе.       — А-Мин, — резко прекратив стимуляцию, Лань Чжань с нажимом провел большим пальцем по головке, обильно истекающей смазкой, извлекая из грудной клетки Лун Мина, как из музыкального инструмента, еще один громкий чувственный стон.       В ответ Чжиян ощутимо прикусил его за шею и выпрямился. В серых глаза, затянутых густой поволокой, плескалось целое озеро всевозможных чувств.       — Лань Чжань… поцелуй меня, — умоляюще попросил он на грани слышимости, опалив губы Ванцзи горячим дыханием, и тот с готовностью подчинился, вновь задвигав рукой.       Этот поцелуй — жадный, влажный, опьяняюще глубокий — выбивал из головы последние остатки разума. Они сталкивались зубами и языками, не в силах насытиться друг другом, обменивались легкими покусываниями, и Лань Чжаню казалось, что в его жизни уже не будет ничего реальнее того, что происходило между ними сейчас. Все, через что ему пришлось пройти за последние двадцать лет, — выжигающая, выворачивающая наизнанку боль от утраты любимого человека, а после — мучительная скорбь в сердце, которая сопровождала его на протяжении бесконечных поисков, и ускользающая по крупицам надежда, — теперь все это стремительно меркло под натиском запахов, звуков, ощущений и прикосновений, что окружали его со всех сторон и переполняли изнутри.       И Лань Чжань всерьез опасался, что его бедное сердце вот-вот не выдержит веса этой сумасшедшей, вспыхнувшей с удвоенной силой любви.       Он вцепился пальцами свободной руки Лун Мину в затылок, чуть оттянул за волосы назад, чтобы на мгновение разорвать поцелуй с влажным, совершенно непристойным звуком, и снова ворвался в его горячий рот, с жадностью принимаясь поочередно вылизывать небо и уздечку под языком, в то время как Лун Мин мог лишь позволять ему делать с собой все что вздумается да тихонько поскуливать в поцелуй. Его рука на члене Ванцзи замедлилась и вскоре совсем ослабла, по животу медленно перекочевала на грудь, проследив рельефные мышцы и задев твердый сосок, а после легла на шею. Короткие ногти царапнули кожу под подбородком.       Окончательно увлекшись и совсем позабыв про ритм, Лань Чжань слишком резко дернул рукой, отчего Чжиян тут же выгнулся в острой предоргазменной судороге, едва не падая на спину.       — Будь понежнее, гэгэ, — выдохнул он ему в приоткрытые губы и принялся с упоением выцеловывать четко очерченную линию челюсти, теперь уже самостоятельно подмахивая бедрами. Его свободная ладонь вновь обернулась вокруг чужого члена, быстро подхватывая заметно ускорившийся ритм.       Совсем скоро тело Лун Мина напряглось, точно натянутая тетива лука. Сквозь дрожь Ванцзи почувствовал, что юноша больше не может удерживать себя на полусогнутых ногах, поэтому осторожно опустил их обоих на кровать, позволяя тому навалиться сверху. Лун Мин незамедлительно оседлал его бедра, несколько раз с силой толкнулся в кулак, уткнувшись лбом в подставленное плечо, и в следующую секунду излился ему на живот с задушенным полустоном-полувсхлипом. Вибрация от чужого голоса прокатилась по телу Ванцзи сладким эхом, от которого он почти сразу кончил следом, на несколько секунд растеряв слух и зрение от оглушительной волны оргазма, помноженной надвое.       Они приходили в себя долго, в той же самой позе, не желая отстраняться друг от друга ни на цунь. Энергетическая связь, образовавшаяся между ними, все еще ощущалась так же ярко, но спустя несколько минут, когда сбитое дыхание восстановилось, а напряжение сменилось приятной негой, постепенно сошла на нет, оставив где-то под сердцем неуютную пустоту.       Так вот как на самом деле происходило парное совершенствование?.. Ванцзи иронично хмыкнул, только сейчас понимая, что все его теоретические знания и представления, которые он сформировал ранее на основе изученных им книг, на самом деле не имели практически ничего общего с реальностью.       — Что? — услышав смешок, Лун Мин привстал на руках.       Щеки его пестрели лихорадочным румянцем, уже успевшие высохнуть волосы бесповоротно спутались, но на губах играла довольная, чуть смущенная улыбка. Молодой человек посмотрел на Ванцзи такими же улыбающимися глазами, моргнул раз, другой, а затем эти самые глаза внезапно расширились до размеров спелых локв, рот раскрылся в беззвучном удивлении, и он резко подорвался наверх, садясь ровно и принимаясь шокировано озираться по сторонам.       Лань Ванцзи взволнованно приподнялся, однако так и не успел ничего спросить, потому что Чжиян вдруг уставился на него обезумевшим от восторга взглядом и воскликнул пораженно:       — Лань Чжань, я вижу!