Переродившись вновь, вспомню тебя

      Ванцзи проснулся рывком, будто кто-то силой выдернул его из крепких объятий сна. За окном еще царствовала глубокая ночь, так что он закрыл подернутые мутной пеленой глаза, намереваясь снова заснуть, но в следующее мгновение с другой половины комнаты до его слуха донесся приглушенный болезненный стон, и сонливость как рукой сняло. Сперва он решил, что Лун Мин страдает от похмелья — в последние несколько дней праздничные застолья ни утихали ни на вечер, — однако, прислушавшись к окружающим звукам повнимательнее, понял, что того на самом деле мучает ночной кошмар.       Он соскочил с собственной постели и бесшумно метнулся на звук беспокойной возни, навис над спящим и замер, пытаясь разглядеть во тьме, разбавленной только тусклым свечением жаровни, чужое лицо. Лун Мин тревожно замотал головой по подушке, изломанные в муке брови сошлись на переносице, а на бледной коже выступила испарина. Губы сомкнулись в плотную линию, словно юноша неосознанно пытался сдержать очередной мучительный стон.       Неуверенный, как лучше поступить, Ванцзи потянулся к его плечу в желании поскорее прервать эту пытку, но, в самый последний момент вспомнив о том, что резкое пробуждение от дурного сна может навредить человеку еще больше, отдернул руку и осторожно присел на край кровати. Долгое время ничего не происходило: Чжиян лишь прерывисто дышал и комкал пальцами одеяло, а спустя несколько минут совсем успокоился. Лань Чжань с облегчением выдохнул и собирался было вернуться к себе в постель, как вдруг воздух вокруг резко сгустился, наполнился тяжелым землистым запахом, который моментально осел в легких неприятной горечью. Загривок обдало холодом от неотвратимого понимания.       Спутать эти ощущения с чем-то другим было попросту невозможно.       Тьма медленно заклубилась над кроватью, колыхнулась, как очнувшееся от долгого сна живое существо, и черным эфемерным потоком заструилась на пол. Тело Лун Мина тут же содрогнулось раз, другой, из горла вырвался сдавленный хрип, пальцы с пугающей силой впились в простыни, отчего ткань жалобно затрещала и разорвалась в нескольких местах. Не в силах побороть овладевшее им оцепенение, Ванцзи только и мог наблюдать за происходящим, словно ночной кошмар теперь перекинулся на него самого, сковав по рукам и ногам невидимыми щупальцами, от которых никак не получалось избавиться. Только когда Чжиян вскинулся над постелью неестественной дугой, а черный туман мазнул по пальцам, Лань Чжань дернулся вперед, чтобы схватить его за плечи и уложить сведенное судорогой тело обратно на ложе.       Чужие каналы были переполнены темной ци, охваченное ей же Ядро билось умирающей в клетке птицей — Ванцзи с ужасом осознал, что тело Лун Мина овладела предсмертная агония, и если сейчас же не стабилизировать баланс энергий, Тьма разрушит меридианы и выжжет Ядро. Он опустил дрожащие руки на живот и грудь Лун Мина поверх двух даньтяней, не прекращая придавливать его к постели, а затем направил в него мощный поток своей Ян. Под ухом что-то недовольно зашипело, клубы Тьмы принялись извиваться, точно рассерженные змеи, но отступать не спешили.       «На этот раз ты его не получишь», — упрямо подумал Ванцзи и усилил поток передаваемой энергии настолько, насколько хватало сил.       Он не знал, как долго длилась эта борьба, — может, всего несколько минут, а может, и несколько часов. Казалось, что Тьма ни за что не отступит раньше, чем истощится его Ядро. Слишком враждебная, слишком концентрированная, она оказалась невероятно могущественным противником, поэтому когда в комнате наконец не осталось никого, кроме них двоих, а легкие при следующем вдохе наполнились лишь свежей прохладой ночного воздуха, Ванцзи почувствовал дикую усталость сродни той, какая сопровождала его долгие месяцы после наказания дисциплинарным кнутом. Из носа к губам побежала теплая вязкая струйка, во рту сделалось солоно. Он стер кровь рукавом ночного халата, на котором остались темно-алые, почти черные в темноте разводы, после чего обессиленно рухнул на постель, чудом успев подставить одну руку, чтобы не придавить спящего своим весом, и сразу же потерял сознание, провалившись в глухую пустоту.       Первое, что Лань Чжань увидел после пробуждения, — мелко подрагивающие ресницы Лун Мина. Они оба лежали на боку лицом друг к другу в центре кровати — а Ванцзи точно помнил, что отключился в совершенно неблагопристойной позе, — и были укрыты одним одеялом. Сквозь полупрозрачный пергамент на окнах в комнату проникал мягкий утренний свет, однако едва ли солнце преодолело десятую часть своего пути по небосводу.       Лань Чжань внимательно всмотрелся в лицо напротив, подметив под закрытыми глазами глубокие тени, нащупал тонкое запястье, чтобы проверить пульс. Все было в норме. События прошлой ночи теперь казались ему чем-то нереальным, скорее даже безумным.       Пролежав еще с несколько минут без движений, он перевернулся на спину, до сих пор ощущая в теле сильнейшую слабость, и глубоко вздохнул.       — Проснулся? — чуть хриплый ото сна голос Лун Чжияна заставил все внутренности ухнуть куда-то вниз.       Ванцзи резко сел на постели, спустив ноги на пол, обернулся через плечо и затравленно взглянул на молодого человека. Тот так и лежал с закрытыми глазами, но на ярко очерченных губах играла плутоватая улыбка.       — И как, на моей кровати крепче спится?       Кончики ушей в момент опалило жаром давно позабытого чувства стыда.       — Тебе снился кошмар, так что я…       — Так что ты мужественно решил укрыть меня собственным телом от духов злых сновидений да так и уснул! — перебил Лун Мин, а затем весело расхохотался, схватившись за живот.       Это было правда глупо. Ванцзи втянул воздух сквозь сжатые зубы, помассировал гудящие виски. И как тут оправдаться?       — Я уже успел позабыть, какой ты тяжелый! Чуть спину не надорвал, пока перетаскивал тебя на подушку.       — Тебе… следовало разбудить меня и не утруждаться, — только и смог вымолвить Ванцзи, почувствовав себя в разы пристыженнее, чем минуту назад, будто это дядя со всей строгостью отчитывал его за неприемлемое поведение.       — Ай, я ведь просто потешаюсь над тобой, Лань Чжань! Все нормально, правда. Кстати, — голос Чжияна вдруг растерял все озорство, моментально приняв озабоченные нотки, — я заметил на одеяле темные пятна, похожие на кровь. Ты поранился?       Вспомнив о неприятном происшествии, Ванцзи отыскал взглядом на постельном белье несколько засохших капель, а потом украдкой взглянул на свою руку. Кровь въелась в ткань, превратившись в уродливое бурое пятно, и он инстинктивно натянул испачканную часть рукава вниз, чтобы спрятать ее в сжатой ладони.       — Не о чем беспокоиться, — Лань Чжань не без труда поднялся с кровати и поспешил перевести разговор на удачно подвернувшуюся тему, которая беспокоила его уже не первый день: — Ты стал лучше видеть.       Лун Мин лениво завозился под одеялом и со стоном подтянулся наверх, чтобы откинуться на подушку.       — М-м… Вроде бы. Порой я вижу то, чего раньше видеть не мог, но затем все становится как прежде, — он покачал головой и в доказательство своих слов с силой потер вновь утратившие частичную зрячесть глаза.       Разумеется, в этом не было ничего удивительного. Духовные практики излечивали у детей, только-только ступивших на путь совершенствования, врожденные болезни, а также способствовали ускоренному заживлению практически всех травм в течение жизни. Стоило ожидать, что с пробуждением Ядра и регулярными медитациями слепота Чжияна начнет постепенно отступать.       — При должном усердии твое зрение полностью восстановится, — Ванцзи скинул с себя ночной халат, который теперь следовало отправить в стирку, и быстро облачился в повседневное ханьфу, набросив на плечи пошитый Гань Бию дасюшен.       — Правда? — лицо Лун Мина вытянулось от изумления. Он тотчас выпрыгнул из постели и с попеременным успехом принялся собирать разбросанную возле кровати одежду. — Я сейчас оденусь, подожди!       Прежде чем пресечь чужие потуги коротким заявлением об отмене сегодняшнего занятия, Лань Чжань позволил себе понаблюдать за скачущим по всей комнате юношей, безрезультатно пытающимся отыскать верхнюю рубаху, и незаметно фыркнул. Прислушавшись к своему телу, он сделал досадный вывод, что в таком состоянии не сможет удержать на мече вес двух взрослых людей. К тому же произошедшее этой ночью никак не хотело укладываться в голове — почти все его духовные запасы были опустошены, так что сейчас следовало отыскать подходящее место и предаться медитации в одиночестве, не отвлекаясь на посторонние раздражители в виде неусидчивых учеников. Восстановить силу и духовное равновесие, а после — обязательно поговорить с госпожой Гань о случившемся.       Лун Мин обиженно надул губы, однако огорчение его быстро сменилось удовлетворением, стоило ему нырнуть обратно под одеяло и с блаженным вздохом улечься на подушку.       — Тогда завтра?       — Завтра. Отдыхай, — задержав взгляд на сооруженном из одеяла коконе, из-под которого теперь торчала одна лишь взлохмаченная голова, Ванцзи покинул покои и бесшумно прикрыл за собой дверь.       Каким бы спокойным он ни казался снаружи, в эту самую секунду внутри у него все переворачивалось и вопило от животного страха, кинжалом засевшего в груди. После смерти Усяня это же чувство вместе с выжигающей душу ненавистью едва не сожрало его изнутри, но сейчас Вэй Ин был жив, и Лань Чжань не представлял, как справляться со своими эмоциями дальше, когда его давний ночной кошмар воплотился в реальность, пытаясь вновь утянуть на дно самого дорого ему человека.       Тьма, что следовала за Старейшиной Илина живой тенью и была его верной спутницей на протяжении нескольких лет, захотела своего хозяина обратно. Ванцзи собирался сделать все, чтобы этого не допустить, чего бы ему это ни стоило.

***

      Время близилось к закату, когда Ванцзи смог наконец прогнать из груди неприятное опустошение, которое с самого утра заставляло его сердце сжиматься от холода, а тело — ощущаться болезненно слабым и каким-то неповоротливым, словно теперь оно принадлежало ему лишь наполовину. Одним глубоким вдохом он наполнил легкие горным воздухом, прохладным и чистым, провел ладонями вдоль центрального меридиана, оценив свое состояние как удовлетворительное — силы восстановились, но Золотое Ядро все еще переживало стресс после такой резкой перегрузки и последующего истощения, — и открыл глаза.       Со всех сторон его окружал лишь молчаливый лес, не желающий пробуждаться от затяжной зимней спячки, и если в начале зимы почти полное отсутствие жизни можно было объяснить ранними заморозками и охотящейся в округе хули-цзин, сейчас столь осязаемое безмолвие показалось Лань Чжаню чересчур неестественным, будто неведомая сила, сокрытая в этих местах, не позволяла природе возрождаться. Этот лес напомнил ему о Луаньцзан, где единственным источником звука был ветер, жалобно завывающий меж корявых ветвей погибших деревьев.       Воспоминание сразу же отозвалось застарелой тоской где-то под ребрами, так что Ванцзи без сожалений прогнал ее из своей головы и поспешил вернуться обратно в деревню до того, как на землю опустится ночь, — в поисках подходящего места для медитации он забрел достаточно глубоко в чащу леса, а перспектива слоняться по темноте среди деревьев его мало чем привлекала.       Через ворота поместья он переступил еще до начала ужина, поэтому застал всех его жителей за бурной подготовкой к очередному застолью. Старейшина Лун и его младшие братья пытались сколотить новую лестницу на главном дворе. Вокруг них вились маленькие дети, от которых мужчины безуспешно отмахивались, точно от назойливых мух, но рабочий процесс снова и снова терпел крах, когда кто-то из детворы хватал первую попавшуюся деревянную деталь и пускался в бега от запыхавшегося Лун Фэнлю под заразительный смех остальных малышей. Подозревая, у кого эта шайка могла понабраться таких приемчиков, несколько минут Ванцзи любовался развернувшимся действом с легким укором, впрочем, быстро испарившимся под натиском плохо сдерживаемого веселья, после чего направился вглубь сыхэюаня, надеясь отыскать хозяйку.       Чжияна он заметил в компании младшей сестры и Лун Вэньи, который держал в руках порванный мешок с наполовину просыпавшимся рисом и, очевидно, снова сердился на брата, пока Юйчжу тихонько посмеивалась, пряча улыбку за маленькой ладошкой. Не желая их прерывать, а в особенности сталкиваться с Лун Мином до того, как ему удастся поговорить с госпожой Гань, Лань Чжань миновал внутренний двор, так, чтобы никто из присутствующих его не заметил, и быстрым шагом дошел до маленького садика. Пожилая женщина удивительным образом обнаружилась именно там: она любовно осматривала на раскидистом сливовом дереве первые маленькие почки, что в скором времени обещали набухнуть и проклюнуться нежно-розовыми цветками. Затем нагнулась и принялась собирать с подтаявшего снега мелкие веточки и прочий мусор, хотя невооруженным глазом было заметно, насколько трудно ей давалось удерживать равновесие в согнутом положении из-за больных коленей.       — Ох, молодой господин, не стоит утруждаться! — запричитала она, когда Ванцзи помог ей выпрямиться, а сам принялся подбирать с земли оставшиеся прелые листочки, которые пролежали под снегом всю зиму.       — Мне не в тягость помочь, — спокойно возразил Лань Чжань.       Закончив с этим, он скинул листья в ведро к остальному сору и отряхнул снег с рукавов дасюшена, а потом внимательно посмотрел на госпожу Гань, пытаясь подобрать подходящие слова дня начала не самого приятного разговора.       — Вас что-то тревожит? — мягко улыбнулась та, будто по одному лишь взгляду безошибочно прочитала настроение Ванцзи, хоть он и старался не выдавать своего волнения изо всех сил. Вокруг ее глаз собрались мелкие морщинки, придавшие лицу женщины еще больше теплоты.       Лань Чжаню совершенно не хотелось видеть, как улыбка на этом лице искажается горечью, а проницательные живые глаза — прямо как у Лун Мина — тускнеют под грузом переживаний.       — Возможно, мое беспокойство преждевременно и не имеет достаточных оснований для последующих выводов, однако я должен спросить. Случались ли у Чжияна когда-нибудь ночные кошмары?       Как и ожидалось, Гань Бию моментально помрачнела и тяжело вздохнула, покачав седой головой.       — Неужто давняя напасть возвратилась?.. — ее голос упал до еле различимого шепота.       Ванцзи подступил ближе, борясь с желанием побыстрее выведать у опечаленной женщины больше подробностей, но, несмотря на стремительно нарастающую тревогу внутри себя, спросил аккуратно, почти успокаивающее:       — Прошу, расскажите, как давно это началось?       Женщина подняла поблескивающие от влаги глаза на заклинателя — для этого ей потребовалось задрать голову высоко наверх, поскольку ростом она едва доставала ему до солнечного сплетения, — но в тот же миг отвела их в сторону, украдкой смахнув со щеки пролившуюся слезинку.       — Когда нашей дорогой Сюли не стало… А-Мин очень тяжело переживал ее смерть, — Гань Бию на мгновение смолкла, но быстро взяла себя в руки и снова посмотрела на Ванцзи. — Это случилось пять зим назад. Он тогда совсем перестал говорить и прятался ото всех, точно дикий зверек. Мучился дурными снами почти каждую ночь, и мы все по очереди дежурили у его постели, чтобы утешить да унять жар травяными отварами. Приглашали шаманов из соседних деревень и лучших целителей из Чэнду, проводили обряды, только… никто из них так и не смог помочь, пока кошмары не сошли на нет сами собой.       Плохое предчувствие сковало горло Лань Чжаня крепкими тисками. Он тяжело сглотнул, уточнил:       — В бреду он говорил странные, непонятные для вас вещи?       — Кажется, да… я… — госпожа Гань нахмурилась, силясь что-нибудь вспомнить. На морщинистом лице отразилось острое сожаление. — Я не уверена. С тех пор моя память стала совсем уж неважной, господин Лань, простите эту старуху.       Ванцзи с трудом приподнял уголки губ, прежде чем смиренно склонить голову в почтительной манере.       — Пожалуйста, не извиняйтесь и примите мою благодарность за помощь.       В его голове роились стони утомительных мыслей, он собирался сказать еще хоть что-нибудь, лишь бы унять волнение женщины, однако за спиной послышались чьи-то легкие шаги.       — Я помню, — голос принадлежал Юйчжу. Девушка подошла ближе, под взглядом Ванцзи сделала еще несколько неуверенных шажков вперед и сцепила руки у себя на животе, демонстрируя явное смущение от того, что ненароком подслушала чужой разговор. — Мне не всегда разрешали, но иногда я оставалась с А-Мином на ночь. Как-то раз ему снилось, будто за ним гналась стая голодных собак, а однажды он с такой злобой повторял имя некого мужчины, что я испугалась и убежала в свою комнату.       — Что это было за имя? — с затаившимся подозрением спросил Лань Ванцзи.       Лун Юйчжу закусила нижнюю губу, напрягая память.       — Вэ… Вань…       Сердце ухнуло вниз, когда из темноты перед затуманенным взором возникло безобразное лицо человека с извечной кривой усмешкой, насквозь пропитанной ядом и издевкой.       — Вэнь Чао, — от ледяной ненависти, прозвучавшей в голосе заклинателя, девушка вздрогнула и испуганно кивнула.       — Верно… А откуда Вы узнали? — удивилась она, однако Ванцзи ее уже не слышал, погрузившись в глубокие раздумья.       Откланявшись, даже толком не поблагодарив оторопевших от такой внезапной суеты госпожу Гань и Юйчжу, он поспешил в их общую с Лун Мином комнату, желая поскорее записать собственные догадки на бумагу, пока они вновь не превратились в бесполезный водоворот разрозненных мыслей.       Тьма отравляла Вэй Усяня каждый раз, когда он заклинал с помощью темной ци, отчего баланс Инь и Ян в его душе сильно нарушился, должно быть, передавшись уже в таком виде этому телу в момент рождения. Выходит, смерть матери, как аналогичное травмирующее событие из прошлой жизни, стала тем самым связующим якорем, который пробил истончившийся барьер и открыл сознанию доступ к памяти Хунь. Всплеск негативных эмоций, вызванный острыми переживаниями из-за утраты, запустил процесс искажения, и тогда темная энергия стала медленно, но верно крепнуть с каждым новым видением, скапливаясь в даньтянях. Однако мог ли сам Лань Чжань или вышедшее из спячки Золотое Ядро Лун Мина — или вообще все вместе — стать очередным катализатором для пробуждения новых воспоминаний? Определенно, регулярные медитации ненадолго восстановили баланс ци, но в то же время это сыграло с ними злую шутку, поскольку связь Хунь с этим телом тоже усилилась, что, в свою очередь, привело к более серьезным метаморфозам. Кроме того, Ванцзи давно догадывался, что в прошлом с Ядром Вэй Усяня случилось нечто непоправимое — нечто, что навсегда изменило его жизнь, — и все же до сей поры Лань Чжаня не переставал мучить один единственный вопрос: почему Вэй Ин оставил Путь Меча, свернув на узкую тропу, затянутую непроглядной тенью? И хотя следовало узнать правду еще до того, как стало слишком поздно, до того, как Тьма искалечила душу Старейшины Илина, сведя его в могилу, Ванцзи не мог перестать думать о том, что Вэй Ина можно было бы спасти, прояви он чуть больше настойчивости и участия.       Поглощенный изложением своих догадок и рассуждений на бумаге, Ванцзи не заметил, как за окном окончательно стемнело, а время перевалило далеко за полночь. От своего занятия он оторвался лишь тогда, когда дверь в покои тихонько открылась, пропуская внутрь пошатывающегося Лун Мина.       — Лань Чжань, вот ты где! — заплетающимся языком гаркнул молодой человек, заприметив в углу комнаты тусклое пламя свечи да расплывающийся человеческий силуэт. — П...чему не п-пришел на ужин?       — Был занят, — спокойной ответил Лань Чжань, затем отложил кисточку в сторону и с наслаждением сжал в кулак затекшую от долгого письма руку.       — Ве-ечно ты чем-то занят, — беззлобно огрызнулся Лун Мин, на ходу скидывая с себя стеганую куртку вместе с верхней жилеткой. Ноги у него заплетались не меньше языка и вовсе грозились не донести своего хозяина до горизонтальной поверхности, поэтому Лань Ванцзи пришлось стремительно подхватить его под локоть, чтобы сопроводить к кровати. — Ты скоро уйдешь, а-а я... я даже не могу провести с тобой по…побольше времени, — тихо пожаловался он, укладываясь головой на подушку.       Лань Чжань устало вздохнул и присел рядышком на край кровати.       — Я не уйду.       Глаза Чжияна недоверчиво сузились, будто он пытался отыскать в лице заклинателя хоть какой-то намек на подвох, однако практически в полной темноте, поглотившей эту часть комнаты, он не смог бы этого сделать, даже если бы его зрение внезапно обрело остроту.       — Правда ост...нешься? — робко переспросил юноша, опасаясь, что ему действительно могло послышаться.       — Мгм, — согласился Ванцзи.       Под ребрами разлилась щемящая, совершенно безграничная по своей силе нежность, какую невозможно было бы выразить ни на одном языке, когда-либо существовавшем в этом мире, и вся тревога, успевшая скопиться внутри за целый день, разом отступила в небытие. Лун Мин был настоящим недоразумением. Его недоразумением, которое так отчаянно хотелось обнять и впитать в себя до самой последней капли, уткнуться лицом в растрепанные мягкие, как шелк, волосы и никогда больше не выпускать из объятий.       Каким же идиотом в самом деле он был, если думал, что сможет вот так просто уйти?       — Спи, Лун Мин, — осторожным движением руки убрав непослушную прядку с чужого лица, Ванцзи дождался, пока Лун Мин заснет.       Когда дыхание Чжияна выровнялось, он прижал большой палец к точке на его запястье между сухожилием и выпирающей косточкой и внимательно прислушался к ритмичному сильному пульсу, бьющемуся под тонкой кожей.       Золотое Ядро мерно гудело, толкая по меридианам, точно кровь по венам, мощный поток ци, а это могло означать лишь одно: в процессе бессознательного переживания воспоминаний Вэй Усяня Лун Мин пребывал в состоянии глубокой медитации, совершенствуясь во сне. Когда-то очень давно Лань Чжань читал о подобных практиках в древних свитках, что хранились в запретной секции библиотеки Облачных Глубин, однако в действительности никто из великих мастеров тех времен их не применял — по крайней мере, в трудах об этом ни разу не упоминалось. Но именно эта теория прекрасно объясняла причину формирования у Лун Мина Ядра в тот самый момент, когда граница, отделяющая сознание от духовной памяти, дала трещину, позволив ему снова проживать события прошлой жизни, которые теперь оказывали на его тело прямое физическое влияние.       Это звучало безумно, и это все еще не проливало свет на то, в чем заключалась первопричина истончения границы, хотя Ванцзи предполагал, что виной тому, вероятнее всего, стало долговременное использование темной энергии, но так или иначе теперь он хотя бы понимал, почему Золотое Ядро Чжияна вообще сформировалось и было столь слабым, пребывая в спячке на протяжении нескольких лет. Отныне же вопрос заключался в ином: существовал ли способ закрыть эту брешь, чтобы остановить поток видений? Ведь чем дальше Лун Мин продвигался по нитям той жизни, трагичной, наполненной болью и утратами, тем ближе он становился к… Тьме.

***

      Зима постепенно отступала, с неохотой передавая бразды правления долгожданной весне, и к наступлению Юаньсяоцзе из-под талого, пропитавшегося грязью снега наконец-то показалась земля. В воздухе запахло сыростью и прелой почвой, а ветер, несущийся с гор, уже не вызывал желания кутаться поглубже в одежду — наоборот, навстречу ему хотелось подставить лицо, насытить легкие этой теплой свежестью с едва уловимыми нотками зацветающих диких трав и сливы и щуриться под мягкими лучами солнца, которое к полудню пригревало весьма ощутимо.       Ванцзи с наслаждением прислушивался к чистому звучанию капели и наблюдал за слегка неуклюжими движениями Лун Мина, пока тот отрабатывал простейшие приемы с тренировочным цзянем, что с десяток лет пылился у старейшины где-то в закромах и по совершенно счастливой случайности попался им на глаза во время большой уборки накануне Чуньцзе. Решение подключить дополнительные физические тренировки к медитациям не пришла к Ванцзи спонтанно. Как известно, искусство владения мечом укрепляло не только тело, но также дух и являлось неотъемлемой составляющей в жизни каждого заклинателя на стезе самосовершенствования. Вэй Ин слыл одним из самых опытных фехтовальщиков своего поколения — Лань Чжань не покривил бы душой, если бы сказал, что, несмотря на свой юный возраст, он превзошел многих признанных мастеров. Его связь с Суйбянем ощущалась чрезвычайно сильной, и оттого еще болезненнее было видеть, как Вэй Ин из раза в раз отказывается от своего духовного оружия, предпочитая ему черную флейту, насквозь пропитанную Тьмой.       Надежда на то, что тренировки с мечом пробудят в подсознании Лун Мина эту давно позабытую связь и вытеснят негативные воспоминания, придавала Ванцзи уверенности. У него не было большого опыта в обучении фехтованию — как и в обучении медитативным практикам, да еще со столь неусидчивых воспитанников вроде Чжияна, — но тот схватывал все налету и уже через несколько дней практики довольно уверенно держал цзянь в руках, освоив некоторые базовые движения.       — Не заваливай корпус, — скомандовал Лань Ванцзи, заметив, что на ведущую ногу его ученика пришлось куда больше веса, чем положено. — Еще раз.       Прежде чем вернуться на исходную позицию, Лун Мин страдальчески захныкал:       — Лань Чжа-а-ань, когда я говорил, что хочу проводить с тобой больше времени, я имел в виду совсем не это! — он опустил руки на уровень пояса, готовясь к предстоящему удару, замер, затем шагнул вперед одновременно с резким замахом, и в следующее мгновение деревянное лезвие с громким свистом разрезало воздух по горизонтали. — Теперь правильно?       На этот раз получилось действительно гораздо лучше, однако Лань Чжань смерил Чжияна равнодушным взглядом, старательно пряча улыбку, и повторил:       — Еще раз.       Ответом ему стало недовольное рычание.       К тому моменту, как тренировка подошла к концу, Лун Мин ныл уже не переставая, и это настолько остро напомнило Ванцзи о их совместном обучении в Гусу, что в груди у него вспыхнул яркий приступ дежавю.       — Ты сама жестокость, — пожаловался молодой человек, отдавая цзянь и принимаясь разминать уставшие мышцы.       — Любые результаты достигаются путем преодоления трудностей, — напомнил Ванцзи, не в силах отказать себе в удовольствии понаблюдать за тем, как Чжиян со стоном прогнулся в пояснице. Когда молчание слегка затянулось, он развернулся и направился к дому, не дожидаясь своего ученика.       — А вот и нет! — возразил Лун Мин и, обнаружив рядом с собой лишь пустоту, тут же бросился догонять Лань Чжаня. Под локоть безошибочно нырнула теплая рука — должно быть, тренировка хорошенько возбудила его энергетическую систему, дав достаточный толчок для временной регенерации зрения. — То есть, я хочу сказать, что все зависит от ситуации. Вот представь: ты проголодался.       — Мгм, — согласился Ванцзи.       Лун Чжиян хихикнул и продолжил.       — Я тоже! Но нам совершенно не обязательно сворачивать горы, чтобы утолить голод. Достаточно всего лишь вернуться домой и набить животы готовой пищей.       — Это не одно и то же.       — Почему же? — искренне удивился юноша. — Ах, Лань Чжань, порой ты бываешь чересчур серьезным. Жизнь намного проще, чем тебе может показаться, нужно только уметь разглядеть это в нужный момент, — заверил он, когда они миновали двор и переступили порог дома.       Запах съестного, плывущий с кухни, моментально защекотал нос, и Лун Мин, небрежно скинув с себя сапоги, потащил своего наставника за стол.       После обеда они помедитировали наверху. Ванцзи лениво перебирал пальцами струны, наигрывал что-то мягкое и расслабляющее, почти не вкладывая в музыку свою духовную силу. Она разливалась по комнате мягким журчанием ручья по весне и шелестом молодых листьев, обласканных теплыми объятиями ветра, лелеяла слух и умиротворяла разум, смывая прохладным чистым потоком все тревоги, но отчего-то на этот раз укротить одного извертевшегося мальчишку ей было совсем не под силу: Чжиян терял концентрацию, без конца ерзал и вздыхал, как в самом начале обучения, будто за пределами комнаты его ждали срочные дела, которые не терпели отлагательств, и к концу медитации напряжение сквозило в нем с такой раздражающей силой, что Лань Чжань буквально чувствовал его непрекращающимся зудом на собственной коже.       — Хочу тебе кое-что показать, — едва мелодия завершилась финальным аккордом, оставив после себя тонкую вибрацию, Лун Мин подскочил со своего места, словно медитация была лишь досадным препятствием, которое он наконец сумел преодолеть, и ринулся к двери. Нетерпение выплескивалось из него через край беспорядочными, бушующими волнами. — Идем!       И Ванцзи пошел. Пошел бы даже на край света, лишь бы быть рядом. Лишь бы больше не отпускать его руку как тогда, после Безночного Города, сдавшись, позволив вернуться на Луаньцзан, израненному, раздавленному отчаянием и невыносимой тяжестью горя, не подозревая, что видит живым в последний раз.       Они вышли из деревни, пересекли раскинувшееся перед ней поле, оголившее из-под снега широкие посевные участки, и ступили под сень деревьев, зашагав на восток вдоль ручья. Природа вокруг по-прежнему молчала, как будто все живое по какой-то неведомой причине разом покинуло лес. Эта гробовая тишина разжигала в душе липкое предчувствие чего-то нехорошего, дурного. Ванцзи осмотрелся по сторонам, принюхался: в воздухе ощущалась неповторимая смесь ароматов хвои, сырой земли и еще нечто чуждого, напоминающего вонь затхлого, пропитанного запахом плесени помещения, в котором воздух сгустился и сперся. Так могло пахнуть только в больном лесу. Мертвом…       — Ауч! — неожиданный вскрик, прервавший монолог Лун Мина о божественной стряпне госпожи Гань, оторвал его от наблюдений, заставив резко остановиться и больше на инстинкте, чем осознанно, прижать своего спутника к себе. — На что-то напоролся, тц…       Ванцзи перевел взгляд со скривившегося лица Лун Мина вниз, ему под ноги, и обнаружил небольшой камень, чье тело вросло в почву, а острое навершие торчало над землей загнутым крючком, о который тот и зацепился.       — Камень, — констатировал Лань Чжань. — Больно?       Чжиян хмыкнул, согнул правую — больную — ногу в колене, затем выставил ее вперед и потянул носок на себя.       — Нет, просто потревожил старую травму, — объяснил он, на пробу перенося вес на ступню.       Убедившись в том, что нога в порядке, они двинулись дальше, и теперь Ванцзи внимательно следил за тем, куда наступает Чжиян, совсем позабыв о странном лесе.       — Перелом?       — Он самый, — подтвердил Лун Мин, а в его голосе послышалась плохо скрываемая гордость. — Поспорил с Бэй-Бэем, что влезу на крышу и перепрыгну на соседнюю. Ну, влезть-то влез! А дальше дело не пошло: сверзнулся оттуда, как тюфяк, на радость этому паршивцу. Ему, конечно, потом тоже досталось, да похлеще моего! — он весело хихикнул, очевидно, вспомнив не менее печальную участь младшего брата. — На мою беду, старик Фань тогда уехал в Чэнду пополнять свои запасы лекарств. Без него ногу зафиксировали как смогли. Кость срослась, только вот неправильно. Оттого теперь и хромаю.       Ванцзи покачал головой.       — На что спорили?       — На юэбины! — не сдержавшись, Лун Мин снова прыснул от смеха, но тут же подобрался, почувствовав молчаливое неодобрение со стороны заклинателя. — Знаю-знаю, ты считаешь меня ужасно безрассудным и тебя это наверняка раздражает. Но поверь, я ни о чем не жалею, потому что тогда мне достались все юэбины с лотосом, которые напекла бабушка! — он расхохотался уже в открытую, запрокинув голову к небу.       — Лун Мин не может раздражать, — тут же возразил Ванцзи, но чужое веселье, точно хворь, гонимая ветром и поражающая все живое на своем пути, быстро передалась и ему, отчего из груди против воли — с непривычки неумело и грубовато, но в то же время до странности приятно прокатившись по гортани — вырвался короткий смешок.       О том, чтобы немедленно прогнать улыбку с губ, он даже не подумал, прикипев взглядом к напряженной шее Чжияна, под которой отчетливо проступили очертания напряженных мышц и синева быстро-быстро пульсирующей яремной вены.       — Ты засмеялся? — серые глаза распахнулись в восторженном изумлении, ярко заблестев. — Правда засмеялся, я слышал! — на губах расцвела широченная улыбка до ушей, хотя шире, казалось, было уже попросту некуда. — Надо же, мне удалось рассмешить самого Ханьгуан-цзюня! Ха-ха-ха! А все-то думали, что неприступный господин Сосулька вовсе не умеет смеяться!       Лун Мин надрывал живот, схватившись за многострадальную часть тела да бессильно уткнувшись лицом в чужое плечо, а Ванцзи кусал щеку изнутри и едва не сходил с ума от внезапно обрушившейся на него волны лихорадочного веселья, которая снова и снова проносилась по его оголенным нервам, терзая изнутри невыносимой щекоткой, от которой некуда было деться. Рядом с этим человеком срывало все ограничения. И хотя Лань Чжань уже давно отказался от большинства запретов и правил, привитых с детства родным кланом, ему до сих пор казалось, что он заточен в тесной удушливой клетке, которая только теперь начала стремительно разрушаться, давая, наконец, вздохнуть полной грудью. Проявление эмоций всегда было под строгим запретом — так ты теряешь контроль над разумом и телом, строго наставлял дядя, хлестко ударяя его по лопаткам тонким дисциплинарным прутом каждый раз, когда маленький Ванцзи позволял себе чуточку больше. Но сейчас дяди не было рядом. Был только Лун Мин, от смеха которого под ребрами становилось тепло и прорывалось наружу неконтролируемое желание делать то, что на протяжении всей жизни каралось разной степени тяжести побоями.       — Господин Сосулька? — с некоторой долей скептицизма переспросил Лань Чжань, когда Чжиян смог рвано выдохнуть остатки смеха и оторваться от его руки.       — О, это запретное прозвище, — зачем-то шепотом ответил тот. — Ли-Ли придумала. Ну, младшая внучка второго дедушки. Сказала, что ты слишком холодный и красивый, как ледышка, а оттого похож на сосульку. Остальная мелюзга быстро подхватила, так что до бабушки оно в два счета добралось. Слышал бы ты, как она их бранила… Мне аж самому совестно стало!       — Вот как, — Ванцзи хмыкнул.       За спиной как его только ни называли. Были прозвища злые, насмешливые — в первую очередь выдуманные для того, чтобы высмеять его отстраненность, многими ошибочно принимаемую за излишнее высокомерие или гордыню, — были и совсем безобидные вроде этого, хотя, признаться, с сосулькой его еще никто не сравнивал. Впрочем, некоторое сходство определенно имелось, и детей не следовало наказывать за их непосредственную прямолинейность. Ванцзи знал об этом хотя бы потому, что Сычжуй лет до десяти всегда говорил только то, о чем думал, не юля, не пытаясь спрятать свои истинные мысли за навязанными правилами приличия или этикета, потому что детское мышление не сковано жесткими рамками, которые выстроило для себя общество.       — Но знаешь, сосулька — это как-то, м-м… несерьезно, — вдруг спохватился молодой человек, развернувшись корпусом к своему спутнику, из-за чего Ванцзи пришлось замедлить шаг, чтобы избежать очередного казуса. — Тебе бы, скажем, больше подошел ледник. Или айсберг!       — Лун Мин, — с нежной укоризной позвал Ванцзи. — Иди ровно.       Конечно же, мягкий наказ эффекта не возымел, так что Чжиян, жестикулируя и все же иногда спотыкаясь о ветки или торчащие корешки, без умолку щебетал о всяких глупостях всю дорогу. Они постепенно опускались в низину по пологому холму, ручей тем временем постепенно ширился, превратившись из мелкой речушки в настоящий бурлящий поток, подпитываемый таящими снегами со склонов гор. Становилось ощутимо теплее, снег сошел практически полностью, а в воздухе разлился запах серы — не резкий, едва намекающий на то, что где-то поблизости находится термальный источник. Вместе с тем Ванцзи сразу же почувствовал сильный поток чистейшей Ян, который струился с ближайшей вершины и концентрировался ровно в той стороне, откуда доносился серный дух. Складывалось впечатление, будто они преодолели какой-то невидимый барьер, отделяющий эту часть леса от той, что казалась совершенно безжизненной. Здесь же до слуха доносилось мелодичное пение редких птиц, притаившихся в кронах все еще лысых лиственных деревьев, то тут, то там копошились мелкие зверьки, в страхе сбегающие прочь от незваных нарушителей покоя. Даже дышалось тут легче, несмотря на специфический аромат, что делался все сильнее по мере того, как они приближались к его эпицентру.       Вскоре река, ставшая для них своеобразным проводником, начала круто забирать влево. В самом широком месте, где проходил излом и пересечь поток вброд не представлялось возможным, через бурное русло каменным змеем перекинулся арочный мост. Он был сложен из светлой породы здешних скал, грубовато, но довольно искусно, и ощущался совершенно чуждо, словно забытый всеми одинокий великан, оставленный кем-то посреди дикого леса в окружении молчаливых гор. Определить возраст моста было сложно, однако, судя по устаревшей конструкции, которую не использовали в архитектуре уже несколько столетий, густому мху, поглотившему высокий свод и опоры с обеих сторон, а также многочисленным обвалившимся под натиском времени участкам, Ванцзи осмелился предположить, что возвели его еще самые первые поселенцы, облюбовавшие этот край и попросившие защиту у местного божества. Сколько же лет минул с тех пор?..       Осторожно переправившись на другой берег, они направились прочь от реки, спускаясь все ниже и ниже по склону, пока не уперлись в стену из множества валунов, которые, должно быть, раньше покоились на возвышающемся впереди крутом склоне, но под тяжестью собственного веса обрушились в низину, найдя здесь новое пристанище.       За грядой, словно купель за ширмой, прятался термальный источник. Он оказался небольшим — не крупнее основного бассейна на холодных источниках в Гусу, — сзади его полукругом подпирала почти отвесная скала, создавая ощущение полной защищенности от внешнего мира, а берег обрамляли массивные камни, на которых наверняка было бы удобно обсыхать, свесив ноги в непрозрачную ярко-голубую воду, цветом похожую на ту, что Лань Чжань видел в озере в день охоты на хули-цзин. Казалось, это было целую вечность назад…       Лун Мин выпустил его руку, после чего, аккуратно переступая по крупной гальке, отошел к ближайшему валуну.       — Здесь мало кто бывает, особенно в это время года. Зато мама водила меня сюда так часто, что я запомнил дорогу наизусть. Говорила, что вода в источнике лечит недуги, — он довольно ловко влез на камень, уселся в небольшую ложбинку и откинулся на спину, блаженно вздыхая. — Я тогда много болел. Воняет, конечно, не очень поначалу, но ты быстро привыкнешь.       Ванцзи принюхался: запах действительно уже не бил в нос так настойчиво, уйдя на задний план. Он приблизился к камню, на котором расположился Чжиян, опустил ладонь на его пористую поверхность — та была теплой, почти горячей. От источника поднимался густой белый пар, что говорило о высокой температуре воды, а значит, прямо под ними находилась целая система нагревающихся подземных вод. Кроме того, сам водоем и порода вокруг него была пронизана потоками светлой ци, и от переизбытка здешней энергии голова буквально шла кругом.       Полежав так еще с несколько минут, не говоря ни слова и наслаждаясь теплом, прогревающим утомленные после тренировки мышцы, Лун Мин наконец сел и просто позволил себе сползти по покатой поверхности валуна вниз, чтобы встать на ноги.       — Пошли в воду, Лань Чжань, — с этими словами он принялся стремительно избавляться от одежды.       Сначала на камень полетел пояс вперемешку с утепленной безрукавкой, за ними — куртка и шань. Когда дело дошло до нательной рубахи, совершенно не готовый к такому развитию событий, застывший в предательском ступоре, который не позволял ни шевельнуться, ни хотя бы отвести взгляд в сторону, Ванцзи чудовищным усилием воли развернул себя на сто восемьдесят градусов и снова ощутил, как каменеет тело, а кончики ушей наливаются горячим багрянцем. Спустя несколько коротких мгновений шорох одежды прекратился.       — Идешь? — голос Чжияна ударил по ушам так, что сердце пустилось вскачь.       Он не мог обернуться! Не когда Лун Мин стоял за его спиной совершенно нагой и не подозревающий, какой переполох творится в чужой грудной клетке. Не то чтобы Лань Чжань испытывал проблемы с обнаженными людьми — в конце концов, он об этом никогда и не задумывался, поскольку правилами ордена запрещалось полностью разоблачаться в присутствии посторонних, если того не требовали обстоятельства, например, в медицинских целях, однако в оголении как таковом он не видел ничего предосудительного…       Ровно до настоящего момента. Он был не готов, и, что хуже всего, даже не мог обзавестись какой бы то ни было правдоподобной на то причиной.       — Сейчас иду, — вышло как-то хрипло, чересчур нервозно.       — Ты раздевайся, а я полез.       По интонации голоса Ванцзи мысленно представил, как юноша рассеянно пожал плечами. Из-за спины послышались шлепки босых стоп по камням, а затем тихий плеск воды.       В голову лихорадочной вереницей полезли оправдания, одно нелепее другого. Лун Мин был слепым всю свою жизнь. То, как выглядели окружающий мир, предметы, наполняющие его, лица людей, их нагота, не имело для него никакого значения, потому что он не мог их видеть. Ему было абсолютно не важно, уродлив человек или красив, какого цвета его глаза и кожа, во что он одет или не одет. Для Ванцзи — тоже, но в собственном понимании человеческое тело представляло из себя нечто сокровенное, то, чего без надобности не должны были касаться чужие взгляды. Это смущало и обычно приносило некоторый дискомфорт обеим сторонам, поэтому уберечь Лун Мина от себя самого казалось правильным поступком.       — Вода замечательная! — донеслось до него словно через толщу вакуума, вырывая из хаотичного вихря престранных мыслей и заставляя непроизвольно обернуться на голос.       Все, в чем Лань Чжань успел себя убедить несколькими секундами ранее, в следующий миг вспыхнуло пожаром и обратилось в пепел, тут же развеявшийся по ветру. Он не заметил, не сумел отвести взгляд до того, как осознал увиденное, а когда стало слишком поздно, уже был не в силах вновь заставить себя отвернуться.       Лун Чжиян зашел в воду ровно по ягодицы. Небрежно забранные в высокий пучок волосы совсем не оставляли простора для фантазии: длинная шея круто переходила в идеальный, не слишком широкий разворот плеч с четко обрисованными мышцами и изящными лопатками, меж которых тенью выделялось углубление позвоночника, плавным изгибом спускающегося вниз. Поясницу украшали две продолговатые ямочки в том месте, где крестец соединялся с тазом, а линия позвоночника вдавалась еще сильнее, ныряла к копчику и терялась за округлостью ягодиц, как-то по-особенному чувственно подчеркивающих и без того тонкую талию.       Лань Ванцзи вдруг почудилось, что он сейчас же задохнется, прямо вот так, на этом самом месте, без возможности отодрать взгляд от безупречной спины, от этой бледной, без единого изъяна, кожи. Дышать категорически не получалось, как бы он ни старался, ощущая себя выброшенной на берег рыбой. Однако решение столь неожиданной проблемы возникло само по себе — Лун Мин медленно зашагал вперед, преодолевая сопротивление воды и погружаясь все глубже, прежде чем над поверхностью источника не осталась лишь его голова.       Нет, этот мальчишка явно не стеснялся своей наготы. И если не брать во внимание слепоту, определенно не следовало упускать из виду тот небезызвестный факт, что и Вэй Усянь никогда не был скромником — да он почти разделся перед Ванцзи на холодных источниках, а они ведь едва знали друг друга!       — Лань Чжань, — Чжиян отплыл на середину водоема, обернулся к заклинателю. От горячей воды и пара щеки его уже успел захватить яркий румянец. Когда реакции не последовало, он позвал снова, громче, но куда мягче, почти нараспев: — Лань-гэгэ.       Ласковое прозвище неожиданно отрезвило, привело в чувства.       — Если стесняешься, могу отвернуться, — Лун Мин по-кошачьи склонил голову к плечу, затем, не дожидаясь ответа, в несколько широких движений все же загреб руками воду так, чтобы оказаться к Ванцзи затылком. — Хотя с такого расстояния я все равно ничего не разгляжу, — добавил он как бы между прочим, тут же в смущении прочистив горло.       Раздевался Лань Чжань медленно, будто его собирались выпороть дисциплинарным кнутом до потери сознания. Впрочем, даже тогда он не пытался отсрочить неминуемое. Аккуратная стопка из бело-голубых одеяний на контрасте соседствовала с разбросанной по всей поверхности покатого камня одеждой — внутренний педант не позволил Ванцзи оставить это безобразие в столь неподобающем виде, так что он собрал чужие вещи и сложил такой же ровной стопочкой рядом со своими. На нем все еще были надеты штаны, избавление от которых он оттягивал до последнего, но недовольные поторапливания и обещания подать детям идею о новом прозвище, ассоциирующемся с одним конкретным земноводным, не оставляли ни единого шанса на побег.       Штаны нехотя отправились на камень ко всему остальному. Ванцзи поежился, резко ощутив себя абсолютно… обнаженным. Уязвимым. Никогда еще это ощущение не беспокоило его так остро, обволакивая с головы до ног и заставляя бороться с собственным смущением. Причина заключалась даже не в самом факте полной наготы. Будь он сейчас вместе с братом или любым другим адептом своего ордена, мучительная неловкость определенно не сводила бы его тело от непреодолимого желания немедленно натянуть на себя обратно всю одежду. Нет. Просто в источнике его ждал Лун Мин, такой же нагой и скрытый от взгляда лишь толщей мутной воды, поэтому осознание того, что они будут находиться там вместе, разделенные едва ли одним чжаном — а зная Лун Мина, и того меньше, — да строгой моралью Ванцзи, не на шутку будоражило.       Вода и правда оказалась идеальной, словно кто-то специально подогрел ее до нужной температуры. Теплый пар влажно облизывал кожу, а легкие порывы ветра, проникающие в этот природный закуток со стороны леса, приятно обдували постепенно покрывающиеся испариной участки тела, еще не успевшие погрузиться в воду. Ванцзи сделал несколько шагов, заходя по пояс. Длинные распущенные волосы черными змейками заструились по молочно-голубой глади вслед за ним — собрать их повыше на макушке, дабы не замочить, было нечем.       — Плыви сюда, тут еще теплее! — Чжиян довольно улыбался, разморенный, раскрасневшийся, точно спелый помидор. Глубина в источнике была небольшая, почти везде ноги доставали до каменистого дна, так что он периодически подгребал руками для того, чтобы просто удерживать равновесие.       Подобравшись чуть ближе, Ванцзи предусмотрительно остановился. Здесь вода доставала ему практически до ключиц, когда как Лун Мин был скрыт ровно по плечи.       — Теперь-то я тебя вижу.       Расстояние между ними сократилось очень быстро — Лань Чжань не успел отреагировать, как Чжиян в несколько широких гребков оказался рядом с ним, безошибочно отыскал его руки под водой и, схватившись за них, притянул себя еще ближе.       — Поймал! — хихикнул он, снова находя под собой дно.       От прикосновения к голой коже тело прошибло электрическим разрядом. Хотелось отступить назад, вылезти назад на берег и немедленно закутаться в одежду, но одновременно с тем подсознание обожгло постыдным, совершенно нестерпимым желанием узнать, как бы ощущались эти прикосновения на его шее, спине или груди… От этой мысли, вонзившейся в голову шальной стрелой, Лань Чжань резко дернулся назад, однако камни под ногами, как оказалось, были довольно скользкими, из-за чего он сразу же оступился, теряя дно и начиная нелепо заваливаться назад. Руки машинально взметнулись вверх в попытке отыскать несуществующую опору, но вместо этого только подняли волну брызг, ожидаемо накрывших все, что находилось в радиусе получжана. Хоть и не сразу, ситуацию все же спасло чувство безупречного баланса, которое любой заклинатель отрабатывал с раннего детства перед тем, как впервые встать на меч. Уметь сохранять равновесие в различных обстоятельствах, игнорируя всевозможные помехи, являлось крайне важным навыком, но почему-то в воде он никем и никогда не отрабатывался, что, как продемонстрировал приключившийся только что конфуз, было, на самом деле, огромным упущением…       — Э-эй, чего брызгаешься?! — возмущенно воскликнул Лун Мин, отводя от лица руку, которой прикрылся в самый последний момент. Несмотря на это, брызги все же попали на волосы. — Водная битва? — его негодование, однако, быстро сменилось хитрой ухмылкой. — Ну тогда держись…       Новая волна брызг хлынула без предупреждения, только уже в другую сторону. Ванцзи успел отвернуть голову, чтобы вода не обдала лицо, но мелкие капли залетели прямо в ушную раковину. Стало жутко щекотно, ухо сразу заложило и неприятно захлюпало внутри, а поток брызг все не прекращался, поэтому ему не оставалось ничего, кроме как начать отбиваться от своего противника ответной атакой. Задорный смех вперемешку с криками раззадорил, пробудил внутри настоящий азарт — и в следующий миг Лун Мина окатило уже настоящей волной, от которой не было никаких шансов увернуться или прикрыться. Шокированный до глубины души подобной наглостью, Чжиян застыл на мгновение, обтекая и мелко отплевываясь. Когда эффект неожиданности сошел на нет, он свирепо зыркнул в сторону своего обидчика, замахнулся и плеснул со всей силы.       Ванцзи зажмурился. Отворачиваться уже было бессмысленно — глаза защипало от воды, волосы окончательно вымокли. Смущение, терзавшее его несколькими минутами ранее, незаметно растворилось в совершенно иных, незнакомых эмоциях, которые прежде ему испытывать не доводилось. Они были очень сильными и яркими, от них в крови кипел адреналин и в грудине поселилось какое-то щекотное чувство.       — Получи! — его обрызгало в последний раз, после чего все вдруг затихло.       Лань Чжань вытер лицо. Осторожно приоткрыл один глаз, затем другой.       — Фух, все! Перемирие, — Чжиян снова подплыл совсем близко, кажется, даже еще ближе, чем в первый раз. Он протянул руки вперед, шлепнул мокрые ладони Ванцзи на плечи на случай, если тот решит продолжить битву, и вдруг замер. — Лань… Лань Чжань… — расширившиеся в ужасе глаза медленно поднялись к лицу заклинателя, — это что?       Пальцы судорожно зашарили по плечам, прощупывая старые огрубевшие шрамы, переместились к шее, но не почувствовав на ней ничего, кроме гладкой кожи, спустились ниже — к лопаткам.       — Откуда это?       Там, на верхней части спины, шрамов было больше всего. Они переплетались, наслаивались друг на друга, образовывая уродливую белесую паутину узоров. Ванцзи их тщательно скрывал. Из всех людей его зажившую спину видели только брат и Сычжуй, но именно то, как просто они относились к этим шрамам — словно их и не существовало вовсе, — помогло ему в конце концов принять свои увечья.       — Наказание за проступки.       — Какими же проступками можно заслужить такое?! — Лун Мин сокрушенно покачал головой и поджал губы.       Лань Чжань прикрыл глаза, не находясь с ответом. Правда заключалась в том, что главной своей ошибкой он считал не нападение на старейшин родного ордена и пособничество отступнику, нет. В первую очередь раны от дисциплинарного кнута стали для него наказанием за то, чего он не сделал из-за собственной слабости. Каждый новый удар, клеймом въедавшийся в плоть, отмерял его вину перед человеком, которого Ванцзи не сумел уберечь от смерти, но даже вся та боль, терзающая его на окровавленном полу Храма предков, не шла ни в какое сравнение с тем, через что пришлось пройти Вэй Ину. Мог ли он вообще считать это за достойное наказание? Разумеется, не мог.       Еще немного погуляв по спине невесомыми движениями, будто боясь причинить боль, руки вернулись на плечи, откуда плавно соскользнули к груди. Чужие прикосновения почему-то больше не смущали, только приносили глухое чувство тоски.       — А это? — левая ладонь теперь лежала на свежем шраме от когтей и зубов хули-цзин, правая — ровно с противоположной стороны на круглом ожоге от тавра.       — Напоминание.       — О чем? — Лун Мин проследил подушечкой указательного пальца контур солнечного лепестка, по кругу обвел сердцевину.       — О том, что потерял.       Собственноручно нанести себе такую же метку, как у Вэй Усяня, — пусть когда-то это и был символ ненавистного ордена Цишань Вэнь — стало тем, чего Лань Ванцзи никогда не сделал бы в здравом уме. Но в тот момент, убитый горем и с помутившимся от выпитого вина рассудком, он отчаянно нуждался хоть в чем-то, что могло подарить ему призрачную связь с утерянным. Всю последующую жизнь он трепетно носил этот шрам возле сердца как память — память о том, кто всегда был готов пожертвовать собой ради других во имя справедливости.       О том, чего сам он не смог сделать для человека, которого любил.       Клеймо вдруг кольнуло болью, будто к коже на короткое мгновение снова прижали раскаленное железо. Лань Чжань мелко вздрогнул, стараясь не выдать своего дискомфорта, и накрыл рукой ладонь Чжияна, прижимая ее еще плотнее.       Боль тут же отступила.       Он медленно поднял взгляд к лицу Лун Мина: длинные ресницы слиплись от пара, а волосы растрепались и торчали завитушками в разные стороны. Глаза, сейчас казавшиеся ярко-сизыми из-за отражающейся в них воды, находились в непозволительной близости, совсем как тогда, на горе, — Ванцзи вновь упустил момент, когда расстояние между ними сократилось до непозволительного минимума.       Голос разума в голове истошно орал о неправильности происходящего и возможных последствиях, но сопротивляться своему желанию отныне не было больше сил. Его тянуло к этому человеку всем существом, точно магнитом. Столь сильно, что от солнечного сплетения, переполняемого чувствами, по всему телу растекалась неконтролируемая дрожь — до того хотелось, наконец, прикоснуться открыто, без зазрения совести, трогать повсюду, обнимать, вдыхать полной грудью ставший уже таким родным запах чужой кожи… Неужели после всех испытаний, после стольких лет смиренного ожидания под бременем неугасающей надежды на новую встречу он не имел права получить то, чего так отчаянно желал всей душой?       Не отдавая себе отчета в том, что собирается сделать дальше, Ванцзи подался вперед, цепенея нутром, и робко прильнул к желанным губам. Сердце сделало кульбит, на мгновение сжалось от стремительно подступающего ужаса, а затем бешено застучало, когда Лун Мин шумно выдохнул и с готовностью ответил на поцелуй. Они всего лишь мягко прижимались друг к другу губами, пробуя, неуверенно изучая, но даже от этих легких касаний внутри забурлил настоящий восторг: от того, какой бархатистой была кожа, как щекотно ложилось теплое дыхание на щеку и как нежно в нее утыкался кончик чужого носа. Что-то тягучее завозилось в груди, постепенно утихомиривая сердцебиение, и Ванцзи окончательно расслабился, отпустил себя по течению, отдаваясь во власть ощущений.       — Лань Чжань… — едва слышно произнес Лун Мин, отстранившись спустя некоторое время. В серых глазах все еще читалось искреннее неверие. — Ты…       Прежде чем ответить, Ванцзи медленно опустил руки на тонкую талию, давая юноше возможность передумать, и, не получив сопротивления, осторожно обнял, однако не прижимаясь вплотную.       — Молчи, — шепнул он и склонился к его лицу, чтобы развеять любые сомнения новым поцелуем.       На этот раз вышло намного увереннее. Чжиян встретил его на полпути, прижался приоткрытыми губами. Почувствовав влажную шелковистую поверхность, Ванцзи отзеркалил движение и на пробу тронул изнанку языком. Неторопливо огладил верхнюю губу, соскользнул на более полную нижнюю, после чего прихватил ее своими губами и с нажимом провел еще раз. Тихий полу-стон полу-вздох послужил ему ответом, а руки, все это время покоящиеся на груди, перекочевали к плечам. Ненадолго задержавшись большими пальцами на ключицах, Лун Мин сместил ладони выше, устроил их в основании затылка, тонкими пальцами вплетаясь в распущенные мокрые волосы, и вместе с тем притянул заклинателя ближе, чтобы призывно толкнуться языком в приоткрытый рот. Из головы вымело все мысли — осталась только легкая, блаженная пустота, какую Лань Ванцзи не знал с тех самых пор, как услышал далекую мелодию своей юности в исполнении бамбуковой флейты.       Целоваться вот так просто — не скрываясь, не пытаясь с остервенением урвать побольше за короткое мгновение против чужой воли — было восхитительно. Движения с каждым касанием становились все раскрепощеннее, поцелуи — глубже, хотя Ванцзи еще мог чувствовать некоторую неловкость, скрывающуюся в них обоих. Он мягко поглаживал поясницу Лун Мина, пока изучал языком его горячий податливый рот, но не позволял им прижаться друг к другу под водой, благоразумно сохраняя дистанцию. Совершенно разморенный, тот только и мог, что покорно принимать неумелую ласку, лишь изредка отвечая столь же неумело, да легонько массировать чужой затылок ослабевшими пальцами.       Прошло довольно много времени, прежде чем они нашли в себе силы оторваться друг от друга, чтобы перевести дух. Оба тяжело дышали, разделяя на двоих один воздух и соприкасаясь лбами.       — Это было… ох… — смущенно вымолвил Лун Мин, облизав припухшую нижнюю губу.       Ванцзи завороженно проследил за юрким кончиком языка, с трудом удержавшись от того, чтобы снова не утянуть его в поцелуй. Вместо этого он приподнял голову, а затем нежно коснулся губами скулы и удовлетворенно промычал, соглашаясь.       Накупавшись в источнике до такой степени, что на руках аж сморщилась кожа, они наконец вылезли на берег, натянув только штаны, дабы не смущать друг друга, и долго грелись на камнях, обсыхая. Чжиян вполголоса болтал обо всем и ни о чем одновременно, расспрашивал в ответ и без конца улыбался, прерываясь лишь на неторопливые, чуть робкие поцелуи, от которых по всему телу растекалась приятная легкость, а в животе ворочалось нечто мягкое, уютное.       Отправились обратно уже с наступлением сумерек, когда воздух наполнился все еще зябким дыханием нехотя отступающей зимы, и Лун Мин, вместо того чтобы привычно уцепиться за локоть Ванцзи, крепко переплел их пальцы. Шли молча, но тишина не давила, не казалась неловкой, словно сотканной из недосказанных переживаний или сомнений. Молчать, просто держась за руки, было приятно.       Вернулись они точно к ужину. Есть, на удивление, хотелось зверски — стол, заметно уступающий в разнообразии всем предыдущим застольям, поскольку праздничные запасы медленно, но неминуемо подходили к концу, а впереди еще ждал Юаньсяоцзе, быстро опустел, и тогда все разошлись по своим домам отсыпаться перед предстоящей бессонной ночью.       — Иди ко мне? — с легкой неуверенностью в голосе позвал Лун Мин, когда они уже готовились отойти ко сну.       Ванцзи на короткое мгновение замялся. Воспоминание о недавнем совместном пробуждении ожидаемо вогнало его в краску, но разве могло ли это быть хотя бы на толику смущающее того, чем они занимались сегодня на источнике? Придя к отрицательному выводу, он заправил уже наполовину разобранную постель и медленно направился к такому же краснеющему Лун Мину, как и всегда давая достаточно времени передумать.       — Приставать не буду, — первым юркая под одеяло, хихикнул тот, — обещаю.       Кровать протяжно скрипнула и промялась под весом двух человек, когда Лань Чжань, сперва потушив взмахом ладони неровное пламя свечей, присоединился. Ткань постельного белья была прохладной, поэтому как только он улегся на подушку, к нему тут же тесно прижались, устроившись бод боком, а в шею ткнулся ледяной нос.       — Это не считается, если что. Я замерз, — поторопился уточнить Чжиян. Он завозился в попытке найти удобную позу для сна, после чего, удовлетворенно вздохнув, оставил невесомый поцелуй на чужой шее и затих. — Доброй ночи, Лань-гэгэ. Увидимся завтра.       Тусклыми, едва различимыми бликами по стене лениво ползал свет от тлеющих углей в жаровне. Убаюканный этим танцем и тихим размеренным дыханием под самым ухом, Ванцзи соскользнул за границу реальности раньше, чем успел занять себя думами о прошедшем дне.