Переродившись вновь, вспомню тебя

      По-настоящему мощный источник силы нашелся на вершине крутого утеса после целого дня, проведенного в горах. Бичэнь резвился высоко в небесах, соскучившись по полетам, а Ванцзи любовался заснеженными исполинскими пиками, что тысячелетиями тянулись к солнцу, но, как бы они ни старались, так и не могли достичь своей цели. Так же и он — стремился к тому, чего желал больше всего в жизни, прекрасно понимая бессмысленность своих усилий, и все равно не мог остановиться даже вопреки обещаниям, данным самому себе.       Свой первый полет Лун Мин, должно быть, запомнил на всю жизнь. Стоило мечу оторваться от земли на несколько чжанов, он замахал руками, словно бы пытался нащупать несуществующую опору, но Лань Чжань крепко держал его за пояс. Поняв, что падение с высоты в обозримом будущем ему не грозит, юноша замер и, схватившись пальцами за страхующие предплечья, успокоился. Правда, ненадолго: когда Бичэнь преодолел верхушки деревьев и резко рванул вперед, он громко завопил, почти до боли впиваясь в чужие руки, да вжался спиной Ванцзи в грудь, отчего тот почувствовал бешеный ритм колотящегося от страха сердца так отчетливо, будто он принадлежал ему самому.       Становилось действительно интересно, кто кого сведет с ума раньше.       — Ай-яй-яй! — голос Лун Мина срывался едва ли не в истерику. — Верни меня на землю, Лань Чжань!       — Открой глаза, — спокойно приказал Ванцзи, понемногу делясь своей ци, чтобы его пассажир, ко всему прочему, не озяб от резких порывов ледяного ветра.       — Зачем?! — в ужасе вскрикнул Чжиян. — Я же все равно почти не вижу!       — Поверь мне. Открой глаза, — настойчиво повторил Ванцзи и направил в его тело мощную волну духовной энергии.       Он помнил, как сам впервые встал на Бичэнь и как меч, ведомый нарастающей паникой и «слепотой» своего хозяина, ринулся в неизвестном направлении. Опыт был не из приятных, но тогда Лань Чжань раз и навсегда усвоил, что любой страх нужно преодолевать с открытыми глазами — так создается, пусть даже обманчивое, чувство контроля над ситуацией, помогающее разуму и телу к ней адаптироваться.       Вскоре Лун Мин затих и задышал ровнее, а его сердечный ритм постепенно выровнялся. Бичэнь чуть снизил скорость, когда они набрали еще большую высоту, давая возможность рассмотреть все то, что раскинулось у них под ногами: укутанный белым одеялом лес, простирающийся на многие ли вперед, хребет Дасюэшань, до которого, казалось, можно было дотянуться рукой, перевалы, ущелья, замерзшие водопады, ледники и совсем вдалеке, сквозь снежную дымку — возвышающиеся на западе громадные пики нагорья Тубо. От этого невероятного пейзажа захватывало дух даже у Ванцзи, но вместо восхищения он ощутил укол сожаления из-за того, что Лун Мин был не в силах увидеть всей этой первозданной красоты собственными глазами.       Раздавшийся под ухом тихий смешок, который он поначалу принял за игру ветра, повторился, и вот, спустя всего несколько мгновений Чжиян уже во всю заливисто хохотал в его объятиях, с уверенностью раскинув руки в разные стороны.       — Лань Чжань! — позвал он, пытаясь перекричать громкое завывание ветра. — А можно еще быстрее?       Ванцзи самодовольно хмыкнул, сместил одну ладонь вверх, перехватывая Лун Мина поперек груди, а затем устремил Бичэнь круто вниз. Над снежными вершинами прокатился еще один громкий, но восторженный вопль.

***

      С тех пор за медитацией и музицированием они проводили в горах добрую половину всего светового дня. Каждое утро Лань Ванцзи, как и полагалось строгому учителю, не знающему пощады, с первыми лучами солнца хладнокровно вытаскивал своего оказавшегося на редкость ленивого ученика из нагретой постели под аккомпанемент раздраженного бурчания и ругательств, которые превращались в жалостливые уговоры, стоило Лун Мину понять, что грубое сопротивление не имеет против железной непоколебимости заклинателя никакого эффекта. Удивительно, но в этой жизни Вэй Ин превзошел даже самого себя, отказываясь высовывать нос из-под одеяло раньше полудня. Он исправно выполнял все свои утренние обязанности по хозяйству, после которых со спокойной душой сворачивался клубочком на топчане уже в комнате Ванцзи, пока тот изучал научные рукописи или записывал некоторые из своих наблюдений в личный дневник, однако когда дело доходило до медитации, Чжиян принимался хныкать, словно малое дитя, и всеми правдами и неправдами пытался доспать то, что ему полагалось. Лань Чжань на такие дешевые уловки не велся, и все же этот своеобразный ритуал приносил ему определенную долю странного удовольствия, возвращая в ту пору, когда Вэй Ин в качестве наказания был вынужден переписывать несметное количество правил в стенах библиотеки под его пристальным контролем. Он часто засыпал прямо на ходу, сморенный монотонной, однообразной работой, а Ванцзи приходилось грубо его расталкивать, на что первый ученик ордена Цзян обычно реагировал бурной самозащитой, слепо размахивая руками в надежде отделаться от настойчивого нарушителя. Однажды он умудрился смахнуть со стола тушечницу, и все ее содержимое по закону подлости пролилось на подол чана младшего Нефрита, въевшись в безупречно белую ткань отвратительным черным пятном, которое так и не удалось вывести. Тогда Ванцзи был вне себя от ярости, но сейчас, с высоты прожитых лет, те дни, проведенные в Облачных Глубинах бок о бок с Вэй Усянем, казались ему самыми беззаботными временами, а воспоминания о них приятно грели душу.       Золотое Ядро Лун Мина проснулось окончательно спустя еще пятнадцать дней ежедневных медитаций и занятий цигун. Оно было крайне ослабленным, как у ребенка, только-только сумевшего его сформировать, нестабильным и наполненным темной ци, однако Лань Чжань определенно чувствовал исходящий от него потенциал. Работы предстояло много: пробудить Ядро — это лишь пол дела, а вот укрепить всю энергетическую систему и восстановить внутренний баланс сил, заставив даньтяни накапливать светлую Ян, было задачей не из легких. Начинающие адепты овладевали всеми основами совершенствования постепенно, с самых ранних лет, поэтому столь естественные процессы почти никогда не вызывали трудностей, но с Лун Чжияном дела обстояли совсем иначе. Научить взрослого, знающего о Пути меча лишь понаслышке человека управлять своим Золотым Ядром, о котором он к тому же не подозревал, казалось чем-то из области невозможного — все равно что сбросить не способную плавать птицу в воду, наблюдая за ней с берега, — и, по правде говоря, Ванцзи даже не представлял, с чего начать.       Прежде всего он научил Лун Мина правильно контролировать дыхание и сердечный ритм, ведь сперва следовало разогнать застой в меридианах, обеспечив нормальное функционирование Ядра, а этого можно было добиться только ежедневной медитацией и достаточной подпиткой из природного источника. Лань Чжань не знал, сколько времени займет этот этап, но раз им удалось запустить процесс, что само по себе уже являлось огромным достижением, то удастся и все остальное. Со временем. Он лишь надеялся, что обладает достаточным количеством знаний и практик, которые помогли бы Лун Мину на пути самосовершенствования.       И все же, было нелегко… Впрочем, разве с Вэй Ином хоть когда-нибудь бывало просто?       Так или иначе, шли дни, и слова старейшины о том, что его внук не может усидеть и пяти минут на одном месте, успели полностью себя оправдать. Даже Лань Цзиньи, по праву считавшийся самым распущенным послушником ордена Лань, на его фоне казался невероятно прилежным. Лань Чжань лишь устало вздыхал и не переставал задаваться вопросом, как со столь неусидчивым характером и отсутствием дисциплины Вэй Усяню в свое время вообще удалось добиться таких выдающихся результатов. С момента пробуждения Ядра они не продвинулись почти ни на шаг, отчего Ванцзи и впрямь начал опасаться, что такими темпами тренировки могут занять долгие годы, которых, разумеется, у них не было. Несмотря на весь свой энтузиазм, Лун Мин рано или поздно терял концентрацию и отвлекался на все, что казалось ему хоть сколько-нибудь интереснее того, чем они занимались. Он начинал без умолку болтать, ерзал на своем месте от нетерпения, напевал выдуманные на ходу мелодии. Одним словом — делал все, что делать во время медитации запрещалось, а нить сосредоточенности тем временем безвозвратно ускользала от него подобно горсти мелкого песка, просачивающейся меж пальцев.       До Чуньцзе оставалось меньше десяти дней, и Ванцзи ощущал все более нарастающее отчаяние.       — Сконцентрируйся, — терпеливо повторил он, когда Чжиян снова принялся неспокойно возиться.       Молодой человек устало, почти жалобно вздохнул, замер ненадолго в попытке выполнить то, что от него требовали, но спустя всего несколько минут испустил громкий разочарованный стон и расслабленно откинулся назад, завалившись спиной на плечо позади себя.       — Не получается, Лань Чжань! — пожаловался он.       Уже давно привыкнув к его чрезмерной тактильности, Ванцзи лишь поджал губы, однако не отстранился. Медитация требовала строгого соблюдения определенного положения тела в пространстве и фокусировку, а эта вопиющая разнузданность, как сказал бы дядя, на корню уничтожала всю ее суть… он вдруг запнулся, повторил прозвучавшую в голове фразу еще раз. Разнузданность. Вопиющая. Ванцзи брезгливо повел плечами. Нет. Он еще не настолько стар, чтобы выражаться такими вычурными словечками.       — Сядь как подобает, — голос прозвучал излишне жестко, но эффект возымел моментальный.       Чжиян тут же подобрался, возвращаясь в нужную позу, беспрекословно выпрямился и замер, чтобы в следующую секунду крупно вздрогнуть от неожиданности, когда Лань Чжань уверенно прижал обе ладони к его груди и животу ровно поверх двух даньтяней. Раз этот мальчишка сам не способен заставить их работать, он сделает это за него!       В чужое тело незамедлительно хлынул тяжелый поток духовной силы. Лун Мин приглушенно охнул и задрожал из-за переизбытка энергии Ян, все его мышцы натянулись, словно струны гуциня, а дыхание резко участилось.       — Дыши вместе со мной, — повелел Ванцзи, прислонившись грудью к спине юноши, чтобы тот мог ощутить частоту его вдохов и выдохов. — Не забывай поддерживать сердцебиение в одном ритме.       И это, в конце концов, сработало. Ядро пришло в движение, закачало энергию по меридианам, как второе сердце, запуская за собой всю систему, и спустя несколько минут Ванцзи остановил поток собственной ци, позволяя ему функционировать самостоятельно, когда убедился в том, что Чжиян погрузился в глубокую медитацию.       Наверное, все это время Лань Чжань был с ним излишне мягок. Он не знал, какие методы использовали наставники Вэй Ина в ордене Цзян, пытаясь научить того базовым даосским практикам, но было ясно, что с приемным сыном главы там явно не церемонились, раз уж его Ядро развилось до столь высокого уровня. Ванцзи ни в коем случае не хотел принуждать Лун Мина силой, однако твердая, но справедливая рука еще никому не шла во вред. В собственном ордене он не часто занимался обучением адептов — лишь тогда, когда приходилось подменить брата на лекции, если того требовали обстоятельства. Но первым и единственным учеником, которому он посвятил всего себя, был Сычжуй, самый талантливый послушник своего поколения, и этот факт порой переполнял его величайшей гордостью, хоть Ванцзи и чувствовал, что в этом нет ни капли его заслуги. Просто Сычжуй был таким. Даже несмотря на то что в первые несколько лет пребывания в Облачных Глубинах этот ребенок успел хорошенько потрепать ему нервы, с возрастом он взял от своих наставников только самое лучшее, и, если честно, Лань Чжань никогда не воспринимал их отношения как отношения учителя и ученика. Он всего лишь пытался быть для него хорошим отцом, делясь всем, что знал сам.       По этим причинам у Ванцзи было совсем немного опыта в обучении таких несносных юношей, как Цзиньи или Чжиян, а потому все, что ему оставалось, — взять чуть больше инициативы в свои руки. В прямом смысле этого слова. Мысль показалась ему здравой, и он согласился с самим собой, после чего, прикрыв веки, присоединился к Лун Мину, впервые за несколько дней наконец ощутив долгожданное успокоение.       Когда Лань Чжань вернулся к реальности, солнце уже скрылось за границей гор. Небо было разукрашено в холодные сиреневые тона, разбавленные золотистыми бликами, — день близился к закату, а это значило, что им следовало возвращаться домой.       Он опустил взгляд на черную макушку, осторожно пошевелился. Руки все еще были прижаты к чужому телу, по которому уверенно циркулировала духовная энергия. Ванцзи улыбнулся.       — Лун Мин, — тихо позвал он, чуть надавив на грудь юноши, чтобы заставить того мягко выйти из равновесия.       Чжиян зашевелился, протяжно вздохнул. Его сознание все еще пребывало в легкой прострации всякий раз после выхода из медитации, однако с каждым днем этот эффект постепенно сходил на нет, и теперь он ощущал только небольшую заторможенность, которая, впрочем, быстро проходила в течение нескольких минут. Убедившись в том, что разум Лун Мина окончательно прояснился, Ванцзи убрал ладони и собирался было подняться с циновки, как вдруг его цепко схватили за предплечье, не позволяя отодвинуться. Завозившись в неудобной для этого позе на небольшом участке полотна, Лун Мин с трудом повернулся к заклинателю, все еще не выпуская руку из своих пальцев, наугад поднял взгляд к его лицу. В ясных серых глазах не было и намека на «опьянение», лишь немой вопрос, граничащий с какой-то искренней, уязвимой надеждой, утопающей в неуверенности. Вопрос, который Ванцзи никак не удавалось прочитать.       — Лань Чжань… — почти беззвучно, одними губами.       Он видел перед собой только эти глаза, глубокие, завораживающие. Глаза, что всегда светились ярче самого солнца, навечно отпечатавшись на поверхности его души глубоким витиеватым узором, который он бережно хранил в своей памяти как самую великую ценность все эти годы, не надеясь еще хоть раз увидеть их наяву. И теперь, спустя целых двадцать лет, Ванцзи смотрел в эти глаза, безнадежно тонул в них и не смел отвести взгляд, даже если бы в следующую секунду весь мир провалился в Диюй. А потом жидкое серебро окончательно поглотило его с головой, перед взором все смазалось, и он почувствовал легкое давление в уголке рта, словно кожи коснулся согретый под лучами солнца шелковистый лепесток.       Ему потребовалось несколько долгих секунд, чтобы понять, что же на самом деле произошло. В следующее мгновение осознание обожгло все его тело трескучим огнем, парализовав от кончиков пальцев на ногах до макушки: чуть привстав на коленях, Лун Мин прижимался к Ванцзи губами в неуклюжем поцелуе. Из-за слепоты он немного промахнулся, и тогда Лань Чжань совершенно инстинктивно повернул голову вбок, чтобы соединить их губы, мягко отвечая.       Это было тем, о чем Ванцзи мечтал с тех самых пор, как к нему пришло четкое и вместе с тем выматывающее разум понимание того, что он окончательно и бесповоротно влюбился. Влюбился в того, кто никогда не полюбит его в ответ. Вэй Ин был бурей, неукротимым диким духом, которому хотелось объять весь мир. Мысль о том, что он может обратить внимание на такого черствого, закрытого и безэмоционального юношу, который на все попытки сблизиться ощетинивался ледяными иголками, будто какой-то дикобраз, казалась Лань Чжаню смехотворной. Однако глубоко в своем подсознании он не переставал воображать, как бы ощущались эти вечно улыбающиеся губы на его губах, а чужое дыхание — сбивалось от переизбытка нахлынувших чувств.       И однажды грезы, которым не суждено было воплотиться в реальность, довели его до точки кипения. Это случилось на горе Байфэн, и Ванцзи не помнил, как до этого дошло, — очнулся он лишь тогда, когда услышал приглушенный стон, потонувший во влажных звуках поцелуя. Вид раскрасневшегося, распростертого под ним Вэй Ина едва ли не свел его с ума, но чувство стыда оказалось сильнее, и он просто сбежал тогда, словно жалкий трус, до глубины души шокированный тем, как просто все барьеры, которые он так ревностно выстраивал на протяжении многих лет, рухнули под натиском необузданных эмоций и постыдных желаний.       Далекое воспоминание мгновенно отрезвило его не хуже ведра ледяной воды, опрокинутого на голову. Что он творил? Это было неправильно! Неправильно и ужасно эгоистично! Приложив чудовищную силу воли, Лань Чжань заставил себя отвернуться в сторону, чтобы разорвать затянувшийся поцелуй. Теплое дыхание тотчас коснулось его кожи, в щеку уткнулся холодный нос. Лун Мин облизал губы, мазнув по ней кончиком языка, шумно выдохнул, после чего опять потянулся за новым поцелуем.       Нервы были на пределе. Еще чуть-чуть, и он не сдержится. Еще чуть-чуть, и…       — Не надо, — почти умоляюще произнес Ванцзи, не позволяя себе даже додумать, что могло случиться дальше. — Не надо…       Он отклонился назад, полностью отстраняясь, лишь бы больше не чувствовать кожей тяжелое дыхание, от которого внизу живота все туже и туже завязывался болезненный узел. Отвел взгляд.       — Извини, я… я подумал… — Лун Чжиян запнулся, украдкой облизал губы. Скулы его залились ярким румянцем. Он опустил голову, принимаясь нервно теребить пальцами край своей куртки, а затем вдруг вскинулся и сбивчиво заговорил: — Если я тебе не нравлюсь, так и скажи. Я все пойму, честно! Мне вообще не стоило… Просто ты мне очень нравишься, Лань Чжань, вот я и…       — Лун Мин, — Ванцзи ошарашенно посмотрел на юношу, поспешив прервать поток его мыслей прежде, чем тот успел ляпнуть еще какую-нибудь глупость. — Нам нельзя.       — Ч-что? Но почему? Ты ведь…       — Мы не можем, Лун Мин, — решительно повторил Ванцзи, чувствуя, как в его груди что-то с болью обрывается. — Это невозможно.       Произнесенные слова почему-то прозвучали не в пример резче, чем он ожидал, и от лица Чжияна моментально отлила вся краска. Губы сжались в тонкую бледную полоску, а серые глаза разом похолодели, превратившись в твердый, покрытый инеем металл.       — Я понял, — ничего не выражающим голосом ответил Лун Мин. — Прошу Ханьгуан-цзюня простить этого глупого смертного за столь непристойное поведение.       Он порывисто поднялся со своего места, затравленно поклонился и застыл в этой изломанной позе на несколько секунд, совершенно отсутствующим взглядом смотря прямо перед собой. Это выглядело настолько противоестественно, настолько чудовищно ненормально, что Ванцзи даже не понял, как сам оказался на ногах, чтобы схватить Чжияна за руку и заставить его прекратить.       — Лун Мин, ты…       — Все нормально, — молодой человек мягко высвободил свое запястье и через силу улыбнулся. — Давай просто вернемся домой, Лань Чжань.

***

      Отказываться от своих сокровенных желаний было мучительно, но куда мучительнее для Ванцзи оказалось осознание, что он невольно причинил боль тому, кого любил больше жизни.       С того неловкого вечера минуло несколько дней, и никто из них не решался заговорить о произошедшем. Лун Мин делал вид, будто вовсе ничего не случилось, однако Ванцзи явственно ощущал, что поведение его заметно поменялось: он все так же ребячился, смеялся по поводу и без, продолжал заряжать окружающих своим неумным озорством и все время находился рядом, но впредь не позволял себе лишних прикосновений. Даже когда Лань Чжань сопровождал его, юноша держал дистанцию, стараясь сократить контакт настолько, насколько это было возможно. Он больше не отвлекался во время медитаций, и это дало свои плоды — всего за четверть лунного цикла Ядро окрепло, а уровень Инь заметно снизился, но почему-то это не приносило Ванцзи ожидаемого удовлетворения. Он чувствовал себя так, словно собственными руками повредил ту особенную связь, которая успела возникнуть между ними за такое недолгое время, и вся уверенность в правильности своего поступка теперь казалась ему не более чем жалким обманом.       Верно ли он поступил? Этот вопрос продолжал терзать Лань Чжаня всякий раз, когда в памяти всплывал взгляд Чжияна — пристыженный, уязвленный до глубины души. Так мог смотреть только человек, осмелившийся открыть свое сердце, но в ответ получивший лишь безразличие. И дело заключалось вовсе не в самом отказе, а в том, с какой холодностью этот отказ был преподнесен. Снова. Но затем Ванцзи видел Лун Мина, счастливо смеющегося в компании своих родных, свободного от прошлой жизни, и тогда все становилось на свои места. Сколько бы боли ни принесло его решение им обоим, так было правильно с самого начала.       Впрочем, вина за то, что позволил привязаться к себе, не оставляла Ванцзи ни на мгновение, и так, погруженный глубоко в свои переживания, он совершенно не заметил неминуемое приближение Чуньцзе.       — Молодой господин Лань! — после двух негромких постукиваний дверь неожиданно отворилась, являя в проеме чуть ссутуленную фигуру Жао Цзи, объятую ярким светом, ворвавшимся в густой сумрак гостевых покоев. — Ох, молодой господин Лань, я Вам помешала?..       Не по годам кипучий энтузиазм пожилой экономки быстро обернулся смятением, как только она заглянула внутрь и, к своему стыду, поняла, что отвлекла заклинателя, облаченного в нижние одеяния, от какого-то важного занятия.       Был уже глубокий вечер, но все поместье буквально стояло на ушах из-за активной подготовки к Празднику Весны. После долгого дня в горах и ужина в кругу семьи Лун Ванцзи откланялся, а потом торопливо поднялся в свою комнату, чтобы Чжиян не успел последовать за ним. Ему не хотелось этого признавать, однако тягостное напряжение с каждым днем только увеличивалось, вынуждая его все больше и больше отдаляться от Лун Мина, и теперь растущую внутри пустоту помогала заполнять лишь медитация, которую Ванцзи с недавних пор стал предпочитать даже сну.       Тем временем Жао Цзы, не решаясь шагнуть за порог, продолжала неловко топтаться на одном месте. Тогда Лань Чжань взмахом руки зажег лампы, висящие на невысоких подставках вдоль стен, и почтительным кивком головы пригласил женщину войти внутрь. По-детски искреннее восхищение отразилось в ее глазах вместе с бликами от огня, но затем она заставила себя опомниться от увиденного, виновато поклонилась и, наконец, прошла в комнату маленькими шажочками, словно бы боялась потревожить сам воздух.       — Уважаемый Ханьгуан-цзюнь, завтра на рассвете в поместье прибудут гости: младшие братья господина Луна со своими семьями и его средний внук с супругой. У нас не так много гостевых комнат, посему старейшина приносит глубочайшие извинения за возможные неудобство и просит Вас на время переехать в покои Мин-лана, чтобы всем новоприбывшим хватило места. Кажется, Вы с ним неплохо ладите? — женщина смущенно улыбнулась и сразу же продолжила: — Сам господин отбыл навстречу гостям, дабы лично сопроводить их в деревню, а мне поручил помочь Вам с размещением.       Ванцзи опустил взгляд к столу, молча свернул успевшие подсохнуть рукописи в аккуратную трубочку, а кисточку с тушечницей подвинул к керамической вазе с уже отцветшей орхидеей, рядом с которой догорала палочка благовоний. Жить в одной комнате с Лун Мином не казалось ему чем-то недопустимым, но в то же самое время теперь это усложняло очень многое. Чжиян никогда не оставался у него на ночь, за исключением тех дней, когда Ванцзи пребывал в забытьи после ранения. Он уважал распорядок дня заклинателя и покидал гостевые покои сразу же, как только понимал, что его присутствие более неприемлемо. И хотя Ванцзи не возражал против компании, даже если время близилось к полуночи, он всегда чувствовал, что это та самая невидимая черта, которую им не следовало пересекать.       — Если того требует ситуация, я не смею возражать, — вставая из-за стола, спокойно ответил он и, быстро облачившись в ханьфу, направился к комоду, чтобы забрать с верхней полки все свои немногочисленные вещи.       — Я подожду господина за дверью, — вежливо произнесла Жао Цзы, прежде чем выйти обратно в коридор.       Когда Ванцзи освободил гостевые покои, они вышли на улицу и зашагали вглубь сыхэюаня, минуя внешний двор. Несмотря на позднее время, в домах горел свет. Все члены семьи Лун убирали свои жилища и увлеченно украшали их как внутри, так и снаружи — пройдя во внутренний дворик, Лань Чжань заметил Шэнли, который вместе с женой и сыном развешивал праздничные фонари, расписанные маленькими пухлыми лошадками. Двери уже пестрили ярко-красными бумажными полосками с парными пожеланиями счастья и благополучия в новом году, а на окнах красовались затейливые цзяньчжи разных размеров и форм. Поместье потихоньку приобретало торжественный, совершенно неузнаваемый вид, и это напомнило Ванцзи о его первом и единственном Чуньцзе, проведенном в столице. Та ночь отпечаталась в его памяти ярко-алым пятном, в которое слились с размахом украшенные улицы, громкие залпы фейерверков и несмолкаемая какофония из голосов веселящихся до утра горожан. Тогда ему до одури хотелось сбежать подальше от всего этого праздничного хаоса, однако сейчас преобразившееся поместье отзывалось в сердце теплом и каким-то необъяснимым уютом.       Как только они вошли в дальний двор, Жао Цзы свернула к одному из угловых домов и постучалась. Изнутри послышались голоса и торопливые шаги, затем дверь приоткрылась, а на пороге оказалась взлохмаченная Лун Юйчжу. В одной ее руке была зажата метла, в другой — мокрая половая тряпка.       — Чжу-эр, я привела господина Ланя.       В подтверждении своих слов Жао Цзы торопливо отошла в сторону, демонстрируя достопочтенного гостя. И хотя старушка едва доставала Ванцзи до груди, что само по себе никак не могло скрыть его присутствие от кого бы то ни было, девушка удивленно ахнула и согнулась в неуклюжем поклоне, соединив обе руки перед собой, отчего с тряпки закапала грязная вода. Жао Цзы тут же запричитала, шагнула на прежнее место, дабы заслонить Лань Чжаня от полетевших в разные стороны брызг своим телом, и брезгливо замахала руками, отгоняя застигнутую врасплох Лун Юйчжу подальше.       — Он поживет в комнате А-Мина, пока гостевой дом будет занят.       На лице девушки все еще читалось явное замешательство. Она снова поклонилась и скрылась из виду, чтобы предупредить домашних. Через несколько секунд из соседней комнаты вышел второй сын старейшины — Лун Дацзин, — а следом показались его жена, Сянь Мэй, и Лун Вэньи, старший брат Юйчжу. В глазах всех трех застыла одинаковая растерянность, однако Жао Цзы, уже успевшая просочиться в дом, не позволила стоять им столбами и дальше.       — Угостите же молодого господина чаем! А я пока подготовлю покои, — женщина хлопнула в ладоши, после чего прытко отправилась на второй этаж — для своего преклонного возраста она была на удивление энергичной.       В комнате ненадолго установилась гробовая тишина, от которой Лань Ванцзи ощутил себя злостным нарушителем чужого спокойствия. Именно по этой причине он никогда не останавливался в домах простых людей, прекрасно зная, что для них он всегда оставался чужаком, сколько бы искреннего уважения ему ни выказывали. Люди испытывали иррациональный дискомфорт в присутствии заклинателей, особенного таких молчаливых и неприветливых внешне. И хотя он не был незнакомцем для этой семьи, на подсознательном уровне они все равно продолжали воспринимать его в качестве чужеродного объекта, к тому же вторгшегося на их личную территорию без прямого приглашения.       — Какой чай Вам налить, господин Лань? — вернувшаяся в гостиную Юйчжу наконец разбила своим вопросом всеобщее оцепенение, и дом мгновенно наполнился гостеприимной суетой.       Лун Дацзин перенес в центр комнаты обеденный стол, который, должно быть, убрали в процессе уборки, госпожа Сянь быстро расставила фарфоровые чашки на всю семью, а Вэньи принялся расстилать бамбуковые циновки, которые удалось найти только спустя несколько минут усердных поисков.       По правде говоря, Ванцзи совершенно не хотелось пить чай, однако, чтобы не обижать радушных хозяев своим отказом, он все же ответил:       — Зеленый, пожалуйста.       От черного на утро у него болела голова.       Когда все уселись на свои места, за столом снова воцарилось молчание, которое, впрочем, уже не ощущалось столь неловко.       — Чувствуйте себя как дома, молодой господин Лань, — дождавшись, пока Ванцзи сделает первый глоток, Дацзин прихлебнул из своей чашки и тепло улыбнулся. — Чжу-эр, ты знаешь, где А-Мин?       — Он помогает бабушке украшать сад, — вперед сестры выпалил Лун Вэньи, и та, обиженно надув губы, шлепнула его по плечу.       — Ведите себя прилично, — шикнула на них Сянь Мэй, спрятав недовольное выражение лица за чашкой чая.       Они просидели за столом не дольше четверти часа, ведя легкую неторопливую беседу о приближающемся празднике, когда с улицы вернулся запыхавшийся Лун Мин. Его одежда была припорошена тонким слоем снега, лицо раскраснелось от мороза, а на губах блуждала рассеянная улыбка.       — Дядя, вы уже закончили уборку? — от души стоптав снег с обуви прямо на порог, поинтересовался он и скинул на пол свою куртку.       Ахнув при виде этого безобразия, госпожа Сянь тут же вскочила со своего места, схватила метлу и поспешила смахнуть весь снег обратно на улицу, прежде чем он успел растаять.       — Просила же делать это за дверью, А-Мин!       — Прости, тетушка, — молодой человек виновато скривился, но на дне его глаз все так же плясали бесенята, ничуть не обремененные чувством раскаяния. — Мы так здорово украсили главный дом и садик! Эргэ, ты зря не пошел со мной.       — Можно подумать, ты там что-то разглядел! И вообще, наш дом тоже нуждается в том, чтобы его подготовили к празднику, — сердито буркнул Лун Вэньи.       Ванцзи осмотрелся по сторонам — своим беспардонным появлением он даже не позволил этой семьей завершить уборку, чего уж говорить об украшении.       — А-Мин, у нас гость, — почувствовав возрастающее напряжение между братьям, которые, кажется, спорили друг с другом чаще других, Дацзин поспешил напомнить всем о том, что в доме они не одни. — Поздоровайся с господином Ланем.       Чжиян замер на месте, его глаза подозрительно сузились, силясь разглядеть знакомую белую фигуру в той стороне, откуда доносился голос дяди, а затем он сделал несколько неуверенных шагов к столику.       — Лань Чжань?!       — Мгм, — машинально отозвался Ванцзи, невозмутимо пригубив остатки чая.       — Что ты тут делаешь?       Удивительно, как быстро этот мальчишка осмелел на своей территории, с иронией подумал он.       — Господин Лун велел, чтобы ты принял Ханьгуан-цзюня у себя на какое-то время, — на лестнице появилась чуть взмыленная Жао Цзы, с плеча которой свисал большой кулек из простыни, набитый прочим постельным бельем и грязной одеждой. — И между прочим, молодой человек, пора бы тебе уже самому прибираться в собственной комнате. Эта лаонян тебе не служанка!       Легкая надменность, угадывающаяся в поведении Лун Мина несколькими секундами назад, разом куда-то улетучилась под строгим недовольством пожилой женщины. Он подошел к лестнице, дождался, пока экономка спустится вниз, чтобы наградить ее благодарным поклоном, после чего сам поднялся на несколько ступенек и тоном, полным спокойного осуждения, тихонько сообщил всем присутствующим:       — Ханьгуан-цзюню уже давным-давно пора спать, а вы его чаем поите. Идем, Лань Чжань.       И у Ванцзи не оставалось другого выбора, кроме как поблагодарить хозяев за вкусный чай и беспрекословно последовать за ним наверх.