Переродившись вновь, вспомню тебя

      К тому моменту, как плечо Лань Ванцзи полностью восстановилось, прошло еще девять долгих дней, которые тянулись друг за другом так медленно, словно боги специально отсрочивали тот миг, когда он должен был навсегда в этой жизни попрощаться с человеком, что однажды вдохнул жизнь в его холодный черно-белый мир. За это время Лун Мин показал Ванцзи деревню до последнего закоулка и представил его каждой семье. Научил, как правильно кормить кур и лошадей, растапливать кан и набирать воду из колодца. Без умолку рассказывал про свое детство, про родню, про то, как живет простой крестьянский люд, не забывая при этом по крупицам выуживать из своего молчаливого собеседника подробности и его жизни. Он, как и обещал, перезнакомил Лань Чжаня со всеми членами семьи: с дядюшками, с двоюродными братьями, сестрами и их супругами, с маленькими племянниками. А-Жу — четырехлетний сын самого старшего брата, Лун Шэнли, — невероятно напомнил Ванцзи Сычжуя в детстве. Карапуз был такой же активный и любознательный до всего, что его окружало, он хватался за подол белого чана да так и вис на нем, пока Тао Янмей не отцепляла сына от чрезвычайно понравившегося тому господина, смущенно извиняясь. Ванцзи молча улыбался, ласково трепал малыша по макушке, но, сколько бы ни старался, никак не мог отвести взгляд от Лун Чжияна, который увлеченно рассказывал о чем-то своему дагэ, по обыкновению не переставая энергично жестикулировать и смеяться.       Зима перевалила уже за половину — Лань Чжань решил, что покинет деревню Мэйсин на следующее утро после празднования Дунчжи. Новость о его уходе старейшина Лун ожидаемо воспринял безрадостно и всячески пытался уговорить остаться хотя бы до прихода весны.       — Молодой господин Лань, зимы в этих горах суровые. Перевалы и ущелья коварны, а снега с вершин сходят слишком часто. Отправляться в путь сейчас опасно даже для заклинателя, — пожилой мужчина вздыхал и вопрошающе поглядывал на жену, ища у нее поддержки в увещевательных словах.       Гань Бию лишь понимающе молчала и не решалась встревать в разговор.       — Перезимуйте у нас, а с первым весенним днем сразу выступите в дорогу.       Однако все доводы разбивались о непоколебимую решимость Ванцзи. Он должен был уйти — так велел ему голос разума. Лун Цзэтао оставалось только со смирением принять решение гостя и пообещать не говорить об этом никому, даже внуку.       Предупреждать Лун Мина о своем скором уходе Лань Чжань не хотел — понимал, что прощание только причинит им обоим лишнюю боль, да и ему будет не в пример тяжелее оставить это место. Оставить любимого человека. А Чжияну и вовсе не следовало расстраиваться по всяким пустякам. В конце концов минует несколько дней, и он, поглощенный хозяйскими заботами и подготовкой к Чуньцзе, быстро позабудет об одиноком странствующем заклинателе, по странной — или не очень — случайности забредшем однажды в их маленькую, оторванную от всего мира деревеньку.       Так было правильно.

***

      В канун Дунчжи поместье с самого раннего утра утонуло в подготовке к предстоящему празднеству. На кухнях кипела работа, дома обвешивали фонариками, дабы благополучно переждать самую долгую ночь в году и прогнать злых духов. Для Ванцзи все это было в новинку. В Облачных Глубинах любые праздники проходили со сдержанным аскетизмом, никто не украшал свои жилища даже в Чуньцзе, а внимание уделяли лишь традиционным ритуалам и жертвоприношениям. Оживленная суета людей приводила его в замешательство — везде он чувствовал себя лишним, бесцельно болтающимся чужаком, так что когда госпожа Гань поручила своим старшим внукам отправиться в лес по дрова, он с готовностью вызвался им помочь, лишь бы сбежать от этой странной, непривычной ему суматохи.       Погода стояла чудесная. Было морозно, но золотистые лучи зимнего солнца мягко ласкали кожу, даря тепло, а выпавший ночью снег, переливающийся на свету драгоценными камнями, приятно скрипел под подошвами сапог. Лес поприветствовал их перезвоном бьющихся друг о друга заледеневших веток и отдаленной трелью дятла. Уже привычно держась за Ванцзи, как за личного проводника, Лун Мин прихрамывая шел рядом и, к вящему удивлению последнего, не спешил вмешиваться в спор, разыгравшийся между его братьями.       — Да оленя она видела или здоровенного кабана, на худой конец, — басовито рассуждал идущий впереди всех Лун Шэнли. — Гуев в наших лесах отродясь не бывало!       Он был весьма высоким и широкоплечим молодым мужчиной, а лицо его, на первый взгляд суровое и чем-то напомнившее Лань Чжаню предыдущего главу ордена Не, почти всегда озаряла широкая улыбка.       Наверное, именно из-за этой схожей черты характера они так хорошо ладили с Лун Мином.       — Говорю же тебе, это был вовсе не зверь! — продолжал настаивать на своем Лун Бэй — сын третьего дяди, бывший на пять лет младше Чжияна.       — А тебе-то откуда знать, диди? — скептично поинтересовался его старший. — Тебя ж там не было!       — Ай, Линь-гэ, голову свою недалекую включи! Мне танцзе и рассказала.       Сзади послышался громкий смешок.       — А-Чжу с детства та еще выдумщица! — Лун Вэньи, родной брат Юйчжу, скрестил руки на груди. — В прошлом году она увидела хуоху и решила, что это огненный дух! Наверняка и в этот раз ей снова что-нибудь привиделось.       Необычайно тихий Чжиян, молчавший на протяжении всего их пути, наконец не выдержал и недовольно фыркнул.       — Эргэ, не насмехайся над сестрицей, — в его голосе послышалась нотка порицания. — Просто Чжу-мэй очень впечатлительная.       Они пробирались через лес еще некоторое время, продолжая спорить и подшучивать друг над другом, пока не вышли на небольшую поляну, окруженную стройными молодыми березками.       — Господин Лань, — скинув со спины несколько топоров и напильник, Лун Цзилинь с вежливым интересом взглянул на заклинателя. — Сколько чудищ Вы убили?       — Не думаю, что Ханьгуан-цзюнь ведет учет, — иронично заметил Лун Мин. Он выпустил из своей хватки руку Ванцзи, сделал несколько осторожных шагов в сторону покатого черного валуна и, предусмотрительно счистив с поверхности тонкий слой снега, опустился на его край.       — А вдруг! — возразил Цзилинь.       Между тем двое старших братьев уже во всю работали топорами. Звучный стук инструментов эхом разлетелся по лесу, разогнав в округе всю оставшуюся живность, которая не испугалась присутствия людей и их громких голосов.       — Добродетель не определяется количеством побед, — Лань Чжань снисходительно улыбнулся. Ему и правда никогда не было дела до того, сколько тварей пало от его руки. — Долг любого совершенствующегося — поддерживать баланс сил в мире и оказывать помощь тем, кто в этом нуждается. Мы не считаем врагов и не хвастаемся своими успехами.       Ну, по крайней мере те, для кого долг был превыше репутации, подумал Ванцзи. Он никогда не признавал межклановые ночные охоты, в качестве соревнований устраиваемые великими орденами, дабы продемонстрировать остальным свои могущество и богатство. Все это было лишь бахвальством, нелепым фарсом, в котором он уже давным-давно не принимал участия. Единственная ночная охота, что принесла ему мрачное удовлетворение, закончилась тем, что Вэй Усянь, мирно прохлаждавшийся на ветке дерева, играюче загнал в сети Юньмэн Цзян треть всей добычи с горы Байфэн, этой дерзкой выходкой заставив присутствующих заклинателей явить их истинную прогнившую суть.       — Я же говорил, — самодовольно ухмыльнулся Чжиян, и Лун Цзилинь совершенно по-детски показал ему язык, чего тот, конечно же, не увидел.       Когда первое дерево, в последний раз жалобно скрипнув от мощного удара Шэнли, рухнуло на землю, все затихли и принялись отделять от него многочисленные ветви и сучья. Вторая береза, впрочем, поддаваться так просто не пожелала — древесина, по всей видимости, промерзла до такой степени, что превратилась в настоящий камень. Топор пробил кору и верхний слой всего на несколько цуней, но вглубь пройти уже не мог — не с той силой, которую прикладывала человеческая рука.       Прежде чем снизойти до помощи, Ванцзи не отказал себе в удовольствии понаблюдать за бесплодными потугами братьев, гадая, на сколько хватит их упрямства. Спустя еще несколько минут тщетных стараний, наполненных всевозможными ругательствами и тяжелым пыхтением, он взялся за рукоять своего меча и коротко скомандовал:       — Отойдите.       В следующий миг Бичэнь с мелодичным звоном вырвался на свободу, поймал солнечный луч, отразив его ярко-голубым бликом с ледяной решимостью, а затем молниеносно взрезал ствол, словно тот был не тверже томленого на огне мяса. Лань Ванцзи почувствовал, как изголодавшееся по битве лезвие запело от радости и как следом недовольно послало вибрацию в его ладонь, жалуясь на долгую разлуку.       Братья ошеломленно отпрянули назад, переглянулись. Шэнли впечатленно присвистнул.       — А что, так сразу можно было? — почесав макушку, озадаченно протянул Лун Бэй, на свою беду положивший глаз на злосчастное дерево.       — Мгм, — Лань Чжань мысленно извинился и отправил Бичэнь обратно в ножны из белого нефрита. Совсем скоро они снова отправятся на ночную охоту. — Молодым господам достаточно было попросить.       После непродолжительного молчания, окрашенного оттенком легкой растерянности, Лун Мин внезапно взорвался несдержанным заразительным хохотом. Выронив напильник, он обессиленно завалился на облюбованный им камень, схватился за живот и с трудом, пытаясь не задохнуться, выдавил из себя очевидное:       — Взяли с собой заклинателя… и… и! З-забыли его… ха-ха-ха! Забыли попросить его-о… о помощи!       Чжиян заливался так, будто в него вселился бес. Его смех неожиданным уколом врезался в сознание Лань Ванцзи, нырнул на самое дно, покрытое песком и липкой трясиной, и принялся с мучительным наслаждением вытягивать, воскрешать из памяти непрошеное видение далекого прошлого.       Черты его лица вдруг заострились, подернулись тенью, на лоб упала длинная челка, алые — окровавленные — губы искривились в жуткой улыбке. Глаза, всего секунду назад напоминающие чистейшее серебро, потемнели, вспыхнули лихорадочным, каким-то нездоровым блеском, а мгновением позже, когда он совершенно по-хищному дернул головой, из-за покрытого черной тканью плеча взметнулась ярко-красная лента, рассерженной змеей заструившаяся по воздуху.       Нутро Ванцзи окутал липкий страх. Пошатнувшись, он неловко шагнул назад, опустил взгляд к ногам — белые одежды были перепачканы кровью.       Почему?.. Почему память так издевательски подкинула ему этот образ именно сейчас?       Он помнил, что в ту кошмарную ночь, пропитанную зверством и убийствами, на площади Безночного города Старейшина Илина сошел с ума. Ненависть ко всему живому и всепоглощающая боль от нескончаемых утрат повергли его разум в чистейшее безумие. Но еще он помнил, как несколькими часами позже по щекам Вэй Ина текли горькие слезы, его израненное тело содрогалось от страданий, порожденных в глубинах мучившейся души, а голос, охрипший, надломленный, повторял лишь бесцветное «уходи», растворяющееся под высокими сводами промозглой пещеры — теперь Ванцзи понимал, что Усянь гнал его прочь не потому, что ненавидел, а потому, что из последних сил стремился уберечь от неизбежного наказания.       Тогда он в последний раз видел Вэй Ина живым.       Нет! Лань Чжань резко тряхнул головой в попытке избавиться от призрачного видения. Моргнул, сделал несколько глубоких вдохов, успокаивая поддавшийся коварному наваждению разум, посмотрел прямо перед собой. На камне, продолжая все так же закатываться от смеха, сидел Лун Чжиян.       Жизнерадостный. Простодушный. Не запятнанный кровью и не знающий ужасов войны.       — Прекрати гоготать, придурок! — раздраженно рявкнул раскрасневшийся от недавнего усердия — или стыда — Лун Вэньи.       Смех не прекратился, и тогда молодой человек быстро слепил плотный крупный снежок, перекинул его из одной руки в другую, словно примеряясь, после чего со всей силы запустил снаряд в несносного младшего братца, который с громким воплем незамедлительно завалился в ближайший сугроб вверх ногами, утратив равновесие от точного удара.       Спустя секунду молчаливый лес утонул в громогласном хохоте уже из пяти голосов. Не имея и шанса сдержать улыбку, Лань Ванцзи сжалился над пострадавшим — помог Лун Мину подняться на ноги, потому как ни один из братьев не спешил выручать родича из беды, а затем ненавязчивыми движениями очистил его одежду от снега. Встряхнувшись, словно вымокшая в луже собака, тот вдруг зашипел, зябко дернул плечами.       — Ай-я-я-а, — насыпавшийся за шиворот снег начал стремительно таять от тепла его кожи, стекая ледяными каплями вниз по спине и неприятно холодя кожу. — Эргэ, ты жестокий!       Чжиян поморщился, инстинктивно просунул руку под ворот теплой куртки, но это было бесполезно — холодные капли уже достигли поясницы.       — Ну вот, теперь я замерзну и непременно заболею! Кто же будет за мной ухаживать? — он надул губы и неуклюже потер спину в тех местах, куда смог дотянуться ладонью, чтобы вода хотя бы частично впиталась в ткань нижней рубахи. Вздохнул, сокрушенно покачав головой. — Все уйдут праздновать, и никому не будет дела до бедного, несчастного Лун Мина…       — Хватит паясничать! Во второй раз ты нас этим не проведешь, — хмыкнул Лун Шэнли, прежде чем вернуться к работе. — Давайте поскорее здесь закончим. Нас, верно, уже заждались.       Два крепких березовых ствола быстро — не без помощи Лань Чжаня, конечно, — превратились в поленья, которые братья взгромоздили на большие деревянные сани. На обратном пути им посчастливилось подстрелить трех жирных кроликов и одного фазана, а потому все пребывали в приподнятом расположении духа, гадая, что же приготовит бабушка из мяса свежей дичи к праздничному столу.       Ванцзи молчаливо замыкал их небольшую колонну, придерживая Лун Мина под руку, когда почувствовал в его теле едва заметную дрожь, которая, впрочем, стала быстро усиливаться с каждой минутой. Им оставалось преодолеть опушку леса и перейти снежное поле, — вдали, между деревьями уже виднелись дома, темными пятнами выделяющиеся на белом полотне, — но такими темпами юноша и правда рисковал заболеть, что сделало бы его недавнюю жалостливую речь пророческой. Дотронувшись свободной рукой до его предплечья, Лань Чжань направил легкую, почти незаметную волну ци, чтобы просто разогнать ток крови в чужом теле. Но в тот миг, когда энергия наполнила тщедушные меридианы, он внезапно ощутил слабый отклик… чего бы то ни было, похожий на вибрацию.       Лун Мин — обычный человек, у него не могло быть Золотого Ядра, с отрешенной уверенностью подумал Ванцзи и послал еще одну порцию духовной силы…       …в ответ на которую, к своему ужасу, почувствовал встречный поток нестабильной ци и пульсацию Ядра. Баланс в нем определенно был нарушен в сторону энергии Инь.       Мир замер на несколько невообразимо долгих секунд, задрожал, загудел, грозясь перевернуться с ног на голову. Наверное, все это было простым кошмарным сном. Фантазией его больного сознания. Галлюцинацией, порожденной жаром лихорадки после тяжелого ранения, а сам он до сих пребывал в беспамятстве.       Да, именно так. Ведь иначе быть не могло, совершенно очевидно, что…       — Лань Чжань? — голос Чжияна с трудом прорвался сквозь завесу хаоса в его голове.       Яркие серые глаза, испещренные темным узором прожилок, взволнованно смотрели в ту сторону, где, по предположению Лун Мина, должно было находиться лицо заклинателя. Даже несмотря на свою слепоту, он был невероятно чутким, безошибочно определяя, когда с собеседником творилось неладное.       А сейчас Лань Чжань ощущал себя так, будто все, что он знал раньше, с пугающей неожиданностью оказалось жалкой, нелепой ложью. С момента, как он попал в деревню Мэйсин, Вселенная так и норовила выбить почву у него из под-ног, преподнося все новые и новые потрясения еще до того, как он успевал оправиться от старых.       — Лань Чжань, что с тобой?       На встревоженный голос Лун Мина оглянулись все остальные, поэтому Ванцзи, надев привычную маску холодной невозмутимости, тут же поспешил ответить:       — Все в порядке, — он заставил себя вымученно улыбнуться, чтобы развеять лишние подозрения. — Идемте дальше.       Молодые люди переглянулись, но, не придав значения произошедшему, быстро возобновили шаг, и Лань Чжань последовал за ними.       — Все хорошо? — немного погодя тихо спросил Чжиян, прижавшись к нему чуть ближе.       Ванцзи тяжело вздохнул, поджал губы, после чего взглянул на юношу. Это хрупкое человеческое тело по какому-то невероятному стечению обстоятельств обладало Золотым Ядром, и хотя оно находилось в спячке, он определенно почувствовал его дремлющую силу. А еще сильный дисбаланс энергий, который грозил крайне опасными последствиями. По его оценке, Ядро сформировалось не раньше пяти-шести лет назад, но, так или иначе, без медитации и духовных практик это было решительно невозможно.       — Мгм.       В душе снова завозилась томительная тревога, что немедленно начала отравлять его мысли сомнениями и неприятными догадками, однако теперь Лань Чжань понимал: он не сможет никуда уйти, зная, что Лун Мин в опасности.

***

      Весь оставшийся день обернулся для Ванцзи сумбурной массой, наполненной бессмысленными событиями, за которыми он совершенно не мог уследить. Время бежало вперед с пугающей скоростью и в то же время растягивалось, словно патока, на бесконечно долгие часы, отчего ему казалось, будто все, что происходит вокруг, не более, чем странный и слишком реалистичный сон.       В час обезьяны все жители Мэйсин отправились в возведенный чуть поодаль от деревни Храм предков, чтобы совершить жертвоприношения духам и воскурить благовония в память о почивших. Это было просторное деревянное строение, окруженное персиковыми деревьями — должно быть, во время цветения воздух здесь наливался сладким ароматом, а нежно-розовые лепестки радовали глаз, вселяя надежду на лучшее и знаменуя скорое наступление весны. Ниши в стенах Храма были сплошь заставлены поминальными табличками, — Лань Чжань насчитал более ста штук — и потому, чтобы не пропустить ни одной, люди рассредоточились по всему помещению, смиренно воздавая молитвы своим предкам, сжигая цзиньчжи и выкладывая на низенький каменный алтарь танъюани да вылепленных из рисовой муки овец, коров, кур и поросят в качестве подношений.       С трудом очистив разум от нелегких раздумий, он безмолвно сопровождал Лун Мина от таблички к табличке, пока тот по памяти не остановился возле одной, находящейся с самого края. «Лун Сюли» — гласила гравировка на каменной поверхности, и Ванцзи сразу же догадался, кому она принадлежала.       — Здравствуй, матушка, — тихо поздоровался молодой человек, опустившись к полу в глубоком поклоне.       Оставаться рядом и дальше показалось чем-то неуместным, поэтому Лань Чжань отошел в сторону, ближе к выходу, давая Чжияну возможность побыть наедине и выговориться без лишних ушей. Его собственные мысли вновь омрачились, тяжелым камнем стремительно потянули его куда-то вниз, под толстую корку льда, где была только черная бездонная пучина, не позволяющая ему всплыть на поверхность, затягивающая все глубже и глубже на самое дно.       После всего, что пережил Вэй Ин, после того, как поплатился жизнью за грехи, добрую часть которых даже не совершал, и за ошибки, которые вынужден был допустить по воле тех, кто любой ценой хотел стереть Старейшину Илина с лица земли из страха и ненависти, даже теперь прошлое никак не отпускало его, захватив в свои прочные тиски. Это было решительно, абсолютно, до боли несправедливо. Жестоко, незаслуженно, так неправильно, что хотелось взвыть…       Ванцзи барахтался в этом вязком омуте, сотканном сплошь из болезненных переживаний, до тех пор, пока ритуал поклонения духам не завершился. Они вернулись в деревню затемно: улицы уж озарились теплым свечением праздничных фонарей, отливающим на снегу алым мерцанием, а люди, возвратившиеся из Храма чуть раньше, уже вовсю трапезничали в своих домах. Притихшее поместье тотчас наполнилось возбужденными голосами и суетой, женщины захлопотали, быстро накрыли общий семейный стол, располагающийся в главном доме, множеством блюд и кувшинами с рисовым вином. В воздухе поплыл пряный аромат съестного, и Лань Чжань невольно сглотнул, вспомнив, что с прошлого вечера не брал в рот и крошки.       Когда все, наконец, было готово к праздничному ужину, члены семьи заняли свои места — и помещение потонуло в бесконечном потоке разговоров, смехе да детских веселых криках. Чжиян, сидящий рядом по правую руку, нашептывал ему на ухо разные глупости, тихонько хихикая, в открытую подшучивал над братьями и сюсюкался с племянницами, что в разгар трапезы умостились за его спиной, с энтузиазмом принявшись плести косы из полураспущенных волос. Ванцзи тем временем бездумно подкладывал на его тарелку цзяоцзы под острым соусом и кусочки мяса подстреленного ими в лесу фазана.       По прошествии еще нескольких часов, к тому моменту, как половина стола уже была опустошена и взоры потяжелели от алкоголя, глава деревни взял слово. Все присутствующие разом притихли, полностью обратившись в слух, даже Сяо-Ли и Сяо-Цин послушно выпустили из своих маленьких ручек волосы любимого дядюшки, с интересом уставившись на старейшину. Господин Лун говорил долго: он делал задумчивые паузы, с мягкой улыбкой на губах обводил взглядом всех своих родных в полной тишине, после чего продолжал речь и спустя несколько секунд снова смолкал, однако все, что слышал Лань Чжань — это набор бессвязных звуков, будто сам он находился под толщей воды, а смысл сказанного не в силах был пробиться к его сознанию. Затем пожилой мужчина поднял свою чарку, и люди одобрительно загалдели, чокаясь и опрокидывая в себя рюмки с крепким вином.       Ночь длилась невообразимо долго. Дети уже давно спали, сбившись кучкой среди подушек на топчане, Юйчжу и Лун Бэй отчаянно клевали носами, но застолье завершилось только тогда, когда в окно робко заглянул первый лучик солнца, возвестивший о том, что самая долгая ночь в году подошла к концу. Прибрав со стола, родственники обменялись поздравлениями, тепло распрощались и разбрелись по домам отдыхать.       Зима преодолела свой рубеж, а это значило, что совсем скоро природа начнет оживать и вместе с ней, как и тысячи раз до этого, обновится весь земной мир, вступая в очередной цикл солнца и луны.