Переродившись вновь, вспомню тебя

Третий год правления Жэньшоу. Год зеленой змеи.

      — Больше призрак вас не побеспокоит.       — Спасибо Вам, господин заклинатель! Большое спасибо! — взъерошенный торговец, едва достающий до ключиц высокому мужчине, облаченному в белоснежное ханьфу с вышитыми узорами плывущих облаков и прекрасному настолько, что его можно было бы сравнить лишь с искусно обработанной нефритовой статуей, рассыпался в благодарностях и сумбурных поклонах. За его спиной неловко топталась такая же миниатюрная девушка, убаюкивающая на своих руках заливающегося в плаче младенца. — Чем мы можем Вас отблагодарить? Деньгами? М-может быть, украшениями? В моей лавке лучшие украшения — прекраснее во всем городе не сыщете!       Не различив на лице заклинателя ни единой эмоции, молодой человек замолк в смятении на секунду, а потом затараторил пуще прежнего:       — А хотите остаться на ужин и переночевать? Да, отличная идея! Жилище у нас, конечно, не под стать такому благородному господину, как Вы, но моя жена очень вкусно стряпает, и хозяюшка из нее что надо! Мы Вам и припасы в дорогу соберем, оставайтесь!       Лань Ванцзи тяжело вздохнул, сделав небольшой шаг назад в качестве тактического отступления.       — В следующий раз не пренебрегайте обычаями. Это все, о чем я вас попрошу.       Оставаться в доме у этих людей и обременять их своим присутствием он не собирался, ведь то, насколько бедно они живут, было ясно как белый день. Защищать слабых и помогать нуждающимся — долг, которому он посвятил большую часть своей жизни, а материальные блага, в обилии окружающие Ванцзи с самого рождения, никогда его не интересовали, хотя после нескольких дней пути без нормального сна и пищи отказаться от сытного ужина да теплой постели казалось кощунством.       — Но, г-господин… — торговец подвис от недоумения, однако так и не нашелся, что возразить.       Лань Чжань сдержанно поклонился сперва ему, затем его молодой жене, тщетно пытающейся успокоить раскричавшееся дитя, развернулся, грациозно взмахнув широким рукавом своего безупречно белого дасюшена, и направился прочь из города.       За многие годы странствий он уже давно привык к ночевкам на холодной земле. Это не было вынужденной мерой, но иногда находиться в человеческом обществе становилось невыносимо, и тогда Ванцзи уходил подальше от крупных городов, чтобы затеряться в густой чаще леса, выслеживая разную нечисть. Когда его отпускало, он возвращался в поселения и продолжал помогать простым жителям, но принимать за это благодарность так и не научился, стараясь по возможности сторониться людей и не заводить никаких знакомств.       По правде говоря, главе ордена Лань это совсем не нравилось. С тех самых пор, как Ванцзи замкнулся в себе после смерти Старейшины Илина, Цзэу-цзюнь всеми силами поддерживал его, желая помочь брату однажды снова раскрыть кому-нибудь свою душу, но, как бы он ни пытался растопить ледник, крепко сковавший изорванное на куски сердце, за все эти годы у Сичэня ничего не вышло. Лишь одно зажигало в потускневших глазах Лань Ванцзи искры прежнего огня жизни — ребенок, которого он привел с собой с Могильных холмов. Это событие повергло Облачные Глубины в шок, но вскоре после возвращения племянника даже Лань Цижэню пришлось смириться с тем, что отпрыску клана Вэнь суждено навсегда стать частью их семьи, ровно как и с тем, что его драгоценный Второй Нефрит отрекся от лобной ленты. Все свои страдания, боль и тоску Ванцзи топил в привязанности к этому малышу, и даже глупец понимал, что разорвать их связь было бы подобно самой изощренной пытке.       Покинув город, где упокоил озлобленного духа в семье торговца украшениями, Лань Чжань отправился на запад к границам с землями Тубо — туда, откуда последние несколько недель приходили тревожные новости о свирепствующих тварях, не известных ни одному тамошнему заклинателю. Приближалась зима: небо затягивали плотные свинцовые тучи, которые все чаще проливались затяжными дождями, а воздух стремительно остывал, стремясь к отрицательным температурам. Спустя несколько недель и сотни ли, пройденных лесными и горными тропами, Лань Чжань понял, что страшно устал. Усталость накапливалась в теле с каждым новым днем, но еще сильнее она поражала разум. Ночная охота больше не приносила умиротворения, и тогда он решил наконец вернуться в мир, чтобы позволить себе передохнуть и привести мысли в порядок через долгую медитацию.       Все деревни и города, что Ванцзи миновал в своем затянувшемся странствии, практически не отличались друг от друга ни укладом жизни, ни местными жителями, но поселение, на которое он набрел в предгорьях Хэндуаньшань, что в Чуанься, по какой-то необъяснимой причине ощущалось иначе. Люди с опаской поглядывали в его сторону, пока он медленно брел по центральной улице, некоторые и вовсе скрывались в своих жилищах, плотно притворяя оконные ставни и двери. Даже собаки не встречали его громким лаем, попрятавшись в своих конурах. День еще не близился к закату, но вся округа молчала, будто на землю уже опустилась ночь.       Осматриваясь по сторонам, Лань Чжань преодолел небольшую площадь, прежде чем оказаться перед массивными деревянными воротами главного поместья, приоткрытыми достаточно для того, чтобы между ними мог протиснуться человек. По дороге он не заметил ни одного постоялого двора, поэтому не оставалось ничего другого, кроме как понадеяться на гостеприимство здешнего управляющего.       Когда он очутился внутри, из центрального дома навстречу ему тут же выбежала пожилая экономка в крестьянских одеждах. Постройки на внутренней территории поместья едва выглядели богаче, чем у простого люда, тем не менее было видно, что за ними хорошо ухаживают, не позволяя времени портить фасады зданий: потемневшая черепица кое-где была переложена на новую, отличающуюся по цвету, а стены — выкрашены свежей краской.       — Молодой господин! — запыхавшаяся от бега старушка остановилась подле Лань Ванцзи и с благоговением поклонилась. Ее увитое морщинами лицо осветилось радостью, стоило ей понять, что перед ней стоит уважаемый заклинатель. — Семья Лун рада приветствовать Вас в деревне Мэйсин. Чем Жао Цзы может помочь господину..? — Лань Ванцзи из клана Гусу Лань, — Лань Чжань поклонился в ответ. — Я искал постоялый двор, чтобы отдохнуть с дороги, но… — А, конечно-конечно! — не дав ему договорить, старушка закивала. — Наша деревенька не богата, так что постоялых дворов здесь нет, но всех гостей старейшина Лун всегда принимает у себя сам. Пойдемте, молодой господин Лань.       Она развернулась и засеменила мелкими шажочками в сторону гостевого дома, жестом призывая Ванцзи следовать за собой.       — Господина Луна сейчас нет, он отлучился в соседнюю деревню, — проводив гостя к комнате, находившейся на втором этаже, экономка приглашающе отворила дверь и взглянула на него широко распахнутыми глазами. — Говорят, там завелась какая-то тварь. Позавчера в лесу нашли двух убиенных — влюбленную парочку. Они ж ведь шляются где ни попадя, чего с них взять! И ладно бы зверь дикий задрал, — внезапно она понизила голос почти до шепота, — вот только никакой зверь со своей добычей такого сотворить не способен.       Лань Чжань вежливо выслушал старушку и неопределенно хмыкнул. Слухам он никогда не верил — половина из них, как правило, слухами и оставалась, а вторую половину напуганные люди приукрашивали так, что нередко самый обыкновенный цзянши превращался в полчища высокоуровневых мертвецов или, чего лучше, в злобного мстительного демона. Поэтому он лишь поблагодарил пожилую женщину за гостеприимство, пообещав обязательно разобраться с этой напастью чуть позже, дождался, пока она разожжет жаровни огнем со свечи, после чего прошел в выделенные ему покои, сильно выстывшие за отсутствием постояльцев, и запер за собой дверь.       Убранство полупустой комнаты оказалось таким же простым, как и наружность дома, лишь в некоторых предметах мебели угадывались старинные дорогие вещи, вероятно, доставшиеся нынешним хозяевам от предков. Кровать была расположена на западной стороне, изголовьем к востоку для крепкого и глубокого сна, а на противоположной от нее стене красовались четыре полотна в стиле шань-шуй. Под ними же умостился темно-зеленый комод с золотыми вставками на дверцах, искусно расписанных изображениями цветущих пионов и экзотических птиц. Меж двух окон, на небольшом помосте, застеленном льняной циновкой, стоял письменный стол, украшенный белой орхидеей в трехцветной керамической вазе, рядом с дверью находился узкий топчан, застеленный узорчатыми бирюзовым покрывалом и подушками ему в цвет, а в углу — простоя ширма и бочка для омовения.       Разложив все свои скудные пожитки и скинув дасюшен, Лань Ванцзи устроился на циновке у низкого столика и ушел в медитацию до самого вечера. Когда на улице уже зажглись первые фонари, комната успела полностью прогреться. Один из сыновей старейшины натаскал для него горячую воду, и он тщательно омылся с дороги — после купания в ледяных горных реках и озерах теплая ванна ощущалось настолько приятно, что вылезать из купели совершенно не хотелось, — а затем, позволив волосам немного подсохнуть, сразу же лег спать. Сон был крепким — сказывалась многодневная усталость. Только под утро, к пятой страже, его начали одолевать отрывистые неприятные видения прошлого, и тогда Ванцзи поднялся с постели, снова погружаясь в медитацию. Но как бы он ни старался, в голову сквозь ровный поток ци, наполняющий тело, все равно пробивались мысли о далеком месте, в котором он не был с тех самых пор, как они с Лань Сычжуем посещали Могильные холмы прошлым летом перед его отправлением в долгое странствие.       Это давно превратилось в их традицию: поначалу, пока А-Юань еще не достиг возраста начала обучения, Ванцзи рассказывал ему, каким Вэй Ин был при жизни на самом деле — он не хотел, чтобы злые языки, распространяющие дурную молву о Старейшине Илина, разожгли в маленьком ребенке ненависть к Вэй Усяню за то, кем тот никогда не являлся; по истечении своего трехлетнего заключения в Облачных Глубинах Ванцзи впервые после той страшной ночи вернулся на Луаньцзан, но на этот раз он был уже не один. Вместе с юным учеником они облагородили захоронение, обложив могилу камнями и установив поминальную табличку, а потом привели в порядок руины старого поселения, в то время как мальчик постепенно вспоминал свое раннее детство, проведенное здесь. Очутиться на Луаньцзан снова и вспомнить все то, что пережили на этом месте три года назад, было почти так же больно, как и тогда, но чем чаще они приходили, тем свободнее становилось дышать. И в каждый свой визит Ванцзи неизменно играл «Колыбельную», чтобы подпитать дремлющую душу, а спустя несколько лет к нему присоединился Лань Юань, и с тех пор они всегда играли вдвоем, надеясь на то, что так душа сможет переродиться как можно скорее в случае, если новый цикл еще не начался. Теперь же, находясь в тысячах ли от Илина, Лань Чжаню оставалось только надеяться, что Сычжуй не забывает хотя бы иногда приходить на могилу к Вэй Усяню и совершать их ритуал.       Проведя в медитации еще несколько часов, наполненных тишиной и предрассветными сумерками, Ванцзи почувствовал себя гораздо бодрее. К тому моменту, как он покончил с водными процедурами и полностью облачился, поместье только начало лениво пробуждаться ото сна. Уж к концу подходил час дракона, первые петухи давно прокричали, но на улице стояло практически полное безмолвие: солнце вставало поздно, воздух с ночи был еще совсем стылый, а потому жители не спешили выбираться из своих домов, лишь изредка высовываясь на улицу натаскать воды из колодца да покормить скотину.       Или у этого все же была совсем иная причина?       Осмотрев территорию поместья, оказавшегося довольно крупным для такой небольшой захолустной деревеньки и имеющего классические черты сыхэюаня, — в самой отдаленной части Лань Ванцзи даже отыскал крошечный садик с прудом, беседкой и каменной пагодой, — он из любопытства наведался на ожившую кухню, где был щедро накормлен горячим рисом и вонтонами с грибами, а затем, кое-как сбежав от Жао Цзы, которая, кажется, всерьез вознамерилась откормить «тощего господина» до потери сознания, отправился за пределы деревни на разведку, размышляя над вчерашним ее рассказом.       В таких древних лесах, произрастающих у подножия гор вдали от крупных городов, мог водиться кто угодно. Но если Мэйсин, судя по довольно старым застройкам, благополучно просуществовала по крайней мере три, а то и четыре сотни лет, значит, никаких опасных тварей, способных вырезать целое поселение, здесь не было. Убийство двух человек вполне можно было бы объяснить их собственной неосторожностью, ведь даже простые речные гули, обитающие буквально везде, могли задрать взрослого мужчину, всего на секунду потерявшего бдительность, — что уж говорить о влюбленной парочке, наверняка увлекшейся друг другом настолько, чтобы не заметить подкравшегося сзади голодного упыря. Или любого хищного зверя.       Но лес был очень тихим, казалось, будто вся живность уже впала в зимнюю спячку, и это немного настораживало. Побродив по чаще еще с полчаса и не обнаружив никаких следов, Ванцзи вернулся в деревню. Крестьяне уже успели повылезать из своих жилищ: кто-то пас скотину, кто-то оживленно беседовал на длинных скамьях подле домов, делясь свежими сплетнями, а шайки чумазой детворы со звонкими криками носились по улицам, поднимая вокруг брызги грязи. Лань Чжань свернул в небольшой переулок, дабы не привлекать к себе лишнего внимания, и направился обратно к поместью. Уже на подходе он увидел, что возле распахнутых настежь ворот конюх расседлывал четырех скакунов. Не раздумывая, Ванцзи тут же прибавил шагу, чтобы застать прибывшего старейшину в главном дворе, где тот, окруженный высыпавшими из дома членами семьи, должно быть, рассказывал последние новости, которые ему удалось выведать в поездке.       Это был худощавый, но крепкий старик с длинными седыми волосами и жидкой бородкой, облаченный в темно-синий дорожный шэньи, — невольно этот человек напомнил Лань Чжаню его собственного дядю, только сильно постаревшего. Рядом с главой стояла женщина примерно одного с ним возраста, но даже глубокие морщины не портили ее изысканную красоту, определенно говорящую о знатном происхождении. Заметив незнакомца в белых одеяниях, ярким пятном выделявшегося среди остальных людей, старейшина незамедлительно отвлекся от своего рассказа и низко склонился в почтительном приветствии.       — Молодой господин Лань, Жао Цзы сообщила мне о Вашем прибытии, — он изучил заклинателя внимательным взглядом маленьких темных глаз. — Меня зовут Лун Цзэтао, а это, — посмотрев на свою спутницу, мужчина мягко улыбнулся, — моя жена, Гань Бию.       Ванцзи по очереди поклонился им обоим.       — В нашем краю уже очень давно не появлялись заклинатели. Позвольте же спросить, что привело Вас в столь отдаленные места?       С десяток пар удивленных глаз разом уставились на диковинного гостя — выходит, никто из молодого поколения, проживающего в Мэйсин, ни разу не видел даосов, которые могли бы покровительствовать этим территориям, а оттого заклинатель из великого ордена Лань определенно производил на них неизгладимое впечатление.       — По дороге в Чунцин до меня дошла весть, что в землях Тубо появились невиданные раньше твари. Ваша деревня лишь удачно возникла на моем пути, и я сделал остановку, чтобы пополнить запасы и силы к предстоящему путешествию.       — Земли Тубо очень опасны, — Лун Цзэтао покачал головой. — Мы благодарим богов за Ваш визит и смиренно просим помощи, прежде чем молодой господин решит покинуть Мэйсин.       Ванцзи нахмурился, но согласно кивнул, молча призывая старейшину продолжать. В конце концов, слухи никогда не рождались на пустом месте, и за всю свою жизнь он ни разу не отказал в помощи нуждающимся людям, так что у этого случая не было причин стать исключением.       Шепнув что-то на ухо своей супруге, после чего дав несколько указаний Жао Цзы, старейшина Лун жестом пригласил гостя пройтись. Когда они вышли во внутренний двор, оставшись наедине, мужчина взволнованно заговорил:       — Два месяца назад близ соседней деревни Лушань нашли человеческие останки. В них опознали сына тамошнего лекаря, но сделать это удалось только благодаря вещам, которые нашли при нем, — тело было обезображено до неузнаваемости.       — Хищник? — предположил Лань Ванцзи, впрочем прекрасно понимая, что едва ли это был зверь.       — Так мы и решили в самом начале, — Лун Цзэтао тяжело вздохнул. — Первые поселенцы, пришедшие в Сяоцзинь, поклонялись местному горному божеству, издревле оберегавшему эти земли, поэтому темные твари никогда не осмеливались сюда забредать, и десятилетиями мы жили в спокойствии. Но вскоре после первого убийства произошло второе.       Между собеседниками повисла недолгая тишина. Казалось, будто старейшина собирается с мыслями.       — На сей раз выяснить личность жертвы не удалось. Труп выглядел так, будто пролежал в лесу уже многие месяцы и его поели звери, однако никто из жителей не заявлял о чьем-то исчезновении.       Озвученная подробность сразу же сделала ситуацию по всем параметрами весьма необычной. Прикинув варианты, Лань Чжань решил, что этому имелось два объяснения: либо жертва была не местной — хотя, поскольку в такой глуши простые путники появлялись крайне редко, наверняка внезапную пропажу гостя, покинувшего деревню без своих вещей, рано или поздно заметили бы, — либо тело вовсе принадлежало странствующему духу, который просто сбросил оболочку, когда та перестала его достаточно удовлетворять, что и подтверждало крайнюю степень разложения трупа.       Но на этом рассказ не был закончен.       — В течение месяца в Лушань пропали еще три человека. Одного мы не нашли, а те двое, обнаруженные позапрошлым вечером… — старик запнулся, и голос его вдруг задрожал, — из них точно высосали… всю жизнь.       Таким образом, второй вариант с духом казался наиболее вероятным, но он по-прежнему не имел связи с самым первым убийством, потому как духи без физической оболочки не питались плотью — они лишь поглощали жизненную энергию человека, а после вселялись в тело при необходимости. Значит, здесь определенно таилось что-то другое.       — В последнее время жители замечали еще какие-нибудь странности? — уточнил Лань Чжань, взглянув на сделавшегося озадаченным пожилого мужчину.       Они пересекли весь внутренний двор и теперь вышли к самой дальней территории, где располагался маленький садик, которым Ванцзи уже успел полюбоваться ранним утром.       — Странности, странности… — старейшина глубоко задумался, неосознанно замедлив свой шаг. Спустя несколько секунд глаза его просияли и взволнованно уставились на собеседника. — Ах да, как же я мог забыть! Несколько раз у озера видели неизвестную девушку. Каждый свидетель отмечал, что та невероятно красива, а пение ее, сладостное и чистое, подобно весенней птице.       Столь маленькая, но важная деталь помогла, наконец, всем переменным встать на свои места.       — Это хули-цзин, — подытожил Лань Ванцзи, раздосадованно поджав губы.       Среди прочих духов больше всего он недолюбливал лисиц-оборотней, и не только из-за их поразительной изворотливости, но также по причине того, что зачастую за ними следовали другие духи-падальщики, неспособные охотиться самостоятельно и питающиеся тем, что оставляла после себя лиса. К подобным тварям относились, например, сяньли или пресловутые гуи.       В таком случае картина складывалась идеально: первый погибший, сын лекаря, сперва был испит хули-цзин и потом обглодан котами-оборотнями; второй труп, как Ванцзи предположил изначально, являлся сосудом, пришедшим издалека, поэтому в деревне его никто не хватился; от третьей жертвы, скорее всего, попросту ничего не осталось, а двух последних нашли еще до того, как их тела успели стать пищей для падальщиков.       — Вы поможете нам, молодой господин Лань? — с нескрываемой надеждой спросил Лун Цзэтао. — Люди напуганы. В Мэйсин все еще спокойно, но я боюсь, что очень скоро беда придет и сюда.       — Помогу, — Лань Чжань коротко кивнул, и старейшина тут же принялся низко кланяться, приговаривая слова искренней благодарности.       После они еще немного прогулялись по саду, пока глава деревни рассказывал некоторые дополнительные подробности, а затем направились обратно, чтобы отобедать. Лань Ванцзи внимательно слушал своего спутника, стараясь не упустить ни одной детали для составления целостной картины, как вдруг из-за поворота неожиданно выскочила темная фигура с большой корзиной, заполненной бельем, и врезалась в него на полном ходу, сконфуженно ойкнув. Плетенка полетела под ноги, а все ее содержимое ожидаемо оказалось разбросано по земле.       — Ай ты! Растяпа, Лун Чжиян! — тут же запричитал старейшина и, с кряхтением нагнувшись, принялся собирать упавшие тряпки.       Оглядев учиненный беспорядок, Ванцзи невозмутимо к нему присоединился.       — П-простите господин, я-я Вас не увидел… — голос юноши прозвучал смущенно, но не пристыженно.       — Конечно не увидел! Чего так носишься? — Лун Цзэтао быстро собрал все простыни со своей стороны и, как есть, бросил их на дно корзины. — Расшибить кого-нибудь хочешь?       Ответа на этот вопрос не последовало. Лань Ванцзи тем временем сложил белье аккуратной стопкой, выпрямился в полный рост и протянул корзину притихшему мальчишке. Он поднял на него безразличный взор, просто чтобы убедиться в том, что увидит очередное невыразительное лицо, которое забудется уже на следующий день, но когда они встретились взглядами, земля с оглушительным треском ушла у него из-под ног, заставив сердце пропустить один долгий удар.       С бледного лица, беспорядочно обрамленного вьющимися от сырости прядками волос, выбившимися из высокого пучка, на него взирали огромные глаза цвета грозового неба, которые на мгновение вернули Лань Чжаня в его далекую юность. Неужто…       — Не ругайся на него, Лун Чан! — строгий голос Гань Бию, донесшийся с внутреннего двора, тут же рассеял странное наваждение, и Ванцзи легонько тряхнул головой, чтобы сбросить с себя секундное оцепенение. — Он же слепой!       — Я не слепой, бабушка, а слабовидящий, — Лун Чжиян недовольно надул губы, этим по-детски наивным действием снова вызвав у Ванцзи щемящее чувство в груди.       Женщина только громко фыркнула.       — Раз ты не слепой, тогда и я не старуха! — она уперла одну руку в бок и строго махнула другой в подзывающем жесте. — А ну, поди сюда, хватит языком попусту чесать!       Юноша потоптался на одном месте, словно почувствовал себя ужасно неловко, торопливо поклонился, а затем вихрем скрылся из поля зрения. Обернувшись через плечо, Ванцзи проводил его фигуру озадаченным взглядом, только сейчас заметив довольно сильную хромоту на правую ногу, которая, впрочем, как и плохое зрение, почти не мешала Лун Чжияну двигаться ловко и быстро.       — Извините моему внуку его неуклюжесть, молодой господин Лань, — произнес старейшина, пропустив седую бороду между пальцами, и растерянно улыбнулся. — Он с рождения едва видит.       Надежда, все эти годы дремавшая внутри, робко зашевелилась под ребрами, заставляя кровь в венах ускорить свой ход, — Ванцзи знал, что столь скорое перерождение души практически невозможно, ведь на первый взгляд пареньку было не меньше восемнадцати-девятнадцати лет, но какое-то необъяснимое предчувствие уже успело охватить его с головой, не позволяя утихомирить нарастающее волнение.       — Не стоит, — он подобрался, возвращая лицу, не справившемуся с сильными эмоциями, прежнее самообладание. — Это не самое странное знакомство в моей жизни.       Лун Цзэтао облегченно рассмеялся. По его поведению было заметно, что мужчина привык заботиться о внуке, однако Лань Чжань все равно почувствовал легкое раздражение, волнами исходящее от чужой ауры. Должно быть, юноша учинял немало беспорядка из-за своего бойкого характера, решил Ванцзи, и эта мысль мгновенно заставила его сердце сжаться от беспокойства в очередной раз.       — Тогда идемте скорее за стол! — звонко хлопнув в ладоши, старейшина поспешил в беседку, предназначенную для приема гостей и чаепитий.       Следующие несколько часов они провели за трапезой, а после — легкой беседой, к которой вскоре присоединилась Гань Бию. Супруга главы деревни оказалось крайне начитанной и интересной собеседницей, что снова подтверждало догадку Ванцзи о ее принадлежности к знатной семье, тем не менее в повадках ее, как и следовало ожидать, крепко засели простые крестьянские привычки, и это неожиданно придавало ей еще больше шарма сверх того, чем женщину наградила сама природа.       После обеда они поблагодарили друг друга за компанию, а затем Лань Чжань отправился в свои покои. Чтобы выследить хули-цзин, ему требовалось полностью восстановить свои духовные силы и подготовиться.       Охота на лисиц-оборотней нередко затягивалась на несколько дней, поскольку они крайне искусно заметали свои следы и селились в потайных пещерах, тщательно оберегаемых лисьими чарами, отчего найти жилище чертовки можно было только по ее магическому следу; в бою же эти существа становились яростными противниками, а мелодия гуциня на них не действовала. Однако зачастую хули-цзин не доставляли слишком много хлопот: обычно они только воровали кур и околдовывали своими чарами симпатичных юношей, ради забавы завлекая в самую чащу леса, поэтому охота на них устраивалась нечасто. Но вкусив однажды человеческие плоть и ци, лиса не могла отныне сопротивляться своей жажде, ее аппетиты только росли, так что единственным способом остановить духа являлось его убийство.       Прикинув примерный план действий, Лань Ванцзи улегся в постель, едва пробил час свиньи. Сон, как назло, совершенно к нему не шел — в голову лезли мысли о Лун Чжияне. Все, что он успел подметить в манерах и движениях юноши, — мимике, интонациях голоса, языке тела — буквально все кричало о единственном очевидном объяснении, но позволять надежде раньше времени пускать корни, которые пришлось бы выдирать из себя как сорняк, обманись он в своих догадках, было категорически нельзя. Сперва требовалось выполнить работу, не отвлекаясь на собственные переживания, а уже потом думать о своих безумных предположениях.       Наконец, насилу отринув от себя все думы, он закрыл глаза и сразу же погрузился в глубокий сон, в которым впервые за очень долгие годы Вэй Усянь улыбался ему широко и очень счастливо.