Согреши

Я схватила коробку и выбежала из комнаты, громко рыдая. Из дверных проемов других комнат начали появляться макушки других студенток. Быстро оглядывая их, я начала искать темные волосы Невады. — Ты сейчас весь этаж разбудишь, — Дейзи схватила меня за локоть. — Иди в свою комнату, мы завтра с этим разберемся. — Да пошла ты! — оглянувшись, я сделала шаг к комнате Хильдебранд, дверь которой всё ещё была закрытой. Её не интересовала гребанная сцена! Это она всё устроила. Дейзи вцепилась в мой локоть, не давая сдвинуться с места, поэтому я закричала сквозь рыдания: — Невада… Клянусь Богом, я найду тебя! Ты совсем охренела! Вокруг начали шептаться, я быстро закрыла коробку и прижала её к руди, направившись к лестнице. Я ненавижу Дейзи, ненавижу их всех за отсутствие печали! Они не понимают! Никто из них не понимает, насколько мне больно! — Селина… — Дейзи держала телефон у уха и вытянула руку вперед, как бы умоляя не уходить. Вывернувшись, я быстрым шагом спустилась по лестнице, постоянно смахивая слёзы тыльной стороной ладони. Я просто бежала, стараясь быстрее покинуть эти чертовы стены, не обращала внимания ни на один взгляд в свою сторону. Всепоглощающая жалость стиснула грудь, словно в тисках, заставляя прижать коробку к груди ещё крепче. Мои маленькие пушистые малыши. Ну почему? Почему именно они? Я врезалась в массивную дверь, открывая её своим плечом, и сделала шаг на улицу. На меня сразу обрушился яростный поток воды, остужая разгоряченное тело. Я не знала, куда идти, я не смотрела по сторонам, не останавливалась, я просто замотала кардиганом коробку, не давая зверятам намокнуть и замерзнуть. От каждого шага ступни в туфлях намокали ещё сильнее, соскальзывали, пока я пробиралась сквозь ночь. От крупных капель волосы прилипли к щекам, а я просто продолжала бежать к высоким витиеватым воротам. Мне срочно нужен Джастин. Я знаю, он всё исправит. Каким-то образом сделает всё лучше. Молния озарило небо, а после раздался оглушающий гром, заставляя ускорить бег ещё сильнее. Ледяной осенний ливень просачивался сквозь форму, заставляя ёжиться. Зубы уже яростно стучали друг о друга. Над арочными воротами средь всего апокалипсиса возвышался мигающий фонарь, освещая единственный выход из этого кошмара. Уперевшись лбом в мокрый металл, я принялась искать по карманам телефон, с обидой понимая, что оставила его на столе в комнате. От холода ноги подкосились и, обессилев, не зная, что делать, я просто упала на землю. Прижав коробку к груди, я упала на колени и, прижавшись лбом к воротам, просто в голос заревела. Не шевелясь, я просидела в этой позе до тех пор, пока не послышались шаги, на которое отозвалось всё мое тело. Мне не нужно было смотреть кто это, чтобы догадаться, но я подняла голову и увидела по ту сторону ворот кроссовки, темные, почти черные джинсы, кроваво-красную рубашку. Без униформы, без чертового воротника, я его даже не узнала. Добравшись взглядом до лица, я уставилась в ореховые глаза, почти черные в такой непроглядной ночи. Промокший с головы до ног, он стоял даже не поведя бровью, как чертов непобедимый стихией Бог, под яростным ливнем. Он пришел за мной. — Джастин… — от долгих рыданий мой голос напоминал звук трения наждачной бумаги о стекло. Я протянула вперед коробку. — Ты мне нужен. Мужчина, кивнув, открыл ворота.

От лица Джастина

Всё внутри меня натянулось, когда я увидел Селину, когда услышал свое имя. Сейчас она похожа на израненного ангела, стоящего на коленях в яростной буре. Волосы, как золотая нить, облепили шею и лицо девушки, а серые глаза с всепоглощающей обидой смотрели на меня, такие доверчивые, такие чертовски красивые. Я был ей нужен, и от одного понимания этого у меня перехватило дыхание. Меня не на шутку возбудила эта картина. Девять лет назад я бы затащил её в тень и трахнул. Вымокшую, дрожащую от холода, с разбитым от потери сердцем, с задницей, украшенной моими отметинами, и юбкой, перекрученной на талии. Лицом в грязь, как суровым уроком, что некоторые вещи никогда не следует вытаскивать из дальнего ящика. Я больше не был животным, но глубоко в душе знал, что мне нельзя доверять. Больше никогда. Не с Дикинсон. — Кто-то убил их… — подбородок девушки задрожал от гнева, она крепко сжала челюсть. — Ты можешь наказать меня за нарушение комендантского часа, но сейчас… Пожалуйста, помоги мне. Мне позвонила Дейзи и, уложившись в пару секунд, быстро пролепетала, объясняя ситуацию. Селина нашла мертвых опоссумов в коробке из-под обуви. Когда я найду, кто это сделал, устрою им экскурсию по всем кругам ада, но сейчас девушку нужно вытащить из пелены дождя. Я перевел взгляд на темные окна общежития и понял, что не могу отправить Дикинсон туда в таком виде. Девушка просила утешения, а приведи я её в свою комнату, она бы перебудила всех криком. — Пошли, — я потянулся за коробкой, но Селина, зашипев, притянула её к себе. — Хорошо... Присев, я просунул руки и поднял её с земли, прижимая к себе. — За что? Я не понимаю, — девушка беззвучно плакала, пока я нес её в деревню. Она зарылась лицом в мою шею, согревая нос, и этот жест казался самой правильной вещью на этом гребанном свете. — Зло необъяснимо. — я склонил голову над её головой, стараясь скрыть от косого дождя. В мире есть настоящие уроды, я прекрасно знал это, ведь когда-то сам был одним из них. В жизни бы не поверил, что кто-то из моих учеников способен на убийство невинных животных. Конечно, некоторые из девушек были жестокими, но это больше психосоматика, чем желание крови и убийств. — Но оно наказуемо, Селина. Я отнес её в ближайшее здание, к которому у меня был доступ, для того, чтобы уберечь от дождя. Возможно, это место было единственным, где я мог бы уберечь её от себя. Достав из заднего кармана длинный ключ, я отпер возвышающиеся двери и занес девушку внутрь. В воздухе витал знакомый аромат ладана и свечного воска. Я нес её по дорожке, а по бокам простирались двадцать рядов деревянных скамей. Нажав на выключатель, я включил самый тусклый свет, осветив половину витражей от пола до потолка, каждый из которых иллюстрировал одного из помощников Иисуса. Прямо перед высокой каменной фигурой Христа, в конце прохода стоял алтарь. Я мог бы запереть двери, разложить Селину на мраморной плите и вытрахать все плохие мысли — всё мое нутро требовало этого, и от силы сопротивления начала закипать кровь. Было ещё кое-что. Чувство вины, густое и холодное, бьющее в желудке даже из-за неправильных мыслей. Это церковь. Я никогда, даже мысленно не позволял себе осквернять святые стены, пока Святой Августин с упреком смотрит на меня со витража. Опустив девушку на скамью в первом ряду, я почувствовал, как в последний момент рука Селины сжала рубашку на спине, будто умоляя не отстраняться. Мы оба промокли от дождя и неудержимо дрожали. — Селина, — я всё же пошел на поводу и, развернувшись, уселся на скамью, оставив студентку на своих коленях. Тихо пробормотал, вцепившись в мокрый картон: — Дай мне коробку. — Нет, — девушка быстро закачала головой, но я успел заметить глаза, снова налитые слезами. — Я не могу. — Можешь, — я добавил в голос сталь, и со всхлипом Дикинсон расслабила пальцы. — Хорошая девочка. Отложив коробку в сторону, я прижал студентку к груди. Горе сделало её такой маленькой, свернуло в клубок прямо на моих коленях. С одежды капала вода, я осознавал, что нам просто необходимы полотенца и сухая одежда, но это значило, что Селину нужно было оставить одну и снова выйти под дождь. Если с последним я бы справился, то остальное не давало покоя, поэтому, уложив подбородок на девичью макушку, я достал из кармана телефон и отправил несколько коротких сообщений. Медленно, мучительно медленно, я прикасался к коже Дикинсон, под предлогом, будто согреваю её. Я проводил по шелковистой коже бедра, будто мучая себя, поднявшись на несколько сантиметров выше, я смог бы прикоснуться к раю. Сегодня днем она открыла мне вид на Эдем, а я сдержался, потому что был далеко не святым, я не нашел бы себе там места. На самом деле, перед глазами весь вечер стояла эта картина, а я всё ещё не отошел от голодных, яростных ощущений, которые пронзали каждый нерв моего тела. Дикинсон ушла из аудитории, но не из моей головы. И теперь, когда она снова находится так близко, я чувствую себя по настоящему озабоченным. Я хотел бы видеть отметины на заднице, оставленные мной. Я хотел бы чувствовать их пальцами, кусать и добавлять новые. — Джастин? — девушка дернулась, намеренно прижимаясь к эрекции и, осознав всё, с хитрым прищуром, спросила: — Ты же сейчас не думаешь о мёртвых опоссумах? Великолепная девушка. Она всегда без смущения осуждала меня и взглядом и словами за всё мое дерьмо. Даже сейчас, когда сама разрывается от горя. — У меня стоит не от этой мысли… Что ты… — я замолчал и чуть слышно застонал, когда почувствовал, как девушка теснее прижимается к чувствительному органу. — Я плохой человек… — Ты прав, — Дикинсон провела ладонью по своей щеке, стирая соленые дорожки. Я напрягся всем телом, в кроссовках даже свело пальцы от напряжения. Мне срочно нужно снять её с коленей для того, чтобы нормально поговорить и успокоить. — Это так… Несправедливо… Мне так их жаль… Она всё смотрела на меня серыми глазами, пронизывающими насквозь и, Господь Всемогущий, я бы отрезал себе обе руки за свои черные мысли. — Может быть, тебе что-нибудь нужно, Селина? Как я могу тебе помочь? — я, не сдержавшись, прикоснулся большим пальцем к девичьей щеке. Она явно обладала какой-то магнетической силой, тянуло просто невероятно. — На самом деле… Мне достаточно сейчас того, что ты даешь… Я хотя бы могу расслабиться, с тобой приятно грустить. Ох уж этот подростковый максимализм. Вопреки её словам я понимал, что она никогда не должна расслабляться со мной, особенно когда настолько слаба. С каждым вздохом я улавливал аромат лимона от кожи девушки, это выбивало из колеи, выбивало из мозга все разумные мысли. Это заставляло желать то, чего я никогда не мог иметь. Возбуждение захлестнуло меня, мной словно завладел демон похоти, губы сами потянулись к щеке, пробуя горе на вкус. Вопреки всему я собирался дать ей единственное утешение, которое умел. Губами я обычно удовольствие не доставлял, но целовать женщину до беспамятства умел, и не раз в этом убедился. Сильнее наклонив голову, я провел горячим дыханием по скуле, смочил языком мочку уха, почувствовав маленькую бриллиантовую сережку кончиком языка. Прошелся дыханием по изящной челюсти, прикоснувшись губами к уголку девичьих губ. Мы дышали в унисон, застыв в пространстве между недо-прикосновением. Оставался лишь миллиметр, одно движение, и я мог взять то, что хотел, не давая девушке опомниться. Селина так же застыла, бегая по моему лицу огромными глазами, и, поддавшись порыву, я сжал руку в корнях её волос и прикрыл глаза, когда услышал новый всхлип. — Ты похоронишь их? — Да, — я никогда не делал ничего подобного, но готов был сделать это на её глазах просто для того, чтобы ей стало легче. — Спасибо, — качнувшись в моих руках, Дикинсон обхватила мое лицо ладонями. — Селина… Мы не можем… — я ухватился за последние нити здравомыслия. — Я знаю. Дверь открылась, и мы, словно ошпаренные, отлетели друг от друга, увеличивая расстояние. Я нервно поднялся на ноги и повернулся ко входу. Я знал, что придет смотритель; мне пришлось перестраховаться и отправить ему пару сообщений в тот момент, когда окончательно потерял здравый смысл. Посторонний человек помог голове отрезвиться. Мужчина по имени Феликс шел по проходу с большим тяжелым рюкзаком. Феликс — довольно набожный мужчина преклонного возраста, знаете, один из тех стариков, которые живут в растянутой рубашке с горизонтальными полосками и не упускают случая помочь каждому, кто в этом нуждается. Именно ему я поручил присмотр за Селиной и её зверятами. Нужно было убедиться, что они не были больны бешенством, как минимум. В сообщениях я кратко описал Феликсу ситуацию и попросил принести полотенца. — Отец Джастин, — чуть кивнув, мужчина поздоровался, а после мягко улыбнулся девушке. — Мисс Дикинсон. — мужчина поставил сумку на пол, рядом со скамьей и, сделав пару шагов, приподнял крышку коробки, сконфуженно заглядывая внутрь. Кажется, ему тоже не нравится вся жестокость картины. — О, Иисус Всемогущий, найти такое в своей комнате — ужасно. — Девушка кивнула, поджав губы. — Дело вот в чем, — Феликс быстро избавился от куртки, расстегнув молнию, и достал из-за пазухи маленькую металлическую тару. — Я нашел это пару минут назад в хорошо знакомом вам месте. Опоссумы вернулись в ту же самую кучку. Мужчина приподнял металлическую крышку, и из коробки тут же показались две белых мордашки. Не удержавшись, я приподнял уголок губ, наблюдая за Дикинсон. Она, казалось, перестала дышать, стараясь осмыслить происходящее, а затем слетела со скамьи и, просунув ладони, вытащила зверьков наружу. Прижав к себе, девушка звонко рассмеялась — великолепно, мелодично, разливая в моей груди тепло. Проворные и быстрые опоссумы начали бегать по её рукам, по плечам, один из них уселся на плече девушки и зарылся носом в волосы, не оставляя никаких сомнений, что это именно те животные, которых Селина называла Чипом и Дейлом. Всё тело вдруг обдало облегчением, я встретился глазами с Феликсом. Тот сразу же подал голос: — У меня есть теория, Отец, — мужчина сунул коробку с мёртвыми животными под мышку. — Но она вам не понравится. — Я слушаю, — присев у скамьи, я достал из рюкзака большое махровое полотенце, а после взглянул на Селину, чей взгляд был прикован к бегающим по ней зверькам, но я знал — она внимательно слушает. — Этой осенью на дорогах много таких лежит, — Феликс опустил взгляд на свои мокрые ботинки и поморщился. — Сегодня понедельник, позавчера к студентам обоих академий приезжали родители… Могу предположить, что кто-то подобрал зверей на дороге и привез сюда в коробке, потому что, судя по состоянию трупов, их точно сбила машина. — Я знаю, кто принес их в мою комнату, — яростно зашипела Селина. — Мы поговорим об этом позже, все получат по заслугам, поверь мне, — увидев в глазах девушки одобрение, я снова повернулся к Феликсу. — Есть что-то ещё? — Да, Отец. Опоссумы часто пытаются выбраться из территории кампуса через северную стену забора, но не понимают, как миновать её, ведь ограждение под напряжением. Такие звери никогда не задерживаются долго на одном месте. Я знаю, что вы привязались к ним, мисс Дикинсон, но им пора пуститься в свободное плавание. — Я знаю. — кивнув, Селина погладила одного из них, улыбаясь. Пораскинув мозгами, я понял, что никогда не видел её в таком спокойном состоянии, именно поэтому вдруг почувствовал жгучее желание завершить дело со зверьками до конца. — Как думаешь, им будет безопасно в государственном заповеднике? Сайприс-Лейк всего в паре километров отсюда, он должен подойти. — спросил я Феликса, который несколько раз кивнул, слушая меня. — Это более, чем безопасно, Отец. Далеко от федеральных трасс, опоссумы пойдут в горы. — Спасибо за помощь, Феликс. Мужчина несколько раз кивнул, а после направился к выходу, захватив нужную коробку. Я встретил взгляд Селины, и прежде, чем у меня бы появились сомнения, спросил: — Не хочешь прокатиться? Дикинсон широко раскрыла глаза, удивляясь предложению. Конечно, у неё были основания удивиться, ведь я сам поставил запрет на выезд, к тому же Кэролайн настаивала на этом, пытаясь угрожать. — Да, — поспешно заявила девушка, кажется, разглядев сомнения в моем взгляде. — Я с удовольствием. Мы вышли из церкви к тому времени, когда гроза ушла, оставляя после себя спасительную прохладу, помогающую проветрить голову. Я накинул полотенце на плечи Дикинсон при выходе, и прямо сейчас вел девушку к своему автомобилю, обычному старому седану в минимальной комплектации. Ничего общего с теми машинами, которые я водил в Нью-Йорке. Селина, поглощенная последней встречей с друзьями, даже не обратила на неё внимания, просто скользнула на переднее сидение и позволила мне закрыть дверь. — Я была на многих благотворительных вечерах, — забормотала девушка, как только мы отъехали. — Они все любили делать огромные пожертвования для животных, фотографировались с гигантскими чеками, а затем сбивали и оставляли на обочине, или же могли пройти мимо голодной кошки на улице. Это стыдно… — Это общепринято, Селина. Девушка качнула головой, играя пальцами с ушком одного из опоссумов. — Но так не должно быть… Общепринятость — не для всех. Конечно, мне грех жаловаться на свою жизнь, ведь все вокруг думают, что мне охрененно повезло: много красивых машин, много стран, много отелей, много вечеринок, платьев, но… Это жизнь, предопределенная наперед, мама выдаст меня за мудака, окончившего какой-нибудь Дартмут. Мне суждено работать где-нибудь в офисе и водить Мерседес S-класса, а после родятся ещё более богатые дети. Я уволюсь и начну заниматься ложной благотворительностью, как они все, и из единственных личных достижений у меня будет лишь семейное фото в рамочке с кем-то таким же чужим, как прохожие на улице. Вот она — ваша общепринятость! Один из опоссумов копается лапками в золотистых волосах, пока второй, свернувшись клубком, спит прямо на ладонях девушки. — Я знаю, как всё устроено в том мире, Селина. Ты хочешь этого избежать? — Я не хочу такого… Не могу. Конечно же, она не сможет. И когда она решит, наконец, что с неё хватит? — Ты же знаешь, чем чреват побег? — Ну и чем же?! — зашипела девушка, повернувшись в мою сторону. — Мама сама замнет проблемы с академией только потому, что не захочет огласки. Я знаю, что не будет больше кредитных карт, не будет ни машин, ни вечеринок, но трастовый фонд — это достойная цена за свободную жизнь, тебе так не кажется? — Не все готовы от этого отказаться, Селина, здесь мало одной смелости. Каждое слово девушки заставляло меня чувствовать несоизмеримую гордость за неё. Казалось, она стала ещё привлекательнее в моей голове, и вдруг мне просто захотелось помолиться в полной темноте, мне хотелось, чтобы ничего не стояло между мной и Богом, включая мой долг и студентку. Я хотел, чтобы всё было нормально, но даже когда задерживал на ней взгляд по пути к парку, я уже грешил мыслями. Я припарковался на гравийной дороге и заглушил мотор, наблюдая за Дикинсон. — Готова? Девушка уставилась на животных, мирно спавших на её коленях. Грудь вздымалась, я видел, что она продолжает бороться со слезами, а после кивает, и облегченная улыбка трогает девичьи губы. Закутавшись в махровые полотенца, мы вышли на улицу. Это чувство глубокого удовлетворения было для меня в новинку. Клянусь, глядя в глаза Дикинсон, я не мог припомнить ни одного момента, когда был так же доволен. Когда студентка опустила опоссумов на дорогу и начала с ними разговаривать, уговаривая отправиться в парк, я понял, что именно эта её сторона мне дороже всего. Когда она не пыталась устроить ад в аудитории, не пререкалась, она была огромным лугом с цветами запаха лимона и медоносными пчелами. Селина была всем, чем не был я. Я никогда не был настолько увлечен женщиной, и это по-своему действовало на нервы. Она умная, сильная и достаточно волевая, потому что смогла пробить брешь в моей броне. Когда опоссумы скрылись в темноте деревьев, она встала рядом со мной и просто смотрела в темную гущу. Селина чмокнула меня в щеку, а после, подняв лицо к ночному небу, вдруг радостно засмеялась. Конечно, то, как в итоге пришлось с ними попрощаться — гораздо лучше, чем закопанная коробка из-под обуви. Я просто стоял молча, дал ей время попрощаться и смотрел, впитывая всё, что вижу. Зверята убежали. Подняв голову к звёздному небосводу, девушка снова звонко захохотала. Селина ещё несколько секунд смотрела в темную рощу, а после развернулась на месте и сделала шаг ко мне, сокращая расстояние. Дикинсон дрожала от холода, и, не задумываясь ни на секунду, я прижал её к груди, пытаясь согреть. Я, словно зеленый подросток, вдруг перестал дышать, чувствуя, как жемчужные волосы щекочут подбородок. Всё тело напряглось, и вдруг вспомнилось, что сейчас на мне нет ошейника — воротника священника, постоянно отрезвляющего пыл. Это плохо. Селина, быстро сунув руки под мою рубашку, прикоснулась ледяными пальцами к спине. — Ночь — хорошее время для исповеди? — Две исповеди за день — многовато, — я втянул воздух, касаясь кончиком носа девичьих волос, и тут же об этом пожалел. — Разве священники должны отговаривать от такого? — Просто… Я примерно догадываюсь, что ты выкинешь, и не хочу это слышать, — отрезал я, но девушка не унималась. Неугомонная. — На самом деле, я хочу убить одну… Она оставила мне коробку в комнате, но я могу предоставить это тебе и… Мне сложно это сказать, — я приподнял уголок губ, заведомо зная, что Дикинсон скажет. — Я не хочу, чтобы ты наказывал её, как меня сегодня… Не хочу, чтобы шлепал, заглядывал под юбку или просил снять труси… — Селина. — Ни в коем случае не делай этого, — девушка подбородком уперлась в мою грудь, заглядывая в лицо. — Я знаю, всё это звучит так мелочно и совсем неуместно. Клянусь, я больше не буду провоцировать тебя, не буду приходить на занятия без нижнего белья или пытаться соблазнить, но это... Раньше я думал, что испытаю облегчение, услышав это от неё, но я ждал… а облегчения всё не было. — Значит ли это, что ты больше не будешь хамить и проявлять неуважение к преподавателям? — Эм, — Селина свела брови на переносице и продолжила, фыркнув. — Не сходи с ума, я не сказала, что стану паинькой. — Невозможная особа. — Я не откажусь от своей затеи с отчислением, но тебя в моем плане больше не будет, я не хочу… — Дикинсон приоткрыла рот, заглядывая в мое лицо. — Черт, ну почему ты всегда так великолепно выглядишь?! — я тихо усмехнулся от резкого перехода и, приподняв брови, дал девушке закончить. — Я пытаюсь сказать… — Студентка шумно вдохнула воздух, отчего напрягся пресс, и выпалила: — Невада хочет тебя, и если ты повторишь мое наказание, для неё это скорее станет наградой. Конечно, она хочет, чтобы ты задрал ей юбку… — Заткнись, — наклонив голову, я наблюдал, как девушка борется с собой, заставляя себя замолчать. Для неё это всегда было сложностью. — Я не так часто это делаю, и, более того, никакого интереса, кроме профессионального, я никогда в такие моменты не чувствовал. Девушка прикрыла глаза, переваривая слова. — А со мной? Ты чувствовал… злость? — С тобой я чувствовал всё. Иисусе, я не смог вовремя заткнуться. Я не могу притворяться, что мое влечение к этой особе ослабевает из-за молитвенных речей. Я всей гребанной душой желал её и ранее, и прямо сейчас. Лунный свет озарял эльфийское лицо, волосы, заставляя их мерцать неземными оттенками. Вся красота девушки, несмотря на несносный характер, была элегантной и воздушной, слишком нежной для такого черного мира. Я забывал все свои клятвы, забывал даже свое имя, когда она смотрела на меня так; смотрела так, будто видела человека, грешника, видела каждый мой грех, но не отворачивалась. Я приоткрыл губы, но слова так и не слетели с языка. Мы не можем. Ты моя студентка. Я вдвое старше тебя. Ты — Дикинсон. Я священник. Я сделаю тебе больно. Все такие логические причины, всё к черту ускользнуло, когда Селина рывком встала на носочки и опустила взгляд на мои губы. Вокруг не осталось ничего, кроме учащенного стука сердца и запретного соблазна. Моя ладонь легла на шею девушки, вжимая пальцы в кожу, а в голове воцарила такая невесомость, пока легкие не смогли найти ни капли воздуха, а вокруг продолжал витать лимонный запах, дразня попробовать сам грех на вкус. Ботинки заскрипели по гравию, сердце бешено забилось, когда под покровом ночи я всё-таки решился украсть запретный поцелуй у ангела. Вжимаясь в мягкие губы, я поглощал её, пока Селина поглощала меня, отвечая на каждое движение языка в бешенном ритме, заставляя кожу покрыться мурашками. Я не прикасался к женщине, не целовал, не пробовал на вкус девять гребанных лет. Клянусь, на кончике языка я почувствовал сладость мёда, и это оказалось ещё более греховным, чем я мог себе представить. Самый сладкий рай. Мой рай, мое спасение — ни того, ни другого я и не заслуживал. Аромат лимона проникал в мои легкие, и, не контролируя себя, я опустил ладонь и сжал ягодицу девушки, напоминая про болезненные рубцы. Услышав сладостный стон, я почувствовал, насколько возбужден, готов до боли внизу живота. Я хотел, прямо сейчас хотел её невинности, её боли и удовольствия, я хотел, несмотря на неправильность всех желаний.