Согреши

Дождавшись звука шагов сзади, я ускорил шаг. Я оставил все ее отвратительное поведение без должного ответа, лишь по одной простой причине — в ближайший год для этого у меня будет еще достаточно времени, и я был намерен воспользоваться каждой минутой пребывания здесь этой наглой особы. Предсказуемые, однотипные, не имеющие никакого уважения к своим родителям и окружающим, подростки. Все, кому посчастливилось попасть ко мне на обучение, так или иначе, вставали в тот ряд, в который я показывал пальцем. Конечно, осознание того, что ближайший год они проведут без друзей, привычного убранства особняка с дорогими шелковыми наволочками, ни одной из них не давалось легко, для каждого в первом дне было мало приятного. Это все игра контрастов, человек быстро привыкает к любым условиям. Дети богатых родителей, живущие в мире неискренних отношений… В мире, в котором главная ценность это шелест свежих купюр, а сила, это умение контролировать все вокруг себя, сжимая в крепких тисках. Я никогда не был тем человеком, который хотел улучшить мир, сделать окружающих добрее или проложить еще одну тропу к Господу, но я умел вести бизнес и держать железную дисциплину. Именно это мне всегда помогало. Дисциплина. Девушка нагнала меня, и я, довольно приподняв уголок губ, свернул по коридору налево. — Моя мама уехала? — я слышал, как девичий голос предательски дрогнул, несмотря на то, что она старалась держать невозмутимое выражение лица. Как я уже сказал, для каждого из них первый день был сложен морально, но эта семейка пошла еще дальше, пытаясь принизить меня. Старшая — угрозами, младшая же язвительно-агрессивными ответами. В воздухе витала сильная враждебность и, не выдержав, я кинул на Селину взгляд через плечо. В круглых серых глазах пылало адское пламя, губы кривились в злой усмешке, обнажая идеальный ряд белоснежных зубов. Пшеничного цвета волосы в беспорядке лежали на плечах, немного выдавая совсем недавнюю стычку у окна, а ладони сжались в кулаки. Казалось, она ненавидела меня прямо сейчас, показывая все свое презрение во взгляде. Не могу сказать, что привык к такому, даже наоборот... Мои студентки, конечно, испытывали ко мне сильные эмоции, но это не презрение, не ярость. Наоборот... Я часто пресекал нежелательный флирт, старался сразу абстрагироваться от этого, пару раз даже захлопывал двери в комнаты при ежедневном обходе, потому что девушки, подгадав время, выходили из душа в одном белье. Одна из них, кстати говоря, пошла дальше всех, обнажив все свои прелести напоказ. — Она ждет. Возможно, я должен был рассказать всю правду о том, что ее мать собиралась уйти, не попрощавшись, но решил предоставить это самой Керолайн. Наконец, повернув у статуи Святой Анны, я остановился у двери в собственную аудиторию и приоткрыл дверь, пропуская девушку внутрь. Селина прошла и, потерев большой палец об указательный, я прошел следом, аккуратно прикрыв за собой дверь. — Почему так долго? — миссис Дикинсон с недовольным лицом направилась в мою сторону, придерживая сумочку из натуральной кожи в руках. Кажется, она желала поскорее убраться отсюда, но… Я еще с ней не закончил. — Присаживайтесь, — я указал кивком на первый ряд одиночных парт. — Обе. — Честно, меня удивляет, что ты еще здесь. Дам сто баксов за то, что ты сбежала бы отсюда при первой возможности. — Селина закатила глаза, присаживаясь за деревянную парту. Керолайн возмущенно вздохнула и, приподняв брови, громко плюхнула сумочку на парту. При яростных вздохах грудь женщины поднималась, заставляя шнуровку на модной кофточке, растягиваться и впиваться в кожу. Безупречная внешность, белоснежная кожа… В крепких руках она могла бы покрыться красивыми синяками, замечательное зрелище. Тело, которое, бьюсь об заклад, истязали каждодневными тренировками с тренажерном зале. Длинные прямые волосы, без намека на седину. В прошлой жизни женщины постарше были моей слабостью, но вот характер Дикинсон… Из-за него она производила отталкивающее впечатление, и вся привлекательность медленно, но верно сходила на нет. Высокомерная, жаждущая власти и контроля, с негласным кодексом, подобающим, разве что, Люциферу. У снежной королевы не оказалось ни одного положительного качества, помимо яркой внешности. Женщина выдержала мой приказывающий взгляд, молча сопротивляясь еще несколько секунд, а после опустилась на сидение рядом с дочерью. Что касается Селины… Длинные волосы теплого пшеничного оттенка доходили до талии и переливались цветом натурального жемчуга. Длинные ресницы обрамляли круглые серые глаза и выражали все недовольство, сверкая злостью. Если добавить к этому заостренный нос и тонкие алые губки, получался прототип какой-то эльфийской внешности. Через тридцать лет она станет неповторимо изысканной, она будет вызывать бурную реакцию у мимо проходящих мужчин так же, как ее сука мать. Конечно, большинство из них и сейчас бы сочли ее привлекательной, но для меня внешне, по крайней мере, она вызывала стойкое отвращение в этом плане. В принципе, я испытывал отвращение в интимном плане ко всем подросткам, даже в юности искал женщин постарше. Эта навязчивая идея, в конце концов, и стала моей погибелью. Девушка вжалась в стул, ее глаза постоянно бегали по углам аудитории. Забавно, но она даже не останавливая на меня взгляда, старалась сопротивляться той несправедливости, на которую ее обрекла мать. — Селина, прекрати паясничать, сядь прямо. — я натянуто улыбнулся, но сталь в голосе несколько раз прошлась эхом по аудитории, бумерангом вернувшись прямо в мою грудь. Девушка не желала выполнять сказанное. — Два слова, мистер Бибер, один палец. Читайте по губам… — Дикинсон подняла на меня серые глаза, едко усмехнувшись. Темная ярость прожгла меня насквозь, я улыбнулся в тон, как самый хреновый актер на свете, а после пнул носком ботинка стул с такой силой, что девушка подскочила, испугавшись, и выпрямилась. — Именно так студенты пансионата сидят в классах. С твоей дерзостью мы разберемся немного позже. — приоткрыв пухлые губы от шока, Селина сжала ладони в кулаки, а я весь, от макушки до пальчиков ног, вдруг пропитался восторгом от столь честных, нескрываемых эмоций. Мое поведение никогда не отвечало нормам священнослужителей, но в моем случае, священник это не призвание, это вынужденное покаяние. Безбрачие, закрытый пансионат, все это удерживает меня, сдерживает ненормальные наклонности уже девять лет. Полное отсутствие соблазнов, ведь подростки никогда не привлекали меня, а среди преподавателей были лишь профессора-пенсионеры, пожилые вдовы и несколько благочестивых супружеских пар. Стать священником — единственное правильное решение, которое я когда-либо принимал, единственное благородное в моей жизни. Конечно, я с трудом подходил на эту роль, но руководителем всегда был отменным. Я прекрасно знал, как устроен мир состоятельных, влиятельных семей, прекрасно знал, как вести себя с избалованными людьми... Как, например, две особы, сидящие прямо передо мной. — Я согласен с вашими правилами, миссис Дикинсон, — я надавил голосом, заставляя женщину приподнять подбородок и посмотреть прямо на меня. — Потому что это мои правила. Все условия, которые вы выдвинули прописаны в уставе этой академии. Потрудитесь, все же, его прочитать. — Не смейте… — Прочтите, ознакомьтесь с тем, как у нас все устроено. Мне все равно на вас и вашу фамилию, это моя территория, и именно я здесь принимаю решения, основываясь на интересах студенток. Я не собираюсь удовлетворять ваши требования, ни ваши, ни вашей дочери, ни ваших помощников и адвокатов. — вцепившись взглядом в ярко-голубые глаза, я завел руки за спину и сцепил ладони в замок. — Если для вас это проблема, уходите и забирайте дочь с собой. Сейчас же. Я предоставил им выбор, с особым наслаждением наблюдая за выражением лица Кэролайн. Женщина, явно, не ожидала такой отдачи от простого рабочего. Они могут покинуть это место вдвоем, а может, она доверит мне Селину и уедет одна. Для меня, честно говоря, это не имело особо никакого значения. С появлением новенькой мне предстояло ходить и нянчиться с ней вместо того, чтобы решать привычные дела с документами. Грубо говоря, я либо проведу год спокойно, без дополнительной нагрузки на собственные плечи, либо эта самая нагрузка останется и все усложнит. — Я была права на ваш счет, — женщина, наконец, прекратила войну глазами и встала, схватив с парты сумочку. — Вы бескомпромиссный и жесткий, а это как раз то, что нужно моей дочери. Селина, — она кивнула дочери, холодно попрощавшись и направилась к двери, стуча каблуками. — Я жду отчета о твоем удовлетворительном поведении, не позорь меня. Все. Прощания не было, не было печального взгляда на ребенка перед длительным расставанием. Не было ничего, кроме быстрого цоканья каблуков по расписанной плитке, которое становилось все тише и тише. Звук жестокой любви. Такой подход к воспитанию, безусловно, имеет смысл, но если ребенок получает только жестокость, смысл самого воспитания испаряется. Сжав губы, я перевел взгляд на девушку, выпрямившейся на стуле ровно. Мне не нужно было приглядываться для того, чтобы увидеть слёзы в её глазах, по рваному яростному дыханию и так было всё понятно. — Мне здесь не место! — выплюнула Селина, заставив меня изогнуть бровь в немом вопросе. — Я атеистка, я не верю в вашу древнюю религию и не буду следовать тупым правилам! Идите за ней, пока она не ушла, скажите, что передумали брать меня, иначе, я обещаю, вы пожалеете о каждой секунде, на которую меня здесь обрекли! — Нет. — Я не ясно выразилась? — я услышал скрип зубов и подавил усмешку, пока гневные слова вылетали наружу. — Клянусь твоим Богом, каждый мой проступок будет грандиозным! — Ничего страшного, — я растянул губы в улыбке, видев, как это еще больше выводит девушку из себя. — Каждое наказание будет таким же эпичным, как твой проступок. — Вы… — Селина цокнула языком. — Священники так себя не ведут! Нельзя насилие… — Откуда ты знаешь, если неверующая? — Да потому что это ненормально! Я присел на край стола, повернувшись к девушке лицом, и взгляд серых глаз стал еще более ядовитым. — В кампусе живут еще шесть священнослужителей… Познакомишься с ними на занятиях, тогда и будешь судить о правильном поведении, а пока воздержись от нелестных комментариев. — я встал и, сдерживая порывы ярости, кинул через плечо. Это был сложный день. — Пойдем, проведу тебе экскурсию. По ближайшему лестничному пролету я провел ее на первый этаж, постоянно поглядывая на девушку через плечо. Честно говоря, я не воспринимал ее как соперника, которым она так рьяно желала стать. Было смешно наблюдать за жалкими попытками угроз и оскорблений. Я не воспринимал ее всерьез. Возле столовой, на первом этаже послышался гул девичьих голосов. Завтра начинался новый учебный год, и студентки праздновали, встречались с подругами после каникул, о чем-то переговаривались, кушали и много смеялись. Если бы разговор в кабинете прошел по-другому, я бы позволил Селине присоединиться к празднику, но вместо этого прошел мимо гула разговоров и смеха. — Что там происходит? — остановившись у прохода, девушка рассматривала стволовую, тяжело сглатывая. — Праздник. Студенки едят, веселятся, танцуют. Другими словами, делают всё, чего ты сегодня лишена. — не оборачиваясь, я завернул за угол, бросив через плечо. — Не отставай. — Я умираю от голода. — я снова услышал стук каблуков за спиной. — Нужно думать прежде, чем открывать рот. — Еда — это, разве, поощрение за хорошее поведение? — Селина, запомни, за каждое плохое слово, за закатывание глаз и другие неуважительные жесты ты будешь наказана. Я показывал ей несколько этажей академии, пока девушка, надув губы, продолжала идти за мной. Бьюсь об заклад, ей все равно на мои слова, она ничего не слушает и не запоминает, а я же делаю все на автомате, постоянно оборачиваясь на фигурку сзади. На надутые губы. Сексуально. Тряхнув головой, я выгнал эту мысль из головы прежде, чем она могла пустить свои корни. На самом деле, сейчас в Селине было кое-что привлекательное, а именно, сладкая, великолепная тишина. Молчание. Когда девушка молчала, она казалась старше, более зрелой. Несмотря на излучающую непокорность и враждебность, держалась она достаточно грациозно, проявляя воспитанность. Послушание шло ей, оно было ее второй натурой. Безропотное послушание. — Сейчас мы выходим из главного здания. Посмотри туда, — я нарушил тишину, кивнув в пустой коридор. — Здесь находятся учебные классы и библиотека. Впереди — общежитие, все студенты обязаны быть в комнатах когда выключается свет, к девяти вечера, в остальное время можешь свободно перемещаться по территории кампуса. — Как гребанный Хогвартс, на улицу выходить можно? Пансионат Святой Анны одна из двух закрытых академий в поселке. Академия Бребефа, находящаяся совсем недалеко отсюда, предназначалась для обучения парней и руководил ей отец Кейлеб Уэллс. Именно поэтому женский пансионат по всему периметру окружал двухметровый забор. Он обеспечивал безопасность не только от внешних угроз, но еще и от непозволительного взаимодействия между студентами двух академий. Церковь, спортивная площадка, маленький театр и спортивный зал располагались в деревне между двумя учебными заведениями, это позволило сократить немалые расходы при планировании бюджета. Все это оказалось взаимовыгодным, и, к тому же, Кейлеб был моим лучшим другом. — Можно, но за воротами студенты обычно находятся под постоянным присмотром одного из преподавателей. — Ну конечно, — девушка закатила глаза, произнеся с сарказмом. — Не дай Иисус, невинная девственница дотронется до парня. — Регулярно проводятся мероприятия с участие студентов с обоих академий, а так же, проводится ежедневная месса. — Что? — я перестал слышать стук каблуков и замедлил шаг. — Нужно ходить в церковь каждый день? — Каждый день, кроме субботы, в восемь часов утра все преподаватели и студенты собираются в главном зале. — Блять, — я свел брови на переносице, услышав возобновившийся стук каблуков. — Не вносите меня в список на эти бестолковые сборища. — Пока ты находишься здесь, ты, как и все остальные студенты, будешь следовать регламенту. — Дерьмо все непрогляднее, — пробурчала Селина себе под нос, заставив снова раздраженно прикрыть глаза. На втором этаже нас встретила тишина. Студентки еще около часа будут праздновать в столовой, а затем вернутся в комнаты. Я не часто заходил сюда, старался не заходить, в организмах подростков часто бушуют гормоны, а мне не нужны компрометирующие слухи. Никому не нужны. — Ванная комната в конце коридора, — я открыл одну из дверей и нашел выключатель на стене. — Это твоя комната, располагайся. Селина, скривив губы, повернула голову, оглядывая комнату. Двуспальная кровать, комод для вещей и деревянный письменный стол. Все скромное наполнение комнаты ждало своего часа, как и единственный чемодан, стоящий посреди комнаты. Наверное, Керолайн позволила ей взять с собой только необходимое. Девушка все осматривала на расстоянии, никак не решаясь войти, будто оказавшись внутри, она примет все, что происходит вокруг. — Справочник на столе, в нем найдешь карту кампуса и основные сведения, обрати внимание на раздел с униформой. — я сделал шаг в комнату и, открыв первый ящик комода, достал чистое постельное белье. — Месса начинается в восемь, ты должна быть внизу уже в семь сорок пять. Я положил аккуратную стопку белья на матрас и обернулся на девушку. Селина расфокусированным взглядом смотрела сквозь меня. Кажется, до нее начало доходить, она снова надула побелевшие губы. — Вошла. Сейчас же. Пара слов в таком тоне, обычно, могла выпереть всех с зала за пару секунд и девушка, ожидаемо, сделала пару рваных шагов внутрь комнаты еще до того, как я договорил последнее предложение. Женская грудь рвано вздымалась, натягивая розовый топ на бугорках под одеждой. На ней не было лифчика, и я уставился на свою ладонь, которая снова терла большим пальцем об указательный. Иисусе, я взволнован настолько, что начинаю имитировать движения, сам того не понимая. Представляю… Желаю того, чего у меня априори больше никогда не может быть. Я чертов наркоман. Сунув руки в карманы брюк, я нервно перекатился с пятки на носок, наблюдая за тем, как Селина сложила руки на груди, с отвращением оглядываясь. Я держался и уверен, что ни один мускул на лице не дрогнул, но за спокойным фасадом болезнь бушевала, кидая все мое тело в огненную топку. Я смотрел на нее и хотел… Хотел страха и боли в серых глазах, хотел укусов до крови, синяков, ударов… Впервые за долгое время я хотел дикого и беспощадного траха. Я хотел этого, потому что в воздухе пахло страхом, а с невинного лица девушки сошли все краски. Она держалась хорошо, держалась так, как велела ей ее фамилия… Она бы красиво вынесла все это. Время свалить отсюда. Я захлопнул за собой дверь и выдохнул, увидев крепкую преграду между своими мыслями и реальной жизнью. Миновав главный корпус, быстрым шагом вышел на улицу. Втянув свежий воздух, я оттянул белый воротник двумя пальцами от горла, давая себе немного охладиться. Что, черт возьми, только что произошло? Я не должен был себе этого позволять. Я контролировал свои действия, но не мысли, вспышка болезни застала меня врасплох. Ничего плохого не случилось, ничего страшного. Этого больше не повторится, я не позволю. Я прошел мимо группы студенток, которые наперебой здоровались со мной, уже привыкшие к полному игнорированию с моей стороны. Проверив все по периметру, я пересек ухоженный газон и пошел вдоль каменной стены, стоящей по всему периметру академии. Гравий хрустел под ботинками, ночной горный воздух приятно охлаждал голову изнутри. Я, конечно, скучал по городу, но вонь бетона в Нью-Йорке мне нравилась меньше. Осмотрев все, я провел подушечками пальцев по камню, тут же одернув руку. Такое ограждение давало повышенную безопасность. Каждый год хотя бы один имбецил пробовал испытать его на прочность, в этом году я лично протянул провода, находящиеся под напряжением, дабы точно быть уверенным в том, что никто чужой не попадет на территорию. Девять лет назад академия Святой Анны оказалась на грани банкротства. Не трудно догадаться, что причиной оказалась как раз неспособность удержать парней из Бребефа от постоянного посещения студенток. Такой несерьезный подход к столь важному делу начал приводить к ранним беременностям, а это, в свою очередь, принесло нелестную репутацию. После приобретения пансионата, я вложил немалое количество зелени в полное преобразование территории и обучения. Заменил большую часть преподавателей, отстроил огромный забор, под патронажем известного преподавателя создал конкурирующую программу обучения, а так же, в четыре раза повысил стоимость, тем самым продвигая академию среди обеспеченных людей. Конечно, основные ценности остались прежними, развитие интеллекта, духовности и личности, но управлял я этим всем, как бизнесом, не давая спуска никому. Я быстрым шагом подошел к высоким железным воротам — единственному входу и выходу — и ввел личный код-ключ на специальной панели слева. Замок протяжно звякнул, ворота открылись, я оставил академию за спиной. Ближайший город находился в нескольких километрах, именно поэтому большая часть сотрудников проживала в деревне в отдельных домах. Трехминутная прогулка по безлюдной улице и вот, я уже стою на пороге личного маленького домика. Скрипнула дверь под весом руки, я щелкнул выключателем и мини-кухня осветилась желтым светом. Короткая прихожая вела в спальню и ванную комнату, а из кухни можно было выйти в гостиную. На голой стене в конце коридора висит распятие. Темные шторы на окнах, не пропускающие свет, но и не дающие с улицы увидеть то, что происходит внутри дома. Потертый диван, а напротив дровяной камин. Больше ничего. Это даже иронично, после жизни в пентхаусе мне, оказалось, было нужно так мало для проживания. Наверное, после моей жизни все это, действительно, было огромным шагом назад, но я давно с этим свыкся. Не пентхаус определяет ценность человека, не власть, как многие состоятельные люди пытаются доказать, настоящая ценность в поступках. Сунув одну руку в карман, я прошел на кухню и достал из верхнего шкафчика бутылку ирландского виски. Установив тару на деревянный стол, я схватил с сушилки стакан и, как только собрался его наполнить, в дверь тихо постучали. Приподняв уголок губ, я, развернувшись на месте, взял второй стакан, крикнув: — Открыто. — Было скучно, решил составить тебе компанию, — мужской голос с чуть заметным акцентом разнесся по дому, пока парень снимал обувь. — Врешь, ты пришел, чтобы выудить информацию о Дикинсонах. Друг засмеялся, усаживаясь на один из стульев на кухне. — Так ты расскажешь? Кивнув, я подтолкнул наполненный стакан к нему, осмотрев мужчину. Сегодня его выбор пал на самую обычную одежду, Кейлеб сменил рясу на серую футболку, подчеркивающую смуглую кожу и черные волосы, и свободные джинсы. Мальчику было десять лет, когда он вместе с матерью переехал из Филиппин в Нью-Йорк. Он не знал ни слова на английском, но быстро всему учился, так заливисто смеялся с, как ему тогда казалось смешных слов, в итоге мы поладили. А после, я отправил его на обучение в семинарию, дабы он понял все тонкости жизни священнослужителей. Я поднес стакан к носу, втянув приятный запах спиртного, а после сделал глоток, долго смакуя виски на языке. — Дикинсон старшая угрожала мне, как и ожидалось, но я все равно взял ее дочь под свое крыло. Скорее всего, этот год не будет легким, хотя я и надеялся на чертово послабление. — В этом есть и плюсы. Ты невыносим, когда тебе скучно, ты становишься ворчливым и постоянно ноешь, Бибер. — Я не ною, — я присел на потертый диван и откинулся на спинку, уже прокручивая в голове план завтрашнего дня. — Она такая же красивая, как на фото в интернете? — не унимался парень. — Кэролайн? — Нет, Бибер, — Кейлеб закатил глаза, раздражаясь. — Студентка. Если бы об этом спросил другой преподаватель, я бы, наверное, счел такие разговоры неуместными, но этот парень ценил свое место и очень дорожил своей должностью. Он был призван свыше на эту работу и был верен Христу всем сердцем, в отличии от меня. Именно поэтому, при прогрессирующем психологическом недуге я пришел сюда для того, чтобы посоветоваться, и он не говорил мне то, что я хотел услышать, как остальные, он высказался жестко и по делу, он сказал то, что было нужно. Именно Кейлеб и убедил меня остаться, и не потому, что академию Святой Анны нужно было спасать, а потому, что спать нужно было меня. — Она невоспитанная идиотка. — раздраженно сунув стакан на подлокотник, я принялся расстегивать белоснежный воротник, а после несколько верхних пуговиц на рубашке. — Несговорчивая, остра на язык, мелкая копия ее матери. — Я не об этом… — Она симпатичная, Кейлеб. Такая же, как на фотографиях. А еще, ее глаза горят яркими языками пламени. Она смелая. Иисусе, помоги мне не придушить ее, от матерных слов, вырывающихся из ее губ, у меня кровь в жилах стынет, превращаясь в цемент. — Кейлеб, — я прикусил язык, болтая виски в стакане. — У меня был рецидив. Мужчина вытянул лицо, но быстро собрался, автоматически включая роль священника. — Это исповедь? — Нет, я ничего не сделал, просто… Подумал. — Тебя тянуло к ней? Он был единственным человеком, который знал о той части моего больного подсознания. — Да. — К Керолайн? — Нет. — Значит, Селина, — Кейлеб облегченно выдохнул, заставляя меня свести брови на переносице. — Влечение — это просто феномен человеческой природы, Джастин. Каждый человек испытывает его к чему-то, не верь тому, кто это отрицает, такие люди обычно скрывают нечто похуже. Вообще, я молился о том дне, когда ты сменишь предпочтения. Посмотри правде в глаза, у тебя был отвратительный вкус на женщин, Бибер. Я тихо усмехнулся, покачивая головой. — Ты мудак, знаешь это? Кейлеб знал обо всем с самого начала, он видел, как другие мальчики бегают за девочками, а я в это время с желанием поглядывал на их матерей. Мое детство не было травмирующим, не было и в моем воспитании таких аспектов, на которые это можно было свесить. Мой нездоровый сексуальный интерес — просто моя природа. — Послушай, Бибер, не кисни. Ты хороший человек, у тебя больше терпения, чем у любого из нас. Посмотри вокруг, все, что ты увидишь — это твоя заслуга. Я цокнул языком, желая сменить тему. Кейлеб сейчас не вел себя, как католик, больше, как еврей, постоянно напоминающий о том, на что я променял свою жизнь. Тема все-таки, сменилась, и не раз, мы долго говорили об двух соседствующих академиях, о сложном графике, о совместных мероприятиях. Затем плавно перешли на мировые новости, продолжая распивать бутылку ирландского виски. К тому времени, когда друг, покачиваясь, вышел, я почувствовал, что мне, действительно, стало легче. Мысли снова встали на место, оба полушария начали работать равномерно. Вот теперь я, действительно, полностью заряжен и готов к первому дню нового учебного года.