Яма 95

      Итак, сидя на полу в участке, — бывает там чаще, чем в квартире с Клаудом, — Чуя смирился со своим положением. Осталось собрать себя из сидячего и снова подобраться к решётке, чтобы напомнить про право на звонок, право на звонок, право на звонок, право на звонок — закомпостировал всем уже мозги этим правом, не?       Как бы там ни было, это единственный вариант. Так что Чуя с трудом, но поднялся и двинул к решётке, обнаруживая за столом того же копчика, который сказал выпустить его в прошлый раз. Вот чёрт. Это немного неловко. Даже в том плане, что тот сказал «Не нарушай больше», а Чуя и не вспомнил бы, что нахрен успел нарушить с того раза. Чуя помялся на месте, обняв ладонями прутья, но делать нечего.       — Эй, офицер...       Копчик поднял взгляд от бумаг. И улыбнулся. Не подумайте, он сделал это как-то странно, криво, липко, по-полицейски. Ничего хорошего следом Чуя не ждал.       — Проснулся? Мой вездесущий приятель.       Чуя поджал губы и отвёл взгляд. В прошлый раз он оказался за решёткой по невероятной глупости, и тот факт, что копчик его подкалывает по этому поводу... ещё более неловкий, чем само повторное нахождение здесь.       — У меня ведь есть право на звонок?..       Грохот ручки, брошенной на стол, оказался чрезмерно громким и сразу заставил Чую посмотреть в сторону звука. Бросив ручку и свои бумажные дела, копчик поднялся из-за стола и начал сокращать расстояние.       — В этот раз у тебя нет такого права. Только потому, что дежурным вчера оказался именно я. Ещё я взял сверхурочные, чтобы поболтать с тобой сегодня. Не сочти это грубостью, просто... ты говорил такие интересные вещи, хочу услышать твою трезвую версию этих слов.       Что нахрен он мог наболтать копчику пьяным?..       — Простите?       Остановившись возле решётки — единственной разделяющей их стенки, — офицер слегка склонил голову вбок и снова продемонстрировал ту загадочную улыбку.       — Мне интересно ещё раз услышать, что ты говорил про... — он прервался, строя задумчивость на лице, и прочистил горло. — Про человека, который... либо «больший наркоман, чем ты», либо «наркоман, в отличии от тебя», я так и не разобрался в твоих криках в должной степени.       — Криках? — Уточнил Чуя, непроизвольно шире раскрывая глаза. Он что, кричал, пытаясь что-то доказать в участке?..       Копчик снисходительно улыбнулся и кивнул.       — Ты был недоволен тем, что тебя сюда бросили.              Тут-то и произошло невероятное: Чуя вспомнил.       Ни в один из предыдущих попаданий за решётку такого не происходило, и он довольствовался пересказами третьих лиц. Но сейчас в голове ярко вспыхнули события прошлого вечера, стремительно перешедшего в ночь, заночевать которую ему было суждено на холодном бетонному полу в участке.

Буквально в тот вечер.

      Гвоздь пихнул Чую плечом сильнее, чем можно было решить в момент. Предварительно он вывел его из состояния, заставляя злиться на идиотское поведение и идиотские выводы, так что Чуя был слишком зациклен на этом, чтобы быть внимательнее. Так, мимо него прошла сила, с которой пинался Гвоздь. Ровно так же мимо, как и факт утяжеления карманов, оставшихся без должного присмотра.       Тогда Чуя молча смирился с толчком и прикрыл глаза, выражая усталость от его выпадов.       А после они с Майком ушли в бар. Ну, Чуя надрался, это копчик напомнил ему до того, как он сам вспомнил. И они с Майком сидели за столом, добиваясь без разбора.       Ровно до момента, когда Майк отлучился в туалет.       Тогда-то Чую и повязали.       Это было... самое глупое представление на его памяти — а уж поверьте, за их с Дазаем перебежками, они видели многое. Но чтобы прям так...       Чуя остался сидеть за столом один, когда полисмены вломились в бар, безошибочно направляясь к нему. Подняв, скрутили и обыскали. Пока Чуя вообще не вдуплял происходящее и пытался сопротивляться: потому что, хотя бы покажите ордер на обыск или что-то... причину нападения закона на ровном месте? Хотя бы словами, вашу полицейскую мать...       Внезапному обыску Чую подвергался в школе. И Осаму не стеснялся рассказать об этом в лагере, когда в вожатской комнате находились все вожатые. Осаму был дерзким, обиженным на факт, что Чуя трепался о его ориентации за его спиной — Марку. До того, как это стало непосредственно понятно всем.       Но даже тогда, в школе, собралась кучка работников и полицейские, и ему объяснили, какого дьявола их пронырливым пальцам нужно было полазить по его карманам и шкафчику. И объяснили положение, в котором первый осмотр должен пройти: у стены с поднятыми за голову руками. Да, именно тогда по коридору шастал Осаму, чтобы заметить именно эту картину, которую бесчестно растрепал спустя год или около.       А, да. Причина того обыска: кто-то дал показания, сообщая, что видел Чую — ученика старшей школы — в день преступления, таскающегося с другими подозреваемыми — уже вылетевшими из школы и имеющими проблемы с законом. Чуя на самом деле был причастен к тому взлому с проникновением, пусть и частично. Но его оправдали: его отец — один из инвесторов школы.       Возможно, именно такие проступки Чуи отчасти и отдалили его от отца. Если бы у Чуи был хоть грамм желания думать над этим, признавать вину и боль от сквозившего между ним и родителями холода... он бы точно добавил это в причины отсутствия их близости и переживания по поводу пропажи. Но такого желания у него нет.             Как бы Осаму не стремился вывести его на подобные мысли, когда поднял тему родителей за столом в прошлое посещение подвальной квартиры... нет, такого желания у Чуи нет.       Обыск в школе привёл к тому, что у Чуи в шкафчике нашли сомнительные вещи — об этом Осаму тоже проболтался в лагере, загоняя Чую в тупик, потому что такой вот у него идиотский характер. Чуя был преступником, но происшествие, из-за которого его обыскивали, и перчатки, найденные в шкафчике, — два разных вида преступности. Чуя, будучи подростком, просто хотел верить, что у него получается вести тройную жизнь. Жаль, что неудачником он вышел из каждой из них.       Возвращаясь же в бар, когда внезапный обыск вихрем выбил его из равновесия...       Никто нихера не рассказал ему, что происходит. Буквально. Вломились, подняли, обыскали, и... Дальше уже не нужно было ничего объяснять. После того, как пакет с неизвестным ему веществом вытянули из его же кармана и продемонстрировали перед лицом, заставляя остаться глубоко удивлённым, потому что «какого чёрта?!». Объяснения «какого чёрта» ему тоже не дали.       А потом крики, как и сказал мистер копчик.       Брошенный за решётку Чуя не мог угомониться, точно зная, что, если у него и было какое-то запрещённое дерьмо, то в квартире, надёжно спрятанное. Никак не в кармане джинсов. А значит, это не его. А значит, его подставили. Нетрудно догадаться, кто и когда, да? Гвоздь пихнул его плечом сильнее, чем можно было решить в моменте.       Так что брошенный за решётку Чуя... о, чёрт.       — Это просто смешно! Этот чёрный придурок подбросил мне пакет, и меня держат здесь, пока Осаму — настоящий медикаментозный наркоман без ощущения меры — шастает по улице на своих правах! Если кто и убивается дурью до глюков, то Осаму! А в камере, как наркоман, именно я, какого чёрта?! Это несправедливо, бросьте мне его сюда, хотя бы за компанию, может, его прооперированный мозг встанет на место, а то он чувствует себя безнаказанным, пока глотает таблетки тоннами, будто так и надо! Таблетки, если что, просто пиздец, какой силы, и он так убьёт остатки своего куриного мозга, клянусь, блять! Пока его... фу, блять, парень поддерживает это дерьмо, и никто ничего им двоим не говорит!       В воспоминаниях обосновался копчик за столом напротив камеры, всё как обычно, но лицо его сильно расплывалось в очертаниях, и Чуя бы не вспомнил, были в нём знакомые черты или нет. Но, обвив прутья ладонями, он точно обратился к нему.       — Эй, ты ведь слышишь меня, да?                    Само собой. Временами дежурный поднимал на него взгляд, отвлекаясь от своих дел. Так что сказанное Чуей ранее он впитал, это наверняка. Приложившись головой к пойманным прутьям, Чуя продолжил:       — У меня есть право на звонок, ага. Дай мне трубку. Позвоню этому наркоману и скажу: «Осаму, ты просто не поверишь, как мы поменялись местами из-за того, что меня ахерительно сильно подставили!». Я уверен, он что-то с этим сделает, как в прошлый раз. Так что, приятель... Ты куда? Эй, куда ты уходишь?..       Просто дежурный, дослушав, поднялся и ушёл в сторону. Он ровно ничего не ответил, и раньше в ту сторону не сливались, прежде чем дать несчастному заключённому телефон.       Тогда-то стало понятно, что он либо не вернётся, либо сделает это позже...

Конец долгого вечера, перетёкшего в ночёвку в участке.

      Когда Чуя проспится, например.       Смотря в упор на полицейского, пересказавшего ему те события в краткой сводке, Чуя медленно поджал губы. Он как бы... немного подставил Дазая.       — О... Неужели вы поверили словам пьяного и недовольного человека?..       — Не торопись оправдываться, — офицер покачал головой, отбрасывая попытку в корзину. — У меня к тебе предложение. Ничего сложного, но я предлагаю тебе немного... посодействовать.       Посодействовать. Сотруднику полиции. Ага, а как же, пусть держит карман шире. Знал бы более молодой Чуя, в какие передряги он попадёт незадолго до своего «двадцатилетия», он бы без остановки крутил палец возле виска, не веря, что реально так отупеет.       — Понимаю, у тебя не особо много желания делать это.       Ага, да, мистер коп, примерно ноль. Если можно уйти в минус, то минус сто. Скорее Чуя поест углей — то будет более добровольная процедура. Пятнадцатилетний Чуя схватил бы инфаркт. Или попытался бы самоубиться, чтобы ни за что не довести события до настоящих.       — Но я всё о тебе знаю, Чейз Нельсон.       Прямо всё, мистер коп? А чего тогда по имени на ненастоящих документах? Видимо, где-то ваши планы дают прорехи.       — И вот, что самое убедительное. Ты не выйдешь отсюда, если не согласишься.       Чуя никогда не смотрел так отчаянно. В мгновение его мысленная дерзость растворилась под ноль, и он поломал брови, осознавая, что в этот раз коп точно знает, что говорит. Потому что оставить Чую прям здесь — абсолютно в его силах. И компетенции. И лучше бы Чуя всё же самоубился немного ранее. И не расхлёбывал бы теперь ничего такого.       — Потому что я даже не дам тебе возможность позвонить, — офицер забрался в карман брюк, но какое-то время вытащенное оттуда не демонстрировал, зажимая в ладони. — И теперь всё зависит от меня. Это как... небольшое интервью, я не требую от тебя слишком много. Но мне нужна некоторая информация, а тебе, если я правильно понимаю, — свобода. Услуга за услугу. Мы поболтаем, и я тебя выпущу. Я знаю, что это всё равно не самое лучшее предложение в твоей жизни. Так что... Хотя бы сотрём некоторые границы, да?       Наконец, он поставил перед Чуей раскрытые документы, подтверждающие его полицейскую личность. Их он вытянул из кармана заранее, да.       — Чтобы это было более честно. Я представлюсь. Нас всех учат не болтать с незнакомцами, да? Джеймс Фишер, девятое подразделение.       Чуя отпустил ранее обнимаемые прутья железной решётки и отпрянул так резко, что чуть не свалился на задницу.       Он снова вспомнил лагерь, но уже не эпизод словесной подставы от Дазая. Конечно, не то чтобы тот общий сбор в вожатской был единственным. В один из подобных на полу, где все же вожатые расположились тоже, валялись бумаги. Было бы трудно не подглядеть в них, тем более, когда это было частью работы в этом самом лагере. В таком листе, заверенном главным — Марком — Чуя и нашёл его фамилию. Как и позже, когда сидел на камерах. Нетрудно было знать его фамилию.       Это не делает легче с тем, как эта же фамилия разрезала уши сейчас.       Совпадение? Едва ли. Если учесть

«Оскару привет»

             От того же копа, болтающего с ним на ультиматумах теперь.       Отпрянув, Чуя сделал ещё один шаг назад. Он сторонился этого офицера после непосредственного представления. И смотрел с открытой враждой, размышляя, как выпутаться из ситуации, напоминающей поимку мухи в плотную паутину, где паук — офицер девятого подразделения и, скорее всего, отец Марка.       Что же говорить о Джеймсе Фишере. Пьяный Чуя спрашивал, куда он пошёл вместо того, чтобы дать ему его право на звонок. Ничего сверхинтересного, но, отлучившись, Джеймс поставил телефон возле уха и, получив ответ на вызов, без прелюдий выдал:       — Скажи мне японское имя твоего парня.

༒

      Они с Марком собирали чемоданы, когда Дазая повело. Ему внезапно стало так плохо, что это сравнимо разве что со скорой отключкой сознания. Он начал ловить воздух и трепать домашнюю футболку, чтобы избавиться от жара и всё же получить немного ветра. Марк бросил всё, чем занимался, и подошёл спросить о его состоянии. После открыл окно, но это мало что изменило.       К счастью, Осаму успел рассказать ему об уколах. Так что Марк скривился совсем чуть-чуть, когда Осаму выдал, что ему нужно уколоться. Это звучит херово, но Марк хотя бы его понял. И вернулся к чемоданам, предоставляя Дазая самому себе.       Марк сидел на корточках, устраивая вещи в чемодан на манер игры в тетрис, пока Осаму устроился на кровати позади него и... ну, перетягивал руку. Сначала он, конечно, вставил игру в гильзу и высосал оттуда жидкости в шприц. Но обернулся Марк уже в момент накладывания жгута. И фыркнул, качая головой.       — Осаму, без обид. Это выглядит чертовски жутко, мне тяжело смотреть, как ты занимаешься чем-то подобным.       Осаму отвлёкся от затягивания хлястика, поднимая взгляд в ответ.       — Марк, это медицинский жгут.       — Угу, я понял, — Марк многократно покивал. — Я понимаю, да. Героиновые наркоманы обычно используют наркоманский жгут и наркоманскую вату, а у тебя всё медицинское, точно. Это же их, ну... как сказать, виды. Наркоманы не используют медицинский жгут и медицинскую вату...       — Ты сравниваешь меня с героиновыми наркоманами? — Осаму опешил так сильно, что просто бросил натягивание жгута и смотрел на своего парня в упор с явным недовольством.       — Нет-нет, я не это имел в виду. Просто говорю, что твой «аргумент» или что это было не имеет смысла. Все жгуты медицинские. Это ничего не отменяет.       — «Не отменяет» того, что ты сравниваешь меня с наркоманами?       Марк вздохнул и устало смежил веки.       — Ты цепляешься к словам даже после того, как я объяснил, что имею в виду.       — Ты просто насмехаешься надо мной, — Осаму пробежал глазами по Марку, бесполезно высматривая в нём проблески совести. — Как будто это был мой выбор. Как будто у меня не было опухоли в голове, и я не пережил клиническую смерть во время операции, а после меня не держали на таблетках, чтобы восстановить работу мозга. По-твоему, это забавно? По-твоему, это мой выбор?       — Господи, я просто пошутил, успокойся. Что с тобой, может, тебе реально нужно сделать укол, чтобы ты пришёл в себя? Тогда не тяни. С тобой невозможно разговаривать, пока ты в таком состоянии.       — А, так со мной ещё и невозможно разговаривать!       — Пока ты в таком состоянии!..       — Да плевать на уточнения! Ты сказал то, что хотел сказать.       — Ты ведёшь себя так, будто у тебя месячные, — Марк отбросил чемодан от себя небрежным жестом и поднялся на ноги, чтобы пройтись по комнате.       Осаму завис, но скоро усмехнулся.       — Конечно, — ответил он. — Тебе прекрасно известно, что это такое, чтобы сравнивать. Меня. Со своими бывшими пассиями. Женщинами. Супер. Круто. Отличная работа, Марк.       — Ты сам меня вывел, я не хотел говорить этого, — Марк прошёл к кровати, сокращая расстояние между ними. — Прости. Давай помогу с уколом?       Осаму отпрянул, стоило ему поравняться, и поднял всё тот же недовольный, враждебный взгляд.       — Отойди. У меня тут всё стерильно. А если ты не в курсе, наркоманы ширяются по подворотням, и у них-то нихера ничего стерильного не бывает, но, как я понял, ты всё равно долбишься в глаза и не видишь разницы между мной и ними, ага, спасибо, разберусь сам со своим наркоманским уколом.       Марк опустился на корточки перед кроватью и сидящим на ней Дазаем.       — Прости меня, Осаму.       Осаму даже не посмотрел в ответ. Подобрав шприц с крышкой на игле, он сжимал и разжимал кулак, не отводя взгляд от постепенно проявляющейся вены. После потыкал её подушечкой пальца.       Марк тяжело вздохнул.       — Мне просто очень жаль, — продолжил он. — Мне жаль, что тебе пришлось пройти через это и теперь ты вынужден колоть себя, чтобы быть в норме. Мне тяжело смотреть, как ты делаешь то, что тебе необходимо делать после операции. Я бы хотел... чтобы ты чувствовал себя хорошо без всех этих препаратов. Просто так. Без вмешательств.       — Я бы тоже, — Осаму мимолётно столкнул взгляды, но быстро вернулся к шприцу. Сбросив крышку большим пальцем, он пристроил иглу к вене и, легко протолкнув кончик, медленно ввёл лекарство. Брови его чуть нахмурились, но боли не было. Только явное ощущение жидкости, перебегающей из полости шприца внутрь и пронизывающей руку изнутри, как речное течение.       Марк опустил взгляд, наблюдая.       Когда всё было закончено, Осаму выдохнул. Он бросил использованный шприц прямо на кровать, и Марк подобрал его, запечатывая крышкой, пока Осаму снимал жгут и подтирал след от укола кусочком ваты.       — Тебе лучше? — Марк оставил шприц в руке, по-видимому, решив самостоятельно его выкинуть.       — Пока не особо, — мрачно отозвался Осаму, сгибая руку в локте и прижимая жестом вату.       — Вводить лекарство больно?       — Нет.       — Ты не проткнул вену по ощущениям, всё норм?       — Не проткнул.       — Хорошо, — Марк свободной ладонью погладил Дазая по колену. — Ты отлично справился, отдыхай. Надеюсь, тебе станет легче.       — Обязательно.       Марк вышел из комнаты, видимо, чтобы выбросить шприц, оставляя Дазая один на один со своими чувствами и мыслями.       Что это вообще было? Презрение в глазах, неуместная шутка и сравнения... это заставляет закрываться от Марка с таким его отношением. Что за бред. Осаму просто... ну, слегка зависим от лекарства. Ну, он не может не делать это, будь то таблетки или, как теперь, уколы. Ну и подумаешь. Это всё ещё медицинские указания, и Осаму не может их игнорировать.       Конечно, может.       А что бы сказал Чуя?       «Я тебе сейчас этот укол поставлю в задницу, ну-ка брось это дерьмо, я не для этого оплачивал твою операцию, ты же уже вылечился, у тебя нет симптомов, от которых избавляет это лекарство, ты просто придуриваешься!»       Осаму усмехнулся в пустоту комнаты. Нет, не так. Он решил представить их полноценный диалог.       «Боже, надеюсь это противоядие от идиотизма»       «Нет, Чуя, мне выписал это врач»       «Ты будешь колоться при мне?»       «Ты запретишь мне колоться при тебе?»       «Так, отдай это дерьмо сюда, заебал»       «Чуя, нет!..»       «Ты не будешь сидеть на игле. Я тебе на таблетках не дал посидеть, повыкидывал эту херню нахер, теперь и без этого протянешь. Если имеешь что-то против, посажу тебя в будку под надзор, и посмотрим, как ты провернёшь нечто тебя отравляющее».       «У нас нет будки, гений...»       «Хм. Тогда... Тогда ты переезжаешь в нашу кладовку. А что? Травы там больше нет, ты отлично туда поместишься. Хочешь туда матрас?»       Осаму похихикал с собственно представленного разговора: он казался реалистичным. А, ну и насчёт кладовки. Осаму сам был там, не нарочно придумывая, что технически там прожить вполне реально. Чуя бы наверняка его туда отправил... Потому что тот факт, что он крал таблетки и высыпал их, Чуя даже не отрицал. С ним бы наверняка не прокатило обидеться. Тем более, у него чуть больше прав что-то строить из себя: он реально оплатил ту операцию.       И у Дазая реально нет симптомов, от которых он «лечится».       Марк вернулся в комнату с бутылкой воды, которую открыл и передал Дазаю. Поскольку Осаму придерживал вату на руке, получившей укол, свободная у него была всего одна, и Марк позаботился об этом. Отпив воды, Осаму поблагодарил.       — Не за что, зайчик. Итак... Мы всё-таки можем поговорить про Клауда?       Осаму мысленно поблагодарил уже себя. За то, что сначала выпил воду. Иначе бы захлебнулся прямо в моменте внезапного вопроса.       — Мы улетаем уже завтра, — продолжил Марк. — А вопрос с псом всё ещё не решён. Насколько я помню, ты больше не виделся и не общался с... Чиззи. Может, наберёшь ему сейчас?       — Зачем? — Осаму склонил голову набок.       — Предупредить, — Марк беспечно пожал плечом, будто говорил вещи, отличные от тех, что он говорил в действительности. — Ну, пусть соберёт его и всё такое, пока мы будем на отдыхе. Там со связью сюда будет труднее, так что сделаем это заранее, да?       Осаму пожевал губу, бегая глазами по Марку.       — Чтобы все были готовы по нашему возвращении, — нарушил чрезмерно долгую паузу Марк. — Это какая-то проблема?       — Он... — Осаму не звучал уверенно. — Он может быть против, вот, о чём я думаю.       — Ну, это не страшно, если позвонить ему, правда? Что он тебе сделает по трубке? Покричит, сбросит — максимум.       — Да, но...       — Но? — Марк вскинул брови, смотря очевидно требовательным взглядом. Он повторил за Дазаем это «но» с разницей в долю секунды, будто начал в чём-либо подозревать его.       — Но я боюсь, меня снова поведёт, когда я встану. Лекарство ещё не подействовало, я плохо себя чувствую, а где я бросил телефон...       — Окей, я найду его и отдам тебе, идёт?       Осаму покивал. Он выбил себе небольшую отсрочку от звонка Чуе, прекрасно зная, что телефон валяется на кухонных тумбах: он бросил его там после того, как спустился закинуть посуду в посудомоечную машину, потому что они с Марком поели, но не убрались сразу. А пока Марк шастал по комнате, выискивая телефон, которого точно там не было, у Дазая было время подумать.       Не то чтобы он успел придумать что-то действительно дельное, когда Марк вернулся и протянул «потерянный» телефон, но мысли были, что уже неплохо. Осаму собирал капли крови ваткой с вены после укола, когда Марк навис над ним, так что пришлось отвлечься, строя на лице удивление.       — Болит? — Марк кивнул на след от укола.       — Немного, — ответив, Осаму принял телефон и отложил вату в сторону.       — Потерпи, скоро пройдёт, — Марк склонился и чмокнул Дазая в волосы.       Осаму почувствовал острые зубы совести. Марк любит его и заботится о нём, пока он размышляет, как бы сделать так, чтобы оставить пса Чуе. Он мило улыбнулся Марку, когда тот выпрямился, и продолжил искать номер.       Будет честно сказать, что Осаму снова подключал ту степень надежды, которую считал высшей. Он надеялся, что Чуя не ответит. Что он на работе или что-то такое, но очень занят и никак не может принять звонок.       Так и вышло. Спустя минуту пустых гудков экран жалобно загорелся и сообщил о невозможности соединения. Осаму выдохнул, надеясь, что не слишком очевидно. И отбросил телефон, поднимая взгляд на Марка.       — Не отвечает, — он пожал плечом. — И не дай бог, Марк, ты заставишь перенабирать, названивать, пока он не ответит. Меня вообще-то воспитывали. Тебя, помнится, тоже. Так что мы не будем, ладно?       — Окей, — за время гудков Марк сел рядом на кровать, но теперь поднялся снова. — Значит, занят. Но мы попробуем ещё раз позже, ладно?       Осаму покивал.       — Надо всё-таки разобраться с чемоданами... — Марк обернулся, смотря на непосредственно устроенный бардак за вознёй с вещами и чемоданами. Он как бы собирался вернуться туда.       Но Осаму был резко против настроенных — чертовски скучных — планов. Поднявшись, он поймал Марка за руку и развернул к себе. Марк моргнул: он явно размышлял о непринятом звонке и вообще был в своих мыслях, так что внезапность Дазая подбила его. И это было заметно.       Осаму отпустил пойманную руку и сложил ладони на плечи Марка, легко и нежно улыбаясь.       — Я так люблю тебя.       Это ощущается как любовь к Марку.       Вата соскочила со сгиба локтя, когда он поднялся с кровати.       Марк вернул себе лицо и обнял Дазая в ответ за талию — спасибо. Это ощущается как головокружение.       — Правда?       Обычный риторический вопрос — Осаму тоже проворачивал подобное.       Это ощущается как забавная шутка — Осаму тихо смеётся.       Рука слегка ноет, пока Осаму сжимает кофту Марка во время поцелуя.       Это ощущается правильно. Когда Осаму тянет его за собой — обратно на кровать. И смотрит в глаза, не имея представлений, как выглядят чёрные дыры в собственных.       Это ощущается как полёт.       Жаль, рано или поздно придётся спуститься.

༒

             В день перелёта на Кипр в доме царила напряжённая атмосфера, которую каждый из участников так или иначе пытался подавить. Лучше всего это, конечно, получалось у той, кто ни в одной из прогремевших ссор не участвовала.       Марк слегка поссорился с отцом — Дазаю неизвестно, по какому поводу. Это и не так важно, поскольку он сам успел погрызться с Марком по какой-то херне, которая из мелочи переросла в момент, когда Осаму — в попытке быть отмщённым — спросил, какой у Марка день календаря. А то ссорится со всеми подряд. На это Марк ответил, что у него не особенный день календаря, иначе прошедшей ночью Осаму бы помалкивал и храпел, а не накрывал губы ладонью, стараясь подавить мычания.       Осаму психовал совсем несильно. Таблетки держали его на границе между пониманием реальности и безучастием, которого можно добиться чрезмерной дозировкой. Так что всё было в порядке. Он планировал уколоться прям перед выходом, чтобы это не занимало его мысли во время долгого, нудного перелёта в Ларнаку, куда они прибудут, но не остановятся там же на весь отдых. Хотя, конечно, никто не запрещал сладостно мечтать об этом моменте. Осаму часто бросал взгляд на свои часы, но каждый раз было «не время», «не время», «не время», «не время», «не время», и это чертовски мучительно.       Поэтому он продолжал быть психованным и саркастичным.       Но после Марк пришёл извиняться. Осаму уже забыл, почему они вообще начали ссору, но это точно было что-то мелочное. А уж вспоминать, кто виноват в той ситуации, которую он забыл, — это вообще дохлый номер. Так что Осаму попросил прощения в ответ, и они обнимались.       Миссис Фишер старательно уговаривала пацанов поесть перед выходом. Марк ответил, что в самолётах кормят. Миссис Фишер ответила, что знает, чем там кормят, поэтому и предлагает поесть дома. Марк закатил глаза и продолжил показывать характер, поэтому Миранда переключилась на Дазая. Напоминая, что в один из вечеров он подчистую съел свою порцию запеканки и просил ещё. И типа это та же запеканка, что была в тот прошлый раз.       Но Осаму почувствовал ком в горле. Никто не спорит, еда была вкусной. Но всё-таки набросился на неё Осаму не столько по этой причине. Тогда на него напало какое-то нервное переедание, и он ел, думая больше об уколах, чем на самом деле понимая, что ест. Сознание блуждало отдельно, когда вилка на автомате из раза в раз устраивалась возле рта. Кажется, он даже пялился в одну точку, мозгом находясь не здесь. Но опять же... он бы и не вспомнил, о чём конкретно думал в тот момент. Это произошло так же, как когда он играл в гляделки с плакатом. Это как будто... душа и мозг отделяются, оставляя на пользование только оболочку. А пользоваться ей без того и другого... невозможно. Так что, технически, понятно, почему наркоманов называют живыми трупами. Осаму, конечно, не из их числа, но так или иначе это сравнение понял на себе.       Прилетели они в не в самый удачный погодный день. Прогноз обещал высокую температуру и солнце на все две недели, но именно первый день был пасмурным. Было зябко. На душе — немного тоскливо.       Осаму не разбирал чемодан с шортами и плавками. Как был в самолёте в джинсах и толстовке, так в этой же одежде и спустился к морю, бросая Марка в отеле на решение каких-то маловажных дел.       Морской ветер нагонял прохладу от воды. Небольшие волны разбивались у берега тихими, но отчётливыми стуками, поднимаясь и растворяясь. Намёка на солнце не было, и Осаму как-то машинально натянул рукава на ладони, прячась, хотя было не настолько холодно. По мелким камням он прошёл ближе, туда, откуда вода всасывалась обратно на свою территорию, оставляя лишь влажные следы за собой. Больше она туда не вернулась, и Осаму не переживал за свои кроссовки, когда остановился там и уселся на корточки, обнимая колени руками. Он смотрел вдаль, стараясь вообразить и принять бескрайность морского пространства. Это завораживало.              Но было немного тоскливо.       Несмотря на пасмурность, было невероятно красиво. Лёгкие волны на море притягивали взгляд, и конкретно в этом месте не сновали отдыхающие, мешая наблюдать. Пусто. Красиво, спокойно, пусто... тоскливо.       Это грустно. Почему именно сейчас?       Осаму нашёл долю разочарования в его настоящем местоположении. Просто стоило вспомнить места, которые они посетили с Чуей за время их бесконечных побегов. Было среди них море или хоть что-то настолько же красивое? Были леса, ферма, какие-то кривые, пыльные заброшенные здания с выбитыми стёклами, овраги, дороги, угнанные тачки, тропинки, по которым они сбегали, контейнеры, старые, но рабочие здания, недостроенные...       Море статично шумело, поддаваясь ветру. Осаму глубоко вдохнул, физически чувствуя, как морской воздух наполняет лёгкие, выталкивая подальше всю городскую грязь, которую удалось собрать до момента поездки сюда. Здесь было поистине чисто.       Почти так было у них в квартире, когда он убирался новыми чистящими средствами, и Чуя приходил с работы, сразу отмечая это. Ладно, плохая попытка. Может, так же спокойно было, когда они смотрели с моста автомагистрали в сторону, где расположился дом, в котором у них квартира? Осаму показывал пальцем, а Чуя был заинтересованным, будто никогда ничего подобного сам бы не нашёл. А потом Осаму то ли ущипнул Чую пальцами той же руки, то ли просто щёлкнул по носу, но в любом случае дальше Чуя шуточно замахивался и, как следствие, смеялся, качая головой. Потому что Осаму неисправим. Это было так давно.       Ладно, хватит. Квартира, которую пытается вспомнить Осаму, давно сгорела, унося с собой все их счастливые моменты. Осаму бы сказал, что тот пожар разделил их жизни на до и после чуть более основательно, чем первое, логичное «им больше негде жить». Потому что на нём ничего не остановилось. То был снежный ком, и после пожара Осаму попадает в аварию, Чуя остаётся один, потом узнаёт о болезни, и заново, заново это никак не хочется вспоминать. Слишком много воды утекло. Но по-другому быть не могло. Иначе бы Осаму никогда не узнал, кто на самом деле виновен в той аварии на «Путь95».       Осаму осознал, что задерживает дыхание, пока мечется по воспоминаниям былых дней. Так что он выдохнул и прикрыл глаза, позволяя ветру ласкать лицо и шевелить каштановые волосы.       И всё же жаль, что здесь нет Чуи.       — Я тебя везде ищу.       А он жалеет, что не сможет найти здесь другого. Когда он последний раз пил таблетки или ставил укол?.. Что-то в мыслях явно перепуталось, и немного странно, что подобные мысли атакуют Дазая в состоянии, ближе к трезвому, чем к убитому. Как будто он больше в своём уме, когда думает о Чуе, чем сходит с ума от лекарств. Ну, это можно объяснить выпадами Чуи, когда он крал таблетки, запрещая сидеть на отравляющих веществах. Имея это в виду, легко вернуться к нему в моменты трезвого проблеска сознания.       — Просто решил прогуляться, — Осаму открыл глаза, но подняться на ноги было лениво. Он даже не отвёл взгляд от моря, продолжая болтать с Марком: — Ты закончил с вещами и обедом?       — Ужином, — Марк хмыкнул и прошёл ближе, останавливаясь рядом, но не присаживаясь. Он убрал руки в карманы кофты на молнии и так же смотрел вдаль. — О чём думаешь?       Осаму вздохнул.       — Хорошо здесь.       — Угу. Но я спросил, о чём ты думал, сидя здесь в одиночестве.       — Об этом и думал.       — Тебя что-то беспокоит? — Марк сделал полшага назад, чтобы развернуться к сидящему Дазаю лицом.       Осаму поднял взгляд из своего положения, отмечая заинтересованность.       — Почему ты спрашиваешь?       — У тебя отстранённый вид, ты сидишь один возле моря в нелётную, пасмурную погоду и смотришь в никуда, натянув рукава на ладошки, — Марк прервался, коротко фыркая. — И я успел достаточно тебя узнать, чтобы замечать, что ты обеспокоен.       — Мм. Понятно.       — Так в чём дело? Ты... сожалеешь о чём-то?       Сожалеет? Почему-то мозг отчаянно вцепился в слово, подобранное Марком.       Даже если Осаму залипал на берегу, сожалея, что здесь нет Чуи...       — Ты знаешь, нет. Ничего такого. Я просто думаю... думаю, что всё нужно для чего-то. Нет вещей, которые произошли просто чтобы произойти. Что-то всегда следует за этим. Каждый шаг, каждый выбор... влияет на то, куда это приведёт в итоге. Какая меланхоличная погода, да? — Он сам усмехнулся, понимая себя в настолько философских размышлениях. — Я просто... Ну, думал. И, наверное, меня бы уже не было, если бы мы не узнали про опухоль. Даже если... таким образом. Каким узнали. Иногда пугает просто, что всё так связано.       — Я понимаю, о чём ты говоришь, и могу с тобой согласиться. Но... Ты говоришь «мы», когда вспоминаешь опухоль и операцию. К этому причастен ты и...       — Чуя, — Осаму легко кивнул морю. — Я немного думал о нём тоже. Он — слишком значительная часть моей жизни, я не могу обойти это, ты должен понимать.       — Да, но, — Марк вздохнул. — Немного нечестно забивать на мои чувства и думать о нём у моря, к которому тебя привёз я. Не думаешь?       Осаму насильно натянул приклеенную улыбку и поднялся на ноги, равняясь с Марком лицом к лицу.       — Так ты разобрался с ужином?       — Ты голоден? — Марк неизменно выглядел раненным, понимая, что Осаму всё же думал о Чуе, но старался вернуть себе лицо.       — Немного.       — Поэтому мать говорила поесть, — Марк усмехнулся, но вышло не слишком естественно. Осаму мастерски причиняет боль и одному, и другому. Талантище.       — О, да ладно, мы ели в самолёте! — Осаму сокрушился, возвращая себе свою артистичную натуру.       — Грибы в твоём блине были настолько невкусными, что ты выковырнул их и сложил на салфетку, — Марк прыснул, оттаивая. Оба потихоньку возвращались к привычному.       — Ты их доел, — напомнил Осаму, между делом ладонью обвивая ладонь Марка.       — Мм, — Марк сощурился и крепче сжал ладонь Дазая в ответ. — Ты знаешь, я не такой вредный и исключительный, как ты. Грибы были норм. Это ты вечно всем недоволен.       — Правда, — Осаму притянул Марка ближе за сплетение их ладоней и смотрел в глаза. — Я недоволен тем, чем мы на отдыхе и стоим возле моря, а ты ещё ни разу меня не поцеловал.       Отличный момент для Марка чтобы съязвить, мол, не было времени сделать это, потому что ты был занят мыслями о Чуе. Но Марк не такой. Он промолчал. Натянув улыбку, пробежал взглядом по лицу Дазая и послушно потянулся к губам, заключая своими в плен.       Романтичные секунды после поцелуя, когда они просто пялились друг на друга под шум волн и завывание ветра, прервал утробный звук голодного желудка.       — Так, ладно, я понял, — Марк первый потянул их траекторию в сторону. — Идём ужинать. Закажем прям в номер или сходим куда-нибудь? Будет, как скажешь, мне без разницы.       Осаму шуршал обиженно.       — Интересно, не мог он поурчать в какой-то другой момент или обязательно надо было?..       — Надо было напомнить, что ты голоден, — Марк легко усмехнулся. — А то мы бы так и простояли на берегу.       — Я и не против стоять на берегу и слушать китов... но реальных китов, а не эту голодную мелодию.       — Ну и характер у тебя... Ты обиделся сам на себя.       — Технически, — Осаму пожал плечом, соглашаясь.       Они удалялись в сторону отеля, но Осаму не упустил возможности обернуться на море снова, припомнив недавние мысли, которым предавался в одиночестве. Странная, мазанная, секундная мысль, но он бы хотел показать это место Чуе.

༒

      Когда Марк сказал, что «устроился» в один местный центр здоровья, Осаму перепугался, ненароком решив, что на работу. Как они встретились, когда Марк устроился вожатым.       Но в этот раз это подразумевало быть на учёте. Прикольно, конечно, самовольничать и считать, что исключительные прогулки прогонят трудную переносимость шерсти... но как будто лечебные вмешательства увеличивают процент возможности этого.       Ничего трудного: ингаляции и компрессы. А ещё гулять у моря, это да, это медицинское показание — такое же медицинское, как жгуты и уколы Дазая, ну ладно. Марк уточнил, может ли прогуливаться по берегам со своим парнем, и у работников не было ни одной причины ответить «нет».       Теперь в их отдыхе были пункты с процедурами Марка, и в эти моменты Осаму оставался один, получая полную свободу действий.       Со временем на самом деле распогодилось, и солнце слепило Дазая, пока он не надевал солнечные очки. Так, прогуливаясь между немногочисленными, но уже вылезшими — в отличии от первого дня отдыха — отдыхающими, Осаму вспомнил, как они с Чуей ехали делать Клауду ошейник. По радио играло всякое кантри, окна были приоткрыты, и Дазая охватило какое-то чувство упущения.       Теперь, улетев на отдых с Марком, он чуть более основательно понял, что имела в виду его душа в тот момент. Да, чего-то подобного, происходящего сейчас на солнечном Кипре, он и хотел. Да, возможно, важно не конкретное место, но это был и не его выбор — это всё подарок Марка. С таким же успехом это могла быть Флорида. Или любой тёплый континент с пальмами. Можно без пальм, не принципиально.       Осаму уловил самое главное — свобода.       Он довольствовался этим, пока Марк был на процедурах, но этого хватило для рисования картины в голове. Невзирая на оплаченный отель класса выше среднего, легко представить, что быть без определённого места жительства с таким климатом здесь тоже было бы неплохо. Возможно, Осаму в душе немного хиппи. Возможно, так на нём сказывается всё, через что они прошли с Чуей. Другими словами, такой опыт у него есть, и переживать подобное заново, но здесь, было бы не страшным решением.       Просто вернуться с тот день, когда Клауд получил ошейник, и забрать в здесь и сейчас те оставшиеся позади переменные. Здесь не было ни Чуи, ни Клауда, ни их машина. Осаму замечал, что Чуя забывает называть его именно так, несмотря на то, как сам настаивал на мужском роде транспортного средства. Осаму замечал, что Чуя временами теряет себя, свой характер, дерзость и саркастичность, твёрдо выстроенную на уверенности, всё, что у него было, когда они были неразлучны с Дазаем. Осаму боится, что Чуя забудет его и потеряет себя.       От тревожно мрачных мыслей Осаму отвлёкся на типчика, который подскочил с предложением записать его на сёрфинг завтра по какой-то ахренительно выгодной цене. Он ещё сказал, что обычно эти места на сёрф заполняются по щелчку, но в этот раз недобор приходится закрывать таким вот форматом: подваливая к незнакомцам с предложением.       Осаму приподнял солнцезащитные очки и вскинул бровь, переспрашивая причину падения цен: завтра никаких нахрен волн не планируется, поэтому дураки просто платят за возможность постоять на доске на идеальном штиле? Как дураки. Ах да... Не как.       Типчик даже приструнил свою распахнутую гавайскую рубашку, развивающуюся по сторонам, и покачал головой, посмеиваясь. Он ответил, что сёрфинг не проводится, если волн нет. Но волны будут. Поэтому он и собирает желающих.       Да, это вообще ни в какой мере не было ответом на заданный вопрос. Осаму был манерным, когда отмахнулся и набросил очки обратно. Он небрежным жестом руки указал на планшет с записями, предлагая записать его, но с условием, что он посмотрит завтра на море и решит, пойдёт туда или нет. А ещё заплатит его парень.       В этом он как никогда стабилен. Вспомнить даже газетный киоск, куда они с Чуей направились перед тем, как Осаму решил слинять в штаты. Он взял газету и указал на Чую, сказав, что оплатит именно он. Чуя не то чтобы был вдохновлён, но заплатил. Так и теперь. Осаму слишком хорошо тратит чужие деньги, чтобы думать о том, чтобы тратить свои.       Ладно, хрен с ним, чувак с планшетом и предложением постоять на доске отвязался.       Итак, о чём он там... О Чуе, конечно.       Осаму вернулся в отель, чтобы позаимствовать наушники Марка. Ему вот как раз чего-то не хватало для большей загадочности. Так что теперь он прогуливался, слушая музыку.       Он бы забрал сюда Чую и Клауда. Было что-то в атмосфере, напоминающее о том дне, когда солнце то выходило, то пряталось, а внутри Дазая сражались сомнения. Он не мог знать, о чём в тот же момент думал Чуя. Кажется, это было уже после того, как всё вскрылось, и он знал, что Осаму бросит его ради Марка. Пока сам Осаму задумывался о целесообразности этого. Тот мимолётный шлейф стабильности, который хотелось нарушить только сменой местоположения.       На что-то подобное. Но здесь Осаму один, и это не одно и то же.       Если смотреть со стороны Марка, в действительности противно было бы знать, что Осаму так часто думает о Чуе, находясь на отдыхе со своим парнем — и это не Чуя. Справедливости ради, Осаму исправно ел таблетки, ставил уколы и был предоставлен сам себе для подобных мыслей не слишком часто. Как только они с Марком воссоединялись, он бросал мыслить. Он был с Марком. И не мелькало никакого отторжения от нынешнего парня. Осаму мог бы сказать, что любит Марка. Не думать о Чуе тяжело, но это что-то из разряда вещей, о которых стоит думать периодически. Как если бы Чуя... был бы его братом. Не самым любимым. Просто такой типа родственник, вот столько они прошли, такое у них было, и так далее.       Спустя неделю отдыха Осаму даже не смог бы пересчитать, сколько раз сказал Марку, что любит его. Ага, Осаму типа понял, что такое «медовый месяц». Длительностью у них в две недели, но не суть, это же просто термин. Осаму чувствовал себя проснувшимся, даже если это не звучит понятно сразу. Просто он как человек, который никогда не вёл половую жизнь настолько стабильно, не мог бы до этого и знать, что можно чувствовать себя так. Проснувшимся. Это самое подходящее слово.       Марк показал ему, как это бывает. Марк устроил для них экскурсию, и они смотрели достопримечательности и местных зверей. Марк не был категоричным, уступая Дазаю, чего бы это не касалось: вопросов кухни, постели, времяпровождения, вкусов на кабельное или даже небольшой клептомании Дазая. Как Осаму украл для Чуи палочки в отеле в Белкорте, так он и продолжал слегка подворовывать в тех или иных местах не слишком нужные, не слишком важные, преимущественно мелкие вещи.       И шмотки у Марка он тоже чуть-чуть крал. Но Марк не возникал. Он пил пилюли после завтрака и торопился на процедуры после обеда. Кто знает, успокоительные или что, но терпеть Дазая и его выпады явно помогало. Ну, потому что пару раз они хотели поссориться, и это приводило к кровати в отеле. Марк затухал, не позволяя себе обрушить их в ссору.       Неприятных моментов за отдых было не так много, но, к сожалению, не без этого.       Однажды Марк сорвался. Но! Всё ещё не на Дазая.       Он ушёл болтать по телефону на балкон, а, вернувшись, разнёс место, где они ели в номере, перевернув небольшой столик и пуфик возле телевизора. И вышел, не дав ровно никаких объяснений. Осаму позже узнал, что тот звонок был от отца, но причину их ссоры выспросить так и не получилось. Помнится, у них разваливались отношения ещё с момента получения Марком условного срока — отец был в нём разочарован. Вечно у избранников сердца Дазая какие-то проблемы с родителями. Даже с учётом, что таковых не было у Марка до того, как они познакомились.       Да и не было бы дальше, если бы Осаму не застрелил Оливера... вспоминать это теперь, когда всё настолько изменилось и казалось устаканенным, так... жутко, что ли. У них с Чуей за спинами такое криминальное, насыщенное побегами, страхом и преступлениями прошлое, что на самом деле становится странно вспоминать и принимать это сейчас. На отдыхе-то, попивая какой-то коктейль из трубочки, пока Марк шастает у стойки с вопросами о ледяных десертах. Температура действительно расползлась, как будто тот первый пасмурный день у воды Дазаю приснился.       Хотя он знает, что это всё было на самом деле. И если ему что-то и снилось...       Не так много неприятных моментов, ага, но однажды уборщица их комнаты застала Дазая за подготовкой к уколу. Она ворвалась внутрь, когда Осаму перетягивал руку и поднял растерянный взгляд. Марк знал, а вот как быть с теми, кто вот так вот врывается... тоже объяснить, что жгут медицинский? А-то ж у наркоманов-то другой, ага...       Тут он сам виноват, наверное: можно было повесить табличку «Не беспокоить». Побеспокоившая же уборщица не особо долго размышляла, прежде чем сообщить начальству об увиденном. Пришлось доставать свои справки. Но разговаривал обо всём этом Марк: Осаму действительно получал воздействие от этого лекарства и поэтому решил отлежаться после предоставления справок и липовых Белкортских документов. Он был убитым и немного порисовал в планшете, который ему подарил Марк на Рождество.       Марк отстоял их честь. Кажется, иногда споры подобного уровня разрешаются так: выигрывает тот, кто первый начал угрожать полицией и судом. В их случае это был Марк, и конфликт был исчерпан. Неважно, причинно-следственная это или просто повезло, но линия была такой.       Рисунок же, начатый под кайфом, Осаму дорисовал позже. Ночью, когда после прогулки Марк отрубился и храпел, а Дазаю мешало уснуть что-то, явно отличное от недостатка веществ в организме. Это была настолько глупая бессонница, что Осаму на неё злился. И перестал, только когда вернулся за планшет. Он поздно понял, что ему снова нравится рисовать, хотя последний раз он по своей воле делал это лет в пятнадцать, а потом в лагере — эмблемы, ага. Он поздно понял, что нарисовал. До него всё доходило с опозданием.       А, ну и последнее, если мы идём по скверным моментам пребывания на солнечном Кипре.       У Дазая был приступ.       Глубокой ночью Марк самым крепким образом спал после их любви. А вот Осаму проснулся спустя пару часов с накрывающей тревогой. Это резкое, внезапное ощущение, что грядёт что-то непоправимое, и сделать ничего невозможно. Осаму начал задыхаться. Было страшно. Что-то подмывало кости, хотя не было ровно никаких поводов загоняться хоть на секунду.       Осаму потолкал Марка, но тот только промычал и сильнее закутался в одеяло.       Тогда же во Флориде начинались штормовые атаки, но это, во-первых, было далеко от них, во-вторых, знать об этом Осаму не мог. Это просто нелепое совпадение, но как есть. Осаму не смог разбудить Марка и решил справиться самостоятельно.       Точнее говоря, ему надоело задыхаться, и он вышел на балкон, где Марк разговаривал по телефону с отцом перед погромом. На свежем воздухе стало немного лучше, но всё ещё не до конца, чтобы считать себя «справившимся». Организм разрывало желанием заплакать, сердце бешено перекачивало кровь, а голова пульсировала, будучи прооперированной — что как бы подразумевает, что делать этого ей не положено.       Марк разговаривал там, прежде чем устроить погром, Марк говорил по телефону, Марк был на этом же балконе и звонил...       Да, пожалуй, именно это воспоминание подтолкнуло Дазая вернуться за телефоном. Лучше не становилось, тем более в комнате было душно, и хотелось вернуться обратно на свежий воздух. А Марк неизменно дрых, так что.       Осаму не вспомнил бы себя, когда набрал номер Чуи. С разницей часовых поясов, он не побеспокоил его сон. Но тогда же Чуя мог быть занят. И не ответил бы, как получилось перед отлётом. Перед ссорой Марка и отца. Неважно, просто это разные обозначения одного и того же момента времени.       Осаму чувствовал, что ему становится хуже, пока слушал гудки. Он аккуратно приземлился на плетёное кресло и смотрел вдаль, на многочисленные здания, подсвеченные уличными фонарями. В глазах слегка рябило, голова шла кругом, кто-то шаркал внизу: на нижних этажах или по улице — не важно. Просто абсолютно всё мотало нервы, каждый шорох, каждый звук, каждое мелкое недомогание. Складываясь, это уничтожало Дазая. До момента, когда...       — Алло? Чего ты хотел?       — Чуя...       И всё. Больше он ничего не смог выдавить из себя сразу. Так что последовала пауза, за которую он слышал только отчётливые шорохи. Как если бы Чуя что-то откуда-то вытягивал и где-то что-то открывал.       — Всё? — Уточнил Чуя. — Ну, если ты сначала звонишь, куда попадёт палец, и только потом узнаёшь, кому набрал, то да, привет, угадал. Тебе нужно что-то или?       Он прикурил: Осаму слышал звук зажигалки и последующий выдох.       — Я тебя отвлёк?       Чуя хмыкнул.       — Ну... Я теперь работаю 7/0, Осаму. Ты бы отвлёк меня, если бы позвонил, когда угодно. Но вообще нет, я даже рад. Появилась возможность ещё раз слинять перекурить. Зря я курилку, что ли, эту открывал? Чтоб не пользоваться ею?       Осаму усмехнулся.       Но легче не становилось.       — Что ты делал... тогда, в машине. Когда... мы ехали в Штаты, и мне стало плохо из-за аварии, которую мы увидели. Ты что-то сделал, чтобы я перестал чувствовать себя так, да?       — Прости? — Чуя звучал неуверенно; Осаму мог бы представить его непонимающее выражение лица с нахмуренными бровями. — О чём ты?       Осаму резко выдохнул весь оставшийся в лёгких воздух. Он приложился к спинке кресла, больше не имея возможности держать себя должным образом. Да, он хотел быть аккуратным в расспросах, но...       — Мне кажется, я сейчас сдохну.       — О, блять... Ты где сейчас?       — Частично на улице, но это не важно. Меня трясёт, хотя здесь грёбаные двадцать градусов ночью! Я сейчас разложусь на кресле, и пусть меня на нём вынесут, с ним же похоронят... Я не могу дышать, Чуя...       — Нет, можешь.       — Мне нужно выпить воды или что-то?.. Я не знаю, Господи, может, выпить анальгина?       — Завязывай травить себя дурью, и не будет такой херни.       Осаму засмеялся громче, чем планировал: он знал, он ожидал услышать это от Чуи. Пришлось накрыть губы ладонью, но порыв быстро сместил свой уровень на атаку беспочвенной тревоги, и Осаму снова хотел разрыдаться.       — Ты меня слышишь, Осаму?       — Ага, да. Да, я слышу, но... Я не могу нормально вдохнуть, чёрт...       — Ты сегодня ел что-то?       — Что?       — Что-то.       — Что-то?       — Угу. Ты обедал?       — Я не знаю...       — Чёрт возьми, Осаму... Что было у тебя на ужин? Скажи мне. Раз у тебя уже ночь... Должно быть, недавно был ужин. Рассказывай.       — Ужин...       — Угу.       — О, ты знаешь... — Осаму внезапно даже для самого себя вспомнил конец дня. И постарался припомнить это в деталях. — Это был такой фрукт... Розовый!       — Розовый фрукт?       — Ага!       — Дикий розовый фрукт?       — Может, не особо дикий...       — Но он типа что... Весь розовый или как?       — Нет, Чуя... Он розовый, пока его не разрезать. А потом он такой типа... белый. И в нём чёрные точки. Но их можно есть!       — Они вкусные?       — Кто?       — Точки чёрные в розовом фрукте.       — Они... ощутимые. Я не знаю, как сказать, вкусные они или нет. Это как... семена. Но такие типа... Господи, да как их... Скажи мне, что за семена...       — Э-э, семена льна, я не знаю?       — Да боже, нет! Те коричневые, а это — чёрные. Похожие ещё в йогурты кладут. Самодельные. Типа намешать всякого и поставить в холодильник на завтрак...       — Ты, блять, думаешь, я занимаюсь чем-то подобным? И что ещё? После завтрака йога или типа того, да? А потом за руль мусороперевозки, ага.       — Но ты понял, о чём я, раз приплёл сюда йогу!       — Хорошо, хорошо. Я постараюсь вспомнить... Чиа?              — Да! Типа них. Но не они... Ты понял?       — Я понял. А тебе как, понравилось? Как оно на вкус?       — О... Ну, знаешь, похоже и на манго, и на дыню. Но те сладкие, а тут как будто... вкус выкачали. Не такое сладкое. И точки эти прикольные. Хрустишь ими, всё такое.       — Здорово. Ты бы... Ты бы купил этот фрукт ещё раз, если бы выпала возможность?       — Хм... Я не думал над этим.       — Подумай и скажи мне. Станет понятно, насколько тебе понравилось.       — Ну, давай так. Я был бы не против, если бы это была их распродажа или мне бы подарили. Купил бы я сам на ровном месте... Тут тяжело ответить.       — Понятно, — Осаму услышал в голосе Чуи улыбку: — Как ты?       Осаму внезапно осознал себя выпрямившимся в кресле и снова смотрящим на заведения с уличными фонарями. Но ничего. Ничего не мешало ему рассказывать Чуе про драконий фрукт.       — О...       — Дышать можешь? — Чуя тихо усмехнулся. Не получив ответа, продолжил: — Не мог, говорил. Уточняю просто.       Осаму поднялся и прошёл к другой стороне балкона, откуда открывался кусочек вида на море.              — Поразительно, — выдохнул он в динамик. — Ты... Ты расспросил меня о какой-то херне, и мне стало легче...       — Я просто отвлёк тебя от твоего состояния. Не впервые, так что нечего удивляться. На опыте, так сказать. Как говорится, плавали, знаем.       — Ты даже не представляешь, как тут красиво...       Чуя явно опешил смене темы. Он помолчал, повздыхал и прочистил горло, прежде чем уточнить:       — «Тут» — это, собственно, где? Может, теперь мне расскажешь, где тебя таскает, и почему не обратился к своему парню?       Осаму вздохнул.       — О, ну... Я на Кипре. Здесь уже ночь, поэтому... Марк спит. Мы оба спали, но я проснулся и как-то... сразу странно себя почувствовал.       — Мм. А чё он не проснулся, когда тебе стало плохо?       Осаму слегка нахмурился, на секунды отводя взгляд от мелькающей вдалеке воды.       — Я просыпался, когда тебя убивала тревога, — продолжил Чуя, сразу уточняя, что имеет в виду: — На ферме.       — Так давно, — Осаму непроизвольно усмехнулся.       Его догнали воспоминания событий, на которые указывал Чуя.       Он слабой мыслью помнит, что скатился с кровати на пол в попытке охладить перегретый мозг. Чувствовал он себя невероятно плохо, казалось, на грани смерти. Тогда ещё причиной выступали мысли про аварию — что неудивительно для тех дней, в которые он старался глушить себя, чтобы не думать. Чрезмерной работой он справлялся со своим отчаяньем, что и привело их с Чуей на ту ферму. Которая изменила всё.       К мыслям об аварии и потере родителей тогда намешалось сожаление. Он точно думал о пёсике — живущем теперь с Чуей, болтающим с ним по телефону. С Чуей, проснувшимся тогда и включившим свет на прикроватной тумбе. Осаму легко улыбнулся, вспомнив: после включения света Чуя сонно выругался. В воспоминаниях это забавно, тогда, в моменте — не особо. Но на тех же прикроватных тумбах Чуя и вывел Дазая из того скверного состояния, попрощавшись со сном ради этого.       Да, Чуя действительно проснулся тогда среди ночи, чтобы помочь Дазаю. Может, от его всхлипов или что-то такое, уже не важно. Просто как сравнение: его Осаму даже не попытался разбудить, чтобы он побыл рядом.       Потом, правда, Чуя накормил Дазая своими таблетками... но сейчас мы не об этом. Осаму подумает об этом, когда придёт время на пальцах перечислять, кто, где проебался. Вряд ли у него будет желание делать это, но вдруг.       — Были какие-то предпосылки к этому?       Голос Накахары вывел из размышлений, и Осаму быстро моргнул.       — Что?       — Я спрашиваю... были ли какие-то предпосылки к тому, чтобы тебя так накрыло среди ночи?       — О... — Осаму состроил задумчивость на лице. — О, ты знаешь... как будто нет. Я помню, что на ферме мы сначала что-то вскользь обсудили, я там что-то разозлился на тебя, но, короче, там была причина. А тут... Хм. Прикинь. Вообще нет предположений.       — Осаму, — Чуя вздохнул и оставил небольшую паузу, прежде чем тише договорить: — Я прошу тебя. Завязывай с таблетками. Ты себя угробишь.       — Думаешь, из-за них? — Осаму прошёл к столику возле плетёного кресла и слизал оттуда сигареты и зажигалку Марка. Зубами вытянув одну, небрежно бросил пачку обратно и прикурил. После вернулся обратно к стороне, откуда видно море, и пристроил руку на перила.       — Я уверен, — Чуя теперь звучал тише. — Осаму, ну пожалуйста. Скажи, что подумаешь над этим. Ты себя убиваешь. Ты... Ты делаешь больно людям, которым на тебя не всё равно.       Осаму курил, опуская взгляд и поднимая его снова в сторону берега.       — Мне очень непросто без них, ты же знаешь. Но... Но да, я подумаю об этом, Чуя. Обещаю.       Чуя выдохнул, даже если не хотел бы, чтобы Осаму так это услышал.       — Хорошо, — он прервался, вероятно, прислушиваясь к стабильным затяжкам Дазая. — Ты что, куришь? На постоянке типа?       Осаму легко усмехнулся.       — Слух у тебя, как у пса.       — Да ты дуешь мне в ухо! Попробуй не услышать, ага.       Осаму рассмеялся, Чуя только коротко поддержал это усмешкой. Упоминания смешков медленно сползали, пока Осаму всматривался в море, насколько его было видно с балкона отеля. Он затянулся ещё раз, прежде чем...       — Я бы хотел показать тебе это место.

༒

      Импульсивно? О, ещё как, драный язык Дазая!       Чуя почувствовал, как внутри что-то оборвалось. Дважды за тот их телефонный разговор.       Сначала он даёт Чуе обещание, и Чуя проклинает себя и нахождение на работе за то, что не может в должной мере провести через себя полученные от обещания эмоции. Это было так... лично, что ли. Чуя ведь не требовал пообещать, он предложил сказать, что подумает, а не что-то вроде...       Это забавно, если сравнивать, что незадолго до звонка Чуя крыл матом коллегу за проёб на рабочем месте, кричал и пинал мусорные баки, — легонько, в бок, — а после его отвлекает звонок, и во внутренней курилке он пытается настроить себя, чтобы не расплакаться. Такой же человек, как и все, но слишком скорый контраст. Осаму и Клауд реально могут довести его до соплей — потому что невероятно близкие.       А потом этот бессовестный говорит, что хотел бы показать Чуе место, где находится сейчас со своим парнем, и Чуя в темпе торопится завершить звонок. Пока не пробрало его до сосудов в разбитом сердце.       Хотя пробрать могло. Чуя лавирует на грани последние... последние дни все, как один. Без понятия, сколько прошло.       Так что Дазай мог бы легко достучаться до трезвого мозга и добить осколки битого сердца.       И Чуя хотел достучаться до него, несмотря на то, что сам на себе прекрасно осознал, что такое трезвость. Это неприятно после месяцев зависимости. Но это того стоит, чтобы избавиться от зависимости.       О, ладно, если говорить об этом.       Когда Чуя получил свой телефон по выходу из камеры в участке, там было много пропущенных от Майка и один от Дазая. Дазаю перезванивать не особо хотелось... А вот Майк наверняка считал, что Чуя его кинул. Его не было рядом, когда копы скрутили Чую на ровном месте. Так что это требовало объяснений.       И они встретились. Чтобы Майк повторно спросил за «простуду» Чуи, уже зная, откуда растут ноги.       Короче, Майк, не принимая возражений, потащил Чую в один небольшой центр. Чуя был таким напуганным, повторяя, что ему вообще никак нельзя в больницу. С таким же успехом, как нельзя и в участок, но оттуда он вышел ровно перед встречей, так что так себе аргумент.       Больницей это и не было по сути. Чуя запретил себя раздевать, даже когда процедурам это мешало: попробуйте скрыть бандитские метки на обоих плечах, одна из которых выжжена железом, и там гноящаяся рана, когда происходящее происходит в больнице, где компетенция позволяет перенаправить несчастного в больницу ровно в такой же обязательности, как и в ментовку по поводу принадлежности выжженного символа. То-то же. Нихера не просто.       Чуе промыли желудок и поставили капельницу. Потом ещё одну. И предложили ещё одну промывку.       Чуя никогда не чувствовал себя таким слабым и опустошённым. Вывалившись из последней процедурной, он просто привалился к Майку, позволяя трепать себя по спине в ободряющем жесте.       — Ну ты и мудак, блять.       Майк усмехнулся.       — Тебе хреново, да?       — А сам как, блять, думаешь?       — Я сделал это ради тебя, идиот, — Майк не переставал наглаживать спину Накахары, едва стоявшего на ногах. — И вообще, тебя что, привязывали там? Как душевнобольных?       — Не-а.       — Ну и вот. А я тогда при какой? Ты сам метался из процедурной в процедурную со справками. Чтобы тебе же, дураку, было легче.       — Дебил, блять, — Чуя вздохнул и лбом пободал плечо Майка, обнимая в ответ одной рукой. — Спасибо. Домой меня отвези. Мне нельзя за руль ближайшие сутки-двое.       — Тогда иди пешком.       Чуя шлёпнул Майка по спине в слабейшем ударе, и Майк усмехнулся. После отвёз его домой и уложил на матрас, пристраиваясь рядом на стуле, который Чуя в своё время отпинал после неудачной попытки поставить мысли на место.       — Технически, теперь из тебя выкачали всю отраву. Всё ещё технически, но слушай внимательно, ладно? Ты можешь умереть, если примешь что-то, оказывающее сильное воздействие на организм. Услышал?       Чуя подложил руку под подушку и смотрел уставшим взглядом. Чувствовать себя лучше он никак не мог.       — Чуя? Дурь — смерть. Доступно, не?       — Доступно. Как кодировка.       — Схожести есть, — Майк кивнул и продемонстрировал пузырёк с таблетками, поставив его перед Чуей. — Успокоительные. Потому что, ну... сначала будет пиздец, как плохо.       Чуя протянул руку, но Майк скрыл таблетки в ладони, отводя от него подальше.       — Нет, сейчас ты спокоен, тебе не надо успокаиваться просто так.       — Название, блять, дай прочитаю.       — Не ешь только, — Майк протянул банку.       — Ой, да иди ты в пизду, — Чуя осматривал пузырёк, напрягая глаза и отводя от себя, чтобы сфокусироваться. После процедур это оказалось труднее, чем обычно. — Мм. А чё не глицин? Послабее ничего не было?       — Послабее только вода, — Майк забрал банку и поставил рядом с собой. — А по действию один в один, что глицин. Потому что, что-то чуть сильнее, и—       — Сдохну, да, помню.       — Молодец.       — Иди нахер.       — Я тебя тоже, Чуя, — Майк отложил лист, с которого читал назначения и предостережения, и устроился на стуле так, чтобы полностью настроить внимание и обратить на себя в равной степени. — Рассказывай.       — Чего тебе рассказать?       — Ну, как... Где наркоту хранишь?       Чуя был бледным, а выражение его лица уставшим и не впечатлённым абсолютно ни разу. Эмоции проявлять он не мог, как будто мозг заморозился. Даже стабильные оскорбления звучали мягко, не внушительно.       — Шутишь, да?       — Вообще ни разу.       — Майк, — Чуя лениво закатил глаза. — Я в своём уме. Я понял, что могу сдохнуть, и я не буду употреблять, зная это. Мне банально не на кого оставить Клауда, я ради него буду держаться, клянусь, насколько меня хватит. Я имею в виду, что меня может убить работа — надо же что-то делать, чтобы отвлекаться от ломки, мне этот глицин нахер погоду не сделает. Я больше не буду травить себя, тебе незачем забирать всё это дерьмо. Это не забавно. Это не имеет никакого смысла.       — Клауд кушает на кухне, — Майк посмотрел в сторону выхода из комнаты. — Будет очень жаль оставить его совсем одного, без хозяина...       — Ты до слёз меня хочешь довести или чего? Я же сказал, что ни за что—       — Окей, Чуя, — Майк поднялся и прошёл к шкафу. — Тогда я сам лично переверну всю квартиру и найду всё, что ты когда-либо—       — Майк! — Чуя с трудом приподнялся на локте. — Майк, стой, блять. Там... Там нет ничего, ну, то есть... Там, блять, таблетки, которые мне выписал психиатр ещё хер знает, сколько лет назад, не лезь!       — Вот и здорово, — Майк открыл дверцу и принялся переворачивать всё, что там лежало. — Тебе их тоже больше нельзя, если не понял. Сколько лет пил, столько и хватит. Теперь ты без них, как хочешь.       — Майк... — Чуя обречённо простонал, но у него неизменно не было особенных сил противостоять. — Майк, пожалуйста...       — «Убей меня»? — Продолжил Майк, вытягивая из шкафа спортивную сумку. — «Оставь мне эти таблетки, позволь убить себя, когда мне станет плохо, и я потянусь к ним за неимением вариантов»? Нет, приятель, не угадал.       — Козёл, — Чуя безвольно упал на матрас обратно.       В той спортивной сумке действительно были таблетки — те же, которыми Чуя в своё время накормил Дазая на ферме. Он был с этими таблетками с самого начала, ещё до побега из дома. И расставаться теперь...       Майк забрал все имеющиеся пузырьки с таблетками, даже те, которые были пустыми.       — Приберись за собой в шкафу.       — Разбежался, ага, — Майк затолкал сумку обратно. — Ты не говоришь мне, где искать твою дурь. Пока я разгребаю это сам, я всё переворачиваю и не собираюсь поправлять. Я сказал, что разнесу эту квартирку, но ничего подобного у тебя больше не будет.       — Майк. Майк, блять, в шкафу больше ничего нет, отъебись от него.       — Я проверю.       Чуя цыкнул.       — В сантехническом шкафу в ванной, — сказал он, ёрзая на матрасе от пробирающего внутреннего холода. — Там... зипки. Полторы. И всё, серьёзно, больше ничего.       — А под матрасом?       Чуя поднял брови, вытягиваясь, и смотрел так добродушно, будто Майк был умалишённым.       — Прикалываешься опять? Здесь только матрас, как что-то может быть под ним? Пол, разве что.       — Поднимись, — скомандовал Майк, поравнявшись.       Чуя улыбнулся и покачал головой.       — Отвали, ладно?       — «Как что-то может быть под матрасом», да, Чуя? Встань, я посмотрю.       — Майк.       Майк улыбнулся и вопросительно склонил голову. В комнату вошёл Клауд, цокая когтями по паркету, и Майк перевёл на него взгляд.       — О, вот и замечательный пёсик, который очень любит хозяина и не хотел бы его терять. Нет у него желания в зубах таскать косточки ему на могилку и сидеть скулить возле ночами напролёт...       — Во ты чертила какая, Майк, — Чуя с трудом собрал себя и поднялся с матраса, заматываясь в одеяло.       Короче говоря, он позволил Майку обчистить квартиру на предмет сомнительных вещей. И сам он был обчищенный. Происходило это всё, когда Осаму со своим парнем уже тусовались на отдыхе, так что Чуя окончательно потерял с ним связь на время.       И после действительно много работал.       Первое время его сильно накрывало. Были моменты слёз в кабинке туалета — Чуя знает, что такое трезвость после сильной зависимости.       После первого такого приступа ломки он собрался, чтобы дойти до раздевалки, где бросил свой глицин, и по пути даже натягивал улыбку и желал доброго утра, кивая коллегам в приветствии. Потом запивал свои пустышки водой из кулера и пытался восстановить дыхание, параллельно борясь с желанием куда-либо приложиться от бессилия.       Дни слились в один — болезненный, трезвый.       Зато у него были ясные мысли касательно Клауда. Он совсем немного пил, помня, что в больших количествах алкоголь ему тоже противопоказан. И стал покупать корм Клауду, а не воровать его. Небольшая банка пива, небольшой пакетик вкусной еды для Клауда. И погулять с ним!       Чуя начал потихоньку дрессировать Клауда. Пёс был умным изначально, что доказывают его побеги и тот факт, что в итоге они воссоединились. Чуя не был в корне дрессировщиком. Он не был и около, что говорить про корни. Но пытался начать с простого: бросал палку.       Так, собрав с собой немного сухого корма и собачьих печенек, он выводил Клауда не только на прогулку, но и на небольшую дрессировку. Среди подарков от Дазая нашёлся мячик. Который летал тоже вслед за командой напасть на него. Клауд бегал за мячиком и приносил обратно, получая за это дело похвалу, ласковую трёпку по шёрстке и печеньку. А ещё у Чуи менялся голос, когда он болтал с Клаудом.       И если голос опускался, ставясь хриплым, расслабленным и дерзким, когда Чуя флиртовал, то, болтая с Клаудом, он так сюсюкался, что голос становился неузнаваемым. К слову, с Дазаем в такой манере Чуя не говорил никогда. Таким болтают с маленькими детьми или, собственно, с любимыми животными. С любимыми людьми, может, тоже, но это не их с Дазаем история, так что.       Чуя купил специальную куртку, в которой исключительно выгуливал Клауда. Причина — Клауд на радостях бросался на Чую, опрокидывая его, грязными лапами ляпая одежду, ненарочно когтями цепляя ткань и облизывая лицо. Для этого всего Чуя и купил «рабочую» — «прогулочную»? — куртку.       Чуя натренировал Клауда не только приносить брошенные предметы, но и перескакивать через колёса. Таковые были недалеко от застройки с их квартирой и считались декором. Чуя подводил туда Клауда, держа поводок, и Клауд перескакивал одно колесо за другим. Получалась такая типа ёлочка из стороны в сторону. Первый раз, правда, Чуя показал на себе, что нужно сделать. И это выглядело немного странно. Когда это делает восемнадцатилетний — почти девятнадцатилетний — пацан, а не пёс... да, это немного странно. Но когда пёс — вообще без проблем.       Чуя отдал себя работе и Клауду. Поэтому тот внезапный звонок от Дазая выбил его из колеи, и заставил ждать чего угодно. Мало ли, по какому поводу звонил Осаму. Но... всё обошлось? И звонил он из-за своей панической атаки, с которой Чуя помог ему справиться. Хотя его парень был где-то рядом с ним. Такие мысли заставляют Чую ликовать. «А чего я тебе помогаю, а не твой парень?», и такая самодовольная улыбка... Но это только в мыслях. Знать Дазаю об этом необязательно.       Впрочем, трудно ликовать достаточным образом, когда Осаму говорит, что хотел бы показать ему те места, где находится сейчас. Это не делает ничего больше, чем разбивает сердце. Это больно, если интересно.       И Чуя чудом не расплакался на работе. Столько воды утекло.       Осаму встречается с Марком, но говорит Чуе такие вещи... У этого парня отродясь не было совести.       Короче, с горем пополам, но ту смену Чуя отработал. То улыбаясь своим мыслям, то оставаясь с таким мрачным выражением лица, будто в столовой ел землю половником. Из крайности в крайность.       Он спешил домой и погулял с Клаудом, немного ему жалуясь на Дазая. По возвращении в квартиру он первым делом, не раздеваясь, покормил Клауда вкусной едой из пакетика. От миски его отвлёк звонок в дверь и последующий стук — что заявляло о навязчивости и требовало необходимости проверить внезапных гостей. Или наоборот...       Чуя разобрался с едой для пса и поспешил к двери, открывая её.       И сразу о своём решении жалея. Там стояли двое полицейских в форме.       — Чейз Нельсон? — Уточнил один из них, после внимательно просканировал Чую, исправляясь: — Во всяком случае, в документах.       Чуя широко усмехнулся и сложил свободную руку в карман грязной дрессировочной куртки.       — Да... В чём дело?       Проснулся второй полицейский, выставляя перед Чуей бумагу, прижатую пальцем к полицейским документам, как бы одновременно демонстрируя и их, и...       — У нас ордер на обыск.       — Оу, — Чуя вопросительно склонил голову набок, теряя былую усмешку.       Да, это, должно быть... связано с тем днём, когда Осаму сбежал и попал в больницу. Чую ведь тогда поймали на препаратах, рецепты на которые предоставить он не смог. Тогда же, следуя из последнего факта, он стал подозреваться в незаконном обороте. Помнится, отчасти поэтому он сбежал из кареты скорой. Именно поэтому он после крался по сгоревшей квартире, чтобы собрать оттуда вещи и не собрать внимание полицейских, карауливших где-то возле.       Ясно, что найти его помогла регистрация в реестрах по новому месту жительства. Несвоевременно, но и не сложно. Такая тут работает полиция, медлительная, ну что ж теперь.       А, ну и таблетки, которые они теперь хотят найти... Да, те, которые Майк забрал после самодельной реабилитации Чуи. Так что Чуя посторонился, приглашая копов внутрь. Удачи им вынюхать что-то — Чуя иногда дружит с Фортуной.

༒

      В день обратного перелёта Осаму всё же поссорился с Марком. С утра всё шло наперекосяк, и Осаму не мог не возмущаться и не злиться на мелочи, обвиняя во всём Марка. Само собой, терпение Марка не резиновое.       Но, почему-то, когда Марк накричал в ответ, Осаму воспринял это слишком болезненно. Марк своей тирадой о том, как Осаму заебал ему весь мозг, довёл до слёз. Даже с мокрым лицом Осаму продолжал кричать в ответ. Он ругался матом так часто, как, наверное, никогда ранее. Дошло до того, что он выпалил, что Марка надо посадить в клетку, чтобы не выводил на эмоции, задевая своими словами. Потому что Марк тоже знал слабые места Дазая, и бил туда словами слишком часто за прошедшую перепалку.       А после Осаму сказал, что лучше бы сдох во время операции, чтобы не терпеть это всё сейчас, и свалил в ванную, закрываясь там.       Через пятнадцать минут оба чуть успокоились, и Марк пришёл под дверь ванной комнаты — просить прощения. Осаму строил обиженность и через дверь послал Марка нахер.       Помирились они позже. Осаму успел выйти из ванной, выхлебать графин с водой, потом бутылку с водой из холодильника, поесть таблеток, поесть круассан с завтрака и проверить телефон. Его успокоило видео, которое прислал Чуя.       Это было видео с тренировки Клауда. Клауд прибежал обратно к Чуе, принося брошенный мячик, и Чуя показал его в камеру, спрашивая, узнаёт ли этот мячик Осаму. А Осаму Клауду этот мячик дарил — конечно, он его узнал. Потом Клауд обскакал шины, выстроенные в противоположной от аптеки стороне, если считаться от дома с квартирой в подвале. То есть, Осаму понял, где это место. И мысленно хвалил Клауда за эти его трюки. Ну, и Чую немного: за то, что научил исполнять подобное.       Как будто после этого его душевное состояние вернулось в равновесие, и он пошёл мириться с Марком. Марк принял его извинения, снова принося свои, и они чмокнулись, после задержавшись в объятиях.       В самолёте Осаму спал, потом сдерживал себя от того, чтобы спать на ходу. И, вернувшись в дом Фишеров, он в итоге завалился спать прям днём. Тяжело ему давалась смена поясов.       Проснулся Осаму к позднему вечеру — отец Марка уже вернулся с работы. О, к сожалению, он не додумывал и не предполагал это. Он спустился на крики внизу.       Он осторожными шагами спускался с лестницы, стараясь не выдать себя, чтобы подслушать, что происходит на кухне.       — И как же ты мне объяснишь, что ровно в это же время тебя не было дома?!       — Я сказал тебе, что просто катался по местности!       Осаму подкрался ближе, притаившись у стены возле двери.       — Ты, блять, видишь это?! Я специально забрал и распечатал кадр: вдруг у тебя башке найдутся оправдания! Но... что ты мне можешь объяснить?! Как пацан, у которого уже есть условный срок в деле, очень смело вот так вот шататься по территориям, где стабильно обосновываются преступники! И мы знаем, что там тогда происходило! Вот тебе, пожалуйста, внизу дата и время! Когда тебя как раз не было дома!       — Но это не я, пап! Я был на мотоцикле в это время, я... блять, никто не может это подтвердить, но я-то знаю, почему ты мне не веришь?!       — Потому что ты не можешь мне объяснить, почему на камере во время преступной сделки мелькала твоя куртка!       Осаму широко раскрыл глаза, задерживая дыхание. Кажется... он вдруг догнал, о чём разговор на повышенных тонах.