Яма 95

      Тогда Осаму считал, что именно это было самое неловкое знакомство с родителями. Проходящее подобным образом, оно у него было впервые. Это разнилось со встречей родителей Майка, учитывая, что они жили на одной улице и были знакомы раньше.       Получив освобождение, Марк ещё какое-то время бегал с документами и по колледжу, выпрашивая перевод на дистанционное обучение. Оказавшись в Канаде, куда он с родителями перебрался из штатов, когда ещё учился в школе, он первым делом в тот дом и вернулся.       Разочаровывать.       Это было типа «хей, мой условный срок наконец закончился!» — невероятная гордость для родителей. К тому же, если мы снова вспоминаем его хвастовство блестящими результатами. После звания «успешен во всём, начиная от учёбы, заканчивая волонтёрством» Марк огребает условный срок за труп за территорией лагеря под конец смены, его уводят со скованными наручниками руками за спиной и, оборачиваясь на высокий забор с названием и банальным «Добро пожаловать!», он уже тогда знает, что его репутация поломана.       Наверняка, вернувшись домой к родителям, он опускал голову и прятал взгляд, увиливая от разочарования и осуждения в глазах.       Впрочем, это было необходимо, и подробностей, как оно прошло, Осаму не знает. Единственное — Марк был дома, после смотался в гараж, потому что именно в Канаде остался его мотоцикл. С которого пришлось протирать пыль, как поделился Марк, когда в воздухе повисла неловкая пауза, пока они направлялись ко входной двери.       Итак, что касается знакомства с родителями. Марк заметно нервничал в голосе, как бы не старался выправить это.       — …может быть, будет проще звать его «Оскар», как в документах.       Оскар-Осаму почувствовал переброшенный на себя взгляд и быстро ответил отцу Марка зрительно. Легко, будто неуверенно, кивая после.       — А настоящее как? Ну, или… первое, как сказать, не знаю.       — Осаму.       Мужчина отвёл взгляд наверх, демонстрируя задумчивость.       — Боюсь не запомнить. Сойдёмся тогда на Оскаре, — он протянул ладонь, смотря в карие глаза. — Джеймс.       — Рад знакомству, мистер Фишер, — Осаму ответил на рукопожатие, понимая, что его неловкость сквозит в голосе.       Джеймс кивнул, растягивая губы в сухую улыбку ответом на обращение. Осаму спешно отвёл взгляд. И непреднамеренно, но столкнулся с ожидающим взглядом серых, уставших глаз.       — Миранда, — мать Марка, сложив ладони в замок, поднесла их к подбородку, лишая возможности скрепить знакомство рукопожатием и одновременно выражая озабоченность новым человеком в их доме. — Чувствуй себя, как дома. Надеюсь, мы подружимся, Оскар.       Осаму не успел и мяукнуть в ответ — Марк, закивав, забрал это на себя.       — Я уверен, что это будет так. Осаму хороший парень, и мы встретились в лагере, я его знаю в достаточной степени.       Осаму неуверенно обернулся на него, пытаясь прикинуть точку, с которой он подобрал вывод. Вспомнились все его слова похвалы, стоило… просто выполнять свою вожатскую работу? Ну, ладно, возможно, немного больше положенного. Остальное Марк, наверное, «в достаточной степени» понял во время их поцелуев и одной-единственной за всю смену близости. Это развеселило Дазая, но волнение не позволило проявить усмешку, и он только улыбнулся, сканируя Марка взглядом.       Ни черта Марк его не знает.       Коротко перебросившись по этому поводу ещё парой фраз убеждения, что Осаму понравится родителям, Марк вернул полученное длительное внимание и приподнял уголок губ.       — Мы пойдём в мою комнату, — объявил он в сторону родителей, ненавязчиво цепляя пальцами Дазая под локоть.       — Хорошо. Спускайтесь к ужину.       Обязательно спустятся: в двухэтажном доме комната Марка находится на верхнем. Осаму жил в таком же… когда-то. И с окна такого же второго этажа однажды прыгнул, чтобы после поправить рюкзак и, игнорируя ломоту в ногах и бешено колотящееся сердце, сбежать на станцию. Оттуда они с Чуей направились на ферму.       Марк стал навязчивее по отношению к пойманному локтю, и Осаму, наконец, раздуплился, моргая в сторону лестницы, после — Марка. И двинул за ним по приглашающей траектории.       — А, Оскар!       Осаму обернулся на голос Джеймса, застывая одновременно с Марком.       — Могу я как-нибудь взглянуть на твои документы?       Это был неожиданный вопрос, выбивший сознание до желания переспросить. Но, помолчав, Осаму натянул улыбку и пожал плечом.       — Конечно.       — Супер, — Джеймс пробежал по нему глазами, после кивнул в сторону лестницы. — Больше не задерживаю.       Просто Осаму снова затупил, и Марк положил ладонь ему на спину, чуть надавливая, чтобы пригласить вернуться к умению ходить и добраться, наконец, до его комнаты.       Поднявшись наверх, они прошли влево, натыкаясь на не самую приветливую дверь: наклейка со стороны коридора не приглашала внутрь, а говорила, что вместо комнаты там эклектический щиток. Не влезай, убьёт, ага. Помимо этой большой наклейки, ниже расположились крошечные, с различными изображениями, как если бы в своё время Марк вытащил их из популярной раньше жвачки. По большей степени это были различные линии, до момента всматривания кажущиеся бессмысленными. Но были и абстрактные типа тигров и другие.       Изучив галерею на двери, Осаму с вопросительной улыбкой обернулся к Марку, и тот неловко почесал затылок, пожимая плечами. Сразу после потянул дверь на себя и приглашающим жестом руки махнул в комнату.       Оказавшись в которой, Осаму сразу понял то, что Марк решил озвучить, пройдя следом и закрыв дверь.       — Итак, Осаму. Моя нора, которая теперь будет нашей! Я жил здесь подростком, так что… да, вот эти все плакаты…       Он поводил рукой по воздуху, смотря в сторону двуспальной кровати. На стене рядом с ней и расположились обсуждаемые плакаты и, вроде как, страницы из журналов, изначально для подобной участи не планирующиеся. Это в последних выдали их мятость и заломы.       Марк подошёл ближе, пока Осаму опускал руку в карман штанов, нашаривая там пузырёк таблеток. Банка здорово мешала ему во время поездки на мотоцикле, но теперь они были в достаточном спокойном для употребления состоянии.       Вообще-то на мотоцикле Осаму и Марк чуть не попали в аварию, созданную не по их вине. Осаму совсем немного переживал за факт, где Марк давно не садился за вождение, но тогда это сыграло в сторону действительно сильного испуга. Когда на трассе их подрезали на обгоне и Марк растерял управление, укатываясь на встречку. Осаму тогда крепко зажмурил глаза и вцепился в Марка. Не сразу понимая, что Марк рассказывал ему о группировке при падении, чтобы не сломать шею. Осаму сказал ему забрать с него шлем, но Марк предложил заткнуться. И выправил мотоцикл, сбрасывая скорость.       Шлем был только у Дазая, и он уже был готов расцепить крепление и передать шлем водителю. Правда, в момент возможной аварии он слишком оцепенел. Внутренние органы сковало холодом, как если бы рука Марка сжимала неработающий тормоз. К счастью, всё обошлось.       Но теперь Осаму думал только о таблетках: страх внезапной смерти, мысли о Чуе в момент, когда он был готов прощаться с жизнью, неловкое знакомство с родителями, порез от бритвы на щеке Марка, мгновенно отсылающий Дазая к подобной царапине у Чуи… Всё это давило, причём неприлично. Таблетки точно должны были снять этот пласт нервозности и успокоить взвинченное состояние в целом.       — Ты знаешь… — внезапно начал Марк, и Осаму обернулся к нему, пусть не получая ответного взгляда: Марк смотрел на стену с плакатами. — Если тебя это удивляет… Мгм. После произошедшего в лагере я… думаю, я закрылся в себе. И мне казалось, что это правильное решение: преступник больше не может вести активную социальную жизнь. Даже с учётом, что я в итоге не виноват. Сколько у меня было желания ходить и доказывать это всем подряд, как думаешь?       — Ни сколько.       — Именно. Как итог, у меня остался всего один человек, с которым я общался, которому я всё рассказал, и… Когда ты позвонил…       Марк прервался и натянуто усмехнулся, перебрасывая взгляд на Дазая.       — Знаешь. Я как будто знал, что так будет.       Осаму вскинул брови, выражая, что сам такого не знал. Сам он искренне считал это чередой случайностей, и ни за что бы не бросил Чую, если бы не сложилось так, как сложилось. Он первым делом бросил Марка, устроив пожар. И в голове не промелькнуло мыслей о возвращении к нему. Всё то время, что они метались с Чуей после лагеря, Осаму был уверен, что с Марком они разошлись раз и навсегда.       — Я не понимаю, — признался Осаму, криво усмехаясь внезапному откровению вроде «Я стал замкнутым, теряя того, кем был до случая, когда ты оставил труп на территории лагеря».       — Я имею в виду… если у судьбы были на нас планы, я это понял и ждал тебя, — Марк подался ближе, закидывая руку на плечо Дазая и выбивая из него смущённую усмешку.       — Вот как…       — Вот так, — Марк улыбался едва не до треска щёк, зажжённым взглядом бегая по лицу Дазая.       И если был в его словах смысл, можно предположить, что взгляд его давно уже не светился так. Томился в ожидании игр судьбы — той же, которая заставила Дазая переживать за езду на мотоцикле, вспоминая в скользкий момент о Чуе. Конечно, Осаму думал и о Чуе, и об их пёсике, разница только в том, как он снова слышал голос Накахары, только теперь подробнее вспоминая свой больничный сон.       Дазаю внезапно показалось, что он не на своём месте, и он заторопился избавиться от этого навязчивого чувства. С внезапными откровениями он отпустил таблетки, но теперь нашаривал снова, сталкивая взгляды.       — Ты не мог бы… принести воды? Я понимаю, что могу сам и твои родители знают меня, всё такое, просто… мне пока… ну…       — Я понял, — Марк кивнул и убрал руку с плеча, отступая. — Не парься, я понимаю. Это скоро пройдёт. За водой схожу, без проблем.       — Спасибо, — Осаму покивал и проводил Марка из комнаты взглядом.       В ту секунду, когда дверь за ним закрылась, на грудь лёг неприятный ком. Мысли закружились вокруг Чуи снова. На моменте, когда Осаму позвонил ему на работу, выспрашивая про пропавшую банку таблеток, и Чуя был невероятно удивлён. Может быть, Осаму ему бы и поверил, если бы не засиделся до ночи, ожидая его возвращения со свидания с Лили, и не услышал скрип дверцы шкафа, на следующее утро обнаруживая пузырёк в мусорном ведре. Но Чуя абсолютно точно крал таблетки, и если вспомнить их первое упоминание после больницы — в машине, когда Чуя читал выписку рекомендаций…       Наркота это, Осаму, — подняв тогда взгляд от листа, сказал Чуя.       Так что, не стало удивительным его такое резкое отношение. Как и его поведение в сторону отравляющих Дазая веществ. Как не прокрутить эту ситуацию, трава, скрученная в косяк, наносит в разы меньше вреда.       Впрочем, Чуя не сразу стал таким категоричным.       Прошло не слишком много с момента их воссоединения, когда они нашли квартиру, Осаму отдал деньги и они поставили подписи на договоре. Едва проводив риелтора, Осаму бросился к рюкзаку и высыпал в ладонь явно больше положенного.       Разве нужно столько? — недоверчиво уточнил тогда Чуя.       Осаму, правда, поднял замыленный болью и холодом взгляд и отмахнулся.       Конечно, нужно меньше. Но в штатах Марк говорил, что так станет легче.       Заждавшись его теперь, Осаму открутил крышку и без посредника в виде ладони высыпал таблетки сразу в рот, не пересчитывая. Опустив голову, он языком пошарил их из стороны в сторону, после повернулся за шум открытой двери. Поравнявшись, Марк протянул стакан, быстро принятый Дазаем.       Марк погладил Дазая по спине, когда тот хлебал воду уже просто так.       — Порядок?       Осаму отвёл стакан подальше и столкнул взгляды, приподнимая уголок губ.       — Ну… — неуверенно протянул он. — Осталось дождаться их действия, а в остальном я лучше, чем когда-либо.       — Рад слышать, — Марк покивал и забрал протянутый стакан, после убрался к столу с ноутбуком, чтобы там его где-то и бросить.       Осаму прочистил горло и отвернулся, переставая провожать его глазами, которые теперь зацепились за плакаты с большим интересом.       — Skillet, 30 Seconds to Mars… — вслух начал читать он. — И… что? Stray kids?       Марк оказался рядом как-то поразительно быстро. Вопросительно посмотрел на Дазая, указавшего на обсуждаемый плакат сразу после зрительного контакта. Тогда Марк пригнулся, всматриваясь. И усмехнулся, выпрямляясь.       — Да… — он едва заметно, но многократно покивал. — В школе была девчонка, за которой я бегал. Ей нравилась корейская группа, но её корейцы мне не понравились. Я тогда в эти дебри случайно залез, но вот эти чуваки были не слишком популярны — во всяком случае, не как те, которых слушала она. Не знаю, в этом дело или нет, но в итоге у нас с ней ничего не получилось. Хотя я оплатил много её обедов и провожал постоянно… Ну, короче, да. Бывает так.       Осаму хмыкнул, продолжая рассматривать плакат.       — Ну, не знаю… В итоге у тебя здесь висит корейская группа, и… немного странно, когда парень так фанатеет. Мне казалось… таких единицы.       — Ты о чём сейчас? — в интонации Марка промелькнул напор, какой обычно бывает перед ссорой.       — Да не, ни о чём. Так, мысли вслух. Ну, типа о том, что ты парень, и парни обычно не…       — Парни обычно не вешают плакаты и любят члены?       Осаму обречённо смежил веки.       — Не передёргивай. Я не об этом. Просто…       — Осаму, это просто музыка, а у тебя на лице осуждение написано буквами, с тобой всё нормально?       — Со мной всё в порядке, — Осаму закатил глаза. — Просто у меня на всё есть своё мнение. Это такая беда?       — А, вот как, — Марк фыркнул в сторону, после качая головой. — У него на всё своё мнение… Тогда послушай, — он вернул взгляд в карие глаза и приподнял брови: — Ты ахренительно грубо и неуважительно высказываешь своё мнение. Никто не заставляет тебя делать то, что тебе не нравится, как делают другие. Не пробовал следить за языком?       — Ты обиделся? — Осаму удивлённо вскинул брови. — Серьёзно?       — Нет, я не… Нет. Просто пытаюсь научить тебя манерам. И давно ты так ведёшь себя по отношению к окружающим?       Клянусь, Осаму, я бы не сделал этого, если бы ты хоть немного меня уважал и во что-то ставил, а не осуждал за каждый шаг! — именно это крикнул в своё оправдание Чуя после того, как чуть не отравил Дазая своими таблетками. Тогда Осаму принял свою вину и признал, что в самом деле был резковат моментами. Проблема только в том, что это не изменилось позднее — как итог, извинения можно считать пустыми.       — Ну, брось меня, раз я такой плохой, — Осаму отвёл взгляд и передёрнул плечами, демонстрируя раздражение. Тем, в какую сторону зашло обсуждение, но и одновременно — нахлынувшим воспоминаниям, где Чуя корил его за то же самое.       — Меняться ты не хочешь, да? — Марк склонил голову вбок, но тон его заметно смягчился.       Осаму закатил глаза и вбросил руку в воздух, смотря на стену с плакатом.       — Прости, что задел твоих корейцев! Не парься, они мне отомстят. Они будут палить на меня, пока в этой кровати мы будет спать, я определённо получу за свой грязный язык!       — Не кипятись так, — Марк сократил расстояние; его рука прогладила плечо Дазая. — Успокойся. Я просто не понял этой твоей внезапности. Старайся выражать своё мнение не так резко, ладно? Без осуждений, ну, знаешь, тебе правда необязательно следовать за тем, что тебе не нравится. Но по отношению к тем, кто делает это… тебе стоит проявить минимальное уважение.       Осаму глажке плеча не противился. Он потупил взгляд в пол, вспоминая, как с невероятным рвением осуждал Чую за сигареты. А после убийства Оливера закурил сам.       — Я понял, — он помялся, но поднял глаза, меняя тему: — У тебя в семье курит кто-нибудь?       — Я, — усмехнулся Марк. — Спустимся с тобой во двор позже.       Да уж, забыть эту информацию Осаму бы не смог. Слишком много связано у них было через места и способы курения. Дазая разве что смутило уточнение «позже».       Конечно, после совершённого убийства сигарета, отобранная у Накахары прямо из руки, не казалась чем-то страшным, тем более, в сравнении. Как-то одно за другим, и у Дазая развилась зависимость. А потом он бросал. Начинал снова. Потом попал в больницу, где мысли о перекуре следовало оставить даже неозвученными, чтобы не получить насмешку. Выйдя из больницы, Осаму тоже не курил. Встретившись с Марком в штатах, он даже не заговорил об этом. Но теперь какое-то скулящее чувство внутри отчаянно и отчётливо требовало немного никотина. Осаму уже перестал понимать, по какому принципу его тянет то начать снова, то бросить.       — Иди сюда, — Марк за наглаженное плечо опрокинул Дазая на себя. Видимо, в этом и заключалось его «позже». — Внезапные объятия, ага.       Осаму не сопротивлялся. Он уложил голову на плечо Марка, позволяя ему гладить себя по спине.       — Я рад, что ты наконец-то смог уйти от этого бандита.       Осаму поджал губы и остался доволен тем, что Марк не видит его лица, соответственно — этой неловкой эмоции.       — Угу, — промычал в ответ Осаму.       — Нет, серьёзно. То опасное дерьмо, которому он подвергал тебя, как ты мне рассказал, с того самого момента, когда вы только решили уехать…       Ну, в этом была правда. Чуя скрывал свою принадлежность к преступной стороне города, из которого они свалили. Более того, он таскал с собой датчик! Из-за которого их поймали в лагере. Он подвергал их опасности, это неоспоримый факт.       С ответом, правда, Осаму не нашёлся.       — И то, что он вынудил тебя использовать оружие…       Осаму прикрыл глаза. Вот такого уже не было.       — Нет, даже если сначала… После пожара он заставил тебя уйти, чтобы не нацеплять подозрений, учитывая, что мы уже видели его татуировку и всё про него поняли.       Осаму устроил пожар и еле дождался туго думающего Чую, который нашёл его за корпусом спустя больше ожидаемого времени. Тогда-то Осаму и воспользовался знаниями о грузовике за территорией. Но в глазах Марка виноват Чуя.       — У нас не было выбора… — ответил Осаму.       — Неправда, — резко отозвался Марк, сразу после зализывая промелькнувшую в интонации грубость: он склонил голову, носом поглаживая короткие волосы Дазая. — У тебя всегда был выбор. Ты мог рассказать мне, я бы тебе помог, я даже предлагал это первый! Но ты сказал, что справишься… и что ты не один.       Если вспомнить, ответ окажется до невозможности простым и честным: тогда Марк нахер не нужен был Дазаю. Осаму сделал выбор в пользу Чуи и ни секунды в нём не сомневался.       — Но ты выбрал уехать с ним, — продолжил Марк. — И ситуация обернулась так, что он вынудил тебя выстрелить.       Никто. Кроме собственного желания защитить Накахару. Не вынуждал Дазая. Стрелять. Впрочем… пусть будет так. Лапша на ушах Марка смотрится так же хорошо, как его многочисленные проколы в них.       Выкрутившись, Осаму протянул руку и пальцем огладил обе круглые серёжки в мочке. Он не менял траекторию взгляда, когда между делом начал обращаться к Марку.       — Он сейчас с нами в одной комнате?       — Нет, — Марк усмехнулся.       — Тогда в чём смысл трепаться про тех, кого с нами нет? — Осаму вскинул бровь, наконец, сталкивая взгляды. — Забудь. Я теперь с тобой. Прошлое не имеет никакого смысла.       Марк был доволен услышанным, пусть старался скрыть это, но с треском проёбывался и выдавался своей улыбкой. Он потянулся ближе, и Осаму вскинул подбородок, встречая его губы своими.       Возможно, Осаму рассказал ему не всю правду, но теперь это было не слишком важно, пока они забывались в поцелуе.

༒

Чёрное и белое.

      Уставший после работы взгляд лениво цеплялся за стены, выкрашенные в противно белый, и Чуя уже давно понял, что проживание в этом доме не принесёт ему счастья. Спуск по лестнице вниз; кроссовки шаркают по аккуратной каменной отделке, нет ни сил, ни желания прилагать усилия для более отчётливых шагов. После проворота ключа квартира встречает привычным ледяным воздухом и молчанием.       Всё немного меняется, когда он зовёт Клауда, и тот оказывается невероятно радостным в коридоре, выдаваясь в хорошем расположении духа приветливо раскачивающимся хвостом. Чуя обзавёлся новой привычкой уже давно, но тиская Клауда на пороге первым делом, он теперь не отвлекается на мысли переброситься парой слов с Дазаем после. Дазая здесь больше нет. И ничего не может отвлечь от приветствия с псом. Это не плохо, это в порядке вещей, это просто изменение.       Чуя слинял в душ, переоделся, подкрутил температуру, наполнил миску Клауда кормом и только потом решил, что ему тоже следует что-нибудь поесть. Честно говоря, не особенно хотелось, но по такому принципу — «поем позже» — он уже не вспомнит, когда ел последний раз. Казалось жалким и позорным, что он так сильно переживал за расставание, ещё сильнее убивало гордость то, что он позволял Дазаю довести его до такого состояния своим поступком. Вместо того, чтобы стоять на своём, даже если это пересекло бы грань, переходя в «ненавижу тебя и желаю смерти», Чуя страдал, причём неслабо. Это ощущалось так, словно его сердце просто выдрали из груди, и до него только недавно начало доходить это.       Он сонно, лениво потёр глаз, второй рукой одновременно открывая дверцу. Взгляд внутрь почти пустого холодильника держался разочарованным. Таковым же был мозг, напоминающий о готовке, как о чем-то непосильном и не слишком-то необходимом: сознание есть не хотело, а вот почти свернувшийся в изюм желудок — вполне себе, но, к сожалению, не мог докричаться наверх. Да и не пытался. Чуя почти отбросил идею перекуса, потому что живот его молчал.       Но он ужаснулся сам, когда вспомнил, что не ел ровно ничего на следующий день после того, как Осаму ушёл: ждал его визита за вещами и хотел бы продемонстрировать невероятную стойкость типа «Я абсолютно в порядке без тебя». В тот день он ничего не ел, на следующий, ещё один — тоже. После уже в столовой на работе, хлебал какой-то суп, который не дохлебал, а ко второму блюду даже не прикоснулся.       Так что, эта вспышка осознания напугала его: если из-за незапланированной, но настойчивой голодовки с ним что-то случится, и его увезут в больницу, кто позаботится о пёсике? Разве может Чуя так безответственно относиться к своему здоровью, если на его ответственности не он один?       Будь он сам по себе — он бы поклялся богом, — забил бы на себя в первую очередь. Трудно не сделать этого, когда даже у человека, за которого он отдавал всё, хватило совести провернуть подобное. Должно быть, Чуя не заслужил хорошего отношения. Но Клауд, благополучие которого зависит от Чуи напрямую — да. Поэтому ради него Чуя вытащит себя из пучины мрачных мыслей. Чтобы заботиться о пёсике.       Осаму не забрал палки, которые купил для готовки тогдашних яичных блинов. Теперь же Чуя разбил яйца в тарелку и теми же палками принялся намешивать их до однородности.       Он перевернулся от кухонных тумб, лениво прислоняясь к ним задом, и покосился на Клауда, занятого своей едой. Вздохнув, Чуя проследил за движениями палочек, размешивающих будущую яичницу. Он глухо хмыкнул и покачал головой; слова вырывались наружу помимо воли.       — Ты знаешь, Клауд… о чём я думал прошедшей ночью?       Ответа не последовало, но и заинтересованность Чуя не проверял, только отвлёкся от тарелки взглядом выше, перед собой.       — О том, какой я дерьмовый человек. И… ну, и о том, что всего произошедшего я заслуживаю.       Он усмехнулся, но лениво, однобоко. Эхо кухни разнесло смешок до прохода в коридор, делая его громче.       — Не, я правда понимаю. Я влез в банду, я грубил родителям, — я могу посмотреть на это с другой стороны, — не всегда, но учитывая, как редко у них получалось уделять мне внимание… в этом уже просто не было цены для меня. Я изменял. Других слов не подобрать, это было так, без увиливания. На моём счету действительно много херовых поступков. И по отношению к человеку, который бросил меня… вот так вот, может показаться, бесчестно… я вёл себя как придурок временами. Его, наверное, можно понять.       Он опустил голову, следя за ленивыми движениями палочек в тарелке.       — Конечно, мне было важно оправдаться. Но в чём теперь смысл? Я был резким, импульсивным, вспыльчивым иногда… иногда не контролировал ни свои возможности, ни силу. Он скрывал синяки, которые оставил я. Я врал ему, бросал. Он бил меня сам, да, но…       Он отвёл взгляд, просто отворачиваясь от своего занятия, и голос его почти сыпался.       — Я действительно плохой человек. Но это не значит, что мне не больно. Но… это не значит, что со всем дерьмом, которое я устраивал, я этого не…       Он сглотнул и бесцельно побегал глазами по кухне; медленные движения руки остановились совсем.       — Я заслужил такого отношения к себе. Никому не нужен человек, который натворил столько, сколько я. Слово честь мне теперь только снится. Я никому не нужен теперь, и это… справедливо. Это правильно.       Он подтёр щёку плечом, натянуто усмехаясь, чтобы не броситься в стадию, где жалеет себя сам. Как сопли распустил, так их и подберёт, возвращая себе лицо. Прочистив горло, чтобы выгнать дрожь из голоса, он обернулся; взгляд машинально упал на Клауда, отвлёкшегося от своей миски и смотрящего в ответ. Трудно сказать, с какого момента.       Чуя растащил губы в улыбку, пусть они слегка дрожали, как и потерянный тон, когда он обратился к псу напрямую:       — Эй, ты что… слушал меня?..       Клауд не отвёл взгляд, пусть почему-то не ответил. Только смотрел, ожидая либо продолжения мысли, либо внимания. Чуя понимал, что подбородок трясётся, и его вот-вот разорвёт от нахлынувших чувств. Он спешно отставил тарелку и опустился на колени перед Клаудом, освободившимися руками трепля его шёрстку.       — Клауд, не будь таким, это противозаконно! Ты слишком хороший мальчик, не делай вид, что я нужен тебе… так, как ты имеешь в виду.       Чуя тискал Клауда с ломаной улыбкой и больше не думал о том, чтобы протереть щёки.       — В конце концов, я и людей убивал. Собак — никогда! — Торопливо добавил он, качая головой. — Но я и… и к твоему второму отцу-придурку хреново относился. Я и предавал тоже…       И невиновных ни в чём людей — изменами, — и банду, ставшую ему семьёй.       — И всё такое… — заметно тише договорил Чуя, смотря в преданные собачьи глаза.       Банду-то он предал ради Дазая. Разве что тот не просил вести себя так.       Чуя оступался так много раз, чтобы в итоге оказаться в этой точке, где от него ушёл человек, ради которого он отдал бы всё, что у него было… И, наверное, это в достаточной степени справедливо, чтобы, сделав выводы, задуматься о пропаже. Раз уж всё, что он делал для Дазая, было зря, и ему никогда не оттереть ни свою честь, ни совесть.       Единственное — собачий взгляд в голубые глаза лишает громких мыслей «Я никому не нужен». Чуе становится трудно спорить, когда его взгляд находит миску с едой, которой там ещё достаточно, чтобы не отвлекаться на пустые, полные боли и сожалений монологи. То есть, Клауд отдал ему внимание без подтекста наполнить миску, а просто слушал. Учитывая, что самым первым моментом Чуя против воли обратился к нему, предлагая выслушать свои душевные терзания…       Он перестал допускать мысли, где обрывает связь с миром.       Руки замедлились в трёпке, и Чуя лбом прижался к Клауду. Он перестал допускать мысли, где обрывает связь с миром: ему есть, ради кого жить.

༒

      Проснувшись в просторной для совместного сна кровати, Осаму покосился на стену. Со стены на него в ответ покосился кореец с подведённой чёрным карандашом слизистой, и Осаму поёжился. Отвёл взгляд. Вернул обратно, и провернул это снова. После кивнул неизвестному ему исполнителю, спрашивая, почему он так пялится.       Негромко закопавшись, Марк на другой стороне кровати сонно прыснул.       — Феликс, прекрати так пялиться на моего парня. Он вас побаивается.       — Феликс? — Осаму нахмурился, отдавая внимание Марку — или, как он сам обозначил, своему парню.       — Мгм, — Марк перевернулся на бок, заглядывая в карие глаза и лениво кивая. — Это его настоящее, так-то, конечно, получил корейское, когда переехал. Он австралиец.       — О, — Осаму вскинул брови и повторно бросил взгляд в сторону обсуждаемого.       — Ага, типа как ты, только наоборот.       Не было такого.       — Я имею в виду… — осёкшись, продолжил Марк. — Ну, как бы… у вас наоборот с переездом из… но в… ой, всё, короче, ты понял, я слишком сонный.       — Я никогда не переезжал, — Осаму поджал губы, выдавая разочарованность тем, как человек, заявляющий его своим парнем, нихрена про него не знает. — Разве что, когда из дома ушёл.       На ферму после звонка Чуи.       — Но это другое.       — М, — Марк отвёл взгляд. — Ну… Ты был довольно скрытным раньше, я не… не мог знать.       — Не спорю, — отозвался Осаму, но интонация его разбитой быть не перестала: Чуе не нужно было объяснять всё о своей жизни заново. — Итак. «Это просто музыка», да? И ты знаешь вот подобную информацию о каждом?       — Я не пойму, ты ревнуешь к плакату? — Марк усмехнулся и подался ближе, закидывая руку на Дазая.       — К Феликсу, — фыркнул Осаму, чуть отклоняясь в сторону от лица Марка. — Хм. А я мог бы сам стать этим… корейским певцом типа, ну, ты понял?       Марк легко рассмеялся и покачал головой.       — Мог бы. Но зачем? Чтобы понравиться мне? Ты уже мне нравишься, тебе не нужно никем становиться, чтобы поддерживать это. — Он сгрёб Дазая в однобокое объятие, сминая движением простыни под ним.       — Марк… — недовольно позвал Осаму.       — Никаких поцелуев, конечно, просто обнимемся. Я не могу с утра обнять своего парня?       — Конечно, — коротко ответил Осаму, но в ответ ближе не прижался, только позволяя тискать себя.       — Ты такой тёплый… — Марк перешёл на шёпот. И оставил легкий поцелуй на шее Дазая. — Не мог знать этого раньше… Ты съебался тогда, в лагере, сразу после.       Атака поцелуями не прекратилась, и Осаму отпрянул.       — Э-э, Марк?       Марк отодвинулся в тон, чтобы смотреть в глаза.       — Что? Я имел в виду без поцелуев в губы, потому что мы ещё не ходили в ванную. Но…       Его рука сползла ниже, но Осаму остановил жест.       — Эй, стой. Я не хочу сейчас. К тому же, твои родители здесь…       Марк убрал от него свою бессовестную ладонь, оставляя в воздухе. И откинулся обратно на подушку, вздыхая и отворачиваясь от Дазая прямо, в потолок.       — Я понял. Насчёт родителей… отец уже на работе, уверен, а вот… мать, да, скорее всего она сейчас внизу.       — Оу. Ну, вот.       Марк вздохнул.       — Мне нужно догнать лекции, которые я пропустил, пока бегал с переездом и пересечением границы.       — Понял, — кивнул Осаму.       Марк покивал в ответ.       И эта неловкая пауза ударила по самоощущению до желания куда-то побыстрее слиться. Так Осаму и поступил.       Позже он решил, что обязан попытаться влиться в семью, с которой намерен жить. Как минимум, до момента, когда они с Марком заработают достаточно денег, чтобы снять отдельное жильё. Родители Марка выражали надежду на сложившееся с ними отношение, и Осаму понимал, что должен для этого что-то делать, а не быть амёбой на попечительстве.       Он спустился в кухню, но неуверенно замялся в дверях. Миранда обернулась на него, и её губы расползлись в улыбку.       — Доброе утро, Оскар.       — Доброе утро, миссис Фишер, — Осаму опустил взгляд и прошёл в комнату. — Могу чем-то помочь?       — Спасибо, но нет, я уже закончила. И… ты вполне можешь называть меня по имени, без этих формальностей.       Осаму поднял на неё ошарашенный взгляд. Хотя бы не «мама», на том спасибо.       — Э-э, я не смогу, — усмехнулся он, качая головой. — Нет, это… нет. О, я могу помочь с посудой!       Он действительно быстро перескочил с темы, стоило увидеть, что готовка в самом деле завершена, но после неё остались тарелки разных плоскостей.       — Хорошо-хорошо, — Миранда отошла в сторону, протирая руки тряпкой, перекинутой на плече. — Ты можешь загрузить это в посудомойку.       М, вот как. Посудомойка.       Осаму вспомнил, как ещё в прошлой их с Чуей квартире разговор зашёл про ещё одну машину, и в контексте после грандиозного ужина в честь дня рождения Чуи речь шла про посудомоечную. Потому что они оба, очевидно, не питали чувств к ручному намыливанию. Но денег у них тогда было не слишком много. И в тот вечер Осаму намыл всё сам, учитывая, что праздник был Накахары. Тогда же, в честь праздника, Осаму ему отсос…       Не важно.       Теперь рядом не было никакого Чуи, а Осаму выдвинул ящики в дверце и принялся складывать внутрь грязную посуду. Одна из тарелок оказалась слишком грязной, и он прошёл к раковине, чтобы сполоснуть её водой.       — Спасибо за помощь.       Осаму подумал, что ему просто послышалось это за стабильным шумом открытой воды. Потому, закрыв кран, он повернулся и слегка нахмурился.       — Простите, что?       — Спасибо, что помог с посудой.       Осаму смежил веки и высоко поднял брови, выражая высшую степени удивления. Это она сейчас с учётом «Я — хрен с горы — буду жить в вашем доме, потому что ваш сын привёл меня сюда, забирая от чувака, с которым у нас громадная ссора, и мы типа с вашим сыном начали встречаться, потому что чуть не сделали это раньше, пока были в лагере»? Это с учётом, что Осаму даже не намывает посуду, а просто грузит её в машинку, которая сделает это за него?       Осаму набрал воздуха, чтобы выдать более приличное, но честное: «Я ровно нихера полезного не сделал», но Миранда заговорила снова, не давая возможности ответа.       — Это, конечно, не удивляет, учитывая, что Маркот говорил о твоей помощи в рамках лагерной смены.       — Простите? — Осаму нахмурился и склонил голову вбок.       — Ну как же… Вы ведь были вожатыми в лагере?       — Нет, я не… не об этом.       Он про момент, когда Марк стал котом, добавляя это уточнение к своему имени.       — А! — Миранда, осёкшись, открыла дверцу нижней тумбы рядом с посудомойкой и выставила на стойку упаковку капсул. — Вот это тоже нужно загрузить, там есть такой… отдел. Что касается Марка… это его прозвище из детства. Просто привязалось и иногда проскакивает. В детстве он время от времени рисовал себе маркером усы и кошачий нос. Однажды даже пришёл так в школу, представляешь?! Конечно, нас туда вызвали, потому что подобный раскрас показался учителям немного странным. Оттуда уже пристало сильнее, сначала отец постоянно называл его так, чтобы напомнить о выходке, знаешь, отцы любят делать так…       — Знаю, — Осаму легко улыбнулся, но опустил взгляд и достал из коробки капсулу для посудомоечной машины, прокручивая её пальцами.       — Твой тоже ведёт себя так?       Карие глаза забегали без возможности зацепиться за что-либо, и Осаму натянуто усмехнулся.       — Вёл. Да. Сейчас… у меня нет родителей.       — Ох, прости, я не знала… Марк не сказал об этом.       Осаму дёрнул бровями, проглатывая удивление, продемонстрированное только этим жестом. Странный Маркотяра. Он буквально стал свидетелем сцены на пустыре, когда Осаму и Чуя выясняли отношения, и глухим точно не был. Осаму заранее попросил его не лезть и не трогать Чую, но вряд ли наставления перед встречей подразумевали прикинуться непонимающим.       — Всё в порядке, — Осаму, ответив, приподнял руку с капсулой выше: — А это?..       — О, отсек на дверце выше. Там задвижка: отодвигать — задвигать. Тебе нужна помощь в этом? Мне уже нужно собираться на работу…       — Нет, я понял. А… кем вы работаете? Марк что-то… мне об этом тоже не рассказал.       — Ну, он не так давно вернулся, к тому же, ему нужно доучиться, не думаю, что у него было особо много времени на разговоры. А я работаю в цветочном. Я не флорист, поэтому начало рабочего дня приходится на полдень: с утра флорист и второй продавец принимают поставки и собирают букеты. Я уже просто продаю их до вечера. Как-то так.       — О, ясно.       — А ты? Учишься где-то, работаешь?       Осаму отвёл взгляд и машинально провёл большим пальцем по капсуле в руке, получая треск сыплющегося материала.       — Пока нет.       — О… Ясно. Ну, я пойду. Увидимся позже, Оскар.       — Всего доброго, — Осаму с лёгкой улыбкой глазами проводил её из кухни.       И — стоило ей удалиться из поля зрения, — тяжело вздохнул, опуская взгляд. Разговор оставил неприятный шлейф. Вроде, всё по мелочи: Марк не имел возможности трещать что с родителями, что с Осаму, рассказывая им вещи, после — напоминание об отсутствии родителей, неумение пользоваться машинкой, неловкость при разговоре и неудачная помощь. А в совокупности всё как-то наваливалось, и в груди появилось острое желание уйти отсюда куда-то подальше. Или, например, найти поддержки, действительно стоящей поддержки, зарыться в объятиях хорошо знакомого, понимающего его человека и отпустить все мрачные мысли, очищая голову.       За испытанные эмоции также становилось стыдно: ничего плохого не произошло. Казалось, Осаму не должен чувствовать себя так скверно. И это только добивало вслед факту, что так он себя в итоге чувствует.       Закинув капсулу в отсек, Осаму задвинул дверцу пальцами и выпрямился. Взгляд карих глаз облизал кухонное пространство, находя его справедливо большим, и остановился на навесных шкафчиках. Куда-то туда Осаму закинул вчера свою банку таблеток. Его била дрожь и неловкость, поэтому тогда в его планах промелькнуло только «поскорее куда-то это поместить» и «свалить наверх к Марку».       Правда, пошарив теперь по всем шкафчикам, Осаму не нашёл свои таблетки, и тревожность поднялась по венам к голове, которой он закрутил по сторонам, воссоздавая вчерашний вечер в воспоминаниях. Куда же он мог поставить подписанный пузырёк?..       Осаму перепроверил шкафчики в надежде всё же отыскать таблетки там, где он заботливо бросил их вчера. Но попытка не увенчалась успехом, и по волшебству после второй проверки ничего не нашлось.       Нахлынувшие чувства и эмоции, внезапно удвоенные тревогой, теперь можно было осадить преимущественно таблетками, и «встречу с близким человеком» Осаму уже ставил на планку значительно пониже. Мысли смешались в тревожный ком, и Осаму проверил шкафчики ещё раз, бесстыдно хлопая дверцами при переходе от одного к другому.       Паника проступила на его лице слишком явно, карие глаза судорожно метались, и Осаму выдул воздух, стараясь привести себя в относительное состояние. Единственное решение внезапной проблемы Осаму видео только в том, чтобы спросить о пропаже Марка. Чуя ведь крал таблетки раньше. Это вот их стремление лишить Дазая самого необходимого… бесчестно. Абсолютно бесчестно.       Осаму поднялся наверх и сунулся в дверь осторожно, будто предвидел подобную занятость Марка. Марк поднял не слишком знакомый, недружелюбный взгляд от своих конспектов.       — Э-э, ты занят, да?..       Марк чрезмерно обречённо смежил веки, и больше уточнений не требовалось, однако он всё равно напомнил:       — Я вроде как сказал тебе, что мне нужно дописать лекции.       — Да. Точно. Прости. — Осаму обогнул дверь, ненамного заваливаясь в комнату. — Мне просто нужно знать, где мои таблетки. Это срочно.       Марк сидел за столом перед ноутбуком и писал в большой непропорциональной тетради ручкой, которой указал назад, фактически, на их кровать.       — В тумбе. Я вставал в туалет утром, когда отец собирался на работу, и он спросил про них. Я не нашёл, что ответить, и переставил банку. Думаю, я смогу объяснить, когда узнаю сам, то есть, когда ты расскажешь о них подробнее. Но это будет не сейчас, сам понимаешь.       — О, я понял, спасибо, — Осаму покивал и прошёл к указанной прикроватной тумбе. — Зачем нужно было их переставлять?.. Я понимаю, что это типа неизвестное вещество в их доме, но ты же сказал, что это моё, так?       Он нашарил свой пузырёк в ящике, сразу после упираясь в него взглядом. Тогда же он пришёл к выводу, что говорить о принадлежности и не было необходимости: на этикетке буквально подписано. Марк не отвечал, и Осаму поднял взгляд в его сторону, отмечая очередную мрачность, но теперь будто смешанную с задумчивостью.       — Он и не просил переставить. Это решил мой непроснувшийся мозг, а потом я лёг спать. Просто так вышло, не запаривайся. И по возможности, чёрт возьми, не отвлекай меня…       Последнюю фразу Марк договорил таким отчаянным и подбитым тоном, что Осаму почувствовал какую-то долю угрызения совести и желание побыстрее ретироваться с радара.       — Прости, — Осаму поднял руки в сдающийся жест, получая перетреск таблеток в одной из ладоней, и проплыл к выходу из комнаты. — Я понял. Теперь я нашёл таблетки и отстаю от тебя, всё. Я ушёл. Не уверен, куда, но… но ладно.       — Надеюсь, тебе станет легче, — вслед бросил Марк, и Осаму обернулся к нему от двери. — Я имею в виду… С тем, что ты нашёл таблетки.       Осаму сложил губы в полуулыбку и легко кивнул, принимая эту попытку заботы после небрежности, но никак не комментируя.       Не имея представлений, куда ему теперь идти, чтобы не мешаться под ногами ответственного студента, Осаму спустился вниз и вышел на задний двор через дверь, которую вчерашним вечером открывал Марк, пока вёл их на перекур. В этот раз, как и в прошлый, сигарет у Дазая не было, но с дверцы холодильника он прихватил бутылку воды. И снова нашёл лавку, где вчера они сидели за перекуром.       Усевшись, он какое-то время пялился перед собой. После пальцы открутили крышку бутылки, и, несмотря на то, как панически он мыслил о таблетках, сначала сделал глоток воды, не нарочно прокручивая в голове тот недовольный взгляд Марка. Это чувство липкое, незнакомое, непривычное, и Осаму всем своим мозгом понимал, что это нормально после такого резкого рывка из привычной зоны комфорта. Это как побег из дома на какую-то ферму — не то чтобы тогда было комфортно, когда он бросил всё.       Осаму нашёл себя за тем, как пялится в телефон, пока большой палец неуверенно плавал в воздухе рядом с контактом. Он подписал его по настоящему имени, и в заброшенном здании начался допрос до избиения о том, кто это такой. А после Осаму рефлекторно накрывал уши ладонью и жмурился.       Воспоминания рассыпались в дымку, и после тяжёлого вздоха Осаму быстро ткнул в экран и поставил телефон к уху, прочищая горло. Гудки тянулись. Осаму непроизвольно представил с каким лицом Чуя посмотрит на загоревшийся экран. Варианты были разные: от удивления до непонимания и раздражения, и пока вызов принятым не был, Осаму допустил мысль, что Чуя не ответит вообще.       Но в той мысли он просчитался. Следующий гудок разбил привычный низкий голос с грубоватым подтекстом.       — Чего тебе?       Осаму даже растерялся: и тому, что он в принципе ответил, и тому, что даже не поздоровался.       — Э-э, привет, Чуя.       Наступила тишина. Дазаю было легко представить нахмуренного Чую, обрабатывающего услышанное.       — Ты ёбнутый? — спустя паузу отозвался Чуя. — А, ладно. Я понял. Ну… У Клауда всё хорошо. Ну, и, кстати, он не ест так, как ты говорил, я не подозреваю у него глистов. Наверное, ты просто слишком часто был дома, и тебе что-то не так показалось. Он просил у тебя еду от скуки, и ты кормил его от скуки, вот и надумал всякого. Лапка его… ещё иногда прихрамывает, но в целом получше, почти восстановилось. Мы с ним сгоняем к ветеринару, пока точно ничего сказать не могу. Что ещё… Квартира в порядке. Без пожаров пока. Я не особо часто готовлю. Всё? Я перечислил, как твоё имущество, могу идти работать дальше?       — Чуя, ну… что ты несёшь? Мне интересно, как дела у тебя.       Чуя издал звук, который Осаму охарактеризовал как недоверчивый и осуждающий смешок.       — Как я? А это ебать тебя не должно.       Осаму высоко вскинул брови.       — Вау. Это чертовски грубо.       — О, — Чуя коротко рассмеялся. — Да что ты… Так странно, что я груб с человеком, которого я на дух не переношу, да? Просто ахренительно странно… У тебя проблемы не только с головой, но и со слухом, так? Мне нужно повторить, что я ненавижу тебя?       — Нет, Чуя, я понимаю, что ты чувствуешь, но я позвонил просто поболтать с тобой—       — Иди нахер, Осаму.       Чуя перебил предложение и завершил звонок, оставляя Дазая моргать в пространство перед собой.       Дазаю было хреново во всём этом новом окружении, и он пытался зацепиться за что-то знакомое, пусть это был только телефонный голос. Он как-то поздно понял, что Чуя его больше не ждёт.

༒

      С чего бы Чуя должен был ждать его или, например, радоваться внезапному звонку? Он отчётливо понимал, что Осаму выбрал Марка не только ему, но и их общему питомцу, найденному возле подъезда, когда они оба были в шатком жизненном положении после операции Дазая. Он искренне злился теперь, но понимал свою ситуацию, в которой Клауд неизменно пёс Дазая, и возможности съехать с оплаченной квартиры нет. Поэтому Чуя, скрипя зубами и не церемонясь словесно, рассказал Осаму о том, как дела по поводу этих двух пунктов.       А сам он был… хреново, мягко говоря. Звонок застал его на работе и, завершив его, Чуя замахнулся рукой с телефоном на стену с непреодолимым желанием разбить его так, чтобы никогда больше не слышать Осаму.       Впрочем, этого нельзя было добиться подобным решением, а Осаму бы нарисовался в квартире. Так что Чуе пришлось угомонить свой порыв и уйти на перекур.       Наверное, как и в любом другом месте, в зону для перекура сотрудников можно было попасть через заднюю дверь, куда так же съезжались поставочные машины. Погрузка, правда, происходила в другой стороне, но не суть. Высыпавшись на улицу, Чуя поёжился прохладному ветру, из-за которого пришлось кутаться в лёгкую фирменную куртку и дольше шарить по карманам.       Он успел только зацепить сигарету зубами, когда дверь открылась повторно и к нему уверенно выплыл ещё один сотрудник мусорного отдела. Чуя отвлёкся, поднимая взгляд и верно распознавая, что этот высокий темнокожий парень надвигается исключительно на него. У того парня определённо есть имя, но Чуя знает его только по кличке, всплывающей время от времени за разговорами в обеденное время. Он слышал, что этот парень сначала работал на складе, после перевёлся, потом вроде сделал это ещё раз, и чуть не устроил скандал по поводу того, как его пригласили стать в компании грузчиком. Момент последнего негодования в том, что он крепкий, но чёрный парень. Вся мусорная обитель была в двух шагах до суда. К счастью, обошлось.       — Эй, привет, — он протянул ладонь, и Чуя перебросил зажигалку, чтобы ответить на рукопожатие правой рукой. — Виделись, но не общались с тобой раньше. Парни называют тебя либо Чедом, либо сыром—       — Прости? — Чуя перебил и вытянул сигарету изо рта, расплываясь в улыбке. — Сыром?       — Чиз, — собеседник пожал плечом и мазано вернул эмоцию. — Тебя как звать-то?       — Пусть будет так, — отмахнулся Чуя. — Я тебя вообще как гвоздя знаю.       «Гвоздь» рассмеялся.       — Знаешь, откуда это пошло? — спросил он.       Чуя покачал головой.       — Тупая история на самом деле, — «Гвоздь» закивал сам себе. — Но это позже, ладно? Я чё пристал-то к тебе. Не найдётся огня? Вспомнить не могу, где бросил свою зажигалку.       — Конечно, — Чуя прикурил, пока «Гвоздь» расчехлял свою пачку и тянул оттуда сигарету. После протянул ему огонёк.       — Спасибо.       Чуя непроизвольно фыркнул. Убрав зажигалку подальше, он вытянул подкуренную сигарету и отвернулся, смотря куда-то вдаль.       — Вот чёрт… Прям вспомнил летние лагерные дни.       — Лагерные? — «Гвоздь» вскинул бровь, и Чуя посмотрел на него. — По-моему, тебя очень далеко откинуло…       Чуя усмехнулся и качнул головой.       — Нет-нет, это было не так давно. Я работал в лагере вожатым. Мм… Это было в штате Мэн, на отшибе одного города. Еле как туда можно добраться. Лесной массив вокруг, всё такое.       «Гвоздь» выглядел заинтересованным и приподнял свои густые тёмные брови.       — О… Я был в Мэне. Скверные времена, но всё же. Как мне показалось, люди там мрачноватые, как будто делают тебе одолжение тем, что ты гостишь у них. Даже если ты там просто проездом. А ещё у них проскакивает акцент, я не знаю, похожий только у южных слышал, но и… между собой они не особенно схожи. Странноватые там, короче, люди, как по мне. Без обид.       — Да мне-то что, я не оттуда, — отмахнулся Чуя. — Сам там был… можно сказать… проездом. Задержались на какое-то время.       — Ну, понял. Я бы туда сам не сунулся, но у знакомого моего отца в той стезе ферма.       Чуя едва не съел свою несчастную сигарету. Он закашлялся, потому что слишком не вовремя решил затянуться и в этот момент услышал «ферму», разрезающую слух.       — Чувак? — «Гвоздь» двинул вбок и занёс ладонь, чтобы постучать Чуе по спине.       Но Чуя махнул рукой, мол, всё в порядке. После спрятался в изгиб локтя, стараясь угомонить внезапный порыв. Когда его отпустило, пришлось прочистить горло и подтереть уголки глаз. Чуя выпрямился и часто моргал, но теперь был в относительной норме.       — Вау. Ферма.       «Гвоздь» задумчиво почесал затылок, путая свои чёрные пряди.       — Ага, ферма. Типа со всякими овцами и свинками…       Чуя заржал, прикрывая губы свободной от сигареты ладонью, и покачал головой. «Гвоздь» широко улыбнулся, рассматривая его, но переспросил:       — Чувак, с тобой всё ок?       — Да-да, конечно, — Чуя закивал и выдул воздух, стараясь успокоиться. — Ладно. Давай так. У фермы этого твоего знакомого есть адрес?       — Э-э, адрес? Я не могу сказать сейчас точно, но старик упоминал название. Sant Steifensand. Мой старик говорил про того старика, что тот контуженый при войне, не знаю, связано ли это как-то, но… хотя бы понятно, в какой стороне отшибов находится.       — Оу, — Чуя сложил губы сначала в задержанную «у», после выдал перевёрнутую улыбку. — О, это… супер. Просто ахренительно, чувак. Это прям… ну прям ахуеть, как классно.       — У тебя температура? — «Гвоздь» продолжил улыбаться, время от времени теряя это на затяжки.       Чуя приподнял уголок губ и покивал ему. Но внезапное предположение отпустило его, и он выдохнул, стараясь теперь перевести тему.       — Ага, типа того. Уверен, у меня после одного рабочего дня теперь здесь каждый раз температура.       — Типа… был какой-то особый рабочий день? — «Гвоздь» сощурился, делая свои карие глаза внимательными и настороженными.       Чуя рассеянно кивнул и отвёл взгляд.       — Типа того.       «Гвоздь» шустро осмотрелся по сторонам и подзывающе махнул рукой, прежде чем податься ближе, так что Чуя был готов и к сокращению расстояния, и к тихой интонации, следующей сразу после.       — Ты работал в тот день, когда в компанию позвонили?       Чуя смотрел в ответ непреднамеренно настороженно, его взгляд открылся чуть шире, и он сомневался, может ли выдать честный ответ. Потому молчал какое-то время, врезавшись своими голубыми паникующими глазами в карие.       — В какой день? — переспросил он, стараясь сделать тон максимально недоверчивым.       «Гвоздь» отошёл, но взгляд не сводил.       — А мне кажется, что ты понимаешь, о чём речь, — настаивал он, мельком просканировав Чую. — После того, как сотрудников поувольняли пачкой спичек мало кто остался. Но ладно, если ты… пытаешься скрыть, что в курсе произошедшего… как знаешь. Просто у меня есть кое-что по этому поводу, но если ты никаким боком…       — Мне интересно в любом случае, — торопливо заверил Чуя. От него чуть не ускользнула возможность узнать о странном событии немного больше; если, конечно, «Гвоздь» не блефовал этим. — Точно так же, как и происхождение твоей клички. А с тобой я тоже не особенно связан, так что…       — Чиз, — «Гвоздь» приподнял уголки губ и осмотрелся снова. — Давай так. Предлагаю обсудить это… но не на работе же, правда? Мы можем сгонять в бар, я знаю один неплохой в северном районе, это впритык с тем, где заканчивается деловой. Ты как?       Чуя поджал губы и покачал головой.       — Сомневаюсь, что могу… расхаживать по барам.       У него не слишком стабильное финансовое положение.       — А если я угощаю? — «Гвоздь» наставил на него руку с сигаретой.       — А вот это совершенно другой разговор! — загоревшись идеей, Чуя выпрямился и многократно покивал.       Такой расклад его устраивал: он почти не отказывается от бесплатного алкоголя. К тому же, когда бонусом ещё будет рассказ о том злополучном дне и установление неплохих отношений с коллегой. Минусов Чуя не видел.       Поэтому, вернувшись в квартиру, покормил Клауда, рассказал ему, куда собирается и когда вернётся, сходил в душ, переоделся и действительно скоро завёл тачку, направляясь по указанному адресу. Он, конечно, заранее спросил про парковку, узнав, что та находится позади здания. Только подъезжая, он заметил, что на той парковке преимущественно больше двухколёсных коней, нежели машин. Это наблюдение не могло не напомнить о парковке в виде толстых труб сбоку от первого канадского бара, который они посетили сразу после пересечения границы.       Вообще-то это логично, и Чуя понял, что неприлично сильно затупил, когда взял свою машину. Он ведь точно не вернётся на ней домой, потому что намерен выпить всё, что «Гвоздь» ему оплатит. Придётся оставить тачку прямо там, возможно, позже, оплатить неустойку. Это ничего, просто Чуя даже не задумался об этом, когда понял, что не знает названный адрес и добраться нужно будет по навигатору. Взять такси в таком случае звучит ещё более логичным, но и об этом Чуя не подумал. Бегая по квартире со сборами, он ещё раз прокрутил в голове звонок Дазая. Скорее всего, именно это его и запутало.       Потому что Осаму даже звучал непривычно. Наверное, наглотался своей дури до онемения речевого аппарата и тупых решений типа набрать Чуе, чтобы… спросить, как у него дела? Вот идиот. В следующий раз, если он позвонит нетрезвый, Чуя намерен всё же разбить свой телефон, невзирая на факт, в котором оплата ремонта будет лежать неизменно на нём.       Впрочем, заглушив тачку, Чуя отпустил эти мысли и наскоро поправился, смотря в зеркало заднего вида. Хотелось выглядеть хотя бы приемлемо, раз уж с тёмными кругами под глазами ничего не сделать.       В баре «Гвоздь» поднялся со своего стула и протянул ладонь, чтобы они поздоровались снова, и Чуя принял это. «Гвоздя», оказывается, звали Калем, и он забил им столик, чтобы не тусоваться у барной стойки, где бармен на всю бы развесил свои уши и вызвал копов. С учётом-то того, что они планируют обсудить сразу после происхождения клички.       Но сначала, конечно, именно эта гвоздь-история. Чуя без труда открыл оплаченную ему бутылку пива и время от времени за рассказом присасывался к горлышку.       — Выходит, я работал на стройке, — сказал Калем, отлипая от своей бутылки такого же пива. — И, понимаешь, там не было такой херни типа «чувак, который исключительно кладёт кирпичи», «исключительно возит цемент», ну или «только забивает гвозди».       Чуя покивал, продолжая слушать, но воспоминания стройки ударили по затылку. Например, тем, как, выглянув из-за здания брошенного складского помещения, он вытянул руку и прищурил глаз. А после Осаму накрыл уши руками из-за близости оглушающего звука.       — Получается, мы собирали деки и коробки для дверей, потому что строительство подходило к концу. Да, я думаю, это было ожидаемо. Я имею в виду, что в момент забивания гвоздя я промазал и долбанул себе по пальцу. Разве что… тогда я крикнул «ебать мою душу!». Ну, и… я продолжил ругаться одновременно на себя и на гвоздь. Не на молоток почему-то, да, именно так. Просто так вышло, — мне было так больно, и мой рот не закрывался вообще, — что, короче, граница в том, где я оскорбляю себя, а где — гвоздь, стёрлась.       Чуя кивнул и подвёл бутылку ко рту.       — А потом нам поставкой насыпали ещё гвоздей, но я даже не дослушал, для чего они в этот раз. Я просто поднял руки и пошёл куда-то. Куда-нибудь подальше, я сказал, нет, хватит мне этого дерьма. Остальные бригадиры ржали мне вслед. Ну, и звали гвоздём. Типа, куда ты направляешься, гвоздь? А как же собратья?       Чуя фыркнул и качнул головой.       — Беда-то в том, что среди них был мой брат, — Калем зажмурил глаз и покрутил запястье в воздухе, намекая, что торопится исправиться в формулировке. — Друг мой. Тоже чёрный. Реально хороший парень, мы дружим со школы. Так вот. Он и там был на стройке. И вместе с ним мы ушли оттуда по завершению работы в эту вот… мусорную компанию. Дерьмово, кстати, без образования, я тебе скажу. А чёрным без образования…       Чуя молчал, но мысленно возразил тому, как темнокожим проще с работой в честных компаниях, потому что тех, как минимум, можно засудить до неплохой компенсации. Вряд ли он может озвучить свои мысли человеку, который оплачивает его выпивку, так что он просто обратился к бутылке пива снова.       — Не суть, — Калем сам отмахнул внезапное отступление от темы. — Главное, что он тоже работал тут, и разнёс это моё… гвоздевое призвание, чёрт его дери. Но я слышал, что белые парни из офиса как-то по-другому перевернули эту историю. И подписали меня так в своих данных на компьютере… Ты можешь себе это представить?       — Странные, — коротко ответил Чуя, пожимая плечом. — Но я, честно говоря, даже не знал, что они могут менять что-то в данных.       Калем вскинул бровь.       — Конечно, они могут.       Чуя запомнил это и отвёл взгляд. Правда, идея не успела закрепиться в голове, когда Калем продолжил что-то рассказывать, и Чуя поздно понял, что потерял начало истории.       — …но я надеюсь, что хотя бы ты это понимаешь. То, что я чёрный — не значит, что я продаю наркотики и оружие и сидел уже не один раз. Понимаешь, о чём я? Да, у меня были приводы, но, эй, я абсолютно жив и цел, а со штатскими копами это… джекпот.       Ну, какую-никакую суть Чуя в этом монологе уловил и был согласен. Так же, как Майк и его отец сбежали из штатов после преступления на случай, если бы тот участок дороги окружали камеры. Чуя-то знал, что камер там нет: иначе бы им не дали этот маршрут по заданию.       Это уже забавы ради, но по тому же принципу Клауд с тёмной шёрсткой сбежал после аварии. Наверняка в повреждённой машине были открыты окна, и после столкновения Клауд выбрался за пределы салона. Это трудно представить сейчас, ведь на тот момент он был щенком. Неокрепшим и непонимающим, что произошло и что теперь делать. Как факт: его не оказалось в машине, когда копы прибыли на место. А уж как сложился маршрут Клауда, что в итоге он показался в Канаде возле многоквартирного дома, где одна из квартир сгорела пожаром, устроенным по глупым обстоятельствам. Ну, конкретно пожар был глупым: из-за масла.       — Вообще, не все такие, это надо понимать.       — Да я-то знаю, — Чуя слегка скривился и кивнул через стол. — Есть у меня знакомый.       — Ниггер? — Калем вскинул брови.       Чуя покивал.       — Оо, — Калем сложил руки на стол и подался ближе, становясь невероятно заинтересованным. — И чё он, как он, чем занимается?       Чуя эту связь и внезапный всплеск интереса понял только отчасти.       — Ну… Он учится в колледже. На слесаря.       — Хорош.       Чуя приподнял бровь, не особенно вникая, как можно хвалить человека, абсолютно незнакомого, но схожего… насколько-то. Заочно. Чуя думал, сколько в принципе может рассказать про Майка, учитывая их разлады и немногочисленную информацию, полученную преимущественно от Дазая, но слишком давно, чтобы до настоящего времени иметь при себе бесполезные факты. После больницы Осаму Майка обсуждать не хотел. Незадолго до его выписки Чуя сам тусовался с Майком. И даже дрался с ним. Тут трудно выцепить необходимое для озвучивания…       — Его зовут Майк, — Чуя бегал глазами, выискивая слова, чтобы новому знакомому как-то этого чёрного парня описать. — Вообще, он вроде неплохой человек… а, нет, — он покачал головой, вспомнив, что на пустыре рассказал Осаму. Но это не имело веса для стороннего человека. — В общем, не знаю. Лично я на дух его не переношу. Скользкий тип. Он…       Делал что? Целовался с Дазаем и пытался запутать Чую словами, полными яда в его же сторону, чтобы доказать свою ценность? Надо это знать Калему?       Чуя прочистил горло и отпил пива.       — Ну? — Калем ожидающе вскинул бровь.       Чуя посмотрел на него, мельком сканируя, насколько позволил стол.       — Ну, и он типа… ну, за парнями таскается, ага.       Калем отпрянул, отлипая от стола в сторону спинки стула, и уставился на Чую, скривившись.       — Чё? Ниггер — гей? Ты мне брось это…       — Я не знаю, — Чуя поднял руки в сдающийся жест. — Это так, из того, что слышал от него. Я не сказал, что он прям…       — Сути это не меняет, — Калем фыркнул в сторону и покачал головой.       — Это, — Чуя засуетился и подался через стол, стараясь как можно быстрее перевести начатую тему. — Я хотел уточнить… Когда ты рассказывал про своего друга, ты сказал, что он работал в нашей компании. В прошедшем. Я правильно понял или мне стоит немного подтянуть уровень языка?..       Калем смягчился и уселся на стуле без чрезмерного отдаления.       — Не парься, всё у тебя с пониманием в порядке. Я тебе про это и говорю: то, что я чёрный, значит, что я не буду докапываться до тебя. Я знаю, каково это: ловить косые взгляды среди белых американцев. Но да. Мой брат работал перевозчиком.       Он ногами пошаркал по полу и через стол протиснулся вперёд, запрокидывая голову и пальцем отодвигая нос в сторону, чтобы продемонстрировать небольшой белый шрам, идущий от носа в сторону щеки.       — Видишь?       — Вижу, — кивнул Чуя, не осознавая, что щурится.       После Калем отпрянул обратно и подобрал свою бутылку.       — Это нас на гонки не пустили. Уличные, нелегальные. Мой брат реально хороший водила, вообще на всём, он с детства в этом, для него любой руль в руках — и он как рыба в воде. А на гонки не пустили. Ну, и… получилась драка. Чувак, ты не думай, то была вынужденная мера. Мы дрались с кучкой белых придурков. Мне, конечно, нос не один раз за жизнь ломали…       «Я не такой чёрный, как остальные», но он продолжает рассказывать ровно те же, вполне ожидаемые, вещи. Это забавно. То, как он опровергает собственные слова и противоречит себе сам.       Чуя, правда, оставил это в мыслях. И вспомнил, как считал, что на том пустыре Осаму тоже сломал ему нос, учитывая резкую и — последующую — ломящую боль и количество крови. Впрочем, нет, нос Осаму не сломал. Сил, наверное, не хватило. Придя к этому выводу, Чуя презрительно фыркнул.       — Короче, он работал перевозчиком, но его уволили после того скандала. Меня не тронули, — как и тебя, — потому что мы никаким боком к перевозке не относимся… Ну, разве что тот день, когда информатор позвонил в офис и…       Калем подался ближе, и Чуя поднял внимательный взгляд ровно ему в глаза.       — В мусоровозке реально был труп?       Чуя помолчал, сверля карие глаза грузным, напряжённым взглядом. Прошла долгая пауза, утяжелившая воздух вокруг столика, прежде чем он ответил:       — Нет.       Калем выдохнул и двинул на место, протягивая бутылку в приглашении столкнуть их.       — Эта история не давала мне спать, — признался он. — Выпьем.       Чуе и не даст. И в настоящем, и в будущем. Он протянул бутылку навстречу, но хотелось куда-то спрятаться, чтобы не иметь никакого отношения к выброшенным пакетам.       Так что Чуя допил действительно быстро. Вскоре бутылки поменялись на стаканы, что уже более по-гостевому и означало, что уходить они не торопятся. Они настойчиво пили пиво. Калем много трещал о своей жизни, Чуя же нехотя рассказывал какие-то моменты о себе, понимая, сколько деталей ему придётся скрыть.       Взгляд тяжелел от выпитого. В какой-то момент — после того, как он окончательно утвердился в «такой же чёрный из гетто, как и все остальные» — Калем предложил перейти на другие напитки. А Чуе было по большей степени без разницы, что пить. Во-первых, платит не он. Во-вторых, что угодно может помочь залить свои мрачные мысли.       Так что позднее они пили виски. Чуя чувствовал себя уже достаточно пьяным, чтобы знать это и подыскивать момент закончить посиделку. Но не остановился, даже когда голова стала тяжёлой и он подпирал её свободной от стакана рукой. Тогда Калем весёлыми — пьяными — глазами пробежал по нему и кивнул, улыбаясь.       — Ты как?       — Норм, — лениво отозвался Чуя. Его веки предательски залипли, и получилось так, что ровно после ответа он поморгал, как сова, сразу ставя собственные слова под сомнение.       Калем над ним похихикал. Прошло ещё какое-то время, прежде чем он вернулся к старым, брошенным в воздух обсуждениям.       — Тот нигга… Майк, да?       Чуя обречённо вздохнул — обсуждать его не хотелось — и ладонью протёр лицо, сильно зажмуриваясь и качая головой. Калем усмехнулся.       — Вспомнил, что сказал про него, да? — уточнил он реакцию.       — Нет, — Чуя повторно провёл ладонью по лицу и поднял взгляд, стараясь не распластаться по столу. — Какое такое дерьмо мы пьём? Я сейчас усну.       — О… Может тебе… таблеточку?       Чуя нахмурился, грузным взглядом пробегая по собеседнику. Ну да, ну да, точно. «Если я чёрный, это не значит, что я продаю наркотики», конечно.       — От головы? — нарочно тупо уточнил Чуя.       — От всего, — улыбнулся Калем. — От всего неприятного. Блять, клянусь, в тебя потом ещё столько алкоголя влезет, и ты будешь рад этому. Да каждую секунду.       Ленивый взгляд Накахары плыл с растерянной возможностью настроить фокус на бессовестные глаза человека, предлагающего ему закинуться.       — Чувак, — после короткой паузы сказал Чуя. — Мне этого дерьма не надо. Я откажусь.       — Понял, — Калем поднял ладони. — Больше не предлагаю.       Чуя покивал, надеясь, что этому парню хватит честности. Правда, прошло несколько минут, прежде чем пьяный взгляд голубых глаз уплыл в сторону двери в туалет, и Чуя нащупал в голове какие-то размытые воспоминания первого вечера в Канаде.       Тогда они тоже были в баре, и взгляд Накахары также был пьяным, только, наверное, неприличнее, чем сейчас — после водки-то. И Чуя заметил, как Осаму оказался пойманным за локоть типом в длинной куртке. Очертания той же куртки позже были обведены мелом на парковочном месте, но сейчас суть не в этом. А в том, что в тогдашнем баре происходило после встречи Дазая с дилером. Оно пересеклось с настоящим как-то неожиданно, и Чуя не запомнил момент, когда балансировал между мыслями «хоть пару минут не думать о Дазае» и «не терять его из головы насовсем».       В общем, если спросить Чую, такого момента не было вообще. Однако спустя время он поднялся из-за стола со стаканом в руке и двинул в сторону туалета. Парень, которого он надеялся поймать с вопросом, старался не вызывать подозрений и тусовался у раковин. Чуя поставил стакан на верхний выступ писсуара. А после пары слов он с незнакомым парнем ушли в кабинку, где он дважды пожал ему руку. Чуя ведь всегда таскает с собой наличку на бензин.       Мир заиграл по-другому, но, честно говоря, стал мазаным. Можно сказать, крепким алкоголем в стакане Чуя просто запивал. Между делом. Ну, было бы странно вернуться из туалета и через пару минут собраться туда снова.       Чуя напрочь забыл, что они тут распивали. Но и уточнять не стал, как было в штатском отеле в баре с Дазаем. Тогда-то он пристал к девушке, несколько раз забывая и свой изначальный вопрос, и её имя. Теперь ему было по большей степени всё равно, что пить. Главное, что оно помогало забыться. К тому же, как различие этих двух барных заходов: в тот раз платил Чуя. От и до. Теперь даже денежная сторона не на его части, и ему плевать на происходящее дважды.       Главное, что получится забыться и выгнать Дазая из мыслей. Главное, что он отказался принимать с коллегой по работе. Вот в последнем он проявил удивительную мудрость. Он действительно оценил шансы, даже с учётом, что изначально отказался по причине нежелания лезть в это. Впрочем, ничего плохого от одного раза не случится. В этот вечер Чуя расслабляется, — ещё и за чужой счёт! — а не страдает или устаёт. Он решил, что из этого вечера нужно выжать всё.       Только он не учёл момент, когда обсуждение вернётся к Майку. Калем заочно услышал о чёрном парне и никак от него не отставал.       Опьянение двух видов колебало Чую из стороны в сторону, как если бы он был на лодке. Линии реального мира расплывались на две границы, и муть с глаз вскоре стало невозможным стереть. Язык его вскоре развязался, пусть он старался контролировать каждое своё слово, чтобы ни за что — ни-за-что — не выдать, что сам он тоже питал чувства к парню. Типа нет, не было такого.       Чуя начал болтать о том, как обсуждаемый Майк кичился своей близостью с одним парнем. Их связывало общее прошлое. Пока Чуя старался не проводить параллель с тем, насколько у него самого с «тем парнем» общее прошлое, куда более опасное и неожиданное, рассказ шёл гладко. Но вскоре он начал прикладываться лицом к ладони и вздыхать, понимая, как бесчестно Осаму поступил с ним. Он не запомнил бы, что обсуждение перебросилось на Осаму, и он в момент просто начал жаловаться.       Кровь, разбавленная различными веществами, закипала в венах, а поднятое давление било в голову. Слова, которыми Чуя описывал момент расставания с Дазаем, добивали его самого вслед непреднамеренной реакции дважды пьяного организма.       Если спросить завтра у него самого, он бы не ответил, что такое было. Чуя разошёлся и смахнул всё, что устроилось на забитом столике, на пол, создавая шум, оглушивший барное пространство. Он чертовски разозлился на несправедливость, которую Осаму продемонстрировал в день ухода. Да, возможно, некоторым людям просто не стоит пить, чтобы продолжать держать себя в руках.       Но, увы. Чуя напился и не вспомнит ничего, из того, как он кричал, пока глаза предательски щипали слёзы. Как он поднялся, чтобы абсолютно всем посетителям бара сообщить, что его предал человек, которому он оплатил операцию. Как тот же человек предал ещё и их собаку — собаку! Чуя сделал на этом акцент два или три раза, уточнив, что это изначально его собака. Он на весь бар жаловался на Дазая за его недавние огромные проступки, оставившие ему располосованное сердце.       Калем пытался одёрнуть Чую ещё с самого начала представления; он даже попытался насильно усадить его обратно на стул и спрашивал, какого чёрта с ним происходит, если, — с его стороны, — он отказался от наркотиков. Правда, Чуя послал его в задницу и вырвался из хватки, продолжая распинаться на неуважительную, скучающую, случайную аудиторию. Калем осел быстро, потому что не хотел проблем.       Вроде тех, на которые нарвался Чуя.       Сначала бармен вышел из-за стойки, направляясь к нему в попытке попросить угомониться и вести себя тише. Чуя, правда, послал его нахер. Калем скривился и собирался обратить на себя внимание, но бармен начал угрожать Чуе вызовом полиции. Усмехнувшись, пьяный в нули Чуя ударил бармена по лицу.       По бару пробежал удивлённый шум, пусть быстро смолк. Цокающий отзвук каблуков удалялся в сторону выхода из заведения, какие-то парни нарисовались рядом с происходящим, но Чуя бы не заметил и их, как резко напрочь забыл про своего коллегу.       Выпрямившись после удара, бармен толкнул Чую в плечо, откидывая его назад и наступая следующим моментом. Чуя поднял руки в капитуляции, но улыбался и сам прекрасно осознавал, что не напуган возможными последствиями ни на секунду. Он даже уже прикидывал следующий удар и как уходит от ответного. Просто не торопился сам приглашать выйти на улицу: знал, насколько его пьяный язык начнёт заплетаться и выдавать непереводимую кашу.       Бармен трещал ему что-то угрожающее, и Чуя добродушно качал головой, не понимая из сказанного ровно нихера, так же, как и всё произошедшее он не вспомнит потом из-за последней степени опьянения. Чуя только послушно отступал назад и делал вид, что весь во внимании непонятного бреда. Бармен не бил в ответ, когда как именно этого ждал Чуя.       До момента, когда такой мятой траекторией они добрались до выхода. Дверь распахнулась, и бармен, бросив взгляд за спину Накахары, отошёл подальше.       А Чуя слишком потерял бдительность и оказался безвольно заломанным копами. Наверное, так и началась вереница его посещений канадских тюрем.