Яма 95

      Вы не можете стоять ровно под нарочным, непрекращающимся шквалом ненависти в свою сторону.       И Чуя не смог. Выдержать тот ядовитый сход лавины, разбавленный едкой улыбкой, какую Осаму отправил как факт самодовольства.       Осаму, казалось, вполне осознанно расцарапал когтями чужое сердце. Чуя может сколько угодно поднимать подбородок и говорить о своей силе, устойчивости и гордости, но его не хватило на «принять тот удар достаточно стойко». Он прогнулся под давлением, и слёзы из глаз — прямиком из располосованной раны на сердце.       Чуя сбежал из квартиры — иначе не сказать.       После хлопка двери он, несомненно, допустил мысль, где возвращается и всё же пресекает попытку Дазая наглотаться дури повторно. Странно, что сам Осаму не видел от таблеток той опасности, которую Чуя чувствовал ярко, как под красным подсвечиванием. Но...

«...знай своё место».

      И Чуя не вернулся в квартиру. Протерев лицо запястьем, двинул вверх по лестнице из подвала, после — к двери из подъезда, пока он нашаривал сигареты в куртке, и, наконец, свобода.       Ледяной осенний ветер встречает за пределами. Октябрь уступает ноябрю, и это не первая их совместная смена этих осенних месяцев. Чуя подкуривает на ходу, после осматривается, стараясь высмотреть подвох в осени. У него не было конкретной цели, пути, он просто шёл, просто куда-то — подальше от квартиры с Дазаем. Впрочем, по тому же принципу они вместе перебирались по этой жизни с момента побега с фермы.       Подвоха в осени нигде нет, но глаза щипают изнутри.

«Разве было честно с твоей стороны так долго молчать и врать про аварию?»

      Честно? Честным это не было, само собой. Чуя остаётся в ужасе, припоминая дни, — недели, месяцы, — когда он сам искренне считал, что авария, унёсшая жизни родителей Осаму, — его колёс дело. Он ведь был уверен в этом до оцепенения. И молчал. Упорнее, чем мог бы с накрытым тряпкой ртом.       А после рассказал Дазаю, меняя переменную. Подвоха в осени нет, но своим языком Чуя настоял на зимних месяцах, в момент — заставив Дазая выдохнуть, в долгосрочном — проколовшись с таблетками, из-за которых Осаму нашёл в этой истории октябрь — зимним месяцем не являющийся. После он уходит, его сбивает машина, пожар, доктор показывает снимок, слёзы, много слёз, и в себя Чуя приходит от адовой боли в районе плеча.       Просто на этом ничего не закончилось. Чуя подобрал Дазая после, и тот уже трещал, что не планирует есть оправдания, к тому же и у него есть планы на разговор. Единственное, как коряга в речном течении: у разговора есть определённое время, до которого будто рот открывать не планируется.       Чуя осмотрелся: всё закрыто. Кроме той заправки вдалеке. В куртке нашуршались деньги, которые он тщательно и скрупулёзно — на бензин. В тачк он не пошёл, а ноги принесли его к ближайшей от дома заправке, и действовать пришлось по ходу развития собственной драмы. А не как планёрщик Дазай.       Чуя слишком яркой мыслью подумал: к чёрту. И не стал разбирать правду в наркоманских словах. Жгучая обида в груди перерастает в злость на весь мир, и Чуя отбрасывает дверь в заправочный магазин, переполошив какого-то бедолагу, заступившего на ночную смену круглосуточной заправки. Выглядит бедолага так, что сразу становится ясным факт подработки в этом месте: тёмные круги под глазами и — не менее наркоманский, чем у Дазая — запуганный вид выдают, что это не единственное место, где он включается.       Чуя лишь высокомерно просканировал пацана за стойкой и быстро добрался до холодильников, вытаскивая себе первые попавшиеся банки пива. Которые потащил к стойке. Сегодня он постарается забыться в слабом алкоголе, до последнего игнорируя холодный ветер, который наверняка захочет выбить опьянение. Его, кстати, тоже к чёрту. Чуе казалось, что он утонул в своих сожалениях и стремительно переходил в стадию, где его не парит ровно ничего.       Пацан за стойкой рукой обнял одну из банок и почти потянул к сканеру. Но остановился и поднял взгляд, бегая глазами по Чуе. Чуе же показалось, что этот щуплый хрен прямо так и завис, и его нужно двинуть, как затормозивший автомат со снеками. Постучать по корпусу. Чуе показалось, что продавец пялится на него неприлично долго, когда на самом деле прошли секунды.       — Документы спросить хочешь? — Чуя вскинул бровь. Тон его отсутствовал в списке «дружелюбных».       Продавец качнул головой и убрал взгляд, небрежно проводя штрих-код под сканером.       — Борода — твой документ, — отозвался он.       Чуя машинально провёл по ней ладонью, задерживаясь, чтобы пальцами погладить подбородок. Борода, значит, — его документ. Ещё что расскажет, интересно.       — Деньги-то у тебя есть? — продавец поднял брови, снова рассматривая Чую. Он скользнул взглядом в сторону кассы, изучая вылетевшую сумму, которую озвучил: — Восемь долларов.       — Это что за намёк был?       Чуя, казалось, перестал сводить взгляд с парня за стойкой, который явно напрашивался на ручную пластическую операцию. Чуя как раз зол до шаткого самоконтроля из-за произошедшего в квартире, и если пацан ляпнул, что он похож на человека без дома и денег, то пусть это будет на его совести, а силы на правку его лица у Чуи есть.       — В чём намёк? Я сказал, что с тебя восемь долларов. Оплатишь просто, может, свою покупку?       — Чё, может, выйдем? Прячешься тут за стойкой, намекаешь мне всякое.       Продавец прочистил горло и опустил взгляд. Только после тяжелого вздоха зрительно вернулся к Чуе и постарался выдать примирительную улыбку.       — Давай не будем. Оплати, и распрощаемся. Восемь долларов, кстати. Натурой не приму, без обид, у меня есть девушка.       — У меня тоже, — выдал Чуя раньше, чем хоть немного подумал об этом.       — Да?       — Да. Я встречаюсь с девушкой, и она станет моей женой.       — Да?.. Ну... рад за тебя, мужик. От предложения выйти откажусь, но было бы славно получить оплату.       — Я сделаю ей предложение на этой заправке в твою смену, — Чуя зашуршал по карманам и отсчитал мятую наличку. Бросив на стойку, одной рукой забрал банки, пальцем второй указал на продавца: — Я тебя запомнил. Сам бомж.       Продавец прыснул и опустил взгляд, качая головой.       — Я такого не говорил. Удачи тебе с твоей женщиной.       — Девушкой, мудак, — поправил Чуя, оборачиваясь от двери, которую пнул от себя следующим моментом.       — Девушкой, девушкой. Молодой человек... — сарказм в интонации пролетел слишком очевидно, пока парень улыбался, но Чуя уже вышел за пределы и возвращаться не хотелось.       Он только закатил глаза, отдаляясь.       Но вдруг понял, что ему некуда отдаляться.       Ещё с момента встречи с патрулированием на конях он знал, что здесь ловят за задницы и бросают отсиживаться в камеры по любому поводу. Тогда, правда, он решил, что переборщил и забаловался с наркотой, ещё и Осаму издевался над сонным, чуть порушенным вечеринкой мозгом, утверждая, что коней не было. Но после-то рассказал, что это норма. Тот город ещё и был близким к границе, там-то их, фактических бомжей, могла ждать участь «посидеть за решёткой». Просто повезло.       Больше может не повезти. Нельзя пить на улице, где попало, а возвращаться домой неизменно нет ни желания, ни...       Чуя в мрачных чувствах уселся немного вдали от баков с бензином прямо на асфальт. Мысленно он удивился и сразу же укорил себя — за старческий хрип, пока он усаживался. Как будто бы стоило почесать свою бороду ещё раз и вспомнить, что он не молодеет, а этот элемент образа только добавляет ему. Как минимум, возможности не предъявлять документы.       Ему без документов продали банку пива, которую он открывал следующим моментом. Треск и последующий протяжно-шипящий шум как-то намекнули, что нужно что-то с этим делать — ему всего восемнадцать! По канадским документам, конечно, девятнадцать. А по тем, что были сделаны ещё в штатах для прохода в клуб...       Впрочем, первый же глоток пива снёс эти размышления под корень. На смену им пришли другие, те, в которых диалог между двумя парнями звучал как «без обид, натуру не приму, у меня есть девушка». Или же он сказал «я гетеро». Типа, вот это вот всё ему неинтересно.       И тут Чуя уже загнался посильнее. Захотелось помыть рот с мылом, стоило вспомнить, как ради Дазая он прогнул себя до сказанного собственным языком: «Я не гетеро».       «Было бы странно, если бы у меня была девушка», сказал Осаму ещё на ферме, ненарочно признаваясь в своей ориентации. Просто будь девушка у Чуи — это не было бы странно. Ни насколько.       Он совершенно зря перекопал себя ради Дазая.       И раз Осаму прямым текстом сказал, что любит Марка... Это невозможно, вообще-то. Где Марк был всё это время? Разве было достаточно один раз его увидеть в штатах после такого длительного расставания с момента лагеря? Бред. Но если Осаму так чешет языком, в этом точно что-то есть.       И Чуя просто в ответ переключит внимание. Пусть Осаму трахается с Марком, сколько ему будет угодно. Чуя ведь не пёс — ждать его внимания. Вот и отлично. Вот и пожалуйста. Да, так Чуя и поступит. Наплевательски отнесётся к отношениям — на расстоянии пока, правда, — Осаму и Марка и найдёт себе кого-то. В женском лице.       Не зря он ляпнул продавцу, что запомнил его. Только, конечно, получается, что не его, а его слова и его девушку. В этом он нашёл решение проблем своего разбитого вдребезги сердца.       Конечно, прямо сейчас он никуда не намерен, да и обратиться к проституткам, чтобы, наконец, получить хоть что-то, не сложившееся у них с Дазаем... Не вариант. В той же квартире Осаму и Клауд, а больше девушку по вызову привести некуда. Разве что, в машину...       Чуя даже вслух фыркнул с этой мысли.       Ещё Чуя вслух фыркнул, когда закончилась вторая банка пива. Трудно прикинуть, сколько он сидел здесь, на асфальте, на заправке, но дрожь по телу из-за незащищённости от порывов ветра намекнула, что достаточно, чтобы промёрзнуть. Вещи меняются, меняются лица и местность, но было что-то постоянное в скулящем чувстве одиночества среди толпы.       Да, просто Чуя краем уха уловил машину, остановившуюся не возле баков, а в стороне, ближе к прилежащему магазину. Так делают хозяева, например. Которые приезжают посмотреть, как дела, берут себе обычно какой-то вонючий и дешёвый кофе — будучи при деньгах от бизнеса — и, походив, осмотревшись, начинают трещать с персоналом самым вымерено мягким тоном.       Чуя дрожал, сидя задницей на ледяном асфальте, так что обхватил себя руками за плечи, сразу после шипя от боли задетой раны на одном из них. Незаинтересованным краем уха он неизменно улавливал разговор где-то позади, но как будто там болтали не из замашек владелец — сотрудник. Два грубых и громких мужских голоса обсуждали, сколько не виделись.       Но промёрзшему внешне и внутренне Чуе было не до них, когда он аккуратно прогладил плечо ниже беспокоящей и ноющей... жести, как сказал Осаму. Он надеялся, что останется шрам, несмотря на то, как сильно ожог болел сразу после и ещё непрекращающееся время — до настоящего момента. Чуя потупил взгляд перед собой, прокручивая в голове момент, когда пялился в стену, отвёрнутый от болтающего с ним Дазая в сторону, и делал вид, что видит сны.       «На плече у тебя адовая жесть происходит, конечно. Мне кажется, это дерьмо гноится. Сходи в больницу, ладно?», это было так. В больницу, Осаму? Что произошло на операционном столе, ему вырезали добрый кусок мозга вместе с опухолью?       Нет, конечно. На том столе его сердце остановилось. На том столе он умер. К счастью, на секунду — не навсегда.       Должно быть, Чуя в тот момент дрался с Майком, пытаясь доказать ему свою правоту. Должно быть, здесь его импульсивность сыграла против него снова. Он не видел Осаму перед операцией.       Должно быть, поздно сожалеть.       Должно быть, время просто идёт, и нет никакого смысла мучить себя сожалениями прошлого.       И, наверное, стоило привыкнуть к этому и отпускать ошибки в воздух, смиренно принимая их на свой счёт. А ещё следует, конечно, отдавать внимание тому, на что меняются времена.       Чуя сделал бы это, раздумывая о том, где он и Осаму сейчас на их пути, но голос позади протрещал слишком громко, и он машинально обернулся, теперь уже полноценно подслушивая.       — Так, и... где сейчас твоя беспризорная дочь?       Второй мужчина возле машины отмахнулся ладонью, лицо его, тронутое морщинами, скривилось, пусть всего на секунду.       — Пёс его, честно говоря. Когда телефон этой клуши включён и я даже дозваниваюсь, она никогда не говорит ничего точнее, чем «на колёсах». Трейлер её тупой. Она «никогда не на каком-то месте, всегда в пути». На будущее: не дари детям трейлеры, иначе они от тебя укатятся.       — Признай, старик, что это было очевидно. Когда даришь ребёнку машину, странно удивляться, что он ей будет пользоваться.       Несчастный отец только вздохнул и промолчал.       — Но ладно, — собеседник уступчиво кивнул, будто готовил попытку поддержки. — Действительно немного странно, что она так сбежала и колесит, неизвестно где. Чего ей не хватало? Помню, у вашей семьи всегда водились деньги. На её бы месте сидеть ровно и не жаловаться.       — «Жаловаться» — это то, что Мишель делала, сколько я её помню. Постоянно со своим «ты не уделяешь мне время, всегда работаешь!». Вроде, малышка, если я не буду работать, из этого дома мы все переедем в сарай. Дай бог его ещё оплатить.       — Ты что, даже не читал ей сказки на ночь? — усмехнулся собеседник.       — Иди проветрись, приятель, — любимый жест незнакомого мужчины — отмахиваться ладонью от всего, что он находит для себя неприятным в разговоре.       Чуя прикусил язык, причём до острой боли, расплывшейся от языка прямо в мозг. Он дрожал, понемногу начиная понимать своё безвольное положение. Потому усилием заставил себя подняться и пошатался — от долгого сидения на одном месте; алкоголь на таком холоде будто выветрился из него напрочь — подальше от заправки.       Он бесцельно бродил по улицам. Да, он слышал, и сразу был уверен, что одноимённица девушки, спасшей его от расправы, никак не может быть ей самой. Ну, потому что она не единственная носит такое имя. Здесь. Произошло бы произошедшее в Японии или где-то ещё — причина навострить уши была бы оправдана, а так...       Он иногда вспоминает её. Часто — в самые неожиданные для этого моменты: в баре отеля, услышав похожее имя, за круглосуточным магазином, внезапно вспоминая момент их встречи. Реже — нарочно. Когда сознание расплывается после сотрясения, мягкая кровать держит его, но будто сомнительно, и он может упасть, а воспоминания стоят на упоминаниях бандитских дел. В лагере, когда после пробуждения он позвал Дазая, и тот — лишаясь сна, оказалось, то была ночь — нарисовался рядом.       Тогда он даже не знал, что вспомнил её. Накаченный чрезмерным количеством обезболивающих, он будто плыл в пространстве, оставаясь на деле неподвижным в кровати. Но понял теперь.       Просто её помощь... стала неоценимой для оступившегося подростка-бандита. На деле, сейчас, спустя года, Чуя понимает, что Мишель просто неравнодушный человек, вызвавший копов из понимания стычки позади магазина, где она работает.       Но в его глазах этот момент остался важным. Тогда той банде вообще не приснилась информация о людях Накахары, и его бы не отпустили. Чисто из принципа и желания насилия по отношению хоть к кому-то.       Чуя иногда вспоминает её. И, ещё реже, — её биту.       Становилось прохладнее с каждой секундой. В застёгнутую куртку Чуя кутался, стараясь попросить её облеплять его сильнее и хоть немного греть. Он понял, насколько тёмная ночь наступила, только когда ноги были отбиты долгой прогулкой. Кажется, он запомнил, что в этом есть способ либо поставить мысли на место, либо загнать себя так сильно, что все не поставленные на место перестанут так беспокоить.       Он просто ходил по городу, атакованный порывами ветра, из-за которого слезились глаза. Разве что ещё от усталости. Красная краска подтёрла яркий голубой внутри души, и тот перестал быть явным — потух. Уступая красноте.       Уже под утро под ранними лучами солнца и под свежеокрашенным голубым небом он вернулся к дому. Остановившись, изучил многоэтажку, которая, он заранее знал, не принесёт ему счастья от проживания в ней. Он мог бы задержаться на омрачающие мысли ещё ненамного, но время поджимало, и нужно было успеть собраться на работу. Тот злосчастный душ после одинокого похода по городу не оставил чести помнить о себе. Нужно было заглянуть туда снова, переодеться в чистую одежду и отправиться на работу. Есть не хотелось, разве что он бы не отказался от кофе.       Вздохнув, Чуя попал в подъезд, после спустился в подвал и действительно быстро потянул дверь на себя, чтобы не поддаться сомнениям.       Зайдя в квартиру, он увидел Дазая, распластавшегося на кухонной стойке и залипающего в телефон. Осаму лежал на своей руке и, завидев вернувшегося Чую, резко выпрямился, впираясь в него взглядом.       Рука Накахары безвольно соскользнула с придерживаемой ручки двери, и он лениво провернул защёлку. Тяжесть под глазами из-за отсутствия сна и присутствия ветра делала взгляд грузным и справедливо уставшим, пока он бессмысленно водил им по... своему другу-сожителю.       Осаму отбросил телефон на стойку и поднялся, лихо сокращая имеющееся между ними расстояние.       — Где ты был?.. Я не спал всю ночь, — тон его был обеспокоенным, шустрым и тихим, будто за прошедшее время он потерял необходимость разговаривать. — Я... Боже, ты ведь просто ушёл, я не мог знать, где ты, и всё ли с тобой в порядке...       Чуя скептично хмыкнул.       — Беспокоишься обо мне? С чего бы?       — Чуя, — Осаму пропустил укор в интонации, но завис в голубых глазах, ломая брови: — Ты плакал?       — Ветер, — бросил Чуя.       — Ветер... — задумчиво повторил Осаму.       Он поднял руку, будто с намерением тыльной стороной ладони потрогать кожу на щеках, что, с учётом ветра, могла быть ледяной.       Но Чуя увернулся от протянутой руки и смотрел мимо Дазая, впиваясь в какую-то точку на кухне, которая ни за что не найдётся там снова.       Осаму вздохнул и опустил руку. Чуя только периферией видел, как он качает головой.       — Рад, что ты хотя бы вернулся.       — У меня нет больше мест, куда я мог бы пойти. Вернулся. Чтобы собраться на работу, давай, не загораживай мне путь, не хочу тебя двигать, отойди сам.       — Прости меня.       Чуя удивлённо поднял брови и даже перевёл глаза в карие.       — Что?       — Я... наговорил тебе всякого. Клянусь, я уже сто раз пожалел об этом. Тебя не было всю ночь, я снова звонил по больницам, пытаясь тебя найти...       — Снова?       — Когда ты сбежал под Рождество, — Осаму усмехнулся, пусть веселья в жесте не было. — Тогда тоже... Тебя не было всю ночь, и я сходил с ума. Как и сейчас. Ты спал? Я проверил тачк, тебя там не было. О! Ты так и не ел вчера мои эксцентричные яичные блины.. Хочешь кофе?       — Да что нахуй происходит? — Чуя нахмурился. Осаму вёл себя так, словно пытался заботиться и показать, насколько был омрачён его уходом. Вот только Чуя почему-то не верил.       Осаму протянул руку и сжал здоровое плечо — туда же он хлопнул перед отъездом в штаты. Казалось, он действительно различает их после проверки по пути к прошлой квартире. Он чуть согнулся, сокращая расстояние между лицами, и Чуя машинально отдалился, приподнимая подбородок.       — Я очень виноват перед тобой, — Осаму шептал, будто так и не вспомнил, как повышать интонацию. — Мне жаль, правда жаль. Я не хотел всё это говорить тебе... клянусь, я будто в бреду был. Не отворачивайся от меня... пожалуйста, я знаю, что причинил тебе боль, но... я бы не повёл себя так, если бы мог контролировать это.       — Ты сказал, что я тебе не нужен, — голос Накахары едва слышно задрожал — снова от ветра. От его воспоминаний.       — Нужен, — Осаму вскинул брови, словно одновременно и для убедительности, и от удивления, что Чуя вообще поверил в обратное. — Ты мне нужен. Ты всегда был мне нужен, даже когда я злился, что тебя нет рядом... теперь, когда я знаю, почему тебя не было. Чуя. Прости мне мой дурной язык. Тебе прекрасно известно, что без тебя я не жилец, а подобие.       — Много ты, мудила, книжек сопливых прочитал, — Чуя улыбнулся и отвернулся; подбородок его дрожал, а из красных глаз снова выпало последствие ветра. Он тихо посмеялся, качая головой: — Да не верю я тебе. Поёшь красиво, это я понял. Но это же твои слова и были, я нихера ничего не придумал.       — Ты дразнился, — Осаму отодвинулся и вспомнил, как настроить интонацию на обычный, не шепчущий тон. — Ты играл на моих нервах, я сделал это как... как защиту, Чуя, ты ведь знал, на что идёшь.       — Когда забрал банку, не позволяя тебе превысить норму? — Чуя подтёр щёку и столкнул взгляды.       Осаму на секунду смежил веки; в жесте просквозила обречённость.       — Я уже пил в таких количествах. В штатах. Потому что мне было трудно приспособиться к социальной жизни после больницы, я говорил тебе это. Меня била тревожность, это... вводит меня в растерянность.       — М, — Чуя понимающе кивнул и нахмурился: — А Марк? Не против был, что ты так закидываешься?       Осаму выглядел удивлённым, он расслабил губы, и бровь его взмыла вверх. Он молчал достаточно долго в такой растерянности, чтобы Чуя продолжил, нарушая паузу первым.       — Давай не будем делать вид, что этого не было? Ты мне сказал, я знаю, ты был там с Марком. Ну, забыть это я не смогу, но мы можем оставить это как факт, а не как укор, раз ты хочешь, чтобы я тебя простил. Я прощу, Осаму, я сделаю это, ты реально важен для меня. Но ты не сотрёшь мне память. Кажется, мы оба должны принять это.       Осаму помялся, бросая неловкие взгляды по сторонам. Вздохнув, он повёл головой в сторону, куда пригласил и словами:       — Пойдём на кухню?       — Осаму, я ухожу сейчас на работу, нет времени болтать... Осаму. Осаму, стой, я сказал, что не иду за тобой.       Просто после приглашения он прошёл туда первым, и Чуя остался болтать с его спиной. Правда, Чуя глубоко закатил глаза и всё же нагнал его у кухонной стойки.       — Очевидно, ты так и не купил ушные палки, которые планировал, и сам теперь нихера не слышишь.       Осаму обернулся от холодильника, и его губы тронула какая-то разбирая улыбка.       — Поешь, пожалуйста. Я разогрею. И приготовлю тебе кофе. Обычный, растворимый, но... какой есть.       Чуя непроизвольно поломал брови и покачал головой. Он вдруг поймал себя на мысли, что снова жалеет Дазая. Его нынешняя худоба, истерика от неполучения таблеток, несчастное выражение лица... всё это прорывало в уже разбитом сердце сквозную дыру.       — Чё там насчёт Марка? — прочистив горло, перевёл тему Чуя.       — Присядь, — Осаму рукой указал на барный стул и вернулся к холодильнику.       Он закружился с тарелкой, одновременно по дороге шлёпнув чайник. Чуя наблюдал секунды, но, вздохнув, приземлился на предложенный барный стул. Осаму обернулся, прослеживая это, и Чуя не мог не заметить, как довольно расползлись его губы. Это снова не принесло ничего слаще разочарования. Осаму будто был...       вымученным.       А в квартире правда холодно. Чуя спрятал взгляд в стойку.       — Да, Марк... — Осаму откашлялся, разбираясь одновременно с несколькими приборами: ложка для кофе, вилка для яичного блина. — Был не против. Он видел меня, понимаешь, он видел, что со мной происходит, мне правда было тяжело вывозить это.       — А вы двое, блять, в курсе, что опасно превышать норму? — Чуя усилил укор ругательством, но твёрдым тон его не вышел. Чуя звучал подавленно и отчаянно, как бы не стремился скрыть это.       Осаму вздохнул, продолжая колдовать над кофе для Чуи.       — Этого не повторится, — ответил он. — Знаешь, я думаю... это очевидно. Моё моральное и физическое зависит от ситуаций, в которые я попадаю. Я оказываюсь один в другой стране, да, по своему желанию, но я сто раз объяснял, как сложно стоять на ногах после заточения в больнице.       — У тебя там была поддержка... в лице Марка. А ещё ты мог позвонить мне. Хотя не делал этого.       — Это другое, — Осаму яростно покачал головой. Микроволновка запищала, и он вернулся к тому, чтобы заставить стойку перед Чуей завтраком.       — В чём разница, расскажи, — Чуя бегал взглядом от появляющихся перед ним тарелки и кружки к Дазаю.       Закончив с этим, Осаму обошёл стойку, чтобы стоять на другой от сидящего Чуи стороне. Он опёрся рукой для устойчивости и кивнул вниз, намекая приступить к заботливо поданной еде.       — Я не уверен, что ты поймёшь...       — Попытайся донести, — Чуя пожал плечом, подбирая вилку. Осаму забыл, что купил для Чуи палочки, но и сам Чуя напоминать об этом не торопился. — Бывает такое. Я тоже не представлял, как тебе, человеку от этого дерьма далёкого, рассказать про банду. Как-никак, поболтали.       — Хорошо. Хорошо... — но Осаму вздыхал и рассматривал кухонное пространство ещё какие-то секунды. — Ну, смотри. Ты пытаешься говорить про поддержку. Но поддержка — это когда со стороны не дают упасть, придерживают. А когда ломается внутренний стержень... придерживать нечего, оно валится в любом случае.       Чуя поднял бровь, отправляя в рот очередной кусок отпиленной от блина яичницы. Оказалось, он был чертовски голоден после бессонной ночи — с учётом, что не ел после работы.       — Другими словами, — разобравшись и запив кофе, начал Чуя. — Тебе было херово. Настолько, что никто не смог бы улучшить это из твоих... знакомых, близких. Ты сам по себе страдал. Внутри. И никто... кроме таблеток, да?       Осаму помолчал. Его плотно сжатые губы и бегающие глаза напрягали Чую: он явно размышлял, сколько может сказать.       — Да, — наконец, кивнул он. — Мне было херово. Ну, и... это тоже то неконтролируемое, вроде, э-э, панической атаки?       Чуя подавился.       Осаму двинул ближе, очевидно, чтобы помочь с этим, но Чуя остановил его ладонью, прокашлялся и запил кофе.       — Издеваешься, да? — спросил он, поднимая голову. Снова мокрые глаза, но теперь уже по причине вставшего поперёк горла куска еды.       Осаму вскинул брови и похлопал глазами. Это было в достаточной степени вопросом, чтобы Чуя продолжил:       — Тебе, как человеку с мозгами, запрещено использовать такие сравнения, ладно?       Осаму улыбнулся, пожимая плечами.       — Я имею в виду, что... Ну, это был следующий день после больницы. И вот вчера... я налажал перед тобой. Думаю, от всего этого мой организм просто начинает скулить.       — Наркоманы тоже скулят, в курсе? — Чуя скептично вскинул бровь, смотря в упор.       Осаму помедлил, но с щедрой долей осторожности всё же спросил:       — Ты знаешь это?..       — Я знаю это. Да, я там был. И ты знаешь. И тебя это почему-то не останавливает. Знаешь, сколько причин и оправданий можно найти? Я знаю. Можешь спросить. Или... добавить новых. Думаю, у тебя получится.       — Клянусь, я не буду больше превышать норму. Говорю тебе, это случилось дважды и из-за обстоятельств, я не страдаю этим на постоянной основе.       — «Налажал передо мной», — процитировал Чуя, меняя тему. Он убрал взгляд, возвращаясь к еде, давая понять, что пока вопрос с таблетками закрыт и он попытается Дазаю поверить. — А, по-моему, не передо мной. Перед своим парнем, не?       — Мы не встречаемся...       — Любишь его, говорил.       — Мы не в отношениях.       Чуя вздохнул, и противный ветер снова колол глаза. О, разве что... в квартире нет ветра.       — Понятно, — небрежно ответил он, смотря в тарелку.       Тишина держала небольшую кухню плотным туманом, разбиваемым едва слышным потрескиванием вилки о тарелку.       — Вспоминая твоё выражение лица... У тебя ко мне?..       — Нет, — перебил Чуя, не поднимая глаз. — Забей. Я просто удивился, потому что это звучало, как обвинение.       — Чуя.       — Одна девушка с работы, — Чуя столкнул взгляды, стараясь выглядеть невозмутимым. — Логистка. Приглашу на свидание? Что думаешь, друг? Гожусь я для свиданий?       Осаму всмотрелся в лицо Накахары, будто принял вопрос с серьёзной должностью. Правда, его напыщенность по этому поводу скоро треснула усмешкой.       — Не с такой бородой, бро.       Чуя обречённо поднял глаза наверх, в потолок, сжимая губы в линию. Борода. Снова. Да.       — Я бы тебе только из-за бороды не дал.       — Ты? — Чуя вскинул брови и скатился с барного стула, вопросительно кивая и стараясь держать улыбку: — Ты как раз дал бы. Спасибо, что посмотрел на это не со своей стороны. Который час, приятель?       Осаму обратился к брошенному на стойке телефону, после повернул экран к Чуе.       — Мне нужно собираться на работу... — констатировал Чуя. Он обошёл стойку и хлопнул Дазая по плечу: — Спасибо за завтрак, дружище. Завтра у меня выходной, расскажешь минусы моей бороды подробнее позже.       — Я завтра тоже свободен. Проведём церемонию избавления от бороды? — Осаму болтал вслед, и вскоре Чуя остановился, с улыбкой оборачиваясь к нему. — А потом отпразднуем это. Я куплю торт.       — Сначала купи бритву, ладно? А то церемонии не получится, и праздновать будет нечего.       — О, вообще, я планирую купить лезвие. Как у барберов. Мой отец часто брился у барберов, и я вроде как... понимаю, как оно работает.       Он сказал это так просто, будто это ничего не значит, будто раньше он не избегал слов из категории «семья», чтобы лишний раз не волновать незатянутые раны. Не промелькнула даже та стабильная пауза, за время которой он набирался сил сказать обычные для остальных слова, когда избежать их становилось невозможно.       — Он брал тебя с собой?       Осаму слабо улыбнулся, кивая. Он отвёл взгляд, будто до него так же только что дошла лёгкость, с которой он вспомнил об этом.       — Брал, — многократно покивав, он развернулся к стойке и подобрал телефон. Теперь он избегал столкновения взглядов. — Учитывая твою любовь сливать воду в душе... можешь не успеть уже. Опоздаешь и поедешь в одном из контейнеров сам. По ошибке твоей логистки.       — Она пока не моя, — возразил Чуя, не в силах сбросить едкую, натянутую, прилипшую улыбку.       — Всему своё время, да? — хмыкнул Осаму. — Того, которое ты отвёл себе на душ, может уже не хватит.       — Бро, в следующий раз скажи прямо: «Не воняй над душой».       Осаму обернулся, и его лицо украшала та же неизменная фальшивая улыбка.       — Я говорил так тебе в лагере. Когда ты в первый раз в очках меня увидел.       — Избирательная память... — Чуя поднял брови и покачал головой.       — Иди уже, не воняй тут... над душой. И бороду не забудь помыть! Я тебе потом расскажу, сколько в среднестатистической бороде бактерий.       — Надеюсь, в рассказе не будет повторяться слово «среднестатистическое». Я с тобой, занудой, засну от лекций.       — Не засни в душе.       Чуя ответил средним пальцем.

༒

Акт избавления от бороды.

      Теперь Чуя знает, как Осаму одевается на улицу. Этот совершеннолетний пацан стал похож на подростка-переростка, набрасывая на ежистую голову кепку и натягивая поверх неё капюшон толстовки. Ещё он складывает ладони в карманы и изучает асфальт, пока шагает, и, правда, если бы не его рост, можно было бы его спросить, сколько сегодня было уроков.       А ещё он сутулится. Неудивительно: после больницы, теперь — сидя дома, когда у него нет необходимости размышлять о том, как он выглядит, его стабильная идея «не париться за осанку» переросла в привычку. Шлёпая рядом с ним, Чуя расправлял плечи, выпрямлял спину и предлагал Дазаю проворачивать ту же штуку. Но Осаму говорил, что ему нормально и так.       После похода в магазин они перебрались в ванную. Пустые смешки и время от времени перебивающаяся натянутость общения ставили в неприятное положение, но с этим приходилось мириться. Как раньше после заявления Дазая про Марка, после его истерики за таблетки, после бессмысленного разговора по возвращению Накахары... Как раньше уже не будет. С этим нужно смириться.       Чуя забрался на сушильную машину, пока Осаму распаковывал и обрабатывал лезвие. Чуя внимательно следил за ним, даже после, когда между делом тряс баллончик пены для бритья. Осаму так очевидно избегал его взгляда, копаясь с инструментом, что Чуя болезненно улыбнулся. Непроизвольно. Просто он попытался прикинуть, как Осаму чувствует себя после такого беспощадного прокола перед ним.       Они продолжают жить вместе, когда оба знают, насколько после той ночи Чуе больно. Конечно, он именно тот, кто чаще начал разбрасываться словами из категории «дружба». Потому что нужно делать вид, что всё относительно в норме, когда он чувствует себя преданным и побитым.       Впрочем, момент, когда Осаму поднял руки с мыслями выстроить защиту от Чуи, который в итоге не ударил его... Они просто сошлись на этом. Будто это равноценные вещи — нет. Пусть не подставляет Чую этими мыслями, он бы никогда так и не поступил.       Он просто ещё раз жалеет факт, что Осаму в принципе подумал защититься, когда именно Чуя крутился, как глист, чтобы подставить взрослых людей, позволявших себе подобное по отношению к Дазаю в своё время.       Мысли приходится отпустить, когда с неловкой улыбкой Осаму забирает баллончик из руки и заливает Чуе лицо пеной. Складное лезвие со смешным треском откидывается, стоит Дазаю вбросить руку с ним в сторону. В царстве неловких взглядов всё смешное, на деле треск до обычного характерный. Но, подняв взгляд, Осаму возвращает усмешку и на своём примере показывает, как голову должен держать Чуя.       Осаму в избавлении от волос внимательный и старательный, и Чуя слаб перед его рассматриванием. Сидя дома, Осаму сам себя почти откормил. Не совсем это изменилось, будем честны, просто дело немного в другом. Чуя так близко видел Дазая в его шестнадцать, незадолго до семнадцати, но в любом случае. То время, когда они только сбежали. Люди с годами меняются, черты лица становятся взрослее, даже если не брать в расчёт сравнение с совсем юными временами. С момента, как Чуя его запомнил, Осаму изменился.       Но ему пришлось подавить в себе желание сказать это вслух. Не хотелось получить царапину.       Осаму уже перешёл ко второй щеке, плавно подчищая кожу лезвием. Он отвлекался к раковине, но быстро возвращался. Чуя сам чувствовал свободу и какой-то непривычный холод на местах, освободившихся от привычных волосков. Осаму был неизменно внимательным с опасным лезвием.       Но в момент поднял глаза в голубые, останавливаясь.       Чуя подумал улыбнуться, но лезвие всё ещё опасно пристроено к его лицу, пусть без движения. Всё же губы потянут за собой и щёки. Пену Осаму подтирал бумажными салфетками, но это не получалось идеально с первого раза и без воды, так что перепачканным Чуя оставался.       Пока Осаму так бессовестно на него залип. Где-то в глубине карих глаз полыхнуло, и под ярким освещением Чуя заметил, как зрачки расширились в момент — сами по себе. Сердце Накахары забилось быстрее, пуская жар от груди по всему телу. Казалось, заныли вены на руках, которые хотелось протянуть к Дазаю, провести ладонью по коротким отросткам на голове и сказать, что Дазай остался собой даже без волос. Это мимолётная мысль, где он признаётся, что примет его любым. После таких скулящих, навязчивых переживаний по поводу операции он был счастлив тому, что Осаму жив.       И, пока что, рядом.       Отвлекаясь от своих внезапных сахарных мыслей, Чуя понял, что сам стал объектом атаки глазами-блюдцами с расплывшимися зрачками. И так-то, ему показалось, что Осаму перестал дышать. За всё прошедшее время он опалял кожу своим дыханием из-за близкого нахождения лиц. А теперь перестал. И пялился. Без намёка на совесть.       — Узнал? — не выдержал Чуя.       Рука Дазая дрогнула, оставляя порез, и Чуя отпрянул спустя секунду после вопроса, болезненно шипя.       — Вот чёрт, прости, — Осаму засуетился, отходя от Чуи подальше и бегая взглядом. — Блять. Я... Иди промой водой, давай, иди к раковине, руки у меня из задницы выросли, прости...       — Да не парься ты так, — Чуя слез с сушилки и двинул к раковине. Предложенное Дазаем он принялся исполнять холодной водой: внезапный жар по телу сбивал с мыслей. Их хотелось вернуть. Вернуть туда, где Осаму любит не его.       — Я просто... — Осаму глухо усмехнулся и покачал головой, не договаривая.       Чуя посмотрел на него, не отвлекаясь от промывки пореза. Тот казался глубоким, будто лезвие прошлось не по прямой, а под боковым направлением.       — Я ж так и спросил, — натянуто усмехнулся Чуя, получая от решения ещё немного вибрации от раны. — Бороду мне сбрил и вспомнил, как я выгляжу?       Осаму посмеялся, не разлепляя губ, и прикрыл глаза свободной рукой. Не выходя из этого укрытия, он покачал головой.       — Не знаю. Просто в момент как будто... Ну, как будто вспомнил, да. Не смотри на меня так больше. А то будешь ходить покалеченный моими виртуозными культяпками.       — Обычно я на тебя смотрел, — поспорил Чуя, выключая воду и выпрямляясь.       Осаму опустил руку, сталкивая взгляды.       — Может быть. И я старался не поцарапать тебя! Но в итоге вот... Оно снова кровоточит, промой ещё раз, как я должен продолжить-то?..       Чуя цыкнул, но повторил процедуру ещё раз. Больше Осаму в глаза ему не смотрел: можно остаться уверенным — осознанно.       И, когда с бородой было покончено, Осаму обработал порез и налепил пластырь. Пластырь, кстати, они не покупали, но целая упаковка отрылась в аптечке — хозяйское. Немного позаимствовали.       А после ужин. Чуя ещё пожаловался, что пластырь на лице выглядит слишком нежно: вроде, о нет, порез от бритвы, нужно чем-то это дело прикрыть. Разве не шрамы и царапины украшают мужчин? Разве пластыри?       Осаму, правда, в ответ вскинул бровь. Сначала он напомнил, насколько порез вышел глубокими из-за бокового движения. А после вспомнил, как по этой же теме они разругались... В заброшенной больнице в фермерском лесу. Чуя подавился макарониной или сыром — чем-то, но так основательно, что закашлялся. При упоминании фермы и той больницы, ещё бы.       Осаму стучал ему по спине, но даже сквозь приступ Чуя старался сказать, чтобы он шёл нахер с такими внезапными воспоминаниями: довёл, теперь помогает, смотрите на него.       Но, вернувшись в норму, Чуя поблагодарил за помощь. Тупая макаронина.       И всё же. Да, такое было, и через скрип зубов Чуя поддержал укор. После того, как Осаму разбил окно кулаком — ему нужно было выпустить эмоции, Чуя вывел его на это нарочно — Чуя промыл и замотал бинтом рану. Это было ещё до того, как они добрались непосредственно до фермы. И на том Чуя предложил тему фермы закрыть.       Но Осаму признался, что иногда вспоминает о ней. Чуя тогда впился в него растерянным взглядом, рассматривая после с доброй долей настороженности.       Это его признание не означало ничего хорошего.

༒

      Чуя понял, что Осаму транжира. Нет, может быть, не всегда. Но после «церемонии» и ужина в лице сковородки макарон с сыром они правда ели вишнёвый торт. Осаму не ляпнул это для красноречивости обозначения избавления от бороды как праздника. Он правда сделал это.       Он тупень со своими замашками, и, удивляясь с него каждый раз, Чуя его обожает. За исключением.       После торта они смотрели телевизор и почти не болтали. Неловкость, пронзающая их время от времени, сквозила волнами, и Чуя дважды поднимал температуру в квартире. Холодно. Было холодно.       И Чуя даже не имеет представлений, как они жили бы после произошедшего, если бы не встретили Клауда. Вот, кто становится пластырем их отношений. И, когда они по-дружески сидят рядом, Чуя думает о будущем парне Дазая, а Дазай, наверняка, о том, как облажался с его именем, мрачные мысли приходит разбить Клауд. Сразу появляется их общая тема, пусть вьющаяся неизменно вокруг ссор по поводам и без. Можно ли Клауду на матрас, где они спят? Почему нет? Один из них просто чрезмерно нежный к их бедному спальному месту. И так далее. Это никогда не серьёзно.       И вообще, после операции Осаму снова... живой. Чуя с него поражается. И обожает его. За исключениями.       Чуя был на работе, но бездельничал, похаживая по комнате. Он подумал сходить выпить чай в кладовку, потрещать с коллегами, заикнуться про офис логистов, расположенный в этом же здании, но значительно выше по этажам.       Однако его планы поменялись, и пришлось ответить на входящий звонок.       — Алло? — Чуя искреннее старался звучать обыденно, просто, может, даже чуть удивлённо: не то чтобы Осаму раньше звонил ему во время работы.       Удивление возросло в прогрессии, когда Осаму задал вопрос, который стал причиной звонка. Чуя для верности даже вскинул брови и переспросил это.       — Таблетки? Не знаю. А где они были последний раз?       Ничего себе, Осаму указал на тот навесной шкафчик над раковиной, и Чуя понимающе покивал.       — Понял, понял. Разве курс не подходит к концу? Может, раз они пропали, того... этого?..       Осаму был резко не согласен. И сообщил, что ему придётся купить новую упаковку по рецепту. Чуя мрачно вздохнул.       — Может, у тебя проблемы с памятью, и ты просто их... переставил?..       Мысль Чуя потерял: к ним в мусорную обитель спустилась офисная работница, и он следил за ней. Она, конечно, направлялась мимо него, но кивнуть в приветствии и улыбнуться — вроде как, вежливость.       — День добрый, — вслух ответил ей Чуя. Вслух и в динамик прижатого к уху телефона.       Она задержала короткий взгляд на пластыре и ушла дальше, куда, вероятно, и направлялась изначально. Чуя машинально потрогал пластырь на лице пальцами свободной руки. Да, это Осаму бороду ему сбривал. Чтобы Чуя выглядел приемлемым для свиданий человеком. Да, это Осаму на той стороне провода решил, что связь оборвалась, и Чуя его не услышал.       Проморгавшись, Чуя понял, что так и было. В голову залезли какие-то лишние размышления, и он позволил им унести себя из реальности и забыть про Дазая на телефоне.       — Что?       — Я спрашиваю, с кем ты здороваешься в такое время. Неужели коллеги твои так бесчестно опаздывают? Работаете с утра же вроде.       — А. Нет, это... О, ну, кстати, я тебе про неё рассказывал. Девушка из офиса. А офисы, они же наверху, мы не всегда пересекаемся...       — Увидел её, и сразу день стал «добрым»? — Осаму похихикал. С долей насмешки, с большей — понимания.       — Отвали со своим этим самым, — фыркнул Чуя. — Вот уж тех, у кого в голове ничего не задерживается, вообще не спрашивали.       — Ты про таблетки? Да, тут как будто... Магия какая-то. Блять, Чуя. Мне так плохо. Мне прям... очень плохо. Давай тогда... я пойду менять рецепт, а ты иди договаривайся о свидании. Выглядишь же теперь, как человек. Наконец-то.       — Как человек после когтистой атаки каким-нибудь хвостатым.       Просто Осаму оставил ему ещё пару поверхностных царапин, которые сразу в моменте даже о себе не заявляли.       — Мяу, — ответил Осаму. — В следующий раз будешь бриться сам. Но, надеюсь, до следующего раза ты не запустишь себя, чтобы были такие же кусты. Кто знает, может, понадобится газонокосилка.       — Секатор.       — Электропила.       — Шпатель.       — Я всё-таки остановлюсь на газонокосилке, — Осаму рассмеялся. — Но мы определённо друг друга поняли.       — Если мне не повезло с тобой и лезвием, то чего ждать от твоего дуэта с газонокосилкой...       — Не преувеличивай. Ладно. Созвонимся, увидимся.       — Увидимся, — попрощавшись, Чуя машинально кивнул и сбросил вызов.       Когда он отвлёкся, заметил возвращающуюся работницу офиса. Но отвернулся, отходя в сторону баков. Будто очень торопится, и у него на «поболтать» совсем нет времени.       Каблуки поцокали мимо, но и Чуя понял, что на самом деле занят. Дело даже не в нежелании назначать свидания.       Он забрался во внутренний нагрудный карман рабочей накидки — она накидывается на футболку до куртки — и осмотрелся по сторонам. На всякий.       После вытянул пузырёк и открутил крышку. Те баки, что стоят внутри сортировочного пункта, небольшие и слишком глупо стоят в один непоколебимый ряд. С обозначениями — или подписями — материала, который следует бросать в них.       Итак, Чуя тыльной стороной ладони отодвинул баковый блокатор и высыпал внутрь таблетки с характерным перестукиванием. Крышку — в соседний бак.       А подписанный пузырёк — в другой, стоящий подальше. Магия какая-то, Осаму. Магия.

༒

      Привычки у Чуи, несмотря на почти полгода брождения под статусом бездомного, не меняются со сменой места жительства — когда то появляется, да. Поэтому, вернувшись в квартиру, он торопился в ванную — помыть руки.       Но. Просто ради интереса. Руки уже забыли, как слизывали банку таблеток ранним утром из того шкафчика, как избавлялись и от содержимого, и от упаковки. Да и Осаму его на пороге не встретил, и на кухне его не видно.       Чуя подкрался к шкафу и скрипнул дверцей, проклиная все скрипящие дверцы. Одновременно с лязгом его лицо вытянулось в недовольство, а глаза закатились. Теперь ему не скрыться в своих планах.       Впрочем, сразу после его обожгло разочарование: такая же банка уже стояла на прежнем месте. Разве что, с полным, будто почти нетронутым содержимым. Разве что, с другой датой. Чуя непроизвольно вздрогнул.       — Нет, его там не было, — сказал Осаму, и Чуя обернулся к нему. — Это новый.       Чуя покивал.       — Понятно.       Осаму слабо, но многократно покивал тоже. Параллельно решая, куда остановить мечущийся взгляд.       — Как твой день?       Чуя кивнул и отвёл взгляд, легко усмехаясь.       — В порядке. День, как день.       Осаму покивал.       — Понятно.       — Угу, — Чуя поджал губы и развернулся, чтобы закрыть дверцу. Та снова скрипнула, и Чуя скривился. В квартире прохладно. Стоит подкрутить температуру.       — Мм... Поужинай. Там на плите...       Чуя уже набрал воздуха, чтобы заявить, что не голоден — это не было бы правдой, — но его прервал торопящийся лязг когтей по полу, и оба посмотрели в сторону коридора, откуда совсем недавно бесшумно нарисовался Осаму.       — Клауд, — Осаму расплылся в улыбке и привалился к дверному косяку, рассматривая его.       — Клауд, — Чуя, не думая, опустился на корточки перед ним и принялся трепать его шёрстку. — Моё пушистое счастье. Хороший мальчик. Самый хороший, да.       — Твоё счастье так-то не только твоё.       Чуя поднял голову и хмыкнул.       — Ты знаешь, я во многом тебе уступаю. Но не в правах на нашего пушистого.       — Нашего, — повторив, Осаму кивнул и отвёл взгляд к плите. — Идёт. Годится, да. Иди поешь, я же знаю, во сколько на твоей работе был обед. Давай, только руки помой—       — Да без сопливых знаю, — Чуя едва отвлекался на него от Клауда, продолжая того гладить и тискать. — Я ещё не мыл руки после работы.       — Вот как, — Осаму подавил зевок, склоняясь к плечу. — Я почти уснул, пока ждал тебя. Поэтому не вышел. О, погоди... Ты не вымыл руки и... сразу оказался возле шкафчика, где стояли мои таблетки?       Он поднял бровь, и Чуя стремительно терял желание смотреть на него снизу-вверх от Клауда. Потому прочистил горло и переместил ладонь на почёсывание шеи Клауда с боковой стороны, отдавая этому всё своё внимание.       — Ну да. Ты мне сегодня звонил по этому поводу. И сказал, что тебе было плохо. Хотел убедиться, что ты разобрался с этим.       — Мм, — прозвучало как-то недоверчиво.       — Вообще, ты хотел Клауду ошейник. С его именем. Во-первых, начёсываю, пока его тут нет. Во-вторых, когда он там появится?       — Не знаю... Я из дома-то не выхожу без особой надобности. А тут ещё нужно запариться... и как-то красиво написать его имя. Я не думаю, что это делается быстро.       — Я тебя понял, — Чуя кивнул и потрепал Клауда ещё немного, прежде чем подняться на ноги и столкнуть взгляды так, чтобы у Дазая не было возможности избегать его. — Это... Не думаешь, что мне следует готовить себе самому?       Осаму вздохнул и всё же опустил взгляд, Чуя склонил голову вбок, стараясь поймать его.       — Нет. Я не вижу в этом никакой проблемы... Мы живём вместе, и это не проблема. Я всё равно готовлю. А ты работаешь и возвращаешься уставшим. Не забивай этим голову, ладно? Если я решу, что что-то из нашего общения... выходит за рамки, допустим, я тебе обязательно скажу.       — Окей, — Чуя кивнул и увёл взгляд в коридор, рассматривая дверь в ванную. — Как скоро ты купишь второй матрас или типа... прям какую-то мебель?       — Не торопи меня с этим, — Осаму ладонью провёл по лицу, прикрывая глаза. — Я вообще ничего не успеваю. Как день сурка, клянусь, я пока даже не думал об этом... Это доставляет тебе неудобства? Просто я думал... что мы привыкли к такому.       — Нет, меня всё устраивает. Пойду помою руки.       — Ага.       Чуя, правда, избегал отражения в зеркале над раковиной, пока мыл руки. Пласт неловкости тащился за ним, как кандалы, и поднимать побитый взгляд не хотелось. Он понял, что сутулится. Но только в квартире.       Приподнятый настрой, выпрямленная спина и расправленные плечи, пока он смеётся с коллегами на работе, каждый раз куда-то теряются. На работе Чуя веселится, шутит и громко прихлёбывает чай, не сомневаясь, принадлежит ли там что-то ему, не переспрашивая о том, может ли он есть приготовленное чужими руками. Он не парится в кладовке, на складе. Как будто на работе, в своей мусорной компании, он больше дома, чем в этой квартире.       Ещё на работе Чуя ругается. Ходит и тычет пальцем в ошибки — по причине, конечно, только по поводу, ему незачем делать это просто так.       Просто... про эти разводы внизу зеркала он промолчит. И стоит подкрутить температуру.       Вернувшись на кухню, Чуя застал Дазая за повторением его же напольных объятий с Клаудом. Осаму поднял голову и улыбнулся, Чуя вернул натянутую эмоцию и быстро спрятал взгляд. В сковородку.       Осаму не стал так хлопотать перед ним, как после пропажи на всю ночь. Так что Чуя сам добрался до шкафчика с тарелками и открыл крышку сковородки. Он сохранял молчание, накладывая себе еды, омрачённый внезапными выводами в ванной комнате.       Просто Осаму любит другого. Они сожители, не более.       Но, надо же, Осаму сам разбил наступившую тишину.       — Клауд сегодня ел раз пятьдесят. Что бы я не делал, он всегда просит моськой... покормить его.       — Да? — С наполненной тарелкой Чуя обернулся, после забираясь на барный стул перед стойкой. — Может, у него это... глисты?       — Думаешь? — Осаму смотрел в ответ, хмурясь. — Проверить на глистов надо?       — Ну, я не особо разбираюсь... Но может же такое быть, есть всякие спреи, а он и по улице шастает постоянно...       — Мм. Да, надо подумать об этом. — Осаму выпрямился и подошёл к стойке с другой стороны, чтобы быть напротив Накахары. — Вообще. Странный день.       — Рассказывай, — Чуя заинтересованно кивнул, быстро отвлекаясь на тарелку.       — Вот помнишь... какой пар был в душе, когда... Ну, то есть. Обычно с горячей водой нет проблем. А тут... Я приготовил ужин. И решил пойти в душ... но, знаешь, что?!       — Горячей воды не было, — предположил Чуя.       Осаму выпрямился и шире раскрыл глаза, кивая и щёлкая пальцами.       — Именно! Нет, это просто издевательство. Поэтому я подумал: «хрен с ним, с душем, пойду посмотрю телек». Но!       — Он барахлил?       — Он барахлил! Изображение сыпалось, и звук заикающийся.       — Нас предупреждали, что с ним такие беды происходят.       — Да, Чуя, я в курсе, но! Я думал, ладно, придётся разобраться... Но понял, что не знаю, куда звонить.       Чуя вскинул бровь, молча жуя.       — Я почему-то подумал, что где-то здесь должен быть номер мастера телевизионного. Или... почему-то. Сзади телевизора. Я его повернул аккуратно...       — И он чуть не свалился на тебя?       — Да! Креплению как будто столько же, сколько дому. Я вслух его попросил быть полегче, ты представляешь, до чего они все вокруг меня довели?!       — Ужас, Осаму, просто ужас.       — Да! Обычно такого не происходит. Все дни из разряда «день, как день», но тут меня прям... выводят на эмоции!       Чуя улыбнулся, но улыбка быстро таяла вслед за ожогом на сердце. Он вдруг поймал себя на мысли, что рад жалобам Дазая на такие банальные вещи. Но было во всём этом одно «но».       Осаму жалуется Чуе, потому что не может Марку. Только сейчас, только потому, что с Чуей они остались жить вместе.       И, конечно, Чуя мог бы в любой момент времени снять себе отдельное жильё. Ну, не в любой конечно, на него следовало немного подкопить. Просто он слишком сильно привязался к Клауду, которого они нашли у входа в их бывший дом. Который помог ему с расклейкой объявлений, напросившись быть спутником. Да и как-то... неправильно было бы бросить Дазая сейчас. Снова.       Но какое-то скулящее чувство о несправедливости скреблось в груди. Разве Марк спасал Дазаю жизнь? Где он вообще был всё это время, когда от холодов Дазая укрывал Чуя, когда работал из них двоих только один и не попрекал Дазая этим. Чуя был готов сделать для него всё.       Но Осаму выбирает Марка, оставляя паузу в два месяца, полторы недели из которых уже прошли. Он выбирает Марка, наверняка просто опуская подробности его звонков за прошедший день.       И если сейчас он трещит Чуе, вскоре эта переменная заменится Марком. Осаму рассказывает про ужин, душ и телевизор, и со всеми внезапными осознаниями Чуя перестаёт контролировать себя. Его мрачное выражение лица вторит внутреннее недовольство, когда рот открывается непроизвольно.       — Осаму. У тебя пиздец какая скучная жизнь.       Осаму, правда, не выглядит оскорблённым. Сложив ладони на стойку, он делает своё лицо невинным и заинтересованным и заглядывает в голубые глаза щенячьим взглядом.       — Ты тоже так думаешь?       Чуя тушуется.       — Тоже?       Осаму покивал и вздохнул.       — Да, я... я в курсе. Как будто мне... не хватает жизни что ли, поэтому все обыденные ситуации в квартире так на меня влияют. Я думаю о том, чтобы вернуться на работу. А то как растение комнатное...       — О, — Чуя игнорирует чувство вины за то, что указал на безработность Дазая, и многократно кивает в ответ. — Ты правда хочешь сделать это? Если что, я не гоню тебя или типа того, совсем нет...       — Да, я сам хочу этого. Как будто надо... вываливаться из пузыря своего. У меня под конец дня не остаётся ни грамма сил, даже не могу выйти встретить тебя, потому что засыпаю, хотя, очевидно, прошедший день я как будто не делал вообще ничего...       — Мм. Интересная мысль.       — И ты сам сказал об этом! — Осаму выпрямился и выдохнул в сторону, будто в том жесте было облегчение. — Я не знал, как с тобой об этом поговорить.       — В плане? — Чуя нахмурился и склонил голову вбок.       — Ну... Ты же сказал, что мне не нужно работать после больницы. И деньги у нас есть. С моего счёта. Как будто... если бы я пожаловался тебе, ты бы меня не понял. Не хотелось делать из этого скандал.       — Осаму. Это странно. Как будто я имею право решать что-то за тебя.       — Нет, ты не делал прям так, я имею в виду немного другое. И, давай, не спорь, ты настаивал, чтобы я себя «не мучал» после операции.       — Было, — кивнул Чуя. — Но ты взрослый парень, и если тебе это мешает... Эй, я бы ничего не устраивал, если бы ты сказал, что сходишь с ума дома!       Слишком быстрая мысль, которая вывалилась без обработки, и будто такое важное примечание, что «квартира — не дом», полоснуло по ушам одновременно каждому. Просто Осаму разобрался с этим быстрее, пусть и бегая взглядом по кухне.       — В любом случае, — начал он. — Я сам понимаю, что теряю себя, сидя дома. По факту мне нечего делать, и это осознание... ну, давит. Не знаю, поймёшь ты или нет, потому что, когда мы жили в отеле, ты осознанно отказывался от возможной работы, и тебя вроде как всё устраивало.       — О...       — Ну, есть схожести. Мне не давали работу, а ты просто на неё забивал. У тебя были деньги на карточке, и всё такое. Тебе было нормально.       — Ну, кто знает, может стоит принести сюда бар, и ты в целом тоже... — Чуя усмехнулся.       И Осаму вернул эмоцию, скоро качая головой.       — Ну уж нет. Я всё-таки хочу куда-то выйти...       — Ты не искал ещё варианты, считая, что я буду против или типа того?       — Э-э, вообще-то... — Осаму помедлил, осматривая кухню. — Я подумывал вернуться в кофейню.       Чуя вскинул брови.       — В кофейню? Где работал раньше?       — Ага.       — Но... Мы переехали из того района. Как ты вообще планируешь добираться туда?       Осаму столкнул взгляды и поморгал, неловко усмехаясь.       — Оу. Я думал... Ты раньше предлагал подбрасывать меня на работу, но тогда я работал параллельно с объявлениями, и мы не стыковались. А теперь вроде как...       — Ты хочешь, чтобы я возил тебя на твою работу? На каком основании?       Он же ему не парень.       — Ну... Ты раньше сам предлагал.       — Раньше, — Чуя сделал это приоритетом, не отрицая сказанное. — Погоди, а... Марк тоже потом будет тебя возить? Или он обучит тебя ездить самому? Так я тоже могу научить, будешь сам со всем справляться—       — У него мотоцикл.       Будучи перебитым, Чуя ошеломлённо замолчал и просканировал Дазая, насколько позволила стойка.       — Я всегда хотел мотоцикл, — сказал он в сторону, будто не торопился обращаться непосредственно к Дазаю с этой информацией.       И снова. Всё, что хотел Чуя... получает Марк. Будь то мотоцикл. Или парень. Это несправедливо настолько, насколько обидно до глубины души. Чуя вздохнул, выдаваясь в расстроенных чувствах. И снова осознавая, насколько в квартире на минус первом этаже холодно.       — И... Я бы не смог сесть за руль, Чуя.       Он насильно заставил себя посмотреть на Дазая. Осаму вздохнул, прежде чем продолжить.       — Странно, что ты не понимаешь это. В какой бак ты выкинул свой мозг?       — В тот, в котором уже валялся твой. Не, Осаму. Я всё понимаю, просто... Ну, странно, что ты как бы привыкнешь ко мне. Это то, чего ты хочешь?       — Я знаю, что дело не в этом... — Осаму прикрыл глаза, глубоко вдыхая. После склонился ближе к Чуе, забывшему уже о своей тарелке. — Послушай. Ты можешь не делать того, чего не хочешь, отказывать мне, но... Зачем каждый раз приплетать Марка?       — Чем он, чёрт возьми, лучше меня? — смотря в глаза, сквозь зубы процедил Чуя. Быстрее, чем успел бы подумать об этом. Осаму опешил и вскинул брови, снова уводя взгляд подальше.       — Я обязательно расскажу тебе об этом—       — Нет, я... — Чуя перебил, пусть и сам отвернулся, стараясь не задеть Дазая в поле зрения. — Я не это хотел сказать. Я вообще не думал—       — Ты сказал то, что сказал. Я помню, ты ревновал ещё в лагере, но... Чуя?       Это была крошечная пауза, за которую Чуя всё же осмелился смотреть в ответ. Осаму рассмотрел его лицо, задерживаясь на пластыре. Воспоминания смешков по поводу бактерий в бороде растаяли быстрее, чем воспоминания неловких долгих взглядов после.       — Я загнал нас в тупик, да?       — Нет, — Чуя покачал головой и ответил действительно быстро, будто был готов к вопросу. — Нет, знаешь... Лучше знать и быть готовым, чем давиться лапшой. Мы оба понимаем, что больше нам сейчас некуда идти. Разве что... Я не понимаю вашей с Марком связи. Почему именно тогда? Два месяца, но немного уже прошло, мне лень считать. Почему именно так?       Осаму вздохнул и помедлил, но ответил, даже не увиливая от взгляда.       — У него условный срок. И подписка о невыезде. Закончится через это время.       — Уголовник, — Чуя хмыкнул и неодобрительно покачал головой, будто ни он, ни Осаму никогда преступлениями не занимались. — Так себе у тебя вкус.       — Ну тут ты меня, как мой бывший, не удивил, — Осаму фыркнул.       Чуя нахмурился.       — Ты что мелешь? Мы с тобой никогда не—       — Да я в курсе. Просто пошутил. Ну, и, как факт, по дружбе у нас было.       — Да уж, бро, нашей дружбе можно завидовать.       Осаму отлип от стойки, навостряясь в сторону выхода из кухни.       — Мы говорили о том, что у меня плохой вкус, — напомнил он.       — Вот ты мудак, — усмехнулся Чуя, качая головой.       Осаму остановился и обернулся, невинно вскидывая брови.       — Это... — начал он. — Я понял, что на работу ты возить меня не будешь. Найду что-то поближе. Но... Хотел узнать, сможешь ли ты подкинуть меня к той кофейне на каких-нибудь своих выходных? Хочу увидеться с Лили.       — Да, без проблем.       — Спасибо, бро, — улыбнувшись, Осаму развернулся и улизнул в коридор.       Чуя задержал взгляд вслед. Обида и разочарование бурлили в душе, выжигая раны на сердце. Наверное, пытаться игнорировать свои невзаимные чувства, когда сходишь с ума от любви — это искусство.