Яма 95

      Потрёпанные кроссовки отстучали по лестнице наверх, после шаги замедлились, осторожно крадясь по безмолвному коридору. Соскальзывающий медицинский халат, что приходилось поправлять, удерживая на своих плечах. Нервно перебирающие его и одежду пальцы. И растерянный взгляд голубых глаз.       Всё это — чтобы сдать назад от нежелания объясниться? Дата уверенно ползла к той, когда Осаму лишился своих родителей, перед расхождением обвинив в этом Чую.       Осаму оторвал взгляд от страниц книги и посмотрел в сторону окна из палаты. Предчувствие накрыло его волной, сцепляя мышцы желанием сорваться с места.       Но там, со стороны коридора, никого не было. Осаму разочарованно вздохнул своему глупому предчувствую и обсыпал себя ругательствами за то, что повёлся на поводу захлестнувших чувств. Сердце разогналось и стучало в висках. Но Осаму знал, что это — следствие отравления после поставки неправильного препарата.       Вскоре со стороны ближайшей лестницы поднял врач. Прячась внизу, под окном, сидя на заднице, Чуя так ни разу и не пошевелился. У него не хватило сил совладать с собой. Он просто нырнул вниз и постарался прижаться к стене, чтобы Осаму не увидел его.       Теперь он провожал взглядом врача, бесстрастно прошедшего через то окно, от которого Чуя шарахался, будто его могло обжечь до слезающей кожи — снова.       Врач завернул к двери, и Чуя был действительно близко на полу рядом, чтобы вцепиться в его руку и обратить на себя непонимающий взгляд.       — Вы собираетесь сказать ему про операцию?       Врач был сбит с толку осторожным, перебивчивым шёпотом, и в этом нет ничего удивительного. Не каждый день его ловят за руку парни с пола.       — Да, — неуверенно кивнул он.       — Прошу, постойте тут буквально... пару секунд!       Чуя отпустил врача. Из своего положения он притянул халат повыше с плеч, накрывая им голову. Он поднялся и двинул к лестнице, скрываясь под тканью, чтобы со стороны окна Осаму ни за что не принял его за того, кем он и является.       Врач наверняка растерянно моргал ему вслед. Да, вряд ли такое происходит каждый день.       Дазаю пришлось отвлечься от книги снова. В этот раз хотя бы на действительного, материального человека. Правда, то, что он сказал, заставило Дазая напрочь забыть и про книгу, и про возможность пользоваться речевым аппаратом. С последним пришлось разобраться, пусть слова выходили из горла грузным слоем, даваясь с трудом, будто Осаму никогда в жизни не видел воду.       — Кто? Кто... оплатил операцию?       — Ваш бойфренд, — просто ответил врач, будто это не особенно что-то значило.       Но Осаму был другого мнения. Он закопошился, наспех откидывая и книгу, и простыню.       — Он здесь? Он пришёл сюда, чтобы подтвердить оплату, так?       Врач замялся. Будто ответ на вопрос «он здесь?» был...       — Частично.       — Я, блять, так и знал! Я чувствовал!       Ответив без намёка на вежливость и субординацию, Осаму подлетел к двери и небрежно толкнул её.       Врач остался стоять в палате, тяжело вздыхая. Говорила ему мать, что эта работа неплохо потреплет ему нервы, но кто же знал, что это будет интрига двух молодых парней азиатской внешности в штатах. Откуда только взять столько сил...       Осаму постучал по лестнице, когда, покрутившись, не нашёл в коридоре никого, похожего на Чую. Его больничная рубашка подскакивала, тканью облизывая колени, провода, облепившие торс, мешали в беге и щекотали кожу там, где собирались от подключения к подключению петлями.       Осаму чувствовал, что Чуя был здесь. Он был готов увидеть его в том окне из палаты, и тот факт, что его там не оказалось, был одним из самых больших разочарований в жизни Дазая. Но он знал, он на каком-то магическом уровне чувствовал присутствие Накахары где-то поблизости.       Сон, который приснился Дазаю где-то в первые дни нахождения в больнице, перебивался голосом Накахары. Осаму узнает его всегда, при любых обстоятельствах, среди сотни, тысячи других, даже если они все заговорят одновременно. В том сне Чуя убеждал Дазая, что всё будет хорошо. Чуя своей мифической нереалистичностью рассказал, что от него следует ждать действительной, реальной помощи. Он сказал, что всё будет хорошо.       Но всё будет хорошо, когда он перестанет бегать от Дазая и скрываться.       Иначе Осаму намерен ловить его сам, как грёбаную золотую рыбку, за которой, охотившись, никто не может угнаться, а не ожидая — она прыгает в руки сама, ошарашивая.       Осаму сбежал с лестницы в большой коридор и закрутил головой по сторонам. Гул от стоящих по периметру был тихим, но в голове Дазая всё мешалось и шумело. Его судорожно быстрый взгляд скользил от незнакомцев к незнакомцам, голова шла кругом, писк затрещал на положенном ему месте. Перебиваясь по незнакомым людям, Осаму так ни раз не наткнулся на Чую. Внутри произошёл треск, Осаму отчётливее чужих разговоров слышал это. Он надломился изнутри снова, он устал быть поломанным.       И на самом деле Чуе не стоит никакого труда починить его — просто пусть появится рядом, этого будет достаточно.       Но его не было.       Осаму не контролировал свою скорость, когда двинул по коридору, продолжая осматриваться. Свербящее предчувствие скулило, что он всё ещё где-то рядом, Осаму мог бы поймать его и обнять... если обнаружит, наконец, хоть где-то.       Осаму добрался до женщины, которая обычно сидит за стойкой при входе, но теперь подбирала медицинский халат для посещений с пола. Кто-то — какой-то хам — просто сбросил с себя халат, вероятно, в попытке поскорее покинуть здание больницы. Подобравшись к этой женщине, Осаму непроизвольно надломил брови в гримасе глубокого разочарования, граничащего с желанием опустошить слёзные каналы. Обратив на него внимание, она также горестно вздохнула, отвечая на незаданное:       — Он снова ушёл. Мне жаль.       — Мудак! — несдержанно бросил Осаму, прежде чем вывалиться через дверь на улицу прямо в больничной рубашке. Женщина попыталась остановить его, но у него было слишком упёртое стремление выбраться за пределы и повторно — пусть в никуда — напомнить Чуе о том, кем он является.       Итак, высыпавшись на улицу, Осаму кричал в какой-то, но точно оставшийся след, шлейф присутствия, тающий по мере отдаления. Но Осаму надеялся, что его будет слышно где-то примерно на всех двух прилежащих кварталах, и ближайшие деревья сотрясутся под силой, с которой слова выплёвывали грусть и обиду.       — Это просто нечестно!       Голова Дазая закружилась, и он приложил ладонь к виску.       — Хватит издеваться надо мной ты, придурок! Почему тебе никогда не хватает совести посмотреть на меня?! Что, чёрт возьми, с тобой станет?! Ты мудак! Я тебя ненавижу! Вернись...       Под конец Осаму не мог кричать наравне предыдущих реплик. Его щёки были мокрыми, он дважды повторил просьбу вернуться, не сразу понимая, что охрана за локти возвращает его назад в больницу, а в коридоре, поверженный эмпатической грустью, вздыхал врач, которому предстоит оперировать убитого сожалениями парня, который так и не дождался встречи с близким человеком.

༒

      Чуя перенервничал и сдал назад, падая на пол под окном в палату, когда Осаму посмотрел туда. Сначала он допустил мысль, в которой Осаму просто не будет рад его видеть — как предположил Майк. Но после...       Должно быть, Осаму действительно сильно злится на него. Чуя решил это в момент, когда рассматривал его. Чуя уже решил не заходить в палату, чтобы не начинать трудные разговоры перед операцией, расстраивая его. К тому же, Чуя осознал дату, которая стремительно близилась к последним числам октября. А значит, разговор и об этом мог встать у них на моменте встречи.       Чуя хотел немного побыть рядом и уйти. Но Осаму посмотрел в ту сторону, где он пытался скрыться.       Тогда и действовать пришлось быстрее, по ходу развития драмы. Чуя сожалел, что не зашёл к нему сразу, но починить это теперь было не слишком простым. Чуя решил, что сначала должна пройти операция: чтобы Осаму был в меньшем напряжении.       Однако, конечно, Чуя слышал крики Дазая, пока добирался до парковки. Правда, он лишь покачал головой и, проигнорировав, скользнул в салон.       И уже в машине его накрыло, как следует.       Он понимал, что Осаму был прав: Чуя просто бегает от него, каждый раз находя оправдания. Потому что боится смотреть в глаза после всего произошедшего и понимает, насколько трудные разговоры их ждут. На это нужны силы. Сил у Накахары нет. Не так сразу, не так стремительно. К тому же, Чуя переживал по поводу слов Майка. Возможно, он в самом деле не нужен ему так сильно, как Майк.       Это ведь логично. То, что связывало Чую и Дазая неслабо отличалось от того, как Осаму встречает человека, в прошлом — близкого и важного. Чуя не мешает их воссоединению после острых слов Майка, полоснувших по ушам и сердцу своей справедливостью.       В машине Чуя позволил себе выпустить эмоции снова. Теперь он подумал о том, какой шанс того, что они поговорят после операции.       Должна ли операция пройти успешно? Или последнее, что они друг другу сказали — крики в переплетении ссоры, где Чуя настаивал остаться, облитый вязкими и глубокими обвинениями, пока Осаму упорно отказывался от проведения ещё хоть одной лишней секунды рядом?       Чуя согнулся к рулю и выдул воздух, стараясь успокоить бушующие мысли, внезапно закрутившие хороводы. Воспоминания упёрлись в самое начало. То, каким отстранённым и замкнутым был Осаму, то, как медленно от таял по отношению к Чуе, то, как они неизбежно становились ближе, как перебегали с места на место, не имея рядом больше никого, кроме друг друга. Они прошли действительно многое, дошли до той точки безграничного доверия, пусть в силу обстоятельств, но это случилось, они стали близкими людьми.       Страх потерять Дазая сопровождал его с момента, как он посмотрел на снимок. Тогда он не стал медлить с тем, чтобы найти деньги на помощь. Но есть момент, который он не может контролировать: как пройдёт операция.       Руки его задрожали, он знал это. В голове отстучал момент, когда его надрывистые слова о любви задребезжали по подъезду, разносясь эхом и утопая где-то возле двери в прачечную. Он, как минимум, сказал ему об этом. Он, как минимум, не станет лить слёзы о том, что Осаму так и не узнал. Сердце болезненно сжалось в тиски, сдавливая грудь, когда Чуя понял, что размышляет о том, как будет переживать потерю.       Он вдруг понял, что он идиот, раз допускает такие мысли. Нет, конечно, он не слышал никаких гарантий, он не может быть уверенным, не может контролировать ход операции или, например, получить стопроцентное заверие. То, насколько операция — скользкое и трудное, заставляет теряться в своих чувствах. Даже врачи не могут быть слишком уверены. Даже у самых хороших имеется процентная статистика, которую они переживают, как удачный и неудачный опыт, количество успешно пройденных на количество...       Чуя открыл дверь и вывалился из салона на ватных ногах. Мысли атаковывают безжалостно, заставляя шататься, послушно следуя тревогам. Иногда такое случается. Иногда мысли становятся материальными, переставая пугать издалека, и эта идея не успокаивает Чую, пока он, хлопнув дверью, пытается пальцем попасть на кнопку — закрыть машину. Дрожь, пробившая руки, мешает в исполнении задуманного.       Чуя не осознавал скорость, с которой возвращался в больницу, и проигнорировал насквозь ошарашенный взгляд женщины, которая подбирала его брошенный халат с пола. Она явно не ожидала увидеть его снова, тем более, так скоро. Чуя игнорировал всё происходящее вокруг, прилипнув к плану на стене, рассказывающему о планировке больницы.       Найдя нужное помещение, он поспешил туда, отчасти осознавая, что ему туда нельзя, отчасти, отдалённо улавливая коридорный шум вокруг, но тот слишком тонул в головных помехах и заложенности ушей, что слышался будто сквозь толщу воды. Да, конечно, его окликнули, напоминая про элемент посещений, но Чуя уже тащился дальше, не имея и мыслей о белом материале. Он и чувствовал себя, и выглядел пришибленным, прибитым, как оглушённая рыба.       В противовес чему был резким и уверенным в том, как почти вынес хлипкую, незакрытую дверь, врываясь внутрь. Врач за столом был настолько выбит его появлением, что пару секунд молча моргал на него, пока Чуя проходил ближе.       — Вы будете проводить операцию или кто-то другой?       — Выйдите отсюда, это служебное помещение!       — Я вижу, — Чуя опустил взгляд на скверный обед врача. Рядом с контейнером стоял пластиковый стаканчик, от него шёл пар, а верёвка чайного пакетика перекинута обмотанным узлом. — Но мне нужно знать, что всё пройдёт успешно. Вы даёте гарантии? Можно ваши... я не знаю, лицензии? Будто я что-то там пойму... Хотите, я доплачу лично вам сверху, чтобы всё обязательно прошло хорошо?       Он запустил пальцы в карманы джинсов, вытягивая после свёрнутые и смятые небрежностью купюры. Он оставлял немного денег, зная, что ему нужно будет кормить бензином тачку, ну, и по возможности есть самому. Теперь он пытался выпрямить безнадёжно перекрученные и мятые бумажки. Выглядеть лучше они не торопились, несмотря на все старания.       Чуя потерянно посмотрел на доктора, осознавая вытянутую, смешную сумму. Он повёл головой в сторону, заверяя:       — Там... есть ещё немного в машине, я не знаю, сколько нужно...       Врач покачал головой и поставил локти на стол, сплетая ладони. Он рассмотрел Чую, но во взгляде не было резкости, холода или безразличия. Чуя старался не думать, что в глазах врача уловил нечто вроде сочувствия или жалости.       — Вы меня поражаете.       — Я и себя иногда поражаю, — Чуя непроизвольно улыбнулся. Улыбка потянулась дальше, и он нервно, перебивчивым манером сумасшедших рассмеялся.       — Успокойтесь.       — Я спокоен! — но он продолжил ржать, уже перебиваясь на неконтролируемые сокращения, давясь воздухом. Наличные вывалились из рук на пол, рассыпаясь, и он смог закрыть лицо ладонями, когда врач начал угрожать.       — Я сейчас позову санитаров.       — Не надо!       Он побил себя по щекам, понимая, что совершенно не имеет над собой контроля, его разрывало от вспышки смеха. Ему стало так страшно, что по внутренним органам просквозил ледяной холод, порыв мазнул каждый дюйм изнутри, казалось, Чуя вот-вот распадётся вслед за этой волной.       — Простите...       — Так, — поднявшись, врач положил ладонь на спину и настойчиво вёл Чую к двери: — Выходите. Вам нельзя быть здесь.       — Нет! — Чуя вернул себе лицо только потому, что с ним были намерены попрощаться. Порыв сошёл на нет, и он круто развернулся на месте, не сбавляя интонацию: — Нет, пожалуйста, послушайте! Я сделаю всё, что хотите, всё, что нужно, не нужно, не знаю, но пожалуйста, скажите мне, что он выживет, пожалуйста!       Врач вздохнул.       — На выход. Пока мне не пришлось звать охрану или санитаров. Вас не воспитывали, что ли?       — Нет, не воспитывали! — Чуя выкрутился из-под руки, придерживающей его. — Нет, моим родителям было плевать на меня! А я не такой, как они. Мне нужно знать, что мой близкий человек будет жить после проведения операции. Я хочу знать, что всё пройдёт хорошо, я готов сделать для этого всё, что угодно, клянусь, я отдам вам все свои деньги, я не буду есть вообще ближайшее время, но я должен знать, что с ним всё будет хорошо, понимаете, вы понимаете, что я говорю?!       Врач не ответил. Он прошёл в сторону, где расположилась белая, аккуратная раковина, над ней висели шкафчики, и Чуя допустил, что угроза сейчас придёт в исполнение: он кому-то позвонит, настаивая забрать отсюда одного рыжего, настойчивого парня, бьющегося в истерике.       — Не надо санитаров... — Чуя на автомате попятился назад. — Я буду кусаться.       Врач хмыкнул, но пропустил улыбку, пока опрокидывал пузырёк над пластиковым стаканчиком.       — Я и вас покусаю... — продолжил Чуя, растерянно моргая. — Отравить меня хотите?       — Успокоить, — поправил врач, протягивая Чуе стакан.       Но Чуя с недоверием отшатнулся, и врач протянул ему и пузырёк того, что накапал в воду. Изучив, Чуя успокоился. Он глубоко вдохнул и принял стакан с успокоительным. Правда, пить не торопился — недоверчиво понюхал. В нос ударил резкий травяной аромат, расползшийся, кажется, сразу по нервной системе. Это было остро и резко, но шлейф спокойствия уже витал над замыленной поверхностью.       — Выпейте. Успокойтесь.       Чуя сощурился на врача. Он не переставал выглядеть подозревающим, когда подвёл стакан к губам и немного их намочил, пропуская в горло совсем небольшое количество разбавленной жидкости.       — Если вы хотите получить больше спокойствия по поводу предстоящей операции... — врач замялся, издалека изучая свой брошенный на произвол обед. — Сходите к нему. Поговорите, успокойте тоже. Настрой пациента, и его моральное состояние может создать более благоприятную среду для—       — Исключено, — перебил Чуя, после нескромно отхлёбывая успокоительное. — Именно потому, что ему нужно чувствовать себя хорошо — меня с ним быть не должно.       — Вы так уверены, что он будет вам не рад?       Чуя спешно похлебал ещё немного; вода, разбавленная каплями из пузырька, оказалось неожиданно приятной и холодила горло, будто пролизывая его нотками мяты.       — Вы имеете в виду... что что-то слышали? — Чуя не особенно надеялся на ответ, заглядывая в глаза после уточнения. — Ну, типа... Вы же заходили к нему, да? И он мог бы что-то... или, не знаю, обсуждая с кем-то...       Как и ожидалось, врач пожал плечами, но уголок его губ тронула улыбка.       — Вы не скажете, — вздохнул Чуя. — Конфиденциальность, конечно.       Чуя звучал разбито. Чтобы постараться как-то справиться с этим, он продолжил добивать стакан. Мысли возвращались на место, прекращая хороводы, тряска медленно спадала, мозг перестал метаться в панике, вываливая из ящиков с воспоминаниями всё подряд в попытке донести глубочайшую жалось от потери, которой не было и не будет.       — Зайдите к нему.       Врач едва успел договорить, когда в служебную комнату ворвался практикант. О, он тоже был прилично одет и собран по всем правилам, но Чуя не делал вывод только из-за возраста, на который он выглядел. Вскоре он сам себя в этом выдал. Но сначала ошарашено вылупился на Чую, гавкнув:       — Служебное помещение! Нечего тут шляться.       Чуя посмотрел на врача, тот ободряюще кивнул.       — Не беспокойтесь, он в надёжных руках. Вам придётся покинуть помещение.       Он не стал повторять, но в голове Накахары всё же пронеслось его «зайдите к нему».       — Я понял... — чуть растянуто — вероятно, из-за действия успокоительного — сказал Чуя. — Анализы. Дело в анализах. Судя по ним, вы можете сказать, что всё пройдёт успешно?..       Врач лениво кивнул. Чуя приподнял уголок губ, бесцельно и слабо кивая в ответ.       — Окей. А вы уверены, что всё пройдёт хорошо? Вот прям на сто процентов уверены?       — Покиньте помещение.       — Пацан, да ты совсем какой-то тугой, — практикант без намёка на вежливость схватил Чую под локоть и потянул, меняясь местами так, чтобы выставить его отсюда. — Ну-ка брысь, пошёл вон, удивительно, что ты стоял там дольше пяти секунд, я тебе сейчас укол от бешенства поставлю.       Чуя фыркнул — не надо ему укол от бешенства — и выгнулся, чтобы проследить за врачом, но тот отвернулся, отдаляясь, и возвращался к своему брошенному обеду.       — Себе поставь, — огрызнулся Чуя, будучи уже за пределами.       — Тебе поставлю, — бросил в ответ собеседник.       — Себе ставь!       Собеседник подвинул его подальше от двери и наставил указательный палец:       — Сунешься к этой двери ещё раз — тебе поставлю. Укол от бешенства.       После он закрыл дверь, и послышался лязг внутренней защёлки. Чуя подавился воздухом, колеблясь в том, стоит ли ему ответить в закрытую дверь средним пальцем.       Цыкнув, он послушно отвернулся. Он стоял спиной к двери и обнаружил в руке прихваченный с собой стакан.       Чуя прикрыл глаза и глубоко вдохнул. Тревоги плавно отступали после вопроса про анализы. Это не было сказано вслух, но будто бы у Дазая были шансы, во всяком случае, Чуя так понял это. Становилось спокойнее, преимущественно из-за успокоительного в стакане. Который Чуя опустошил и выкинул в ведро в коридоре.       Он наскоро поправился, приглаживая волосы и распрямляя одежду. Проходящие сотрудники и безликие пациенты бросали на него взгляды, вероятно, за отсутствие медицинского халата, но Чуя с успехом игнорировал всех косящихся.       Они вдвоём прошли действительно многое, но каждый раз это зависело от них. Теперь же — прямая воля случая, судьбы. Весь тот тяжёлый и болезненный путь Накахары, оставивший нестираемый след на плече, завершился обязанностью сделать операцию. Но это всё ещё упиралось в её течение и исход, — об этом Чуя подумал только уже непосредственно перед совершением.       Врач предложил зайти к Дазаю, будто имел в виду что-то помимо своих дежурных фраз о поддержке. Конечно, он не мог бы сказать Чуе нечто, более этого. Конечно, будь Чуя глупее, он бы и не понял, что Осаму, вероятно, очень хотел бы увидеть его.       Собравшись с мыслями, Чуя провернулся в сторону лестницы. Вторая попытка? Как он был слаб, когда решил перестроить тот маршрут — но Осаму почти увидел его слишком внезапно, он бы не мог быть готовым к встрече! И не придумал ничего лучше, чем предоставить своё отсутствие.       Вернись и объяснись. Давно пора.       Чуя даже покивал, соглашаясь с этими выводами, пока добирался до палаты Дазая. Он снова предварительно заглянул в окно.       Но Дазая не было в палате.       Нахмурившись, Чуя прижался к окну ближе, но магическим образом Осаму в палате не появился. Палата была пуста: возможно, его уже отвели готовиться к операции.       Чуя вздохнул. Он наконец-то собрал всё своё мужество, а Дазай испарился из палаты, где так долго пребывал в абсолютной непоколебимости местонахождения! Чуя толкнул дверь и вошёл в пустую палату.       Рядом с койкой окно, Чуя может представить, как Осаму смотрел в него на расстоянии. Но не может предположить, о чём в тот момент он мог думать. Сама койка в беспорядке. Осаму действительно лежал на ней совсем недавно: переворотившаяся простыня, — вторая, какой он мог бы накрываться сверху вместо одеяла.       И рядом стул. Пустой. Если к Дазаю и приходили, то никогда не Чуя. Чуя ни разу не сидел здесь за всё время, какое Осаму провёл на этой койке с перекрученными простынями.       Зато... он сделал это теперь.       Чуя опустился на стул, развёрнутый к койке, чтобы с него общаться с больным. Который отсутствовал на своём месте. Чуя смотрел на койку, где Дазая не было, представляя, будто он там был.       И медленно лишался и устойчивости, и рассудка.       — Эм... Думаю, тебя отвели бриться. — Чуя широко усмехнулся, чувствуя волну стыда по венам от осознания того, чем он занимался. — Ты будешь лысым. Это прикольно. Что? Конечно, я буду ржать, без обид!       Он рассмеялся, опуская голову, чтобы не видеть подушку, с которой на него мог бы смотреть Осаму. Он пальцами ущипнул переносицу, тихо констатируя собственно разыгранную сцену.       — Вот придурок...       Прочистив горло, он снова посмотрел на койку. В его воображении Осаму не улыбался, он смотрел с открытым укором, воздух от него сквозил ледяными волнами. Он будто стал тем, кем был в начале их пути, и Чуя нервно смочил губы, слизывая упоминания недавно выпитого успокоительного с травяным привкусом.       — Прости, — кивнул Чуя фантомному Дазаю из своего воображения. — Мне трудно подобрать слова. Не против, если я просто... потренируюсь?       Чуе было достаточно неудачно моргнуть, чтобы придуманный Дазай растворился. Чуе показалось, что его воображение сломалось: он больше никак не мог настроить тот фокус, игнорирующий реальность, он больше не мог создать себе Дазая и поболтать с ним.       Но это не значит, что он бросил попытки репетиции.       — Прости? — снова сказал он, но вышло вопросительно. — Я не знаю, что конкретно я должен сказать. Для этого мне нужно знать, что ты чувствуешь... а тебя здесь нет. Лажа какая-то, да? Да... Я налажал. М-м... Не надо меня ненавидеть, пожалуйста. Да, я слышал, просто...       Чуя закрыл глаза и подорвался с места. Буквально слетев со стула, как перепуганная птица, он двинул из палаты, чтобы эти чувства вины и стыда скорее отвязались от него по пути.       Он мысленно ругался на себя, добивая обрушившийся ком сожалений, пока спускался обратно. На том же пути он уже надеялся не увидеть Дазая. Вообще-то ему по-прежнему нужно быть готовым к встрече, и, когда он таковым был, Осаму испарился из палаты. А случайных столкновений, полных удивления и неловкости, ему не надо.       Снова широко раскрытые, непонимающие глаза вслед, снова пинок двери, улица, стук кроссовок по асфальту, на который сменился выдранный больничный кафель. Чуя всё крутится вокруг, так и не пересекаясь с Дазаем.       Он повертел головой, но решил не слишком запариваться над местом курения и просто чуть посторонился от входа, дрожащей волнением рукой открывая пачку. Зажигалка решила выдавать сломанные искры от чрезмерно долгой работы. Чуя выругался вслух, продолжая бесполезно чиркать в попытке добыть немного огня.       Над зажатой зубами сигаретой только крошечные вспышки.       Чуя обречённо смежил веки, опуская руку с зажигалкой вниз. Всё у него через задницу. С Дазаем не увиделся, наличные раскидал в ординаторской и не собрал, будто они ему не нужны для существования, теперь ещё никакого перекура. Это смешно. Смешно в той степени, где хихикает Вселенная. Над Чуей.       — Нетипичный способ бросить курить — просто грызть сигарету.       Органы всего на секунду сцепились в онемении. Это прошло быстро: Чуя знает голос Дазая и ни за что бы его не перепутал. Это не Осаму, Чуя уже знал это, когда медленно разлепил веки и обратил взгляд к язвившему.       Майк мимолётно щёлкнул зажигалкой, всего на секунду демонстрируя язычок пламени.       — Или источник огня подводит? Помочь?       Чуя вытянул сигарету двумя пальцами и ими же принялся раскачивать её, рассматривая Майка с основательным интересом. Кожа Майка смуглая, и либо он тщательно потаскался под солнцем летним учебным временем, что загар здраво держался до сих пор, либо это её цвет независимо от времени года. Осаму не упоминал об этом, рассказывая про него. Майк был одет в синие джинсы и безымённую серую толстовку. Он никогда не запаривается над этим: в их с Чуей первую встречу он таскал спортивные штаны.       Чёрные волосы Майка были слегка растрёпаны, Чуя задержал на них взгляд исподлобья. Чуя понял, что Майк заметно выше, и именно поэтому приходится так задирать глаза, чтобы не вскидывать подбородок. Насколько он мог помнить, Майк просто старше, трудно вспомнить, насколько. Это стало причиной насмешки над его учёбой совсем недавно, но уточнения Дазая по этому поводу напрочь вытряхнулись из головы. Чуя и Осаму одногодки, так что Майк старше их ровно на одну и ту же цифру.       Чуя вздохнул, сцепляя челюсти до подпрыгнувших скул. Он ничего не может поделать со своими недружелюбными волнами эмоций, когда речь касается Майка. Продолжая бесцельно крутить сигарету пальцами, он скосил взгляд на дверь в больницу.       — Его всё равно нет в палате.       Майк вопросительно склонил голову вбок.       Дазая действительно не было в палате. Поднявшись после предложения сделать это, он перешёл на каталку и с упором на ладони сел туда. По помещению пронёсся короткий, но явный отзвук: треск хлипкости ледяных ножек с колёсиками. Осаму уставился перед собой, тяжело вздыхая. Его готовили к операции, и это заставляло внутренние органы сжиматься в глухой тревоге.       Чуя сплюнул в сторону. Вязкое ощущение остатков успокоительного на языке заставило сделать это. Или же обильное слюноотделение — признак бешенства, которое у него развивается, когда рядом Майк. Может, стоило получить укол.       Чуя выпрямил спину, расправляя плечи. На молчаливый вопрос Майка он отвечать не торопился: достаточно, что он сказал про отсутствие Дазая непосредственно в палате. Теперь он был намерен игнорировать его. Хотя бы зрительно.       Ровно до повторного щелчка зажигалки. Чуя повернул голову, его взгляд упал на руку, протягивающую зажигалку, и ту, которая прикрывала огонёк от ветра. Чуя вскинул бровь, бегая глазами от огня к лицу Майка. Тот молчал. И Чуя нарушать тишину не торопился.       Нервы, натянувшись, вопили о хотя бы мнимом успокоении. Так что Чуя принял это молчаливое предложение. Он сунул сигарету обратно и наклонился, подкуривая от зажигалки Майка.       Выпрямившись, он выпустил затяжку, не вынимая сигарету изо рта, и прикрыл глаз от едкого дыма.       Дазаю не оставалось ничего, кроме как закрыть лицо ладонями в попытке спрятаться от этого мира, от своих мыслей, от помещения, где витал стойкий запах лекарств и спирта. Он вдавил в закрытые веки подушечки пальцев до тупой, разноцветной ряби. Его плечи были напряжены, он ни за что бы не смог расслабиться, зная, что его ждёт впереди. Чуя бросил его снова, оплатив операцию. Осаму хотел увидеть его, допуская мысли, где это произошло бы в последний раз. Осаму похлопал себя по щекам и выдул воздух, стараясь настроиться на операцию.       Майк тоже вытянул пачку сигарет, но играл с ней, открывая — закрывая. Какое-то время он следил, как курит Чуя, и молчал. Но Чуя был упёртым в тишине, и Майк разорвал это первым.       — Значит... Ты нашёл деньги на операцию?       Чуя рассмотрел сигарету в своей руке, чуть кивая.       — В аду дают в долг, — размыто ответил он.       Майк прыснул.       — В обмен на душу? Это реально ахренительно большая сумма.       — Нет, — Чуя цыкнул. — Моя душа столько не стоит. Максимум за неё я бы получил... литр бензина.       Майк тихо смеялся, и Чуя улыбнулся в ответ бесконтрольно. Прочистив горло, Чуя проследил за пальцем, которым стучал по сигарете, сбрасывая пепел.       — Нет, серьёзно, — отсмеявшись, сказал Майк. — Как? Я понимаю, что можно взять кредит, но, если на одного человека дадут такую сумму... ты же в автосервисе работал. Не сходится. С такими доходами не дадут. К тому же, больше тебя в том сервисе не было.       — Откуда ты знаешь?       — Осаму... — Майк замялся, стараясь скрыть улыбку, и посмотрел на здание больницы, чуть задирая голову. — Ещё несколько раз просил найти тебя. Я пытался, но ты как сквозь землю провалился.       — Угу. Именно так. Говорю же, в ад. Там на доходы никто не смотрит.       — Прекрати строить из себя мученика. Почему бы тебе просто не сказать, каким образом ты нашёл деньги?       — Не твоего это ума дело, — Чуя пожал плечом. — Я не скажу, потому что не хочу говорить.       — Звучит так, будто ты торговал телом.       — А если телами, выпотрошив их на органы?       — Это бы многое объяснило, — Майк оценивающе сложил губы и посмотрел в ответ. Он снова улыбнулся.       Пока Чуя неизменно боролся с собой, чтобы не двинуть ему по лицу. Он сверлил его мрачным взглядом, затягиваясь снова и снова.       Когда его единение было нарушено, Осаму попросил свой телефон. Майк в достаточной степени вернул его к жизни, поэтому, получив, Осаму смог набрать номер, ставший его неожиданным спасением от одиночества и скверных мыслей, когда тот русский парень попрощался, заверяя, что они вряд ли увидятся когда-то ещё. Первый владелец сим-карты, вставленной теперь в телефон Дазая, почти всегда был на связи. Их разница часовых поясов была небольшой, но неизменно раздражала, когда бы он не звонил.       Когда Майк заговорил снова, Чуе показалось, что его глаз задёргался изнутри.       — Вы успели поговорить?       Чуя вздрогнул преимущественно из-за уточнения, звучащего как «успели». Конечно, Майк имел в виду «перед тем, как Дазая забрали готовиться к операции», но подступившие ранее переживания обрывали смысл этого, будто необходимо было «успеть» поговорить на случай, если больше такой возможности никогда не представится.       Чуя обжёг пальцы, затянувшись в момент, когда от сигареты остался фильтр, по которому пробежала искра, кусая кожу. Он бесчестно выбросил сигарету, куда попало. Просто избавился, чтобы не жгло.       — Почему ты спрашиваешь это?       — Интересно, что он тебе сказал по поводу... твоей пропажи. Ты ведь знаешь, это с твоей стороны было... неправильно. Ты просто кинул его.       — Это не так!       — Ты объяснил ему это? — Майк приподнял бровь.       Чуя вжал зубы в нижнюю губу, вгрызаясь до острой боли. Он должен был.       Осаму болтал по телефону, получая поддержку, от которой почти разрыдался. Удивительно, как человек, находящийся в другой стране без возможности пересечь границу из-за условного срока и подписки о невыезде, может оказать большее внимание, чем те, кого, по идее, таскает совсем рядом.       — У тебя нет права осуждать меня, — бросил Чуя. — Ты меня ничем не лучше. Вот совсем. Где ты был, когда Осаму работал на износ до изнеможения? Разве в твои руки он падал, когда терял сознание от переработки организма? Ты хочешь чем-то померяться или сравнить, кто и когда был с ним рядом, кому должен принадлежать белый плащ? Так вот, ни одному из нас. Просто разница времени.       — Ты прав, — неожиданно уступил Майк, кивая. — Даже Осаму не может накинуть на себя белый плащ. Он ведь... не сказал, что между вами всё, прежде чем мы с ним поцеловались?       — Что?.. — Чуя шире раскрыл глаза, но быстро растерял удивление и свёл брови к переносице. — Что ты имеешь в виду?       Майк усмехнулся.       А телефон у Дазая забрали после сообщения о готовности операционной. Вероятно, все вокруг решили, что он достаточно взрослый парень и справится с этим чуть спокойнее, чем выходило. Без телефона Осаму почувствовал себя голым. Он поднялся с каталки и широкими шагами заходил вокруг. Проявляющаяся нервозность почти склоняла его к мыслям о самоубийстве. Снова. Осаму рвано дышал и боялся исхода операции так сильно, что его вены будто тряслись вслед за руками. Несмотря на то, что он пообещал однажды встретиться с телефонным собеседником, и в тот момент это казалось обязательным заверием, что всё пройдёт успешно, теперь он сомневался.       — Вы целовались? — переспросил Чуя, продолжая хмуриться.       — Не только, — Майк пожал плечом. — Это произошло, когда я помогал ему с душем, ну, и...       — Фу, — Чуя скривился, его нос зашёлся забавными складками. Преимущественно его раздражало, что именно Майк фигурировал больничным партнёром Дазая. А уже после, что они позволяли себе такие вещи в больнице.       — Фу? — Майк широко улыбнулся и дёрнул бровью. — Это твоя реакция на то, что Осаму изменил тебе?       Чуя выглядел удивлённым, будто его ударили по голове. Такое доходит не сразу, спустя секунды, но, когда случается, осознание выбивает почву из-под ног.       Осаму ведь сказал ему, что у них были отношения. Чуя слишком быстрой перемоткой вспомнил все моменты, когда между ними что-то намечалось. От самого начала, летнего лагеря, после — отель, где они сблизились уже без той степени переживаний Накахары о совершённой аварии, и там же Чуя быстро сходил от Дазая в другую сторону. Теперь, фактически, Майк ляпнул, что Осаму поступил с Чуей так же.       — Вау... — единственное, что Чуя смог выговорить, усмехаясь после.       Осаму метался, размышляя, насколько удачно пройдёт операция. Врач, конечно, сообщил, что анализы хорошие, подготовка завершена, но если что-то пойдёт не так... Осаму обратился к медработнице, но, не получив разрешения на телефон, бросил взгляд на дверь в размышлениях просто сбежать отсюда, чтобы обдумать это решение. Чуя не являлся его родственником по документам, соответственно, ничего он не подписывал, никакую ответственность за это не брал. И даже не зашёл на пару ободряющих слов. Дрожь била в вены непрерывным беспокойством.       Но Осаму вернулся на каталку, с упором на ладони двинув дальше и принимая лежащее, обречённое положение. Если он умрёт во время операции, Чуя даже не сразу об этом узнает. А если он умрёт во время операции... его это и беспокоить больше не будет.       — Яркая реакция, — съязвил Майк.       — Следующей я двину тебе в нос, так что хватить лыбиться.       — Не нужно. Я не заставлял его делать это.       — Я бы закатал тебя в асфальт, если бы ты заставил его делать хоть что-то.       — Ты звучишь размыто. Не поверю, что он опустил это, если бы вы... значит, вы не разговаривали.       — Много чести говорить о тебе, — Чуя раздражённо фыркнул. Его как-то непроизвольно передёрнуло, и дышать стало чуть сложнее.       В тот момент, когда в операционной Осаму вдыхал пары наркоза. Дрожа от сомнений, страха и ослепительной яркости лампы над ним. К сожалению, он видел и понимал это всё. Лёжа в операционной, он старательно шире открывал глаза время от времени, чтобы было видно, насколько он пока в сознании. Чтобы не раскрыли ему черепушку, пока он чувствует и видит это, другими словами. Это пугало. Вокруг копошились, не обращая особенного внимания на сознательного Дазая: он им нужен спящим.       Прибор, оповещающий о ритме сердца, пищал статично, выдавая на мониторе волны сердцебиения: Осаму нервничал слишком заметно. Разум медленно покрывался туманом, веки стремились закрыться. Осаму до последней секунды контролировал это, решая отдаться течению, когда его сопротивления просто унесёт усыпляющее лекарство.       — Справедливости ради, — Майк вскинул раскрытые ладони в неискренней капитуляции. — Плакал он из-за тебя. Стоит тоже угрожать затолкать тебя под землю?       — Ты, мудак, — Чуя поравнялся с ним лицом к лицу, стараясь смотреть в глаза без слишком очевидных подъёмов головы. — Я уже говорил, что только оттуда. Тебя я не боюсь. Я был в грёбаном аду, а ты не имеешь никакого права так разговаривать со мной.       — О, ты снова берёшь на себя слишком много... зная, что тебе он уже выбирал меня. Ты не выглядишь сильно расстроенным. И пытаешься мне указывать, но, если ты не в курсе, меня тебе тоже не напугать. Только и умеешь, что болтать.       — Подерёмся? — Чуя стиснул челюсти. Он задал вопрос только потому, что они слишком на территории больницы и так бесчестно бросаться в драку, когда, возможно, Дазаю уже проводят операцию — глупость. Как минимум, не хотелось бы сидеть за решёткой на некоторые сутки за драку в тот момент, когда Осаму придёт в себя и будет чувствовать себя беспомощным и брошенным.       Чуя просто показал, что не боится непосредственно Майка и надрать ему зад. Но, если спросить, опасался ли Чуя последствий и надеялся ли на отрицательный ответ или предложение отойти подальше...       — С тобой? — Майк усмехнулся и щёлкнул Чуе по носу, как ребёнку. — Не смеши. Не с тобой, курносый рыжий карлик.       Чуя тыльной стороной ладони отбросил от себя его руку. Он в кулак сжал серую толстовку и притянул Майка ближе, на один с собой уровень для зрительного контакта. Голубые глаза с разжигающейся злостью сверлили карие, пока в таком ядовитом положении они не двигались, застыв, как статуи. Стоило ожидать на месте первого шага, за которым последовал бы взрыв. Кто знает, до первой крови. Чуя чувствовал, как его разрывает желанием броситься в драку.       Осаму был без сознания. Прибор, оповещающий о ритме сердца, в операционной разразился громким непрерывным писком, переполошив весь персонал.