Яма 95

      — А ты можешь так не стонать?       Чуя поднял взгляд, замыленный глубокой болью прямиком из открытой раны. Мог бы — не стонал бы, бессвязно подумал он и прокряхтел снова, слегка меняя положение на пассажирском.       — Опять, — проворчал Лим, не отвлекаясь от дороги.       Чуя смежился по сиденью ещё немного, чтобы перестать чувствовать острые, будто разрывающие иглы, пульсирующие толчки из живота. Он половил воздуха ртом и бессильно смежил веки.       — Парня зовут Билл, — с тяжёлым, болезненным хрипом продолжил он. — Он лишнего... не спросит... сука...       Говорить было больно. Лим только вздохнул, недовольно качая головой на очередной стон боли, и Чуя с трудностями продолжил:       — Салон отмоет от крови. Он будет... будет блестеть, клянусь... блять...       — Закройся уже. Мне ни стоны твои не нужны, ни хрипы, пока ты сказать что-то пытаешься. Я понял уже. Заеду туда, может быть. Может, нет. Ты не подохни только у меня в тачке.       — Спасибо... — прохрипел Чуя. Он едва держал веки, которые стремились закрыться вслед за закатывающимися глазами. Будто раз и навсегда.       — Первый и последний раз помогаю тебе. Ты, придурок, должен быть осмотрительнее.       — Запомню... теперь... точно.       — Мм. А тебе всегда нужно в какую-то задницу попасть, чтобы до тебя дошло? — Лим повернул голову, чтобы влепить весомый пласт укора на Чую.       Чуя смотрел в ответ, пусть лицо Лима неплохо расплывалось за пеленой.       Что-то Чуе подсказало, что да. Должно случиться что-то мозговыносящее, чтобы до него добрались некоторые осознания.       Осаму должен был обвинить его в смерти своих родителей и заявить о желании уйти раз и навсегда от него подальше, чтобы Чуя понял, как он важен ему. Осаму должен был быть твёрдым и непоколебимым в своём намерении, чтобы Чуя понял, что боится лишиться его. Осаму должен был стоять на том, чтобы никогда не увидеть Чую, чтобы он понял, что любит его и не вынесет этого.       Осаму должен был попасть в больницу, чтобы Чуя понял, насколько далеко готов зайти ради него.       Осаму должен был попросить Майка найти Чую и пригласить в больницу, чтобы он понял, как сильно ревнует.       Осаму должен был напрочь перевернуть их былое представление о том, как они всегда держались вместе, чтобы Чуя понял, что готов ради него на всё.       Осаму должен был в один момент оторваться от него, оставляя одного, чтобы Чуя понял, как сильно любит его.       Как бы оно там, чёрт возьми, ни было, Чуя его любит.       Чуя с огромным куском стекла в животе, Чуя истекает кровью, Чуя побитый ногами, это всё ещё Чуя, готовый продолжать засовываться в опасные ситуации, готовый идти за деньгами куда угодно, готовый сделать вообще всё, чтобы спасти Дазая.       Чуя промолчал, ничего не отвечая Лиму. Кроме, пожалуй, очередного болезненного стона. Лим цыкнул, и в салоне какое-то время было тихо.       — Не считай это состраданием конкретно к тебе.       Чуя нахмурился в его сторону, но слабо. Лим прочистил горло и продолжил:       — Не думай, что я сочувствую конкретно тебе или твоему... хрен пойми, другу, не помню.       Чуя в ответ только прохрипел от боли. Лим закатил глаза.       — Я знаю, что такое рак. Я не сочувствую конкретно тебе... но понимаю.       — Спасибо...       — Я не сочувствую тебе.       — Спасибо... за понимание...       Лим бросил на Чую короткий взгляд. И прижал педаль, ускоряя скорость тачки после контроллера скорости на дороге.

༒

      Майк запнулся снова и с укором посмотрел на Дазая, будто это сделал он.       — Читай, — непоколебимо сказал Осаму, устраиваясь на подушке удобнее. — Читай, олух безграмотный.       — У него сложное имя.       — Сложное? Для олухов безграмотных, разве что.       — Твой язык любви — оскорбления?       Осаму хмыкнул, но его губы расползлись в улыбку.       — Тебе не нравится?       — Мой просто, вроде, забота.       — Ну вот и заботься, — Осаму пожал плечом. — Читай мне книжку. Делать всё равно нечего.       — Скоро обед.       — Тогда и покормишь. А сейчас — читай.       — Давай так, Осаму, — Майк поправился на стуле, подгребая ноги. — В конце они все умрут. Всё?       — Нет, не умрут, — вздохнул Осаму. — Не так будет. Я читал уже эту книгу.       — Что? — Майк нахмурился.       — Что?       — Ты заставляешь меня читать тебе книгу, которую ты читал? Учитывая, что я помню, насколько у тебя хорошая память...       Ну, хоть что-то он помнил правильно. Осаму прыснул.       — Это тебе для общего развития. Забудешь ещё, как буквы выглядят... а чтение нормально мозг развивает. Чтение вслух — ещё лучше.       — Ммм... А рыжий тот. Читал тебе когда-то?       Осаму в момент лишился любых упоминаний смешков и колкостей. Грудь больно сдавило, но он попытался сделать вид, что не слишком обращает на это внимание. Лёгкие обдало болезненным жаром.       Чуя не читал ему.       Но Осаму читал на ферме возле окна, когда сердце разогналось до пределов, и он почувствовал неладное. Он спустился вниз и оказался в кухне, где Оливер угрожал Чуе ножом и перестал делать это с появлением Дазая. Осаму не хотел слушать Чую после произошедшего, считая, что он не в себе под действием таблеток. Но Оливер на самом деле был... настроен по отношению к Чуе. Определённым образом.       И Осаму убил его за Чую.       Чуя не читал ему.       Но Осаму читал в лагере, когда Чуя был без сознания на соседней кровати после встречи с той бандой в лесу. Осаму задумался и ел кашу вилкой, пытаясь читать, но история не торопилась проходить через него из-за переживаний. Его имя вопросительным тоном — первое, что сказал Чуя, придя в сознание. И Осаму, едва проснувшись, поторопился к нему. Осаму поил его водой в первый раз, когда он ничего не понимал, и у него не было сил запомнить этот первый раз. Во второй он тоже позвал Осаму. Осаму поговорил с ним.       Осаму был готов разорвать Марка, который чуть позже издевался над Чуей в ванной, стараясь вытрясти информацию о них. Марк за рыжие волосы таскал Чую, окуная в набранную раковину, едва тот успел оправиться после травм.       Чуя не читал ему.       Но Осаму много раз читал в их квартире, пока ждал Чую с работы, когда её не было у него самого, и Чуя не попрекал его в этом.       Чуя не читал ему.       Но Чуя был для него действительно важным человеком.       Пока не оставил его в момент, когда так сильно нужен ему.       Осаму старался проглотить ком в горле. Жжение в груди нарастало, будто языки пламени окутывали мозг Дазая болезненным напоминанием: Чуя бросил его.       Осаму заглянул в карие глаза Майка и усилием воли растащил губы в улыбку.       — Какой рыжий? О ком ты?

༒

      Чуе с трудом удавалось стоять ровно. Его торс снова прочно обнимал бинт, который, по идее, нужно будет поменять вместе с обработкой швов.       Было не слишком просто объяснить, что он упал на кусок стекла. Да, говорить, в общем-то, не особо легко, пока рану штопают медицинской иглой.       Теперь бинт вокруг ощущался вполне явно. Чуя вспомнил, как Осаму перематывал его этим их универсальным — эластичным. Который сначала покрывал принадлежность Накахары к банде, после — поспешил на помощь при возможном растяжении руки Дазая, и вот только потом прикрывал царапины от заточки того типа из бара. Тогда они спали под мостом, сбежав от копов, заявившихся в бар после выстрелов. Выстрелов пистолета Накахары.       У него остались шрамы после того случая. Может, будет ещё и после встречи с осколком.       В любом случае. Чуе с трудом удавалось стоять ровно, что говорить о том, чтобы держаться презентабельно или типа... круто?       Он был благодарен, что его взяли на эту сделку. Здесь у него меньше шансов проебаться, как справедливо заметил Лим.       Парни рядом держались серьёзными и внушительными, пока Чуе, видит бог, стоило невероятных усилий не сложиться в креветку от ноющей боли. После избиения и той весомой травмы.       Чуя держал руки перед собой, как все по бокам от говорящего стоящие, и тяжело вздохнул. Мир плыл перед глазами, Чуя мечтал оказаться хоть в той каморке с тупыми полками, где угодно, лишь бы упасть на пол и притвориться мёртвым. Его душило нахождение где угодно, он хотел лечь и сделать вид, будто его не существует.       Он хотел чувствовать ровно ту же самую усталость, но на работе в сервисе, рядом с кружащим Биллом. Тогда бы он знал, что рабочий день подойдёт к концу и он вернётся в их с Дазаем общую квартиру. Там будет тепло и, если повезёт, там будет ужин. И Осаму в пижаме. От него пахло теми же гелями, что и от Чуи, но он сам по себе был... особенный в своём запахе. Это был запах чего-то... родного.       Чуя был готов поклясться, что вот-вот упадёт на асфальт и разрыдается. Настолько ему было плохо, настолько эти воспоминания сделали больно, настолько Чуя осознал, что Осаму может умереть, если Чуя, чёрт возьми, не возьмёт себя в руки!       Никогда так больше не будет. Не будет больше их квартиры — она пострадала в пожаре. Не будет глупого, абсолютно открытого ему Дазая — они разошлись на том, что он хотел уйти, куда подальше. Осаму больше не станет его ждать с работы и лезть обниматься. Вообще, потому что мозг его пожирается опухолью, и это проблема Накахары. Но также, потому что Осаму сделал тупые выводы, посмотрев на этикетку слишком быстрым, невнимательным взглядом.       К счастью, парень рядом кивнул Чуе, и Чуя поспешил к машине. Остаётся надеяться, что хотя бы эта сделка пройдёт, как надо. Здесь от него не требуется слишком много, но если парни затеют перестрелку с намерениями кинуть вторую сторону...       Чуя бросил сумку в расстояние и отошёл обратно. Каждый шаг давался с невообразимым понятием труда: не шлёпнуться, не застонать, не заплакать.       Парни разговаривали ещё какое-то время, но Чуя, казалось, был в бреду. Он не понимал, говорят ли люди рядом на человеческом языке. В момент они начали издавать какие-то звуки, вроде хмыкая, вроде фыркая, вроде делая ещё какие-то тупые, раздражающие вещи.       — Чё с тобой, контуженный?       Только после вопроса Чуя понял, что не удержал себя на ногах и привалился к капоту машины. Он поднял слабо понимающий взгляд на парня рядом и почувствовал острую боль в животе.       Осаму нахмурился и уже сглотнул несколько потоков слюны, не понимая, откуда по венам поползло такое волнение. Он благополучно списал это на свою опухоль, но Майка пришлось оборвать.       — Можешь дать мне воды?       Майк вздохнул, но сцепил кружку и двинул в сторону.       — Я чувствую себя твоим псом.       Осаму не оценил это. Он хмурился и облизывал губы, оставаясь беспокойным. Должно быть, болезнь даёт о себе знать подобными приливами непонимаемой боли. Майк протянул кружку с водой, и Осаму перехватил её, поднимая взгляд.       — Такое чувство, будто желудок перевернулся, опустился вниз и толкаться начал.       — Ты в положении? — Майк вздёрнул бровь.       — Нахер пошёл, — усмехнулся Осаму, после притягивая кружку к губам.       Чуя сказал, что он в порядке. Он собрал себя от и до, чтобы выстоять ту сделку. Должно быть, солнце слишком сильно припекло полученные травмы. Или, кто знает, не следовало идти туда сразу после больницы...       В любом случае. Ему удалось благополучно добраться до того здания, где Лим выделил ему кладовку. Он упал на матрас и тяжело дышал. Было сложно передвигаться, заниматься ещё какими-либо базовыми вещами, он просто хвалил себя, что не распластался на сделке у парней в ногах. Он был сильным в этом.       Пот скапливался у висков, его трясло, и это последнее, что он помнил перед тем, как заснул. Ему удалось немного поспать и воскреснуть относительно понимающим человеком.       Чуя ощущал себя каким-то липким, когда, проснувшись, подтянулся в сидячее положение на матрасе. Он отчетливо чувствовал скопления наростов после избиения и, вроде, расходящееся кровотечение в районе заштопанной дыры после стекла. Кровь тоже, бегущая, передавленная, — липкая, если вы спрашиваете.       Чуя нашарил телефон в спортивной сумке. Переходник есть возле хрен пойми бедной тумбы, чтобы было, куда включить несчастную лампу на ней. С зарядкой проблем не возникнет, просто пока Чуя был ахренительно занят слишком часто.       Он спиной привалился к стене возле матраса, смена положения принесла выстрелы боли по всему телу. Чуя только сдавленно простонал, не размыкая губ, и залез в свою фотоплёнку.       Самые недавние фото на телефон — счётчики. По счетам нужно было платить, а квартиру свою они любили. Также Чуя нашёл там фотки с работы: запчасти, проблемные места машин, готовые машины, когда владелец требовал предварительный просмотр до приезда. Всякая чушь, короче говоря. Чуя просто листал вниз, не задерживаясь там.       Пока не стукнулся в более старые фото. Он даже сощурился, припоминая, когда это было. Выглядит на фото Осаму так, будто это произошло в солнечном Лос-Анджелес после его теплового удара...       А. Тогда он начал болеть.       Это аптека. Они зашли туда перед остановкой в отеле после сна в прачечной. Они собирались купить масок, чтобы скрываться после угона тачки с заправки. Но Осаму нашёл стойку и нацепил солнцезащитные очки, говоря, какой он в них красавчик. Чуя, конечно, спорить не стал. Но отдал телефон ему и ушёл смотреть, какие лекарства могли бы помочь Дазаю с начинающейся болезнью. Так что он не видел, как были сделаны эти фото.       Теперь же... Чуя видел, как Осаму придуривался в этих очках. Он делал и обычные, и напрочь глупые фотки, не стягивая очки. Он был забавным на фото, где оттаскивает очки чуть ниже и смотрит в камеру с приподнятой бровью, и на том, где хвастается своим языком.       В той аптеке Осаму потом попросил «маски, как у преступников», и, вспомнив это теперь, Чуя коротко, болезненно рассмеялся. Осаму ещё шуршал какими-то батончиками и витаминами со стойки. Чуя чувствовал, как грудь наполняется болью, смотря, по идее, весёлые снимки.       Чуя вышел из просмотра, чтобы перестать травмировать самого себя. Он немного полистал дальше и в момент просто забыл, как дышать.       «Никаких холмов», сказал тогда Осаму, и Чуя непонимающе повернул к нему голову, пока они держались на расстоянии от фермы. Чуя, хмурясь, переспросил, каких холмов. Осаму рассмеялся, отвечая, что именно никаких.       Потому что перевёрнутый холм — это яма.       Теперь Чуя смотрел на фотки, сделанные по прибытию на ферму, и его будто полыхнуло каким-то порывом ветра. Там, в открытом пространстве, ветер гулял свободно, колыхал высокую траву и ветви деревьев. Чуя покачал головой, решив, что это было в одной из напрочь прошлых жизней, ему вдруг показалось, что ничего такого, никакого прибытия на ферму, никаких походов до брошенных зданий в тихом, безлюдном месте, ничего этого не было.       Он забыл об этом достаточно, чтобы теперь чувствовать себя на грани дереализации.       Чуя типа фоткал красный закат, потом ещё какие-то снимки природы, тогда он не знал, чем эта поездка обернётся. А потом Чуя попросил Дазая сделать вид, что он...       Они фоткались вместе.       Смотря на эту фотографию, Чуя понимал, почему она расплывается в его глазах, почему щёку обожгло тонкой линией, и как больно вспоминать то, с чего всё началось.       Они далеко зашли под влиянием обстоятельств. Но они всегда были вместе под этим градом обстоятельств, они не давали им сломить их, они действительно далеко зашли. Вместе.       Чуя коротко шмыгнул и наскоро протёр щёку.       Их совместность смогла разлучить серьёзная болезнь Дазая.       И пока Осаму пытается мириться с опухолью, ожидая своей очереди на операцию, Чуя здесь, добивается денег на действительную помощь, без ожидания.       Но он даже не зашёл к нему, сказать об этом. Он не дал ему надежду, принимая решение импульсивным моментом.       Чуя перемотал фото обратно к тем, что Осаму сделал в аптеке, и мысленно попросил у него прощения. Он немного замотался. Он не нашёл время всё объяснить, и его собственная опрометчивость делает ему больно, если Осаму всё же хотел, чтобы он пришёл, несмотря на переклеенную этикетку таблеток...       Осаму на фото считал, что они пройдут вместе абсолютно всё, и Чуя в тот же момент был готов поклясться, что это так, но...       Дверь в кладовку отъехала, и Чуя спешно протёр мокрые щёки, после поднимая голову на просунувшийся внутрь свет.       Лим небрежно, как псу, бросил нечто, схожее с конвертом, только шире и плотнее, на матрас. Чуя проследил, но поднял глаза обратно.       — Что ж, блять, с тобой не так?       — О чём ты? — Чуя нахмурился, но его голос предательски дрогнул из-за совсем недавних переживаний.       — О том, как ты с тачкой полез обниматься, бросаясь на капот. Ноги не держат?       Чуя поджал губы. Он ответил после короткой паузы.       — Я же... сразу после больницы там был. Недостаточно восстановился. Подкосило.       — То ты растеряешься, то косит тебя... — Лим недовольно покачал головой. — Тряпка ты, вот и всё. Половая. И что? Ещё не восстановился? Я тебя отстраняю, тебе деньги не нужны?       — Погоди... давай по порядку. Что ты бросил, и на что ты меня подписал?       Лим закатил глаза.       — Сделка-то прошла успешно. Оплата твоя. А насчёт второго... ничего сложного.       Чуя с подозрением сощурился.       — Конкретнее.       Лим вздохнул.       — Поедешь к одному человеку, он тебе всё объяснит и даже адрес на бумажке напишет. Надо кое-что доставить из одного места в другое. Перевезти. Я знаю, что тачка у тебя есть.       — Наркота? — потерянным тоном уточнил Чуя. «Доставить кое-что» — никогда не звучит хорошо.       — Тебя трогает? — липко улыбнулся Лим. — Твоё дело: перевезти. Остальное тебя не касается.       Чуя тяжело вздохнул. Он понимал, на что подписывается. И ради кого: открытое фото Дазая на телефоне.       Осаму почувствовал внезапную, протяжную грусть. Его будто накрыло волной, и он всеми силами пытался сопротивляться мыслям о Чуе: он бросил его, пусть выветрится из мыслей напрочь.       Но тоска никуда не ушла. Осаму физически чувствовал, как уголки губ стремятся вниз. На сердце будто лёг камень, грудь сдавило. Осаму с тяжестью вздохнул и поднял взгляд.       — Майк?       Он отвлёкся от телефона, и Осаму постарался улыбнуться, продолжая:       — Обними меня?       Осаму поднялся с койки вслед за спешно вставшим Майком. Майк без колебаний сгрёб Дазая в объятие, но Осаму закрыл глаза и старался дышать ровнее: его мысли занимал Чуя. Он чертовски скучал по нему. Он, может быть, почти представлял именно его объятия, игнорируя реальность.       Чуя подъехал к какому-то дому и нахмурился. Это просто дом, возможно, внутри и собрана бордельная нарко-тусовка, но отсюда так и не сказать.       Чуя вздохнул и поплёлся к двери.       Когда Лим ушёл, он всё же вскрыл конверт. И его глаза засветились. Он пересчитал деньги, и это прибавило неслабой мотивации. Он вдруг понял, что действительно может собрать нужную сумму, если продолжит браться за такие дела. Он тщательно затолкал деньги под одежду в спортивной сумке: не хватало ещё потерять заработанное таким трудом, заработанное, спустя провалы, заработанное на операцию, да, это начало получаться, Чуя расправил плечи, понимая, что сможет спасти Дазая, если продолжит в таком духе. Чуя даже рассказал это открытой на телефоне фотографии Дазая. Правда, чуть не расплакался снова.       Но он оплатит операцию, если не сдастся. Он прокололся первый раз, за что его избили, и тогда же он напоролся на кусок стекла. Следующая же сделка прошла успешно, пусть стоила сравнительно меньше, и теперь он здесь.       Он постучал в ритме, который ему рассказали. Правда, с другой стороны послышался вопросительный голос. И Чуя сказал, что самые лучше закаты видел в Лос-Анжелесе — это был пароль. Тогда дверь открылась, но до сцепленного тонкой железной цепочкой изнутри расстояния.       Получатель назвал Чую идиотом, потому что он не придумал взять сумки с собой и пошлёпал быстрым шагом к машине от двери. Чуя мысленно сказал ему идти нахер.       А после подтащил сумки к двери, и получатель спросил, что там внутри.       — Я не помню, — небрежно ответил Чуя.       Остаётся надеяться, что за это его не побьют.       Осаму не сказал бы, сколько они так простояли, но душевное равновесие отказывалось приходить в норму, потому что это был не Чуя. Гипс на сломанной руке мешал притиснуться ближе, и Осаму только лицом зарывался в шею Майка. Он хотел спрятаться там. Спрятаться от своих мыслей, от настоящей реальности, от воспоминаний, в которых обнимался с Чуей.       Перепуганный, в заброшенной больнице, переживающий за пса и тот выстрел Осаму прижимался к Чуе, которому оставил следы от ногтей на плече. Чуя крепко держал его в своих руках, он держался лучше Дазая, он был в себе, он был твёрдым, пока Осаму дошёл до бреда, в котором допускал, что слышит призрак мёртвого пса. Этот пёс никогда не был мёртвым.       Под дождём в лагере, когда Осаму был сломанным. Он отводил ребёнка, отдавая его родителям, и его заклинило на переживания. Чуя тогда собрался перекурить посреди ночи, и Осаму напросился с ним. Они сидели на качелях, когда пошёл дождь, и Осаму открылся Чуе в своих переживаниях, не в силах сдержать эмоции. Чуя пошёл за ним следом и по-медвежьи обнял.       Он сказал тогда, что Осаму не один. Он обнимал Дазая, заставляя чувствовать себя защищённым и запрещая — одиноким.       Чуя много раз обнимал его в их квартире. Вернувшись с работы, дождавшись с работы Дазая. Много-много-много раз.       Казалось, позади действительно слишком многое, чтобы иметь совесть так бесчестно бросить Дазая сейчас.       Майк погладил его по спине, будто уловив протяжный пласт боли от воспоминаний, пробежавший по позвоночнику скулящим холодом. Осаму поёжился, стараясь прилипнуть ближе, но Майк внезапно заговорил.       — Этот твой бывший... рыжий, который так и не пришёл... Часто обнимал тебя, когда тебе было грустно?       Часто. Всегда. Всегда-всегда.       Осаму передумал быть ближе. Он отстранился, чтобы смотреть Майку в глаза. Майк заинтересованно поднял брови.       — Я не помню, — небрежно ответил Осаму.       Он намерен забыть его, чтобы не чувствовать эту скулящую по прошлому боль, разрывающую его изнутри на клочья.