Яма 95

      — Ты вёл тачку, которая убила моих родителей в аварии на «Путь95».       Чуя пялился на Дазая уже секунд десять. Кровь из порезанного пальца собиралась каплями, прежде чем обогнуть ноготь и слететь вниз. Липкая сторона сорванной этикетки настойчиво пристала к пальцам Дазая, но за прошедшее время он попытался убрать её всего пару раз.       Чуя на секунду прикрыл губы ладонью. И рассмеялся.       Осаму водил линии по его лицу неизменно твёрдым взглядом.       Отсмеявшись, Чуя поднял руки в сдающийся жест. Правда, быстро опустил. И прочистил горло.       — Ты что, поверил им? — спросил он, улыбаясь, будто провернул самый удачный розыгрыш в своей жизни. — Ты им веришь? Ты поверил, что это была осень, да, а не зима, как говорил я? Это просто смешно.       Осаму протянул руку, и Чуя почти отступил на шаг. В последний момент подавил желание увеличить расстояние. Осаму шлёпнул оторванный ярлычок Чуе на лоб и разгладил пальцем. Чуя продолжал улыбаться — его сердце оборвалось вниз, как же ему было страшно, что теперь будет, боже, как это произошло... — и попытался посмотреть наверх. Будто бы на свой лоб.       — Ты сам мне рассказал.       — Но... это было не в один день, — Чуя тихо похихикал. — Это разные аварии, разные дни, ты что, придурок, как я мог бы—?       Осаму с размаху влепил ему пощечину. Чуя замолчал мгновенно, давясь продолжением мысли. Щёку жгло, как если бы на него напал рой пчёл, помышляющих только об этой щеке. Саднящая кожа нагревалась, и Чуя приложил ладонь, смотря на Дазая.       — Ты сам мне сказал. Что подделал дату выпуска первой банки. Почему? Потому что эта дата напоминала тебе о том, что ты сделал. Ты знал. Ты знал, но врал мне. Как пытаешься врать сейчас.       Чуя поломал брови извиняющимся изгибом и медленно покачал головой.       — Невозможно... — побито прошептал он.       — Невозможно? — Осаму усмехнулся и поднял брови. — Ты считал невозможным, что я могу узнать когда-то, так? Ты собирался врать мне до конца, даже сейчас. Но я уже всё понял.       Чуя убрал ладонь от лица, бессильно опуская руку. Он был не в состоянии повысить тон, потому снова шептал.       — Давай поговорим?..       — Удачи, — бросил Осаму и развернулся.       Только теперь Чуя понял, почему шаги в коридоре были грузными. Осаму был одет, — не в пижаму, — и успел натянуть кроссовки. Он молниеносно вылетел из кухни, но и в коридоре не планировал задерживаться.       Чуя на секунду смежил веки. Слёзы не хлынули на щёки, глаза были сухими, но что-то свербело в груди. Чуе казалось, что он вот-вот перестанет стоять на ногах. Внезапно накатившее бессилие лениво предлагало лечь на пол и свернуться в креветку. Будто так станет легче и ледяная глыба, мешающая дышать, растает.       Но с треском открытой двери Чуя решил собраться и противиться желанию упасть амёбой. Ему нужно было остановить Дазая.       — Осаму! — Чуя метнулся в коридор, после выбежал в подъезд.       Но Осаму уходил, так и не отзываясь.       Чуя позвал ещё раз, быстро перебирая ступени домашними тапочками вслед за Дазаем.       — Постой! Подожди, пожалуйста, я всё объясню!       — Нам не о чем разговаривать, — ответил Осаму, круто поворачивая по пролёту к следующей лестнице.       — Не уходи! Куда ты пойдёшь?!       Осаму фыркнул, мешая пренебрежение с усмешкой. Подъездное эхо быстро подхватило и разнесло звук, доводя его до ушей Накахары. Чуе не нравилась эта небрежность, это безразличие, будто Дазаю было плевать, куда идти, просто подальше отсюда.       В любом случае словами Осаму не ответил, продолжая отдаляться.       Чуя почувствовал, как по венам ползёт что-то липкое, как змея, виляющая из стороны в сторону. Чую обдало холодным воздухом, но Осаму ещё не добрался до входной двери. Что-то тяжёлое и глухое накрывало Чую, будто огромной кастрюлей, заставляя слушать разносившееся там эхо, заставляя прислушиваться, слышать повторяющийся, как заевшая пластинка, голос, голос, который твердит       Не отпускать его.       Чуя замедлился с накатившим предчувствием. После по телу будто пробежал электрический разряд, и он побежал.       — Осаму, стой! Тебе нельзя уходить!       — Да ну, — хмыкнул Осаму, не останавливаясь.       — Осаму, это плохо закончится, послушай меня, я уверен, что ты не должен выходить!       — Попробуй остановить.       Чуя упёрся ладонью на перилла и перепрыгнул через пролёт с лестницы на другую. Ноги загудели от ступней, будто вибрацией в кости. Ломота была невыносимо неприятной, Чуя хотел попросить кого-то оторвать ему ноги. Но медлить он больше не собирался. Потому рванул к Дазаю.       Поравнявшись, поймал его за руку и потянул назад. Осаму обернулся с ярким удивлением на лице. Нечто вроде, какого хрена Чуя догнал его. Осаму потряс пойманную руку в воздухе в попытке скинуть чужую.       — Стой, — Чуя переводил дыхание от длительного забега, потому говорил с перебоями. — Стой на месте... нет, давай... вернёмся домой.       — Что?! — Осаму вырвал руку из хватки. — Домой?! Как твой язык повернулся сказать это?!       — Что я могу исправить, Осаму?! Что я могу сделать теперь?! Давай вернёмся и поговорим—!       — Отпустить меня, — перебил Осаму. — Вот, что ты можешь сделать. Дай мне уйти.       — Ни за что... — Чуя смотрел в глаза и покачал головой. — Нет. Нет, я пойду за тобой. Я верну тебя в квартиру. Ты не уйдёшь.       — Тебе нравится смотреть, как мне больно? — Осаму легко усмехнулся и покачал головой. — Ты хочешь уничтожить меня? Ты меня ненавидишь?!       Он перешёл на крик только на последнем вопросе.       — Я люблю тебя!       В следующую секунду прокричал Чуя. И теперь давился комом в горле. Вот и слёзы, которые застряли ранее. Теперь бесконечным потоком заливали щёки. Чуя немного шире раскрыл глаза, чтобы видеть Дазая через влажную пелену. Теперь всё было не так.       Теперь сердце скулило, как одинокий, брошенный на улице щенок. Пустоту внутри разрывала ноющая боль, в пульсирующее сердце будто воткнули бесчисленное количество длинных игл.       Чуя укусил и держал нижнюю губу, чтобы подавлять непроизвольные всхлипы. Пусть не торопился стирать бегущую по щекам влагу. Одна из щёк неизменно горела после удара.       Масло в сковороде на плите нагревалось.       Осаму смотрел на Чую потерянным взглядом и молчал некоторые секунды. После посмотрел ровно перед собой, пока Чуя пропадал в расфокус.       — Что ты творишь...       — Это правда, — Чуя старался говорить ровно, но ломанный голос мог сорваться в любую секунду. — Это правда. Осаму, не уходи, давай вернёмся... в квартиру.       Он подался вперёд, но Осаму отступил, упираясь спиной в подъездную стену. Осаму поднял ладонь перед собой, намекая оставить попытки сократить расстояние. Из глаз вылетело сознание, пустой взгляд Осаму держал перед собой, больше не обращая внимания на Чую.       — Пожалуйста... — продолжил Чуя. — Тебе нельзя выходить отсюда. Я чувствую... Осаму, у меня ужасно дурное предчувствие. Не уходи, слышишь, прошу тебя, останься...       Осаму посмотрел в голубые глаза, но в его карих не прибавилось ни смысла, ни понимания.       — Пока... — сказал он и развернулся.       — Нет! — Чуя потянулся, пытаясь схватить его за руку.       — Не трогай меня! — крикнул Осаму, прежде чем побежать вниз по лестнице. — И не ходи за мной! Ты не вернёшься, если дверь захлопнется, иди, блять... сторожи огурцы!       — Что ты несёшь?! — Чуя нервно рассмеялся сквозь слёзы. И поспешил за Дазаем, шаркая тапочками. — Не будь идиотом, вернись! Мои предчувствия всегда проигрываются, я знаю, что ты не должен выйти отсюда! Ну, пожалуйста, послушай меня! Хочешь, я уйду?! Но возвращайся, да ради всего, блять, святого!       — Отъебись! — крикнул Осаму, но его голос сорвался.       Перегретое масло в сковороде уже стреляло вверх.       Они достигли первого этажа, и Чуя почти поймал Дазая снова. Он видел, как Осаму трёт щёку. После небрежно отбрасывает тяжёлую входную дверь подъезда. И убегает.       — Нет! — Чуя успел подобраться к двери.       Но смотрел вслед Дазаю.       Вот и конец. Если Чуя сейчас выйдет за ним, они больше не вернутся в подъезд. Чуя быстро замёрзнет холодной летней ночью в своей пижаме.       Осаму отдалялся. Он в самом деле сбегал подальше. Чуя смотрел вслед, качая головой. Что он теперь может сделать? Оставить дверь закрытой, но... к чему приведёт факт, в котором он ловит Дазая? Осаму вполне дал понять, что не хочет говорить и слушать не станет. Идти ему больше некуда. Осаму должен вернуться, но для этого Чуя должен остаться.       Чуя качал головой, смотря за Дазаем, пока мог. Пока Осаму не покинул поле зрения.       После Чуя приложился к подъездной двери головой. Щёки не успевали высохнуть, атакуемые непрекращающимися солёными реками из глаз.       Вот и всё. Осаму ушёл.       Чуя не смог бы сказать, что предвещало его предчувствие, но и не стал бы отрицать, что они всегда выводили к последствиям. Никогда Чуя не сталкивался с этим в холостую. Никогда предчувствия не подводили.       Внутри скреблось и скулило, и Чуя посмотрел наверх. Кажется, он быстренько попросил у неба, чтобы предчувствие подвело его сейчас и с Дазаем не произошло ничего плохого.       Но навязчивый гул в голове снова и снова повторял, что Чуя совершенно зря отпустил его.       Чуя винил себя. Всегда, но теперь особенно.       Приложившись головой к двери, он медленно осознавал, что всё проебал. Вся их совместная поездка, вылившаяся в крепкую связь, больше ничего не значила. Всё треснуло по швам. Осаму не стал слушать, намерен окончательно разорвать связь между ними и... чёрт, да он просто сбежал из квартиры!       Осаму узнал и больше не хочет иметь ничего общего.       Несмотря на всё то, как они оба оказались в этой точке. Осаму всегда в итоге выбирал Чую, перебиваясь с ним с места на место. Но больше не намерен держаться с человеком, который...       Чуя, не меняя положения, начал давиться воздухом, позволяя заливать щёки. Он придерживал дверь одной рукой, пальцы на ней затряслись. Он понимал, что Осаму имеет право уйти. Он попытался представить, как отреагировал бы сам.       Он видел через недавние воспоминания, как кричит Дазаю о любви. И он знал, что в тот момент это ничего не поменяло. Конечно, знал, Осаму ведь ушёл...       Чуя отвлёкся на отдалённый шипящий шум и нахмурился. Он отлип от двери и вытянулся к улице, придерживая ручку, чтобы остаться с возможностью войти обратно.       На подъездной дорожке стояли две женщины. Мозг подкинул воспоминание, в котором Чуя видел одну из них. Когда после недельной пропажи возвращался домой и задержался возле прачечной. Она была там, но теперь смотрела на дом, приложив ладонь к губам и качая головой. Её подруга держала телефон возле уха.       Чуя нахмурился сильнее и перевёл взгляд туда же. Он заметил язык пламени, танцующий в окне. В окне кухни их с Дазаем квартиры.       Чуя широко раскрыл глаза и несдержанно крикнул соседкам:       — Вызовите пожарных!       — Да? — отозвалась та, у которой был телефон. — А я звоню соседке Лоре из второго подъезда. Поболтать.       Вторая посмотрела на Чую и молча покрутила пальцем у виска.       Чуя замялся, отпуская и снова накрывая ручку подъездной двери. Второй рукой неопределённо махнул в сторону дома, рассеянно говоря:       — Я просто... живу там... это моя квартира...       — Чего тогда стоишь тут? Иди спасай документы или... может, разберёшься до приезда машины.       Чуя выругался с осознанием. Он отпустил дверь и побежал обратно. По лестнице вверх.       В кухне разгорелся пожар. Огонь — разрушительная сила. Он сносит на своём пути всё, превращая в угли. Он травит, травит лёгкие, мозг, травит, пока языки его уничтожают.       Марк пробирался сквозь стойкий пласт ядовитого дыма в комнате лагеря, пытаясь найти Дазая.       Чуя вернулся в квартиру, лицом к лицу встречаясь с резким и едким запахом. Угарный газ уже свободно, по-хозяйски витал по помещениям, и Чуя накрыл нижнюю часть лица изгибом локтя.       Он ворвался в кухню и свободной рукой забрал банку таблеток. Пальцами вцепился в неё, будто это было самой важной вещью в квартире. Пришлось убрать руку от лица. Чуя держал банку таблеток, пока вторая рука хватала тряпку. Он попытался сбить пламя, что уже разошлось в своей дикости и неконтролируемости.       Осаму на улице почувствовал себя лучше... примерно на одну единицу. Как минимум, отстал едкий запах тепла и чего-то родного в той злосчастной квартире.       В той квартире, которую они изначально сняли с Чуей вместе. После долгих побегов.       Осаму замедлился, чувствуя, как сердце мечется, пытаясь вырваться наружу. Мозг предательский напомнил, с чего всё началось, но, оказывается, начало их совместного пути прогремело раньше. Громким стуком столкновения.       Встречная машина пнула в нос ту, которую вёл отец Осаму. И заставила слететь с дороги, врезаясь в дерево. На этом всё.       Кожа Дазая покрылась мурашками, его трясло, но всё это он понимал мимолётно, слабыми подсказками сознания. Он вспомнил, как сбегал из дома. Как та поездка на ферму сулила неплохой заработок. Дальше его планами было вернуться и съехать от опекунов куда-то, куда могли принять несовершеннолетнего парня с деньгами. Уезжать с фермы не хотелось. Прощаться с Чуей — тоже.       И куда это привело в дальнейшем...       Это было достаточно смешно, чтобы Осаму рассмеялся на ходу, еле передвигая ноги. Теперь он сбегал из квартиры, которую они сняли с Чуей.       Что, если у Дазая нет дома? Ему никогда не найти место, где он будет дома?       Он считал домом их с Чуей квартиру. Он лично несколько раз перечитывал договор и не колебался в решении. Он знал считал, что это его верный выбор. Когда?       Тогда, когда он не знал...       Осаму подавился, понимая, что слёзы рвутся наружу. Но он не станет проявлять эмоции, не тогда, когда Чуя оставил в сердце дыру. Зная, прекрасно зная, что родители значили для Осаму. Чуя молчал и пытался врать. Осаму намерен держать лицо.       Потому что ему слишком больно. Слишком, чтобы позволять брать ему верх. Не снова.       Осаму ускорил шаг, вытягивая телефон из кармана джинсов. Он решил принять то предложение, только внести поправки.       Осаму болтал по телефону и тянул губы в улыбку, даже когда слёзы всё же покатились по щекам. Он объяснял место встречи и вслух рассчитывал, когда прибудет туда. Он не смотрел по сторонам, отдавая внимание звонку, а не мыслям, которые могли бы вернуть его в то битое состояние. Пытаясь игнорировать писк в ушах и мокрые щёки, он шёл, незапланированно разогнавшись снова.       Из телефонного разговора его выдернул длительный гудок. Осаму вздрогнул и повернул голову, мгновенно щурясь от выжигающего света фар. Было слишком поздно осознавать себя на дороге.       Чуя пришёл в себя в карете скорой помощи. Он сидел на краю открытого заднего отсека, голова лежала на распахнутой дверце.       Чуя поморгал и выпрямился, пытаясь вспомнить, что произошло. Это получилось, и Чуя пропустил слабую усмешку. Потому что Осаму решил

Устроить пожар.

      Чуя почти рассмеялся, но легкие сдавило болью, и он закашлялся.       — Я говорила, что нужна вентиляция.       Не переставая прикрывать губы от кашля, Чуя обернулся внутрь машины. Медсестра покивала и продолжила:       — Но кто-то не позволил даже уложить себя на каталку. Сбежал вот туда. И вырубился второй раз. Мне что делать с тобой?       — Простите? — прохрипел Чуя.       — Слушай, я даже не знаю, кто такой... О... — она посмотрела на ладонь. — Осаму. И уж тем более, где он. Ты в больницу поедешь?       — Что произошло?..       — Кто-то слегка отравился угарным газом, но мы быстро приехали, — она пожала плечами и со своего места протянула банку таблеток. — Вот это тебе не поможет. Но ты не дал забрать. Когда был в сознании, я имею в виду.       Чуя принял банку и проморгался, чтобы начать видеть хоть что-то. Это не помогло в должной степени, и он протёр глаз свободной ладонью, от которой несло гарью или чем-то схожим. Чуя сделал всё возможное, чтобы всмотреться в этикетку, которая была первой, ещё до переклеенной.       — Знаешь, что за препарат?       Чуя посмотрел на медсестру, хмурясь, и она махнула рукой куда-то позади себя.       — Вон там полиция. Лучше бы твоим рецептам уцелеть. Если ты не хочешь проблем. У тебя ведь есть рецепты?       — Конечно, — небрежно ответил Чуя и опустил взгляд. — Мне выписал это психиатр.       — Лучше бы это было правдой—       Она не успела договорить. Чуя вскочил на ноги, вытягиваясь, и пялился на этикетку, которая слегка заляпалась кровью с порезанного пальца.       — Но оно же не сходится!       Он знал, что переклеил ярлык, но не вспомнил, что мог бы узнать через него дату. Не вспомнил, не понял, пока это не сделал Осаму.       И, выходит, Осаму заметил только октябрь, не слишком всматриваясь. Этого было достаточно, чтобы поймать Чую на лжи. Потому что октябрь — это не зима, как говорил Чуя.       Чуя не смог держаться на ногах должным образом и опёрся ладонью, чтобы не свалиться обратно.       — Оно не сходится! Разница два дня! Посмотрите! — Чуя бездумно протянул банку медсестре, и та действительно опустила взгляд. — Я ведь не схожу с ума?!       — Двадцать шестое...       — Не двадцать четвёртое! — радостно крикнул Чуя.       «Это сегодня?» — «Вчера, если ты спрашиваешь»       В ночь с двадцать четвёртого на двадцать пятое.       — Это не я! Оно не сходится, не сходится, чёрт возьми!       — Давай, иди сюда, да, ты прав, — медсестра поднялась и попыталась поймать его за плечи, чтобы уложить на каталку.       — Ну нихера! — крикнул Чуя, уворачиваясь. — Нет! Я должен найти его!       — Поищем вместе, угу, конечно, тише, куда столько энтузиазма.       — Не поеду я ни в какую больницу!       — Да что ты... — теперь медсестра ловила уже менее скрытно. — Ты же такой умный парень, давай спокойнее, в твоей квартире произошёл пожар, но мы всё уладим, поехали, тебе надо немного подлечиться.       — Нет!       — Полицейским не понравится твоё сопротивление с этой банкой—       — Идите нахер! — крикнул Чуя, прежде чем выпрыгнуть на асфальт.       — Держите его!       Чуя побежал прямо, не разбирая дороги. Сзади застучали грубые полицейские ботинки, и Чуя понимал, что ему надо удирать и найти Дазая как можно быстрее.       После столкновения была только яркая вспышка боли, пронзающая всё тело одновременно. После столкновения Осаму не вспомнил бы, что это была за машина. После столкновения и вспышки боли Осаму не помнил почти ничего.       После столкновения и вспышки боли Осаму забыл всё, кроме одной-единственной, последней мысли. После столкновения и вспышки боли Осаму забыл всех, кроме него.