Однажды в Западной империи

      – У меня получилось, – говорит Евгений, и Остап прячет лук, стоит телеге выехать в один из тихих районов столицы. – Какой-то мужик залетел на второй этаж, но у меня вышло придавить его большими деревянными балками до того, как он успел что-то сделать.       – Хорошо, – кивает Остап и бросает взгляд на дым, уходящий в небеса от бушующего пожара в центре, – и сколько человек было внутри?       – Достаточно, – Олаф ухмыляется, – надень капюшон обратно.       Остап нехотя натягивает на голову капюшон и прячет руки в перчатки. Вскоре их телега останавливается около скромных ворот в знакомом районе. Они сделали огромный круг. Остап спрыгивает вниз и открывает им, впуская телегу во двор, а потом – запирает ворота на засов.       – У нас больше не осталось укрытий, нужно быть осторожнее, – тяжело вздыхает он, – и так еле выжили сегодня.       – Твоя правда. Хорошо, что сейчас ночное время, – соглашается Олаф, тоже спускаясь вниз, – но завтра надо будет поискать другое место для укрытия.       – И нужно быть осторожнее в этом районе, – Остап подходит к нему.       – О чём ты? Дом же совсем неприметный, в этом-то Алиска мастерица, – лениво отзывается Евгений, но Остап тут же перебивает его.       – Люди видели, куда направилась наша телега, не понял? Эй, ты хоть думаешь головой?!       – К тому же, в таких спальных районах всегда больше патрулей, – кивает Олаф с серьёзным видом, – людей больше, значит и охрана усиливается.       – Не капайте на мозги так, – Евгений подходит к двери, – голова раскалывается.       – Тогда иди отдыхай, – главнокомандующий качает головой, бросая на него взгляд, – а мы разберем тележку.       Осталось подняться в их штаб-квартиру и Евгений разминает шею по пути на нужный этаж. Олаф старается не шуметь, открывая двери, пропуская всех внутрь и замыкая за всеми засов.       – Голова после выпитого вина почти не работает, да, Жень?       – А Остапчику во дворец не нужно? – переводит тему тот, на что Остап, вовсе остановившись в небольшом коридоре, психует.       – Слушай, ты вообще можешь быть посерьёзнее? Ты почти ничего не сделал, только приехал со своей жёнушкой, вот тебе и всё задание, – племянник императрицы замирает, не ожидавший такого, но Остап не останавливается. – Что, посторожил на втором этаже? Умаялся, небось! Я взял отпуск на эти дни, чтобы не подставить ни себя, ни других, чтобы тоже не попасться! Я потерял людей, а ты ведёшь себя, будто всё вокруг какая-то детская игра! – Олаф фырчит, прикрывая рот ладонью: Евгений недовольно и даже обиженно дует губы, пока Остап скидывает капюшон со своей головы.       – С тобой вообще сложно, Остап, – хмыкает Олаф, – давай успокаивайся, и пойдём уже отдыхать: завтра тяжёлый день будет.       – Неважно, – тот поворачивается к нему. – Знаешь, на тебе Алиса и её подруги, как ты мне пообещал. Пожалуйста. Я этот акт террора только из-за неё наважился совершить.       – Хорошо, я понял, – Олаф спокойно кивает в ответ, – можешь не переживать на этот счёт.

~

      Когда кажется, что вот-вот успокоишься – накатывает заново. Антон не может сделать ни одного глотка воды, ни одного вздоха, даже сглотнуть солёные слёзы, попавшие в рот, без того, чтобы заново расплакаться.       Он сидит на коленях перед фонтаном в маленьком внутреннем дворике. Черепашки перед глазами размытые, но даже они сегодня плавают как-то грустно.       Без Серёжи всё не то. Эта мысль заставляет снова сжать зубы и опереться лбом о сложенные руки на каменном бортике.       Серёжи больше нет.       В фонтане мерно шелестит вода и Антон, прикрывая глаза, прижимается лбом к холодному камню, а его плечи время от времени вздрагивают от всхлипов и тихих рыданий.       – Почему ты умер? – произносит теперь уже в пустоту Антон тихо-тихо, вытирая лицо мокрыми рукавами. – Ты не должен был! Я правда хочу, чтобы ты был жив…       Его слабый голос эхом звучит в пустынном дворике, возвращаясь откуда-то издалека и сам Антон сопит сильнее, прикрывая глаза. По его щеке снова катятся солёные слёзы.       Он ненадолго опускает руку в фонтанчик и вытирает своё лицо мокрой ладонью.       Не помогает.       Антон хлюпает носом, пытается успокоить прерывистое дыхание, но через некоторое время он слышит лёгкие шаги за своей спиной. И тихий голос.       – Антон?       Ну вот ещё… что здесь забыл Попов?       Антон не отвечает, только ещё раз вытирает глаза и щёки. Немного оборачивается, чтобы искоса посмотреть на статную фигуру.       Молчит.       – Мне доложили. Про поджог. И про жертвы.       – Понятно, – шепчет отстранённо. Арсений сзади него, кажется, не двигается, только смотрит. Антон отворачивается обратно к воде. Мужчина подходит ближе и садится рядом с ним на холодный каменный бортик, складывая руки в замок на своих коленях.       – Мне очень жаль, если это вообще хоть немного тебя может утешить, – тихо произносит он, чуть погодя. Похоже, он искренен.       – Не знаю, – только сейчас Антон замечает, что его голос сильно охрип. Горькие слёзы снова наворачиваются на глаза. – Серёжа, он… простите. Я не понимаю. Он до последнего спасал людей. Выносил оттуда, пока патруль не приехал, а я… я вначале даже не мог сдвинуться с места. Не знаю, зачем я Вам это рассказываю.       К плечу Антона прикасается широкая тёплая ладонь и он находит в себе силы повернуть голову, посмотреть на Арсения. Он выдыхает, опускает руки, выглядит так потерянно с мокрыми от слёз щеками и красными от них же глазами.       – Он всегда таким был, – продолжает он, – не считал себя каким-то особенным, даже когда его внезапно повысили. Не делил людей на классы, и всё такое. Не знаю, почему я об этом думаю, когда вспоминаю его.       – Тебе больно?       – Да, – выдыхает Антон как-то истерично. – Сомневаюсь, что это под силу понять… – он останавливается на полуслове. Нет, он не должен так невежливо разговаривать с этим человеком, – простите.       – Не стоит, – Попов качает головой. – Ты расстроен, у тебя есть на это полное право. – Антон не отвечает, всхлипывает, а свежие слёзы снова скатываются по его лицу. – Можно?       Антон поднимает голову, оглядывает мужчину и едва заметно кивает.       Его тут же берут за лицо, придвигают поближе и Антон, всхлипнув, тыкается в бедро Арсения.       Его затылок нежно поглаживают.       – Тише, тише, – и чужое бедро мокнет от горячих слёз.       – Вот, что Вы чувствовали, Ваше Сиятельство. Неужели это всегда так больно?       – Да, каждый раз, – тот поглаживает спутанные русые волосы на чужой макушке. – Только у всех по-своему. И мне очень жаль, – добавляет правитель через некоторое время, – что это чувство тебе тоже приходиться испытать.       – Почему, почему он умер? – вздыхает Антон и заново заходится в рыданиях.       – Не знаю, успокоит ли это тебя, но я уверен, он знал, на что шёл.       – Что?.. – эти слова вдруг оглушают Антона. Он приподнимает голову и бегает глазами по лицу наверху, чтоб понять хоть слово.       – Разве тебе не очевидно? – слегка отчуждённо звучит Попов, тянет руку, чтобы нежно погладить слугу по щеке, смахивая слёзы с его кожи, – он спасал людей из горящего здания. Он прекрасно знал, что это смертельный риск.       – Да как Вы смете такое говорить?! – блестит своими отчаянными глазами Антон. – Много Вы знаете! Это… таких, как Вы простые люди никогда не интересуют! А он не был таким! – он сжимает ткань брюк Арсения в кулаках, но отпускает одежду почти мгновенно и немного распрямляется. Арсений даже замирает на мгновение.       – Я видел. Видел его лицо, когда Ольга давала клятву.       – Вы… – Антон выдыхает и сжимает зубы. – Вы сейчас что, серьёзно?       – Я не должен тебе это говорить сейчас, прости, – отзывается Попов, поглаживая волосы Антона. – И не смей додумывать за меня. Я никогда не относился к народу, как к скоту.       – Вот как, – Антон никуда не прячет свой дерзкий взгляд, но вдруг замирает, неуверенный, колеблющийся. «Я хочу умереть» – сказал ему Серёжа вчера вечером. Антон снова всхлипывает.       – Антон, – зовёт мужчина, сильнее прижимая его к себе за плечи, – пожалуйста.       Антон сдвигается с места, поднимает голову и утыкается носом в крепкую грудь, роняя пару горячих слёз на чужую одежду.       – Мне нужно было не оставлять его. Он должен был жить. Это… этот пожар, это… – сквозь слёзы старается проговорить Антон.       – Плачь, – мужчина гладит хрупкую спину, – но перестань обвинять в этом себя. Хватит себя мучить.       – Он просил меня остаться с ним на ночлег, – тихо воет тот, – накануне свадьбы. Он говорил, что ему меня не хватает. Он хотел жить, Ваше Сиятельство.       Арсений вздыхает снова и только сильнее его к себе прижимает.       – Знаю, знаю, прости, – его тихий голос срывается, дрожит на последнем слове, – прости. Я не могу вернуть тебе твоего брата.

~

      Её тело забрали.       Когда доктор не смог сделать ничего, когда полностью окровавленное платье осталось где-то на стульчиках около стола для осмотра, а Настя сидела на пороге вся в слезах, когда врач развернулся к ней и помотал головой – даже тогда не пришло осознание, что Лизы больше нет.       Сейчас, поздней ночью, она лежит на постели, где спали они вдвоём. В этой самой гостинице, где, когда они заселялись, было ощущение праздника и чего-то волшебного. Настя смотрит на потолок высохшими глазами. Разве хоть в чём-то теперь есть смысл?       Голос пропал после истерики, коленки разбиты и руки в ссадинах. Кажется, она что-то поломала в этом номере. Настя уже не помнит.       Она переводит взгляд на окно, на пол, на стол.       На полу осколки посуды, разбросанные вещи, что-то пролито. На столе осталась лежать лишь новая скрипка. Настя всхлипывает и сжимает руки в кулаки над животом, пока сердце отчаянно ноет в груди.       Её нет.       Она садится на постели, обхватывая себя за колени и пытаясь успокоить рваное дыхание, раскачивается вперёд-назад, хватает себя за волосы.       Хрипит и сильнее теребит пряди волос тонкими пальцами, натягивая их как можно сильнее. Мотает головой, пока сердце отдает пульсом в затылке. Становится трудно дышать.       Странно.       Больно.       Будто ночь не заканчивается, будто её не хотят выпускать из ночного ужаса. Просто кошмарного сна.       В глазах темнеет всё больше и больше, стук сердца отдаётся в ушах.       Она почти не может вдохнуть.       Начинает кружиться голова, а боль усиливается, теперь болят ещё и рёбра, в ушах звенит.       Её больше нет.       Комната перед ней сужается и она вдруг падает на постель, обхватив себя за грудь.       Веки закрываются сами по себе.

~

      Арсений идёт в сторону покоев императрицы, своей новоиспечённой супруги. Слуги на его пути почему-то взвинчены, хотя половину из них Арсений после церемонии распорядился отправить на отдых.       – Эй, – подзывает он одну из служанок к себе, – что за суматоха?       Та кланяется низко-низко и лепечет, вкладывая как можно больше уважения:       – Да, Ваше Императорское Величество. Государыня не в духе, выгнала всех из своих покоев и… ну, не хочет никого видеть.       – Пусть меня впустят, – раздражённо указывает тот.       – Её Величество приказала… – начинает служанка, но Попов взмахивает рукой, прерывая её.       – Пусти меня. Сейчас же. Я хочу войти. – Девица трепещет ещё больше и в страхе опускает глаза, отходя с пути. – И идите отдыхать уже все, – резко бросает ей Арсений, проходя мимо.       Постукивает в большую дверь.       За дверью почти ничего не слышно, только тихое шуршание.       – Ольга, – повышает голос император. Но женщина не отзывается. – Прекратите испытывать моё терпение.       – Я сейчас не готова к разговорам, Ваше Величество, – слышит Арсений её слабый голос. Он цокает в своей привычной манере и с грубой силой толкает дверь. Оказавшись в покоях, плотно прикрывает её за собой.       – Вы, говорят, накричали на служанок?       – Я не хочу разговаривать, – голос императрицы погасший, совсем бессильный.       – Вы это уже говорили, но я здесь, – с усмешкой замечает правитель, подходя вплотную к её кровати, садится рядом с ней, – поэтому давайте начистоту, м?       – Я никогда не чувствовала себя так ужасно. Я ничего не хочу, пожалуйста, – она сжимается в комок, промакивает ресницы тыльной стороной ладони. Сглатывает.       В комнате беспорядок. И Арсений понимает.       Сергей был для неё не просто интрижкой. Конечно, не просто. Такая женщина, как Ольга, если и любит, то с головой, ныряет в человека, пока не задохнётся.       До конца.       Кто же знал, что конец так близок.       – Я бы хотел изменить хоть что-нибудь.       – Я… и я бы хотела.       – Я знаю, – у императора начинает жечь в груди, но он всё-таки приобнимает женщину за талию и притягивает к себе. – Простите меня за это всё, правда.       – Не извиняйтесь за южан. Неужели, Вы думаете, если бы Вы не приехали, они бы не устроили здесь всё это? – она угрюмо фыркает и откашливается, всхлипывает довольно громко, звучно. – Вы спасли меня несколько раз. Но сейчас, прошу меня простить, я больше не могу.       – Ничего, я понимаю. Просто позвольте мне быть с Вами сейчас.       – Вы когда-нибудь… любили, Ваше Величество? – бормочет она, заикаясь. Глотает слёзы, трётся щекой о роскошный жакет.       – Случилось однажды, – выдавливает из себя Арсений.       – Представьте, что этот человек… нет, не нужно. Не представляйте. Не желаю Вам такого, право слово.       – Я знаю, знаю, – шепчет мужчина.       – Некрасиво говорить такое монарху, но теперь мне всё равно, – она немного отстраняется и поправляет пышную юбку. – Вопросы с севером, помощь Торио, переговоры с губернатором… такой чушью кажется это всё. Просто немыслимо, – и слёзы снова затапливают её фразу. Она задыхается, прячет лицо в ладонях, громко дышит.       – Не говорите больше ни слова, прошу Вас, – он трёт рукой по её спине.       А она громко шмыгает, совсем не по-императорски.       По-человечески.

~

      – Он сказал, что белые одежды должны быть вот на этой полке, – указывает Дима слуге и выходит из покоев императора. Дело за малым – подготовить один из залов хозяйской библиотеки для Арсения и оценить состояние Паши.       Императрицу очень удивило, что Арсений и его приближённые до сих пор пользовались лишь гостевыми залами, так что она с удовольствием пригласила их располагаться после свадьбы в большой библиотеке.       Дима выходит в коридоры и наблюдает юношу, плывущего, придерживающегося за стенку, словно это призрак вышел на свет, никак не человек. Он идёт весь бледный, будто жизнь выкачали.       Будто смерть поцеловала.       – Антон? – негромко пробует позвать Дима, но тот не слышит. Идёт как в своём мире. – Антон!       Антон стремительно разворачивается, чувствуя, как сердце пропускает удар.       – А. Это ты, – разочарованно кивает он и оглядывает Диму.       Ожидал увидеть кого-то другого.       – Я слышал. Про то, что случилось на главной площади.       – Вот и молодец, – отрезает монетчик и разворачивается, чтобы идти дальше. Только вот, он совсем не помнит, зачем шёл, и главное – как оказался в центральном коридоре.       – Тебе надо отдохнуть, – Дима движется к нему.       – Оставь, – Антон переставляет ноги в желании идти дальше, но получается тяжело.       – Отдохни возьми, – Дима аккуратно хватает его за запястье, чтобы остановить. – Ты в себя пришёл вообще, а?       – Не помню. Куда пришёл? – Антон снова смотрит на слугу герцога. В голове всё перепуталось.       Неужели Дима не умер? Хотя… почему бы ему умирать?       Вот Томас например, уже точно мёртв. Его жена горюет, это очевидно.       Антон мрачнеет.       А Серёжа? Серёжа почему-то не хотел отзываться, когда Антон его звал.       – Хватит тебе уже, – отвлекает от важных размышлений Дима и сжимает запястье, словно бы не давая Антону исчезнуть. – Ты весь в крови, пойдём, нужно тебя вымыть.       – Это… это его кровь, не трогай, – Антон пытается вырвать руку. – Это всё, что у меня осталось от… зачем? Куда мы идём? – но Дима уже тащит его к кабинету лекаря. Несмотря на раннее утро, врач несомненно уже на ногах – Дима уверен. Как только он втаскивает юношу в кабинет лекаря, сразу же бросает слугам приказ: – принесите воды!       Бережно усаживает Антона на кушетку и бормочет:       – Не двигайся.       – Хватит сжимать меня. Это Серёже надо лекаря, – он узнаёт кабинет и отбивает от себя руку с чашкой. – Хватит!       – Нет, Серёжа мёртв, – Дима внезапно хватает Антона за перевязанное больное запястье. Тот поднимает глаза на Диму.       – Я хочу уснуть. И чтоб… чтоб больше…       Дима молчит пару секунд. Его внутренности больно сжимаются от этих слов.       – Больше не просыпаться?       – Да.       – Чёрт возьми, хватит! – грубо шипит он, вцепляясь в острое плечо и встряхивая монетчика. – Хватит уже, слышишь меня? Попей лучше.       Доктор входит в комнату для осмотра через другую дверь. Дима сразу же поднимает на него глаза, подходит на несколько шагов ближе.       – Что у нас тут случилось? – спрашивает лекарь, стараясь звучать по-доброму мягко. А Антон всхлипывает.       – Мы можем сделать эвтаназию?       – Да какого чёрта ты несёшь вообще? – гаркает Дима, а врач понимающе поджимает губы, когда Антон громко всхлипывает.       – Я разберусь, спасибо, Дим, – кивает Димитрий и слуга отходит к двери, сжав зубы. – Ну что, Антон? Давайте проверим, как у Вас дела, – кивает врач. Антон сгибается до такой степени, чтобы уткнуться лицом в свои колени.       – Я хочу уйти, – с трудом просит он.       – Садимся ровнее, да, вот так, – Димитрий придерживает его за плечо, крепко сжимает и ведёт указательным пальцем мимо глаз Антона. – Следим за пальцем.       Антон моргает.       Не хочется ничего, только к Серёже домой.       Чтоб в этот раз остаться, чтобы даже не слышать о терактах. Пусть они снова будут сидеть на камне возле конюшни и смотреть на улетающих птиц. Чтоб вместе говорить обо всём, чтоб быть рядом.       – Ну вот, замечательно, – кивает доктор, отходит от пациента и приказывает другому врачу около палаты приготовить успокаивающий сбор.       – Отпустите. Меня ждёт друг, – загробным голосом выдаёт Антон. Дима устало прикрывает глаза. Всё внутри холодеет от этих слов, а доктор чуть поднимает брови, пытаясь сохранять спокойствие и профессионализм.       – Вашего друга больше нет, Антон.       Антон замирает.       Ему что-то пытаются сказать, но было бы проще, не говори врач загадками. Ведь можно напрямую сказать!       Зачем эти глупости?..       – Антон, – вмешивается Дима, подходя ближе, – он прав. Серёжа…       – Он мёртв.       – Нужно вот так прямо? – недоверчиво шепчет Дима доктору. – У него, кажется, что-то в голове сдвинулось…       – Нужно привести его в чувство, – отвечает тот, а Дима подходит и садится перед Антоном на корточки, крепко сжимая его колени в своих ладонях. Димитрий идёт проверять успокоительный отвар.       – Вы от меня что-то скрываете. Дим, – Антон жалобно зовёт его, как кот, хлопает ресницами, – отпустите меня к нему. Может, сегодня ночью останусь с ним. Раз уж прошлой не смог.       – Антон, послушай меня, пожалуйста, – Дима и сам шмыгает носом. – Серёжа умер. К нему невозможно попасть, слышишь меня? Он ушёл насовсем.       – Я… лично запускал его сердце! Я ведь всё сделал, чтобы… я же, – скулит Антон.       – Ты всё сделал правильно, слышишь? Ты всё правильно сделал, – Дима тянет его к себе, обнимает, проводит руками по спине. Антон всхлипывает ему в плечо. – Давай, давай, поплачь, просто поплачь, я держу тебя…       На Диму давит жуткая боль от этих слёз, от прерывистых вздохов.       Как же это больно.

~

      – Ваша Светлость, разрешите доложить! – чётко проговаривает один из караульных, стоя на пороге зала для переговоров. Ковальский, Попов и несколько советников поворачивают на него голову.       – Да, сержант?       – Несколько человек ночью вошли в квартиру. Остальная бригада постовых всё там же, никто пока не выходил, ждём Ваших указаний.       Арсений, Кей и Паша переглядываются.       Время действовать.