Вопреки

      Эва сидела у окна и любовалась полной луной; заснуть не получалось, и она перестала пытаться. Размышления не отпускали ни на секунду. Что она делает со своей жизнью? Как объясняет себе свое безрассудство? Как вообще ее угораздило влюбиться в собственного брата, пусть и двоюродного?              Серьезных отношений у нее никогда не было, как и любви. Были симпатии, не более, теперь точно знала — ведь никогда прежде не испытывала чего-то хоть отдаленно похожего на тот фейерверк, что зажигался под кожей рядом с Аменом. От одного его взгляда что-то искрило в груди, от его низкого голоса перехватывало дыхание, а его крепкое, горячее тело напрочь лишало рассудка. Он украл все ее мысли, пробирался в сны, захватил фантазии.              А что чувствует он, и чувствует ли вообще? Они ведь так и не говорили о происходящем между ними. Неужели его не разъедает изнутри так же, как ее? Кажется, его все это не сильно и беспокоит. Наверняка просто играет с ней. Да можно разве так поступить с человеком? Но как рассуждать о том, кого и не знаешь вовсе..              На нее будто давили стены, не было сил больше оставаться в комнате. Эва накинула толстовку поверх легкой пижамы и быстрым шагом покинула дом.              Лунный свет и прохладный ночной воздух приятно остудили голову. Пройдя немного по двору, остановилась у костровой чаши — кажется, это именно то, что ей сейчас нужно. Найдя на террасе все необходимое, она развела огонь и устроилась в плетеном кресле напротив. Танец пламени успокаивал, отвлекая от терзаний души, таким же огнем объятой. Она пыталась не думать, не чувствовать, не задаваться вопросами. Может и вышло бы, но слуха коснулся звук неспешных шагов по камням. Ей не нужно было оборачиваться, чтобы узнать, чьи это шаги; она так часто их дожидалась, что выучила наизусть.              — Не спится?              — Я думала, ты шторы никогда не открываешь. — не отрывая взгляд от огня, сходу пыталась язвить.              — Луной любовался. А потом — тобой.              Эва прикрыла глаза, словно надеясь защититься, не позволить ему нарушить хрупкое равновесие, что с таким трудом пыталась поймать. Просто молчала, слушая, как потрескивают поленья. Но вот — еще шаг, теплое касание, его запах совсем близко.              — Так теплее будет. — он укрыл пледом ее колени. — Уйду, если хочешь побыть одна.              — Не хочу. — совсем тихо проговорила, не открывая глаз.              Амен молча кивнул и сел в соседнее кресло. Между ними было порядочно расстояния, не должен ее смущать. Он ведь тоже думал о ней сегодня. Что происходит в ее голове? То змеей на него кидается, то ластится, будто кошка. Держит удар, отвечает на его провокации равно, но в то же время кажется разбитой. Что, если зря он вот так приходит, обоим делает лишь больнее? Противиться себе не хотелось, ведь тянула его, словно опутав тонкими стальными нитями, что больно врезались в кожу каждый раз, как он пытался не приближаться.              Она манила его, точно мираж всплывала в воспоминаниях. Как бы ни гнал от себя мысли о ней, все без толку. Вот и сейчас, разглядывая луну за окном, надеялся увидеть ее, надеялся, что и ей не уснуть этой ночью. Чувствует ли она то же смятение, думает ли о нем, глядя на лунный свет?              Тень, силуэт — померещилось? Нет, она, точно она! Бегом по лестнице — плевать, если кого-то разбудит. У самой двери остановился. Что скажет ей, зачем пришел? Развернулся, шагнул в гостиную, стащил плед с дивана. Замерзнет наверняка, вот и повод.              Оба сидели молча, терзаемые одними сомнениями; каждый хотел и страшился нарушить тишину. Не в силах более изображать статую, Амен подошел к огню — так и к ней ближе. Стал ворошить поленья, скосив взгляд на Эву. Отчего так печальна, его ли заслуга? Обжигающей болью костер вернул его внимание на себя, ревностно лизнув белую кожу на руке.              Зашипел, выругался, а она тотчас же оказалась рядом. Взяла его ладонь, провела пальцами прямо по багровеющему ожогу.              — Цц, блять, Эва! — рыкнул от боли.              — О черт, прости! Сбегаю в дом за аптечкой!              — На террасе в столе есть.              Он вновь сел в кресло, когда Эва вернулась с лекарствами. Опустилась у его ног, спешно покрывая руку белой пеной из баллончика.              — Встань с земли, холодно! — он притянул ее за предплечье к себе на колени.              — Перевязать надо, потерпишь?              — Воспользуешься возможностью отомстить? — с наглой улыбкой Амен заглядывал ей в глаза.              — Пока не решила, так что повежливее!              Бережно держа его ладонь, удивлялась про себя: до чего же огромная! А кожа нежная, только под самыми пальцами в гладких мозолях. Увлекшись, не заметила, как ее пальцы сами заскользили, изучая его руку. И здесь нашла шрам, мягко обвела его контур. Расскажет ли, что приключилось с ним, если она спросит?              — Это мне нравится даже больше, чем бинт. — глубокий голос вернул Эве внимание.              Сидит тут, наглаживает его — ну не дура? Хотелось провалиться, или хотя бы стереть это довольное выражение с его лица.              Развернув бинт, принялась накладывать повязку насколько могла осторожно. Дула, когда морщился.              Амен не в силах был оторвать взгляд от ее сосредоточенного лица. Окутанный ее ароматом, согретый ее теплом, перестал замечать пульсирующую боль на обожженной коже. Все меркло для него вокруг, когда она была рядом; лишь ей одной подвластно его будоражить и успокаивать. В свете луны сияла, точно богиня — его самый сладкий сон и самый страшный кошмар. Он притянул ее ближе, коснулся лица.              — Нравится тебе что ли с огнем играть? — разомлев от его нежности, шептала в самые губы.              — Нравится. — подтвердил, увлекая в долгожданный поцелуй.              Окна спален Лилиан и Эрин выходили на другую сторону двора, но вряд ли кто-то вообще подумал об этом. Пусть смотрят, пусть узнают. Слишком долго они сдерживались, боялись, но не сейчас. Сейчас между ними лишь бешеный стук сердец, смелость рук и тяжелое дыхание.              Он сжимал ее бедра все увереннее, не боялся спугнуть — видел ведь, как льнет к нему, улыбается неосознанно. То касается губ его нежно-нежно, то со страстью сплетается с ним языком. Когда пальцами провел по шее, отклонилась немного, показывая, чего хочет. Радовался — смелеет; тут же стал покрывать жадными поцелуями, все же сдерживаясь, чтобы не оставить красных следов на нежной коже.              Чем больше он прикасался к ней, тем большего ей хотелось. Эва расстегнула молнию на толстовке, игриво скинула лямку с плеча, оголяя одну грудь. Амен смотрел затуманенным взором, подцепил языком уже до предела налившийся сосок, играя. После обхватил губами, втянул жадно, мягко сжимая ладонью грудь. Сладостный стон пронесся, должно быть, по всей улице сквозь тишину ночи.              Услышав ее, он едва мог себя контролировать. Хотелось ощутить ее всю, хотелось, чтобы она ощутила его. Но не здесь, не так. Он видел, знал точно — никто прежде не касался ее, как он, никого прежде не подпустила к себе так близко. Он не станет заходить за черту сейчас, лишь слегка поддразнит — так он решил, запуская руку под ее шорты.              Эва слегка напряглась, ощутив его пальцы. Она касалась себя раньше, последний раз — думая о нем, но все было не то. Словно воск, плавилась перед ним, одновременно предвкушая и страшась продолжения. Когда он подобрался совсем близко к лону, вдохнула рвано и шумно.              — Я не сделаю больно, обещаю, просто расслабься.              Амен почти терял голову, чувствуя, как ее влага стекает по его пальцам. Он даст ей привыкнуть к его ласкам, распробовать. Меньше всего он хотел, чтобы когда-то она пожалела о нем. Как бы ни сложилась их жизнь после, всегда будет вспоминать их первый раз с нежностью, этого он добьется.              Слегка разведя ее ноги, принялся скользить по разгоряченным складкам неспешно, смотрел в глаза. Слишком смущенная, Эва опустилась к его шее; немного выровняв дыхание, стала покрывать поцелуями. Он запрокинул голову от удовольствия; сдерживаться будет сложнее, чем он ожидал.              Мысленно он уже повалил ее прямо на траву, взял здесь же, не снимая одежды — и он обязательно сделает так в свое время. А пока лишь научит ее доверять ему, слушать свои ощущения, не пугаться их.              Он ловко скинул вторую лямку, полностью открывая вид на тяжело вздымающуюся грудь.              Уже не стесняясь, Эва тяжело вздыхала сквозь поцелуи. Ощутив мелкую дрожь ее бедер, Амен задвигал пальцами быстрее, немного усилив напор, следил за ее реакцией.              Позволить ей кончить или раззадорить немного? — коварная мысль вызвала широкую улыбку. Он замедлил движения, остановился, после и вовсе убрал руку. Поймал ее взгляд, словно спрашивающий, — что сделала не так? Дурной момент выбрал для своих игр, вызвал в ней неуверенность.              — Не смог ждать больше, Эва, захотелось узнать, какая ты на вкус. — сказал с улыбкой, глядя ей прямо в глаза, широко облизав блестящие от ее смазки пальцы.              Она вспыхнула от смущения, не зная, куда спрятать взгляд.              — Боже, Амен, что ты.. — он не дал ей договорить, целуя беззастенчиво, напористо. Вернул пальцы под ее белье, быстро поймал нужный ритм. Еще минута, и она вздрогнула, сжав бедрами его руку. Он продолжил движение, касаясь почти невесомо, чтобы продлить наслаждение.              — Иди ко мне, сладкая. — он сгреб ее в объятия, когда прошла эйфория, уложил головой на свое плечо, гладил по волосам.              Эва молча разглядывала его ключицы, обводя их пальцами. Было так легко и приятно, успокоились наконец метающиеся мысли. Пригревшись на нем подобно кошке, она скоро заснула. Услышав ровное сопение, Амен поднялся с ней на руках и пошел к дому.              Бережно уложив ее на постель, накрыл одеялом, поцеловал в щеку и собирался идти к себе, когда его перехватила хрупкая рука.              — Не уходи, прошу..              И он не ушел. Лег рядом, обнимая ее сонную, такую нежную. Его.              Она — его, для него, и только.              Он знал, что с ее приездом изменится его жизнь, но чтобы так.. Эвтида, в свойственной ей манере, просто перевернула все с ног на голову, вынула из него душу и трясла ею над головой, словно флагом. А самое странное, что он вовсе не был против.              Мягко гладя пальцами ее спину, не думал больше, только чувствовал: она — его счастье.