Неизбежное столкновение

– Лика, а ты одна дома? – замявшись, Леонид причмокнул. Кончик языка обдуло ветром. Волосы у самого лба зашевелились. – А я пока не дома! – подпрыгнула Лика. – Я хотел спросить, твои родители дома? – Мама да. Скоро папа приедет. Ты хотел в гости? – Да, – признался Леонид. – Можно, – на щеках Лики заиграл морковный румянец. – Только давай лучше в воскресенье. – Почему в воскресенье? – Я тоже устала. Да и постирать надо, уроки поучить, поспать. – Да. Надо. – Взглядом Леонид добавил: «Я тебя не тороплю, если ты стесняешься пока меня приглашать». – Надеюсь, Марта не сообщит о воскреснике. – Я тоже надеюсь. Сашка уже обрадовала, что у нас никакого воскресника не будет. Ой, как же это всё надоело. – Надоело, – полувопросительно сказал Леонид. – Так не хочется, так не хочется учиться! Но надо, надо. – Надо. – Лика подумала, посмотрев как бы внутрь себя, чуть не прильнув вновь к груди Леонида, и сказала: – Будет, не будет воскресник – на целый день что ли? Ты всё равно приходи. – Значит, до воскресенья. – До воскресенья. Лика засияла улыбкой, став похожей на калейдоскоп. Её улыбка ловила и вбирала в себя цветущее выражение лица Леонида. Ей было сложно сдерживать радость, наблюдая пробуждение пролесков в голубых юношеских глазах, запоздалое для календарной весны, маковую нежность губ и золотисто-чёрные, словно ржаные, борозды тёмно-русых волос. Лика прильнула наконец к Леониду, и он, отбросив робость, поцеловал её в лоб, в нос и в приоткрытые губы. Сказал ей: – Нос холодный. Должен быть тёплый. На носу май! Коснулся её белого воротничка, запоминая каждую извилину ткани. Провёл ладонью по скуле. – Я люблю тебя, Лика. И она ответила: – Я люблю тебя, Лёня. Он попросил её повторить, будто не поверил своим ушам, и Лика повторила: – Я. Люб-лю. Те-бя. Леонид Перегудов. Лика зажмурилась, закрыла глаза ладонями, по-сумасшедшему, в хорошем смысле по-сумасшедшему засмеялась и убежала к подъезду. Это был самый сильный из возможных добрых, наполненных не гибелью, а жизнью взрывов. Взрыв любви. С Леонидом происходило то же самое. Он стал мудрее и взрослее в своей любви и, будучи новым человеком, поспешил домой. Он насвистывал мотив песен бит-квартета «Секрет», а потом замолчал, прислушиваясь к роившимся в голове мыслям. Те из них, которые ещё были хаотичными, становились медленней и чётче. Они обретали неизвестные доселе, столь необходимые сейчас очертания серьёзности. Появились конкретные, глубокие, дальновидные мысли о настоящем и будущем: как закончить школу, какой выбрать институт, какую профессию (Леонида больше тянуло к умственному труду, но и физический он уважал), как построить семейную жизнь. Кстати, ни в одной школе Советского союза никого не учат тому, что... Не дойдя до собственного подъезда пару поворотов, Леонид остановился. Он только что прошёл мимо них, как прошёл бы мимо любого прохожего, но оставить без внимания этих ребят не смог. У человека сроду не было глаз на затылке, но с первобытных времён инстинкт заставляет чувствовать опасность за спиной. Именно опасность Леонид и почувствовал. Не было поблизости ни загадочного чудовища, ни брата-самозванца, ни какого бы то ни было намёка на атомную станцию. Были обыкновенные нехорошие люди. Серебристый «Фиат», диковинку, показушно вписывающуюся между мусорными баками и бело-ржавым «сапогом», подпирали ягодицы курящей блондинки. Она, как и Лика, была из будущего, но совсем не того, о котором писал Булычёв. Её будущее несло настороженность и предостережение, сумерки, темень, о которых не думаешь в полдень, пока не замечаешь перемещения солнца. Блондинка Леониду очень не понравилась. Стройная, облачённая в короткое красное платье и куртку-косуху, блондинка втягивала в рот дорогую дрянь, отчего её без того худые щёки делались впалыми, как то у вампиров в чёрно-белых фильмах, и любовно поглаживала боковое зеркало. Как будто гладила человека, мужчину. – Что, соскучилась по работе? – уколол блондинку высокий тощий парень. Телосложением – ну точно Димка Соколов. Но в худобе Димки читалась сдержанность, острые, вместе с тем чуть опущенные плечи как бы сообщали: Дима – хулиган, но никогда не тронет слабого. Худоба незнакомца, казалось, шла в комплекте с танцами на хмельных дискотеках, драками, теневым бизнесом и зажиманиями девиц в подворотнях. Одну свою руку парень пристраивал к ягодицам блондинки, делая вид, что хочет, как джентльмен, положить руку на спину девушки, другой утверждающе упёрся в капот. «Фиат», наверное, принадлежал ему, но мог быть куплен на родительские деньги. Интересно, как часто парень считал своей принадлежностью что-то или кого-то кроме машины? – Иди нахуй, – сказала блондинка. Звук «н-н-н» задрожал на нёбе, и блондинка выпустила нестройную струйку дыма. Парень оттолкнул девушку. Она с трудом удержала равновесие и затем резко развернулась. Склеры её глаз, белые от природы, буквально налились серой пеленой гневности. Сами глаза, тёмно-карие, почти чёрные, сверкнули яростью. Леонид нахмурился. Ему не понравилась эта парочка и ему также не понравилось, как повёл себя парень. – Ты чё делаешь? – защитилась девушка. – Сука, я тут щас грохнуться могла, рядом с «Фиатом» твоего папы. Я на каблуках, идиот! – А ты чё? – наехал парень. – Чё заводишься? Что, Ксюшенька, правда глаза колет? Ты должна быть благодарна, что я тебе на косяки указываю. – Чё, бля? – Того бля. Придёшь в приличное общество, а там тебя по повадкам и вычислят. Хватит дрочить моему зеркалу. Лицо блондинки выглядело так, будто к нему поднесли протухший обед. Чтобы не трогать больше зеркало, она словно в поиске безопасности поглаживала своё бедро. Можно было предположить, что у неё помимо платья и курточки были брюки с карманами, и в карманы она обычно клала сигареты или успокаивающую побрякушку, которые то и дело нащупывала, доставала, либо имела привычку в нервозности прятать руки в карман. Или и то, и другое. Или был ещё один вариант. – Уж лучше зеркалу, чем тебе, – огрызнулась блондинка. За это парень мог бы взять девушку за волосы, ближе к макушке, потому как её причёска была короткой, и тут же ударить головой об асфальт. Выражение лица парня говорило, что он способен ёбнуть со всей силы за любую провинность, ему не привыкать кого-то бить. Но он не ударил девушку, а только усмехнулся. – Жаль. У тебя недурно получается. Даже бесплатно. А как постарается твой язычок, если я заплачу. – Здесь дети, – уклончиво сказала блондинка. Докурив, кинула окурок на землю и острым носком красной туфли задавила дымок. Бескультурье этих двоих не позволяло обескураженному наблюдателю тут же заметить, что у машины находился ещё один человек. Фраза «Здесь дети» обратила внимание Леонида на девочку, которую он хорошо знал. Ляля Няшина стояла как бедный родственник, переводя взгляд с девушки на парня и с парня на девушку, пытаясь понять, что она, Ляля, тут делает, намереваясь что-то сказать, но вместо слов округляла глаза и беспокойно оглядывалась. Что бы ни значила встреча этих двоих с Лялей, Лялю нужно было немедленно забрать. Леонид коснулся подбородка. В его голове созрел план. – Ляля! – он двинулся к ним. Блондинка отложила новую сигарету в коробок, парень сунул коробок в свой карман. Парень перекинул пассивную уже агрессию на Леонида. – Чё надо? – спросил он. Леонид подошёл ближе. – Проваливай. – Прошёл миг, который парень воспринял как томное ожидание. Он выгнулся и стал суровее: – Я те сказал, проваливай! Ксюша коснулась его плеча, а взглядом искала защиты у незнакомого мальчика, как только что – у воображаемого кармана. Парень одёрнул плечо, как от огня, но именно это прикосновение кое-как его уняло. – Лялька! – воскликнул с улыбкой Леонид. Он подошёл к Ляле и обнял её, не понимающую, что к чему, крепко-крепко. Его окутала смесь запахов выстиранной школьной формы, зубной пасты и лёгкого загара. – Здрасьте, – Леонид как бы между прочим кивнул незнакомцам, не смотря им в глаза. – Леонид? – Ляля всё ещё недоумевала, в то же время сияла как будто от неземной радости. Сияет – хорошо. Значит, всё идёт по плану. – Кто это? – спросила Ксюша. – Твой что ли? Ничего так, ничего так. – Не понял? – спросил парень. Он думать забыл врезать дерзкому незнакомцу, успеется. Прекрасный принц у жирдяйки с большими резцами – интересное кино, не грех понаблюдать. – Да, мой, – ответила простая как две копейки Ляля. – Мы за одной партой сидим. – Красавчик, ты Ляльку забрать что ли хочешь? – Хочу. Очень. – А меня заберёшь? Я тоже, – поймала ту же интонацию Ксюша, – хочу. Очень. – В другой раз, – подмигнул ей Леонид. – Сейчас хочу сделать Ляле сюрприз. Помнишь, Ляль, тебе кое-что понравилось? Леонид взял Лялю за руку и вытянул, как из-под поезда, как из болота, оттащив от ребят. – Что за нахуй? – услышал он вслед от парня. – Ксю, куда он нашу одноклассницу потянул? – Да на свиданку. – Мы просто... гово-ри-л-ли, – стала на ходу оправдываться Ляля. – Я бы ушла потом сама. Леонид сбавил скорость у своего и также Лялиного дома. Он думал втянуть её в парадную, но те двое её не преследовали, не к чему было пугать девочку. – С кем говорила? Они тебя одноклассницей назвали. – Ну... Да. – Это те самые? Которые тебя дразнили? – нахмурился Леонид. – Которые тебе продыху не давали, пока ты не переехала и с Ирой и Катей не подружилась? – Да нет же! – Тут у Ляли прорвались эмоции. – Ты потянул меня, как маленькую. Я Ляля, но я не ляля! Меня не надо контролировать и спасать. Ты мне не мама. Ты мой одноклассник. – Одноклассник. И друг. А они, вон те – друзья?! – Леонид вытянул руку в их сторону. Кое-что ему в этой ситуации, однако, нравилось, и он понял, что: Ляля давала отпор. – Не друзья! – кипела Ляля. И сбавила тон: – Так, товарищи. Ксюша и Кирилл никогда меня не оскорбляли. – Послушай, у них слишком крутая машина, не такая одежда. – Это разве плохо? – Это не всегда хорошо. Кирилл твой... – Он не мой. – Кирилл ездит на папиной машине. Папенькин сынок. Может, он и не оскорблял тебя, хотя ты могла об этом забыть, это свойство психики – забывать о плохом, мы оба видели, как он оскорблял Ксюшу. Он говорил ей непристойности. И если в его мерзких словах есть доля правды, жизнь у этой Ксюши не сахар. Чего хорошего ждать от таких товарищей? – Мне было стыдно, что ты вытащил меня оттуда, – ошарашила своей речью Ляля. – А стоять с ними не было стыдно? Поверь, я бы не увёл тебя от хороших ребят. – Значит, Ксюша Мельникова и Кирилл Авдеев плохие?! Я говорю, это не они меня обижали. И приехали не обижать, а пожить в Припяти месяц – другой. – С родителями? – С родителями... Ну я не знаю. Наверное, с родителями. Может, сами. Они самостоятельные ребята. А меня они случайно увидели. – Ага, самостоятельные... Случайно... Как же. Жара доняла Леонида. Как бы там ни было, он должен был спрятаться от такой погоды дома. Напоследок он сказал: – Всё-таки общайся больше с Катей и Ирой. – Само собой! Я побежала домой? – Постой. Я не сильно обидел тебя? Извини, если был резок. – Да не-е-ет. Всё хорошо. И всё-таки люди на «Фиатах» и в модной одежде не плохие. – Ляля! – снова удержал соседку по парте и в принципе подругу Леонид. Его посетила натянутая мысль, будто он не сделал в отношении Ляли ничего, будто бы над ней нависла какая-то беда, а ему только кажется, что он спас её от этой беды. – Да? – нетерпеливо, но как-то даже радушно спросила Ляля. – Я просто подумал: если тебя кто-то когда-то ещё будет обижать, сравнивать с маленькой лялей, ты помни, что маленькие ляли очень даже симпатичные. В детях нет ничего плохого. – Да, – Ляля пожала плечами и улыбнулась, обнажая крупные резцы. Признаться, она выглядела действительно красиво в этот момент. – Но я всё-таки хочу, чтобы люди видели во мне взрослую Лялю. – О! – Что «О»? – «Муля, не нервируй меня», – артистичный парень склонил голову набок и прищурился, изображая Фаину Раневскую в «Подкидыше». И скопировал, как мог, её голос: – «Муля, Муля, посмотри, какая чудная девочка потерялась!» Вот тебе Ляля. Очень и очень взрослая. Ляля Няшина засмеялась и добавила: – «Муля, а я тебя не террасе положу». – И с придыханием: – «Нет, Муля, такую не найдём!» Ладно. Ты тоже меня.. извини... если что. – Да ну, всё хорошо. – Я побежала! – Да. Пока... – сказал вслед и помахал рукой Леонид. Ляля засеменила по дороге и скрылась в парадной. Скрипнула дверь её подъезда. Леонид улыбнулся ей вслед, не зная, что реальностей существует бесконечное количество, и та реальность, в которой Ляля спасена и жива спустя долгие годы, имеет мужа и двоих детей – лишь одна из многих. Вероятны были ревущие на территории Польши в тридцать девятом году динозавры и использующие их немцы. Вероятны были шествующие вдоль дорог застроенного Мурманска мамонты, время от времени толкающие и царапающие автомобили, хоботами тянущие фрукты у ошарашенных продавцов. Вероятны были вышки сотовой связи в городах Советского союза. И первое, и второе, и третье являлось песчинкой в океане всех возможных реальностей и судеб. А из всего, лежащего в ближайшем параллельном мире, была так близка к реальности и вероятнее всего смерть Ляли. Маги, астрологи, писатели, учёные, теоретики, родившиеся на этот свет дети, копающиеся в своих бурлящих головах подростки, зрелые взрослые, насмотревшиеся на всё и будто бы знающие всё старики обмозговывают такие вещи, но всё, чему положено свершиться, находится «за кадром», у Вселенной за пазухой, у Бога в кармане, и лишь редкое сочетание сновидений, интуиции, разума и бдительности помогает иному человеку подстелить соломку там, где точно бы упал он или его близкий. Леонид поднялся к себе, зашёл в квартиру, снял форму, переоделся в серые домашние брюки и майку, наспех перекусил и бухнулся в кровать. Подушка, как магнит, притянула голову парня. Потолок поплыл перед ним. Вспомнив, что нужно поучить уроки, что бы там тебе ни снилось и ни казалось, что бы у тебя ни было в личной жизни, как бы ни отняла сил передряга с Лялиными этими... Ксюшей и Кириллом, Леонид в полусонном состоянии сделал примеры, задачу и упражнения, хватило его и на устный параграф, хотя текст плясал перед глазами. Он напомнил себе, что Коля Герасимов всё время думал о кефире, ведь «кефиру-то надо было купить», и таки купил его, несмотря на все приключения в будущем и с космическими пиратами, и Колина мотивация помогла ему доделать уроки. Потом Леонида «вырубило». Леонид заснул в пять вечера, когда до аварии, как и до его пробуждения, оставалось восемь часов двадцать три минуты сорок семь секунд. Леонид спал так крепко, что не слышал шагов родителей в коридоре. Родители его говорили полушёпотом, не без резких, вдруг особенно радостных нот. – Да ты что! Правда? – радостно спросил папа. Мамина тень у матового стекла кивнула. – Галя! Галчонок, ты не представляешь, как я рад! И сколько уже?.. Мама показала два пальца. Улыбнулась, как бы втягивая губы в себя. – Так это... – задумался папа. – Получается, когда мы восьмого марта... – Да. Да. Да! – Счастливым, утверждающим, ожидающим голосом. – Галчонок, а когда мы скажем Леониду? – М-м... Я думала сегодня. А захожу – Лёнька спит. Странно. Он очень рано сегодня заснул. – Ничего странного. Им сейчас тяжело. Десятый класс. Потом одиннадцатый класс, выпуск, институт. Я вот что думаю... – Отца посетили мысли о будущем сына, но он заговорил о другом. – В воскресенье мы вместе накроем стол. Ты сваришь суп, я займусь салатами, а хочешь – вместе холодец забабахаем. – Забабахаем. Почему бы и нет? – Вот и хорошо! Я... – Тень головы отца медленно поднялась. – Двадцать шестого у меня рабочий, но я рано приду. Двадцать седьмого у нас выходной. Так... Две ножки, свинина у нас на праздники есть, возьму часть на воскресенье. А потом скажем Леониду... Ты скажешь Леониду... – Обязательно скажу! Я люблю тебя, Миша! Родители поцеловались, но не разбудили Леонида. Он крепко спал, и ему не снилось ничего тревожного. Пока что... До новой фазы сна. В то время как Леонид спал, Лика находилась дома. Кинув взгляд на зеркало над открытками, посвящёнными пионерам-героям, Лика смутилась разгорячёнными красными щеками и взвившейся прядью волос. Открытки тоже не остались без внимания. Лика вспомнила, как была помладше, была пионеркой, любила Миронова, жила в Ленинграде. И вот она не маленькая, а юная. Не пионерка, а комсомолка. Не девочка, а девушка. Влюблённая. Новая. Лика тоже поначалу учила уроки, и они тоже давались ей нелегко. Вид за окном не давал успокоиться. Кто только придумал гнать облака с такой силой? Кто придумал небо таким нежным и насыщенным? Какой художник разбросал блики на верхушках деревьев и раскрасил стволы в нежно-оранжевый оттенок? Тот, кто всё это придумал, тоже умеет любить. В стране с атеистическим воспитанием Лике о Боге не думалось, но она представила маленьких ангелов с золотистыми и солнечными крылышками. Они насыщали цветом небо, украшали облака, спускались быстрее птиц, касаясь деревьев. В лучшем настроении Лика сосредоточилась, доучила уроки, разделась, постирала вещи. Голая, обернувшись одним полотенцем, развесила их на балконе. Пока мама готовила, залезла в душ. Её левая рука дрогнула на кране с горячей водой, когда правая потянулась к мочалке с мылом. Пена! Лика вспомнила слова лжематери из сна Леонида о том, как улицы были заполнены белой пеной, а «они» её не выносят, от белой пены они захлёбываются и умирают. Пеной ведь обычно поливают улицы от какой-нибудь заразы, от утечек нехороших веществ. – Ай! – Лика, что случилось? – Всё в порядке, мам. Я сильно открыла горячую воду. Лика в самом деле переборщила с кипятком и отрегулировала воду, но айкнула от осознания сна своего парня. Что ж, подумала она, если чудовища погибают от пены, то им, людям, она, наоборот, должна помочь. Эта мысль обрадовала её, однако радость вытеснили мрачные мысли. Лика безуспешно старалась смыть их вместе с потом. Лика легла спать позже Леонида, но тоже довольно рано. Любовь велела ей сменить день ночью и не спать как можно дольше, сидеть, лежать и думать только о своей любви. Но иные мысли и режим дня брали своё. Сквозь подступающую дремоту Лика услышала открывшуюся дверь, голос, шаги отца. Вот и все дома. Вот и всё в порядке! Если бы... Если бы... В час с минутами – время подсказали вначале биологические часы – Лика проснулась. Она почувствовала, что надо проснуться. Она тут же вскочила, нащупала фонарик и посветила на часы: был час ночи и двадцать три минуты. Секундная стрелка тикала, приближаясь к двенадцати. Она прошла уже больше, чем три четверти циферблата, когда окно содрогнулось, как от грозы. Лика даже подумала «Люблю грозу в начале мая!..», но весело что-то не было. Совсем не было. Лика осветила, осмотрела сперва комнату, как будто звук, похожий на треск, могла издать не гроза, а упавшая вещь: всё было на месте. Подошла к окнам, положила пальцы на холодный подоконник, рядом с горшками с бегонией и розой. Окна стояли целые. Сквозь них виднелось звёздное небо и отдалённые огни каких-то... – Ах! – Лика прижала пальцы к губам. Той ночью светили вовсе не ночные огни. Где-то был пожар! И Лика даже знала, где. Она мгновенно вспомнила всё, о чём рассказывал ей Леонид. Ликины окна выходили на юго-восток, и без сомнения она видела пожар, происходивший на атомной электростанции. В то время как Лику и разных других людей, кто проснулся от ощущения, что что-то не так, охватывал ужас или мучила неопределённость, начался самый страшный в истории телефонный звонок: «Оперативную машину на выезд». «Что там случилось?» «Танечка, иди сюда быстрее, у нас атомная горит». «Ой, мать...» – Мама, мама, – заскулила Лика. И закричала на весь дом: – ПОЖАР! ПОЖАР!!! Жаркий ветер хвостом змея проник через форточку. Лика чувствовала движение там, вдали: весь тревожный звонок, пожарных... всё. Хоть и не видела воочию, но её душа и тела реагировали на последствия аварии. В коридоре послышались шаги родителей. Они проснулись одновременно с дочерью, но поначалу не понимали, что нарушило их сон. А потом услышали Лику и, как были, мама – в ночнушке, папа – в трусах-семейниках и белой майке, так и забежали в комнату Лики, подошли к окну. – Пожар! – плакала Лика. – Это пожар, который снился Леониду. Мама, папа! Папа не понял, что такого снилось Леониду (самого мальчика, конечно же, не забыл), но глаза его, иссиня-чёрные от ночной темени, округлились. Меньше всего он сейчас напоминал шута, поступающего на актёрское с частушками. Огонь держался неестественно ровно, обычное пламя во время обычного пожара так себя не ведёт. Небо над Чернобылем светилось тоже не так, как могло бы светиться от обычного пожара. Пожар вдалеке не прекращался. Ликина мама посмотрела на мужа, пытаясь без слов понять, что он думает о пожаре. – Мама, – сказала Лика, – я проснулась от того, что окна дрогнули. – Дрогнули? – озадачились родители. Руслан Сергеевич поднял бровь, осмотрелся, будто в дочерней комнате могло оказаться что-то новое для него, посмотрел на форточку и закрыл её. – Форточки не открывайте, – сказал отец семейства. – Пока сидим дома. Лика, ты сегодня не идёшь в школу. – Что случилось? – спросила мама. – Маша, это пожар на станции. На атомной электростанции. – Но... – Мария подразумевала «Ты уверен?» – Да. Я знаю. Я таксист, я ориентируюсь, где что находится. Это станция. Пожар на ней может выбросить чёрт знает какие химикаты. Может, там всю таблицу Менделеева выкинет! Форточки и окна должны быть закрыты. – Да, да, – за каждое «Да» мама кивнула по разу. – Они же вызвали пожарных? Как ты думаешь? – Наверняка. – Руслан вспомнил: – У нас есть друг из Чернобыля. – Чугалинский Борис Валентинович? – спросила Лика. Она пару раз видела этого человека. – Да, он. Я позвоню ему утром. Спрошу о пожаре. Скажу, что мы видели, и про то, что окно дрогнуло. Семья разошлась по комнатам. Лика думала, что теперь не заснёт. Но прошло некоторое время, и сон одолел её. Только спать пришлось недолго. – Что так ра-ано?.. – зевнула Лика и потянулась, разгадывая точное время утренней зари. Размяла длинные ноги и залежавшиеся руки. Какие-то из хрящей хрустнули. Лика поняла, что её разбудил телефонный звонок. Напряжённая трель разреза́ла спёртый квартирный воздух. Походкой, слишком бодрой для только что проснувшегося, отец подошёл к телефону и незамедлительно снял трубку. – Боря? – когда голос отца был серьёзней, чем сейчас, Лика припомнить не могла. Разве что сегодняшней ночью. – Я сам собирался тебе позвонить. Дело в том, что... Да! Да!!! – Руслан, что? – послышался мамин голос. – Между третьим и четвёртым или?.. Твою мать. В смысле? Как это – крышу? – отец побледнел. – Какие? Скажи, что не все... умоляю! – Тут отец зачем-то подпрыгнул к шкафу с научными книгами, часть из которых использовала Лика, обычно для рефератов по физике, химии и биологии. Он достал учебник по химии, вернулся к телефону, вновь поднёс трубку к уху, открыл периодическую таблицу Менделеева и скользнул взглядом вниз: – Боря! Вижу, девяносто второй. Девяносто четвёртый. Иод, я забыл?.. Восемь суток! Господи! Что ещё?.. Стронций. – Казалось, отец оставит книгу на столе, но он так же быстро положил её на место, закрыл шкаф и снова подпрыгнул к телефону. – Да, мы уедем. По крайней мере, мои жена и дочь должны уехать. – Он посмотрел на закрытую форточку. – Да, это мы сразу сделали. Спасибо, друг. Да, как смогу, наверное, уже с другого телефона. Береги себя. До свидания, Боря. – Мы уезжаем? – обеспокоилась Маша. – Куда? – В Киев. Назад в Ленинград! В Киев, – метался между вариантами Руслан Сергеевич. Главным для него было, чтобы семья не оставалась в Припяти, а уж куда они поедут или даже переедут – дело второе. – Я пока не хочу в Ленинград, – у Лики на глазах заблестели слёзы. Она посмотрела в окно, скривилась, выбирая между любовью и безопасностью. – В Ленинград, не в Ленинград, а уезжать надо быстро. Семье Леонида тоже лучше уехать, – сказал папа и объяснил жене: – Наша дочь влюблена. Руслан Сергеевич скоро начал собираться. Он вытаскивал из шкафов все документы, вещи и среди прочего тёплые свитера, шубу жены, свою дублёнку, куртку дочери. – Маша, – сказал Руслан, тронув жену за плечо, – не бойся. Возьми, пожалуйста, из аптечки таблетки для головы, для сердца и йод. Самое важное – йод. Он же там есть? – Да! – Хорошо. Давай это всё. И мы, прости... с Борей хотели распить, ну, в честь праздников, – Руслан щёлкнул себя по шее. – В комоде стоит. Принеси, пожалуйста, красное вино. Маша Лебедева сделала, как велел муж. Сочетая волнение с привычными утренними процедурами, она затем отправилась в туалет и в ванную. – Руслан, объясни, пожалуйста, что случилось, – сказала она, выйдя из ванной с сияющим после воды лицом. – Что тебе сказал Борис? Ты смотрел таблицу Менделеева. Она как-то связана с ночным пожаром? – Да. – В третий раз взгляд Руслана Сергеевича был очень серьёзен и пронзителен. Голос был необычайно твёрд. – Это был не пожар, а взрыв. На станции. Крышу четвёртого блока снесло! – На слове «снесло» на спине Лики заплясали ледяные мурашки, перебежав на затылок. Её волосы зашевелились. – В воздух выбросило дохре... много радиации. – Ра-ди-а-ци-и? – по складам спросила Лика. И вдруг почувствовала на вкус слово «радиация»: оно содержало неживые зелёные оттенки... – В воздухе бродит атом. Маша почувствовала, как сползает по стене. Руслан вовремя подхватил её. – Маша, Маша! – Я в порядке. – Тогда собирайся. Мы уезжаем, судя по всему, надолго. – На сколько? – спросила Лика. Отец только посмотрел на неё печальным взглядом. Он не хотел ни врать близким, ни обнадёживать их. – Леонид... – со смешанными чувствами любви, тревоги, страха, неразрушимого счастья и осознания вклинившейся в мирную жизнь беды сказала Лика. А потом реальность, в которой Лика во время взрыва находилась дома и спала, перестала существовать, оставив Лике лишь память о себе.