Мёртвые души

В зеркале отражается золотая маска филина. Мужчина, огражденный четырьмя стенами гримёрки, вдумчиво осматривает собственный облик. Выглаженный, без единой пылинки пиджак сидел на нём ровно, как и должно сидеть на человеке такого уровня. — Вип гости прибыли на остров, —раздается металлический голос, когда Хван заходит в комнату. Иль Нам снимает птичий образ с себя, откладывая маску на стол, и не двигается долгие две минуты, пока не вздымает ладонь и не подзывает ведущего к себе: — Ин хо, мальчик мой, подойди сюда. Хван выполняет просьбу беспрекословно и через два широких шага оказывается возле Иль Нама. Старик берёт поблёскивающую на свету золотую личину, крутит в руках, разглядывает, как невиданный ранее предмет и попросту замирает с ней на какое-то время, растягивая губы в простодушной улыбке. — Сними маску, — не приказывает, а искренне просит, и Ин хо подчиняется спокойному старческому баритону. Теперь в зеркале виднеются два лица. Иль Нам водит кистью в воздухе — предлагает наклониться. — Помнишь, что тебе сказали, когда ты пошёл на сделку? Хван недолго думает и отвечает: — Что я должен буду посветить всего себя служению этому месту. Старик крутит головой, и Ин Хо видит, как его плечи затряслись от приглушенного смеха. — Нет, дорогой Хван Ин Хо, не только это. Ты не уловил суть. Ты что-нибудь чувствуешь? Я имею в виду, хотелось ли тебе улыбаться, плакать в последнее время? Ты скучаешь по Чун Хо? По вашей с ним матери? — Да, — отвечает мужчина, но тут же осекается. Иль Нам даёт ему время подумать. Впервые за пять лет после смерти, ему есть дело до внутренней части себя и Ин Хо искренне использует эту возможность. Действительно, а был ли хоть один инцидент, когда что-то трогало его сердце, и он испытывал чуть больше легкого недомогания или приятной удовлетворенности? Он не скучает по брату. Он не скучает по приемной матери. Он вообще ничего не чувствует. В нём есть только пустота. Иль Нам загорается новой волной усмешки, видя озадаченное молчание. — Тем, кому ты продал душу, ты и отдал свою человечность, — старик поднес к Хвану маску филина, полностью перекрывая ею чужое лицо. — Они забирают то, что заставляет почувствовать себя живым. То, что очеловечивает, — Иль Нам хитро сощурился и кашлянул, — Поэтому я и умираю, потому что отказался отдать свою человеческую сущность. — Прошу прощения, я не очень понимаю, к чему Вы клоните. — Хван Ин Хо, ты знаешь, как переводится твое имя? — Как…— мужчина замер от пробившего его осознания, — человечность. Старик улыбается ещё шире, и теперь его улыбка больше похожа на оскал. — Ты продал им своё имя и судьбу, дорогой Ин Хо.

***

Ин Хо запомнил эти слова, казалось, на всю оставшуюся жизнь. Стрельба в брата было последним, отчего на Хвана обрушилось внезапное желание бросить всё и самому скинуться с чертового обрыва. С тех пор он не позволял себе ничего лишнего. Да, он разрешал себе гневаться, однако, в своё оправдание Ин Хо мог предложить нелюбовь к нарушению правил. Чувства — табу, эмоции — под запретом. Такой радикализм был с ним до первой возможности дать слабину. Почему-то показывать свою ненависть, неприязнь и агрессию считалось для него более правильным, чем проявление антонимичных им. Наверное, работников он не считал за людей, поэтому и взаимодействовать с ними было легче. Это не означало, что в игроках он видит существ иерархически выше. Отнюдь. Игроки такая же масса, только зелёная. Но что-то всё-таки его зацепило в одном из них. Ин Хо признавался себе, что ему интересно следить за четыреста пятьдесят шестым. Даже не помня его имени, он ощущал в нём специфическую жажду к жизни. Такую, которую нету у самого Ин Хо. Во время очередной игры, Хван словил себя на мысли о желании прочитать биографию игрока и узнать про него больше. На второй день он уже сидел с папкой и листал найденную про Ки Хуна информацию. — Ты знал, что они с двести восемнадцатым лучшие друзья? — офицер, держа в руке бокал шампанского, гадко хохотнул и скатился по спинке дивана. — Надо это использовать, — он покрутил бокал по кругу и сделал глоток, — для шоу. Мужчины сидели друг на против друга, их разграничивал журнальный столик, на котором валялась черная маска с квадратом, и Ин Хо ужасно бесил такой беспорядок. Даже если он его права рука — нельзя разбрасываться такими вещами. — Шоу будет в конце, — отрезал Хван, перелистывая страницу. — Чон Сан У явно не из тех, кто будет отдавать свою победу какому-то дураку из Сан Мун-дона. Офицер вылупил глаза, опрокидывая залпом всю ёмкость. — Чего? Когда ты успел выучить имена и места рождения этих шавок? — Я просто прочитал, — равнодушно выдавил из себя Ин хо. — Из того досье, что ты мне принёс. — Ты отвратительный трудоголик, Ин Хо. Кто вообще будет заставлять свои работников ногу сломать об сбор инфы о «каком-то простачке из Сан Мун-дона» — мужчина противно исказили свой голос, передразнивая начальника. — Был бы я на месте информаторов, послал тебя в далекое пешее. — Это их работа, — мужчина остановился на фотографии Ки Хуна, проводя большим пальцем по корешку папки. — Мы им за это платим. — А что ты им так заинтересовался? — Он кажется мне подозрительным. Решил навести справки, а то чёрт его знает, вдруг он игру сорвет. — Когда кажется — креститься надо, — офицер поставил бокал на стол. — Так моя бабушка говорила. — Я не верующий, — Ин хо брезгливо захлопнул папку. — В бога уж точно. — О, да, душите меня своими экстравагантными высказываниями, господин Хван! — мужчина громко расхохотался, хоть ему и пришлось прикрыться ладонями, ведь начальник уже занес руку с досье над головой и был готов швырнуть ею в непутёвого подчинённого. Вместо этого Ин Хо смиренно положил папку на стол и вздохнул: — Отнеси в отдельную ячейку. И чтобы без всяких твоих выкидонов. Офицер резко поднялся с места, отдал честь и поклонился, подбирая чтиво. — Будет сделано, Господин Хван Ин Хо! И мужчина вышел, оставляя фронтмена один на один со своими мыслями. С тех пор Ин Хо смотрел игру с не испытываемым ранее интересом. И, хотя он не имел привычки болеть за кого-то, хотелось, чтобы четыреста пятьдесят шестой дотянул до финала. Откуда-то в Ин Хо была твердая уверенность, что этот человек увидит конец игры с выигрышем на счету. И какое же было удивление у Ин Хо, когда так и случилось. С виду простодушный, наивный и глупый плебей выбился к победе. И пусть не без помощи бывшего друга, который предпочёл воткнуть себе нож в глотку, вместо того, чтобы прекратить игру и выйти ни с чем (через некоторое время, после прокрутки сюжета в телевизоре, Ин хо всё равно пришёл к тому, что Ки хун был физически сильнее) — это неважно. Сам факт, что победитель именно четыреста пятьдесят шестой, тот, на кого Хван мысленно ставил, поражал. И мужчина до сей поры не признавался, что хотел этой победы искренне, однако это было именно так. Ин хо был заинтригован, точнее, в нём просыпалось желание узнать о том, что же будет дальше с этим человеком. И Ин Хо решился вернуться. Сон Ки Хун, его дорогой Сон Ки Хун, воплощение душевности, глупости и доброты. Как вообще родители могли дать ему такое имя? Ин Хо был полон свербящим восхищением от этого человека и его нелепой сущности. Смехотворной. Мудрый поступок не может быть таким, он не склоняется и не подчиняется каким-либо правилам, но и не совершает столько оплошностей. Безусловно, у всех попавших в эту игру жизнь сложилась не самым лучшим образом, но Сон Ки Хун — другой случай. Он находился где-то между полным беспамятством и царствованием, ведь ошибок у него накопилось настолько много, что они привели его к победе. Этот парадокс просто не умещался в голове, и всё же, каким-то невероятным способом у Ин Хо получалось его понять. Мысленно коснуться, провести подушечками пальцев, но не объять пониманием всего. Эта бледная кожа под перчатками отдавала стылостью. И дело было совсем не в том, что перчатки, как и сами руки Ин Хо были мертвенно холодными, нет. Хван отчётливо чувствовал, что касается ледяной кожи. В переодевании игрока не было ничего предосудительного, а Ин Хо просто выполнял свою работу: взять, подтянуть к себе, расстегнуть пуговицы куртки и стянуть футболку. Ин Хо противно не только потому, что рука сама тянется провести по натренированному иссушенному телу, но и ещё и оттого, какие ужасные тряпки это тело скрывают. На Ки Хуне нет ни единого нового шрама. Вот на этой удаче ты всегда вывозил, Мудрый поступок? На Ки Хуне будто даже раны затягивались, как на какой-то бесприютной псине. Если бы ты продался дьяволу, то что бы он попросил у тебя взамен? Совет? Ин Хо усмехнулся этой случайной шутке. Маячок в зубе — действительно умно, но не прозорливо. Теперь у Ки Хуна ни возможности отыскаться в случае чего, ни зуба. Ин Хо попросит новые перчатки после того, как окончит обыск. И переоденет Сон Ки Хуна. Ин Хо в принципе попросит вычистить весь салон лимузина. Точнее, прикажет. Да, вышестоящие ведь приказывают? Как хорошо, что мудрости Ки хуна хватило, чтобы не ампутировать себе член и не вставлять туда микрофон, а то бы Ин Хо пришлось лезть и туда. После осмотра он сломя голову бежит до умывальника и до дыр натирает перчатки, снимает их и намыливает уже руки. Перчатки он выбросит, но чуть позже. В ближайшее время новые ему всё равно не пригодятся. — Господин Ё Иль, — Кан Дэ Хо улыбался слишком радостно для той ситуации, в которой они оказались, — Вы были превосходны! — хоть кто-то оценил его способности к ломанию людей не только морально, но и физически. Называть мысленно игроков по имени постепенно вошло в привычку. Наверное, эта привычка закрепилась после неудачной шутки, где смеялся только он один, потому что весь спектр воспоминаний, связанных с этим именем, накрыл его с головой. Точнее, до этого у него появилось обыкновение называть людей по номерам, но Ин Хо, сам того не понимая, сделал шаг к надуманной нормальности и теперь идентифицировал всех по буквам в паспорте. — Спасибо большое, — Ин Хо растянул губы в улыбке, чуть приоткрывая рот. — Очень приятно за похвалу. Нет. — Вы были прямо как ниндзя! — парень выглядел настолько восторженным, что казалось, будто сейчас он начнет прыгать и хлопать в ладоши. Чон Бэ (Ин Хо запомнил его имя только потому, что мужичок был ещё одним «старым добрым» другом Ки Хуна) ткнул локтем в младшего морпеха и тоже дружелюбно осклабился. — Да, мистер-крутой был невообразим, — подтвердил Чон Бэ и кивнул головой. Но больше всего Ин Хо интересовала реакция Ки Хуна. Сон не выглядел радостным, скорее, наоборот. С досадой смотрел на Ин Хо и сочувствующе на побитую фиолетовую свинью. В Ин хо разгорался огонь. Он в самом деле не понимал, какого черта? Какого черта Ки Хун их жалеет. Да этот нарик с его дружком не имеют права на сочувствие! «Иди, учи своих детей!» Ин Хо научит их. Заставит каждого ходить по струнке и вылизывать его туфли начисто. Мудрый поступок, как ты не понимаешь? Как ты не понимаешь столь прозрачной моральной угнетенности этого сборища? Её можно увидеть даже смотря сквозь пальцы. Сон Ки Хун, прекрати попытки слиться с этой массой, когда ты уже выделяешься, перестань их жалеть. На лице Ин Хо была лишь легкая гордая улыбка, а внутри распирало от этой злобы.             182 игрока, которые захотели            остаться здесь.             

      И ещё 182 игрока, которые       хотели       уйти отсюда после             первой игры!

А Ин Хо хотел прижать Ки хуна к стене и несколько раз приложить об нее головой. До дурака из Сан Мун-дона всё никак не дошло, что каждый должен иметь шанс на нормальную жизнь. И у тебя он был, этот шанс, мудрый поступок, если бы ты был эгоистичнее. Но у тебя другая манера эгоизма. Ты помогаешь всем, кроме тех, кто с тобой не согласен. Мудрый поступок, ты был бы чертовски хорошим диктатором. Ин Хо сломает твою волю, напрочь сотрет выдержку и надежду, и сделает своей твою лицемерную натуру, заставит подчиниться и будет использовать в своих целях. Хорошие диктаторы всегда хорошо свергались народом. Ты же будешь свергнут одним человеком, и он будет властвовать над тобой. Ты бы был прекрасным ведущим игр, если бы не моральные установки, но не надейся, Ин Хо будет выжимать из тебя всю мораль кроваво и безжалостно. По ночной комнате разносятся тихие вздохи. Это двести тридцатый ебётся со своей длинноволосой псиной. Ин Хо мерзко, даже слишком. Он пристрелит этих двоих первыми же, если те не умрут раньше, конечно. Рука медленно тянется к резинке трусов. Не будет же он дрочит на это? Ин Хо отдергивает руку. Нет, не будет. Ему мерзко, даже слишком. Видимо, пора закончить отступление, но поток мыслей Хвана продолжается. Кому он исповедуется? Неважно. Сидеть на коленях перед человеком, укладывая голову на колени и чувствуя руку в волосах — Ин хо готов отдать этому моменту всего себя. Единственное, чему он действительно хочет служить, и идолопоклонничество уже не кажется такой ужасной вещью. Кто не создавал себе кумира? Кто не был частью секты? Может, кто-то и не был, но Ин Хо не против стать сектантом. Только он и мессия. Это их секта на двоих.

***

Ин Хо проснулся в койке, впрочем, как и все игроки. В свою первую игру он не замечал, какая эта кровать неудобная и жесткая, но сейчас палки карниза впиваются в спину, создавая огромные неудобства. Четыреста пятьдесят шестой находился где-то совсем рядом.