Бесконечный кошмар Жона

      — Ох, Руби, — вздохнула Пирра, уловив его мысль. Криво улыбнувшись, Жон обменялся быстрым взглядом со своей партнершей. Её глаза всё ещё были красными и опухшими. А в уголках глаз по-прежнему оставались капельки влаги, да и макияж тоже был испорчен. Не полностью, но было очевидно, что она плакала. «Или что-то ещё», — пробурчал его обезьяний мозг.              — Пирра. Твой макияж, — тихо прошептал он, после чего взял её за руку и отошел к балкону. Он не слишком много знал об имидже или репутации, если уж на то пошло. Он был уверен, что некоторые могли догадаться о том, что произошло, к тому же большинство их однокурсников были озабоченными подростками. Они чаще всего думали тем, что было у них между ног или в сердце. Их вихляющий мыслительный орган служил только двум целям: чтобы навариться на экзаменах или утопиться в дешевой выпивке, которая попадалась им под руку.              — Оу, я совсем забыла, — прошептала Пирра. Он провел пальцем по её щеке и размазал по ней потеки туши.              Потянувшись в нагрудный карман, он наколдовал себе колокольчик. Он слегка позвенел им, после чего в его руке появились косметичка и зеркало Норы. «Надеюсь, Нора простит меня за это».              Ничего не говоря, он открыл косметичку. Жон слегка припудрил ей щеки, чтобы скрыть следы туши. С помощью нескольких быстрых мазков кисточки единственными следами слез стали её всё ещё красные и опухшие глаза. К сожалению, на это потребуется время, и он не мог скрыть это с помощью того, что у него было под рукой. Как бы хорошо он ни владел косметикой, он не мог творить чудеса из ничего.              — И… готово, правда твои глаза слегка красные. Но это, надеюсь, можно объяснить тем, что ты рано проснулась. День уж точно был долгим, — закончил Жон, снова позвонив в свой колокольчик. Косметика Норы вернулась туда, откуда пришла.              — Спасибо тебе, Жон. Правда. У меня совершенно вылетело из головы, что мой макияж мог быть испорчен, — тихонько вздохнула Пирра. Жон прекрасно понимал, почему это вылетело у нее из головы. Но он не собирался об этом говорить. Он всё ещё чувствовал себя виноватым. Ему хотелось как можно скорее забыть об этом и двигаться дальше.              — Эм… слушай, ты могла бы помочь мне завязать галстук? — спросил Жон. Сразу после его слов Пирра слегка усмехнулась.              — Ты никогда не перестаешь удивлять! — Пирра хихикнула, после чего ловкими пальцами она быстро завязала ему красивый узел. Не слишком тугой, но и не слишком свободный. В её глазах по-прежнему была обида, но по сравнению с грузом, снятым с её плеч, это было ничто. Его маленький план заставить её сосредоточиться на чем-то другом увенчался грандиозным успехом. Возможно, помогло и то, что Пирра ухватилась за возможность немного подумать о чем-то другом. — Честно говоря, Жон, почему ты не можешь завязать галстук? Ты умеешь танцевать, петь, готовить, ты умеешь рисовать, у тебя отлично получается делать макияж. Почему ты так и не научился завязывать галстук?              — Моя мама всегда делала это за меня, — Жон покраснел, а на его губах появилась ласковая улыбка. — И, наверное, я всегда думал, что она будет рядом, чтобы помочь мне. Так что я никогда не видел необходимости учиться этому.              — Настоящий маменькин сынок, да, Жон? — непринужденно пошутила Пирра. На её губах появилась мягкая дразнящая улыбка. Улыбка исчезла так же быстро, как и появилась. Пирра нахмурилась, глядя на центральную башню академии, опираясь на перила. — Но Жон. Ты всегда с такой любовью говоришь о своей матери и сестрах. Почему ты никогда не говоришь то же самое о своем отце?              Задав этот вопрос, Пирре хватило приличия отвернуться. Сохраняя каменное выражение лица, он выдохнул. — У нас сложные отношения, — вздохнул Жон, получив в ответ нежный взгляд и кивок от своей напарницы. Посмотрев на нее, он ещё раз тяжело вздохнул, решив быть честным. — Я буду плакать только на одних похоронах своих родителей. И буду присутствовать только на одних. На этом и остановимся.              — Пойдем ещё немного потанцуем, — быстро сменил тему Жон. В тот же миг мимо них пронесся резвый ветер. Пирра плотнее натянула на себя плащ, борясь с дрожью.              — Хорошо, пошли, — прошептала она, поспешно отходя от балкона.              Руби нигде не было, когда они вернулись в зал.              «Может, это и к лучшему», — мысленно отметил Жон, всё ещё чувствуя себя не в своей тарелке. Это также дало ему время подумать о том, что он хотел сказать своей лучшей подруге. «Но ведь Руби никогда не была моей лучшей подругой?»              Осознание этого факта больно резануло сердце.              Руби была лучшей подругой «Блевунчика». Руби и «Блевунчик» были как две капли воды в одном стакане. Они могли говорить о комиксах дни напролет.              Жон не помнил, когда он в последний раз прикасался к комиксам после пробуждения во Сне. Часть его скучала по этому, по беззаботному удовольствию от того, что ему нечем заняться. Невинно лениться, просто жить моментом, неделями ждать следующего выпуска.              Можно было сказать, что между ними возникла пропасть. Он не был уверен, что Руби тоже заметила это. Да и он сам не замечал, и его раздражало, что ему потребовалось так много времени, чтобы понять это. «Если держать её рядом, это только навредит ей, особенно когда она узнает обо мне больше». Руби не была глупой, он заметил несколько пристальных взглядов, которые она утайкой бросала на него. Как будто она искала в его глазах кого-то другого. «Отталкивая её, я сделаю ей больно, но она будет в безопасности. В безопасности от меня, в безопасности от Сна».              Иногда ему казалось, что он заразился чумой, даже если он не хотел вредить окружающим, они все равно «заражались». «Может быть, мое проявление — это не Сон, а проявление Сна вокруг меня?»              Быстро остановив этот поток мыслей, пока он не наткнулся на неприятные истины, он прикусил язык. Он знал достаточно, но все равно хотел оставаться в умышленном неведении. По крайней мере, ещё некоторое время.              Нервно проведя рукой по шее, он подумал, не стоит ли ему снова переодеться в цветочное платье. Его костюм-тройка был ещё одной удачной находкой в лабиринте. И в основном он был нужен для того, чтобы не замечать странных взглядов, которые, как он знал, уже начал привлекать. Впрочем, он мог признать, что устал всегда быть «большим человеком». Макияж на его руке не потрескался, но слегка размазался. Не настолько, чтобы стать проблемой, но достаточно, чтобы кто-то смог понять, что он что-то скрывает.              — Пора взглянуть правде в глаза… — пробормотал Жон, обменявшись взглядом с Пиррой. Первой их заметила Нора с Вайолет, сидящей у нее на плечах. Она озарилась мегаваттной улыбкой, пока нефритовые глаза метались между ним и Пиррой. Затем она моргнула, и свет в её глазах слегка померк, после чего она быстро спустила Вайолет на землю и направилась к ним. Оторвавшись от его ученицы на полпути, она с теплым взглядом шагнула к Пирре. Вайолет же врезалась в него с хихиканьем и вздохом облегчения.              Мягко улыбаясь, он поднял её на руки. Две тонкие руки обхватили его шею в тот же миг. Он не почувствовал никакой паники в их связи, да и танцевал он с Пиррой не более пяти минут. Их разговор на балконе тоже не был долгим. «Но опять же, наверное, то, что её окружает столько людей, когда мы обычно только вдвоем, сильно её напрягает».              — Что ты думаешь о танцах? — спросил Жон, заметив, как Нора перешептывается с Пиррой. Затем он быстро взял её за руку и не очень деликатно потащил к другой двери. Нора на это улыбнулась, но улыбка не достигла её глаз. И ей не хватало её обычной обильной энергии. «Спасибо», — пробормотал он, когда они встретились взглядами. Розовая бомбардирщица понимающе кивнула ему. Её глаза говорили о том, что у них ещё будет разговор, но сейчас она собиралась утешить Пирру.              За что он был ей благодарен. Он мог стать её другом; он стал бы её другом. Он мог бы стать опорой, выслушать, дать совет. Но он не мог помочь утешить её, не показавшись высокомерным. Тем более что именно он отказал ей.              — Что ты делала с Янг? — спокойно спросил Жон, глядя на Вайолет с легкой улыбкой.              — У пунша ужасный вкус, — хмыкнула Вайолет. Он слегка кивнул, когда понял о чём она. Если бы Янг дала Вайолет пунш с «пряностями», он бы сломал её в следующий раз, как они будут спарринговать. Не имело значения, была ли она «душой компании» или любила веселиться. Он помнил, как ему разрешали сделать глоток из бокала отца или вина матери, когда он был моложе. Но это всегда происходило в окружении взрослых, которые присматривали за ним, держа наготове ведро рядом с подушкой и одеялом.              Алкоголь был так же вреден для детей, как и для взрослых, а зачастую и хуже, ведь они ещё не закончили расти. То, что могло дать Янг легкий кайф, могло вырубить Вайолет прямо на месте. Особенно если её устойчивость к алкоголю была особенно низкой. Он знал, что Янг об этом не задумывалась, особенно учитывая то, как она стояла и болтала с Саном и Блейк.              Переглянувшись, Янг кивнула ему, а затем продолжила говорить с лучезарной улыбкой на лице. Её щеки были румяными от алкоголя. Этим она дала ему все ответы, в которых он нуждался.              Выпустив глубокий вдох, он подавил гнев, который бурлил внутри. Было время и место для того, чтобы устраивать сцены. И танцы были не для этого. Он избавит от этого своих однокурсников.              — Пошли немного прогуляемся, — предложил Жон, опуская Вайолет и беря её за руку. Подойдя к «детскому» столу, он попробовал пунш. После чего вздохнул с облегчением: в нем не было спиртного. Налив Вайолет маленькую чашку, он позволил своим глазам побродить по залу. Не совсем понимая, куда себя деть.              Сказать, что он чувствовал себя не в своей тарелке, было преуменьшением. Он мог танцевать с лучшими из них, у него даже была медаль за это дома. К сожалению, он все ещё был интровертом без единой социальной косточки в своем теле. И то, что его разум кричал ему, что он здесь не нужен, ничуть ему не помогало.              — Кажется, я видел Вайсс, которая сидела одна на стуле. Почему бы нам не пойти и не спросить, в чем дело? — спросил он, медленно начиная пробираться к ней. Вайолет тут же засияла и радостно кивнула. Несколько девушек мило улыбались им, когда они проходили мимо.              — А где Нептун? Я думал, он пригласил тебя на свидание? — спросил Жон, когда они подошли ближе. Наверное, это был не лучший «ледокол», особенно если судить по тому, как вздохнула Вайсс.              — Он меня бросил, — надулась Вайсс, бросив взгляд на мужчину, о котором шла речь. Который, к его радости, тоже сидел в одиночестве на стуле дальше. Уставившись в дно пластикового стаканчика.              — Прости за это, — вздохнул Жон, занимая место рядом с ней. — Он спросил, приглашали ли тебя на танцы, и я ответил, что нет. Если бы я знал, что все так закончится, то ответил бы иначе.              — Не стоит. Ты не сделал ничего плохого, — вздохнула Вайсс, немного отодвинувшись в сторону, чтобы Вайолет могла сесть между ними. — Мне не следовало так быстро соглашаться. Наверное, это из-за того, что он красавчик, а может, потому что я плохо соображала… Но я должна была распознать обычный флирт, а не что-то большее во время нашей первой встречи…              — Он хотел секса на одну ночь, а ты хотела чего-то большего, ха, — пробормотал Жон, ухмыляясь недоверчивому взгляду, который она ему послала. — Что? У меня семь сестер; думаешь, я не слышал похожего раньше? — закрыв ладонями уши Вайолет, он продолжил. — Я слушал, как моя старшая сестра и близняшка сравнивают, как их парни ведут себя в постели. Я был рядом, когда мою сестру бросили. Я также был рядом, когда мою сестру бросили, потому что она изменила. Что, оглядываясь назад, было правильным поступком, парень явно заслуживал лучшего.              Убрав руки от ушей ученицы, он попытался проигнорировать хмыканье и взгляд Вайсс, когда Вайолет забралась к нему на колени. Обхватив её руками, он практически чувствовал, как она излучает счастье, прислонившись спиной к его груди. Ему не нужно было смотреть на нее, чтобы понять, что она улыбается.              — Все, что я хочу сказать, это то, что ты не должна себя корить. Если ты хочешь потанцевать с Нептуном, я могу подойти и поговорить с ним по душам. Если ты хочешь танцевать с кем-то другим, попроси его. В конце концов, это же танцы, мы должны веселиться и общаться. Если ты хочешь чего-то большего, то намекни ему об этом, чтобы понять, согласен ли он, а если нет, то просто не утруждай себя чем-то большим, — пожал плечами Жон. Послав небольшую улыбку в сторону Вайсс. — Иногда все, что тебе нужно, — это немного уверенности. Мир не рухнет, если тебе откажут.              Снова окинув зал, он остановился на генерале Айронвуду. Вокруг его глаз плясало туманное облако из переливающихся цветов. Проследив взглядом за туманной нитью, он вгляделся в два сияющих рубина. Небрежно прервав зрительный контакт, он заметил Рена в стороне.              Должно быть, Йозефка что-то прошептала ему на ухо, потому что он перестал наливать себе ещё одну чашку пунша. Жестом указав в сторону генерала, Жон увидел тот самый момент, когда Рен заметил туман. Розовые глаза быстро остановились на темноволосой девушке. Два сверкающих изумруда метались между ними, когда в них поселилось некое проявление паники. Один раз — совпадение, два раза — закономерность.              Посмотрев на девушку, он нахально подмигнул ей, а затем активировал магическое заклинание. Облако тумана быстро рассеялось. Девушка, о которой шла речь, повела себя так, словно за раз проглотила целый лимон. Её глаза мгновенно налились кровью, а из носа потекла капля крови.              — Скоро вернусь, — Жон обратился к Вайсс и тихо прошептал, прежде чем поднять Вайолет с колен. Слова, которые вертелись у Вайсс на языке, были заглушены его действиями.              Встав, он бесстрастно направился к Рену. Проходя мимо, он бросил на генерала ещё один взгляд. Заметив, что тот ничуть не удивился. Это позволило ему облегченно вздохнуть. К счастью, ничего страшного не произошло. Но все равно. «Лучше перестраховаться. Кто знает, на что может пойти пьяный подросток».              Он не хотел использовать свою магию, предпочитая сохранять чистоту между миром бодрствования и сном. Но ему также не хотелось рисовать мишень на своей спине, будучи способным совершать подвиги, которые должны быть невозможны. Оглянувшись на второй этаж, он увидел, как серебристоволосый парень смотрит на него, приподняв бровь. В его глазах светилась спокойная апатия. «Надеюсь, это просто глупые дети», — мысленно взмолился Жон, которому не нравилось, что его чутье говорит об обратном.              /-/              — Он что-то сделал с моим проявлением, — прошипела Эмеральд. Быстро достав из сумочки носовой платок, она вытерла кровоточащий нос.              — Теряешь хватку, Эм? — хихикнул Меркури со своей обычной усугубляющей беззаботностью. — Как только Синдер не смотрит, ты сразу все портишь. Боже-боже, что она об этом подумает?              — Заткнись! — зашипела на него Эмеральд; её глаза налились кровью. — Я не знаю, что он сделал, но он увидел мое проявление. Он подмигнул мне.              — А я-то думал, что тебя интересуют только девушки, — захихикал Меркури, на его губах заиграла злобная улыбка. — Красавчик заставил тебя покраснеть?              — Я прикончу тебя, — резко выкрикнула Эмеральд, потянув его галстук вниз, чтобы она могла взглянуть ему в глаза. Её проявление стало для неё второй натурой. Когда оно не смогло «завладеть» Меркури, по её носу потекла ещё одна капля крови. Она хотела заставить расцвести «цветы» в его глазах, но, прежде чем иллюзия смогла закрепиться, она рассыпалась. Исчезла, как туман в прекрасное летнее утро.              — Ты не шутила, да? — пробормотал Меркури, потянувшись к её руке и бездушно сжимая её, пока её аура слегка не засветилась, после чего она с шипением отпустила его. — Это не самый лучший расклад. Синдер нужно будет проинформировать. Не думаю, что генерал заметил. Не думаю также, что он, или кто-либо другой, заметит её позднее прибытие.              — Нужно доложить, — хмыкнула Эмеральд, стараясь не смотреть вниз, пока светловолосый и черноволосый дуэт разговаривали, возвращаясь к младшей Шни и ещё какой-то беловолосой девчонке. Она изо всех сил старалась, чтобы её враждебность не просочилась в её взгляд. Ведь она знала, насколько острыми могут быть инстинкты некоторых охотников.              — Это может обернуться неприятностями... — вздохнул Меркури. — С ними нужно будет разобраться, — он бесстрастно пожал плечами. Как будто говорил о погоде, а не о покушении на двух студентов.              — Согласна, — пробормотала Эмеральд, как вдруг по её спине пробежала дрожь, когда она сморгнула слезы с глаз. — Арк что-то сделал. Я не уверена, что именно. Но я потеряла контроль над своим проявлением. Лай также видел, как мое проявление воздействует на цель. Он ничего не делал, но то, что он тоже это видит, плохо.              — Я посмотрю, какую информацию я смогу собрать о них, — прошептал Меркури, его голос звучал почти с предвкушением. Как будто он с нетерпением ждал того, что должно произойти. — Минт может быть скомпрометирована в любой момент, если они способны видеть сквозь иллюзии. Арк сильнее, чем Ли, так как он может активно что-то делать с иллюзиями. Но оба должны быть устранены. По возможности навсегда.              — Без вариантов, — пробормотала Эмеральд. Бикон падет, Синдер получит то, что хотела. Но достижение этой цели будет намного сложнее, если один из них окажется на скамейке запасных. Не говоря уже о том, что анонимность была их лучшим инструментом. Если бы их враги вдруг узнали, кто они такие и каковы их цели... Синдер и, возможно, Меркури доживут до следующего дня но вот она... Эмеральд знала, что её удача и навыки не смогут противостоять армии Атласа и всем действующим охотникам и охотницам в Вейле. Но прежде всего она не хотела подвести Синдер.              /-/              — Ты подорвешь его доверие, — шептала Йозефка ему на ухо, её постоянное присутствие не давало ему расслабиться, пока он перебирал в уме все способы, которыми это безумие может обернуться. В этом не было ничего невозможного. Это была монументально глупая идея. Но Рен был верен своим принципам, друзьям и семье.              — Неуместная преданность, которая приведет к разрушению доверия, — призрачный двухтональный голос Йозефки прошептал рядом с ним.              — Преданность, как и доверие, — это «улица с двусторонним движением», — прошептал в ответ Рен. Он старался говорить тихо, чтобы никому не мешать. Танцы закончились уже несколько часов назад, но он всё ещё сидел за своим столом, а перед ним лежал бумажный талисман. — Доверие нельзя дать, его можно только заслужить. Преданность в одну сторону — это не что иное, как послушание. И я не буду сидеть сложа руки, когда ему придется взвалить на плечи бремя, которое большинство мужчин сокрушит.              — Добрый охотник — не обычный человек, — настояла Йозефка. — В его сердце пылает надежда. Сон о лучшем завтрашнем дне теплится в его груди. «Надежда завтрашнего дня» слишком молода, чтобы понять, она хочет пойти по стопам «отца», даже если это не её путь. Большинство охотников Ярнама — претенденты на их амбиции, другие — юстициары, выступающие в роли судьи, присяжных и палача. При этом большинство разбивается перед лицом безумия и отчаяния. Добрый охотник знает свой путь. Он идет по нему без колебаний. С гордо поднятой головой. По его следам расцветает надежда, даже если оставленные семена ещё не проросли.              — Йозефка, — тихо прошептал Рен; рот призрака захлопнулся, когда он окинул её взглядом. — Жон, мой друг, человек, которого я считаю своим братом, стал мучеником за чужой город. Мы оба знаем, что его так называемый «путь» закончится только одним способом. Его похоронят на глубине шести футов. Ради него, не романтизируй его поступки. Мое проявление успокаивает духов, и ты не хочешь узнать, что обратное тоже возможно.              Девушка посмотрела на него, несовпадающие глаза уставились в его. Красные пятна на её груди потемнели, когда она отвесила вежливый поклон. — Прошу прощения за свои манеры, Говорящий с духами.              — Ты извиняешься, — Рен вздохнул, встал и влил нить Духовности в талисман. Он не испытывал талисман раньше, да и рисовать его ему было некомфортно, так как это было совершенно не в его компетенции. Но он боролся и победил. В итоге у него получился талисман «Ходящего по Снам». «Это глупая идея», — шептал его разум, и он был склонен с ним согласиться.              К сожалению, это был единственный способ вывести Жона из депрессии. Только так он мог заставить Жона понять, что он им небезразличен. Может, он и не простит его, но послание будет передано.              Мягкая улыбка заиграла на его губах, когда он взглянул на спящую семью. Вайолет спала, прижавшись к груди Жона, и из её уст вырывался тонкий лепет. Пирра крепко спала, пусть её чувства и не были взаимными, простой акт признания снял груз с её плеч. Как и то, что её чувства перестали грызть её, дав ей возможность дышать и не чувствовать, что она тонет. Нора тоже крепко спала в своей постели, храпя за троих.              — Я просто надеюсь, что это сработает, — пробормотал он, забираясь под одеяло. Он не успел закрыть глаза, как почувствовал толчок в затылок. С каждой секундой толчки становились все сильнее. Тяжело выдохнув, Рен почувствовал, как его выдергивают из тела.              /-/              — Где они? — нервно спросила Аврора, расхаживая взад-вперед возле стола. Перед ней лежали зазубренные метательные ножи мистера Арка, несколько из них были со сколами, а какие-то и вовсе разлетелись на части. Несколько книг явно видели лучшие дни, став жертвами её практики. Её метательная рука и плечо болели, но она чувствовала удовлетворение, которого не испытывала раньше. — Их так долго не было... — нервно прошептала она. — Может, они мертвы? О кровь, что, если они мертвы?              — Отдышись немного, Аврора, — Арианна мягко улыбнулась ей, усаживаясь в кресло с горько-сладкой улыбкой. — Ты позволяешь своим нервам брать верх над тобой. Мистер Арк не забыл о тебе.              Выполнив просьбу наставницы, Аврора сделала глубокий вдох. Немного погодя ясность вернулась, а паника улетучилась. А вот нервы — нет. Было ощущение, что она ходит по кромке льда. Казалось, что в любой момент Охотник вернется, чтобы похоронить её сестру. «Охота — не место для девочек», — так говорил ей отец. Пока она пыталась изобразить храброе лицо, в животе образовалась ещё одна яма.              Её отец был великим человеком. Он приехал в Ярнам миссионером из другой веры. И хотя он не обратился в ту веру, которую проповедовала Церковь исцеления, он все равно присоединился к ним в качестве проповедника. А когда он увидел, что ничего не получается, то присоединился к охоте вместе с Генриком. Он проводил похороны бедных и несчастных. Он плакал, когда в гробы клали детей, которые были младше Вайолет.              Он был великим человеком и очень хорошим отцом. Всякий раз, когда он был дома, он делал все возможное, чтобы они улыбались, баловал их любовью и лаской. Они с Вайолет родились в роскоши, которую мало кто мог понять в Ярнаме, — в теплом доме с любящими родителями. Даже когда охота овладевала её отцом, когда им приходилось играть на его любимой музыкальной шкатулке, чтобы он сохранял контроль над собой, он никогда не поднимал на них руки.              Она солгала охотнику. Было легче оплакивать отца, если она сама верила в свою ложь. Что он поднял на нее руку. Что её синий глаз — это следствие минутной слабости с его стороны. А не от того, что она защищалась от слишком рьяного «художника». Это помогло ей почувствовать себя чище, заставило забыть о том, что единственная вещь, которая действительно принадлежала ей, чуть не была украдена пьяницей.              Но это никак не помогало справиться с чувством вины, которое грызло её изнутри.              — Послуш… — Арианна уставилась на нее с мягкой улыбкой, но Аврора не обратила на нее внимания. Вместо этого она резко остановилась, когда знакомый запах защекотал ее нос. Неестественный запах. Мягкий запах лаванды, любимых духов её матери, защекотал ей нос. Он доносился с лестницы. Этого запаха она не чувствовала с тех пор, как ушел Охотник.              — Аврора! — крикнула Арианна, когда та бежала по лестнице со всей скоростью, на которую были способны её ноги. Сердце заколотилось в груди, когда она замедлила шаг, не увидев охотника в самой часовне.              — Ты не видела охотника? — спросила Аврора, бросившись к старухе и разбудив её. Старая женщина зевнула, и из её рта вырвался запах хуже, чем из уборной. У нее осталось всего несколько желтых зубов, и черные десны.              Смахнув сон с глаз, старуха посмотрела на нее, как на букашку. — Нет, — сплюнула она, отряхиваясь, как будто её коснулось что-то особенно отвратительное. — Я не видела охотника, — усмехнулась она, её глаза сверкнули жестокостью. — Не лезь в чужие дела. Такие шлюхи, как ты, должны думать только о том, что происходит у них между ног.              Аврора посмотрела на старуху, сжимая кулаки. Её слова жалили. Каждое слово было пропитано ядом. «Разбей её дурацкое лицо», — прошептал её разум, но его быстро заглушили слова, сказанные не ею самой. «Не делай этого, твое запястье сломается», — голос Охотника эхом отозвался в её сознании. Разжав кулаки, она увидела непринужденную жестокость, сверкнувшую в глазах старухи. Зарычав на нее, старуха выплюнула комок мокроты себе на колени. Она быстро отвернулась, когда изо рта старой короны вырвались проклятия.              — Если тебе нужен охотник, то ты с ним разминулась, — Обитатель часовни, как ни странно, отозвался добрым словом. В его туманных глазах светилась искренность. — Я... пожалуйста, останься. Он скоро вернётся. Он всегда возвращается. Здесь безопасно.              Аврора уже давно ушла. Она гналась за ароматом лаванды. Паника охватила её, когда она не нашла запаха сестры.              Её туфли громко цокали о мощенные камни Ярнама. Но Аврора не обращала на этот звук никакого внимания: одна её часть понимала, что она поступает безрассудно, убегая в ночь вот так, а другая знала, что ни один зверь не посмеет её преследовать. Наступив в лужу крови, она широко распахнула глаза. Её нога скользнула из-под ног, а другая оказалась высоко в воздухе.              Крик боли вырвался у нее, когда она врезалась в землю. Она застонала, поцарапав колено. Быстро поджав под себя ноги, она снова сорвалась с места. Она летела по дороге из крови и трупов, как летучая мышь из ада. Она едва не врезалась в перила, когда взбегала по очередной лестнице, и ей пришлось почти броситься в сторону, когда труп церковного гиганта занял почти всю лестничную площадку. Его голова была насажена на перила ограждения. Одна из его ног была начисто отрублена.              Подавив нарастающее беспокойство, она выбежала на площадь. Покидая залитые кровью улицы. И тут же остановилась, когда её встретила кровавая бойня. У церковного гиганта кишки вываливались наружу, как нитка колбасы. У другого гиганта в глазу зияла дыра в форме меча, а вокруг шеи обвились два шара с цепями. А рядом были разбросаны трупы лекарей Церкви Исцеления. Сотня остекленевших глаз следила за ней, пока она пробиралась через площадь.              Она вздрогнула и непроизвольно подпрыгнула, когда труп, проиграв битву с гравитацией, шлепнулся на землю с тяжелым стуком всего в паре сантиметров от неё. Его спина разбилась о надгробие. Аврора сделала все возможное, чтобы не закричать, когда из трупа полезли личинки. Вместо этого она прибавила шагу.              Сердце стучало в ушах, и она уже давно перестала чувствовать ноги. Только отчаяние толкало её вперед. Ей нужно было узнать, что случилось с её сестрой. Жива ли она. Почему охотник был один. Её запах был давно погребен под запахом крови, смерти и собственных духов охотника.              Проглотив нарастающую панику вместе с теми крохами еды, которые ей удалось съесть, она начала бежать вверх по лестнице в сторону величественного собора. Следуя за запахом крови. В её глазах появлялись пятна, грудь жгло так, как она никогда раньше не испытывала. Но она продолжала бежать, пока её ноги почти что горели от напряжения.              Она чуть не упала, поскользнувшись на крови, и не разбила себе зубы о каменные ступени.              Покачиваясь, она остановилась перед величественным собором. Осмелившись взглянуть вверх на грандиозную часовую башню, которая была видна отовсюду в городе. Из её недр доносились ужасные звериные рыки. Для её ушей это звучало почти святотатственно.              Большой собор, — место силы Церкви исцеления. Заражен чудовищами. Это звучало как плохая шутка. Все знали, что пролить кровь на святой земле — высший из грехов. То, что Церковь Исцеления, последний бастион веры в городе, была заражена, было кощунственной мыслью. Ложь, которую безумцы шептали в сырых переулках, прежде чем таинственно исчезнуть следующей ночью.              Однако это не мешало звериным рыкам, воплям и эфемерной боли вырываться наружу.              Прикусив губу до вкуса крови, Аврора сглотнула. Вопреки здравому смыслу она шагнула в Большой собор. Двери уже были широко распахнуты. Многоглазые наблюдатели смотрели на нее, пока она подходила все ближе и ближе к звукам боя.              «Святотатство!», — кричал её разум, глядя, как кровь просачивается вниз по священным ступеням. Аврора не знала, какое безумие заставило её идти вперед, но она сделала это. Ступив в жидкий грех, она поднималась по святым ступеням с кровью на обуви. Подойдя к главному залу, Аврора встала как зачарованная. С изумлением и ужасом она наблюдала за тем, как охотник сражается с двумя огромными зверями. Один из них уже лежал полумертвым у его ног, из его шеи непрерывно текла кровь.              С тихим криком охотник бросился под одного из зверей, перебив ему ногу. Другой же волкоподобный зверь затаился сзади, нюхая воздух, и спустя мгновение его голова устремилась к ней, а на морде заиграла злая ухмылка.              Затем все произошло как в замедленной съемке. Она застыла на месте от страха, по ноге пробежала струйка чего-то теплого, а разум кричал, чтобы она двигалась. На другой стороне огромного зала Аврора увидела, как охотник отрубил зверю вторую ногу, а затем пронзил мечом его затылок. Он ринулся в бешеном спринте, когда второй зверь уже настигал её.              Аврора почувствовала, как горит её живот, как рвется кожа, когда острые когти впились в нее и подняли в воздух. Зверь злобно ухмыльнулся, а затем стряхнул её в сторону охотника, словно она была мухой. «О, это моя матка и почки?», — она недоуменно смотрела на гигантскую волчью тварь, облизывающую когти. Холодный ветер проникал через дыру в её животе. Она невольно заметила, как её кишки, разорванные на части и сплетенные вместе, были подхвачены ветром и вывалились наружу.              Аврора не почувствовала, как врезалась в охотника, не заметила, как его добрые голубые глаза стали нечеловечески янтарными и раздвоились. Она чувствовала только холод. Дыру в животе, холод, который только нарастал с каждой секундой.              — Не сдавайся. Я спасу тебя. Ты выживешь, — решительно пообещал охотник. Он достал пузырек с кровью и вылил его содержимое ей в горло. Аврора захлебывалась кровью, её глаза затуманились, когда охотник осторожно положил её на каменную площадку посреди большого зала. Плавая в лимбе, слишком слабая, чтобы пошевелить хоть одним мускулом, она беспомощно смотрела, как охотник переступает через нее. Кровь капала с острия его меча в нескольких сантиметрах от её глаз.              — Как низко пали святые, Викарий, — слова, вырвавшиеся из уст охотника, принесли некое подобие ужасающей ясности. Чудовище вскинуло голову в сторону охотника и угрожающе зарычало, делая шаг вперед в ответ.              — Пролить кровь на святой земле? В доме исцеления? Неужели тебе не стыдно? — зверь зарычал на охотника, золотой свет окутал его, пока он сжимал когти в насмешке над молитвой. Крик, похожий на нечленораздельное «Уходи! Сгинь!» вырвался у Викария, когда охотник щелкнул пальцами. Золотистый свет, заливавший её, разбился, как стекло. Прекрасные мотивы света разлетелись в воздухе. На мгновение великий зал окутался святым светом.              Одна соринка света пролетела по воздуху, приземлившись ей на язык, тем самым заставив её впервые в жизни по-настоящему осознать реальность вокруг. На месте гигантского чудовища стояла на коленях Викарий. Молодая девушка, ненамного старше её, отчаянно сжимала золотой кулон, пока молитвы слетали с её губ. Её вуаль упала, волосы, сотканные из мягчайшего золота, рассыпались по плечам, а глаза нежнейшего голубого цвета смотрели в небо в поисках ответов.              На месте охотника стоял ухмыляющийся мальчик, одетый в синие штаны и странный, но удобный на вид свитер с кроличьими мотивами. Его меча нигде не было видно. Вместо этого он рассказывал истории маленьким серебристым теням. Нагнувшись, он оторвал свою руку и с улыбкой протянул её серебристой тени в форме ребенка. Мальчик нежно поцеловал тень в лоб, когда она обвила его шею двумя руками, одной серебряной, другой золотой. Вызывая у него беззаботный и счастливый смех. Оглядев другие маленькие фигурки, он присел и поднял ещё одну на колени. Он рассказывал какую-то историю, глядя в голубые глаза. Тень на его коленях моргнула, невинно засмеялась и улыбнулась. Серебристый глаз и голубой глаз с нежностью смотрели на нее.              Ещё раз моргнув глазами, золотистое тепло исчезло из её глаз. Туманная форма бежевого и коричневого цвета мчалась вперед, танцуя вокруг большого бело-серого пятна. Аврора почувствовала, как закрываются её глаза, как все вокруг стало туманно-серым, как холод проник в её душу. Красивые брызги багрового цвета сияли в её глазах, пока она чувствовала, как мягкие объятия смерти становятся все холоднее и холоднее.              Стук сапог по мрамору эхом отдавался в её ушах. Отсчитывая последние мгновения, жнец приближался к ней. Составляя ей компанию в последние минуты жизни.              Ужасный предсмертный вой пронесся по собору, достаточно глубокий, чтобы её кости слегка задрожали. Затем знакомое мягкое тепло окутало её, когда охотник бережно положил её голову себе на колени, глядя на нее самыми мягкими голубыми глазами, которые только можно себе представить.              — Не смей, Аврора, не сдавайся, — хрипло прошептал он. Он положил руку в перчатке на её живот. — Разве ты не хочешь снова увидеть свою сестру? Она ведь любит тебя. Она будет раздавлена, если ты умрешь.              Аврора почувствовала, как в её сердце вспыхнуло что-то, и она издала булькающий звук, не сумев найти в себе силы, чтобы заговорить. Она дернулась, когда чувство на мгновение вернулось в её желудок, и хныкнула от боли. Её органы ударялись друг о друга, пока позвоночник выпрямлялся, возвращаясь на место. Какое бы заклинание ни наложил на нее охотник, оно пыталось, но не смогло исцелить её. Даже если оно использовало кровь как медиум, оно не сработало. Её никогда не причащали кровью.              — Слушай мой голос, не сдавайся, — прошептал охотник, засовывая ей в рот ещё один пузырек с кровью. Кровь ничего не делала, чтобы согреть её кости. Лишь щекотно вытекала из желудка так же быстро, как и вливалась в него. Заклинание, которое он наложил на нее, на мгновение задержало жизнь в её груди. — Не делай этого. Разве ты не старшая сестра? Ты не сможешь защитить свою сестру, если умрешь сейчас. Не уходи в эту спокойную ночь. Ты ещё можешь жить. Не сдавайся!              Уголек в её груди заискрился. Аврора не хотела умирать. В её груди горел уголек жизни, огонек решимости. Но у него не было ни единого шанса против холодной хватки смерти, окутавшей её. Она чувствовала, как замедляется сердце, как в глазах появляются капли слез, как из последних сил булькает кровь в горле. Она уже давно потеряла ощущение рук и ног. Её желудок превратился в бездонную ледяную яму, поглощающую каждую крупицу тепла.              Голубые глаза охотника затвердели, перчатка на его руке порвалась, когда он провел ладонью по своему мечу. — Надеюсь, это сработает, — держа кровоточащую руку над её губами, он положил другую ладонь на дыру в её животе.              — Ты хочешь жить? — спросил охотник, глядя ей прямо в глаза. — Если хочешь, открой рот и проглоти мою кровь.              Аврора с трудом открыла рот, последние угольки внутри подталкивали её к этому. Серебристая капля розовой крови приземлилась на её язык. Второй порыв углей согрел её, когда охотник заговорил тише. Его рука омывала величественный зал мягким золотом.              — Из глубин твоей души пусть поднимется твоя аура. Из снов дремоты пусть взлетит её сила. По венам жизни и течению духа пусть зажжется жизнь. Я освобождаю твою душу, о дитя мое, и своей рукой дарую тебе жизнь, дарую тебе надежду. Искра, уголек, долг под лунным сиянием. Придет рассвет, а с ним жизнь и новое начало.              Вайолет почувствовала что-то теплое в груди, что-то святое. От нее исходил свет бледно-белого золота. Он смывал холод в её груди, давая ей утешение в последние минуты жизни. Аврора не хотела умирать, но и не верила в ложь охотников. Зато она была признательна за его присутствие. Она не хотела умирать, но прежде всего она не хотела умирать в одиночестве, боясь и страшась.              Умереть, купаясь в золоте в грандиозных залах величественных соборов, где в воздухе пляшут мотивы... Для шлюхи вроде нее это было больше, чем она заслуживала.              Она окинула взглядом грандиозную архитектуру, величественный и великолепный алтарь, подвергшийся святотатству. Красная кровь окрасила его, заставив некоторые свечи гореть багровым, вместо того чтобы нести мягкое золотое пламя. Нежный лунный свет заливал алтарь мягким светом. Даже святотатственный слой крови не отнимал у алтаря ощущения святости, которое он источал.              Её голубые глаза блуждали по прекрасному гобелену на потолке. Она не была уверена, то ли у нее перехватило дыхание от такой красоты, то ли она уже давно перестала дышать. Но ей было все равно. Напротив, она не могла не благоговеть перед нарисованными святыми, святыми мужчинами и женщинами, исцеляющими бедных и больных. Они дарили мир умирающим и компанию страдающим. Моргнув, она увидела своего отца, сидящего среди святых и проповедников. Он мягко улыбался ей и осторожно сдвинулся в сторону, а рядом с ним уселась молодая Викарий в золотистой форме. Оба улыбались ей, ожидая, пока она сядет между ними.              По её щекам скатилась слеза, чернота на краю её глаз становилась все сильнее, и впервые за долгое время она почувствовала удовлетворение. Оставлять сестру было больно, но боль уменьшалась от того, что её семья с любовью ждала её по ту сторону.              Закрыв глаза, Аврора вздохнула в последний раз. Последнее, что она услышала, был тихий вздох охотника, за которым последовал вырвавшийся у него выдох.              Чувствуя себя невесомой, все заботы и прочие смертные привязки были смыты святым теплом.              Открыв глаза, Аврора улыбнулась: ни матери, ни отца она нигде не увидела. Она лежала на теплом полу, над ней возвышалась белая крыша, звук сна заглушался звуком чьего-то удушья.              Аврора рывком поднялась, почувствовав, как сердце заколотилось в груди. Паника была лишь усугублена чудовищной болью в животе, грозящей разорвать её пополам. Последнее, что она увидела, прежде чем боль стала слишком сильной и она потеряла сознание, был человек, подозрительно похожий на охотника, вскочившего с кровати. Маленькая фигурка, одетая в голубой комбинезон, от которого исходил знакомый запах, недовольно зарычала, когда её отодвинули в сторону. Потом все стало черным.              /-/              Рен падал, бесконечно падал. Он уже давно потерял всякое чувство направления, свободно падая сквозь бесконечную пантомиму цветов. Он уже несколько раз падал сквозь все цвета радуги. Он слышал цвета, которые не могли видеть ни люди, ни фавны. Он падал сквозь смеси цветов, от которых болела душа.              Падая сквозь облака красок, живых пятен, имитирующих жизнь, танцующих теней, воссоздающих вспышки истории.              «Это была глупая и безрассудная идея», — понимал Рен в глубине своей души. Если его уже не тошнило, то в конце концов он собирался забрызгать все вокруг рвотой.              Пробиваясь сквозь очередное облако невозможного цвета, заставлявшее его разум кричать, Рен почувствовал, как напряглась его связь с физическим телом. Что-то поймало его и остановило бесконечное падение. Это дало ему столько осознания, что он пожалел о том, что осмелился оглянуться.              Беспомощно рухнув перед огромным глазом, Рен почувствовал, как его дух пошатнулся. Глаз заслонял собой небо, море, горы, облака. Все было ничтожно мало по сравнению с глазом, который был всем, что он мог видеть. Это был мутный глаз, который смотрел не только на него, но и сквозь него. Когда-то давно он был голубым, он «знал» больше, чем замечал, — холодный голубой цвет, напоминающий зимнее небо. Зрачок был круглым, но по всему глазу виднелись трещины — зеркальное отражение его собственных глаз.              Шок пронесся сквозь него, когда жизнь вернулась в глаз. Он замер, пока глаз, казалось, судил его. Он почти утонул под «виденьем» кровавой бойни. Крики падающих зверей эхом отдавались в его душе.              — Я знаю тебя, — слова раздались в его голове, когда «Оно» заговорило. — Мой протеже хорошо отзывался о тебе. Он называет тебя другом, братом. Однако я вижу в тебе проблему.              — Герман, — Рен не знал, как он говорит; если бы он говорил, то давно бы уже не мог сдерживать свои голосовые связки, крича до хрипоты. Имя не столько произносилось, сколько вылетало из него эхом.              — Значит, ты знаешь мое имя, — тихо прошептал голос Германа, почти утопив его в море апатии. Вспышки воспоминаний озаряли бесцветное небытие вокруг него. Окрашивая мир в серый цвет, наполняя его апатией. И все же было два воспоминания, которые выделялись. Они наполняли пространство вокруг него тошнотворным чувством отвращения и семейного тепла.              Проваливаясь в воспоминания, он видел, чувствовал отвращение в глазах Германа, когда тот впервые взглянул на Жона. Отвращение, рожденное ненавистью к самому себе. Невинный Жон, высокий и долговязый, стоял в ужасе, впервые переживая Сон.              Рен вынырнул из воспоминаний, очутившись на прекрасном кладбище. Серебристые лунные цветы, насколько хватало глаз, оживляли унылый пейзаж, заполненный надгробиями. Отчаянно оглядываясь по сторонам, он увидел источник мягкого тепла. Его собственная дикая паника улеглась, когда его омыли чувства, которые испытывал Герман. Жон, Вайолет и Герман мягко спали рядом под большим шишковатым деревом.              Мир накренился вокруг своей оси, когда его выкинуло из воспоминаний. Апатичный гнев оживал в огромном глазу, закрывавшем горизонт. — Я не причиню тебе вреда, мой протеже нуждается в твоей дружбе. Но и помогать тебе я не стану. Ты сам ввязался в это дело, ты сам из него и выберешься.              С этими ледяными напутственными словами глаз исчез. Оставив Рена продолжать свое вечное свободное падение. Его паника становилась все сильнее, когда он почувствовал, что «тяга» от его физического тела становится все слабее и слабее. Почти как будто «веревка» могла оборваться в любую секунду.              Рен испуганно вздохнул, почувствовав, как замедляется, и в тот же миг он мягко приземляется в две гигантские руки, обхватившие его. Руки были раздвоены в суставах, живые, теплые, но от них исходил фарфоровый холод. Взглянув вверх, он увидел небо, наполненное бесконечными глазами. Мягкие глаза девушки, полные материнского тепла, смотрели на него сверху вниз.              — Прости Германа, юный Говорящий с Духами. Ты увидел то, что ему дорого. То, что тебе не суждено было увидеть, — нежный голос зашептал вокруг. Её слова казалось обернули мягкое одеяло вокруг его дрожащей души. — Но ты не должен быть здесь. Ты не принадлежишь этому месту. Я не позволю тебе покончить с собой ради какого-то тщетного проявления братской симпатии или преданности. Мой добрый охотник слишком ценит тебя, чтобы ты пошел и выбросил свою жизнь на ветер. А теперь уходи. Иди домой и забудь, что это вообще произошло.              Как только слова были произнесены, Рен почувствовал, как «веревка», соединенная с его телом, натянулась. Он полетел вверх, «мир» накренился, пока он мчался сквозь облака красок, через туманы эмоций и безличных серебряных фигур.              Рен проснулся, захлебнувшись собственной рвотой, и яростно дернулся в своей постели. Его аура мгновенно рассыпалась. Мышцы сводило спазмом, как только он пытался пошевелиться. Дышать было невозможно, рвота заливала ему рот, когда он отчаянно пытался вдохнуть.              В этот же момент рядом с ним собрались серебристые мотыльки, материализовав на их ковре девочку, у которой только начался подростковый возраст. В её платье зияла огромная дыра, демонстрируя тонкую талию, когда она огляделась вокруг и упала в обморок.              Рен не успел ничего больше подумать, как Жон оказался перед ним. Его обычно спокойные голубые глаза наполнились паникой. Он танцевал между ним и девочкой, не зная, кого осмотреть в первую очередь. Затем ему в горло сунули стеклянную колбу. Тошнотворный, густой напиток проник в его горло. Он почувствовал, как неестественное спокойствие овладевает им, принося с собой легкий оттенок ромашки. Спокойствие, более безмятежное, чем могло создать даже его проявление.              Вытащив стеклянную колбу изо рта, Жон перевернул его на бок. Из него хлынул водопад рвоты. Его голова раскалывалась, пока он опорожнял свои кишки, а в голове царил беспорядочный сумбур. Его «прогулка по снам» больше напоминала кошмар, состоящий из скомканных снимков. Единственное, что он действительно помнил, — это апатию в глазах Германа и материнские глаза неизвестной девушки. Все остальное было путаницей, думать о которой было ещё больнее.              — Черт возьми! — прошептал Жон себе под нос, прежде чем схватить его под мышки и вытащить из кровати. Рен пытался помочь, пытался подтянуть под себя ноги, но все, что он мог сделать, — это дергаться, ноги отказывались ему повиноваться. Открыв дверь в ванную и включив свет, Жон поставил его прямо между унитазом и стеной. Подняв крышку унитаза, он придержал его чтобы он не упал на пол.              Бормотание благодарности сорвалось с его губ и утонуло под очередным потоком рвоты.              Осторожно Жон усадил ту, кто могла быть только старшей сестрой Вайолет, по другую сторону унитаза. В его глазах горели вина и гнев, пока он смотрел на подозрительно круглое пятно красноватой кожи, видневшееся сквозь дыру в её платье.              Небесно-голубые глаза распахнулись в дикой панике, когда она отчаянно огляделась по сторонам. Паника была быстро смыта, когда Жон мягко развернул её к унитазу, и из нее хлынула рвота. Красная и наполненная кровавыми кусками.              — Что происходит, мастер? — тихо спросила Вайолет, вытирая сон с глаз, пока Жон нес ее в ванную.              — Они страдают от последствий своих действий, — мягко ответил Жон. Рен не упустил взгляда, которым одарил его друг. — То, что успокоительное варево, которое я приготовил, действует на Духовность, — единственное чудо, которое остановило твою смерть, Рен. Неважно, смогли бы мы помочь тебе выблевать кишки, если бы твой разум, тело и душа разлетелись на куски пятью секундами позже.              Рен хотел бы покраснеть, оправдать свои действия в любой форме или виде. Но его кишки сжались, легкие сжались, и желчь вырвалась в воду. Слезы залили ему глаза, так как горло горело.              — И не заставляй меня начинать разговор о твоей сестре, — прошипел Жон, а смертельно бледная девочка бросала на Жона испуганный взгляд, когда в её глазах проносилось осознание. — Она подумала, что будет блестящей идеей последовать за мной в моей охоте. В итоге её пронзили гигантские когти и выпотрошили. Единственная причина, по которой она жива, — это моя отчаянная попытка смешать заклинание пробуждения ауры с исцеляющей кровью, моей собственной магией исцеления и «кровным» удочерением, чтобы привязать её ко мне и тем самым заставить Сон видеть в ней мою ученицу. Я не думал, что это сработает. Это не должно было сработать.              Девочка уставилась на Жона, в её глазах виднелись противоречивые эмоции. Рен не знал, хотела она умереть или нет. Но она выглядела злой и благодарной одновременно.              — Чего это стоило? — мягко спросила Вайолет, заставив смятение расцвести в глазах Авроры.              — Больше, чем мне хотелось бы, меньше, чем я ожидал, — начал Жон, так же дразняще расплывчато, как обычно, когда его спрашивали о том, что ещё он узнал во Сне. — Её органы не регенерируют. Её кишечник превратился в беспорядочную кашу. Но все основные органы ниже желудка исчезли. Точнее, почти, у нее осталась одна почка.              — У меня никогда не будет детей? — спросила девочка с разбитым сердцем, пока по её щекам текли слезы. Она быстро повернулась к унитазу, когда все новые кусочки её кишечника выплеснулись наружу.              — Не исключено. Зависит от обстоятельств, — прошептал Жон. Жон проигнорировал его взгляд и взгляд двух девочек. — Я знаю несколько способов, которые могут исцелить тебя. К сожалению, я не могу исцелить все прямо сейчас. Магия, которая поддерживает твою жизнь, всё ещё работает на износ. И я не хочу пытаться смешивать два дико разных типа исцеления одновременно. Есть шанс, что ты никогда не сможешь исцелиться, так как вся или почти вся магия исцеляет в направлении «нормального состояния». И твое «состояние» может быть переписано так, что ты станешь такой, какая ты есть сейчас, а не такой, какой ты была.              В ванной воцарилась удушливая тишина, когда Жон усадил Вайолет на теплый кафель, а затем встал. Рен увидел в глазах друга вспышку нерешительности, которая быстро сменилась решимостью. — Я обещал твоему отцу в последние минуты его жизни, что буду заботиться о тебе и Вайолет, как о своих детях. Это обещание я планирую сдержать. Просто... в следующий раз думай головой, а не сердцем.              Взгляд, которым Жон окинул девочку, был хорошо знаком Рену. Такой взгляд он посылал Норе, когда они оба знали, что она собирается сделать какую-нибудь глупость и пострадать, и оба знали, что она это сделает.              — Присмотри за ними для меня, пожалуйста? — Жон улыбнулся Вайолет. — Кто-то должен прибраться в комнате. Я не хочу, чтобы Нора перебудила всю академию, наступив утром в блевотину.              С этими словами Жон ушел. Тихо вздохнув, Рен увидел противоречивое выражение глаз Авроры. Вопросы боролись с растерянностью. Прежде чем Аврора успела что-то спросить у сестры, слова были заглушены очередным потоком рвоты. Запах ударил в нос, и Рен присоединился к ней, опорожнив свой желудок сразу после нее.