Бесконечный кошмар Жона

Громкие шаги отдавались эхом, пока Жон осторожно спускался по лестнице. Ручной фонарь в руке отбрасывал мягкое желтое сияние, но, к счастью, это был не единственный источник света. Высеченные на стенах лестницы скорбящие женщины, одетые в монашескую одежду, с тканью, закрывающей глаза, держали в руках подсвечники. Статуи плакали кровью, но через мгновение все исчезло, как будто ему только что все привиделось. Остались только скорбные лица, которые с отчаянием смотрели на горящие свечи. Жону всё больше нравился его верный ручной фонарь на фоне жутких дам, плачущих кровью и держащих горящие свечи в забытых гробницах. В конце концов лестница закончилась и вывела его на тропинку, которая вела в открытую комнату с ещё большим количеством статуй скорбящих и умоляющих женщин. — Что здесь произошло? — пробормотал он себе под нос, не обращая внимания на привкус спертого воздуха на языке. Явное улучшение по сравнению с огнем и пеплом, которые всё ещё отказывались оставить в покое его вкусовые рецепторы. Он пытался смыть этот вкус, но он оставался, не исчезая. И пусть проявление Рена «очистило» его от того проклятья, шрамы остались. Исцелится ли он когда-нибудь или ему просто придется привыкнуть к вкусу огня и пепла, он не знал. И не смел надеяться. Суровый взгляд скользил по скорбящим и умоляющим статуям. По сравнению с теми маленькими, что стояли вдоль стены, эти были гораздо больше, в полный человеческий рост. Казалось, что женщины были закованы в камень, их слезы и умоляющие лица навсегда застряли в своих каменных тюрьмах. Быстро обыскав свежий труп, он вытащил небольшой драгоценный камень. Жон нахмурился, осматривая мертвеца. Ему совсем не понравилось, насколько свежим был труп. Кровь всё ещё была багровой, и хотя от трупа исходил неприятный запах, он пах потом и грязью, а не гнилью. Не было никаких признаков разложения. Жон не назвал бы себя детективом или кем-то в этом роде, он разбирался в трупах. Он видел все: от свежеубитых людей до старых и разлагающихся трупов со вскрытой грудной клеткой. Либо этот человек был убит недавно, либо здесь происходит что-то ещё. Покрепче сжав Кроцеа Морс, он огляделся по сторонам, приготовившись к тому, что из тени выпрыгнет что-то, что угодно. Ничего не появилось, но Жон знал, что у Ярнама найдется что-то в запасе. Ярнам просто не выбрал, какое именно зло он хочет послать ему сегодня. Спустившись по лестнице, Жон нахмурился. Чеканный белый камень и элегантная роскошь превратились в унылые красные кирпичи, пробивающиеся сквозь крошащийся раствор. Статуи, держащие горящие свечи, сменились ржавыми подсвечниками со старыми погасшими свечами. Чем дальше он спускался по лестнице, тем сильнее разрушался камень. Пока в конце концов он не уперся ногой в землю и не шагнул под арку. Едва он ступил в почти кромешную тьму, как его встретил низкий рык. И Жон наконец понял, что именно послал ему Ярнам. Пара тошнотворно-желтых глаз ярко светилась в темноте: в тени рыскал жуткий зверь. Он послал в его сторону взгляд, полный ненависти. Зверь потерял всякое подобие человека, полностью превратившись в обезумевшего волкоподобного монстра. Единственное, что указывало на то, чем он был раньше, — это удлиненные руки и ноги с человекоподобным торсом. В остальном это был лишь тошнотворно черный мех с вкраплениями наростов, а также звериные зубы и когти. Когда Жон взял в руки ручной фонарь, чудовище отступило назад в темноту с громким рычанием. Прикрепив фонарь к поясу, он вытащил ножны — ему совсем не хотелось взрывать барабанные перепонки, стреляя из Игниса в таком замкнутом пространстве. — Мне пора привести в порядок свое снаряжение, — рассеянно пробормотал он, его некогда аккуратный жилет был до краев забит различными безделушками, которые ему, откровенно говоря, незачем было носить с собой. Это также позволило бы ему спланировать, какое ещё оружие носить с собой. Тростью он не особо пользовался, она была хороша, и он не стал бы её менять, так как хлыст всегда пригодится. Но подаренный ему двуствольный дробовик он хотел использовать; он даст ему больше возможностей для стрельбы с высокой останавливающей силой. Топор и пила-копье или пила-клевер также были вещами, которые он хотел взять с собой. Хотя бы для того, чтобы быть готовым ко всему. Никогда не охоться неподготовленным. Это правило он взял на вооружение после того, как слишком часто умирал из-за того, что у него заканчивались флаконы с кровью, он терял флакон или просто открывал не тот карман жилета. Он проливал и тратил впустую пакеты с противоядиями, когда истекал кровью. Лучше быть слишком готовым к маловероятным сценариям, чем умереть из-за недостаточной готовности. Мысленно отметив, что нужно провести инвентаризацию всего, что у него есть, он уклонился от выпада чудовища. Вонзив ножны в бок монстра, он открыл себе возможность для смертельного удара. Кроцеа Морс вонзился точно и глубоко. Быстро вытащив клинок, он отступил назад, изо всех сил стараясь быть в курсе всего, что находилось в комнате. Научившись понимать, что происходит, когда что-то проскакивает мимо. Он умирал. Много раз. К счастью, в темной комнате были только он и зверь. Изменив форму ножен на щит, он ударил им в нос чудовищу, а затем бросился на него, как летучая мышь из преисподней. Глубокая расселина впилась ему в спину, а затем он глубоко вонзил меч в шею. Не давая зверю ни секунды передышки, он контролировал бой быстрыми и сильными ударами. С булькающим воем зверь рухнул на землю. Разъяренные глаза стали стеклянными. Кроцеа Морс обрушился в последний раз, пробив голову насквозь. Призрачный белый шар завис над грудью зверя. Вздохнув, он нагнулся к мертвому зверю и перевернул его на спину, призрачный огненный шар последовал за ним, сгорая прямо над сердцем зверя. Это был не первый раз, когда призрачный «огненный шар» появлялся на трупе. Однако это был первый раз, когда он появился на звере, и впервые «огненный шар» был почти внутри его тела. Обычно, когда они появлялись на трупах, они находились над карманами или другими легкодоступными местами. — Нет, — с ужасом и отвращением прошептал Жон, когда соединил все точки в головоломке. Вспомнив, что случилось с убитым им Церковным Чудовищем, от которого осталось только черное сердце. — Нет. Ни за что… — сплюнул он, встал и пошел прочь от трупа, так как внутри него поднималось отвращение. Какой бы ужасной ни была охота, все равно существовали черты, которые он не хотел переступать. Но Жон был слабым человеком. Ему нужно было любое преимущество, за которое он мог зацепиться. И до сих пор его «призрачное огненное видение» ни разу не ошибалось. Каждый огненный шар давал ему что-то нужное или просто помогал пополнить запасы. Это не значит, что ему нравилось обыскивать трупы, но если он мог что-то получить от этого, то делал это, хотя бы для того, чтобы иметь небольшой запас на случай, если что-то случится, и он потеряет свое снаряжение и тайник. И пускай это выглядит параноидально, но было время, когда он изголодался по флаконам с кровью. Такой опыт он больше не хотел испытывать. Флаконы с кровью были спасением. Неудачный сценарий превращался в удачный. Это не был чудодейственный сок, который мог бы исправить обезглавливание, ампутацию рук или ног или чего-то похожего. Но флакона хватало, чтобы дать тяжелораненому охотнику шанс побороться с почти непреодолимыми шансами. Стоя на коленях перед трупом зверя, Жон почувствовал дрожь отвращения. Не к трупу, ибо Жон не испытывал к зверю ничего, кроме жалости. Он знал, что когда-то это был человек. Нет, Жон чувствовал отвращение к себе, ведь он собирался сделать это. — Прости… — прошептал он, поднимая руку и готовясь вонзить оружие в грудь зверя. Его губы дрожали, пока он стоял над ним, не находя в себе сил изувечить зверя ещё больше. Не найдя в себе сил, он прислонился спиной к стене и уперся в холодный каменный пол. С каждым вдохом из него выходил густой пар, пока он смотрел вниз на труп. Он задавался вопросом, что с ним стало. «Когда это изуродование трупов стало привычным для меня делом?» Глядя на труп, он тяжело вздохнул. Он понимал, что не сможет продолжать без того, что бы ни олицетворял призрачный «огненный шар». С другой стороны, он и сам знал, что не сможет вырвать сердце трупа ради собственной выгоды. Сделав глубокий вдох, Жон снова опустился на колени над зверем, на этот раз почтительно положив руку на его грудь. Аура оживала в его руках, пока он напевал. Он решил подражать ритуалу активации ауры, только вместо этого превратил его в молитву об упокоении. Это мало что даст, но, по крайней мере, уменьшит отвращение, которое он испытывал к самому себе. — Благодаря твоей жертве я делаю то, что должен, — забирая у тебя, я отдаю взамен. Я дарую тебе покой, которого ты справедливо заслуживаешь, — в темной комнате сгустился туман, каменный пол превратился в мягкую грязь, а вокруг них проросли призрачно прекрасные белые лилии. Нежная мелодия зазвучала в тишине комнаты, когда труп чудовища превратился в серебристые молекулы света и был унесен невидимым ветром. Осколок кровавого камня звякнул о каменный пол, когда цветы и туман исчезли. Жон остался один, и компанию ему составил только ручной фонарь. С тяжелым сердцем он положил осколок в карман, встал и начал исследовать комнату. «Собирать» зверей на материалы все еще казалось неправильным, но, по крайней мере, он находил утешение в том, что зверь мирно уйдет в загробную жизнь. Он осмотрел комнату. Желтый свет заплясал по старым коробкам и большим керамическим вазам, которые стояли штабелями у стен. Стены были сложены из красного кирпича, сквозь который проглядывал слой раствора, и выделялись несколько больших каменных столбов. Создавая устойчивый фундамент для большой надземной церкви. — Должно быть, я нахожусь недалеко от Старого Ярнама, — пробормотал он, используя свой фонарь, чтобы зажечь старые подсвечники и наконец-то получить немного больше света. Открыв блокнот, он перелистнул страницу, на которой лежала аккуратно сложенная карта Гилберта. Он слегка улыбнулся, прослеживая свой путь. Кивнул, когда понял, что его догадки верны. — Но что все-таки произошло? Это... не нормально. Это не похоже на естественное расширение города. Кажется, что жители Ярнама сделали все возможное, чтобы запечатать Старый город... Что же произошло? Положив блокнот на место, Жон вздохнул. Он прекрасно понимал, что не получит никаких ответов, стоя в одиночестве и размышляя. Окинув тускло освещенную комнату последним взглядом, он направился к другой лестнице. Заколоченные створы подтверждали его мысль о том, что произошло нечто такое, что послужило основанием для того, чтобы запереть всё в комнате и забыть о ней. Это было похоже на то, как если бы надземная церковь была прислонена к другому зданию. Деревянная лестница заскрипела под ним, когда он шагнул вниз. Хмурый взгляд не покидал его, пока он шел по лестнице. Он остановился на том месте, где лестница обрушилась, но для быстрого решения проблемы к ней была кем-то приделана ещё одна лестница. Спустившись вниз, он поднялся по противоположной лестнице, нахмурившись еще больше, пока осматривал лежащий перед ним труп. Рядом с трупом он подобрал конверт с противоядием. Оставалось две таблетки, но все же две лучше, чем ни одной. Сдвинув голову трупа в сторону, он нахмурился: она выглядела бледной, но не раздутой. Вместо этого труп выглядел обезвоженным, а ногти и волосы выглядели так, будто они успели отрасти. Но даже если мумификация и началась, все равно казалось, что она началась недавно. Но этого просто не могло быть, особенно если учесть, насколько толстым был слой пыли. Все выглядело так, будто здесь не убирали лет сто или больше. — Неужели кровь замедляет разложение? — пробормотал про себя Жон. Решив пока не размышлять о тайнах, не разлагающихся тел. Встав на ноги, он направился вниз по оставшейся части лестницы. Он дошел до ещё одной открытой комнаты, которая находилась прямо под другой. Она тоже была похожа на предыдущую. Единственное отличие — буйно разросшиеся сорняки. Быстро потушив фонарь, Жон проснулся во Сне с планом почистить свой инвентарь. — Добрый охотник, с возвращением. Как прошла твоя охота? — мягко спросила Кукла, одарив его нежной улыбкой, следуя в ногу за ним. — Лучше, чем ожидалось, — вздохнул Жон, ступая в мастерскую. Положив шляпу и перчатки на стол для чтения, он сложил пальто на стул. Застегнув пуговицы жилета, он положил его на стол в мастерской. Он поморщился, увидев, насколько полными и раздутыми выглядят некоторые кожаные карманы, в то время как другие были пусты. Не говоря уже о том, что в карманах довольно редко появлялись коктейли Молотова и флаконы с кровью. — Почему у меня одиннадцать пакетов противоядий? — пробормотал Жон, глядя на вышеупомянутые пакеты, которые он вытащил из многочисленных карманов. В стандартном пакете противоядий было десять таблеток, так что он носил с собой добрых сто одиннадцать. В то время как ему нужно было всего десять, может быть, двадцать, если он будет слишком неосторожен. Однако это было ничто по сравнению с десятью бутылками с зажигательной смесью, которые он припрятал и никогда не использовал. Они были хороши, но никогда им не использовались и занимали много места, которое он мог бы использовать для других вещей. В конце концов он вынул все из карманов жилета и даже вывернул внутренние карманы плаща. Двадцать метательных ножей, два осколка кровавого камня, два смелых охотничьих значка, коктейль из едкой крови, три хладнокровные росы, которые он забыл передать Изольде, сто одиннадцать таблеток противоядий, три урны с маслом, которые находились на один карман ниже трех его огненных бумаг. И пять флаконов с кровью, завершающих все. Кроме того, у него с собой было двадцать ртутных пуль, которые лежали в его кожаной сумке, вместе с пятью, которые сейчас находились в патроннике. — Хороший вопрос, — произнес Герман. От неожиданности Жон подскочил вверх с воплем. Он быстро выхватил револьвер и крутанулся на месте, когда его сердце заколотилось в груди. Дико бьющееся сердце успокоилось, когда он, нахмурился, увидев веселую улыбку на лице старого ублюдка. Легкое хихиканье Куклы ничуть не помогало. — О? Не собираешься отчитывать меня за за непостоянную бдительность или что-то в этом роде? — фыркнул Жон, его сердце забилось как барабан, а лицо пылало. Положив револьвер в кобуру, он ждал, что скажет Герман. Зная, что старик не станет беспокоить его без причины. — Нет. Не буду. Наоборот, я бы сказал, что хорошо, что у тебя есть место, где ты можешь ослабить бдительность. В конце концов, убежище вдали от охоты — одно из желаний, на которых построен Сон. Но я отвлекаюсь от темы, постоянная бдительность — это то, чего ты должен придерживаться во время охоты. Но если ты будешь постоянно настороже, паранойя съест тебя заживо. Бдительность, как и многое в жизни, — это то, что следует практиковать в меру. Слишком мало, и ты будешь натыкаться на засаду за засадой. Слишком много — и что ж, я позволю тебе разобраться в этом самому, — проговорил Герман, раскручивая верстак, Кукла тем временем отошла в сторону, давая ворчливому старику место. — И ответь мне зачем... — Зачем ты носил это с собой? — спросил Герман, взяв в руки один из метательных ножей. Нож танцевал между его пальцами, пока глаза Германа заглядывали в его душу. — Ты используешь их? И можешь ли ты их вообще использовать? Для чего они тебе? Где ты их взял? — Э-э-эм... нет? — вздрогнул Жон, провел рукой по волосам и смущенно улыбнулся. Он думал о том, как успокоить вулкан, которым был Герман, прежде чем открыть рот и вырыть себе могилу поглубже. — Ну... Я подобрал их с нескольких трупов во время исследования, думая, что они когда-нибудь пригодятся. А потом, честно говоря, забыл о них. — Ты чертов кретин! — жестко прорычал Герман, в его голосе сочился яд, и он бросил на Жона взгляд, который говорил ему, что он меньше, чем грязь на его сапоге. — На охоте ты можешь взять с собой столько всего. И ты говоришь мне, что использовал большую часть свободного места для того, чем ты даже не пользуешься и не можешь пользоваться? — Ну... когда ты так говоришь… — вздрогнул Жон, его желудок свело, когда он увидел, что Герман завелся для тирады. — Эффективное использование инвентаря — важнейший навык для каждого охотника. Неважно, являешься ли ты вторым пришествием Людвига или просто каким-то случайным парнем, впервые пришедшим на охоту. Возможно, этот навык не так важен, как боевые навыки и хорошая голова на плечах, но это не значит, что он лишний. Ты всегда должен знать, что ты носишь с собой, где это находится, что делает, есть ли взаимодействие и синергия или они мешают друг другу, сколько их у тебя и как получить больше или как их создать, — произнес Герман, подкатившись к верстаку и оглядев все, что было аккуратно разложено по местам. — У тебя тут неплохая коллекция вещей, парень, но давай отложим это в сторону и сосредоточимся сначала на главном. То, что всегда должно быть с тобой, — Герман говорил спокойно, как будто его маленькой тирады и не было. — Флаконы с кровью. Два или три максимум, хотя они и полезны, но занимают много места, которое можно использовать для других вещей. Начни пока с трех и сократи до двух, когда станешь лучше. Не забывай всегда держать при себе флакон. Кивнув, Жон положил три флакона в легкодоступные места. — Хорошо, ты умеешь слушать. Надеюсь, вскоре ты станешь лучше, — кивнул Герман, бесстрастно глядя, как работает Жон. Он лишь слегка нахмурился, глядя на то, куда Жон кладет флаконы, но так ничего и не сказал. — Дальше, противоядия. Не больше двух пакетов, больше уже излишне. Ты вряд ли наткнешься на различные виды ядов, да и служение крови сделало тебя невосприимчивым к большинству, если не ко всем болезням. Сон сам позаботится о том, чтобы ты ничем не заразился. В каждой упаковке по десять таблеток, двадцати таблеток тебе хватит почти на любую охоту. Жон упаковал три пакета противоядий, желая подстраховаться. Герман лишь легкомысленно хмыкнул, изобразив на лице каменную маску. — Теперь пули, сколько их у тебя с собой? — Двадцать, или двадцать пять, если считать уже заряженные, — быстро ответил Жон, получив довольный кивок от Германа. — Хорошо. Ты не должен брать с собой слишком много патронов, но ты также не должен допустить, чтобы во время охоты у тебя закончились патроны. Сколько патронов брать с собой — дело сугубо личное, зависит от того, как часто ты пользуешься своим оружием. Я не говорю, что нужно быть дикарем, но ты никогда не должен слишком полагаться на свое огнестрельное оружие, если у тебя нет постоянного запаса патронов. Оно нужно тебе для того, чтобы уничтожать дальние угрозы, контролировать пространство, пробивать проходы, до которых ты иначе не сможешь добраться, и «успокаивать» более крупных зверей. Это никогда не должно быть твоим основным источником урона. — Это касается и дробовиков, и другого огнестрельного оружия? — с любопытством спросил Жон, бросив взгляд на стену, где он закрепил двуствольный дробовик. — На какое количество зверей ты натыкаешься каждую ночь? — спросил Герман, резко останавливая блуждающие мысли Жона и разрывая их на части. Во время обычной охоты он натыкался как минимум на сорок, а то и пятьдесят врагов. Они были рассредоточены, но их было много. И казалось, что они бесконечны. Возвращаясь в очередной раз, они умирали так, будто он никогда их не убивал. Содрогнувшись, Жон имел приличие покраснеть. — Ты хотя бы умеешь думать. Если бы мы могли закончить охоту, утопив зверей в пулях, мы бы давно это сделали, — с легким раскаянием продолжил Герман. Его глаза стали стеклянными, и вскоре он покачал головой и снова посмотрел на Жона. — Вернёмся к главной проблеме — твое снаряжение. Флаконы с кровью, пули и противоядия — самое необходимое. Именно они отделяют успешную охоту от мертвого охотника. Все остальное вторично. Единственное, что я тебе скажу, так это следующее. Не бери с собой вещи, которыми ты никогда не сможешь воспользоваться. К примеру, ты собираешься использовать Молотовы? — Да. Они хороши для борьбы с толпой или когда меня одолевают группы зверей, — ответил Жон, упаковывая их в свой жилет. Туда же он добавил урны с маслом. Перед тем как добавить огненную бумагу. Он не знал, будет ли использовать её, но, по крайней мере, должен был её испытать. Горящий меч засел в его мыслях. — Возьми также коктейль из едкой крови. Он будет издавать резкий запах крови, а этот запах будет притягивать к себе зверей и тому подобное. Хотя я бы не назвал его незаменимым. Его полезно иметь под рукой, хотя бы как приманку, — добавил Герман со стороны. Герман продолжил помогать ему советом, наблюдая за тем, как Жон собирает вещи. У Жона возникло знакомое ощущение, будто он собирается в поход, а не собирает снаряжение для охоты, от которой зависит жизнь и смерть. Сюрреалистическое ощущение, но Жон решил принять его. Это помогло хоть немного облегчить его тяжелое сердце. Решив прислушаться к мудрости старика, он сунул бутылку в карман. Он быстро облачился в костюм и в последний раз проверил, насколько хорошо он укомплектован. Он чувствовал себя легче, более сбалансированным. Ненамного, но этого оказалось достаточно, чтобы заметить разницу. — Я подумываю немного расширить свой арсенал. Кроцеа Морс останется основным оружием, но... я хотел бы быть лучше подготовленным к большему количеству ситуаций, в которых, как мне кажется, не обойтись только мечом и щитом. Есть какие-нибудь идеи? Что-нибудь посоветуешь? — после этих слов Герман бросил на него суровый взгляд. Он взвесил его слова, прежде чем повернуться и посмотреть на стену. Пила-клевер и пила-копье были разложены рядом, топор охотника в разложенном виде лежал под ними. — Хмм, позволь мне сказать тебе одну вещь. Чтобы в твоей голове заработали маленькие серые мозги, ведь очевидно, что ты оставил то немногое, что у тебя есть, в Ярнаме, — Жон стойко воспринял ехидство Германа, имея приличие покраснеть. Герман продолжил, и в его голосе прозвучала серьезность, которая стерла ухмылку с лица Жона. Вместо нее на его лице появилось каменно-холодное выражение. — Ты уже не тот испуганный мальчишка, каким был когда-то. И я уже слишком много раз держал тебя за руку. Докажи, что ты вырос. Докажи, что ты достоин этого значка, который ты пришил к своей шляпе. Сняв шляпу, Жон серьезно посмотрел на два значка, которые были в нее вшиты. Значок с серебряным мечом, который, как он узнал, был связан с Церковью исцеления, и значок с пилой, который мог быть только тем, что имел в виду Герман. Его шляпа внезапно потяжелела, так как он не догадался, что эти значки что-то значат. Восприняв первый значок как трофей, он пришил его к шляпе, а потом просто сделал то же самое со значком пилы. Не придавая им особого значения. На Германа нахлынули воспоминания, когда он откинулся в кресле-каталке. Не заботясь о том, какие откровения разворачиваются в голове его протеже, он лишь проводил его апатичным взглядом. — Моя мастерская была первой. Мы ценили скрытность и секретность, предпочитая, чтобы наши дела оставались незамеченными в надежде покончить с чумой до того, как о ней узнают обыватели. «Пороховая бочка», «мастерская Ото» и мастерская «Исцеляющей Церкви» появились позже, когда потребность в охотниках, к сожалению, резко возросла. Мы все разделяли один и тот же долг, даже если наши философии и методы сильно различались. — Ото и последовавшая за ним «Пороховая Бочка» придерживались философии огня и взрывов, громких и гордых. Они были столь же могущественны, сколь и самоубийственны. Церковные охотники были клириками, которые брались за меч с большой неохотой. Будучи сильны сердцем, они были склонны вкладывать тайную силу в свое оружие и инструменты. Все это делалось в попытке подражать Людвигу в надежде каким-то образом получить часть его силы. Кейнхёрст придерживались философии поиска силы в крови. Доводя до абсолютного предела то, что считалось возможным с помощью кровавых обрядов и ритуалов. В процессе они закрепили свою вражду с Церковью исцеления. — Моя мастерская. Мои охотники. У нас была простая философия, — выдохнул Герман, когда на мастерскую опустилась тяжелая тишина. Не было слышно даже потрескивания огня, пока Жон ждал, затаив дыхание. — Простота и узнаваемость. Возьми, к примеру, трость с резьбой — никто и глазом не моргнет, если джентльмен обзаведется новой тростью. То же самое с пилой-копьем и тесаком, хотя они имеют уникальный внешний вид, это инструменты, которые не будут выглядеть неуместными в обычном доме. То же самое касается топора, пистолета и мушкетона. Сам я — сын фермера, поэтому никто не обращал внимания на мою косу. Видя в ней память о моих корнях, даже если мое положение в жизни улучшилось. Мою первую ученицу с юности обучали фехтованию, и поэтому рапира стала её любимым оружием. — Все инструменты и оружие моей мастерской были разработаны по принципу возможности слиться с простым народом на рассвете. В те времена, когда я был охотником, знания о зверях были гораздо более секретными, лишь избранные знали или натыкались на правду. Для обычных людей это было всего лишь легендой о призраках, которую матери рассказывали своим детям, если те были непослушными. Мы думали, что, начав борьбу со зверями, мы сможем покончить с чумой до того, как она распространится. Так сказать, пресечь её на корню. И в один прекрасный день мы сможем сложить оружие и без проблем вернуться в Ярнам, а обыватели не будут ни о чем догадываться. К сожалению, как бы хороши ни были я и мои охотники, в конце концов зверей стало слишком много. — Так вот, если ты в этот самый момент отложишь свой клинок, потому что сочтешь, что забивать зверей до смерти парой кастетов эффективнее. Тогда я буду только за, как бы глупо и суицидально это ни звучало. Неважно, что ты используешь, лишь бы звери умирали. Укрепление Крови позволяет тебе такую свободу действий с оружием. Если бы не она, пила-клевер была бы практически непригодна для использования. Это хорошее оружие, не пойми меня неправильно, но механизм с петлями может выдержать ровно столько, сколько нужно, прежде чем сломается. Чтобы сделать его пригодным для борьбы с более сильными зверями, требуется Укрепление Кровью. Держа в руке вышеупомянутое оружие, он со всей силы обрушил его на рабочий стол. Шарнир загудел, когда лезвие, похожее на тесак, вонзилось в дерево, а сама рукоятка разлетелась в щепки. Небрежно вытерев руку о штаны, он щелкнул пальцами, и в его руке появилась ещё одна пила-клевер. Она выглядела так же, как и её предшественница, только более ржавая, а зубья были испачканы старой кровью. Бесцеремонно подняв оружие, Герман со всей силы опустил его вниз. По всей мастерской прошла дрожь, пыль посыпалась со стропил. По сравнению со своей сестрой, эта пила-клевер выглядела так, будто не чувствовала ни малейшего удара. Зубья даже не погнулись, когда Герман вытащил её из верстака. Подняв челюсть с пола, Жон повернулся и посмотрел на Германа. Он смотрел на старика так, будто у него выросла ещё одна голова. Не понимая, как одноногий старик может вложить столько силы, оставаясь при этом сидящим в своем инвалидном кресле. — Небольшая демонстрация того, насколько жизненно важно Укрепление Крови. Если она может превратить пилу, прикрепленную к палке, в ужасающее оружие. То, что оно может сделать с настоящим оружием? Клинки и мечи практически невозможно блокировать. Топоры раскалывают кости, как хворост, булавы рубят плоть и измельчают кости в пыль. Огнестрельное оружие становится в разы смертоноснее. Никогда не забывай обновлять свое снаряжение. Не обращая внимания на своего протеже, Герман продолжил говорить. — Ты охотился на зверей и добычу; ты должен хорошо понимать, что тебе нужно как охотнику. Если нет, то ты просто глупец и заслуживаешь всего, что на тебя вывалит Ярнам, и даже больше. Если ты чувствуешь, что твой меч ограничивает тебя, поэкспериментируй. Возможно, так оно и есть, а возможно, ты просто не используешь его в полной мере. Клинок — это гораздо больше, чем просто острый кусок железа. Существует восемь известных мне стилей меча, используй все и экспериментируй с более продвинутыми, когда почувствуешь себя достаточно уверенно. Парирование и ответные удары. Бей людей в лицо своим щитом! Бей зверей по яйцам. Используй все, что у тебя есть, и даже больше, чтобы победить. Оторвав взгляд от старика, Жон перебрал в уме варианты. Он уже исключил молот из списка потенциального оружия. Несомненно, это могучее оружие, но Жон никогда не видел себя бегущим с пятидесятикилограммовым каменным молотом на спине. Он также не собирался тратить свои отголоски крови на оружие, которым никогда не воспользуется. Потом была пила-клевер: Герман только что уничтожил его пилу-клевер, и Жон не собирался просить ещё одну у человека, который мог сложить его пополам, сидя в инвалидном кресле. Посмотрев между пилой-копьем и топором, Жон нахмурился. В конце концов он остановился на пиле-копье, пристегнув его к спине и сделав быстро доступным. Он хотел, что-то более дальнобойное чем его меч, а также что-то, чем можно было бы защищаться на средней дистанции. — Хорошо, ты тщательно выбирал оружие. Ты не слепо вцепился в него, как сделал бы несколькими неделями ранее. Есть разница между тем, чтобы взять что-то наугад, и тем, чтобы обдумать его сильные и слабые стороны, знать о его недостатках и придумать, как их обойти, — Герман хрипловато отозвался сбоку. — В то же время смена снаряжения и оружия — это что-то вроде обряда посвящения в кругах немногочисленных охотников. Различное оружие заставляет тебя попадать в разные ситуации, в которые иначе ты никогда бы не попал и которые придется решать не теми методами, к которым ты привык. Если ты выживешь, то в целом станешь более искусным охотником, у тебя будет больше опыта, из которого ты сможешь черпать знания. — Всему можно научиться, — ответил Жон, накидывая пальто, чувствуя нетерпение вернуться туда, откуда он ушел. Ему удалось добиться хороших результатов, и он хотел использовать этот импульс. Даже то, что Герман немного рассказал о своем прошлом, напомнило ему о его покойном дедушке, который рассказывал ему истории. Это привносило что-то знакомое в безрадостную ситуацию. — Да. Именно так. Охоться, сражайся, умирай, повторяй. С каждым убитым зверем делай все возможное, чтобы чему-то научиться. В тот момент, когда ты перестанешь учиться, когда ты перестанешь совершенствоваться... В этот момент ты умрешь. Может быть, не физически, но духовно и ментально. Ты смиряешься с застоем, и не успеешь оглянуться, как окажешься запертым в ментальной трясине. Всегда продолжай стремиться к совершенствованию, всегда старайся быть лучше. Промедление — приведет к смерти. Отступишь— и превратишься в корм, — мрачно заявил Герман. Окинув своего протеже тяжелым взглядом. Жон вздохнул, прекрасно понимая, насколько Герман был прав. Ему это не нравилось, но он понимал. Он испытал это на себе слишком много раз, прежде чем урок как следует усвоился. Нерешительность вела к смерти, отступление делало его спину широко открытой для того, на кого он охотился. Пересмотрев свое снаряжение в последний раз, он повернулся к Герману. — Что... что ещё ты можешь рассказать мне о своей мастерской? Не думаю, что когда-нибудь смогу представить тебя таким разговорчивым. — Хех. Теперь любопытно? — хрипловато усмехнулся Герман. Покачав головой, он сверкнул глазами. — Не волнуйся, я расскажу тебе в другой раз, когда твои мысли не будут заняты чем-то другим. Ты молодец, парень. Охоться дальше, продолжай доказывать свою состоятельность, а я буду учить тебя нашим искусствам и традициям. Через меня прошло так много охотников из разных великих родов, что я уже забыл, что у тебя такого нет. Не успел Жон открыть рот, как Герман суровым взглядом заставил его замолчать. — Бикон — это школа. У тебя есть формальная учебная программа, тебя учат сражаться со своими монстрами, работать в команде и быть лидером. Все это хорошо, да. Но там нет секретных техник, о которых знают лишь избранные. Может быть, какие-то секретные знания и есть, этого я не могу сказать наверняка. Но это не одно и то же. Здесь, в Ярнаме, старая поговорка имеет первостепенное значение: знание — сила. Вдвойне, когда речь идет о крови и тайной силе. И такие знания ревностно охраняются. Вражда Церкви с Кейнхёрстом не беспочвенна. Секреты были украдены, и они ответили «добром на добро». Ни больше, ни меньше. — Часто такие знания передаются от мастера к ученику, как в случае с Воронами. Или охотников на охотников, как они себя называют. Претенциозная кучка, которая думает, что у них есть высшая мораль, — усмешка расколола лицо Германа, ярость исказила его черты, превратив их в нечто чудовищное. На выдохе раздался низкий рык, когда Герман взял себя в руки. — Мастерская учит своих охотников охотиться отчасти в соответствии со своими основополагающими убеждениями. В то же время каждый охотник со временем вырабатывает свой личный «кодекс», но он пропитан верой мастерской. Кодекс «Пороховой бочки» всегда будет включать в себя что-то о нестабильном оружии или взрывчатке. Остальному учат через наставничество — опытный охотник берет новичка под свое крыло и вводит его в курс дела. — Значит, все как у нас? — спросил Жон, приподняв бровь. — В каком-то смысле да, но зачастую это гораздо больше похоже на обучение из рук в руки. Наставник и ученик ходят на охоту вместе, пока тот не сочтет ученика достаточно компетентным. Затем, в зависимости от того, к какой мастерской они принадлежат, они либо пойдут каждый своей дорогой, либо объединятся. Пока один не умрет, и круг не повторится снова, — невозмутимо произнес Герман, катясь рядом с Жоном. Остановившись перед надгробием, которое отправило Жона в Ярнам. — Продолжай в том же духе, и я с удовольствием научу тебя некоторым старым трюкам. Кто знает, может быть, присутствие Мастерской снова будет ощущаться в Ярнаме. Покачав головой, Жон щелкнул пальцами и исчез в мягком сиянии. Открыв глаза, он увидел то место, на котором остановился. Слова Германа эхом отдавались в его ушах. Перед ним внезапно появилось чрезвычайно заманчивое предложение. Он мало что знал о Мастерских и о том, что они означают, и ему не было с чем сравнивать. Но это не мешало ему хотеть учиться. Ему нужно было учиться. Его команда полагалась на него; они доверяли ему вести на инициализации. Вайолет была непреклонна в своем желании учиться у него, доверив свое будущее в его руки. Ответственность, которая пугала его до дрожи. Жон не хотел подвести их. Он знал, что достоин дружбы и преданности своей команды, но неуверенность в себе, возникшая после того, как он обманом попал в Бикон, постоянно грызла его. Он не знал, разоблачат ли его документы, но такая возможность всегда существовала. Единственный реальный план, который у него был на тот случай, если его разоблачат, — это пристегнуться, сделать шаг вперед и быть готовым взять всю вину на себя. Какая-то часть его души также хотела быть настолько хорошей, чтобы его место не вызывало сомнений. Доказать всем недоброжелателям, что он достоин быть студентом. В конце концов, ему удалось догнать Кардина примерно за месяц, и он мог потягаться с большинством своих однокурсников. Тринадцать лет обучения, и он догнал их. Он еще не стал равным им, когда дело касалось чистой техники, но его боевое чутье и опыт помогали преодолеть разрыв. Его совершенствование и страдания должны были что-то значить. Но возможность того, что его разоблачат, казалась ему ничтожно малой по сравнению с непреклонным желанием Вайолет стать его ученицей. Он заботился и помогал в воспитании своих младших сестер. Однако это было именно воспитание, а не обучение, не формирование их будущего. Вайолет посмотрела ему в глаза и сказала: «Я готова доверить свое будущее тебе. Потому что я доверяю тебе. И я знаю, что ты хочешь для меня только лучшего». Жон чувствовал себя ошеломленным, и на то была веская причина. В некоторые дни ему казалось, что он даже не может должным образом позаботиться о себе. Внезапно на него свалилась ответственность за обучение и воспитание ребенка в профессии, которую невозможно бросить. Быть Охотником было не то же самое, что быть Охотником или Охотницей. У последних всегда была возможность мирно уйти на покой. Единственный выход для Охотника — это шесть футов под землей, и даже тогда он никогда не будет целым в гробу. Других вариантов не было. Не говоря уже о том, что безумие и отчаяние сопровождали Охотника на каждом шагу. Герман был безумен, как шляпник, хотя и хорошо это скрывал, редко срываясь. Но он был абсолютно страшен, когда проблески того, что было заперто глубоко внутри, вырывались наружу. Жону достаточно было одного взгляда на Альфреда, чтобы понять, что тот — законченный фанатичный безумец. Не то чтобы он мог винить его. После всего месяца охоты, даже когда он брал «выходной» и был окружен друзьями, у него все равно бывали дни, когда казалось, что слишком много всего вокруг, и ему приходилось заставлять себя вставать с постели. Он не стал бы винить Альфреда за то, что тот нашел утешение в религии и вере. Последним охотником, которого он встретил, была женщина по имени Эйлин, с которой он познакомился, когда спрашивал дорогу. Тогда он не очень хорошо её понял, но это был Ярнам. Здесь никто не мог оставаться в здравом уме. Каждый охотник был безумен в той или иной форме. — Перестань думать о вещах, которые находятся вне твоего контроля. Сосредоточься на охоте, подумай об этом ближе к утру, — прошептал Жон, радуясь, что обычно рядом с «фонарями Сна» он был в безопасности. Не полностью, было несколько неудачных случаев, когда он «просыпался» в Ярнаме, а рядом стонал и шатался безумец. Но непосредственной угрозы не было. Маленькая милость, за которую он был бесконечно благодарен. Его рука мгновенно обхватила рукоять Кроцеа Морс, а затем он вздохнул и вытащил вместо нее пилу-копье. Он проверил механизм сдвига, попробовал несколько различных атак, чтобы освоиться с оружием. Пользоваться им было немного неудобно, некоторые зубцы щипали его пальцы, когда он брал его в руки. Поначалу размахивать им было непривычно, но он быстро освоился. Он понял, как использовать острие, чтобы рвать и метать, а кончик — чтобы наносить уколы и пробивать. По правде говоря, это было очень похоже на меч, прикрепленный к палке, только с зубьями пилы по краям. Чувствуя некоторую уверенность в своем новом оружии, Жон направился к старым деревянным воротам. Его утешало то, что он всегда может просто выбросить оружие и перейти на меч, если понадобится. Он был готов пробовать и экспериментировать с новым оружием, чтобы узнать больше и самосовершенствоваться. Но он не собирался быть глупцом в этом деле. Если пила-копьё утянет его вниз, он не станет тратить время на её использование и осколки кровавого камня на её укрепление. — Этот город давно заброшен. Охотников здесь не ждут, — прочитал он, нахмурившись, прежде чем сделать успокаивающий вдох и толкнуть тяжелые двери. Они были тяжелыми, и петли заскрипели в знак протеста. Но в конце концов они поддались, и Жон ступил в то, что можно было взять только со старых картин, описывающих ад. Столбы густого клубящегося дыма поднимались от костров за кострами. На горящих крестах висели люди и звери, давно умершие, но огонь все еще горел. Куда бы он ни посмотрел, он видел разваливающиеся здания и столбы дыма. — Ты там, охотник! Разве ты не видел предупреждения! — раздался язвительный, но твердый голос. Осторожно оглядываясь по сторонам, жесткие голубые глаза обшаривали горящие костры и старые крыши, пытаясь определить, откуда доносится голос. — Немедленно поворачивайте назад! Старый Ярнам, сожженный и покинутый людьми, ныне является домом только для зверей. Они не нападут на тех, кто выше, поверни назад, или охотник столкнется с охотой. — Что? — пробормотал Жон, заметив в конце концов серую фигуру, которая сливалась с фоном на далекой башне. Лишь с трудом он смог разглядеть то, что в противном случае выглядело бы как еще один каменный столб. Он не принял слова фигуры близко к сердцу. Отказ от охоты на зверей казался ему анафемой всему остальному, что он узнал и пережил в Ярнаме. Это было все равно что сказать, что Охотники и Охотницы не должны убивать Гримм. Чистое безумие. Не обращая внимания на бредни сумасшедшего охотника, Жон наклонился над трупом и достал из него флакон с кровью и несколько пуль. Жон не испытывал никакой любви к зверям: он умирал от них слишком много раз, чтобы у него осталась хоть капля сочувствия. Вместо этого он чувствовал лишь глубокую жалость. Жалость к бесчисленным мужчинам и женщинам, которые медленно сходили с ума, превращаясь из человека в зверя, из человека в монстра. Матерей и отцов, которые в безумном припадке звериного безумия уничтожали свои семьи. И приходили в себя только тогда, когда было уже слишком поздно. Такой боли он не пожелал бы даже своему самому ненавистному врагу. Рычание вырвало его из раздумий. Действуя на инстинктах, Жон уклонился в сторону, когда мимо него пронеслась мохнатая форма. Присмотревшись, Жон почувствовал лишь грусть от того, что зверь, который когда-то был человеком, обернулся и зарычал на него. Зверь явно когда-то был человеком. Он был почти человекоподобным, а по всему его телу буйно разросся клочковатый черный мех. На руках и ногах было множество отросших пальцев, больше похожих на большие когти, чем на что-то человеческое. Старые и изодранные бинты покрывали его ужасно деформированное тело. Переведя оружие в форму копья, он обрушил его на плечо зверя, намереваясь разрубить его на две части. Лезвие вонзилось в плечо, но не вошло глубже. Потянув пилу-копье к себе, он попятился, а зверь оскалился. Лезвие застряло. Прежде чем зверь успел сделать выпад в его сторону, он со всей силы дернул копье. Его нога поднялась и врезалась в живот зверя, когда того потащило к нему. В процессе он разжал пилу и вырвал куски меха. Не давая зверю ни секунды передышки, он вернул копье-пилу в обычную форму, нанеся глубокую рану, резко выдернув лезвие. Наконечник копья, направленный назад, вонзился в череп зверя на обратном пути. Вытащив его, он увидел, как серые и почерневшие мозги покрывают острие копья. Чудовище рухнуло на кирпичную площадь, от которой осталось лишь разбитое воспоминание о том, что когда-то было. Большие красные кирпичи беспорядочно торчали из земли, на которой буйно разрастались сорняки. Раздался мясистый звук, и из груди зверя вырвался призрак. Жон с глубокой неохотой опустился на колени рядом с чудовищем. Положив руку на грудь зверя, он снова зачитал тот же напев, что и раньше. — Благодаря твоей жертве я делаю то, что должен, и, забирая у тебя, я отдаю взамен. Я дарую тебе покой, которого ты справедливо заслуживаешь, — над маленькой площадью воцарилась тишина, постоянно горящие костры умолкли, а с земли поднялся густой туман. Зазвучала нежная мелодия, когда из ничего проросли призрачно прекрасные белые лилии. Танцуя под невидимым ветром, труп превратился в серебряные мотыльки света и исчез. Остался только маленький красный треугольный драгоценный камень, который упал на землю. Взяв драгоценный камень, Жон вздохнул. Он узнал в нем драгоценный камень закалки крови. Оглядевшись вокруг, он стал разрываться между правой и левой стороной. Пойти по мосту на другую сторону или подняться по лестнице. В конце концов лень победила, и он торопливо взобрался по ступенькам. Он нахмурился, глядя на полуразрушенный балкон. Оглядевшись по сторонам, он заметил выпавший кирпич, отпихнул его и позволил ему упасть и разбиться о деревянную платформу. Кирпич пробил несколько досок, а затем врезался в черепицу крыши. Не желая испытывать старые и, скорее всего, прогнившие доски, Жон прыгнул. При приземлении он поскользнулся, ноги понеслись в разные стороны по заросшей мхом черепице. Инстинкт взревел, подстегиваемый жгучим желанием не разбить себе яйца, впечатывая колено в черепицу. Он позволил себе вздохнуть с облегчением, когда перестал скользить. Осторожно встав, Жон направился вниз, стараясь проверять каждую плитку, на которую наступал. Он не хотел скатиться по заросшей мхом черепице к своей гибели. С ворчанием он приземлился на твердую землю. Чуть не поскользнувшись на кирпиче, который был весь в грязи. Оглядевшись, он увидел два засохших дерева дальше на балконе. Чудовище, спрятанное под тем, что когда-то было красивой и белой шалью, повернулось к нему. Сейчас она была рваной и грязной, как и все, что он видел в Старом Ярнаме до сих пор. Когда-то она была прекрасной, но теперь остался лишь призрачный образ того, что было. Голодно понюхав воздух, зверь бросился к нему. Безумная жажда крови сверкала в его черных глазах-бусинках. Быстро переключив оружие на копье, он метнул его в шею зверя, но промахнулся, так как женщина-зверь уклонилась в сторону. Инстинкты кричали ему, что нужно что-то делать, и он активировал механизм сдвига. Пила-копье с щелчком захлопнулась, смыкаясь на шее зверя, как медвежий капкан. Хлынула кровь, зверь задыхался. Зубы пилы глубоко вгрызались в шею, пока чудовище боролось. Зверь бешено выл, пытаясь сорвать оружие. Напрягая мускулы, он ударил своим оружием, как битой, по другому зверю. Зверя потащило за собой, и он попал прямо в когти своих собратьев. Когда обезумевший от крови зверь разорвал свою «спутницу», он снова использовал сдвиг. Наконечник копья вонзился в заднюю часть черепа пирующего зверя. Зверь безжизненно рухнул в распоротый живот своего компаньона. Посмотрев вниз на два трупа, он скорее обрадовался, чем разочаровался, когда не увидел на их груди новых ростков призрачного огня. Хотя Жону нравилось считать себя сострадательным человеком, он также знал, что если он будет укладывать каждого убитого им зверя как следует, то ничего не добьется. Глубоко вздохнув, он опустился на одно колено и осторожно положил руку на двух мертвых зверей. В третий раз за несколько минут он произнес свой маленький напев. — Спасибо тебе ~ о благородный охотник, — прошептал ветер, когда звери превратились в серебристые мотыльки света и были унесены прочь. Он не смог бы сделать это для каждого убитого зверя. Он заметил, как невидимая тяжесть словно осела на его плечах. Но в то же время, если бы он мог отправить кого-то должным образом, он бы это сделал. Вскоре он почувствовал, что ночь становится немного светлее.