Бесконечный кошмар Жона

— Да ладно! — громко застонал Жон, присев на балкон с видом на Старый Ярнам. Знакомый острый приступ раздражения вновь вспыхнул, когда он понял, что только что прошел по одному запутанному кругу. С одной стороны, он был рад, что ему не нужно было использовать метку отважного охотника или взламывать дома, чтобы вернуться назад, учитывая, что он оказался в тупике. С другой стороны, его мучила мысль о потерянном времени. Вместо этих блужданий он мог бы потратить время на охоту. Улучшить характеристики или сделать ещё что-то продуктивное. Вместо этого он провел больше времени, чем хотел бы признать, карабкаясь по краям домов в безумном стремлении не упасть навзничь. — Нет. Не стоит расстраиваться из-за мелких неудач, — выдохнул Жон. Он сделал глубокий вдох, задержал его, а затем выдохнул. Разочарование постепенно исчезало стоило сосредоточится на главном. — Помни, каждая потраченная секунда чего-то да стоит. Я узнал, что есть запертая дверь, и узнал, что есть лестница наверх. Это не пустая трата времени. Я могу либо найти ключ от замка, либо купить набор отмычек и попытаться справиться с ним самостоятельно. Или я могу просто разбить замок. Поднявшись на площадь, он ступил на булыжную мостовую. Оглядевшись вокруг, он увидел множество густых клубов дыма от догорающих костров. И пусть дрова крошились от прикосновения ветра, но дым все равно поднимался вверх. Из-за него трудно было что-либо разобрать, не говоря уже о том, что дым раздражал глаза и нос. Как звери могли это выносить, он никогда не узнает. Вскоре из дыма на него выскочили два зверя. Он отступил назад к началу моста, отчего звери зарычали, почуяв слабину, и набросились на него с ещё большей яростью, чем раньше. Нахмурив брови от безысходности, он обошел стороной первого преображающегося зверя. Его мохнатая и когтистая рука рассекла лишь воздух, после чего зверь врезался в ограждение. Пила копья разорвала его спину, вырывая куски плоти, а затем врезалась в морду второго зверя. Оттолкнув ногу зверя назад, Жон быстро вогнал острый наконечник копья ему в сердце. Мгновенно вытащив его, он вонзил копье в шею прыгнувшему зверю, который только что вырвался из заграждения. С тихим вздохом он перешагнул через трупы и вышел на затянутую дымом площадь. Он заметил на поникших деревьях повешенные тела зверей и людей. Инстинктивно его пила-копье метнулась назад и вонзилась в живот зверя, пытавшегося напасть на него из засады. Когти врезались ему в спину, когда он взмахнул руками, извернулся и поднял зверя за копье в животе. Брызги крови дождем обрушились на него, пока он уклонялся от бешеных ударов, принимая на себя больше, чем ему хотелось бы. Затем он выдернул острие копья и вонзил его ему обратно в грудь. Горячее и отвратительное дыхание зверя обдало его, когда тот все глубже и глубже насаживался на копье. Позволив туше опуститься на землю, он вырвал оружие. Жон слегка нахмурился, заметив, что один из винтов сорвался, отчего лезвие копья стало шатким. Он слегка ударил по механизму сбоку, после чего звук, казалось бы, утих. Но Жон остался хмурым. — ... плохо. Вопреки здравому смыслу, он продолжил путь с пилой-копьем. Он осторожно исследовал площадь в поисках затаившихся зверей или других интересных предметов. Спустя какое-то время на него бросилась тварь в серой шали. Она возникла из дыма, словно наваждение. Уклонившись в сторону, он активировал механизм, и лезвие выстрелило, как баллиста. Оно вонзилось в висящий труп далеко впереди, из которого хлынула кровь. Само же чудовище зарычало в предвкушении победы, бесстрашно шагнуло вперед и оскалило зубы на Жона. Оценив вес «палки» в своей руке, Жон пожал плечами и бросился на зверя. Он обрушил свою «палку» с ужасающей силой. Разбив колено, он повалил зверя на землю, а затем наносил удар за ударом по голове пока кровь и мозги не превратились в неразличимую кашицу, завернутую в мокрую шаль. Отбросив окровавленную палку, Жон вытер брызги крови, попавшие ему на лицо. Пила-копье была хороша, но он не очень-то хотел тратить отголоски крови на то, чтобы сделать оружие более жизнеспособным. Возможно, он сможет продлить его срок службы, если будет более контролируемо и плавно вести бой. Например, как Пирра — она была похожа на нескончаемую бурлящую реку, плавно входила в бой и выходила из него, преобразуя свое оружие как часы. Или Рен, который был проворным и гибким, способным изгибаться так, как он никогда бы не смог. Он даже был способен дать фору профессиональным гимнасткам. Тем временем он гордился тем, что едва может коснуться пальцев ног, не говоря уже о том, что если он попытается сделать сплит, то скорее всего порвет подколенное сухожилие, чем что-либо ещё. Не говоря уже о Норе, которая была настоящей силой природы, вихрем энергии и позитива. Потом был Жон, просто обычный Жон. У него не было таких интенсивных тренировок, как у Пирры. Не было у него и того огромного опыта, который Нора и Рен приобрели в путешествиях. Он пришел с новыми силами, не имея ничего, кроме меча своих предков и кое-каких доспехов, которые ему удалось раздобыть. Единственное, что у него было, — это злобность и талант к безудержному насилию. Но если бы ему пришлось ограничить две свои самые «сильные» стороны, чтобы получить дополнительную отдачу от нового оружия, он бы вернулся к исходной точке. На такую жертву он не хотел идти. Слишком многое стояло на кону, и ему было просто не до этого. Выхватив меч, он почувствовал, как внутри него поднимается знакомая уверенность. Как будто после долгого рабочего дня его встречают дома и предлагают теплый домашний ужин. Сделав несколько пробных взмахов, Кроцеа Морс запел, рассекая воздух. Он как будто чувствовал, что меч готов к резне, и от него исходило тепло. В мгновение ока тепло исчезло, но ощущение уверенности осталось. Чувство неправильности, которое мучило его, тоже исчезло. Он решил не обращать на это особого внимания, а при следующей возможности расспросить Германа об этом. Прихватив ещё один осколок кровавого камня, он вернулся на главную площадь. По лестнице он поднялся на другую площадку, расположенную на крыше. — И каким местом это крыша? — рассеянно спросил Жон, стоя у забора, заглядывая между щелями и видя, что лестницы — это просто мост на другую крышу. — Хм, чем больше знаешь, тем лучше. Но строить дома, сложенные один на другой, как «Лего», не похоже на самое разумное архитектурное решение. Едва он вышел на крышу, как очередной зверь зарычал и бросился на него, но того быстро настиг удар Кроцеа Морс по голове. Неистовый крик пронзил небо, когда группа из трех появившихся, казалось бы, из ниоткуда зверей бросилась на него. Набросившись на ближайшего, он пронзил его насквозь, позволив себе принять удар, а затем одним ударом расчленил двух последних зверей. После этого он быстро избавил их от страданий. — Ты искусен, охотник, — голос безумца прозвучал снова. Оторвав взгляд от светящегося огненного шара в груди одного из зверей, он посмотрел на часовую башню. Там стоял безумец в пепельно-серых одеждах и плаще. Жон не мог разобрать, какое ещё оружие у него было, из-за того, что он, разинув рот, смотрел на огромную пушку у него под боком. Безумец не обращал на него внимания, продолжая свой монолог. — Адепт, безжалостный, наполовину залитый кровью. Как и подобает лучшим охотникам. К сожалению, именно поэтому я должен остановить тебя. Очень жаль, но Ярнаму сейчас как никогда нужны хорошие охотники, особенно охотники, готовые провести над зверями надлежащие обряды. Однако я не могу позволить тебе сделать ещё один шаг. Пушка взревела, и град пуль устремился к нему. С сердцем в пятках Жон бросился за ближайшую группу статуй. Надеясь, что они послужат ему укрытием. Дико вращая глазами по сторонам, он пытался найти выход, не слыша даже своих мыслей, пока пули врезались в статуи. Разбивая их на части. Упершись глазами в перила, он бросился на открытое пространство, перемахнув через каменную ограду прежде, чем град пуль успел его настичь. Приземлившись ногами на небольшую дорожку, он нырнул в укрытие за каменным столбом. Перекатившись в укрытие, он пробрался в дом. Не успел он перевести дух, как на него набросился ещё один зверь. Проскользнув между его лап, он схватил его за шаль и потянул назад. Чудовище замерло на месте, а затем медленно повернулось к нему с адским огнем в глазах. В комнате раздался раздирающий уши рев, а затем оглушительный гром, когда чудовище получило полный рот пуль. Не давая монстру ни секунды на ответ, он пронзил его мечом. Хрипя, он изо всех сил потянул клинок вверх. Дождь из крови и запёкшейся жижи окатил его, когда всё туловище чудовища было рассечено надвое. Не обращая внимания на кровь, Жон дал себе минуту передохнуть, чтобы перевести дух, пытаясь найти выход из затруднительного положения, в котором он оказался. Ему не нужно было выглядывать из правой арки, чтобы понять, что давать человеку с пушкой хороший обзор — глупая идея. К сожалению, с другой стороны был тупик, ведущий на открытый балкон, где он подобрал с трупа ещё один осколок кровавого камня. Вернувшись в комнату, он столкнулся с двумя зверьми, обнюхивающими воздух. Оба сфокусировались на нем, как только он шагнул обратно в комнату. Чудовища осторожно разошлись в стороны: один пошел направо, а другой прижался к левой стене. Они приближались к нему, как два волка на охоте, подбираясь все ближе и ближе с каждой стороны. Наконец они набросились на него. Одного встретил острый край меча, и в тот же миг раздался вой и гортанный крик, когда клинок отделил его голову от тела. Другой получил удар щитом в лицо, оглушивший его на долю секунды. Этого времени хватило Жону, чтобы вытащить меч и обрушить его на него. Убив зверя, в комнате раздались два громких удара. Схватив ещё один полупустой пакет с противоядием, он высунул голову наружу. Он поспешно отпрянул назад, когда град пуль вонзился в то место, где он только что был. — Может поговорим? Ты можешь пропустить меня, и мы разойдемся в разные стороны, когда я получу то, что мне нужно, — крикнул Жон, когда стрельба стихла. Он попытался, найти другой способ решить эту проблему. — Ха! Ты сошел с ума от крови? Я знаю какие у тебя мысли, охотник. Я сам такой же, — безумец закричал в ответ, звенящим от ужаса голосом. — Готов на все и вся, чтобы добиться своего. Возможно, ты ещё не потерял себя в кровавом безумии, но это лишь вопрос времени. Уловив удобный момент, когда мужчина заговорил, он выскочил из укрытия, опрокинув несколько глиняных горшков, и бросился в безопасное место под аркой. Оглянувшись назад, он увидел, как из глиняных горшков вырывается огонь под градом настигающих его пуль. В тот момент, когда он оглянулся, очередной град пуль пробил полуразрушенный мост перед ним. — Ты настоящий мудак. Ты ведь знаешь об этом? — сердито отозвался Жон. Ему совсем не нравилось, что его единственный доступный выход был уничтожен. Сейчас он был «сидячей уткой», и быстрый взгляд за спину подсказал ему, что огонь набрал силу. Огненные нити тянулись к нему. — Мелочный, жестокий, холодный, безжалостный. Охота способна довести даже самого благородного охотника до уровня зверя, — от этого не застрахован ни Людвинг, ни я. Ни кто-либо другой, — крикнул в ответ безумец. Вслед за его словами последовал шквал пуль — он усвоил предыдущий урок. Как только шквал закончился. Жон прыгнул. Он успел перепрыгнуть на другую сторону, пока шквал пуль не врезался ему в спину. Аура держалась и растягивалась, когда пули врезались в него. По нему пробежала дрожь, комок кровавой слюны покинул его, едва он успел нырнуть в безопасное место. Стая жирных каркающих ворон слетелась к нему, пока он искал убежище. Кроцеа Морс запел, и их больше не стало, кровь вытекала из них, как из пробитых мешков. Схватив ещё один осколок кровавого камня, Жон бросился в очередной короткий спринт. Вбежав в ветхую комнату, которую можно было бы принять за молельню, если бы в ней убирались в последние десятилетия. Но Жон, к сожалению, был не единственным в комнате. Крупный зверь повернулся к нему, и он услышал, как ещё двое встали сбоку. Не желая быть окруженным с двух сторон, он метнул Молотов в морду крупного зверя. Следом он бросился разбираться с двумя меньшими зверями. Они свалились как колос под жнецом, даже не успев полностью подняться с пола. Обернувшись и посмотрев на крупного зверя, он пожалел, что не убил его первым. Зверь лежал на земле, его глаза слезились от жара, в них полыхало пламя. Шерсть горела, жир шипел и лопался. Но все это было не так страшно, как запах, заполнивший комнату. От этого запаха у него сводило кишки, и он поспешно переступил порог. Чудовище было ещё живо, цепляясь за жизнь, пока его варили заживо. Сделав глубокий вдох, он сделал то, что должен был. Он прекратил страдания зверя так же мягко, как и удар стальной плитой в сердце. Оглядевшись по сторонам, он достал из кармана драгоценный камень. Выглянув из арки, он изобразил на лице мстительную улыбку. Он был уже близко к колокольне, приближаясь к ублюдку, который счел нужным утопить его в пулях. Жон не назвал бы себя жестоким или садистом, но он был всего лишь человеком. Безумец, кричащий на него и пытающийся утопить его в пулях за то, что он выполнял свой долг охотника, бесил его. Он же не ходил с ухмылкой сумасшедшего убийцы, убивая без разбора. Это была работа, это был долг, и он делал все возможное, чтобы выполнить его, как бы сильно он это ни ненавидел. Не говоря уже о том, что его заставил это сделать Сон, над которым он не имел никакой власти. Если бы у него был выбор, он бы никогда не ступил на порог Ярнама. Если какой-то случайный хмырь собирался обесценить его решимость, его жертву, то это должно было закончиться кровью. Даже у святых есть свой предел, и он приближался к своему. — Но не сейчас, — прошептал Жон, делая успокаивающий вдох и подавляя гнев, пылавший в его нутре. Вместо того чтобы позволить гневу разгореться, он направил его в нужное русло. Глубоко вдохнув и взяв пульс под контроль, он стал обыскивать труп рядом с собой. Он вытащил ещё одну упаковку противоядий, но она была почти пуста. Осталась одна таблетка. — Что здесь произошло? Какая-то чума? Неудачный карантин? — пробормотал он, пытаясь собрать воедино случившееся из имеющихся у него подсказок. Это была желанная передышка от гнева, который пылал внутри него. Судя по всем противоядиям, которые он подобрал, было очевидно, что старый город захватила какая-то болезнь или чума. Вплоть до того, что его поместили в карантин, пока не были приняты более решительные меры, чтобы забыть о нем совсем. Не только в Ярнаме так поступали: Жон читал о многочисленных случаях, когда Королевства, города и страны поступали подобным образом в прошлые века. Судя по разрушениям от пожаров и горящим кострам, похоже, что ответственные лица сделали следующий шаг. Не удовлетворившись простым карантином и забыв о чуме, вместо этого они захотели избавить от нее весь мир в огненном инферно. — Зачем? Зачем это делать. Зачем защищать зверей? — спросил Жон, поднимаясь и поворачиваясь к тому месту, где стоял другой охотник. Камень хрустел под его ногами, когда он отходил от развалившейся лестницы. В его руках были пила-копье и пистолет, одет он был в обугленное одеяние и черный капюшон, скрывавший стареющее лицо. — Ты не должен быть здесь охотником. Старый Ярнам был запечатан не просто так. Оставь нас в покое, и ты будешь пощажен. Если же ты будешь продолжать, я могу пообещать только смерть, — заговорил охотник хриплым голосом. — По крайней мере, смерть будет быстрее, чем все остальное, что Ярнам сделает с тобой. — Это же ты поджег город? — Жон не столько спрашивал, сколько констатировал факт. Пронзительные глаза смотрели на охотника, который не дрогнул. Он лишь спокойно смотрел на него, в его глазах ненадолго вспыхнул гнев, но затем его поглотила печаль. Охотник взглянул на него и глубоко выдохнул, печаль растаяла в его глазах, а лицо превратилось в маску холодной решимости. — Да. Мы это сделали. Чума вышла из-под контроля. Нельзя было допустить, чтобы «Пепельная кровь» охватила весь Центральный Ярнам. Церковь ничего не предпринимала. Поэтому в конце концов мы взяли на себя ответственность за очистку города. Любыми средствами, — сплюнул охотник, передернул плечами и сделал выпад в сторону Жона. Уклонившись от удара, Кроцеа Морс парировал клинок. Хотя охотнику было далеко до мастерства его однокурсников, он обладал недюжинной жестокостью. Он двигался с такой же скоростью, что и звери, а в его глазах читалась спокойная жестокость, на которую был способен только человек. — Не похоже, что у тебя есть какие-то высокие моральные принципы, чтобы говорить о себе, — хмыкнул охотник, достал из кармана грубую бумагу и приложил её к своему оружию, после чего оно вспыхнуло оранжевым пламенем. — Мы все здесь сукины дети. Ты мог бы прочитать предупреждение и пойти своей дорогой, оставив нас в одиночестве. Но нет, ты позволил своему любопытству взять верх. Тебе нужны были ответы, как жаждущему человеку нужна вода. Ты убивал зверей, людей, которые когда-то были добрыми жителями Ярнама, словно они были камешками на твоем пути. — А ты хоть что-то сделал!? Единственное, что ты делал, — это позволял им страдать без нужды, вместо того чтобы дать им отдых, которого они так справедливо заслуживают! — прошипел Жон, также покрывая свой меч огнем, и снова ринулся в бой. Мысленно похлопал себя по спине за то, что вложился в Стойкость. Улыбка появилась на его лице, когда охотник перед ним начал сдавать. Шаги становились все более неаккуратными, дыхание становилось все более тяжелым, а удары теряли свою остроту. — Тебя там не было, — крикнул охотник, набросившись на Жона. Каждый взмах его пилы-копья становился все более и более резким, по мере того как отчаяние медленно овладевало им. — Ты не видел, какое отчаяние охватило всех в Старом Ярнаме! На улицах царила анархия. Матери выстраивали своих детей в очередь, чтобы их повесили, если те хотя бы кашлянут. Это была пороховая бочка, которая только и ждала, чтобы взорваться и унести с собой весь Ярнам. А «Пепельная кровь» только усугубляла дело. — Значит, поджечь Старый город было твоим решением? — фыркнул Жон, когда его меч вонзился в руку охотника. Он глубоко вонзился в руку и отделил несколько пальцев. Не давая охотнику опомниться, он ударил его ногой в грудь, заставив попятиться назад. Зацепившись за арку, он со злобной улыбкой поднял пистолет на Жона. Громкий взрыв эхом разнесся по молитвенному залу, оглушенный ревом грома. Сплющенная пуля отскочила от деревянного пола, громко звякнув в безмолвной комнате. На лице охотника навсегда застыло выражение ужаса от осознания происходящего, смешанное с глубокой мягкой улыбкой. Как будто охотник был рад, испытав облегчение от того, что его кошмар наконец-то закончился. — Аврора, моя прекрасная Аврора. Наконец-то я снова смогу тебя увидеть, — тихо прошептал охотник, когда жизнь покинула его глаза. Жон тихонько вздохнул, подойдя к нему, и с ужасом увидел, как его разорвало надвое от ужасающего выстрела. Опустившись на колени возле трупа, он прочитал свой напев, в последний раз закрыв охотнику глаза. Когда серебристые отблески были унесены невидимым ветром, Жон обернулся к тем немногим вещам, которые удалось найти. Старый серебряный кулон, явно видавший лучшие времена, горсть пуль, немного огненной бумаги, несколько пакетов с противоядиями, шесть колб с порохом и, наконец, маленький блокнот. Жон с неохотой сунул вещи в карман и тут же пожалел, что любопытство взяло верх, когда он открыл медальон. В ответ ему улыбнулась счастливая пара. Жон узнал охотника, с которым только что сражался, хотя тот выглядел на десяток-другой лет моложе. Он был одет в рубашку и бежевый жилет, поверх штанов был надет кожаный фартук, и он с любовью улыбался женщине, которая лежала рядом с ним, обнимая свой живот. Она была одета в старую униформу медсестры, состоящую из полного платья с рукавами-баранками и коричневого фартука, который когда-то был белым. Она смотрела на мужа влюбленным взглядом, прижимаясь к нему животом. Картина счастливой пары жгла сильнее, чем Жон мог объяснить. — Сколько? Сколько семей разрушено? Сколько жен или мужей овдовело? Как один-единственный город может породить столько страданий? — прошептал Жон, усаживаясь на мрачную груду камней, служившую лестницей наверх. Вопреки здравому смыслу он открыл блокнот в кожаном переплете. Большая часть страниц была нечитабельна — кровь забила их или они просто были неразборчивыми. Но когда Жон дочитал до конца, он пожалел, что открыл блокнот. «5 июля. Аврора беременна, какое радостное событие для нас. Мы долго пытались завести ребенка, и наконец наши молитвы после многочисленных попыток были услышаны. В одиночку я чувствую, что не готов к отцовству, но вместе с ней, я знал, мы сможем преодолеть стоящие перед нами трудности» «18 августа. «Пепельная кровь» — так это называют. Ужасающий недуг, превращающий хороших мужчин и женщин в кровожадных зверей. Я считал охотников уделом легенд. Я ошибался, к счастью. Это отважные мужчины и женщины, которые бродят по улицам, не имея ничего, кроме одежды на спине и самодельного оружия. Они уничтожают чудовищ до того, как те успеют причинить больший вред. Надеюсь, они смогут положить конец этому безумию, пока оно не вышло из-под контроля». «7 октября. Аврора была с почестями уволена с работы медсестрой в больнице в связи с прогрессирующей беременностью. Директор не хотел, чтобы беременная женщина находилась рядом с больными. С этим мнением я согласен, но моя жена упряма, как мул. Её увольнение усугубило наши доходы, однако это бремя я буду нести, чтобы моя жена и наш ребенок были в безопасности». «19 октября. Звери боятся огня. Бизнес процветает, однако я хотел бы, чтобы этого никогда не случалось. Я перестал делать свечи, вместо них создавая факелы, Молотовы и огненную бумагу. Волнения охватили людей, и мы узнали, что Джеймс повесился. Он наполовину превратился в зверя, поэтому в качестве последнего акта неповиновения судьбе он покончил с собой, чтобы не причинить вреда. Джеймс был хорошим мужиком. К сожалению, большинство не обладает такой силой воли, как он». «25 октября. Сегодня ко мне обратился один охотник. Они хотели завербовать меня в свою мастерскую. В «Пороховую бочку», как они себя называют. Я поддался искушению, и вполне заслуженно. Но я не мог с чистой совестью оставить свою беременную жену и нерожденного ребенка одних дома, так что я ходил с ними только по ночам. Он все понял, похлопал меня по плечу и назвал хорошим человеком. Он также дал мне адрес мастерской, если я когда-нибудь передумаю. Она находится в старых доках, возле пристани китобоев». «18 ноября. Аврора слегла с гриппом. От одной мысли о том, что моя дорогая превратится в чудовище, меня бросает в дрожь. Честно говоря, я рад, что она заразилась чем-то таким обыденным, как грипп, всё что угодно лучше Пепельной Крови. Отдохнуть от нашествия людей, вызванного Пепельной Кровью, — это счастье, как мне кажется. Особенно с учетом того, как соседство обернулось против всех. Если кого-то заподозрят в заражении Пепельной Кровью, то их вычислят и повесят, без какого-либо разбирательства». «О, кровь, каким же дураком я был. Причина, по которой Аврора так быстро оправилась от болезни, заключалась не в том, что это был грипп. Это было потому, что она была беременна. Наш нерожденный ребенок оберегал её ценой своего здоровья. Я был уверен, что апетит Авроры увеличился потому, что она ела за двоих. Я ошибался. Когда я зашел в комнату к жене, я увидел, как наш ребенок вырывался из её живота и принялся пожирать свою мать. А Аврора лишь улыбалась. Она улыбалась безумной извращенной улыбкой, добровольно отдавая себя на растерзание зверю». «Сегодня я присоединился к охотникам. День слился в бесконечную серость после того, как я собственными руками оборвал жизнь своего ребенка. По счастливой случайности мне не пришлось убивать Аврору, она уже была мертва. Скрытое благословение, ведь я никогда не смог бы поднять на нее руку, какой бы безумной она ни стала». «Охота становится все хуже. На каждого убитого нами зверя приходится два других, которые приходят на смену следующей ночью. Мы ведем проигрышную битву, и люди стали выходить на улицы с факелами и вилами. Если кто-то подозревается в заражении, его либо вешают, либо сжигают на костре. Никакого милосердия не проявляют даже к беременным женщинам и детям. Это безумие. Нужно что-то делать, иначе Старый Ярнам съест себя заживо». «План уже составлен. Нас ждет только ад. Однако для спасения нашего прекрасного города никакая жертва не будет слишком большой, никакая цена не будет слишком высокой». За последним абзацем следовали лишь страницы с мольбами о прощении, которые постепенно становились все более неразборчивыми. Тяжелый вздох вырвался у Жона, когда он встал, чувствуя себя на десять лет старше. Он пожалел, что открыл блокнот. Охотник, впадающий во все большее и большее отчаяние, был ему по душе. Поступил бы он так же в такой ситуации? Жон не знал, да и не хотел узнавать. Он мог понять охотника, правда мог. Но, к сожалению, это не помешало ему сделать то, что он должен был сделать. Звери должны были умереть. Они страдали. К сожалению, единственным лекарством была смерть. Жон не был излишне жестоким человеком, если бы ему предоставили выбор, он бы вообще не хотел убивать. Но между тем, чтобы позволить им страдать еще больше, и тем, чтобы наконец дать им покой. Он знал, что нужно сделать. Пусть «Пороховая Бочка» думают, что защищают зверей, ведь они не причиняли вреда остальному Ярнаму. Но звери были больны и страдали. Они были заперты в лабиринте бесконечной жажды крови и кровавого разврата. Позволить им страдать без нужды было жестоко. Отбросив сомнения, он посмотрел туда, откуда пришел охотник. Поднявшись по развалившейся лестнице, он заметил доску, проглядывающую сквозь разбитое окно. Вздохнув, он мысленно приготовился бежать сквозь град выстрелов и армию зверей. Он знал, что недостаточно акробатичен, чтобы забраться наверх. «Мне нужно поработать над своей акробатикой, я хочу хотя бы научиться перелезать через стены. Охота станет ещё проще, если я смогу прокладывать собственные маршруты», — рассуждал Жон. Стоя в тени молитвенного зала, где, как он знал, его не заметят, Жон оглядывал открытое пространство перед собой. Глаза намечали маршруты, по которым он мог бы перебраться на другую сторону, не попав под шквал пуль. Из тени он увидел пушку, направленную на арку. Охотник в серой одежде выглядел предельно сосредоточенным. Он даже не вздрогнул, когда Жон выкинул из арки шаль пациентов-зверей. Бросившись в спринт, Жон выбежал из арки, забежав за высокие клумбы, которые были стремительно разнесены залпом пуль. Он разбудил целую стаю зверей, когда промчался мимо них. Бросившись к стене, Жон испустил вздох облегчения. Он знал, что с такого угла в него не смогут стрелять. Однако это не помешало охотнику сделать его жизнь хуже. Перед ним разбилась пара Молотовых. Разбрызгивая повсюду огонь, его вынудили выйти из угла, если он не хотел быть сваренным заживо. Единственным утешением для него было то, что звери не нападали на него. Но между тем, чтобы быть съеденным заживо, и тем, чтобы быть зажаренным заживо, Жон предпочел бы умереть от первого, а не от второго в любой день недели. Звери были быстры и милосердны, они быстро убили его. Вместо медленной и мучительной пытки, которую могло бы предложить сожжение заживо. До того, как огонь успел овладеть им, Жон ринулся сквозь пламя. Отшвырнув с дороги ближайшего зверя, он в бешеном спринте помчался обратно к молитвенному залу. Шквал пуль врезался ему в спину, как только он оказался внутри. Выдохнув, он закрыл глаза, примерно чувствуя сколько ауры у него осталось. Этому навыку ему пришлось научиться, так как он не мог позволить себе терять время, глядя на свой свиток. Не то чтобы его свиток вообще работал. Он постоянно вспыхивал синим экраном, когда он пытался его включить. — Примерно 40 %, да? — прошептал про себя Жон, обернувшись, чтобы посмотреть на армию голодных зверей, которые набросились на него. — Тогда я просто обязан сделать так, чтобы этого хватило надолго. Бросившись на первого зверя, Жон безжалостно принял на себя несколько ударов когтями в бок, а в ответ перерезал тому горло. Он был готов понести некоторые потери в обмен на то, чтобы навсегда вывести врага из боя. По его мнению, справедливый обмен. Когда дело доходило до сражений с большими группами, существовало три правила, которые он вывел для себя после множества крови, гнева и смертей. Никогда не попадай в окружение, так как это сулит быструю смерть, если только разница в навыках или силе не настолько велика, что количество не имеет значения. И если есть возможность, всегда добивай врага. Раненый враг всё ещё может ранить и атаковать тебя; мертвый враг не может этого сделать, потому что он уже мертв. Так что два процента его ауры в обмен на превращение группы из двенадцати в одиннадцать были справедливым обменом, насколько он считал. Он не мог перейти в атаку, рискуя оказаться на линии огня пушки охотника. Жон позволил стае зверей занять немного места внутри молитвенного зала. Внутри он быстро достал огненную бумагу и приложил её к своему мечу. Стая зверей насторожилась, отступив от пылающего клинка. Это дало Жону достаточно времени, чтобы достать молитву пламени. Он ещё не укрепил её, так как это было оружие, которое он не хотел использовать. Быть сожженным заживо было неприятно. Чувствовать, как твоя кровь кипит в жилах, как легкие горят изнутри. Жон не хотел, чтобы кто-то испытывал такую мучительную смерть, даже если это были кровожадные звери. Однако пока одиннадцать обезумевших от крови зверей спотыкались о других, пытаясь добраться до него первыми. Такие понятия, как жалость, милосердие и доброта, были выброшены в окно, стоило ему нажать на курок молитвы пламени. Огненный рев, подобно дыханию дракона, разнесся по молитвенному залу. Звери, отбросив свои самые большие страхи, летели на него, как демоны из самого ада. Огонь цеплялся за их жирный мех и не гас, что бы они ни делали. В приступе безумия, вызванного страхом, один зверь схватил горящую руку и в отчаянии оторвал её. С ревом огонь охватил другую руку, распространяясь по жирной шерсти, как лесной пожар. По мере того как огонь охватывал зверей, Жон добавлял в «костер» все больше и больше «дров». Он носился вокруг зверей, нанося им легкие и быстрые удары. Огонь быстро проникал в их жирную шерсть и распространял панику и пламя, когда звери сталкивались друг с другом. Когда звери обезумели, Жон перешел от быстрых и легких атак к смертоносным и сокрушительным. Используй панику, чтобы уменьшить стаю. Третье правило. Хаос. Вызывай его. Используй его. Двадцать сосредоточенных индивидуумов были совсем другим зверем по сравнению с группой из тридцати человек, которая трещала по швам. Мчась по кругу, он уклонялся от отчаянных ответных ударов чудовищ. Одиннадцать сократилось до пяти, четырех, когда ещё один зверь поддался пламени. Быстро четыре превратились в три, затем в два, пока, наконец, не остался только последний зверь. Не успел он даже понять, что произошло, Кроцеа Морс пронзил его сердце. Когда зверь безжизненно рухнул на пол, Жон отдышался. С каменно-холодным выражением лица он оглядел учиненную им резню. В воздухе витал запах горелой плоти, и в такой обстановке он замер на минутку чтобы собраться с мыслями. Схватив первый труп, он положил его на спину, закрыв глаза и скрестив руки. Порывшись в карманах, он достал две блестящие монеты и аккуратно положил их на глаза. Затем он проделал то же самое со всеми остальными зверями, не обращая внимания на то, что некоторые из них были слишком малы. Скрестив руки, закрыв глаза и накрыв их двумя монетами. Что касается похоронных обрядов, Жон хотел бы сделать больше. Однако он был всего лишь одним человеком. Одним уставшим и изможденным человеком. У него не было времени идти назад и укладывать всех остальных зверей на покой, да и не мог он этого сделать, когда деревянный мост был развален на части. Да и сам Жон не верил, что успеет перебраться, до того, как его разорвет на части пушки охотников. Он также не смог бы упокоить каждого зверя, на которого наткнулся. Их просто было слишком много. Вместо этого он давал тем, кому мог, надлежащий конец. Возможно, часть его души делала это, чтобы что-то доказать мастерской «Пороховой Бочке». — Благодаря твоей жертве я делаю то, что должен, и, забирая у тебя, я отдаю взамен. Дарую тебе мир, который ты по праву заслуживаешь. Рухнув на колени, Жон тяжело задышал. Ощущение было такое, будто по его душе только что ударили молотком. Стиснув зубы и заставив себя подняться, он увидел двенадцать призрачных фигур. Женщины, одетые как медсестры, некоторые были обмотаны бинтами, другие держали на руках детей. Мужчины были крепкими и здоровыми, они улыбались ему благодарными улыбками. Как один они поклонились, прежде чем исчезнуть, словно мираж. Он исчезли ещё до того, как Жон успел моргнуть или как следует понять, чему он стал свидетелем. Со стоном поднявшись на ноги, Жон оглядел небольшую кучку кровавых драгоценных камней перед собой. Она была меньше, чем пакеты с противоядиями и многочисленные флаконы с кровью. Но осколки кровавого камня и кровавые самоцветы всегда были кстати. В таком количестве их должно было хватить на укрепление Кроцеа Морс и Игнис до +3, а остатков, возможно, даже хватит на укрепление молитвы пламени. Попросив Изольду отнести их в свой тайник, Жон приготовился к последнему бою. Затаив дыхание, он планировал, как подойти к башне. Жон не очень хорошо представлял себе охотника в башне, но кое-что он все-таки понимал. Если охотник собирался обороняться с башни, то должен был обнести ловушками все пути к ней до самого ада и обратно. Воспламеняющееся масло на лестницах, множество способов отбить лестницу, камни, которые можно скатить с лестницы. В общем, насколько параноидальным был этот безумный охотник? И насколько велика была вероятность того, что он превратит свой подход в буквальную зону смерти? — Это глупое решение, — пробормотал Жон, хватаясь за свой ритуальный нож, когда глупая идея закралась в его мозг. Сняв перчатки, он порезал палец и быстро начертил ритуал трансмутации крови. В один из кругов он положил пулю с огненным прахом, в другой — пулю из ртутного серебра, а в последний — целую колбу пороха из пепла костного мозга. Активировав ритуал, он выплюнул сгусток крови, который быстро растворился, когда отдельные компоненты исчезли во вспышке кровавого света. Он внутренне порадовался, что обряды с кровью не черпают энергию из того источника, из которого он черпал энергию для похоронных песнопений. У него была идея, почему так, но она была беспочвенной и требовала дополнительной проверки, прежде чем он будет достаточно уверен в своей теории. Он не хотел халтурить, особенно сейчас, когда знал, какие побочные эффекты может вызвать чрезмерное использование этого ресурса. Отогнав привычные мысли, он посмотрел на пульсирующую малиновую пулю в центре ритуального круга. Она выглядела как обычная праховая пуля, за исключением того, что и пуля, и отливка были пульсирующими и зловеще багровыми. Она напоминала вулкан, ожидающий извержения. Схватив пулю, он зарядил её. Решив проявить осторожность, он вынул остальные пули. Не желая вызвать ещё больший взрыв, если явно нестабильная пуля даст осечку. Игнис излучал сильный жар, нетерпеливо ожидая, когда же наступит разрушение. — Я недооценил тебя, охотник. За это тебе мои соболезнования. Однако дальше ты не пойдешь, я этого не допущу, — безумный охотник впервые заговорил с ним. — Тебе следовало уйти, когда у тебя ещё был шанс. Ничего из этого кровопролития не случилось бы, если бы ты не настаивал на своем. Ты гордишься тем, какую резню ты устроил мирным зверям? Они оказались заперты в этой тюрьме, в которую превратился Старый Ярнам. — Я не буду слушать лекции от безумца из буквально «башни из слоновой кости», — огрызнулся Жон. — У тебя есть ресурсы и возможность. Если бы ты и вправду знал, что лучше для зверей, ты бы очистил всю округу. После тебя здесь бы никого не было. У тебя было предостаточно времени, чтобы обыскать дома в поисках выживших и зверей. То, что ты этого не сделал, говорит о том, что тебе плевать на зверей. Ты больше заботишься о своей «морали», чем о выполнении своего долга. И как охотник, и как человек. Звери страдают. Позволять их страданиям продолжаться — это не только жестоко, но и несправедливо. — Мне не будет читать лекции молодой выскочка, у которого ещё не выросли волосы на яйцах о том, что «правильно», а что справедливо! — выкрикнул охотник с таким ядом, что Жону на мгновение показалось, что он разговаривает с Германом. — Впрочем, пора заканчивать этот фарс. В следующий раз, когда ты будешь видеть Сон, я искренне прошу тебя немного подумать об охоте и её цели. Ты ещё молод, сделай это, чтобы не оказаться таким же, как я или Людвиг. Выглянув из арки, Жон моргнул раз, два, прежде чем его сердце забилось в горле, и он со всей силы бросился прочь от стены, когда по Старому Ярнаму разнеслось громовое эхо. Жон не успел добежать до безопасного места, как вся молитвенная комната рухнула сама на себя. Поблагодарив свои счастливые звезды, он успел проскочить под рухнувшей лестницей. Он пытался стать как можно меньше, пока большие камни пробивали пол. В результате образовался каскадный эффект, когда все больше и больше пола рушилось, большие щели образовывались быстрее, чем он успевал моргать, а звери в страхе завывали на нижних этажах. Понимая, что он не может позволить себе провалиться сквозь стремительно рушащийся пол, Жон произнес небольшую молитву, обращаясь к любому божеству, которое могло бы обратить на него внимание. Бросившись через ближайшую щель, он ещё раз подпрыгнул, а затем в бешеном прыжке вылетел через арку. За спиной у него посыпались камни, и тут же раздался звук выстрела из пушки. Выскочив наружу, он прицелился из револьвера в часовую башню. Он выпустил пулю скорее, как последнюю отчаянную попытку огрызнуться перед смертью, не веря, что она хоть что-то сделает против буквально восьмифунтовой пушки. По улицам Старого Ярнама снова прокатился раскат грома, когда Игнис чуть не взорвался в руке Жона. Его отбросило назад, как раз туда, где рухнул пол. На его лице появилось выражение благоговения, когда багровая пуля попала чуть правее пушки. Она взорвалась в неистовом порыве, извергая огонь повсюду. Проявив почти нечеловеческую ловкость, охотник схватился за длинную веревку и бросился с колокольни, благополучно спустившись вниз как раз в тот момент, когда боеприпасы и все летучее, что у него там было, загорелось. Колокольня извергала огонь, как вулкан, пока её сотрясали взрывы. От нее отлетали большие куски камней и, словно кометы, взлетали в воздух. Заставив себя подняться, Жон посмотрел в глаза одноглазому охотнику, увидев в них лишь ледяную жестокость и злость. Бросившись в сторону, охотник налетел на него, с громоподобной силой обрушив на него свой кол. Трость приняла удар на себя, разлетевшись в щепки, когда одноглазый охотник глубоко вогнал в нее кол. Он без труда снова замахнулся, как вдруг между ними рухнул пылающий камень. Не желая давать старику шанс напасть, Жон бросился на него. Ему совсем не хотелось узнать, каково это, когда в него вбивают кол. Охотник изящно уклонился от его выпада, вознаградив за поспешность ударом мушкетона в бок. Это изрядно потрепало его быстро истощающиеся запасы ауры. С шипением он отшатнулся назад, вырывая у охотника плащ. Выхватив свой пустой револьвер, охотник широко раскрыл оставшийся глаз и бросился в сторону. — Ты чертов упрямый ублюдок, — прошипел одноглазый охотник, уворачиваясь от взмаха меча. Взмахнув мушкетоном, он нанес ещё один удар в бок Жона. Отбиваясь от ответа, Жон поднял пистолет и выбил ему зуб. Кроцеа Морс ударил по стволу мушкетона и отправил его в полет. — А ты чертов безумец, — выстрелил в ответ Жон, вертя мечом, разглядывая своего противника. Он нахмурился, увидев, что тот достал Молотов. Он на собственном опыте убедился, что огонь эффективнее против его ауры, чем сильный и меткий удар. Много постоянного урона истощали её так, как не могли истощить атаки. — Безумец? Нет, я абсолютно в здравом уме, — он говорил спокойно, как будто они были двумя старыми друзьями, беседующими за чаем. — А вот ты, наоборот, сумасшедший. Как иначе ты можешь беспрестанно убивать зверей, прекрасно зная, что когда-то они были такими же обычными людьми, как ты и я? — Если ты убедил себя в том, что я получаю от этого удовольствие, то ты потерял свой проклятый разум, — сплюнул Жон, а затем, притворившись, бросился на него. На последней секунде он остановился и отступил назад, когда попытался на него налететь. Он бросил ему под ноги Молотов, одновременно поднимая кол для ещё одной разрушительной атаки. Подлив масла в огонь в буквальном смысле, Жон бросил в пламя урну с маслом. Оглушительный рев раздался между ними, когда огонь взвился вверх, создав между ними огненную стену. Доверившись инстинктам, отточенным в Ярнаме во время различных охот, Жон обрушил мощный удар прямо на огонь. Одноглазый охотник был застигнут врасплох: его рассекло надвое, когда он пробивался сквозь огонь. С последним ударом «легенда о Джуре» подошла к концу. Его нижняя половина загорелась, а последним действием стало то, что он повернулся и злобно уставился на Жона. Наклонившись, Жон закрыл глаз. Он не мог ничего поделать со своими ногами, которые огонь жадно пожирал. — До этого не должно было дойти, — вздохнул Жон, не обращая внимания на гогот огня. Он положил сияющую монету на оставшийся глаз охотника. Произнеся заклинание, Жон чуть не упал, почувствовав, как его рвет. Его легкие тонули, наполняясь дымом. — Я ошибся в тебе, — раздался спокойный голос. Из горящего костра вышел более молодой одноглазый охотник. Мягкое голубое сияние окружало его, когда он смотрел на Жона сверху вниз. — Не вини себя, это должно было случиться рано или поздно. Отринув безумие, я понимаю это. Церковь, люди, другие охотники, даже звери. Наступит время, когда кто-то или что-то, кого я не смогу убить, даст о себе знать в округе, которую я охраняю. — Почему? — прошептал Жон, разразившись сильным кашлем, от которого легкие попытались извергнуть воду, которой там не было. — И вправду, почему? — Джура ни к кому конкретно не обращался. — Что касается меня, то я потерял веру в наш долг. Ни больше, ни меньше. Я не мог с чистой совестью охотиться на своих товарищей. На этой ноте позволь мне дать тебе совет, как охотник охотнику. Ты должен завести себе кодекс, и когда ты его заведешь, следуй ему, как самый ревностный священник. И может быть, только может быть, ты пройдешь через это испытание, сохранив большую часть рассудка. — Или... Может, ты уже это сделал? — продолжил Джура, глядя на Жона бездонными глазами. — Быть добрым в Ярнаме — это проклятие. С другой стороны, надежда ведет к безумию. И, парень, не хочу тебя огорчать, но ты уже не в силах спастись. — Лучше иметь надежду, чем тот цинизм, который побудил тебя стать тем, кем ты стал, — фыркнул Жон, поднимаясь на ноги, отчего жжение в его легких немного ослабло. Не обращая внимания на исчезающего призрака, он нагнулся и сунул в карман новый значок, все остальное превратилось в серебристо-голубые блики и было унесено ветром. — Тогда я могу лишь пожелать тебе удачи в твоих начинаниях, — прошептал одноглазый охотник, исчезая, и от Жона тоже стало исходить мягкое сияние.