Бесконечный кошмар Жона

Жон издал беззвучный крик, кровь текла из его носа и глаз, редкие капли стекали по ушам, пока его держала в тисках невидимая рука. Его аура давно разрушилась. Его держало невидимое существо, и в то же время массивное очертание небытия заставляло его разум пожирать себя, в его голове как будто зарождалась вселенная. Крики, навязчивые шепоты, пение матери, колыбельные и шепот древних — все это звенело в его голове, и с каждой секундой его взгляд становился всё более безумным. Вскоре его левый глаз выскочил, как виноград, когда его бесцеремонно выкинули на холодную мощеную улицу Соборного округа. В пустой ночи раздался призрачный звон колокола, мягкий свет омыл его своими нежными лучами, а затем раздался безошибочный звук ботинок по булыжнику. Дрожа, он собрал все оставшиеся силы, чтобы попытаться нащупать в нагрудном кармане флакон с кровью. Дрожащие пальцы обхватили стеклянную колбу, раздался звон, и флакон выскользнул из его пальцев, когда на него опустилась тень. Моргнув сквозь мучительную дымку, он встретился взглядом с бездушной тварью, одетой в белую струящуюся мантию. Она подняла свою трость, гигантский деревянный кол, и обрушила его на его лицо. Кровь и кусочки мозгов растеклись на холодной дороге. И больше Жон ничего не помнил. /-/ — Конечно, они могут вызвать подкрепление, — сплюнул Жон, парируя удар косы, которая шла наперерез его шее. Он бросился на церковного служителя, бездушную оболочку, одетую в то, что можно было назвать странной смесью старого костюма доктора с элементами духовенства. Как будто кто-то взял инструменты чумного доктора и пришил их к простой белой рясе, а затем промаршировал по Ярнаму. Их гигантские двойники были такими же бездушными оболочками, одетыми в ту же церковную одежду, только большую по размеру. И с оружием, соответствующим их размерам. Кроцеа Морс разрывал лишь воздух, и Жону пришлось поспешно уклоняться от потока огня, который, казалось, закрывал его с разных сторон. Проклятие вырвалось у него, когда в его спину быстро вонзились несколько пуль. На секунду он застыл на месте, хрипло застонав от ударов, и в то же мгновение опустил глаза к ногам, когда вокруг его ног обвилась плеть с лезвиями. Sanguis redemit, fides salvat. Sanguis redemit, fides salvat. Sanguis redemit, fides salvat. Sanguis redemit, fides salvat. Бритвенно острые лезвия вгрызались в его ауру, желтый свет постоянно вспыхивал, привлекая светлячков. Вскоре ему удалось вырваться. Но вместо того, чтобы рухнуть на неумолимый камень, Жон перекатился. Его свободная рука вырвала хлыст из руки служителя церкви. Он схватил его и метнул в сторону шеренги церковных служителей, у которых были одинаковые широкополые шляпы и пистолеты в руках. Хлыст пронесся, разрывая миражи и дымку, и выбил пистолет из руки. Семь пистолетов беспорядочно разлетелись по мощеной камнем дороге, некоторые даже перепрыгнули друг через друга и продолжили свой веселый путь. Откинув голову в сторону, Жон заставил себя перекричать оглушительный шепот. Sanguis redemit, fides salvat. Sanguis redemit, fides salvat. Sanguis redemit, fides salvat. Sanguis redemit, fides salvat. Sanctificetur sanguis, purificetur anima! Sanctificetur sanguis, purificetur anima!!! Sanctificetur sanguis, purificetur anima!!! Песнопение было ужасным, оглушительным, но вполне преодолимым. Жон не мог сказать того же о своих глазах, которые предательски слезились. Он посмотрел вверх, когда три гиганта набросились на него со своими топорами. Один сокрушительный удар расколол его, как бревно, а два больших взмаха намеревались рассечь его на части, один справа, другой слева. Разум работал на пределе возможностей, Жон бросился влево, надеясь, что двое других — это иллюзии. Аура сжавшись, разлетелась вдребезги, Жон захрипел, его сапоги потеряли контакт с землей, кровь залила его, когда он спиной врезался в лишенного револьвера церковного служителя. Он врезался в него с такой силой, что куски его легких разлетелись, запутавшись в его волосах. Выпустив клокочущий кашель, Жон едва шагнул вперед, Кроцеа Морс показался ему тысячетонной глыбой в руках. Снова закашлявшись, он выплюнул сгусток окровавленной слюны вместе с передним зубом. Он покачнулся, когда кровь защекотала ему ухо. Шаг вперед, потом два, слегка вздрагивая, он выплюнул ещё одну порцию окровавленной слюны. Раздался влажный, хриплый кашель, когда его ребро слегка выступило из груди. Своей рукой он ухватился за кость и потянул. Резко вдохнув, Жон развернулся на ногах, ударив стоящего позади него церковного служителя в сердце. Тот сложился, как стул, и с мясистым, мокрым стуком рухнул на дорогу. Жон знал, что находится в нескольких мгновениях от того, чтобы присоединиться к нему. Его сердце билось сильнее, чем когда-либо, но, к сожалению, это ничего не значило, когда он не мог пошевелиться, ноги были прикованы к земле, а в глазах с каждой секундой темнело. Сделав последний вдох, Жон шагнул вперед. В последний раз он заставил свое уставшее тело повиноваться. Кроцеа Морс поднялся и отвел топор в сторону. На дрожащих ногах голова Жона дернулась, когда его клинок рассек ногу гиганта. Меч метнулся навстречу рушащемуся чудовищу из плоти и крови. Пробив его насквозь, чудовище окатило его водопадом крови и раздавило своим весом. /-/ — Хватит! — прошептал Жон, дергая головой в сторону, когда шепот становился все громче и громче. Звук его шагов заглушался в бесконечном шуме, который вторгался в его душу. Шепот уже давно перестал иметь смысл, превратившись в бессвязное мычание, граничащее с криком. Тысяча голосов звенела в его ушах, тысяча голосов боролась за то, чтобы заглушить друг друга. Костяшки пальцев побелели вокруг рукоятки меча, когда он уставился на дюжину или около того бешеных собак, решивших напасть на него. Из их пастей, словно водопад, вырывалось рычание, пока они неслись к Жону. Его голова снова дернулась, и Жон отступил назад. В животе у него заурчало, когда одна из собак начала расти. Гротескно изгибаясь, кости хрустели, плоть скручивалась вокруг тела, а сами кости прорывались сквозь кожу. Жон шагнул назад, а собака закончила превращение. На её месте появился гигантский оборотень, изящные движения которого скрывали силу за налетом нездоровой красоты. Он сделал ещё один шаг назад, и в то же время другая собака начала яростно дергаться. Взрыв плоти и крови выплеснулся наружу, явив ещё одного оборотня. Скелетообразный монстр устремился к нему. Это вызвало цепную реакцию: остальные собаки в стае начали извиваться и беспрерывно выть. Оборотни разных форм и размеров. Чудовища, покрытые огнем и пламенем; скелеты, окутанные голубым светом. Гротескное чудовище собаки, которая съела своих собратьев, отрастив дюжину ног и девять голов. Дюжина псов, созданных из тел, вышла из теней своих сородичей, её желтые глаза жадно смотрели на него. Бросившись в спринтерский бег, Жон возненавидел себя за то, что не родился быстрым. Монстры настигали его с каждой секундой. Его аура разрывалась, как мокрая папиросная бумага, вскоре от его тела не осталось и капли крови, пока псы пировали им. /-/ Жон смотрел на пустое небо с тоскливым выражением лица. Ему казалось, что он тонет под безумным бредом десяти тысяч голосов. Кровь текла из его ушей, пока его бровь подергивалась. Ступени часовни Идон помогли ему успокоиться, но это не избавило его от голосов. В воздухе витали кровь, пепел и ржавчина, такие густые и резкие, что он давно бы уже опорожнил свои кишки, если бы не привык к этому запаху. Границы между реальным и вымышленным уже давно стали размытыми. В одну секунду обитатель часовни выглядел как багровый слизняк, а в другую превращался в более человеческую форму. Старая карга была не лучше: в одну секунду она была человеком, а в другую — "ворожеей". Острые когти вместо пальцев, перья из рук, гротескный клювообразный нос. У него забурлило в животе, сердце, казалось, скоро вырвется из груди. В одну секунду оно было нормальным, а в следующую казалось, что у него два сердца: одно бьется сильно и громко, а другое с каждым стуком наполнялось лишь чернотой и злыми мыслями. Зловещим эхом того, кем он был, и того, кем он становится. Вздрогнув, он испустил многострадальный вздох. Он резко дернул головой в сторону, когда звезды превратились в дразнящие улыбки. Призрачный смех на долю секунды подавил голоса, который он без устали слушал, искаженные лица невидимых фигур находили удовольствие в его страданиях. Его разум был словно в трясине, тело — в секунде от того, чтобы сломаться под собственным весом, не говоря уже о том, что мокрая папиросная бумага была прочнее его ауры. Он даже не доверял ей в том, что она сможет выдержать силу щенка. Все вокруг казалось неправильным, все болело, и всего было так много, так много. Он больше не мог охотиться ни на что, кроме собственной смерти. Он дважды пробирался по улицам Соборного округа, в первый раз думая, что сможет справиться с недугом, от которого страдал. Во второй раз он действовал на автопилоте, выходя на улицы, не успев подумать о том, что делает. Оба раза он умер. В первый раз он был опечален тем, что при другом раскладе мог бы победить. Было бы не легко, в Ярнаме никогда ничего не было легко. Но, по крайней мере, у него был бы шанс. Во второй раз он не знал, с чем сражается, никогда не сталкиваясь ни с чем подобным. Собачья армия вполне могла оказаться одной сплошной галлюцинацией, насколько он знал. Он не доверял своим глазам, пытаясь увидеть истину. Вскоре ему начало казаться, что все его самые глубокие страхи ожили и вышли на улицы Ярнама. Бросив шальной взгляд в сторону, он изо всех сил постарался не скривиться. Ещё пульсирующий мозг вытекал из проломленного черепа, половина её лица была оторвана злобным укусом. Кровоточащие, пустые глазницы уставились на него. Не смея взглянуть вниз, чтобы окончательно не сломить свое сердце, Жон осторожно провел пальцами по волосам Вайолет. Которые в его глазах были залиты кровью, но пальцы говорили ему, что это всего лишь пот и жир. — Хочешь, я спою песню? — спросил он, вопрос прозвучал как хрупкая мольба. Глупый вопрос, слабая попытка отвлечься от всего. Найти утешение в чем-то знакомом. На секунду труп рядом с ним исчез. Вместо него Вайолет одарила его улыбкой ярче солнца, её голубые глаза сверкали, когда она энергично кивала. От её энергичных движений вокруг разлеталось золото. Затем в мгновение ока жизнь сменилась пустотой. На месте живой девочки появился призрачный образ того, чем она могла бы стать. Сделав глубокий вдох, он сидел молча, раскрыв рот, готовый запеть, но не смог. Откинув голову в сторону, он вздохнул, перебирая в уме что-то, что можно было бы назвать песней. Судорожно открыв рот, он вспомнил старую-престарую песню, которую слышал в детстве. Он не помнил, где услышал её в первый раз, но с тех пор никогда её не забывал. Это была жуткая песня, от нее у него были мурашки по коже, а также изрядная доля кошмаров. Но это была и песня, которая отлично вписалась бы в Ярнам. «Are you ~ Are you ~» (Ты ~ ты ~) «Coming to the tree ~» (Подходим к дереву ~) «They strung up a man ~» (Они вздернули человека ~) «They say who murdered three ~» (Говорят, кто-то убил троих ~) «Strange things did happen here ~» (Здесь творились странные вещи ~) «No stranger would it be ~» (Страннее не бывает ~) «If we met at midnight ~» (Если бы мы встретились в полночь ~) «In the hanging tree~» (На висячем дереве~) Когда Жон запел, на его губах появилась мягкая улыбка, а Вайолет придвинулась ближе, прислонившись к его боку с довольной улыбкой. Даже голоса стали тише, вместо десяти тысяч буйных детей, борющихся за его внимание, они затихли и спокойно слушали. Расслабившись в песне, Жон вздохнул, чувствуя, как несколько голосов затихают и исчезают. Это было не так уж много, но в его глазах все было победой, если он мог найти способ излечится от того, что его поразило. Его пронзила дрожь, когда он вспомнил о невидимой руке. Он тогда только вышел из часовни. Он даже мог признаться, что чувствует себя немного взволнованным, исследуя новую местность. Первые служители церкви, на которых он наткнулся, оказались не такими уж простыми противниками. И пусть они были бездушными оболочками, которые вели себя скорее как зомби, чем как что-то живое. Они не чувствовали боли и продолжали сражаться, даже когда им отрубали руку и ногу. Они умирали только тогда, когда он пронзал им сердце, падая, как марионетка, у которой перерезаны все ниточки. Что это были за ниточки, он не имел ни малейшего представления, но знал, что ничто смертное или человеческое не смогло бы продолжать сражаться, когда его голова разлетелась на куски. Когда бой закончился, он исследовал небольшую площадь, на которой оказался. Или, по крайней мере, он думал, что это площадь, но с учетом того, насколько запутанной была архитектура Ярнама, это могло быть просто соединение двух районов. Площадь была заполнена засохшими деревьями, корни которых каким-то образом всё ещё росли, заставляя камень и надгробия прогибаться. Он быстро огляделся по сторонам, заметив один из призрачных огоньков, которые указывали на что-то интересное. Он прикоснулся к трупу, и внезапно у него появился ещё один комплект того самого одеяния охотника, которое он носил в Сне. И Жон невольно улыбнулся, подумав, как будет выглядеть в нем Вайолет. В глубине души он знал, что она пройдет его маленькое испытание. Он всё ещё сомневался, стоит ли выводить её на охоту, но и не хотел обрекать её на козни Сна. И все же он никогда не простит себе, если она умрет. А ведь она умрет. Не было никаких «если» и «но». Стоило ему на долю секунды ослабить бдительность, на долю секунды потерять контроль над ситуацией, и его подняла невидимая рука, окутанная голубым сиянием. Его кошмар становился все хуже, так как грань между вымыслом и реальностью была жестоко разорвана. Отгоняя от себя нахлынувшие мысли, он мягко обхватил Вайолет, притянув девочку ещё ближе. Посмотрев вниз, он увидел самую яркую улыбку, которую когда-либо видел. И всего на секунду он понял, что все будет хорошо. Когда песня закончилась, он улыбнулся тому, что Вайолет начала петь вместе с ним. Она изо всех сил старалась повторять за ним, когда он напевал. То тут, то там она пропускала ноту, а иной раз и вовсе сбивалась с ритма, полностью выпадая из песни. Но при всех её небольших неудачах её энтузиазм компенсировал это. Благодаря ей мрачные улицы Ярнама снова наполнились детскими песнями. Это дало почти заброшенному городу хоть капельку жизни. Когда он закончил петь, безумное бормотание голосов вернулось, только они стали немного тише. Вместо того чтобы кричать ему прямо в ухо, они стали кричать ему в лицо. И пусть немного, но стало лучше. Это был прогресс. Это было доказательством того, что он может избавиться от того, что его поразило. Посмотрев на Вайолет, он увидел, что один из её глаз восстановился. Её волосы также лишились большей часть крови. — Тебе уже лучше? — услышал он шепот Вайолет, голубые глаза не осмеливались поднять на него взгляд. — Ты... ты... выглядел... как... как... папа, — её голос надломился, а на глаза навернулись слезы. — Ты был похож на папу... когда он только вернулся с охоты. Он всегда выглядел потерянным... почти как будто забыл нас... как будто не узнавал нас. Он даже забыл про наши с сестрой дни рождения. Вздохнув, Жон схватил Вайолет и посадил её к себе на колени. Не обращая внимания на маленький удивленный писк, он нежно обхватил испуганную девочку руками. Заметив лишь, что она дрожит как лист, и вовсе не от холода. — Да. Мы с ним немного похожи, — начал он мягко, так нежно, как только мог. Ложь далась легко, зная, что сейчас он не может оступиться. Вайолет нужен был кто-то сильный, кто-то, на кого она могла бы опереться в эту ночь охоты. Он будет для нее этой опорой, он сделает все, что в его силах, чтобы она выжила, и при этом постарается дать ей детство, которое она по праву заслуживала. — Что-то или кто-то... проклял меня чем-то нехорошим. Мои мысли спутались, тело не подчиняется моей воле. Благовония здесь помогают, но лишь слегка. — Я... я могу как-то помочь? — шепотом спросила Вайолет. Её вопрос почти утонул под множеством голосов, которые кричали на него. — Я... я не хочу, чтобы ты тоже забыл меня... Сделав глубокий, вздрагивающий вдох, Жон задержал его и медленно выпустил. — Да... да, ты можешь. Просто... если бы ты смогла спеть... что-нибудь... что угодно... тогда я был бы тебе очень благодарен. Вайолет на секунду подняла на него глаза, а затем снова прислонилась к его груди и начала напевать призрачную мелодию, которая могла прийти только из такого безбожного места, как Ярнам. «What will we do with a drunken whaler?» (Что мы будем делать с пьяным китобоем?) «What will we do with a drunken whaler?» (Что нам делать с пьяным китобоем?) «What will we do with a drunken whaler?» (Что мы будем делать с пьяным китобоем?) Жон молчал, пока Вайолет пела, позволяя маленькой девочке петь от души. Облегченная улыбка появилась на его лице, когда он услышал, как стихли голоса. Его лишь слегка обеспокоил энтузиазм, с которым она пела. Но он всё равно мягко улыбнулся, когда она перестала дрожать, а напряженные плечи расслабились, поскольку она почувствовала себя в безопасности. Если бы ему пришлось выбирать между тем, чтобы Вайолет чувствовала себя в безопасности, и тем, чтобы самому избавиться от того, что его мучило, он бы выбрал безопасность Вайолет. Всегда. Когда песня подошла к концу, Жон посмотрел на очаровательный зевок Вайолет, который она издала, перед тем как завернуться в его пальто и заснуть в мгновение ока. Ласково улыбаясь, он осторожно переместил свой вес и обхватил её руками. Он приподнял её, стараясь не разбудить. Вайолет слегка поворчала, повернувшись во сне, и обвила руками его шею, не желая отпускать. Войдя в часовню, он встретил ласковый взгляд старухи. Это показало ему, что где-то в ней есть сердце, просто оно погребено под слоями цинизма. Поднимаясь по маленькой лестнице и направляясь к главе часовни, Жон не обратил внимания на то, как багровая пуля впилась в малиновую мантию главы. Ему требовалось нечто большее, чем короткий отдых и две песни, чтобы исцелится от того, что разрушало ему разум и ауру, но пока он мог справиться. — Есть ли поблизости кровати? Где-нибудь, где она может поспать? — спросил он шепотом, нежным жестом указывая на Вайолет в своих объятиях. Не обращая внимания на то, что одна её рука была обгрызена, а от другой остались одни кости. Он знал, что глаза его обманывают: он не чувствовал слишком знакомого тепла крови, не чувствовал костей, вместо этого он ощущал две тонкие руки, которые отчаянно цеплялись за него. Он был благодарен, что чувство осязания не решило его предать. И все же он чувствовал… Жон понимал, что Ярнам больше не будет так добр. Если это случилось однажды, то случится и дважды. И во второй раз будет намного хуже. Глава часовни оживился, глядя на Вайолет в его объятиях. Он кивнул головой так энергично, что Жон испугался, как бы он случайно не свернул себе шею. — Да, да. У меня есть свободная комната. Иди за мной, иди за мной… — Есть одна комната внизу, — прошептал он, подтаскивая себя к книжной полке и доставая книгу, которая работала как скрытый рычаг, после чего другая книжная полка распахнулась. Старец оживился, глядя на Вайолет в его объятиях, и потащил его за собой в комнату. Спёртый воздух встретил их, невидимой стеной, когда он шагнул в комнату. Она была такой же пустой, как и все вокруг. В ней стояла лишь простая кровать, стол и стул с подсвечниками и другими письменными принадлежностями, книжная полка и горшок. Мягкий лунный свет проникал в маленькое окошко с решеткой, которое, к счастью, можно было приоткрыть, хотя бы чуть-чуть. Достаточно, чтобы создать небольшой сквозняк, но при этом быть уверенным, что ничто не может проникнуть внутрь через небольшую щель. В целом это больше походило на тюрьму, чем на комнату. — Это, это была комната Преподобного, —мягко прошептал сбоку старец, пока Жон осматривался. — Его больше нет с нами. Он... он пытался принять мантию охотника... у него не получилось. Но... но... по крайней мере, у него был быстрый конец. — Значит, ему повезло больше, чем многим, — мягко ответил Жон, бросив на старца утешающий взгляд. То, за что он получил бы по лицу на Ремнанте, в Ярнаме лишь слезливое фырканье и кивок. Он осторожно убрал руки Вайолет со своей шеи, изо всех сил стараясь не обращать внимания на то, что она захрипела и начала ворочаться во сне. Он бережно уложил её на кровать, и она стала утихать. Он поцеловал её в лоб, и её ерзанье и тихое бормотание превратились в мягкое, ровное дыхание. Он взял её руку в свою, и на его губах расплылась мягкая беззаботная улыбка. — Из тебя получился бы отличный посланник, — резко выдохнул старец. Когда Жон посмотрел на него, он выглядел одновременно пристыженным и охваченным паникой. — Это... это... — пробормотал тот, с каждой секундой все больше и больше впадая в панику. Дыхание становилось все более рваным, так как у него началась паническая атака. — Ш-ш-ш. Все в порядке. Не торопись. Тебе не нужно заставлять себя, — мягко прошептал Жон. Оглянувшись на Вайолет, он заметил, как дыхание старца стало тише. Пока в комнате не осталось только тихое всхлипывание вместе с тихим дыханием Вайолет. — Это... Это из-за того, что тебе не все равно, — старцу удалось выдавить из себя слова между всхлипами, крупные слезы заливали его лицо. Вытерев слезы, он снова посмотрел на Жона. — Тебе не все равно. Тебе не все равно. Ты сел, поговорил и выслушал покалеченного, гниющего слизняка. Никто не делал этого со времен моей матери. Никто... Но ты выслушал. Ты слушал, даже дошел до того, что привел сюда старуху и маленькую девочку. Ты относишься ко мне так, будто я существую, что... что у меня есть цель. Что я не какой-то паразит, который подобен зверю. Даже Преподобный не желал говорить со мной, не говоря уже о том, чтобы слушать. — Может быть, — мягко ответил Жон, бросив на человека спокойный взгляд. — Может быть, в другое время, в другой жизни я бы принял мантию жреца. Отгоняя от себя образы себя, читающего молитву, Жон мог лишь угрюмо покачать головой. Он думал об этом, когда был моложе, когда отец застал его за попыткой поступить в боевую школу. Он пресек его попытку стать настоящим охотником, даже не успев начать. Даже посадил его под домашний арест на два месяца. Большую часть времени он проводил, фантазируя о том, что он может сделать, чтобы помочь людям. Стать врачом, чтобы лечить раненых, музыкантом, барменом, пожарным, полицейским, чтобы следить за порядком и помогать, даже адвокатом или судьей, чтобы вершить правосудие. Он терял себя в фантазиях и способах, которыми он мог бы помочь другим, даже если это было что-то незначительное, как смешивание напитков или умение выслушать. Даже стать членом духовенства и предлагать духовные наставления и помощь тем, кто в ней нуждается. Если и существовала работа, суть которой заключалась в помощи людям, то он фантазировал о ней. К большому сожалению его семьи. Которые стали называть его мечтателем и «потерянным в мечтах». Вздохнув и отогнав знакомые и грызущие воспоминания, Жон покачал головой. — Но это не для меня. Сколько себя помню, я хотел только помогать людям. Это всегда было тем, ради чего я горел. Ничего больше, ничего меньше. Только помощь людям. Но... к сожалению... способ, которым я могу лучше всего помочь детям Ярнама, — это быть охотником. Тяжелая тишина воцарилась над ними, пока Жон с нежностью смотрел на спящую Вайолет. Жон не верил ни в какую загробную жизнь, но его отец верил, как и большинство членов его семьи. Жон также знал, что если загробная жизнь окажется реальной. Он проведет остаток своего существования, сгорая в адском пламени. Достойное наказание для него. В конце концов, он никогда не сможет смыть всю кровь со своих рук. Даже если бы у него выросли восемнадцать рук, и он проводил бы каждый божий день, отмывая руки. Этого все равно не хватило бы. И все же, глядя на спящую Вайолет, он не жалел о том, что ему пришлось сделать. Он знал, что сделал бы все снова, только бы она спала с улыбкой на лице. — А что будет, когда охота закончится? Что будет, когда наступит рассвет? — спросил старец, в отчаянье. — Не знаю, — Жон вздохнул, оглядывая сгорбленную фигуру. — Я – чужак. Я даже не знаю, закончится ли когда-нибудь эта ночь, или это просто один нескончаемый кошмар. Но... Давай подождем до рассвета, чтобы принимать какие-либо решения, меняющие жизнь. Приобщение к вере никогда не должно происходить вполсилы. На его лице появилась пустоватая улыбка, когда он вспомнил инициацию Бикона. Если бы не Пирра, у него не было сомнений в том, что он был бы мертв. Но он не жалел об этом, не жалел, что поступил в Бикон с поддельными документами. Единственное, о чем он жалел, так это о том, что не прочитал основы об охотниках. Особенно если учесть, что он был родом из семьи, где все, кроме основ, держалось в тайне. — Конечно, конечно, — старец кивнул с полубезумной, полувозбужденной улыбкой. Он посмотрел на Жона взглядом, странным взглядом. Это заставило Жона почувствовать себя более чем неловко и неуютно. Он знал, что глава часовни слегка безумен. Но он не ожидал, что тот будет его прямо-таки боготворить. Осторожно Жон высвободил свои пальцы из пальцев Вайолет. Он ещё раз поцеловал её в лоб, когда она начала сопеть и метаться. Он мягко улыбнулся, когда она успокоилась. Когда Вайолет крепко уснула, он встал, бросив взгляд на старца, а затем молча вышел. Тот понял намек и вышел вслед за ним. Мысленно отметив, что ему нужно найти инвалидное кресло для старца, Жон бросил последний взгляд на Вайолет, после чего вздохнул и спустился в «учебную зону». Он знал, что будет в одиночестве, когда проснется. У него развилось шестое чувство, когда он просыпается. Он был благодарен за это, так как не думал, что Нора сможет вынести его пробуждение с очередным фонтаном крови. Усевшись на один из стульев вокруг стола, он с любопытством осмотрел записи, после чего откинулся на спинку. Не успел он и моргнуть как деревянный стул превратился в мягкую кровать и теплые одеяла. Сделав глубокий вдох, Жон проигнорировал то, что в потолке была гигантская дыра, а с неба лился огненный дождь. Он знал, что не должен был быть настолько наивным, чтобы думать, что проклятье не перейдет на Ремнант. С усталым вздохом он откинул одеяло, встав так, что чуть не потерял сознание. Он быстро сел обратно, задыхаясь. Он чувствовал, что готов в любую секунду упасть в обморок, а в его костях поселился ледяной холод. Осознав слишком знакомое ощущение потери крови, он потянулся к тумбочке. Схватил и выпил стоявший там флакон. Может, и не очень разумно оставлять флакон с кровью в общей комнате, но они с командой уже провели небольшой эксперимент, выяснив, что только он может прикоснуться к тому, что принес с собой из Сна. Когда он прикасался к ним, они становились «настоящими». Когда к нему прикасались Рен, Нора или Пирра, оно становилось «воображаемым». Их руки просто касались стола, как будто там ничего и не было. И дело было не только во флаконах с кровью. Его охотничий топор, его шляпа, когда он её снимал, все, кроме колокольчика, блокнота и старой ракетницы, было «воображаемым». Возможно, это изменится, когда он станет сильнее в Сне, прокачивая Тайную силу. Но пока что было неважно, спрячет ли он флакон с кровью, в конце концов, вор не мог украсть мираж. — Жон... ты в порядке? У тебя кровь из носа идет, — обеспокоенно спросил Рен, который тоже только что проснулся. Взглянув на часы на стене, он увидел, что они показывали пять утра. Именно тогда, когда проснулся Рен, и, к сожалению, когда начал просыпаться и он. Жон скучал по возможности спать до десяти. Не то чтобы ему вообще удавалось выспаться, настолько неумолимым был Сон. Если бы он захотел, то был уверен, что сможет заставить себя оставаться в Сне ещё несколько часов. — Нет…— выдохнул Жон после добрых пяти минут молчания. Его пробрала дрожь, когда он поднял глаза на своего друга. — Я на грани, — он хмуро посмотрел на пустой флакон. Часть его души желала, чтобы его наполнили чем-то другим, чтобы он смог отвлечься от тех непонятных вещей, свидетелем которых он был и которые пережил. Сделав ещё один успокаивающий вдох, он осторожно встал. Симптомы кровопотери прошли, но все, что на него повлияло, ещё оставалось. Жону не понравилось, что кишки Рена выпирали из его живота, как вереница хот-догов. Проигнорировав душераздирающий образ своего друга, выглядящего полумертвым, он шагнул в ванную. Зеркало было треснуто, тысяча и два глаза смотрели на него из ванной. Они подталкивали его к охоте, к безумию, к тому, чтобы покончить с собой. — Ты справишься, Жон? — спросил Рен, положив руку ему на плечо. Жон чуть не рухнул от внезапного ментального удара. Не успел он и глазом моргнуть, как треснувшее зеркало стало чистым, а тихий шепот — лишь далеким сном. Все было тихо, все было спокойно. Жестом попросив Рена подождать секунду, он пробрался к унитазу и излил всё что было в нутре. Желчь горела, поднимаясь вверх, вызывая слезы на глазах. Очистив рот, когда больше ничего не вышло, он выпрямился и повернулся к Рену. — Рен... Я когда-нибудь говорил тебе, как сильно я тебя ценю? — Жон говорил серьезно, потому что был абсолютно счастлив. Его друг освободил его от того, что мучило его, казалось, целую вечность. Даже если это были всего лишь на часы. Он освободился от безумного бреда, от того, что видел своих друзей живыми трупами. Все было нормально, зеркало было таким, каким оно было до того, как он лег спать. Немного грязным, но в целом чистым и целым. Его аура словно вернулась в полную силу. Трясина, которая была его разумом, исчезла. Его тело было легким, как перышко. Но это не мешало ему проверить, правда ли все прошло. Насколько он знал, это может быть похоже на рак, который исчезает сразу после лечения, а потом коварно возвращается... — Нет? Но спасибо, — Рен мягко кивнул. — Быстрее. Ударь меня, — попросил Жон, поднимая свою ауру. Рен, не раздумывая, врезал ему кулаком в лицо. Моргнув, Жон выпустил из глаз звездочки и издал нечто среднее между вздохом облегчения и невнятным стоном. Он послал Рену недовольный взгляд. — Ты даже не колебался. — Я признаю, что отчасти это произошло на автомате. Возможно, это было неуместно. Даже если ты и просил об этом, — кивнул Рен, ничуть не обращая внимания на взгляд Жона. Вздохнув, он посмотрел на своего друга. — Но... Жон... мы же команда. Ты не должен взваливать все на свои плечи в одиночку. Я понимаю, что Пирра, Нора и я даже не можем постичь, через что ты проходишь. Но это не мешает нам переживать и хотеть помочь. Просто мы не можем помочь тебе, если ты не хочешь нам этого позволить. — Хах... Я не хочу обременять тебя кошмаром, — вздохнул Жон после секундного раздумья. — И поверь мне он ужасен, Рен. Всё очень плохо. Сегодня я узнал, что по Ярнаму бродят непонятные существа, которые могут свести тебя с ума или превратить в полоскающего горло безумца... И один схватил меня. И я увидел... и охххх я увидел. — Что ты увидел? — осторожно спросил Рен, слегка дрожа и готовый применить к Жону свое проявление, если тот сорвется. Жон лишь смотрел на него мертвым взглядом, тяжело выдыхая. — Всё. И ничего. Прошлое и все потерянное. Настоящее и все, что должно произойти. Будущее — и все, что может произойти. Я одновременно смотрел в вправо и влево, вверх и вниз. Я ступил в Эдемский сад, родившись из трупа мертвого бога. Я слышал цвет, ощущал вкус музыки. Я был первым грешником и первым грехом. Я видел, как солнце стало сверхновой; я видел, как мир родился заново. Мир без мрака, мир без жизни. Я видел слишком много; я видел слишком мало. Я помню все, но не могу вспомнить ничего, — произнес Жон, смотря сквозь Рена остекленевшими глазами. — Ты хочешь поговорить об этом? — осторожно спросил Рен. Это вызвало у Жона полусерьезное хихиканье. — Рен. Я сейчас пойду в библиотеку и возьму самые странные, самые непонятные книги о душе, которые только смогу найти. Потому что все, что со мной случилось, превратило мою ауру в кашу, — при этом воспоминании Жона пробрала дрожь. Воспоминание о том, как его аура, словно мокрая бумага, разрывается от ударов, от которых он раньше отмахивался, жгло. Никакие слова не смогут описать предательство, которое чувствовал Жон, когда казалось, что сама его душа предала его. — Тогда... там я сделаю себе корзинку для пикника, после чего отправлюсь в изумрудный лес. К руинам, где были осколки. Я... я просто хочу побыть один. Быть рядом с природой. Чтобы забыть… — Хорошо. Если ты уже говоришь о способах справиться с ситуацией, это уже заметный прогресс. Ты уже не берешься за тот странный флакон, как раньше, — заявил Рен, заметив, но полностью пропустив мимо ушей упоминание Жона о непонятных существах. Он не хотел поднимать эту тему сейчас, особенно если кровь на подушке Жона была тому подтверждением. Если его нос и уши кровоточили всю ночь от одного только вида того существа. Он не хотел бы сыпать соль на свежие раны. — Все не так плохо, — попытался защищаться Жон. Под пристальным взглядом Рена он съежился и засох. — Ладно... Может быть, флакон не спасет от всего и это не такой уж хороший механизм преодоления. Но я же пока не обращаюсь к духам или, не дай бог, к терапии. Они засунули бы меня в психушку быстрее, чем я успел бы сказать: «Ярнам». Единственная причина, по которой ты не считаешь меня сумасшедшим, — это тот «инцидент». Не смей говорить мне, что до этого ты не был скептично настроен. — Справедливо, — кивнул Рен. Он был полностью готов признать, что воспринял рассказы Жона с долей сомнения. Если бы не «инцидент», как назвал его Жон, он бы до сих пор относился к нему скептически. Все казалось очень надуманным. — Но... не хочу показаться бесчувственным или что-то в этом роде. Но ты закончил? Мне вроде как нужно… — Да... да... я закончил, — овечьим тоном ответил Жон, быстро оставив друга заниматься своими делами. Используя свой колокольчик, он тут же переоделся в свою одежду, и голубой комбинезон появился на его кровати выглаженным и сложенным. Написав быструю записку о том, куда он направляется, он вышел. /-/ — И это два, — Жон вздохнул, вырывая Кроцеа Морс из груди Служителя Церкви. Белая мантия становилась красной по мере того, как все больше и больше крови скапливалось вокруг трупа. Щелчок клинка — и он был чист, сняв с себя багровый плащ. На его лице появилась довольная улыбка после того, как он убил двух церковных служителей, не пожелав усилий. Он был рад, что снова в отличной форме. Не говоря уже о том, что его «добыча» хорошо сопротивлялась, они были сильными, выносливыми, но при этом медлительными и предсказуемыми. Это делало их легкой добычей для него. — Вот что чувствует мой класс, когда сражается со мной? — пробормотал он, оглядываясь по сторонам и блуждая глазами по окрестностям. Он остановился на том месте, где, как он знал, было голубое свечение, но проигнорировал его. Ему совсем не хотелось вновь испытать то безумие. Жон был одновременно и счастлив, и в ужасе от того, что нашел подсказку о том, что мучает Ярнам. К сожалению, поиск подсказки также повлиял на его и без того хрупкое психическое состояние и полностью сломал его ауру и самообладание на несколько хороших часов. Пока он не найдет или не создаст, что бы ни пришло в голову, решение того, что на него повлияло, он не потрудится узнать об этой тайне больше, чем это необходимо. Ведь это был Ярнам, и Жон готов был поставить свои «дино наггетсы» на то, что Ярнам будет швырять проклятье в него снова и снова. Либо он найдет способ преодолеть или обойти это Безумие, либо его сведут с ума. Других вариантов не было. Пойдя не направо, а налево, Жон спустился по длинной и змеящейся лестнице. Он дошел до небольшого выступа, в котором стены расходились и преображались в коридоры. Отсюда открывался захватывающий вид на город и окрестности. Вид был настолько же прекрасен, насколько и призрачен. Высокие здания Ярнама напоминали зубчатые деревья, шпили которых бесконечно тянулись к небу. Мерцающее пламя фонарей заставляло тени оживать. Темные и грозные переулки, змеящиеся между зданиями, скрывали звериные глаза и формы жителей этого места. Каменные статуи и гротескные горгульи, к которым он уже успел привыкнуть, стояли на крышах под открытым небом. Безмолвные часовые стояли на страже некогда гордого города. Ветер завывал на улицах, разнося по городу запах крови и трупов. В ночи раздавались слабые крики и плач. Матери успокаивали своих детей, обещая им, что это просто монстры под их кроватями играют с ними. От молодых пар, которые обещали друг другу, что встретят грядущий рассвет вместе. От старых и усталых людей, которые с отчаянием взирали на то, во что превратился их некогда славный город, вспоминая о великих временах тихим шепотом за бутылкой у костра. Ярнам был полон тысячами и тысячами усталых душ, которые просто пытались извлечь лучшее из худшей ситуации. Из-за этого груз на плече Жона вдруг стал казаться гораздо более давящим. «Один шаг за раз», — прошептал про себя Жон, отрывая взгляд от пейзажа. Не обращая внимания на то, что горизонт был до жути похож на горизонт Вейла. Прогнав эту мысль, Жон шагнул вниз по длинной и тонкой лестнице. Остановившись перед мрачной церковью. Дни её славы остались далеко позади, деревья были мертвы, а то, что когда-то было сверкающим садом, кануло в лету. Группа из семи «охотников» преследовала его с вилами и факелами. Вокруг ходила голодная собака, из пасти которой капала желчь. Оглядевшись по сторонам и обнаружив грача, он сорвал его с места. Он несколько раз подбросил его, чтобы оценить вес. Затем он запустил грача, как пулю, в бок собаки. Болезненное поскуливание превратилось в яростное рычание, когда собака повернулась к нему. Оповещая других «охотников», она залаяла и бросилась к нему, захлебываясь кровью от боли. Свободная рука метнулась в сторону и схватила собаку за горло. Он сжал руку, и раздался громкий треск, после чего собака обмякла в его руке. Ничего не почувствовав, когда он вырвал из собаки жизнь, он бросил труп в ближайшего «охотника». Он бросился следом и пронзил «охотника», когда тот своим факелом впечатал собаку в землю. Выхватив Кроцеа Морс и уклонившись от фонтана крови, Жон сделал ещё один быстрый шаг в сторону, когда мимо пронесся охотник с вилами. От удара ногой и без того неустойчивый «охотник» потерял равновесие и рухнул лицом в булыжник. Руки затрещали, как ветки, грудь втянулась, а зубы разлетелись вдребезги, когда он сильно ударился о небольшой лестничный подъем. Из него вырвался влажный, гортанный вздох. Распознав звуки пробитого легкого, Жон быстро избавил мужчину от страданий. Сокрушительный удар по шее, и к его счету убийств прибавился ещё один. Тесак вонзился в его ауру, а кулак перебил нападавшему трахею. Схватив ножны, он всадил их в рот другому нападавшему, а затем отпустил переключатель мехашифта. За долю секунды ножны сложились, разорвав лицо охотника на две части. Вытащив свой щит, он вонзил тонкий, острый как бритва край в горло другого «охотника». Подавая голову на серебряном блюде. Снова сложив щит, он врезал им по голове ещё одного «охотника», вырубив того наглухо. Кроцеа Морс пронзил горло рухнувшего «охотника», прежде чем тот шмякнулся на землю. Взглянув на двух оставшихся безумцев, он вздохнул, когда они бросились на него. Моргая от идиотизма, он не видел в их глазах рационального мышления, только злобу и непреодолимую жажду крови. Шагнув вперед, он резко опустил свой клинок, разрубив первого на две части. Плавно продолжая движение, он вонзил Кроцеа Морс в сердце последнего оставшегося. — Какой позор. Я бы пощадил вас, если бы вы повернулись и убежали, — Жон со вздохом посмотрел на два трупа. Он знал, что это глупая мысль, но он все же надеялся, что безумцы смогут собраться с духом. Однако снова и снова он не встречал ничего, кроме разочарования. Заметив ещё два призрачных огненных шара, он поспешно направился к тем, что могли быть только самыми последними жертвами безумных «охотников». Быстро обыскав их, он нашел большую каплю хладнокровной росы. Не самую большую из тех, что были у него в тайнике, — в Центральном Ярнаме ему удалось найти одну побольше, эта же была среднего размера. — Должна дать около пятисот отголосков, — пробормотал он, убирая ее в карман. Он обнаружил, что все «росы» не дают одинакового количества, даже если они одинакового размера. Он использовал три для эксперимента, поскольку в данный момент ему было скорее любопытно, чем нужны отголоски крови. Он слегка пожалел о своем поступке, когда узнал, что может также использовать их в качестве «топлива» для преобразования или других обрядов крови. Он мог бы использовать и отголоски крови, которые носил при себе, но хорошо, когда есть выбор. — Если я найду другие виды росы, то смогу повышать уровень или ранг своих обрядов преобразования, — пробормотал он, рассовывая по карманам четыре бутылки с зажигательной смесью. Он не так много экспериментировал со своим самодельным обрядом крови, как ему хотелось. А ведь ему следовало бы этим заняться. Что, если я смогу преобразовывать зелья в улучшенную версию? Может, я смогу преобразовывать себе лучшие драгоценные камни, если найду ещё. Может быть, я даже смогу преобразовать несколько ртутных пуль вместе и получу «супер» пулю. Его мысли неслись со скоростью тысяча миль в час. Осторожно оглядываясь по сторонам, он быстро записывал свои идеи в блокнот, прекрасно зная, что склонен многое забывать. Его список дел начинал выглядеть пугающе. Убрав блокнот в карман, он шагнул в церковь. Вскоре он подошёл к саркофагу, высеченному казалось для самого короля. Внимательно осмотрев маленькую церковь, он почувствовал разочарование. Для такой большой и величественной церкви она казалась пустой, почти полой. Кроме саркофага, здесь не было ничего интересного. — Здесь должно быть что-то ещё. Нет алтаря, нет нефа, чтобы молиться, нет священника, нет бога, нет ничего. Должно быть что-то ещё, — прошептал он, оглядываясь по сторонам. Его глаза снова остановились на саркофаге, так как больше ничего особенного не выделялось. — Я вернусь к тебе, — сказал он саркофагу, выходя из комнаты и размышляя, сможет ли он найти способ подняться на перила. Должен же быть какой-то путь наверх. Резко повернув направо, он прошел мимо уже исследованной зоны. Он не нашел никакого пути наверх с другой стороны. Если только он не хотел попробовать свои силы в паркуре и проложить себе путь самостоятельно. Чего он делать не хотел. Он знал себя достаточно хорошо, чтобы понимать, что никогда не будет таким же акробатом, как Руби или Пирра. Повернув за угол, он посмотрел на лестницу. Его нога рефлекторно ударила по мясистой поверхности. Ещё одна собака взлетела в воздух, приземлившись с глухим стуком на верхушки копий ограды. Не успел он даже понять, что произошло, как другая собака вцепилась зубами в его ногу и начала грызть. Жон с силой врезал ногой по забору, и так продолжалось до тех пор, пока ноги и кости собаки не переплелись с забором. С последним пинком труп отпустило. С мясистым звуком он шлепнулся на землю. Дав явно мертвой собаке последний пинок, просто чтобы убедиться, что она не бросится на него, как только он посмотрит в другую сторону, Жон вздохнул, начав подниматься по лестнице. Интересно, когда убийство собак стало нормой? Его рука поднялась и лениво почесала шею. Посмотрев на безумного охотника, который поднял на него ружье, Жон выпустил пулю и прицелился. Он пронзил его и отправил на встречу со своим создателем. Вытащив меч, он посмотрел на дверь, размышляя, найдет ли он за ней что-нибудь. У двух дверей внизу ничего не нашлось. И ему не очень хотелось доставать топор. Возможно, это сработает, но если он будет доставать топор и рушить каждую застрявшую или запертую дверь, на которую наткнется, то начнет сомневаться в своем здравомыслии. Улыбнувшись, когда дверь поддалась, Жон шагнул обратно в церковь. Быстро направившись вправо, он с улыбкой спустился по небольшой лестнице и встал на перила. Вздрогнув, он поднял и положил в карман еще один череп. Шепот был скверным, но ничто не могло сравниться с тем, что он пережил вчера. Потянув за рычаг, Жон ударился челюстью об пол, когда саркофаг магическим образом сдвинулся назад. — Ну и хрен с ним, — прошептал он, нуждаясь в секунде, чтобы прийти в себя. Хотя Жон с большим нетерпением ждал возможности исследовать скрытый проход, он быстро проделал обратный путь наверх и вышел через другой вход. Прежде чем отправиться исследовать скрытый проход, он хотел бегло осмотреться. Убедиться, что ничто не сможет подкрасться к нему. Этот урок он усвоил на собственном опыте. Бросив быстрый взгляд на высокий обелиск, Жон уже собирался повернуть назад, когда заметил человека в белой одежде, стоящего на коленях. Спрятав оружие, но держа руку наготове, если понадобится, он опустился на землю. Нахмурившись, он оглядел могилы и заставил свой блуждающий взгляд вернуться к молящемуся. — Ты ведь охотник на чудовищ? — спросил молящийся, вставая и оборачиваясь. Добродушное лицо, грязно-золотистые волосы и голубые глаза, не так уж далеко ушедшие от его собственных. Он был одет в церковное облачение — белую рясу на посеревших от времени белых одеждах. — Возможно, — осторожно ответил Жон. Он заметил безумие в глазах мужчины. Оно было потерянным, расфокусированным, сдерживаемым и ждущим своего часа. — Жон Арк, охотник. Ни больше, ни меньше. — Я так и знал, — ответил человек в священническом одеянии, хлопнув в ладоши и одарив его наглой улыбкой. — Именно так я и начинал. О, но прошу прощения. Мое имя — Альфред, фамилии, боюсь, нет. От этой части себя я добровольно отказался, когда мастер Логариус взял меня в ученики. Гордый охотник на Нечистокровных. Но... что скажешь ты? Наша добыча может быть разной, но мы оба охотники. А небольшое сотрудничество ещё никому не вредило. — Немного: ты прикрываешь спину мне, а я тебе? — спросил Жон, вызвав смех и улыбку Альфреда. — Да, можно и так сказать. Ты помогаешь мне в поисках Каинхерста или пути туда. А я помогаю тебе со всем, что может понадобиться в эту ночь. — Хорошо, — ответил Жон после добрых пяти минут раздумий. Он не стал бы активно помогать ему, желая в первую очередь встретиться с королевой Нечистокровных, прежде чем выбрать свою сторону в конфликте. Но и отказывать явно безумному и пылкому охотнику в его желании тоже не стоило, если только он не хотел нажить себе ещё одного врага. Враги — это то, в чем Ярнам никогда не испытывал недостатка, но если бы ему удалось заполучить ещё одного союзника, пусть даже временного, то Жон был бы счастлив. И пусть в одиночку он мог сделать очень многое. Но как чужак он многого не знал, и только местный житель мог ему помочь. — О-хо-хо! Очень хорошо. Поистине прекрасно. Возьми это, чтобы отметить наше сотрудничество, — произнес Альфред, после чего достал три бумажки и протянул ему. Взяв грубые бумажки, Жон, нахмурившись, сунул две в карман. Внимательно посмотрев на последнюю бумажку, он послал Альфреду взгляд. — Ааа, я так понимаю, ты чужак. Если учесть твою реакцию на огненную бумагу, — непринужденно произнес Альфред. — Что, прости? Огненная бумага? — спросил Жон, вертя бумагу в руках. Он заметил, что в бумагу вплелись масло, кровь и кремень. — На самом деле все просто. Просто проведи ею по выбранному тобой оружию, и оно вспыхнет пламенем на минуту или две. Продолжительность зависит от качества огненной бумаги и от того, насколько равномерно она нанесена. Но никогда не стоит недооценивать покрытие своего клинка пламенем, — терпеливо объяснял Альфред. — Будь осторожен, когда наносишь ее, и убедись, что носишь их отдельно. Мой мастер рассказывал мне истории о некоторых охотниках из «Порохового бочонка», которые во время охоты имели при себе слишком много огненной бумаги. Из-за трения бумаги перетирались друг о друга, и охотники умирали мучительной смертью, охваченные пламенем. — Ладно, поверю тебе на слово, — ответил Жон, запихивая в карман последний листок бумаги, последовав совету Альфреда. — Если на этом всё, то мне нужно ещё кое-что исследовать. Несколько зверей, которых нужно убить. И несколько загадок, которые нужно разгадать. — Тогда не буду тебя больше задерживать. Охота на зверей — священная практика. Пусть добрая кровь направляет твой путь. С этими напутственными словами Альфреда Жон направился вверх по лестнице к перилам. Легко перепрыгнув через них, он приземлился рядом с саркофагом. Он быстро осмотрел свое снаряжение. И быстро зажег свой ручной фонарь, прежде чем ступить на скрытую лестницу.