Бесконечный кошмар Жона

— Что это, Жон? — спросила Пирра, переодевшись в свою удобную коричневую пижаму. Она ждала, пока остальные члены новоиспеченной команды Джунипер уложатся в кровати. Вскоре после того, как все переоделись она с ужасом наблюдала за тем, как Жон расхаживает по общей комнате общежития, одетый в голубой комбинезон. Если бы не то, как комфортно он выглядел, она бы подумала, что это её сонное сознание играет с ней. Семнадцатилетний подросток никак не мог ходить в этом, не смущаясь до смерти. — Что такое? — спросил Жон, усаживаясь на свою кровать, заняв кровать посередине справа. Нора быстро смешала их с Реном кровати, и пока они не «спали вместе», а пока просто спали вместе. Они оставили бы этот вопрос на потом. — Метка на твоей правой руке, — уточнила Пирра, указывая на красный символ на его руке. Он, на её взгляд, казался слишком красным и к тому же по цвету был почти не отличим от её волос. Символ начинался как красная линия, идущая вниз от запястья, от нее расходилась дуга и так же быстро заканчивалась белым иксом в ромбовидном узоре и поднимающейся дугой, похожей на кубок. Она уходила вниз, где разделялась на три отдельные линии, которые указывали на одну точку под тем местом, где линия заканчивалась. — А, эта метка, — просто ответил Жон, пожав плечами и проведя рукой по своим беспорядочным волосам. — Ну, я не знаю. Просто она всегда была со мной. Родовая метка по сути. — Правда? — удивленно спросила она. У нее у самой была родинка, но она больше походила на неправильный цвет кожи. А не как замысловато нарисованные руны. Особенно если эти руны выглядели свежевырезанными. Она знала, что некоторые люди рисовали руны на своем теле в знак каких-то великих и определяющих моментов своей жизни. Она даже решила, что лидер её команды нарисовал руны недавно, ведь стать лидером команды для большинства могло и должно было считаться большим достижением. Однако то, что это было родимое пятно, слегка обескуражило её. — Ага, круто, правда? — Кто тут говорит о рунных знаках? — весело воскликнула Нора, вылетая из ванной в порыве энергии. Одета она была в розовую пижаму, ничуть не отличающуюся от цвета глаз Рена. Она бросилась к Рену, который спокойно медитировал на своей кровати. — Просто моя родовая метка, — ответил Жон, показывая ей похожие на руны родинки. — Это так круто, Бесстрашный Лидер! — с улыбкой воскликнула Нора, повернувшись к Рену с мегаватной улыбкой. — Нет, Нора. Мы не будем чертить друг на друге руны, — терпеливо отозвался Рен, вставая и потягиваясь, прежде чем направиться в ванную. Хотя это была их первая ночь в Биконе, занятия начнутся не раньше завтрашнего дня. Поскольку их команда состояла из двух мальчиков и двух девочек, они установили простую систему. Одеваться и переодеваться в ванной. Жон был непреклонен и хотел как можно быстрее установить несколько простых основных правил. Не подглядывать, когда кто-то переодевается, не переодеваться в «общей комнате», разделять ответственность за уборку и работу по «дому», стараться не ругаться и не использовать нецензурную лексику, если в этом нет необходимости, и помнить, если они приводят гостей, убедиться, что никто из команды не чувствует, что его личное пространство нарушено. Вместе с тем нужно четко обозначить личные границы и тому подобное. Короткий свод правил, который позволил бы им не враждовать друг с другом и убедиться, что все чувствуют себя комфортно в комнате. Не то чтобы у кого-то были какие-то проблемы с такими правилами, он считал, что это удобно и правильно— иметь базовые правила для общежития. Даже если большинство правил были просто обычным приличием. — Это, кстати, кое-что напомнило мне. Интересно, они уже рядом? — тихо пробормотал Жон, вставая и направляясь к своему чемодану. Он открыл его и порылся в нем. — Твою мать. — Что такое, Бесстрашный Лидер? Ты забыл взять с собой смесь для быстрого приготовления блинов? — с нескрываемым ужасом воскликнула Нора, заслужив хихиканье Пирры, которая сидела и рассматривала их команду. Это было здорово — быть просто Пиррой, а не «Непобедимой девушкой». Она не знала, как долго это продлится, но дорожила этими моментами. — Нет, только это, — вздохнул Жон, бросая на кровать старую и ржавую ракетницу, толстый блокнот из черной кожи и старый ржавый колокольчик, который, на удивление, не издавал звука при падении. — Что это такое? Они кажутся... древними, — Пирра вздрогнула, когда слова сорвались с её губ. Она пыталась сказать, что они выглядят старинными, но, видимо, устала больше, чем ожидала. Это был трудный день, полный волнений и эмоциональных горок. — Ты так-то полностью права, они древние. Они у меня с самого рождения, — ответил Жон, окинув предметы ласковым взглядом. — «Бланк Молчания» и «Зовущий Колокол». Помню, Сафрон, старшая из моих сестер, всегда дразнила меня, что колокольчик призывает духов. Ведь он беззвучен для всех смертных. Как бы демонстрируя это, он позвонил в старый ржавый колокол, и никакого звука не последовало. — О, О! Дай мне! — Нора возбужденно подпрыгнула, поймала колокольчик в воздухе после того, как Жон бросил его, и начала размахивать им как сумасшедшая. Однако ни один звук не раздался. Даже когда Нора летала из стороны в сторону. Ни один звук не вырвался наружу. Рен был свеж после душа и готов о сну. Рен вышел из ванной, расширив глаза от ужаса: мир словно замедлился, когда Нора потеряла хватку на колокольчике, и он с ужасающим звуком врезался в окно. Небесно-голубые, изумрудно-зеленые, бирюзовые и розовые глаза в ужасе уставились на дыру в окне в форме колокольчика. — Если кто спросит, это окно было таким, когда мы сюда попали, — быстро произнес Жон, три покачивающиеся головы были его единственным ответом. — Прости, Бесстрашный Лидер, завтра я пойду и верну тебе колокол, — сказала Нора, приготовившись к обычному взрыву и словесной брань, которая часто выливалась на нее, когда она позволяла своим эмоциям взять верх. — Не о чем беспокоиться, Нора, — ответил Жон с доброй улыбкой. — Если честно, позволь мне показать тебе небольшой фокус. С этими словами Жон подошел к изголовью своей кровати и взял подушку. Под ней лежал колокольчик, который только что был отправлен в полет. Бросив его Норе, чтобы та посмотрела, он не смог удержаться от усмешки. — Не знаю точно, почему, но что бы я ни пробовал, эти предметы, кажется, всегда возвращаются ко мне. Я могу выбросить их или спрятать. Но как только я отворачиваюсь, они тут же возвращаются, — Жон пожал плечами. Он уже более чем привык к странным, почти сверхъестественным способностям этих предметов. Знакомая мысль защекотала его разум, когда он смотрел на древние вещи: «Интересно, смогу ли я продолжить свою маленькую антикварную аферу в Вейле?» Эта мысль была быстро подавлена, но её влияние осталось, пока Жон с расчетливым блеском смотрел на предметы. Его глаза вернулись к сумке, где лежал старый блокнот. Старый блокнот в кожаном переплете, в котором, казалось, никогда не кончались страницы. Бросив взгляд на часы, Рен кашлянул в руку. — Хоть мне и не хотелось бы показаться занудой, но уже поздно. И не знаю, как вам, а мне бы не хотелось опаздывать в наш первый учебный день. — Звучит неплохо, — тихо прошептала Пирра, пытаясь и не сумев сдержать зевок. Ее щеки стали такого же цвета, как и волосы, когда она оглядела комнату. Жон, изо всех сил стараясь не зевнуть, собрал свои вещи и положил их на тумбочку, пока Рен выключал свет. Прошептав тихое «Спокойной ночи», — Жон забрался под одеяло. Он лег на спину, закинув руки за голову. Жон всё ещё не мог поверить, что все это реально. Он был в Биконе, он мог, нет, он должен был стать героем. Это будет новый старт; он сможет стать самим собой. Жить так как жили его предки и с гордостью носить фамилию Арк. Даже если для этого ему придется лгать и обманывать, чтобы получить такую возможность. Но ведь это была не его вина. Если бы не отец, ему не пришлось бы подделывать свои документы. И все же, как бы он ни просил и ни умолял. Николас Арк был непоколебим в своем отказе учить его. Даже дошло до того, что ни один охотник в Анселе не стал его учить. Неважно, что он учился не так, как другие, — он был здесь, чтобы учиться. И он будет учиться. С мягкой улыбкой Жон закрыл глаза и заснул. Открыв глаза, он обнаружил себя под пасмурным небом. Моргнув в замешательстве, Жон закрыл глаза и сделал все возможное, чтобы снова заснуть. Он нахмурился, увидев, что его кровать превратилась в холодный и твердый булыжник. Сон не приходил, когда раздался резкий и ворчливый голос. — Вставай, ленивый ублюдок. Жон рывком поднялся, дико озираясь по сторонам. Он всё ещё лежал на холодном булыжнике. Пронзительный холод пронзал его кожу, заставляя вздрогнуть отчего зазвенели его доспехи. Его рука метнулась к бедру, где надежно висел Кроцеа Морс. Оглядевшись, он заметил, что стоит внутри закрытого помещения со стенами из булыжника. За стеной виднелось почти бесконечное поле бледных цветов, которые усеивали поле вместе с тысячей надгробий и ржавым оружием, служившим безымянными могильными знаками. Жон громко выругался от страха, когда повернулся посмотреть на одинокое старое готическое здание. Там сидел старик, одетый в старую, древнюю одежду валийского джентльмена. Старый приталенный костюм-тройка, видавший лучшие времена, большая черная ветровка, залитая краской и подшитая старыми заплатками. У старого джентльмена был монокль и старинная шляпа, и всё то время пока он его разглядывал старик холодно смотрел на Жона со своего инвалидного кресла, стоящего на вершине каменной лестницы. — Так ты новый охотник? Не более чем скот на убой, — старый джентльмен насмешливо покачал головой. — Где я? — спросил Жон, набравшись на пять секунд напускной храбрости, он шагнул вперед. Он стоял храбро, даже когда ему не хотелось больше ничего, кроме как сбежать, и не смотрел в глаза старому джентльмену. Импровизированный конкурс взглядов был прерван, когда прикованный к инвалидному креслу джентльмен разразился хохотом. Он вел себя так, словно напугать Жона до того, что он чуть не описался, было пустяковым делом. — Отлично, у тебя хотя бы есть дух, — старый джентльмен захихикал, мягко проговорив. — Хорошо, хорошо. Дух — это то, что помогает охотнику стать сильнее. — Вы не ответили! Где я? Где моя команда? — закричал Жон, чувствуя, как в его нутро вгрызается знакомый страх. Рука легла на рукоять Кроцеа Морс в неудачной попытке устрашения. — Запугивание не работает, когда твои ноги трясутся, как листья, парень, — заявил старый джентльмен, покачав головой. — Но где же мои манеры. Меня зовут Герман, я смотритель Сна и мастерской внутри него, а также друг тебе, охотник. Впрочем, это не имеет значения. Важно сейчас только то, умеешь ли ты пользоваться этой зубочисткой на бедре или ты просто очередное разочарование. — Простите? — Жон отшатнулся, возмущенный тем, что кто-то посмел назвать Кроцеа Морс зубочисткой. — Кроцеа Морс передается в моей семье уже несколько поколений. С тех пор как мой прапрадед использовал его в Великой войне. — Может, это и так. Но здесь это зубочистка, как минимум в твоих руках. А отдавать своим потенциальным убийцам зубочистку, чтобы они использовали её после того, как съедят тебя, — это либо верх глупости, либо незаслуженная ими доброта, — Герман сплюнул, глядя на Жона, который, казалось, все больше и больше увядал под его взглядом. — Не говоря уже о том, что ты больше похож на ученого или представителя духовенства, чем на какого-нибудь охотника. — Запомни, парень, и, возможно, ты переживешь эту ночь. Оружие хорошо лишь настолько, насколько хорош его хозяин, — хрипло прошептал Герман, после чего свирепо взглянул на Жона. — И ты не герой. Всего лишь парень, наполненный мечтами и надеждами и выпущенный в безумный мир. Жон изо всех сил старался не вздрагивать, когда его ругали. Он уже привык к этому. Хотя он и любил своего отца, эта любовь превратилась в гору разочарования и раздражения из-за того, что отец упорно отказывался обучать его любым возможным способом. Гора недовольства и разочарования, которой не хватало лишь искры, чтобы взорваться гневом. Что Герман с радостью и предложил. — Тогда научи меня! — воскликнул Жон, чувствуя, как его распирает от эмоций. Он подошел к Герману, в его глазах горел огонь, а гнев подстегивал его. — Как я могу научиться, если никто меня не учит? Как я могу стать лучше, если никто не хочет уделить мне время? КАК! Придя в себя, Жон опустил глаза, стыдясь своей вспышки. Он был выше этого, черт возьми. Джунипер не вырастила нытика! Набравшись смелости и извинившись, Жон сделал шаг вперед, но был полностью ошарашен, когда Герман разразился хохотом. Это не был легкий беззаботный смех, к которому он привык. Вместо этого он был тяжелым и грубым, смех сумасшедшего в камере смертников, когда его ведут на виселицу с высоко поднятой головой. — Хорошо. ХОРОШО! — с безумным ликованием выкрикнул Герман, и его когда-то мутные серые глаза загорелись извращенным рвением, когда он посмотрел на Жона. — Это значит, что ты — свежий лист бумаги, неоформленный кусок глины, свежий блок камня. Ты можешь стать тем, кем захочешь. Возможно, это станет твоей гибелью, а возможно, это именно то, что тебе нужно, чтобы пережить эту долгую ночь. И хотя он был напуган и в ужасе от стоящего перед ним безумца. Жон не мог не почувствовать слезу в уголке глаза. Ведь кто-то осмелился поверить в него. Кто-то был готов протянуть ему руку помощи, похлопать его по спине и улыбнуться, веря в его мечту. Сделать то, чего не сделала бы даже его семья, его собственная плоть и кровь. Даже если этот кто-то был ненормальным сумасшедшим, который, скорее всего, был плодом воображения. Но помни, Жон, нищие не выбирают. — А теперь возьми у посланников купальни подходящее оружие и отправляйся на Охоту, — страшная кровожадная ухмылка озарила лицо Германа, когда тот улыбнулся и жестом указал на купальню для птиц, увитую старой лозой. — Охотник должен охотиться. Опыт — мать успеха, в конце концов. — Но там ничего нет? — прошептал Жон, осторожно шагнув к птичьей купальне. Он мысленно радовался, что у него хотя бы есть свое «снаряжение охотника». Даже если это была всего лишь его верная толстовка с капюшоном «Тыквенного Пита», удобная пара джинс и кроссовки с наспех пристегнутыми деталями дешевой брони. По крайней мере, на нем были перчатки, пусть и без пальцев. Поэтому, как и подобает умному парню, он засунул пальцы в перчатки и продрал руку сквозь ядовитый плющ, на удивление успешно пытаясь не зацепить его. Заглянув в купальню для птиц, Жон застыл, увидев, как его демоны сонного паралича с радостью вылетают из неё. Это были гротескные и жуткие существа. Удлиненные конечности с костлявыми, почти когтистыми пальцами, сгорбленные. Покрытые бледной, морщинистой кожей и с экстравагантными чертами лица, на которых красовались широкие ухмылки и чрезвычайно острые зубы. Жон почти чувствовал, как его душа покидает тело. Только хрупкое желание не разочаровать воображаемую фигуру «наставника его мечты» удерживало её на привязи. — Что это такое? — хрипло прошептал Жон, разглядывая существ, похожих на измученных и изуродованных детей. — Посланники, — ворчливо ответил Герман. — Обитатели Сна. Немые, но служат и поклоняются охотникам. Не обращай на них внимания. Сглотнув, Жон переборол свой страх и заглянул в черную и мутную воду купальни. Он с изумлением наблюдал, как три формы становятся все четче и четче, пока три прекрасных отражения двух витых оружий и трости не скрылись под водой, как туман. — Тсс... — проворчал Жон, почувствовав почти жгучую боль в правой руке. Быстро сорвав перчатку, он в шоке и изумлении уставился на свою родовую метку, сияющую красным цветом. Его удивление не унялось, когда он окунул правую руку в черную воду. Моргнув от удивления, Жон вздрогнул от холода и необычных ощущений. Вода не была похожа на воду, вместо этого она напоминала холодный туман, безмятежный лунный вечер в парке, но при этом в ней чувствовалась какая-то неправильность, которую он не мог описать. Однако жгучая боль, казалось, рассеялась, как будто это был лишь плод воображения. Когда его рука приблизилась к миражу тяжелого топора, он почувствовал его. Он ощутил его в своей ладони. Толстая рукоять, тяжелый вес, и ему показалось, что он знает как им пользоваться. Это было тяжелое оружие, оно наносило огромный урон при ударе и имело большой радиус действия. Но оно было тяжелым, медленным, утомительным в использовании и ограничивало ту малую подвижность, которой он обладал. Отпустив его, он почувствовал, как его рука переместилась к другому миражу — изысканной трости джентльмена. По сравнению со своим собратом — тяжелым топором. Трость была легкой, способной переключаться между двумя формами, обладала ужасающей досягаемостью при быстрых и проворных атаках. Однако она была хрупкой и требовала особого ухода, иначе быстро ломалась, а ещё она была слабее и требовала большего количества атак, так как не могла отрубить конечности или раздробить кость. По крайней мере, в его руках, — шептал его разум. Рука переместилась к последнему оружию — тесаку. Оружие, которое балансировало между скоростью и уроном, способное наносить быстрые удары. Но при этом обладало большей останавливающей силой, чем трость. Однако, как и у этого оружия не было особых достоинств, так и у него не было ярких недостатков. Вместо этого тесак тщательно балансировал между скоростью и уроном, по сравнению со своими братом и сестрой, которые были крайними то в одну, то в другую сторону. Герман молча наблюдал за тем, как Жон перебирает варианты. Не проронив ни слова, он предоставил мальчику выбирать. Ведь именно таким был и он сам. Испуганный и глупый мальчишка, который не знает, что делать. Одурманенный такими понятиями, как честь и милосердие. Он был обречен на смерть. Не то чтобы это имело для него значение, возможно, несколько десятилетий назад он бы почувствовал жалость к мальчику. Но ночь была длинной, а Сон еще длиннее, и Герман не мог вспомнить, когда он в последний раз крепко спал, если вообще спал. Мальчик стал бы просто ещё одним лицом из бесчисленного множества других, которые преследовали его в кошмарах. — И это все? — Жон не удержался и разочарованно прошептал, сжимая в ладони рукоять Кроцеа Морс. Вырвав Германа из привычной нисходящей спирали мыслей. — Выбери что-нибудь одно. Лучше изучить одно оружие, чем экспериментировать со многими, когда ты только начинаешь. Когда ты станешь лучше и у тебя за плечами будет несколько удачных охот. Тогда ты сможешь свободно экспериментировать. По мере роста твоего опыта и уверенности в себе ты сам поймешь, что для тебя лучше, — Герман хмыкнул, глядя на нахмурившегося Жона. В конце концов он вздохнул и протянул руку с пустой рукоятью. Положив руку на эфес Кроцеа Морс, он повернулся к Герману, в его глазах пылали решимость и уверенность. — Я уже выбрал. Ты можешь назвать Кроцеа Морс зубочисткой. Но я докажу, что ты ошибаешься, и буду жить в соответствии с наследием моей семьи. — Значит, у тебя есть какой-то хребет внутри. Хорошо, — это было единственное, что произнес Герман, глядя на Жона холодными, апатичными глазами. — Знай, что на охоте нет места чести, милосердию и прочим несущественным идеям. Есть только добыча. И грань между тем, кто есть что, размыта. — Будь осторожен, иначе сам окажешься добычей. Слова остались невысказанными, но они прозвучали в голове Жона, как звон колокола. Он вскочил на ноги и уставился на Германа. Он не понимал, о чем тот говорит. Он знал, что охотники умирают. Активных охотников, доживших до пятидесяти лет, было мало. Большинство активных охотников ушли на пенсию и занялись более полуактивной деятельностью, например преподаванием. Другие просто уходили из жизни как охотники. Но он уже сталкивался с Гримм. За ним охотились, он убегал от них. Он даже убивал Гримм, пусть это и была групповая работа, в которой он в основном выкрикивал идеи. Но когда он смотрел на Германа, одна мысль звенела в его сознании. «Я не думаю, что мы говорим об одном и том же». Оглядывая «Сон охотника», Жон вглядывался в изысканные детали. Ветви и листья, мягко покачивающиеся на несуществующем ветру, мокрая грязь и булыжник под ногами, которые ощущались точно так же, как дома, в Анселе. Красивый внешний вид готического здания, танцующие тени от мерцающего пламени. Жон мог быть недалёким и немного ленивым, но глубоко под тонной подростковых переживаний и неуверенности в себе скрывался тактический ум. Жон был чемпионом во многих, если не в большинстве стратегических и настольных игр с шести лет в семье Арков. Он был способен быстро проанализировать большинство сценариев и найти способ выйти победителем. К сожалению, он редко этим пользовался. Но пока Жон смотрел на Германа, вникал в детали и щипал себя за предплечье, в его животе медленно зарождалось тревожное чувство. Всё же он смог быстро подавить в себе нарастающий страх. И решил следовать мантре, которую почти религиозно передавал его отец. «Все, что тебе нужно, — это уверенность, сынок», — эта поговорка дразняще звучала в его голове. Прежде чем он успел сделать шаг вперед, чтобы начать действовать в соответствии со своей интуицией. Герман бросил на него ещё один язвительный взгляд. — Прежде чем отправиться в странствия на верную смерть, не забудь взять с собой одно из огнестрельных оружий, которые предлагают посланники. Возьми его, затем отправляйся к могильному камню с зажженным фонарем и проснись в самом Ярнаме, чтобы начать свою охоту, — прохрипел Герман, с безразличием глядя на Жона. — Я больше не буду держать тебя за руку, а теперь проваливай. Сказав это, Герман исчез. Жон остался один в Сне Охотника, размышляя, не привиделся ли ему во сне сумасшедший старик. Если да, то что это могло сказать о нем? — Какого хрена? — красноречиво ответил Жон, уставившись на то место, где в последний раз сидел Герман. — Насколько более хреновым может быть этот осознанный сон? Постояв несколько секунд и смотря в пустоту, он всё же решил, повернуться к посланникам, которые появились из купальни. Они несли два совершенно разных огнестрельных оружия. Один старый и большой мушкетон и более компактный и изящный пистолет с автоматической перезарядкой. — Хм, большой урон или точность! — громко произнес Жон, удивляясь, когда и почему его осознанный сон приобрел некоторые игровые черты. «Я знаю, что мне нравятся игры, но никогда бы не подумал, что они стали бы влиять и на мои осознанные сны». Перебирая два предложенных вида огнестрельного оружия, Жон почувствовал, как знакомые тиски нерешительности навалились на него, словно старый друг. Он догадался, что его «сон» не будет развиваться, пока он не сделает выбор. Так что с этой мыслью он снова взял в руки оба оружия. Следуя «правилу крутизны». В конце концов, это был всего лишь сон. И видел ли он себя в роли человека, владеющего большой пушкой, или элегантным джентльменом? Закрыв глаза, Жон погрузился в фантазии внутри сна. Представлял себя с мушкетоном наготове, разящим полчища мрачных тварей. И сравнивал его с более утонченным и элегантным видением себя, без усилий расстреливающим Гримм в прыжке. Ему больше понравился утонченный вид пистолета, и он взял его из маленьких рук. Улыбнувшись, он издал небольшой смешок, почувствовав вес и тяжесть оружия в своей руке. Ему нравилось, как лунный свет отражается от изысканной серебряной резьбы. Проводя пальцем по пистолету, Жон не мог не улыбнуться. Он мастерски открыл отверстие в стволе, чтобы было куда вставлять пули, которые использовались в подобном оружии. Пусть он никогда не был любителем оружия, каким была Руби. Когда-то он был подростком. И, возможно, в юности он был немного одержим старым оружием, таким как пушки, кремневые ружья и прочее старое оружие. Но это была не его вина, что они были такими крутыми и стильными. В конце концов, классика была классикой не просто так. — Теперь бы только патроны, — Жон повернулся к посланникам, которые вынесли деревянную коробку для патронов, которую можно было прикрепить к поясу, с пятнадцатью ртутными патронами с рисунком. Прикоснувшись правой рукой к деревянной коробке, он почувствовал жгучую боль, когда знание, казалось, просверлило его череп. Мигрень ушла так же быстро, как и появилась, заставив Жона нахмуриться: похоже, в него вселилась почти магическая способность. Способность жертвовать здоровьем и жизненной силой, чтобы магическим образом наколдовать ряд из пяти ртутных пуль. Патрон, порох и все остальное в комплекте. Применив способность, он получал пять готовых к стрельбе пуль. — Этот Сон становится все более и более причудливым, — пробормотал Жон, рассеянно перезаряжая пистолет со знанием дела, которое можно выработать, лишь разобравшись в устройстве оружия. — Но ведь это все? Сон не станет ещё более причудливым. Вот та старая кукла же не оживёт? С флинтлоком в левой руке произошло то, что казалось тревожно нормальным. Жон достал Кроцеа Морс правой рукой и направился к большому гранитному надгробию с мерцающим фонарем, висящим над множеством зажженных свечей. Имя и дата, в честь кого оно было установлено, слишком выцвели, чтобы их можно было разобрать. Но Жон смог разобрать буквы Люд. Это могло быть имя Людо, Людвиг, Людис, Людвикус, если это вообще было имя. Жон был достаточно взрослым, чтобы понимать, что он не знает, и слепо гадать было бы просто неуважительно. Рука, занесенная над надгробием, заставила Жона сглотнуть. Плач и почти рыдания посланников из купальни не помогали. С тяжелым вздохом и ворчанием. Жон направился обратно к купальне для птиц и находящимся в ней посланникам. Он поморщился от радости и экстаза, которые, казалось, излучали посланники. — Слушайте, я беру трость только потому, что она выглядит круто, понятно? И хотя я уверен, что вы не дали бы никакого некачественного оружия. Я все равно собираюсь использовать Кроцеа Морс в бою. Пристегнув трость к бедру, он закрепил её немного позади комбо из щита и ножен. Деревянный ящик с патронами расположился чуть раньше, рядом с пряжкой пояса и над карманом. Жон чувствовал себя настолько подготовленным, насколько это вообще возможно, ощущая себя почти готовым к встрече с тем, что скрывалось внутри так называемого Ярнама. Даже если он совершенно не представлял, что такое Ярнам. — В конце концов, это не может быть хуже, чем инициация. Да? — пробормотал Жон, опираясь рукой на надгробный камень. Моргнув, он исчез из «Сна Охотника», как назвал его Герман. Тряхнув головой, чтобы избавиться от дезориентации, Жон обнаружил себя на первом уровне многих игр ужасов, в которые он играл, когда был молод и не знал что такое страх. Здесь было темно и гнетуще, медицинские инструменты больше походили на старые приспособления для пыток. Окровавленные кровати выглядели так, будто на них кого-то зверски убили. Большие скучные окна, сквозь которые пробивались тонкие серебристые лучи лунного света. Не говоря уже о зверином рычании, которое идеально вписывалось в атмосферу. — Звериное рычание! — глаза Жона распахнулись, и в тот же миг он бросился в сторону. Он тяжело рухнул на землю и попытался встать, когда черная и перекошенная от тарана койка, возле которой он стоял, перевернулась. Жон быстро поднялся на ноги, Кроцеа Морс указал на скрюченного полуволка-полусобаку-полумонстра. Слюни стекали по голодной пасти монстра, когда он смотрел на Жона красными глазами-бусинками, полными бешеной жажды крови. — Это не Гримм, — хрипло прошептал Жон, чувствуя, как по коже пробегают сладкие мурашки. И в мгновение ока монстр оказался на нем. Жон отпрыгнул в сторону и обрушил меч, оставив тонкую красную линию на черновато-серой шерсти. Казалось, это только ещё больше разозлило зверя. Молниеносная когтистая рука метнулась к его животу. Он быстро поднял свою ауру — то, что спасло его от долгой и жестокой смерти в виде расчленения. Вместо этого его запустили через пару дверей в другую, более открытую комнату. — Черт, как больно! — прошептал Жон, перекатившись в сторону и увернувшись от зверя на волосок, восстанавливая свою ауру. Быстро выстрелив в боковую часть головы. Хотя он и не был опытным стрелком. Жон знал две простые вещи: направь пистолет на то, во что хочешь выстрелить, и нажми на курок. Выстрел прогремел в тихой комнате, и рука зверя была прострелена. Кровь хлынула фонтаном. А Жон в страхе и ужасе наблюдал, как его доспехи и тело окрашиваются в красный цвет. Он сидел почти в кататонии, пока зубы зверя не обхватили его горло. — Угх! Только он издал вопль боли, и в то же мгновение его голова была оторвана от тела. — Ннгх! Хрип боли, шок и множество эмоций, которые он не мог выразить, прорвались сквозь Жона, когда он поднялся на ноги. Он быстро опустил руку на грудь, к колотящемуся сердцу. Дикие глаза вглядывались в несколько знакомое окружение «Сна Охотника». — Что это было? — хрипло прошептал Жон, в горле пересохло, когда он провел пальцами по нетронутому горлу. Ни следов укусов, ни крови, ничего. Разве что биение сердца и ещё теплый пистолет. И все же он помнил смерть. Тот короткий миг, пустоты. Открыв затвор, Жон достал ртутный патрон и снова зарядил пистолет. Это чуждое действие заставило его эмоции успокоиться, хотя и с трудом. — Это всё ещё Сон? Я умер? — хрипло прошептал Жон, прежде чем выпустить самообманный смешок. — Нет, конечно же, нет. Это всего лишь Сон. Причем осознанный. С этими словами он убрал оружие в кобуру, достал ножны и переключился на форму щита, осторожно положив руку на фонарь. Он шел вперед с безрассудством и гневом, пылающим в его нутре. Он не собирался умирать из-за какого-то странного монстра из Сна. Только не в своем Сне. Ступив ногой обратно в темную и гнетущую темноту медицинской клиники. Жон сразу же заметил, как все встало на свои места. Как будто медицинская клиника попала в одну из тех временных петель, о которых он читал в старом мистралийском романе. Там время было бесконечно зациклено в особых местах, и исправить это можно было только если сломать нужный предмет или изгнать какого-то монстра. Отбросив старую мистралийскую философию, Жон вместо этого сосредоточился на чем-то более важном. На рычащем звере, который бросился на него. Он врезался мордой в неумолимую сталь щита Кроцеа Морс. Жон быстро воспользовался открывшейся ему возможностью. Он вонзил свой меч глубоко в шею монстра. Вытащив меч, Жон отступил назад в шоке и ужасе: кровь текла рекой. Ноги тряслись от едва подавляемого страха, когда он смотрел на умирающее чудовище перед собой. Оно смотрело на него, пытаясь встать. Но, видимо, ему повезло, и он проткнул что-то жизненно важное. Потому что зверь успел сделать только два шага вперед, прежде чем рухнул под собственным весом. Остался только звук неровного дыхания, который становился все слабее и слабее, пока не затих. Подавшись вперед, Жон ткнул зверя кончиком Кроцеа Морс. Он был готов скрыться за своим щитом, как только оно осмелится пошевелиться. Однако вместо этого оно лежало неподвижно и мертво. Знакомая жгучая боль обожгла руку, и Жон быстро накрыл Кроцеа Морс простыней и сорвал перчатку. Замер, глядя на кровавое число, висевшее над его рукой. В нижней части руны его руки читалось 235. Под ней стоял большой жирный ноль, а позади, похоже, был открытый глаз. — Что за хрень? — пробормотал Жон, проводя пальцами по кроваво-красным цифрам. Когда он пожелал, чтобы они исчезли, руна перестала светиться. К его удивлению. Когда он попытался её «зажечь», руна засветилась знакомым багровым сиянием, и цифры вернулись. — Этот сон становится все более странным и запутанным, — тихо прошептал про себя Жон, натягивая перчатку. Он снова заставил руну светиться и удивленно моргнул, когда кроваво-красные цифры засияли над перчаткой. Подняв щит, Жон обошел труп. Он изо всех сил старался сдержать то, что было в его нутре. По сравнению с тем, как Гримм превращался в прах и пыль после смерти, этот монстр всё ещё лежал на полу в луже собственной крови. — Чего бы я только не сделал, чтобы просто проснуться.