Песня пустоты.

Всё остановилось. День уступал ночи или ночь уступала дню — в этом подземелье подобная смена ничего не значила. Камера с влажными стенами, застывшим воздухом и холодным каменным полом смотрелась обломком вечности. Она обособилась от мира. Здесь не было солнца, не было тепла, не было ни малейшего проблеска жизни. Рук сидела на койке, укрывшись грязными лохмотьями, которые заменяли одеяло. Они не согревали, но позволяли почувствовать иллюзию защиты. За решёткой стояло безмолвие, что во много раз превзошло тишину первого дня. Оно вырастало, подавляло и никуда не исчезало. Она устремила взгляд на прутья решётки. Те мерцали под слоем магических рун с тусклым фиолетовым свечением. Для Рук эти руны оставались злейшими врагами. Она ненавидела их за то, что они были неподвижными, неизменными и при этом не выпускали её. Все попытки ослабить их или найти прореху оказывались бесплодны. Раз за разом — лишь разочарование. В тот первый день, когда она пришла в себя, Рук бросилась к решётке. Она ударила её магией — яростно и в полную силу. Безуспешно. Руны вспыхнули, оттолкнув Рук к стене. Она долго сидела на полу, прижимая ладонь к ноющей груди. Спустя несколько часов она рискнула повторить попытку, выпустив последние крупицы магии, но результат не изменился. Руны, точно живые, не пропускали её силу, возвращая её обратно, как вода отражает брошенный камень. Рук яростно увеличила поток магии, однако барьер вспыхнул, обжёг кончики пальцев и снова отбросил её назад. Она пробовала ещё и ещё. Каждая новая атака заканчивалась одинаково: синяки, слабость, дрожь. Рук вынужденно прекратила это занятие, признав, что необходим иная тактика. У неё же не имелось ничего, кроме измотанного тела да бессильного гнева. Она глядела на собственные ладони — пустые и бессмысленные. Каждый день появлялся один и тот же слуга. Эльф с валласлином на лице, рубцы которого почти зажили. Он приносил кувшин воды, ломоть хлеба или вязкую кашицу и молча исчезал. Рук пыталась говорить с ним, умоляла помочь, грозила, снова и снова — всё было бесполезно. Он не произносил ни слова. Просто ставил еду на пол, разворачивался и покидал камеру до следующего визита. Его шаги звучали ровно, размеренно: один, два, три, десять — а потом тишина вновь окутывала подземелье. Рук провожала его взглядом, стараясь понять, что скрывает это лицо. Он был единственной ниточкой, связывавшей её с внешним миром, но эта нить оказалась мёртвой. Она ненавидела его за это молчание, за приносимую еду, за безответность. В один из дней она ухватила его за запястье. Сил оставалось мало, но Рук сумела удержать его хотя бы на несколько мгновений. Её измученные глаза, наполненные отчаянием, встретились с его взглядом: — Скажи хоть что-нибудь! Он застыл, но не произнёс ни единого звука. Лишь осторожно высвободил руку и вышел. Рук долго сидела на полу, спрятав лицо в ладонях. Её постоянно подташнивало. Сырость внутри камеры и неприятный привкус воды только усугубляли это. Она пила, но каждый глоток лежал тяжестью в желудке. Порой её рвало, а иногда даже не было сил на это. Слабость росла, а дни сливались в единый непрерывающийся поток. Сны стали и благословением, и проклятием. Иногда в них она находила покой, но всё чаще появлялись мучительные видения. Рук вспоминала знакомые лица: учителя, Варрика и тех, кто однажды был её командой. Теперь её терзала вина и страх, что встречи больше не произойдёт. Неужели Луканис забыл о ней? Пробуждение приносило чужеродное ощущение собственного тела. Головная боль продолжала терзать, а мускулы словно наливались бессильной усталостью. Рук медленно приподнимала голову, видела решётку и ощущала пустоту. Она не представляла, сколько прошло времени. Сначала она пыталась считать дни по приходам эльфа, но вскоре отказалась от этого. Всё слилось в монотонную бесконечность. Она оставалась здесь, изолированная, и каждый день был мрачнее предыдущего. «Я не останусь в этом месте», — повторяла она себе внутри, пытаясь укрепиться. Иногда в сознании возникало чувство, что её собственные мысли обрели отдельную жизнь. Они звучали, звенели, издевались над ней. Скверна на стенах будто насмехалась, но Рук понимала, что это не магическое воздействие, а отчаяние. Всё начиналось во тьме. Когда она засыпала, мир вокруг угасал. Пропадала камера, пропадали сырость и раздражающий блеск рун. Её восприятие опускалось туда, где не существовало никаких очертаний и звуков. Рук открывала глаза без видения. Тело, воздух, время — всё отсутствовало. Окружала безграничная пустота, поглощавшая её, точно вода, втекающая в лёгкие. Она не могла определить свойства этого места, а при пробуждении всё стиралось, кроме голого страха. Каждую ночь она возвращалась сюда, словно некая невидимая сущность ждала её прихода. Она пробовала удержать в памяти сны о друзьях, учителе, врагах, но они растворялись бесследно. Оставалась лишь пустота. Затем там появился звук, едва слышный, едва осязаемый. Сначала он напоминал придуманную иллюзию, но затем усиливался, пробираясь издалека, наподобие дуновения в закрытой комнате. Когда Рук пыталась его уловить, звук исчезал. Он был непохож на речь, скорее на отголосок присутствия чего-то чужого. Однажды он стал громче. Протяжнее. Она различила в нём странные слова, но язык оставался ей неизвестным. Он скрежетал и шуршал, напоминая камни, трущиеся друг о друга. Рук стремилась ухватить хоть одно слово, но все они ускользали, вылетали из её памяти прежде, чем она успевала их понять. «Что это?» — шевельнулось в голове, но даже собственная мысль звучала чужим эхом. В этом месте у неё не было тела, но она чувствовала, как некая тяжесть давит на плечи и сжимает грудь. Дыхание становилось затруднённым, хотя воздуха не существовало. Эти голоса не хотели разговора — они охотились за ней, вытягивая из Рук что-то сокровенное, не нуждаясь в её ответах или согласии. Их воля была сильнее. Она просыпалась, покрытая ледяной испариной, хватая ртом воздух. Камера с её влажными стенами, противным запахом и приглушённым сиянием рун неожиданно превращалась в спасение. Но пустота не отпускала, а сон с каждым разом уводил её в одно и то же место без образов и лиц. Со временем голоса обрели истинную силу. Теперь они не просто шёпотом окружали её — они превращались в жуткий хор, проникающий в каждый уголок этого вакуума. Они не вели с ней диалог, обсуждали её присутствие и норовили забрать всё, что принадлежало ей. Их шептание несло обещания, вызывавшие чувство потери. Рук пыталась бороться, кричала, изгоняла их из сознания, но тут же вязла в хоре голосов, утопая в беззвучном крике. В какой-то миг она перестала кричать. Пустота стала привычной. Её существование обрело новые очертания, в которых не было ни температур, ни освещения, ни страданий. Она, голоса и бескрайний вакуум. «Я исчезаю», — мелькнуло у неё в голове, когда шёпот снова зазвучал вокруг. Это чувство приобрело почти материальную форму. Голоса притрагивались не к физической оболочке, а к чему-то глубже. Они произносили её имя, но при этом у Рук не возникало ощущения, что речь действительно о ней. Пробуждение приводило к горькому осознанию себя и возвращению в камеру. Тени этих голосов не исчезали, мерцали в сознании, и Рук не знала, сколько минуло времени — неделя, месяц, год? Камера перестала быть тюрьмой, тюрьма оказалась внутри неё самой. Стоило ей сомкнуть веки, как пустота тут же вызывала к себе. Тело сотрясала дрожь не из-за холода. Она исходила из глубины существа, по которому что-то прокатывалось, выжигая всё. Рук не помнила точного момента начала этого кошмара. Сны, шёпот, пустота слились в одно целое, отнимая у неё право владеть собственными мыслями. Вдруг в коридоре раздался звук открываемой двери. Рук не подняла глаз. Чьи-то шаги тяжело приближались. Ей было всё равно, ведь это очередной визит эльфа, появлявшегося каждый день. Она уже не ждала чудес. Но шаги остановились. Тишина загустела за решёткой, и странное ощущение охватило Рук. Она приподняла взгляд. Перед ней стоял Эльгарнан. Он выглядел выше, чем остался у неё в памяти, или её истощённый взгляд исказил пропорции. Его холод был сродни магии, запечатавшей камеру. Лицо сохранило непроницаемость, а глаза, алые, как кровь, не выражали ни капли сочувствия. Ни отвращения, ни жалости — ничто не дрогнуло. Рук застыла в углу. Пальцы сжимали грязное лоскутное покрывало, уже давно переставшее вызывать отвращение. Она смотрела на Эльгарнана и чувствовала, как внутри что-то шевельнулось. Это не была ярость или страх. Где-то на дне её сознания вспыхнула малая искра, напоминавшая надежду. Внутри она ощутила смутное тепло, которое подпитывало её выгоревшую душу. Почему он здесь? Почему только сейчас? Он утверждал, что она нужна для его планов, но оставил её гнить в этой темнице. Отдал на растерзание голосам и пустоте. — Почему… — хотела произнести Рук, но не смогла. Она сидела на полу, волосы слиплись, кожа под грязным слоем, запах пропитал её одежду. Рук понимала, что выглядит плачевно, однако это не имело значения. Ничего не имело. Она разглядывала его, и в её взгляде не содержалось прошений или мольбы. Пустота царила там, где ещё минуту назад вспыхнула искра вопроса. Эльгарнан стоял за решёткой и разглядывал её тем же отстранённым взглядом, что и в день их первой встречи. Её измученное состояние не вызывало ни брезгливости, ни жалости. От этого становилось тоскливее всего. Время текло в безмолвии. Минуты или бескрайние часы проходили в этом невысказанном напряжении. Рук до побеления сжимала одеяло, ощущая собственную уязвимость, но не отрывала взгляд от лица Эльгарнана. Ей нужно было понять, что происходит. Он слегка наклонил голову, окинув взглядом её лицо. В нём таилась прежняя спокойная уверенность, с которой он когда-то вошёл в её жизнь. Его не волновали её страдания. Рук дышала едва слышно. Тело больше не стремилось к борьбе или бегству. Она чувствовала внутреннюю надломленность, но в присутствии Эльгарнана, в этой напряжённой близости, что-то начало пробуждаться. Это не укладывалось в понятия «чувство» — скорее зыбкое предчувствие. Еле заметная искра. Она не сказала ни слова. Не молила, не вопрошала. Просто глядела на него. Эльгарнан тоже не проронил звука. Его черты оставались непроницаемыми, глаза не отпускали её. Он словно чего-то ждал. «Это скверна», — промелькнуло у неё. «Она сломала меня, рождая в голове иллюзии». Но глубокий внутренний голос возразил: «Нет». Скверна всегда наваливалась, точно молот, ломая и выжигая без жалости. Голоса, напротив, стирали её личность мягко, будто дождь смывает рисунок в пыли. Скверна была лишь дверью, а за ней скрывались те, кто звал её. Руки дрогнули, и она крепче закуталась в рваную ткань. Хотела заговорить, но слова не приходили. В этот миг он всё понял. Его взгляд слегка изменился, едва заметно. Словно Эльгарнан нашёл в её глазах то, что она не решилась произнести. Он приподнял руку — плавно, без резких движений. Воздух вокруг дрогнул, руны на решётке ярко вспыхнули и погасли, утрачивая властную силу. Рук смотрела, как гаснет то, что держало её в заточении. Эти магические знаки, изводившие её все эти дни, так просто перестали существовать под его властью. Он вошёл внутрь. Его шаги звучали тихо, но каждый удар сердца Рук отозвался в груди. Камера сделалась ещё теснее. Наконец, он остановился напротив неё. Разглядывал её волосы, её руки, ослабленное тело, покрытое следами горестного плена. Не отводил взгляда. В нём не проскользнуло ни намёка на презрение. Эта отстранённость причиняла ей самую глубокую боль. Его рука вновь поднялась. Движение было неторопливым, словно он старался не пугать её. Ладонь — широкая и сильная — зависла перед ней. Рук следила за ним, не отрывая взгляда. Собственные пальцы дрожали, цепляясь за одеяло, но она не отпрянула. Он не приказывал и не даровал милость. Он просто ждал ответа. Она хотела отползти, спрятаться, однако бежать было некуда. Дыхание прерывисто, мысли стучали в висках: «Не делай этого», но тело дрогнуло. Рука поднялась и нерешительно опустилась на его ладонь. Её слабые, перемазанные грязью пальцы ощутили тепло. Лицо Эльгарнана чуть изменилось. Алые глаза потемнели, губы приоткрылись, будто он собирался что-то произнести, но промолчал. Тогда Рук заметила, как скверна шевельнулась в его коже, образуя тёмные узоры. Они напряглись, затем стали сжиматься, не исчезая, а уходя глубже. Его лицо оставалось спокойным, но мышцы шеи были напряжены, а пальцы крепче сжали её ладонь. Он вынужденно терпел это прикосновение. Рук вглядывалась в его лицо, затаив дыхание. Её рука, маленькая и грязная, лежала в его ладони, но он не убирал её. Она решилась ответить ему осторожным сжатием. Их глаза встретились. В её взгляде теснились испуг, боль и растерянность, а в его затаилась иная тайна, понятная только ему. Тёмные нитки скверны колебались под кожей Эльгарнана, разгораясь и погасая, и он не разжимал пальцев. Тишина, прежде давившая на слух, стала непередаваемой и живой. Что-то переменилось.