a little death

      Земфира, выйдя из гостиницы Ренаты, окунулась в прохладу петербургского утра. Воздух был свежим и слегка влажным после недавнего дождя, который, казалось, только что смыл остатки суеты вчерашнего дня с узких улочек города. Город просыпался, окутанный дымкой тумана, и этот покой медленно проникал внутрь нее, как тихая мелодия, звучащая где-то вдали и убаюкивающая после насыщенного и эмоционального вечера.              Однако, несмотря на утренний покой, ее мысли были полностью поглощены Ренатой. Земфира медленно шла по безлюдным улицам, ощущая легкую прохладу на щеках, но каждая ее мысль, каждый внутренний порыв снова и снова возвращались к тому моменту, когда она смотрела, как Рената засыпает. Она старалась запомнить каждую деталь — легкое дыхание, как блондинка слегка прикусила губу во сне, как ее волосы рассыпались по подушке. "Такая красивая... Откуда она такая взялась", — мелькнуло в ее голове, и сердце снова сжалось.              Пока Рената спала, Земфира пыталась отвлечься. Она всегда так поступала, чтобы не утонуть в собственных чувствах. Рамазанова достала свой блокнот, потрепанный временем и бесчисленными песнями. Этот блокнот — ее верный спутник, как надежная нить, связывающая ее с творчеством. Карандаш легко выводил строки, будто они давно жили где-то внутри и ждали момента, чтобы проявиться:              "Я держу тебя за руку, и все расплывается.       Успокой меня заново, мне ужасно нравится,       как ты выглядишь в этой нелепой шапочке..."              Она улыбнулась, перечитывая строки, и ощутила волну удовлетворения. Это точно станет песней. Что-то особенное, личное. Рената. Земфира не могла не думать о ней. Блондинка буквально заполнила все ее существо, и каждый раз, когда она пыталась отстраниться, сосредоточиться на музыке, ее мысли вновь и вновь возвращались к этой женщине. Она взглянула на Ренату, которая уже крепко спала, лежа на спине, и сердце наполнилось теплом. Казалось, весь мир вокруг замер, перестал существовать, остались только она и ее Рената, спящая рядом.              Литвинова слегка пошевелилась во сне, обнажив плечо, и Земфира поняла, что та замерзла. "Она всегда мерзнет", — с нежностью подумала певица, вставая с кресла и осторожно подходя к кровати. Ее движения были плавными, почти беззвучными, будто она боялась нарушить эту хрупкую атмосферу. Бережно, почти по-матерински, она укрыла Ренату одеялом, на мгновение задержавшись. Тепло ее кожи, легкий аромат духов — все это окружило Земфиру, как невидимая сила, удерживающая ее рядом. Она не смогла сопротивляться. Ее пальцы мягко коснулись нежной кожи на щеке Ренаты, и сердце замерло в ожидании реакции. Но блондинка продолжала спать, не почувствовав этого прикосновения.              Земфира осторожно наклонилась и, затаив дыхание, коснулась губами ее щеки. Запах кожи Литвиновой проник в её лёгкие, вызвав сладкое головокружение. Земфира на мгновение закрыла глаза, пытаясь удержать в себе это чувство, эту близость, которую она так жаждала. “Черт, Земфира, нет, не сейчас”, — пронеслось у неё в голове. Нужно было держать себя в руках, не хотелось разбудить женщину.              Возвращаясь к креслу, снова взглянула на блокнот, но мысли уже далеко ушли от рифм. Земфира вздохнула и украдкой бросила взгляд на букет белых роз, стоящий на тумбочке. “Такие чистые, нежные”, — подумала она, слегка улыбнувшись. — “Скуплю ей целую лавку на ее день рождения”.              Сев обратно в кресло, Земфира закрыла глаза и позволила мыслям унестись далеко назад, ко времени, когда все было совсем иначе. И она сама была другой. Буря эмоций, искры спонтанности, вечные вечеринки и яркие выступления. Она привыкла к этому ритму — шумным барам, ночным мероприятиям и мелькающим лицам, сменявшим друг друга. Её жизнь напоминала непрекращающийся водоворот событий. Куда бы она ни шла, её сопровождала толпа, гул голосов, вспышки камер. Она привыкла жить на адреналине, наслаждаться свободой и одиночеством в толпе. Это был её выбор, её способ существования. Она была там, где все, но ни с кем.              А потом появилась Рената. Тихая, элегантная, с особой, слегка манерной грацией, которая поначалу сбивала с толку. В ней было столько сдержанности, что это раздражало, но одновременно притягивало, как магнит. Рената казалась неприступной — женщиной из другого мира, в котором были правила, границы и все то, чего Земфира так давно избегала. Со временем певица начала замечать, что эта хрупкая блондинка буквально перевернула её мир. Она словно смягчила её — сделала Земфиру уязвимой, но не слабой. Та самая буря эмоций внутри, которую она раньше не могла контролировать, теперь стала более осмысленной, целенаправленной.              Ей больше не хотелось срываться с места на очередную шумную вечеринку, не тянуло окунаться в суету одноразовых людей. Все это казалось пустым и ненужным. Теперь она искала тишины, как сегодня, когда вместо очередной тусовки, на которую ее позвали, она просто сидела рядом с Ренатой. Это не было скукой — это была какая-то новая форма близости, где не требовались слова. Её жизнь больше не была хаотичным водоворотом. Теперь в ней появилась точка покоя, и эта точка была здесь, в этой комнате, на этой кровати.              Сейчас, глядя на неё, спящую в мягком свете лампы, Земфира понимала, что это не просто мимолетное увлечение. Никакая интрижка не могла бы изменить её так сильно. Она почувствовала, как под влиянием Ренаты она становится мягче, учится быть терпеливее. Больше не нужно было кричать, чтобы быть услышанной, и не нужно было доказывать ничего и никому, в том числе и себе. Это было больше, чем просто страсть. Конечно, она хотела Ренату — в этом не было сомнений. Но сейчас физическое притяжение отошло на второй план, уступив место чему-то большему — настоящей заботе, уважению, желанию быть лучше ради неё.              Она даже заметила, что перестала так часто материться. "Стареешь, Земфира", — мысленно посмеялась она над собой, но знала, что дело тут далеко не в возрасте. Рядом с этой блондинкой она чувствовала себя по-другому. И Земфира с удивлением осознавала, что ей это нравится.              "С ней песни пишутся", — подумала она, глядя на блокнот. Земфира не говорила об этом Ренате — не любила делиться своими творческими планами заранее, но знала, что в один прекрасный день покажет Литвиновой эти новые песни, написанные под вдохновением от её присутствия. И будет тихонько стоять и ждать её реакции, её искренней, не сдерживаемой улыбки, которую певица так обожала.              Погруженная в эти мысли, она совсем не заметила, как её веки стали тяжелыми, и вскоре сон мягко окутал её. Последняя мысль перед тем, как окончательно уснуть, была простой, но такой важной: "Как же я люблю её".       

***

      Рената вышла из такси, глубоко вдохнув свежий воздух, и оглядела знакомый двор. Дом ее детства. Стены, хранившие ее самые теплые и самые болезненные воспоминания, были одновременно родными и давящими. Все здесь казалось ей неизменным, будто прошлое навсегда застыло в этих красках, в этих узорах обшарпанных стен.              "Как будто и не уезжала", — подумала она, с тоской глядя на окна квартиры. Тусклый свет лампы мерцал за занавесками, и Рената знала, что там, внутри, ее ждут — мама и Ульяна. Ее мама, со своими непоколебимыми принципами, и ее маленькая дочь, для которой она старалась быть всем, хотя самой себе казалась недостаточной. Рената крепче сжала ремешок сумки, в которой лежала кукла — подарок для Ульяны. "Хотя бы не забыла в машине у Добровского", — она вздохнула с облегчением.              Она медленно подошла к подъезду. Металлическая дверь заскрипела, будто сопротивляясь ее приходу, и это почему-то вызвало у нее горькую улыбку. Внутри подъезда было прохладно, и запах пыльного бетона мгновенно вернул ее к детским воспоминаниям. Мимо нее прошел сосед с верхнего этажа, и Рената улыбнулась про себя — здесь ничего не меняется. Все такое же привычное, такое незыблемое.              Рената нажала на звонок, стараясь подавить волнение. Через несколько секунд из-за двери послышались шаги. Конечно, это мама. Алиса Михайловна всегда двигалась с такой уверенной неторопливостью, будто каждое ее действие было продумано и выверено. Когда та открыла дверь, по ее лицу сразу было видно, что разговор будет непростым. "Еще одна... разговора о семейных ценностях точно не избежать", — с иронией подумала Рената.              — Здравствуй, мама, — сдержанно произнесла Литвинова-младшая, увидев строгий, выжидающий взгляд матери.              — Здравствуй, Рената, — холодно ответила Алиса Михайловна, жестом приглашая ее войти. — Ну что ж, проходи.              Рената вошла, и тут же из глубины квартиры донесся топот маленьких ножек. Ульяна выскочила из комнаты, ее лицо сияло от счастья. В огромном джинсовом сарафане девочка казалась еще меньше, чем на самом деле. В два прыжка она оказалась на руках у Ренаты.              — Мамочка, ты вернулась! — радостно закричала девочка, обвивая шею матери.              Этот момент был для Ренаты как глоток свежего воздуха. "Вот он, мой островок счастья. Самый любимый и родной человечек", — подумала она. На мгновение все ее внутренние тревоги и страхи отступили. Ульяна была ее якорем, ее маленьким чудом, ради которого она боролась со всем миром — и с самой собой.              — Улечка, как же я соскучилась! — Рената целовала девочку в пухлые щечки, наслаждаясь ее звонким смехом.              Поставив Ульяну на пол, она достала из сумки куклу. Девочка восторженно захлопала в ладоши и мгновенно унеслась в свою комнату, обняв игрушку, как самое дорогое сокровище. Рената сразу поняла — подарок пришелся по душе.              Лицо Алисы Михайловны, наблюдавшей за сценой, на мгновение смягчилось и озарилось редкой улыбкой. Но радость быстро уступила место привычной суровости. Она жестом пригласила Ренату следовать за ней на кухню, где уже был слышен тихий свист закипающего чайника.              — Как долетела? — спросила Алиса Михайловна, ставя чашки на стол.              — Хорошо, — ответила Рената, садясь за стол и стараясь сохранить спокойствие. — Леонид встретил меня в аэропорту.              — О, как замечательно. А где он сейчас?              — Остался в ресторане, — сухо ответила она. — Слишком долго ел, не стала его ждать.              Мать бросила на нее внимательный взгляд, изучая. Ее губы сжались в тонкую линию.              — Рената, вы что, опять поругались?              — Не "опять", а "снова", — резко ответила Рената. — И у меня есть подозрения, что кое-кто помог ему настроиться на этот разговор. Ничего не хочешь сказать, мама?              Алиса Михайловна не торопилась с ответом. Она продолжала молча заваривать чай, не поднимая глаз. Мать Ренаты была такой всегда — хладнокровной, невозмутимой. Ее умение выдерживать паузы сводило блондинку с ума.              — Хочу, — наконец произнесла она. — Хочу сказать, Рената, посмотри на свою дочь. Разве она не заслуживает стабильности? Не заслуживает того, чтобы видеть свою мать рядом? А не ждать, когда ты вернешься с очередных гастролей.              Рената глубоко вздохнула. Ее мысли лихорадочно метались: "Мама опять заводит старую песню. Она не понимает, что я тоже борюсь... что я хочу дать Ульяне все, но не за счет самой себя".              — Мама, — терпеливо начала Рената, — мы с Леонидом просто не понимаем друг друга в некоторых моментах. Такое бывает в каждой семье.              — Может, и бывает, — сдержанно ответила мать. — Но не в том случае, когда на кону счастье ребенка. Леонид — хороший человек. Он любит тебя. И Ульяну тоже. Я не против тебя, Рената. Но мне, как матери и бабушке, хочется, чтобы у вас с Ульяной все было. Вспомни, как мы жили. Мне было тяжело.              — Но ты справилась, мама, — перебила ее Рената, устало вздыхая.              — Да, справилась, — холодно подтвердила Алиса. — Но и твой отец был далеко не таким, как Леонид.              Алиса Михайловна, поставив чашку на стол, посмотрела на дочь долгим, чуть тревожным взглядом. В ее глазах сквозила неподдельная забота, даже если ее слова звучали холодно и строго. Она, как всегда, хотела помочь, но по-своему — через резкие фразы, через упреки, через попытку наставить Ренату на "правильный" путь.              — Рената, ты должна понять, — тихо начала мать, ее голос смягчился. — Я не пытаюсь тебя осуждать. Я вижу, как ты мучаешься. Но... я просто не хочу, чтобы ты совершила ошибку, о которой будешь жалеть всю жизнь... — Алиса сделала паузу, как будто собираясь с мыслями. — Может быть, вам нужно просто пережить это. Все уладится. Семьи проходят через кризисы, это нормально.              Рената опустила голову, глядя на свои руки, которые нервно теребили край скатерти. Она знала, что мать говорила это не для того, чтобы задеть ее. Она действительно хотела помочь. Но слова Алисы казались такими далекими от того, что творилось у нее внутри.              — Мама, — с трудом выдавила Рената, — я понимаю, что ты хочешь для нас с Улей лучшего. Но... мне кажется, я больше не могу так. Я устала от того, что постоянно приходится притворяться, что все хорошо. Я чувствую себя пустой.              Тишина повисла над кухней. Рената, опершись локтями на стол, потерла виски — голова начала раскалываться от напряжения. Ее сердце рвалось на части. Она не могла больше прятаться за маской благополучия. Чувства к Леониду давно остыли, и она не видела будущего в этих отношениях. Но что тогда? Каково будущее с Земфирой? Она знала, что эта страсть, эта поддержка, эта любовь делали ее живой, но что принесет этот выбор ее дочери?              Алиса Михайловна прищурилась, внимательно смотря на дочь.              — И что? Ты хочешь все разрушить ради своих эмоций? Ради того, что, возможно, пройдет через год или два?              Рената не ответила, чувствуя, как внутри все сжимается. Она понимала, что ее мать не могла понять тех чувств, которые захлестнули ее. Алиса привыкла жить ради семьи, ради стабильности. И она всегда считала это правильным, нужным. Но Рената... Она уже не могла игнорировать свои внутренние метания.       В этот момент тишину нарушил голос маленькой Ульяны. Её звонкий и радостный смех заполнил комнату. Она вбежала на кухню с куклой в руках, её глаза сияли от восторга.              Рената улыбнулась, не в силах сдержать эмоции, захлестнувшие её при виде дочери.              — Мамочка, мы возьмем Катю на калаблик? — спросила девочка, широко раскрыв голубые омуты, полные ожидания. В ее детских глазах мир был простым и радостным.              — Улечка, сейчас уже холодно для таких прогулок, — мягко ответила она, погладив дочь по голове. — Может, весной? Чтобы Катя не замёрзла.              — Ладно, весной, — с лёгким вздохом согласилась Ульяна и, захватив печенье со стола, убежала обратно в комнату.              Рената следила за ней взглядом, пытаясь удержать в памяти этот момент счастья. Её дочь была её миром, её единственным источником радости. И каждая мысль о том, как решение повлияет на Улю, рвала её сердце. "Что будет с ней, если я уйду от Леонида? Смогу ли я дать ей всё, чего она заслуживает?" — эти вопросы словно молотом били по голове.              Алиса Михайловна положила свою тёплую, натруженную руку поверх руки Ренаты, глядя ей прямо в глаза. Её голос был тихим, но твёрдым:              — Так будет правильно. Для всех. И для тебя, и для Ульяны.              Рената кивнула, но внутри нее бурлил настоящий вулкан. Она понимала, что мать желает ей добра, говорит с позиций опыта, желая защитить свою дочь от боли и ошибок. Но что, если это не её путь? Что, если её счастье — там, на набережной, рядом с Гением?              — Мама, — вдруг тихо сказала блондинка, собираясь с силами. — Не могла бы ты посидеть с Ульяной сегодня? Я заберу её утром.              Алиса Михайловна, чуть приподняв брови, кивнула. В её глазах мелькнуло облегчение — она подумала, что дочь, возможно, хочет провести вечер с Леонидом, чтобы наладить отношения. Она даже не стала спрашивать, куда собралась Рената. Её надежды, кажется, оправдывались.              Рената вышла из дома, словно сбегая от стен, которые душили её. Она подняла взгляд на небо, надеясь, что свежий воздух поможет ей привести мысли в порядок. Но боль и сомнения не уходили. Она шла по улицам Москвы, чувствуя себя так, словно от ее сердца оторвали огромный кусок: "Боже, что же делать? Я так устала..."              Литвинова шла по улицам, не разбирая дороги. Всё сливалось в одно большое, тусклое пятно. Слова матери эхом звучали в голове, смешиваясь с шумом машин и стуком её собственных шагов по асфальту. Холодный осенний воздух обжигал лицо, но она почти не замечала этого. Внутри неё бушевал хаос, мешавший сосредоточиться на чём-либо конкретном. Ноги словно сами вели её, будто пытаясь убежать от её собственных мыслей и чувств.              Патриаршие пруды остались позади, но их спокойная водная гладь, которую она только что прошла, не дала ей ни капли умиротворения. Рената шла по знакомым улицам, но в тот момент всё вокруг казалось ей чужим. Высотка на Кудринской возле зоопарка, серая и холодная, словно давила на неё сверху, символизируя тот груз, который она несла на своих плечах. Как будто этот бетонный гигант понимал её внутреннюю борьбу и равнодушно взирал на её страдания, возвышаясь над суетой человеческих проблем.              Она дошла до Смоленской набережной, где ветер, ещё более резкий и промозглый, обжигал её лицо. Смотрела на огни города, отражающиеся в воде, размытые, как её мысли. Внутренний голос пытался найти хоть какую-то зацепку, какой-то выход из этого лабиринта чувств. Но вместо этого она лишь ощущала, как медленно опускается в эту бездну. Больше всего Рената хотела одного — тишины в голове. Тишины от постоянных вопросов, от чужих мнений, от своего собственного измученного сердца.              Когда телефон завибрировал в кармане, она вздрогнула, словно её резко выдернули из этого состояния. Экран светился сообщением от Земфиры:              "Привет. Я прилетела. Почему ты не написала, что приземлилась? Волнуюсь."              Рената остановилась, не решаясь сразу ответить. Она знала, что каждая её мысль сейчас находилась под пристальным вниманием. Одно неловкое слово — и вся хрупкая реальность, которую она пыталась удержать, может рухнуть. Её сердце замерло, когда взгляд упал на огромный плакат на Конюшковской улице. На нем — пронзительный взгляд Земфиры. "Вот тебе и знак", — подумала Рената с горькой усмешкой. Слишком очевидный, от которого никуда не деться.              Она на секунду закрыла глаза, стараясь сосредоточиться на дыхании. Но даже это не помогло. В голове всё было как в тумане. Телефон продолжал лежать в её руке, и пальцы сами нажали кнопку вызова.              — Привет, — голос Земфиры, обычно тёплый и чуть ленивый, теперь звучал настороженно, словно пытался пробраться сквозь барьер тревоги. — Я от тебя не получила сообщение. Ты как? Всё окей?              Рената молчала, чувствуя, как внутри у неё всё сжимается. Стоя на набережной, с ветром, развевающим волосы, она смотрела на размытые огни автомобилей, пытаясь собрать мысли в кучу. Она не могла сразу ответить, застряв между желанием сказать всё как есть и потребностью спрятаться за привычным: "Всё в порядке".              — Да... я... всё нормально, — слова казались такими неуместными, такими фальшивыми, будто она пыталась надеть маску спокойствия, которая ей совсем не шла.              — Погоди, — прервала её Земфира, а в голосе зазвучала лёгкая нотка раздражения. — Че у тебя там так шумит? Не слышу ни черта. Ты где, на стройке, что ли?              Рената не могла сдержать слабую улыбку, которая вырвалась сквозь слёзы. Даже в такие моменты Земфира умела подколоть её так, что это выбивало её из тяжёлых мыслей, пусть и на короткое время.              — Это машины, — коротко ответила она, не уточняя, где именно находится.              — Какие в жопу машины? Ты где вообще? — голос певицы стал строже, требовательнее.              Рената опустила взгляд, стараясь подавить нахлынувшие чувства. Комок в горле становился всё больше, и она боялась, что, если заговорит снова, голос предаст её. Пальцы блондинки дрожали, телефон в руке казался слишком тяжёлым.              — Прогуливаюсь по Москве, — пробормотала она, избегая деталей, понимая, что Земфира не оставит это без внимания.              — Ре, точно всё нормально? — голос Земфиры стал напряжённее, и Рената могла почти видеть её лицо, нахмуренное и обеспокоенное. — Ты уверена? Может, я приеду? Посмотрю, как ты там прогуливаешься.              Эти слова, сказанные с теплом и заботой, заставили её задрожать ещё сильнее. Она уже не могла контролировать свои чувства, словно что-то внутри неё сломалось, и её защита дала трещину.              — Не нужно, Земфира... — Рената замялась, не зная, как объяснить своё состояние. Её чувства были как оголённый нерв, каждое слово причиняло боль. — Я тебе позже перезвоню, хорошо?              — Нет, не хорошо, — отрезала Земфира, и в её голосе появилась жесткость. — Скажи мне, где ты находишься. Литвинова, я не шучу, блин. Ты меня знаешь.              Эти слова стали последним толчком, и всё, что Рената так долго сдерживала, вырвалось наружу. Она села на скамейку, чувствуя, как её тело начинает трясти от всхлипов, которые она не могла больше скрывать. Слёзы текли по её щекам, и она, прикрыв рот рукой, пыталась остановить эту волну, но это было бесполезно. Внутри всё обрушилось разом: недавний разговор с матерью, её колебания, разрыв между чувствами и долгом. Ей вдруг стало так страшно и одиноко.              — Зе… — она попыталась что-то сказать, но всхлипнула, и, прикрыв рот рукой, ощутила, как её трясёт. Сдерживать себя больше не было сил.              — Ты ревешь там что ли? — в голосе Земфиры зазвучала нотка шутливой насмешки, но за ней стояла неподдельная тревога. — Блять, Литвинова, ты меня так до инфаркта доведешь. Всё, сиди там, я сейчас приеду.              Рената вытерла слёзы ладонью, стараясь успокоиться, но внутри всё клокотало. Она чувствовала себя слабой, беспомощной, как будто в ловушке, и это её раздражало ещё больше.              — Земфира, я сейчас на Смоленской набережной, напротив Дома правительства — тихо проговорила она, стараясь звучать спокойно, хотя голос всё ещё дрожал. Она попыталась убедить не только Земфиру, но и саму себя. — Всё в порядке, просто нужно собраться с мыслями. Я справлюсь.              На том конце провода воцарилась тишина. Рената знала, что Земфира не верит ей. И была права. Даже сквозь телефонную связь она ощущала, как Рамазанова пытается собраться с мыслями, решая, как действовать.              — Окей. Я поняла. — Рената услышала, как Земфира что-то говорит на заднем фоне. — Здрасьте, до Смоленской набережной сколько ехать? Минут сорок? Двойную цену плачу, чтобы за двадцать минут были там. Всё, давай, давай, погнали. — Так, Литвинова, никуда не уходи. Слышишь меня? Сейчас мы с дядечкой таксистом соберем пару штрафов и через двадцать минут будем у тебя.              Рената прикусила губу, не зная, смеяться или плакать. Её попытки объяснить, что не нужно приезжать, были обречены на провал. Земфира уже приняла решение, и это решение, как всегда, было неизменным — быть рядом.              — Земфира! — начала было она, но звонок оборвался.              Блондинка опустила телефон, уставившись на экран. Слёзы больше не текли, но на душе осталась пустота, словно холодный ветер выдул все чувства, оставив лишь одиночество. Вдалеке, в размытых линиях огней и проносящихся машин, Москва казалась чужой и бесчувственной.              Женщина закрыла глаза, прислонившись к спинке скамейки. Ветер продолжал нещадно бить по лицу, но теперь он не казался таким сильным.       

***

      Земфира всегда была человеком слова. Если сказала, что через двадцать минут будет на месте, так оно и было. Их действительно остановили по дороге, но одного автографа оказалось достаточно, чтобы дядечки-мусора с облегчением отпустили таксиста с известной певицей. Однако вся эта мелкая суета не отвлекала её от главного — что-то явно было не так с Ренатой. Она не представляла, что могло случиться за несколько часов с момента прилёта Литвиновой в Москву. Почему она одна гуляет вечером в совсем не прогулочном месте? Все это было странным. Очень странным.              У Земфиры были совсем другие планы на этот вечер: быстро вернуться домой, принять душ и отправиться в студию. Музыка не отпускала, в голове рождались мелодии, и она знала, что такой прилив вдохновения нельзя упускать. Но всё изменилось, когда в уравнении «я и музыка» появилась новая переменная — плачущая Рената Литвинова. И это уравнение сразу летело куда-то далеко.              “Не дай бог она просто порвала колготки или потеряла сумочку…” — нервно подумала Земфира, выходя из такси. Но беспокойство не отпускало. Чего-то она явно не понимала.              Когда такси подъехало к набережной, найти Литвинову оказалось проще простого. Она стояла совсем одна напротив того самого дома, опираясь локтями на ограждение, будто смотрела на машины, но в действительности не видела ничего. Ветер трепал её светлые волосы, на ней было пальто, которое казалось слишком легким для холодного осеннего вечера, а вся её фигура словно сливалась с мрачной серой атмосферой вокруг. Земфира выскочила из такси, схватила свою дорожную сумку из багажника и решительно направилась к ней.              Однако вся решительность быстро улетучилась, как только певица подошла ближе и увидела лицо Ренаты — размазанную тушь под глазами, заплаканные глаза, красный нос. Сразу стало понятно, что грубо нельзя. Здесь нужно осторожно, с юмором, чтобы не разрушить её ещё больше.              — Ну, что сказать, Литвинова, отличное место выбрала для прогулки, — начала Земфира, нервно прикуривая сигарету. Чиркнула зажигалкой несколько раз. — Прямо вообще не туристические маршруты выбираешь. Может, экскурсии будешь водить? Я бы записалась. Сопли и слёзы — бесплатный бонус.              Она бросила взгляд на Ренату, ожидая хотя бы намёка на саркастичную улыбку или лёгкую отповедь, но в ответ — тишина. Литвинова смотрела куда-то сквозь неё, как будто потеряв связь с реальностью. Этот пустой, отстранённый взгляд заставил Земфиру ощутить холод внутри. “Что с ней могло случиться, чёрт возьми?” — подумала брюнетка.              Она щёлкнула пальцами перед лицом Литвиновой, пытаясь как-то привлечь её внимание.              — Эй, Рената, я вообще с тобой разговариваю? Ты чего там зависла? — голос её звучал напряжённо, как всегда, когда она не понимала, что происходит, и начинала терять контроль над ситуацией.              — Земфира… — тихо прошептала Рената, её голос был настолько слабым, что Земфира на секунду замерла.              — Ну да, она самая. Так, давай ты расскажешь, что случилось, потому что всё это, если честно, нихуя не смешно, — девушка сделала шаг ближе, ощущая, как воздух между ними становится всё плотнее.              Рената долго молчала, не отводя взгляда от машины, которая пронеслась мимо них, как и её собственные мысли, не давая сфокусироваться. Литвинова сделала шаг назад, будто пытаясь скрыться от слов, от реальности. Её губы дрожали, и глаза вновь начали наполняться слезами.              — А что рассказывать? — голос блондинки сорвался на хрип. Она с трудом сглотнула, словно пытаясь заставить себя говорить дальше. — Я… я плохая мать.              Слова повисли в холодном воздухе. Земфира, которая уже готова была к любым вариантам, кроме этого, застыла на мгновение, растеряв все возможные саркастичные ответы. “Плохая мать? О чём она вообще?”              — Чего? — она снова затянулась сигаретой, стараясь сохранить спокойствие, но её сердце забилось быстрее. — Подожди, с чего ты это взяла?              Рената отвернулась к ограждению, вцепившись в него холодными пальцами так, будто оно было её единственной опорой в этом мире. Её взгляд был направлен в сторону реки, но она, кажется, ничего не видела — только темноту перед собой. Слова, которые так долго копились внутри, наконец начали вырываться наружу.              — Я так не могу… — её голос звучал ломко, полон боли и уязвимости, как если бы каждое слово вытягивалось из неё с трудом. — Мне страшно, Зе. Я люблю Ульяну… она — лучшее, что у меня есть, но я боюсь. Боюсь, что не справляюсь. Что в какой-то момент сделаю что-то не так, и она вырастет… и будет ненавидеть меня за то, что я выбрала тебя, а не её.              Слёзы текли по её щекам, но она не поднимала руки, чтобы их вытереть. Ей было не до этого — в этот момент, казалось, рухнули все стены, которые она так тщательно строила.              — Что не дала ей того, что может дать Леонид, — голос Ренаты дрогнул, и она быстро сглотнула, стараясь сдержать рыдания. — Он… он отец, он любит ее, он может дать ей все, о чем она будет мечтать. А я… я боюсь, что просто потеряю её, — её слова звучали глухо, будто каждый звук отдавался болью. — Но я не могу без тебя. Я никогда не думала, что смогу так любить кого-то… Что накроет… и в таком возрасте… Боже, это так сложно.       Земфира внимательно смотрела на Ренату, ощущая, как каждая её фраза бьёт по сердцу. Она знала, что такой разговор рано или поздно состоится, но не думала, что всё это будет так тяжело. Литвинова стояла перед ней сломленная, и оставить её в таком состоянии было немыслимо.              Брюнетка сделала ещё один шаг к ней, теперь уже медленнее, осторожнее. Певица бросила свою сумку на асфальт и развернула Ренату к себе лицом. Рамазанова решительно обняла женщину, чувствуя, как руки сжимаются вокруг напряжённого тела блондинки. Литвинова сотрясалась от рыданий, её плечи вздрагивали, а холодные пальцы крепко держали Земфиру за куртку, будто она была единственным, за что можно было зацепиться в этот момент. Певица не могла вынести её слёз — каждая капля заставляла её чувствовать себя беспомощной, но она знала одно: Рената не должна оставаться одна.              — Ре, — прошептала она, едва слышно, прижимая Ренату ближе. — Ну ты чего… ты сильная. Ты… ты самая потрясающая женщина, которую я знаю. И ты отличная мать. Ты любишь Ульяну, и она это знает. Любовь не разрушает, понимаешь? Я знаю, тебе кажется, что всё может развалиться, но ты держишь это всё вместе сильнее, чем думаешь.              Рената тихо всхлипнула, её лицо было спрятано у Земфиры на плече, и она тихо шептала что-то невнятное, возможно, извинялась за свои слабости. Но брюнетка не отпускала её, наоборот, крепче обхватывала её руками, чувствуя, как тепло её тела проникает через холод одежды и согревает их обеих.              — И вообще. Куда Уля без тебя? Кто ей покажет лет через пятнадцать, как правильно держать бокал шампанского или выбирать винтажные платья и странные шапочки? Или расскажет, почему французский нуар лучше, чем любая современная ерунда?              Она чуть отстранилась, чтобы увидеть лицо Ренаты. Заплаканное, с размазанной тушью, но всё равно такое красивое. И наконец, на губах блондинки появилась слабая улыбка, сквозь слёзы, но искренняя.              — Вот так-то лучше. Ты не одна, слышишь? — голос певицы стал мягче, более уверенным, хотя внутри неё бушевал ураган. — Я с тобой. Мы разберёмся во всём этом вместе. Ты не должна нести это одна, понимаешь?              Рената на мгновение замерла, её тело стало менее напряжённым, и она тихо выдохнула. Её мысли были как река — быстрые и хаотичные, но в этот момент она ощутила нечто большее. За плечами Земфиры, за её тихим, но твёрдым голосом, была непоколебимая любовь, та самая, которая наполняла её радостью, даже когда она этого боялась. Рената вдруг почувствовала, что снова может дышать.              — Как я могу тебя любить и бояться одновременно? — прошептала она, не убирая головы с плеча Земфиры. Её голос был слабым, но уже не таким ломким, как раньше. — Я так боюсь потерять тебя.              — Литвинова, даже не надейся. Ты не потеряешь меня, — ответила Земфира, прижимая её ещё крепче. — Ни за что.              В холодном московском воздухе не было слов, только дыхание, смешивающееся с шумом города, и едва уловимое биение их сердец, которые теперь звучали в унисон.              Земфира осторожно провела рукой по её светлым, слегка растрепанным ветром волосам, убирая их с лица. Литвинова, вся такая беззащитная и хрупкая в этот момент, казалась совсем не той Ренатой, которую знали поклонники и коллеги. Она была просто женщиной, которая боялась. И певица не могла позволить этому страху взять верх. Брюнетка мягко поцеловала её в лоб, ощущая, как тепло их тел сливается на фоне холодного ветра. Глаза Ренаты были полны слёз, но она уже не казалась такой потерянной, как минуту назад.              — Мы справимся, — тихо произнесла Земфира, голос её был ровным и спокойным, как обещание, данное навсегда. — У нас будет куча времени на разборки с твоими тараканами. Но только вместе, ладно? Я с ними в одиночку не справлюсь.              Литвинова слабо улыбнулась, чувствуя, как её страхи постепенно уступают место чувству спокойствия, которое приносила певица. Они так и стояли, обнявшись, на холодной набережной.              — Спасибо тебе, — тихо произнесла она, словно эти два слова могли выразить всю глубину её благодарности.              — Не благодари, — ухмыльнулась Земфира, погладив её по голове. — Я ведь делаю это исключительно ради бесплатных экскурсий по не самым туристическим местам Москвы.              — Сопли и слёзы в подарок, — отозвалась Литвинова и громко засмеялась. Её смех эхом отозвался на пустынной набережной, как разряд между ними, снимая остатки напряжения.