Cranium (Череп)

      Буа стояла перед палаткой, вглядываясь в таблички с именами. Лёгкий ветер терзал их, заставляя черные буквы на белом фоне будто бы слегка дрожать, как если бы сама Вселенная пыталась напомнить о непредсказуемости событий, которые привели её сюда.        «Доктор Бусая Метин». Она могла бы гордиться этим именем, этим титулом, но в этой ситуации его звучание теряло всякую значимость. Годы упорных трудов и бессонных ночей, пройденный путь — всё это казалось чем-то далёким, обыденным, почти неощутимым на фоне всего происходящего. Кармичное наказание, и не более того. Но вот рядом, прямо под её табличкой, красовалась другая — «Доктор Пинья Тананон».        Пинья. Её старое проклятие.        Буа не воспринимала Пинью как подругу, но и не считала её врагом. Между ними не было той чёткой грани, что позволяет с лёгкостью определять, где заканчиваются отношения и начинается взаимная неприязнь. В какой-то момент они оба сдались и начали притворяться,что их борьба никогда не существовала. Но это было давно. И теперь, спустя годы, снова оказавшись рядом, они словно вернулись в старую, знакомую игру — ту самую, где из слов и взглядов строились баррикады, а самые обыденные моменты начинали приобретать значение.       Вместо того чтобы биться с этим, Буа почувствовала, как её плечи отяжелели. Она снова вздохнула, глядя на табличку с именем Пиньи. Всё в этой ситуации было каким-то абсурдным и бесполезным. Всё было слишком знакомым и странно отстранённым. Четыре года, и они снова встретились на поле, усеянном обломками чужих судеб. И этот момент, когда старые счёты возрождались, был лишён всякой романтики. Буа злилась. Не на Пинью. На себя. На вселенную. На эту невыносимую цикличность жизни, когда всё возвращается, как неотвратимый круг.         Она шагнула в палатку, не позволяя себе больше задерживаться у порога, где висела эта несправедливая табличка. Внутри её ждала не только Пинья, но и предстоящее безмолвное расследование, чьи жестокие подробности скрывались в обломках, которые они должны были с Пиньей разбирать по частям. Судя по титулу «Доктор», Пинья наконец завершила своё обучение, и это не скрылось от внимания Буа. После той последней ссоры, разгоревшейся как буря, Пинья исчезла из их жизни, оставив за собой лишь следы боли и недосказанности. Никто не знал, где она была, что с ней происходило, и почему её больше не слышно было в академическом мире. Тот факт, что она добилась звания «Доктора», как и Буа, став специалистом по физической антропологии, заставил её вспомнить тот старый спор о заслугах и подходах. Пинья не сидела на месте, и профессора́ часто отправляли её в полевые экспедиции — на археологические раскопки, в исследовательские проекты, связанные с изучением древних цивилизаций. Это давало ей бесценный опыт, делая её экспертом не только в антропологии, но и в глубоком исследовании человеческих историй. И хотя Пинья обладала знаниями, которые Буа уважала, между ними не было никакой близости. Напротив, вся их совместная работа была полна напряжения и скрытой конкуренции. Буа, сдержав очередной тяжёлый вздох, приняла это как судьбу, потому что ведь куда деваться? Здесь и теперь, в этом пыльном уголке мира, где они все должны были работать плечом к плечу. Сзади раздались шаги — уверенные и быстрые, и вот Пинья, неся на плечах тяжёлый рюкзак, прошла мимо, нарочно задев плечом Буа. Лёгкий укол. Буа на мгновение замерла, желая импульсивно подставить ей подножку, но, едва сдержавшись, продолжила стоять, не поддавшись искушению.       — Ты так усердно училась, а всё равно не смогла стать цивилизованным человеком? Ты так надолго исчезла, а вернулась с характером ещё хуже, чем раньше, без всяких манер, — её слова сорвались с языка быстрее, чем она успела их осознать. Это было словно пламя, пронзившее воздух между ними. Пинья резко развернулась, её глаза вспыхнули гневом, и она протянула руку, чтобы схватить Буа за воротник. Но Буа успела вовремя отбить её руку, сдерживая эмоции.       — Специализация сделала твой язык особенно острым, доктор Буа, — сказала Пинья, её улыбка была холодной и лукавой, взгляд прикован к губам Буа. — Будь осторожна с этим красивым маленьким ротиком, доктор Буа. Кто знает, может, когда-нибудь какой-нибудь «высший» представитель низшего существа ударит тебя в самый неожиданный момент.       С этими словами Пинья развернулась и ушла, оставив за собой глухое эхо своих слов, как шипящий вихрь, который только что прошел сквозь тишину.       — Я буду спать на кровати у входа. Ты бери кровать внутри, — произнесла Пинья, и её слова звучали больше как команда, чем как предложение. Тон был раздражающий, и Буа почувствовала, как внутри всё сжалось, но она не ответила. Не хотела вызывать лишние проблемы. В этом не было смысла.        Буа присела у входа в палатку, вдыхая прохладный вечерний воздух, и, ощущая под пальцами лёгкость рыхлой земли, сжала её в ладони. Она закрыла глаза, едва заметно помолившись, прося силы, чтобы всё прошло без лишних трудностей. Молилась не за себя, а за тот процесс, который ей предстояло завершить, и за мирное пребывание в этом месте. Медленно, как бы отпуская тяжесть дня, она позволила земле рассыпаться, словно передавая своё намерение духам этого края — с уважением и благодарностью. Этот ритуал был для неё не просто традицией, а чем-то гораздо большим — внутренней необходимостью. Всегда, когда она попадала в новое место, в чуждое, она старалась наладить невидимую связь с его духом, надеясь, что это принесёт ей хотя бы малую долю удачи. Но как бы она ни пыталась найти умиротворение, судьба и в этот раз не была к ней благосклонна. Сразу после её молитвы, Пинья вновь появилась, проходя мимо. Буа почувствовала, как её раздражение усилилось, как тень от прошлых обид снова поднялась, угрожая нарушить даже момент покоя.       — Я пойду поем чего-нибудь, Буалой, – сказала Пинья, усмехнувшись своим любимым прозвищем, которое она дала Буа ещё в старые студенческие годы, и, не дождавшись ответа, ушла. Буа не стала утруждать себя ответом — это было бы лишним, а главное, только испортило бы настроение. Она давно научилась игнорировать эти выпады. Знала Пинью слишком хорошо: её характер был столь непредсказуемым и взрывным, что порой казалось, она страдает от нервного расстройства или, как минимум, от слабо развитой префронтальной коры. Всё, что касалось логики и сдержанности, было для Пиньи чуждо. Она была как буря: настырная, упрямая и постоянно готовая к конфликту. Словно её раздражение было её сутью, а мир — ареной для того, чтобы это раздражение разгоралось и охватывало всё вокруг.       Когда Пинья скрылась за углом, направляясь в сторону столовой, Буа позволила себе короткий вздох, как бы сбрасывая остатки напряжения. В её душе снова поселилась тишина, и она шагнула внутрь палатки, решив, что пришло время заняться чем-то более приятным. Спать. Нет ничего более желанного, чем погрузиться в сон, даже если он будет коротким, и забыться от всего. После дня, полного стресса и работы, эта простая радость, казалось, была единственным спасением.        Обустроив своё место для отдыха, она с наслаждением растянулась на матрасе, ощущая, как напряжение уходит, уступая место глубокому, но недолгому отдыху. Слишком часто она пренебрегала сном в своих исследованиях и поездках, но здесь, в этой палатке, в окружении обломков и трагедий, сон, казалось, был её последним островком покоя.       Поскольку это был первый день, прогресс был ещё минимальным. Однако работа осложнилась, когда ответственные за организацию поисков, не подумав о последствиях, решили свалить все найденные кости в одну беспорядочную кучу. Когда Буа увидела это, у неё едва не перехватило дыхание. Картинка была столь шокирующей, что она на мгновение потеряла способность мыслить логически. Это было не просто небрежное обращение с останками, а фактическое нарушение всего, что она знала о методах идентификации и сохранении доказательств. Не теряя времени, она решительно вмешалась, требуя, чтобы тела оставались на месте крушения, в тех самых позах, в которых их нашли. Каждое тело должно было быть аккуратно зафиксировано с помощью колышков и ленты, чтобы сохранить их первоначальное расположение. Это было необходимо для того, чтобы идентификация проходила быстрее и точнее, вместо того чтобы разбирать груду костей, пытаясь найти из них целое. Разделение останков в таком виде стало бы не только трудным, но и крайне неэффективным. Кости, уже сложенные в кучу, нужно было не просто разобрать, а тщательно классифицировать и систематизировать. Каждый фрагмент следовало разделить по типам: череп, ребра, конечности и так далее. Следующим шагом было бы определение количества костей для каждого пассажира, что можно было бы сделать, сопоставив с типичными анатомическими особенностями человеческого тела. Сложность заключалась в том, что некоторые кости были повреждены или обгорели, а другие — вовсе не принадлежали одному и тому же человеку. После этого необходимо было использовать специализированное программное обеспечение для расчёта роста, которое позволяло бы с высокой степенью точности определить, к какому пассажиру принадлежат те или иные кости. Этот процесс требовал особого внимания к деталям, ведь даже малейшая ошибка могла привести к неверному результату. После того как кости были бы идентифицированы, их можно было бы аккуратно разделить, и передать полиции для дальнейших процедур, связанных с установлением личности и проведением расследования. Буа знала, что каждый шаг в этой работе был важен, и никакая спешка или небрежность не могли быть оправданы. Только так можно было обеспечить точность и надёжность идентификации, которая была необходима для завершения работы и установления причин трагедии.       Сведения о всех пассажирах собирались в спешном порядке, и как только это будет завершено, информация будет отправлена в соответствующие органы. Одновременно с этим, авиационный департамент усиленно искал черный ящик, надеясь выяснить, что на самомделе произошло с самолетом, который теперь был лишь грудами обломков на земле. Буа услышала от Пиньи, как она с характерной язвительностью делилась информацией в перерывах между работой. По её словам, самолет просто потерял связь с авиадиспетчерами и исчез с радаров. Только когда местные жители позвонили, сообщив о громком взрыве, спасатели, прибывшие на место, обнаружили лишь обломки и разбросанные части тел. Что удивительно, близлежащие дома не пострадали, а материальный ущерб оказался минимальным. Вся операция была сосредоточена на установлении точных причин катастрофы. Однако больше всего Буа терзала одна мысль: почему Пинья оказалась здесь? Почему именно сейчас? Все события, все эти беспокойные вопросы о Пинье смешивались в её голове, и Буа пыталась избавиться от них, глухо вздохнув.                   «Забудь об этом», — мысленно приказала она себе, стараясь сосредоточиться на работе. Пинья не имела к ней никакого отношения, и неважно, когда и почему она появилась. Единственное, что было важным для Буа — это держать дистанцию, чтобы не допустить лишних осложнений. Но одна мысль не покидала её, как тяжёлое облако, не дающее ей покоя.Чем она так сильно обидела Пинью, что их соперничество, словно неумолимый цикл, продолжалось столько лет? Почему её присутствие вызывало столько неприязни, несмотря на все усилия оставаться в тени и не привлекать к себе лишнего внимания? Профессор Ниссара никогда не проявляла явной предвзятости, по крайней мере, Буа этого не замечала. Напротив, казалось, что научный руководитель всегда предпочитала Пинью. Она была её звездой, её любимой ученицей, всегда отправлялась в командировки за границу, в экспедиции, которые приносили ей колоссальный практический опыт. Практики, которые Буа не могла даже приблизительно освоить за всё это время. Несмотря на то что возраст у обеих был одинаков — им обеим по 34 года — Пинья давно успела преодолеть тот барьер, который Буа только начала осваивать. Множество ситуаций, сложных и порой опасных, Пинья уже прошла. И при всём этом, несмотря на её успехи и опыт, она продолжала придираться к Буа, словно та была её постоянной мишенью. Почему? Почему этот конфликт не завершался, несмотря на годы и разные достижения? Буа пыталась найти объяснение, но ответы были слишком сложными, слишком размытыми. Она знала, что если будет пытаться разгадать эту загадку, то только измотает себя, загоняя в угол бесполезных размышлений. Это, в конце концов, приведет только к головной боли, не давая никаких конкретных ответов. Буа закрыла глаза, сделав глубокий вдох. Думать об этом не имело смысла. Важно было то, что она здесь и сейчас, что она могла сделать.       Буа решила, что сначала примет душ — это был единственный способ отвлечься от всего, что происходило вокруг. Её тело устало, а мысли, как всегда, беспокойно крутились в голове, пересекаясь и запутываясь. Душ, как это часто бывало, должен был стать её маленьким убежищем от внешнего мира, от беспокойства, которое приносили старые вопросы и старые проблемы.       Она прошла к палатке с душевыми кабинами, которая была установлена немного в стороне. Солнце уже село, и в воздухе витал лёгкий вечерний холод, обещающий ясную и тихую ночь. Легкий прохладный ветерок касался её кожи, принося долгожданное облегчение от дневной жары. Буа глубоко вздохнула, наслаждаясь этим коротким моментом покоя, как неким напоминанием о том, что она ещё не потеряла способность ценить тишину.       Когда она вышла из душа, она почувствовала себя немного лучше — физически и эмоционально. Её тело, измученное напряжением, расслабилось, а в голове, как по волшебству, стало немного тише. Вода смыла с неё не только усталость, но и какое-то скрытое беспокойство, которое не отпускало её весь день. В душе она оставалась сама собой, вдалеке от шума, суждений и напряжённых взглядов. Мысль о том, что ей снова придётся оказаться в том же помещении, что и Пинья, словно обрушилась на неё тяжёлым грузом. Её аппетит исчез, как и всякое желание вновь сталкиваться с теми воспоминаниями и старыми раздражениями, которые они так часто навязывали друг другу. Она остановилась на мгновение, пытаясь понять, что ей на самом деле нужно. Ужин? Пинья? Шумные разговоры? Нет. Это не то, чего она хотела. И, возможно, это был знак: её тело и ум требовали времени для себя, времени на тишину и уединение. Буа решила обойти столовую, и, направив шаги в сторону своей палатки, вернулась в своё временное убежище. Внутри палатки было тепло, и на некоторое время этот уют позволил ей забыться. Без лишних слов и суеты, она уложила вещи, присела на свою маленькую кровать и задумалась. Пожалуй, этим вечером она выберет спокойствие и отдых, а не напряжённые взаимодействия.       — Один из офицеров оставил тебе еду. Думаю, они заметили, что ты долго не приходишь на ужин, они закрывают кухню. Также попросили передать, что встречу перенесли на завтрашнее утро, — прозвучал знакомый голос из-за спины.        Буа мгновенно повернулась. Её взгляд встретил коробку с едой и две бутылки воды, лежащие на кровати, рядом с жетоном, который она должна была носить во время операций. Пинья стояла в тени, уже распаковывая чемодан, её движения были быстрыми и привычными, как будто этот момент для неё был не новым. Буа молча взяла коробку с едой и, оглянувшись на Пинью, которая занималась своими вещами, направилась к выходу. На душе было пусто — всё, что хотелось сейчас, это немного уединения, хоть короткий миг тишины, чтобы дать себе передышку. Она шагала по лагерю, её мысли были разбросаны, как ветром осенние листья. Размышляя о завтрашнем дне, о всей этой бесконечной работе и неизбежных столкновениях, Буа искала уголок, где смогла бы хотя бы на несколько минут уйти от всего. Немного покоя, немного одиночества.         Найдя укромное место под деревом, Буа устроилась на земле, опустив коробку с едой перед собой. Тихий вечерний воздух обвивал её, его прохлада была приятна после долгого дня. Она открыла коробку, и запах пищи, хоть и скромной, вернул её в реальность. Её глаза немного расслабились, а дыхание выровнялось. Еда, как и этот момент, не имели особого значения, но вот эта пауза, этот кусочек тишины, казалось, были тем, что ей действительно нужно было в эти моменты. Вдохнув, она сделала первый глоток воды, чувствуя, как напряжение постепенно уходит. Завтра снова начнётся работа, снова будет сложный день, но сейчас было только одно — этот момент. Тот, который можно было просто прожить, не думая о последствиях, не переживая. Тот, где она могла быть собой.       Идентификация тел в таких обстоятельствах была невообразимо сложной задачей, особенно когда останки были разбросаны по огромной территории, и многие из них подверглись воздействию взрывной волны и огня. Буа стояла в тени разрушений, осознавая, что не все тела удастся вернуть домой, а многие части останков, возможно, никогда не будут найдены. Некоторые из них были так повреждены, что их невозможно было бы опознать, не то что собрать для нормального похоронного обряда. Это не было просто неприятным знанием — это было тяжёлым осознанием, что для некоторых родных и близких не будет ни гроба, ни могилы, ни какого-либо символа того, что их родные когда-то были живыми. Буа пыталась смириться с этим, но мысль о том, что множество останков растворится в этом разрушенном пейзаже, была невыносимой.       Она прикинула, что работа, вероятно, займёт не меньше двух недель, но чувствовала, что этот срок скорее оптимистичен. В глубине души она надеялась закончить всё быстрее, но разум говорил ей, что этого не будет. Каждый день, проведённый в этом аду, отнимал силы. И если бы не профессиональный долг, Буа, возможно, сдалась бы раньше. Но были и другие причины — гораздо более личные. Присутствие Пиньи, её давнего кармического спутника, как тяжёлое бремя, висело над каждым днём. Это было как следствие, как непогашенная задолженность, которую Буа чувствовала каждую секунду. Пинья всегда была рядом — то в университете, то в полевых экспедициях. Постоянное соперничество, неясные обиды, начавшиеся ещё во время учёбы, продолжались и сейчас. Их отношения — это было не просто профессиональное взаимодействие, а личная драма, для которой не было завершения. Каждый день, с каждым упомянутым её именем, Буа ощущала, как всё внутри неё сжимается, как её душевный покой исчезает в этом вечном напряжении. Может быть, именно поэтому профессор Ниссара так часто отправляла Пинью в командировки за границу, что ещё больше усиливало зависть среди остальных. Пинья всегда была центром внимания — как на занятиях, так и за пределами университета. Её отправляли туда, где происходили важнейшие археологические открытия, и где искали самые ценные фрагменты человеческой истории. Пинья не нуждалась в чужом признании, её работы сами говорили за себя. И это не могло не вызывать зависть у Буа, которая оставалась в тени — всегда помогающая, но редко удостаивающаяся тех же похвал. Буа понимала, что Пинья заслуживает своего успеха. Но её успех — это всегда был не просто успех, а пример для всех остальных, который подчеркивал их собственную несостоятельность. Впрочем, горечь зависти не могла затмить другого осознания — работа антропологов в их стране были трудной и недооценённой. Зарплаты, как и престиж этой профессии, оставались на низком уровне. Однако в этом было нечто большее, чем в любой другой профессии. Для настоящих учёных, для людей, которые работали с костями, с молчаливыми свидетелями прошлого, это было не просто ремесло, это был диалог с самой сутью человеческой истории. Эти останки, по сути, были учителями, неустанно рассказывающими свои истории тем, кто готов был слушать. Не многие могли понять их важность, но для тех, кто был посвящён в этот тайный мир, кости становились чем-то особенным. Это было всё равно, как вглядываться в самое сердце времени. Профессор Ниссара была той, кто осознал значимость этих фрагментов прошлого, и именно благодаря ей был основан Институт биоантропологических исследований. Это был долгий и трудный путь, но результат стоил того — институт, получивший международное признание, стал центром исследований, где собиралась уникальная коллекция скелетов и их реплик, которые служили учебными материалами и предметом изучения для студентов и учёных со всего мира. Буа пришла сюда учиться, а затем стала частью этого проекта, посвятив свою жизнь исследованию человеческой эволюции. Она помогала в исследованиях, но её роль всегда оставалась в тени, рядом с тем, кто по-настоящему блистал. Профессор Ниссара всегда видела в Пинье больше, чем в других. И это знание не переставало давить на Буа. Она всегда была, как бы это ни звучало, в тени Пиньи, и этот факт стал частью её собственной личной истории, переплетённой с прошлым и настоящим.       Буа покинула палатку, стараясь избежать ненужных разговоров и ссор. Она выбрала путь, который позволил бы ей немного уединиться, найти уголок, где могла бы поесть в тишине. С наступлением ночи температура понизилась, воздух стал чище, а вечерний ветер приносил чувство умиротворения, как будто она снова на каникулах в дни после окончания университета, когда впереди было только беззаботное время и светлые перспективы. Но реальность этого мгновения резко отличалась от тех воспоминаний. Обломки самолета, рассеянные по земле останки — всё это лишало спокойствия любой романтический оттенок, который могла бы подарить ночь. Она нашла место у огромного каучука, его обвивающие корни обещали ей хотя бы маленькое укрытие от всего, что происходило вокруг. Села, прислонившись к стволу, чувствуя, как его кора холодна и жёстка. Все её мысли были сконцентрированы на одном — на том, как хотелось бы забыться в этом моменте, просто отключиться от всего. Закрыла глаза, позволяя телу немного расслабиться, но тут её мысли прервали шаги. Шум их был едва заметен, но достаточно отчётлив, чтобы заставить её открыть глаза.       Когда Буа увидела, кто приближается, она не смогла сдержать фыркание, которое вырвалось само собой. Пинья. Конечно. Почему судьба не могла дать ей хотя бы короткую передышку? Всего-то один час покоя — она бы с удовольствием отдала всё за этот момент безмолвного одиночества, без постоянного ощущения присутствия её, Пиньи, и всего, что она с собой приносила. Весь день был одним бесконечным движением, суматохой, расставлением костей и тел, которые, казалось, никогда не соберутся в полноценную картину. Мозг был на грани перегрузки, мысли путались, усталость буквально нависала над ней. Всё, о чём Буа могла думать, это лечь и погрузиться в туман бессознательного сна, где не было бы Пиньи и всего этого хаоса. Но реальность, как всегда, была беспощадной.       — Пожалуйста... Я устала и хочу спать, — произнесла Буа, с трудом сдерживая раздражение, точно предугадав, что от неё хотят. —Позволь мне хотя бы немного отдохнуть. Если ты ищешь повод для ссоры, ссорься одна. У меня нет сил даже на разговор.       Пинья, стоявшая рядом, сделала шаг вперёд, но её лицо оставалось непроницаемым, несмотря на очевидное раздражение.       — Я просто пришла предупредить тебя быть осторожной, — сказала она, её голос был едва слышен, но в нём скользнула язвительная нотка.       — И это не могло подождать? — ответила Буа, начиная есть свою скромную порцию риса с сушеными овощами и пытаясь не обращать внимания на присутствие Пиньи. Несмотря на усталость, Буа не могла избавиться от ощущения, что её раздражение растет. Вкус пищи был пресным и безвкусным, как вся эта обстановка, как сама жизнь здесь. Энергии для ссоры не было, и единственное, о чём она могла думать, это о том, чтобы как можно скорее закончить свой скромный ужин и отдаться в объятия сна, который так отчаянно требовался её истощенному телу.       Пинья продолжала стоять рядом, её взгляд чуть смягчился, но на лице не было следа сочувствия.       — Это всё, что я хотела сказать, — наконец проговорила она, её голос был холоден, но в нём ощущалась некая скрытая угроза. —Не задерживайся допоздна.       Буа не ответила, лишь мельком взглянув на неё. Уходящая фигура Пиньи оставила в воздухе странную тишину, почти осязаемую, как пустота после слов, которые так и не были сказаны.       Она сидела на траве ещё некоторое время после того, как закончила есть, позволяя себе минуту покоя. Вокруг царила тишина, нарушаемая только шелестом листвы и тихим шумом ночного ветерка. Это был первый раз, когда она покинула стены университета с того момента, как несколько месяцев назад закончила учёбу. Хотя задача была срочной и на первый взгляд крайне важной, она всё же воспринимала её как небольшую возможность для себя — шанс увидеть мир за пределами лаборатории и научных отчётов. Работы было много, и напряжение росло с каждым днём, но в глубине души Буа ощущала, что, возможно, этот опыт что-то в ней изменит. Единственное, что её беспокоило, так это неожиданное столкновение с её личным "незавершённым делом". Пинья. Она была как неизлечимая рана, с которой Буа никак не могла смириться. Вопрос оставался: кто пригласил Пинью сюда? Буа сомневалась, что профессор Ниссара могла это сделать, потому что она бы непременно упомянула об этом. Или, может, это был какой-то сюрприз, организованный кем-то другим? В любом случае, в этот момент она не могла себе позволить думать об этом слишком долго. Однако, когда мысль о Пинье затмевала её ум, наступило небольшое облегчение. Присутствие Пиньи, с её опытом и навыками, могло помочь ускорить процесс работы. Ведь в этой области, за исключением сотрудников института, никто не мог сравниться с её знаниями. Для большинства из них антропология была лишь теорией, далёкой и отвлечённой, а Пинья — практик, не раз сталкивавшаяся с реальными случаями, а её опыт в таких делах был бесценен. Буа, несмотря на личные переживания, должна была признать это. Осталось только надеяться, что её бывшая однокурсница не будет слишком раздражать её в процессе работы.       Она сидела ещё десять минут, погруженная в раздумья, пытаясь найти хоть какое-то умиротворение. Вечерний воздух был свеж, и звезды уже начали мерцать на небесах, как символы молчаливой вечности. Но внутри её всё равно оставалась тревога, будто её душа не могла найти покоя, несмотря на тишину окружающего мира. Она знала, что завтра ей предстоит рано вставать. Работа не ждала, и каждый час, каждое движение должно было быть чётким, как у опытного хирурга. Тем не менее, что-то в этом месте, в этой ночной тишине, заставляло её чувствовать себя немного более живой, чем в её привычной лаборатории. Она надеялась, что её первая ночь в полевых условиях — как антрополога, теперь уже официального исследователя — пройдет мирно, с тем уютом и покоем, в которых она так нуждалась после напряжённого дня. Но, кажется, она ошибалась. В этот момент её сердце предчувствовало, что эта ночь будет не такой, как все остальные.