Феномен

      Время в приюте всегда тянулось так долго, что я привык к его вялому течению. В доме Нэштонов дни пролетали гораздо быстрее. Буквально еще вчера я покинул Бертро и стоял у калитки, дожидаясь, пока меня впустят и примут на работу, но вот уже прошла неделя с моего прибытия. Поразительно, как все может измениться в одночасье. Теперь я вел совершенно самостоятельную жизнь, получал деньги за свою работу, и мне даже не нужно было беспокоиться о куске хлеба и крыше над головой. Пока все складывалось удачно, особенно если вспомнить историю о Крейге из нашего приюта, которому удалось устроиться ассистентом в какую-то лабораторию, а через месяц там случился взрыв из-за утечки химикатов. Тогда все только и говорили о том, что больше никто не сунется работать в подобные места, а у меня в голове вертелась мысль, не дававшая покоя: этот парень даже не успел пожить, вырвавшись из стен Бертро.       Устроившись, я позвонил миссис Тремонт и сообщил, что успешно добрался до пункта назначения. Я знал, чувствовал по ее голосу, что она была рада за меня, и это согревало мне сердце. Добрейшая миссис Тремонт заменила мне мать, которую мне не суждено было встретить.       Я положил перстень в ящик письменного стола. Я никогда не надевал его, ведь мне не было известно его происхождение, и я даже до конца не считал его своим, словно это был подарок от чужака из прошлой жизни или же предмет, который у меня случайно оставили много лет назад и до сих пор не забрали. Книгу Рут под названием «Запретная возможность» я выложил на стол, чтобы она напоминала о моей подруге детства. Рут подарила мне ее на мое пятнадцатилетие с хитрой улыбкой и полной уверенностью в том, что книга найдет отклик в моем сердце и понравится куда больше, чем скучная литература на школьных занятиях. Наверное, эта книга стала началом моего самопознания. Я не считал ее своей любимой книгой вопреки заверениям Рут. Некоторые более старые литературные шедевры вроде «Цветы для Элджернона» или «Парфюмер» я уважал за гениальность их сюжета и описаний и за общую атмосферу, благодаря которой я часто на всю ночь погружался в чтение. «Запретная возможность» была другой. Я бы даже сказал, что она была примитивной по сравнению с теми книгами, которыми я зачитывался. В ней не было увлекательных и интригующих поворотов сюжета, от которых кружится голова, или чарующих описаний. Это была всего лишь история о любви двух мужчин. Тогда я впервые узнал, что такое возможно, и смог объяснить себе необъяснимые порывы, которые считал безумием и дурной болезнью. Благодаря Рут и этой книге я понял себя и, как бы страшно это ни звучало, убедился в собственном несчастье.       К своим обязанностям я приступил в первый день. Я еще раз прогулялся по дому и отыскал все необходимое для работы в служебных помещениях. С кухаркой Синтией мы быстро нашли общий язык. Впрочем, она не была особо разговорчивой, но иногда сама начинала какую-нибудь легкую беседу за завтраком или за ужином. Первые несколько дней моим единственным собеседником была именно Синтия, а так как и она многословностью не отличалась, то большую часть времени я лишь молча выполнял свою работу. Кэтрин Нэштон просыпалась поздно и спускалась из своей комнаты только к полудню. Несмотря на ее болтливость, которую она продемонстрировала при нашей первой встрече, со мной она почти не разговаривала. Я подавал ей кофе и завтрак, зажигал ароматические свечи по ее просьбе, получал словесную благодарность, и на этом наше общение завершалось.       С ее мужем, мистером Нэштоном, мне так и не удалось познакомиться, потому что он попросту не появлялся в доме. По вечерам я иногда смотрел телевизор, и в одной из передач он давал интервью. Его представили как Джеральда Нэштона, руководителя научного проекта «Медальон», занимавшегося разработками вакцины, введенной беременным женщинам с целью восстановления естественных эмоциональных привязанностей у новорожденных детей. Он много говорил о дальнейших планах проекта, но все сказанное звучало так витиевато и размыто, что я почувствовал себя полным идиотом, потому что так и не смог понять, в чем именно заключался проект «Медальон».       Однако я вспомнил одну любопытную вещь, которой раньше не придавал значения. Рут пришлось покинуть приют до совершеннолетия из-за своей неожиданной беременности. Ей долгое время удавалось скрывать это, но, когда живот стал виден, мистер Брэнсон чуть ли не сам отвез ее на обследование в больницу, из которой она вернулась только через несколько дней для того, чтобы забрать вещи. Мне удалось поговорить с Рут наедине всего несколько минут. Она сказала, что ей ввели какой-то препарат, потому что ребенку стало хуже, а после этого понадобилось время для восстановления. Я тогда толком не понимал, что происходит, но надеялся, что Рут помогут, и у нее все будет хорошо. Мы продолжали с ней общаться по телефону еще какое-то время, пока однажды она не сообщила, что уезжает. Рут пожелала мне удачи и попросила не искать ее. На мои вопросы про ребенка она так и не ответила, но мне даже и в голову не могло прийти, что с ребенком могло что-то произойти, хотя вся эта ситуация долгое время не давала мне покоя. А теперь я задумался о том, могла ли вакцина Джеральда Нэштона каким-то образом повлиять на Рут и ее ребенка. В голове засело предательское желание обыскать кабинет Нэштона во время уборки и попытаться найти хоть какие-то упоминания о проекте «Медальон», но я постоянно отбрасывал эту мысль.       С Эдвардом Нэштоном я не встречался со дня нашего знакомства. Первые дня два в голове все еще витали воспоминания о том странном случае, но с каждым днем они отдалялись. К концу первой рабочей недели, в субботу, я проснулся в хорошем расположении духа и впервые за все время моего пребывания в доме Нэштонов почувствовал себя на своем месте. Я уже привык к своим обязанностям, привык к распорядку дня, приближался мой первый выходной за пределами Бертро, и я намеревался провести его с пользой. Синтия рассказала мне немного о районе Бриджерс, и я составил небольшой список мест, которые собирался посетить.       И вот как раз в субботу вернулся Эдвард. Я слышал, как он хлопнул дверью и раздраженно бросил трубку после телефонного разговора. Я не знал, с кем он говорил, но беседа явно была не из приятных. Нэштон поздоровался со мной своим обычным тоном, когда зашел в гостиную и застал меня за чисткой камина. Я услужливо, как и подобает хорошему лакею, предложил ему чашечку чая, но он от всего отказался и, попросив не беспокоить его, закрылся в кабинете. Примерно через полчаса, когда я уже закончил с камином и направлялся в библиотеку, Эдвард перехватил меня в коридоре и дал понять, что идея с чаем была не такой уж плохой.       Пока Синтия заваривала чай, я мучился в сомнениях: стоит ли задать Нэштону вопрос о проекте его отца. Вполне возможно, что это никак не было связано с Рут, но в любом случае я никогда не слышал об этом проекте, и если об этом говорят по телевидению, то, пожалуй, нет ничего противозаконного в том, чтобы расспросить его сына поподробнее. С другой стороны, теперь я вообще не знал, как мне вести себя с ним. Он уехал, оставив меня с кучей вопросов, и, когда я позабыл об этом и стал приходить в себя, он вернулся и, как ни в чем не бывало, попросил меня принести чаю ему в кабинет. Вне всяких сомнений, кабинет принадлежал его отцу, а в его отсутствие им пользовался сын. Можно подумать, у него так много дел… И куда он вообще уезжал? Я почувствовал легкое раздражение.       — Чай готов, можешь отнести его мистеру Нэштону.       Синтия вырвала меня из задумчивости, пододвинув поднос и легонько толкнув в плечо. В нос ударил запах мяты. Я опустил взгляд на фарфоровую чашку с зеленоватым узором.       — Он любит чай с мятой?       — Да, в основном только такой пьет, — кивнула Синтия. — И, кстати, он не любит слишком горячий, так что можно подождать, пока немного остынет.       Подождать и отсрочить еще на несколько минут встречу с Нэштоном? Или же пойти прямо сейчас, пока я не начал нервничать? При мысли о том, что мне придется снова оказаться под напором его тяжелого взгляда, внутри все судорожно сжалось, а потом будто что-то разлилось по всему телу, заставляя ладони вспотеть, а сердце учащенно забиться. Это называлось волнением. Тем не менее, именно оно заставило меня подняться, взять поднос с чаем и направиться в кабинет.       Дверь с золотыми буквами была открыта, и мне не пришлось стучать. Эдвард бросил на меня быстрый взгляд и, собрав несколько листков бумаги, сложил их в ящик стола. Я случайно задел дверь, и она медленно закрылась, издав тихий щелчок. Я приблизился, чтобы поставить поднос, но Нэштон резко встал и забрал чашку сам.       — Надо было попросить Синтию заварить чаю для тебя, — внезапно произнес он. — Присядь, Освальд, я хотел поговорить с тобой.       В недоумении я поставил поднос с маленьким чайничком на стол и неуверенно расположился перед Эдвардом на мягком стуле с бордовой обивкой, сложив руки в замок, чтобы унять легкую дрожь, которая не давала мне покоя с того самого момента, как вернулся Нэштон. Он заговорил не сразу, сначала отпил немного чаю, а затем задумчиво постучал пальцами по столу, не обращая никакого внимания на то, что немного буроватой жидкости из маленького чайничка вылилось на кремовый поднос. Я буравил взглядом беспорядок на подносе, сотворенный моими же дрожащими руками, и чувствовал себя провинившимся ребенком, хотя для этого не было совершенно никаких оснований.       — Освальд, что тебе известно о проекте Джеральда Нэштона «Медальон»? — Вопрос Эдварда был настолько неожиданным и настолько пересекающимся с моими недавними мыслями, что в голове сразу пронеслась безумная идея о том, что этот человек, который и без того меня пугал, умел проникать в сознание и читать мысли. Ведь уже несколько дней я думал об этом неизвестном проекте и его возможной связи с Рут.       — Честно говоря, ничего, — ответил я, и тут уж действительно не к чему было придраться. Нэштон промолчал, и мне показалось, что он ждет от меня чего-то еще. Дневной свет падал на лицо Эдварда, и можно было отчетливо увидеть его карие глаза, которые при первой встрече выглядели почти черными из-за приглушенного света в коридоре. Однако его пристальный взгляд по-прежнему мешал сосредоточиться. — Я… слышал о нем. Ваш отец, мистер Нэштон, давал интервью на одном из каналов. Они обсуждали проект «Медальон»… Что-то о вакцине для беременных. Это все, что я знаю. И о Джеральде Нэштоне, и о «Медальоне" я услышал буквально пару дней назад, когда только приехал сюда.       — Ты из Бертро, верно? Из приюта? — Следующий вопрос Эдварда, казалось, был совершенно не связан с предыдущим. В этот самый момент он напоминал человека, погруженного в размышления и одновременно пытающегося вести разговор. При этом его мысли значительно опережали этот самый разговор, и в итоге я получал абсолютно беспорядочные вопросы, связь между которыми была понятна лишь ему.       — Да, в рекомендациях было указано, что именно там я проходил обучение. — Его вопрос немного задел меня. Вероятнее всего, цель Нэштона не заключалась в том, чтобы упоминанием о приюте указать мне на мое место сироты, но пока я не понимал его намерений до конца. Более того, я до сих пор не получил никакого объяснения тому, что произошло несколько дней назад, и все его слова и действия невольно казались мне странными и подозрительными.       — Как ты там оказался? Ты жил там с раннего детства? — Поток вопросов продолжался, и я по-прежнему не понимал, к чему он вел.       — Мне говорили, что я там с самого рождения, так что да, — ответил я. — Всю жизнь Бертро был моим домом. Простите, но почему вы спрашиваете? Какое это имеет значение?       Нэштон вздохнул и наконец на время приостановил свою пытку взглядом. Он провел рукой по волосам, а затем отхлебнул немного чая, словно это помогало ему успокоиться. Еще на несколько секунд в комнате повисла напряженная тишина.       — Извини, Освальд, — прервал молчание Эдвард. — Я понимаю, как странно все это выглядит для тебя. Прости, если я кажусь тебе полнейшим идиотом. Дело в том, что в данный момент я пытаюсь разобраться с одной проблемой, и пока не очень получается.       — Я не понимаю, при чем здесь я, мистер Нэштон…       — Да, да, это естественно, — прервал меня Эдвард, энергично всплеснув руками. — Честно признаться, я этого тоже пока не понимаю. — Он издал нервный смешок, и снова замолчал, остановив на мне взгляд. Пока я старательно готовил в голове слова недовольства, которые собирался высказать Нэштону, он встал из-за стола и подошел к книжному шкафу.       — В Бертро вам много рассказывали об истории нашей страны? Рассказывали о том, какой ценой мы победили? — Очередной внезапный переход. Впрочем, этот вопрос не застал меня врасплох.       — Я знаю, что правительство использовало бездушных солдат, если вы об этом, —ответил я, вспомнив уроки Гаррета, но тут же пожалел об этом. Эта информация, судя по всему, была не слишком широко распространена, и у Нэштона могли возникнуть вопросы, откуда мне, сироте из Бертро, было об этом известно.       — Тебе об этом вряд ли в Бертро рассказали, — тихо заметил Эдвард. — Ну хорошо, допустим. А где сейчас эти бездушные солдаты? Что с ними стало? Об этом вам что-нибудь говорили?       Я не знал, как много было известно Эдварду, но явно больше, чем мне, поэтому такая реакция могла означать только одно: Гаррет уехал не по собственному желанию. Если подобного рода информация не должна была проникать в приют, учителю истории с такими обширными познаниями вряд ли бы позволили остаться. В голове появился целый рой вопросов, которые мне хотелось тут же выпалить, чтобы узнать всю правду, но пока что вопросы задавали мне, и на последние из них, как оказалось, я не знал ответа. От Нэштона не укрылось мое замешательство, и он скривил губы в жесткой улыбке.       — Конечно, не говорили, — подытожил он, и медленно прошелся вдоль книжного шкафа. Теперь его не освещали дневные лучи, и глаза за стеклами очков снова казались черными и бездонными. — Но я удивлен, что тебе вообще про них известно. Кто тебе рассказал?       — Учитель в Бертро, — нехотя ответил я, наблюдая за реакцией Нэштона. Я не собирался называть имя Гаррета, и, к счастью, этого не потребовалось.       Эдвард остановился и задумчиво потер запястья. Наступили очередные несколько мгновений тишины, но я был настолько озадачен, заинтригован, удивлен и напуган одновременно, что тишина меня больше не угнетала. Сквозь поток моих мыслей прорывалось тиканье часов, висящих на стене над книжным шкафом. Из кухни донесся грохот посуды. Должно быть, Синтия что-то уронила…       — Освальд, завтра выходной, и я понимаю, что у тебя могут быть запланированы какие-то личные дела, но я очень прошу тебя съездить со мной в лабораторию. Я заплачу за сверхурочные, об этом можешь не беспокоиться.       — Что? В лабораторию? Но зачем? Я всего лишь лакей…       —Ты очень поможешь мне в работе, если согласишься. Пожалуйста. — В голосе Нэштона отчетливо прозвучали нотки мольбы, которые никак не вязались с его непроницаемым выражением лица. Это была просьба, и я не обязан был соглашаться, но на кону была моя работа, и я не мог позволить себе лишиться ее из-за простого упрямства. К тому же мне предоставлялась отличная возможность задать Эдварду все интересующие меня вопросы. Я не был уверен, что получу ответы, но поездка в лабораторию значительно увеличивала мои шансы узнать хоть какие-то детали.       — Хорошо, мистер Нэштон, — кивнул я и поднялся. — Если это необходимо, то я поеду завтра с вами. Правда, я не уверен, что от меня будет много пользы в вашей работе.       — О, поверь, Освальд, ты очень поможешь, спасибо, — поблагодарил Нэштон с заметным облегчением в голосе. — И, пожалуйста, перестань меня так называть. Просто Эд, или хотя бы Эдвард. Ты работаешь у меня, да, но мы с тобой, кажется, ровесники, и я не вижу смысла во всей этой формальности. Она очень усложняет жизнь.       — Вам… то есть тебе восемнадцать? — Должно быть, мое искреннее удивление позабавило Нэштона, и он рассмеялся.       — В это так сложно поверить? Мне говорили, что я всегда выглядел взрослее своих лет, но ведь не настолько же? Или настолько?       — Простите, я… то есть… я думал, тебе чуть больше двадцати, — неловко пролепетал я и к собственному ужасу осознал, что краснею. Он действительно выглядел очень взрослым и наверняка сам это знал, но я почему-то почувствовал ужасную неловкость. Продолжая слегка улыбаться, Эдвард подошел к своему столу, допил подостывший чай и вернул чашку на поднос.       — Спасибо за чай, Освальд. Завтра около десяти жду тебя в гараже.       Я кивнул, надеясь, что Нэштон не заметил, как пылает мое лицо. К счастью, он снова занялся бумагами, и я мог спокойно взять поднос и выйти из комнаты. Однако и тут не всё прошло гладко. Дверь не поддалась. Я дернул ручку, потянул на себя, потом оттолкнул, но дверь кабинета оставалась закрытой. Повторив все то же самое еще раз, я мысленно запаниковал, но в этот момент подбежал Эдвард и повернул хитроумную задвижку под ручкой. Раздался щелчок.       — Захлопнулась автоматически, — пояснил он. Я поднял голову, чтобы поблагодарить своего освободителя, и увидел его карие глаза совсем рядом. Одного такого мгновения хватило, чтобы мое смущение накрыло меня с головой. Вблизи он казался совсем другим, хотя лицо по-прежнему оставалось непроницаемым. Эдвард не улыбался. Он положил ладонь на дверную ручку и надавил, продолжая приковывать мой взгляд. Я чувствовал, как горели щеки, а в этой душной комнате кончался воздух. Мне нужно было срочно убежать подальше от этого человека и его гипнотических глаз. Казалось, прошла целая вечность прежде чем, дверь открылась, и я, что-то невнятно пробормотав, выскочил в коридор.       Когда кабинет снова закрылся с характерным щелчком, я поспешно вышел в прихожую, поставил поднос на стоявшую рядом небольшую тумбочку и подошел к зеркалу. Мои темные волосы были взлохмачены больше, чем обычно. Должно быть, неудачно поправил их рукой. Я безуспешно попытался пригладить пальцами непослушные пряди. Лицо в самом деле раскраснелось, и оставалось только надеяться, что Нэштон не придал этому значения. В выданной мне черно-белой униформе я действительно был немного похож на настоящего лакея из старинных фильмов. Оставалось только добиться полноценного образа, сохраняя лицо абсолютно непроницаемым.       Вечером я впервые подавал ужин не только для Кэтрин, но и для Эдварда. Синтия приготовила какое-то итальянское блюдо из запеченных овощей, и от него исходил чудесный запах специй. Когда я разливал вино, Эдвард предложил мне выпить бокал вместе с ними. Предложение было весьма заманчивым, и даже миссис Нэштон поддержала эту идею, но я предпочел отказаться. В Бертро нас учили, что излишняя фамильярность вроде распития алкоголя вместе с владельцами дома считается неуважением в нашем деле, и такого поведения следует избегать.       — Завтра выходной, мистер Кобблпот, а на сегодня ваш рабочий день заканчивается, так что можете себе позволить, — уговаривала меня Кэтрин, пригубив уже четвертый бокал.       — Благодарю, миссис Нэштон, — кротко улыбнулся я. — Завтра мне еще предстоит работать, так что я всё-таки сохраню сознание ясным, насколько это возможно.       — Работать? — удивилась Кэтрин. — Вы еще где-то подрабатываете?       Я растерянно посмотрел на Эдварда, который тут же перехватил мой взгляд, и по его глазам я понял, что миссис Нэштон об этом знать необязательно. Она тем временем попросила налить ей очередной бокал, даже не дождавшись моего ответа.       — Думаю, тебе уже хватит, мама, — неодобрительно заметил Эдвард и жестом попросил меня унести бутылку из столовой.       — Так где вы работаете, мистер Кобблпот? — опомнилась Кэтрин, недовольно покосившись на сына и постучав ногтями по опустевшему бокалу.       — Это скорее была шутка, миссис Нэштон. Я планирую прокатиться по Бриджерс и посмотреть местные достопримечательности. Я никогда здесь не был, так что думаю, это будет интересно. И ясная голова пригодится, — отшутился я.       В этот момент раздался звонок мобильного Кэтрин, и она торопливо полезла за ним в сумку, валявшуюся позади нее на маленьком столике. Я собрался отнести бутылку с остатками вина на кухню, как мне и велели, но, проходя мимо Эдварда, почувствовал, как он схватил меня за руку, слегка сжав тонкими пальцами ткань моего черного пиджака.       — Освальд, забыл сказать тебе, — заговорил он тихо, но отчетливо, поверх полупьяной беседы миссис Нэштон по телефону. — О нашей завтрашней поездке лучше пока никому не рассказывать. Я объясню тебе все, но позже.       — Да, конечно, я понял.       На самом деле я ничего не понимал. С тех пор, как я приехал в дом Нэштонов, у меня чуть ли не каждый день появлялись новые вопросы. Они копились в моей голове, а я все глубже погружался в размышления над возникающими загадками, главной из которых оставался Эдвард. Его странное и необъяснимое поведение в первый день и этот запутанный разговор сегодня в кабинете заставляли меня почти все время думать о нем и прокручивать всевозможные догадки.       Зайдя в свою комнату около девяти часов вечера, я почувствовал непреодолимое желание убрать книгу Рут в ящик стола, где хранился перстень, будто она была чем-то постыдным. Никому бы и в голову не пришло приходить ко мне в комнату и изучать вещи на столе, но так мне почему-то было спокойнее.       Я не стал включать телевизор и почти сразу лег в постель с надеждой на то, что чем скорее наступит завтра, тем быстрее я смогу сократить количество мучивших меня вопросов. Еще только сегодня утром я чувствовал себя совершенно иначе, составляя планы на первый выходной и радуясь наличию стабильной работы, ведь этим мог похвастаться далеко не каждый выходец из Бертро. Приезд Эдварда поставил крест на всех моих планах и лишил душевного равновесия. Его таинственность пугала меня. Все недомолвки и постоянная недосказанность заставляли меня думать, что я упускал нечто важное. Более того, после нашего сегодняшнего разговора меня не отпускала навязчивая мысль о том, как мало мне известно. Эдвард ясно дал понять, что информация — это далеко не самая сильная сторона Бертро, а значит те крупицы знаний, которые я там получил, были ничтожно малы по сравнению с тем, что было известно ему. И я намеревался заполнить пробелы. Правда, для начала не помешало бы научиться спокойно реагировать на поведение этого человека.       Ночью я не смог сомкнуть глаз. Я ворочался с одного бока на другой, пытаясь отвлечься от наползающих мыслей и погрузиться в сон, но сон все не приходил. Возбужденное сознание выстраивало перед мысленным взором вереницу образов и мешало расслабиться. Чем больше я хотел заснуть, тем больше убеждался, что именно в этом и была проблема. Я слишком отчаянно ждал наступления утра, когда я смогу пойти в гараж, выбравшись из дома через служебную комнату, и встретиться с Эдвардом Нэштоном, который повезет меня в лабораторию. Вернее, я ждал не этого, а возможности поговорить с ним и задать все интересующие меня вопросы, ведь он наверняка знал на них ответ.       Я в очередной раз перевернулся на другой бок и почувствовал, как все мое тело напряглось в предвкушении завтрашней встречи. Узнать правду действительно было важно, но я не мог обманывать себя и говорить, что дело только в этом. Я хотел увидеть Эдварда и ощутить на себе его взгляд, проникающий под кожу и прорезающий путь до самого сердца.       Лишь под утро мне удалось заснуть, и я даже запомнил свой сон. Мне снился Бертро. Я бродил по узким коридорам и искал Рут. Все двери были заперты, и я не мог проверить, не спряталась ли она за одной из них. Я чувствовал нарастающую тревогу, потому что становилось все темнее, а Рут я так и не нашел. Ускорить шаг не получалось, а мне отчаянно хотелось побежать вперед. Еще немного, и я найду ее…       Внезапно я проснулся. Мне понадобилось какое-то время, чтобы понять, где я находился. Когда я наконец сумел совладать с затуманенным от сна рассудком, в глаза бросились часы, мирно тикавшие на стене. Половина десятого. Я подскочил, как ошпаренный.       Кухня пустовала. Видимо, у Синтии тоже воскресный выходной. Я вспомнил слова миссис Нэштон о том, что два раза в неделю приходит готовить другая кухарка. Мне пока был предоставлен только один выходной, и этого казалось вполне достаточно, так как и в рабочие дни иногда находилось свободное время.       Я позавтракал остатками вчерашнего ужина и запил найденным в холодильнике молоком, так как ни на чай, ни на кофе времени уже не хватало. В доме было тихо. Для миссис Нэштон еще не пришло время вставать, особенно если вспомнить, что она немало выпила накануне, а Эдвард, вероятно, уже закрылся в кабинете. Я не знал, кто будет подавать завтрак в мой выходной, и это не должно было меня волновать, но я все-таки призадумался. Миссис Нэштон наверняка встанет с головной болью и захочет крепкий кофе, а вот Эдвард… Мне еще ни разу не приходилось подавать ему завтрак, а сегодня это и вовсе не входило в мои обязанности.       Позавтракав, я отправился в гараж, как мы и договаривались. Несмотря на бессонную ночь, я не чувствовал себя уставшим, все еще прибывая в состоянии томительного ожидания, преследовавшего меня со вчерашнего вечера. В просторном гараже дома Нэштонов я был впервые, хотя Эдвард упоминал о нем в мой первый день. Помещение было довольно просторным и могло бы вместить в себя целых две машины приличного размера, однако стояла там всего одна: черный седан с большой буквой B. Я настолько плохо разбирался в машинах, что не имел ни малейшего представления, что эта буква могла обозначать. Однако моих скудных знаний хватало, чтобы понять: эта модель явно не из дешевых.       Мне пришлось подождать. У меня не было ни часов, ни мобильного телефона, и я не знал, сколько времени прошло. Минуты тянулись так долго, что ожидание казалось бесконечным. Я подумал о том, что было бы неплохо приобрести телефон на свою первую зарплату. Со сверхурочными, обещанными Эдвардом, сумма могла получиться вполне неплохая. Потом я подумал о том, что вторая кухарка, вероятно, подойдет к одиннадцати. А потом я начал волноваться, потому что Эдвард так и не появлялся, и в голову полезли всевозможные мысли о том, что он передумал или что я не так его понял. И вот когда легкое волнение стало перерастать в панику, снаружи что-то щелкнуло, и широкая дверь гаража поднялась, открыв путь утреннему свету, мгновенно залившему темноватое помещение.       — Доброе утро, Освальд, — поздоровался Эдвард. На нем было темно-зеленое пальто, и он выглядел таким же безразличным ко всему происходящему, как и в нашу первую встречу. Нэштон подошел к машине, попутно выключив сигнализацию. — Спасибо, что пришел. Садись.       Я кивнул в ответ на приветствие, не найдя нужных слов. Он пришел, и я почувствовал громадное облегчение. Увидеть его снова оказалось так неожиданно приятно. Сердце колотилось чуть яростнее, чем обычно, но в целом я надеялся, что мне удавалось выглядеть абсолютно спокойным. Подойдя к машине, я открыл переднюю дверцу и забрался внутрь. Внутри все было таким же черным, как и снаружи. Угольная кожа покрывала весь салон, отчего в машине витал ее легкий запах, навевающий мысли об уюте и спокойной поездке на многие километры. Пока я осматривался и проводил рукой по гладкой кожаной обивке, Эдвард расположился на переднем сиденье, и запах салона сменился ароматом его одеколона, немного резким, но я поймал себя на том, что почти замер, пытаясь уловить конкретные нотки аромата. В голове пронеслись отдельные сцены из книги «Парфюмер», и я невольно улыбнулся, сравнив себя с Гренуем, но затем спохватился и перестал улыбаться, подумав о том, как глупо я, должно быть, выглядел.       Эдвард завел мотор, и я заметил, что его почти не слышно. Мы молча выехали на дорогу. Я посмотрел, как медленно опустилась дверь гаража и попытался собраться с мыслями. Вспомнить все свои вопросы оказалось не так легко. В голове по-прежнему царил полнейший беспорядок, а пребывание в обществе Эдварда с самого нашего знакомства не добавляло мне ясности ума. Скорее, оно забирало его остатки. Наша поездка началась. Я не знал, как далеко находилась лаборатория, и решился начать с этого вопроса.       — Буквально в десяти минутах, — ответил Эдвард. — Здесь есть еще одна лаборатория, «Прайс Лаборатриз», так вот это один из филиалов, и он находится чуть ближе. Туда даже экскурсии водят. А то место, куда едем мы, найти немного потруднее. А еще это наша тайна, ты же помнишь, Освальд? — Взгляд Эдварда застал меня врасплох. Пока он следил за дорогой, я мог беспрепятственно смотреть на него, что я и делал, пока внезапно на меня не обратились его карие глаза. Я сразу начал чувствовать себя в дурацком положении, едва ли не потеряв дар речи.       — Конечно, я помню, но мне бы хотелось узнать, к чему такая секретность, и…       — Я обещаю, что расскажу тебе об этом, но только позже, — прервал меня Эдвард. Он говорил совершенно спокойным тоном, без капли раздражения или надменности, но я почему-то все равно ощущал неловкость, и не мог заставить себя начать расспросы.       — Хорошо, — кивнул я в очередной раз, надеясь, что у меня еще будет шанс и я смогу найти в себе силы.       Мы снова погрузились в тишину. Мой взгляд зацепился за время на приборной панели. Часы показывали десять минут одиннадцатого. Сколько же я ждал его? Он задержался всего на пять минут, не больше, но это были минуты мучительного ожидания. Кажется, я так торопился, что пришел раньше десяти, а Эдвард, видимо, не ожидал, что я, как идиот, примчусь в гараж так рано и буду нетерпеливо изводить себя. Почему-то в этот момент мысль о том, что я спрятал книгу в ящик, принесла мне невероятное облегчение.       Эдвард предпочитал тишину, и, признаюсь, я был не против. Мы ехали уже минут пять, и я все-таки решился заговорить.       — Эдвард. — Я даже сам удивился, что произнес его имя так легко, словно и не было никакого смущения.       — Да-да?       — Я хотел спросить… Все эти вопросы, которые ты задавал мне вчера… Они как-то связаны? Извини, я просто не очень понимаю, что происходит, и если честно, это немного пугает меня.       Мне действительно захотелось быть честным. Миссис Тремонт однажды сказала, что честность — это один из способов расположить к себе человека и вызвать его на ответную честность. Стоило попробовать, хотя я и не мог позволить себе быть абсолютно честным.       — Я знаю, Освальд, — Эдвард продолжал следить за дорогой. — Я понимаю, как все это выглядит для тебя, и это совершенно бесчеловечно с моей стороны вот так выдергивать тебя сегодня безо всяких объяснений. Я прошу прощения. И знаешь, после того как закончим работу, я куплю тебе кофе или, может, что-то покрепче, если захочешь.— Эдвард улыбнулся мне.       — Кофе был бы очень кстати, — улыбнулся я в ответ.       — Значит, договорились, — кивнул Эдвард. В этот момент мы остановились на светофоре у перекрестка, и он наконец повернулся ко мне. Я снова мог чувствовать его взгляд, и хотя он по-прежнему вызывал легкую дрожь по всему телу, я поймал себя на мысли, что эта дрожь приносит мне приятное удовлетворение. — И насчет всего остального, — продолжил Нэштон. — Я сейчас пребываю в некотором замешательстве. Как и ты, вероятно, но причины у нас разные. Так что если ты поможешь мне разрешить мою неразбериху, я обещаю, что помогу тебе с твоей.       Я был удивлен такому неожиданному повороту, породившему дополнительную порцию вопросов, но Эдвард высказался более чем доступно, и я согласно кивнул.       — Прекрасно, — сказал он.       На перекрестке мы повернули направо. Его рука свободно, даже немного небрежно держала руль, но его стиль вождения был очень мягким. Возможно, все почести стоило отдать дорогущему автомобилю, но Эдвард управлял им нежно, хотя и уверенно, из-за чего я почти не чувствовал, что мы движемся. Мне нравилось смотреть на его руки, на тонкие пальцы и запястья, одно из которых было украшено изящными наручными часами.       Я вспомнил, как однажды приютский мальчишка Курт невесть откуда притащил часы и сказал, что купил их. Мы ему не поверили. Позже оказалось, что мальчишка из другого блока украл их у сторожа и продал Курту, а сам накупил на эти деньги сигарет. Те часы были дешевкой, хотя для нас двенадцатилетних они казались невероятно дорогими. Теперь, смотря на часы Эдварда, я это понимал.       — Мы на месте, Освальд.